Текст книги "Увядающая надежда (ЛП)"
Автор книги: Лайла Хаген
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Черт возьми. Если бы у нас было мачете, было бы проще, – говорит Тристан, идя впереди меня. Через некоторое время, потея, как свинья, я начинаю терять концентрацию; то небольшое количество содовой, которую я выпила ранее, давно покинуло мое тело. Тристан, похоже, чувствовал себя так же плохо. Тропинка под нами слегка спускалась вниз, что подтвердило мое подозрение, что мы находимся на холме. Чем дальше мы спускаемся, тем грязнее становится земля. Она почти текучая.
– Давай остановимся ненадолго, – тяжело выговариваю я. Я наклоняюсь вперед, мои колени дрожат, и я кладу руки на бедра, чтобы успокоиться. Я не отрываю глаз от лесной подстилки, которая покрыта грязью и листьями и имеет красный оттенок. Я рада, что на мне кроссовки, а не сандалии, потому что они защищают меня от существ, ползающих по дну тропического леса. Я замечаю мириады насекомых и решаю закрыть глаза, чтобы не поддаться панике. Но, закрыв глаза, я, кажется, делаю свои уши более чувствительными, потому что звук дыхания тысячи существ вокруг меня поражает меня. Сердито щебечущие птицы, извилистое скольжение и вой, о котором я даже думать не хочу. Они зловещи, все они.
– Это подойдет, – слышу я, как говорит Тристан, и с большим усилием выпрямляюсь. В одной руке он несет охапку веток.
– Ты можешь подержать их?
Я киваю и беру у него ветки, крепко прижимая их к груди обеими руками. Он возвращается через несколько минут с еще одной охапкой в руках.
– Ты готова пойти обратно к самолету или хочешь еще немного отдохнуть? – спрашивает он с беспокойством во взгляде.
– Я в порядке, пойдем.
Тристан кладет одну руку мне на поясницу, и я благодарна, потому что мои ноги дрожат. Мое дыхание сбивается, когда я пытаюсь продвинуть ноги вперед, и я так крепко прижимаю ветки к груди, что они хрустят. Обратный путь занимает целую вечность. Я беру себя в руки, когда снова вижу самолет. Тристан заходит внутрь и возвращается с зажигалкой и банкой содовой. Каждый из нас делает по несколько глотков, и я прислоняюсь к лестнице, странно успокоенная ощущением металла на моей коже. Это что-то знакомое в этом чужом месте.
Несмотря на усталость, которая прокралась в мои кости, я встаю, чтобы помочь Тристану разжечь огонь, но обнаруживаю, что он уже сделал это. Он развел его под широким отверстием в кроне деревьев, чтобы дым мог подниматься высоко в небо.
– Повезло, что у тебя была эта зажигалка, – говорю я, стоя рядом с ним.
Он улыбается.
– Я могу разжечь огонь и без зажигалки.
– Это… интересный навык.
Я замечаю, что он использовал все сухие дрова, чтобы разжечь огонь, и теперь кладет сверху менее сухие ветки. Дым появляется в считанные секунды.
– Должен сказать, после твоей встречи со змеей я подумал, что ты захочешь избегать леса, – говорит Тристан.
Я усмехаюсь.
– Отдай мне должное, ладно?
Он наклоняется над деревом, возится с ветками, передвигая их. Хотя огонь слабый, клубы дыма поднимаются к небу. Однако они недостаточно густые, чтобы быть видимыми издалека.
– Мы должны собрать больше дров, – говорю я.
– Дерево получше. Нам нужно больше дыма
– Нет. Что нам нужно, так это вода. У нас осталось две банки содовой. Это более насущный вопрос.
Я не спорю. Он прав.
– Где ты предлагаешь нам ее искать? – спрашиваю я.
Тристан смотрит на меня.
– Ты иди в самолет и отдохни немного. Я поищу ручей поблизости.
– Я тоже хочу пойти.
– Нет.
Твердость в его голосе застает меня врасплох.
– Нет необходимости нам обоим тратить энергию впустую.
– Я не хочу просто оставаться здесь, ничего не делая.
– Тогда вынеси из самолета все, во что можно набрать воду, если пойдет дождь.
– Поняла.
Когда Тристан уходит, пробираясь между деревьями, вооруженный карманным ножом, меня охватывает страх.
– Будь осторожен, – говорю я.
– Не беспокойся обо мне, – бросает он через плечо. В его голосе нет дрожи, в его шагах нет неуверенности. Лес, похоже, его совсем не пугает. Я обыскиваю салон самолета в поисках чего-нибудь, во что можно набрать воду, но нахожу немного. Я выставляю пустые банки из-под содовой снаружи, затем начинаю осматривать разрушенное крыло, чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь, что я могу использовать. Я пробираюсь сквозь разорванный металл, делая все возможное, чтобы не порезаться. Ничего. Я прекращаю поиски, когда меня одолевает тошнота, напоминая, что у меня низкий уровень воды. Я подхожу к лестнице, прислоняясь к ней. Где Тристан? Сколько времени прошло с тех пор, как он исчез в лесу?
Я смотрю на пустые банки из-под содовой, когда мне приходит в голову идея. У нескольких деревьев вокруг меня листья огромные, как теннисная ракетка. От них должна быть какая-то польза. Я подтаскиваю ноги к тому дереву, чьи листья имеют край, загибающийся вверх, идеально подходящие для удержания воды. Я использую карманный нож, который дал мне Тристан, чтобы срезать листья. Хотя они отрываются почти без усилий, к тому времени, когда я срезаю около двенадцати листьев или около того, я чувствую, что сейчас упаду в обморок. Я ковыляю обратно к самолету, пытаясь связать листья в какую-нибудь форму, которая удержит воду. В итоге они выглядят как плотно сплетенные корзины. Я полагаю, мы увидим, достаточно ли они прочные, чтобы удерживать воду. Я напрягаю слух, надеясь услышать, как над нами пролетит самолет. Ничего.
Когда я заканчиваю с листьями, я в изнеможении падаю на лестницу. Меня так и подмывает, ох как подмывает, схватить еще одну банку содовой из самолета и выпить ее…
Уже почти стемнело, когда из-за деревьев доносится голос Тристана.
– Я ничего не нашел. О, отличная идея, – говорит он, указывая на корзины из листьев, которые я разложила перед собой. Он выглядит ужасно. Его кожа блестит от пота, а под глазами темные круги.
– Они должны удержать большое количество воды.
Где-то в глубине моего сознания подтекст гложет меня. Мы не покинем это место так скоро, как я думала. Но я не могу найти в себе силы беспокоиться об этом. Наверное, из-за жажды.
– Давай просто надеяться, что пойдет дождь.
– Скоро пойдет дождь, – уверяет он.
– Давай зайдем в самолет, уже почти темно. Опасно находиться снаружи в темноте.
– Звери? – спрашиваю я.
– И москиты. Они опаснее зверей.
Каждый из нас использует салфетку от насекомых из набора для выживания. Затем Тристан хватает содержимое комплекта для выживания, который он выложил, а также осколки зеркала, и мы направляемся к лестнице. Даже с помощью Тристана я поднимаюсь очень медленно. Он помогает добраться мне до моего кресла и закрывает дверь самолета. Каждый из нас съедает по бутерброду, и мы делимся последними двумя банками содовой, которые никак не утоляют мою жажду.
Потом я ложусь на сиденье, на котором спала прошлой ночью. Сегодня утром я не потрудилась вернуть его в вертикальное положение или убрать подушку и одеяло, которые Тристан дал мне прошлой ночью, так что оно уже похоже на кровать.
– Я пойду в кабину пилота, – объявляет Тристан.
– Зачем?
– Чтобы поспать.
– Ты можешь спать на одном из других сидений. Это будет гораздо удобнее, чем…
– Нет, мне так больше нравится.
Я пожимаю плечами.
– Хорошо.
Я сворачиваюсь калачиком на своей импровизированной кровати, страшась ночи. Я страдаю бессонницей с самого детства. Сколько бы упражнений для сна я не пробовала, я сплю не больше четырех-пяти часов в сутки. Я дрожу, моя пропитанная потом одежда липнет к телу. У меня есть чемодан с одеждой поблизости, но нет сил, чтобы встать и найти его.
Вот тогда-то я и вспоминаю о своем свадебном платье. Словно пораженная электрическим током, я поднимаюсь со своего места, оглядываясь в поисках его. Оно не может быть на виду, иначе я бы увидела его, когда искала емкости для воды. Я опускаюсь на колени, выставляя ладони вперед для поддержки. Свет в самолете исходит от луны снаружи, но мне не требуется много времени, чтобы заметить кремовую ткань защитного чехла платья под сиденьем напротив моего. Я не открываю чехол; я не могу смотреть на платье прямо сейчас. Вместо этого я возвращаюсь на свое место, сжимаю чехол в руках и начинаю плакать. Я рада, что Тристан пошел в кабину пилота. Этот момент принадлежит мне и Крису, который, должно быть, испытывает то же отчаяние, которое разъедает меня изнутри.
Он придет за мной и Тристаном. Я знаю, что он так и сделает.
Глава 4
Эйми
Утром я просыпаюсь, все еще сжимая защитный чехол платья. Он прилип к моей потной, липкой коже, заставляя меня жалеть о том, что я не могу принять душ. У меня пересохло в горле, и я выглядываю в окно, затаив дыхание. Дождя не было. Я встаю со своего места, отчаянно желая выбраться из самолета. Однако дверь закрыта, а это значит, что Тристан все еще спит. Я решаю дать ему поспать, потому что он устал больше, чем я вчера. Я пытаюсь открыть дверь сама. Я видела, как Кира делала это несколько раз, но так как я делала это не очень внимательно, все, что мне удается сделать, это громко шуметь.
– Эй, необязательно разбирать весь самолет, – гремит голос Тристана.
– Извини, я не хотела тебя разбудить.
– Неважно.
Он подходит к двери и легко открывает ее, спуская лестницу.
– Дождя не было, – говорю я.
– Я знаю.
Я спускаюсь по лестнице и иду прямо к кострищу. Огонь, конечно, потух. Мое сердце колотится, когда я бросаю взгляд в сторону кроны. Внутри меня вертится тоска, угрожая разорвать меня на части. Тристан сказал, что сорок восемь часов после аварии – это время, когда поиски наиболее интенсивны. Сколько часов у нас осталось? Я произвожу быстрый мысленный подсчет. Меньше двадцати четырех.
– Скоро должен пойти дождь, сейчас сезон дождей. В любом случае, здесь есть фрукты, которые содержат достаточно воды, чтобы мы могли продержаться, пока не пойдет дождь, но вчера я не нашел ничего, что выглядело бы знакомо, – говорит Тристан.
– Каковы шансы наткнуться на что-то ядовитое? – спрашиваю я, мое пересохшее горло вытесняет из головы мысль о какой-либо опасности, кроме обезвоживания.
– Давай не будем выяснять. Мы пойдем в другом направлении, чем вчера, поищем фрукты и соберем немного дров в процессе.
– Звучит как план.
На этот раз, когда мы рискуем пробраться между деревьями, я ищу знакомые фрукты. Я не вижу ничего знакомого, но я очарована тем, что вижу. Растения с такими толстыми шипами, что они напоминают клыки. Фрукты, которые имеют текстуру ягод, но размером с ананас. Цветы с такими мясистыми лепестками, что в них должна быть вода. Но лепестки блестящие, как будто их отполировали воском, и я помню, как однажды читала, что лучше держаться подальше от блестящих вещей – они могут содержать яд. По мере того как проходит время и мы удаляемся все дальше от самолета, ситуация становится все хуже. Каждое движение, чтобы срезать или поднять ветки, утомляет меня сверх всякой меры, и мое зрение затуманивается. Жажда и голод снижают мою концентрацию и энергию с молниеносной скоростью. Когда мои ноги становятся слишком нетвердыми, чтобы на них можно было положиться, я прячу все ветки, которые собрала, под одной мышкой, а другой хватаю Тристана за руку. Поскольку он, похоже, тоже спотыкается, я не уверена, что это хорошая идея. Мы снова спускаемся вниз по холму, и мне интересно, сколько времени нам понадобится, чтобы спуститься к подножию, и что мы там найдем.
– Тристан, – говорю я, – если самолет не прилетит… сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до города, если мы отправимся пешком?
– Месяцы. Мы очень глубоко забрались в лес. И нам пришлось бы каждую ночь строить какое-нибудь укрытие, что замедлило бы наше продвижение.
– Мы бы справились?
– Возможно, но это было бы очень опасно. Во всяком случае, сейчас это не вариант.
Мои руки холодеют, искра страха леденит мои нервы.
– Почему?
Он резко вдыхает.
– Увидишь.
Я хмурюсь в замешательстве, когда следую за ним вниз по склону. Несколько минут спустя я уверена, что мы попали в кошмар. Когда мы достигаем подножия холма – или, по крайней мере, того, что, как я полагаю, является подножием, – мы резко останавливаемся, не в силах двигаться вперед. Вокруг нас, насколько я могу видеть, нет ничего, кроме воды. Мутная, грязная вода. Везде. Она должна быть нам по крайней мере по пояс.
– Неужели весь лес под водой? – спрашиваю я дрожащим голосом.
– Я полагаю, что есть части, которые не под водой, но большая часть территории в сезон дождей выглядит вот так. Пройдет четыре месяца, прежде чем наступит сухой сезон и вода отступит. До тех пор мы не можем позволить себе покинуть этот холм.
Четыре месяца. Если никто не прибудет в течение следующих двадцати четырех часов, мы застрянем здесь на четыре месяца. И тут мне приходит в голову еще одна мысль. Мрачная и темная.
– Тристан, даже если самолет найдет нас… где он приземлится? Если повсюду вода…
Каждый глоток воздуха дается мне с трудом.
– Наш холм покрыт деревьями. Как может самолет приземлиться, не разбившись, как наш?
Он отвечает не сразу, и его молчание лишает меня последних проблесков надежды на спасение.
– Они используют вертолет. Давай снова поднимемся на холм, – говорит Тристан.
– Нам срочно нужно найти немного фруктов.
Подъем отнимает в два раза больше энергии, чем спуск. Я делаю глубокие, прерывистые вдохи, волоча ноги. Я почти решила попросить Тристана прекратить это и просто пойти к самолету, чтобы разжечь костер, когда он останавливается так резко, что я чуть не врезаюсь в него.
– Я думаю, что это грейпфрутовое дерево, – говорит он.
– Ты уверен? – спрашиваю я. Плоды действительно напоминают грейпфруты, за исключением того, что они намного больше, а кожура выглядит более грубой.
– Нет. Но обезьяны едят плоды, а это значит, что это может быть безопасно и для нас тоже.
– Обезьяны?
Я откидываю голову назад и улыбаюсь. Высоко над нами находится группа обезьян.
– Давай возьмем несколько штук, что бы это ни было, и пойдем обратно.
Поскольку плоды висят высоко, а мы оба слишком устали, чтобы карабкаться вверх, мы просто берем те немногие, что упали на лесную подстилку, и складываем их на ветки, которые несем. К тому времени, как мы возвращаемся к самолету, я едва могу стоять. Мы с Тристаном бросаем ветки рядом с потухшим костром. Тристан отрезает ломтик от одного из фруктов. Из фрукта вытекает сок, и я протягиваю руку.
– Не так быстро, – говорит Тристан, поднося фрукт к губам и держа его там.
– Что ты делаешь?
– Универсальный тест на съедобность.
Я пристально смотрю на него, притворяясь, что слышу об этом не в первый раз.
– Мы только что установили, что обезьяны едят их. Это значит, что мы тоже можем.
Он качает головой, все еще прижимая кусочек к губам.
– Не обязательно.
– Как долго ты будешь это делать?
– Три минуты. После я буду держать его во рту и жевать в течение пятнадцати минут. Если ничего плохого не случится, я проглочу его, и если через восемь часов у меня не будет никаких побочных реакций на него, мы сможем его съесть.
– Восемь часов? Тристан, ты серьезно?
Его выражение лица не оставляет сомнений в том, что так оно и есть.
– Я бы предпочел, чтобы мы не умерли от отравления.
Я вздыхаю.
– Ты прав. Не мог бы ты и мне дать кусочек для проверки?
– Какой смысл и тебе подвергать себя опасности?
Его заботливость застает меня врасплох, наполняя странным теплом.
– В любом случае это не ускорит процесс, – продолжает он.
– Ладно. Но в следующий раз, когда мы будем что-то тестировать, это сделаю я.
Тристан уклончиво пожимает плечами. Мы разводим сигнальный костер, который, как и вчера, поднимает вверх тяжелые клубы дыма, но дает слабое пламя, а затем строим больше импровизированных корзин из листьев для сбора воды. Должна сказать, я не так уж и плоха в этом. Мне удается сплести их гораздо туже, чем вчера. Они определенно выдержат воду. Мои корзины намного лучше, чем у Тристана, и это заставляет меня чувствовать себя менее беспомощной. Но не менее мучимой жаждой. Или менее слабой.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Тристан, когда меня начинает пошатывать. Он помогает мне подняться по лестнице, и я сажусь на ступеньку.
– Есть ли шанс, что я могу съесть один кусочек этого фрукта?
– Нет, прошло всего пять часов. Нам нужно подождать еще три.
– Но…
– Эйми, я знаю, это тяжело, но человеческое тело может днями обходиться без воды, хотя может показаться, что ты не выдержишь и минуты. Будь терпеливой. Это не стоит того, чтобы рисковать.
Я больше не спорю, просто откидываюсь на спинку трапа. Через некоторое время я поднимаюсь на ступеньку, чтобы освободить место для Тристана.
– Давай зайдем в самолет, – говорит он. Я ползу вверх еще на две ступеньки, а потом не могу идти дальше.
– Мне нужно немного отдохнуть.
Моя влажная одежда почти невыносима. Если я сделаю еще несколько шагов вверх и войду внутрь самолета, все станет лучше. Ненамного, потому что в самолете тоже жарко, и воздух липкий. Но я не могу пошевелиться. И часть меня этого не хочет. Отсюда у меня лучший вид на небо, и я также смогу услышать самолет или вертолет, если он прилетит. Я прижимаю ладони к глазам, не желая плакать. Еще рано терять надежду.
Мы уже должны были услышать вертолет. Разве спасательная миссия не должна быть сейчас самой напряженной? Что произойдет, если они не найдут нас в течение сорока восьми часов? Тристан должен знать, но я слишком боюсь спрашивать его. Так что я просто настраиваю свои уши. Даже слабого звука, указывающего на то, что наши спасатели уже в пути, мне было бы достаточно. Но только зловещие звуки леса достигают моих ушей. Ни звука надежды.
Мой момент отдыха превращается в минуты, а затем в часы. Я вытираю пот, который липнет к моему лицу, неумолимое напоминание о том, что мое тело теряет воду с ненормальной скоростью.
Я проваливаюсь в дрему.
Я просыпаюсь с криком. Тристан тоже кричит. Нет, подождите, он смеется. Он на ногах, его одежда теперь действительно промокла. Неудивительно – дождь льет как из ведра.
Когда я осознаю это, я спрыгиваю с трапа, приземляясь прямо в грязь. Я поднимаю руки вверх и открываю рот, наслаждаясь прикосновением капель, которые падают с удвоенной силой. Дождь смывает пот. И немного жажды тоже.
Мы с Тристаном пьем из наполненных банок. После того, как дождь снова наполняет их, Тристан говорит:
– Пойдем внутрь; сейчас неподходящее время для того, чтобы подхватить пневмонию.
К счастью, у нас хватило здравого смысла накрыть дрова, которые мы собрали и не использовали для костра, листьями размером с ракетку, иначе они бы уже промокли. Каждый из нас хватает по две банки воды и заскакивает внутрь.
Глава 5
Эйми
Тристан едва успевает закрыть дверь самолета, как мы снова опустошаем банки.
– У меня в багаже есть полотенце.
Говорю я, радуясь тому, что решила положить в сумку свое любимое, невероятно гладкое хлопчатобумажное полотенце – глупо, потому что я знала, что на ранчо и на нашем курорте для новобрачных будет много полотенец. Я ухмыляюсь, как идиот, чувствуя себя такой жизнерадостной, что могу лопнуть от облегчения и радости.
– Я принесу твою сумку, – Тристан сразу направляется в заднюю часть самолета, – и свою тоже. Это самое подходящее время, чтобы просмотреть наши вещи и посмотреть, что мы можем сделать с тем, что у нас есть. Нам повезло. Наши сумки находятся в отсеке всего в нескольких дюймах от того места, где на самолет упали деревья.
У нас обоих маленькие сумки. Моя чуть больше, чем у Тристана. Все, что мне было нужно для нашего медового месяца, уже было на ранчо. В этой сумке у меня несколько платьев, которые я упаковала по прихоти, решив, что они лучше подойдут для наших шикарных ужинов на курорте во время медового месяца, чем платья, которые у меня были на ранчо. Платья из дорогих тканей и обувь в тон – сейчас совершенно бесполезные, вот почему я не потрудилась распаковать вещи.
– Я пойду в кабину и дам тебе переодеться, – говорит Тристан.
Я вытираюсь полотенцем, затем наклоняюсь над своей сумкой, пытаясь решить, какое платье было бы менее неуместным. Я беру красное шелковое платье и замечаю пару черных джинсов. Я радуюсь. Я совсем забыла, что упаковала их. Я также нахожу две футболки под джинсами. Ну, по крайней мере, это хоть что-то. Я надеваю джинсы и одну из футболок и несу полотенце Тристану.
Когда он выходит из кабины, на нем одежда, почти идентичная промокшей униформе, которую он снял: темные брюки и белая рубашка.
– Может быть, нам стоит порыться в наших сумках и посмотреть, что мы можем добавить к нашим припасам? – спрашивает он. Я киваю, но в горле у меня ком, когда я сажусь на пол, уставившись на свою сумку. Тристан садится напротив меня. Мои глаза немного щиплет и наполняются слезами, когда я роюсь в своих вещах. Я должна была распаковать эту сумку на ранчо или в свадебном путешествии. По щеке скатывается слеза, и я смахиваю ее, не желая, чтобы Тристан видел, как я плачу. Но один взгляд показывает мне, что он вообще не смотрит на меня. Он склонился над своей сумкой, сосредоточившись на чем – то – то ли для того, чтобы дать мне немного личного пространства, то ли потому, что его искренне заинтересовало содержимое, я не могу сказать. Но когда я перебираю свои вещи – белое шифоновое платье с темно-синим поясом, туфли, я почти чувствую, что нахожусь в своем медовом месяце, готовясь начать первый день своей супружеской жизни. Я улыбаюсь.
– Я планировала надеть это на наш первый ужин в отеле для новобрачных, – говорю я, поднимая белое платье и улыбаясь. Тристан наблюдает за мной с непроницаемым выражением лица.
– А это в нашу вторую ночь.
– У них еще есть время найти нас, Эйми.
– Ты действительно в это веришь? – шепчу я.
Он не отвечает.
– У меня был распланирован каждый день нашего медового месяца.
– Я должен признать, что это то, что всегда восхищало меня в тебе. Ты одержима идеей все планировать.
Что ж, Тристан знал все о моей граничащей с маниакальностью привычке планировать все до самых незначительных деталей. Задолго до того, как я стала невестой, у него была… привилегия… быть свидетелем моего поведения, когда он возил меня по городу.
– Это привычка, которую я оттачивала годами, и она оказалась очень полезной. Я получила диплом юриста на год раньше, чем все остальные, – говорю я, распираемая гордостью.
– Я слышал, – говорит он. – У тебя было спланировано все твое будущее.
– А разве у тебя нет?
Он издает смех, от которого у меня мурашки бегут по коже.
– Зачем тратить мою энергию впустую? Ты все планируешь, а потом происходит что-то вроде этого.
– Потому что аварии в тропических лесах Амазонки случаются каждый день, верно?
Я поднимаю бровь.
Тристан вскидывает голову, его челюсть сжата.
– Нет, это не так. Давай просто оставим это.
Мы молча проводим инвентаризацию вещей, которые квалифицируются как припасы. У нас есть два тюбика зубной пасты, два геля для душа, два дезодоранта, два шампуня и кондиционер. Этого должно быть более чем достаточно, пока они не спасут нас, соглашаемся мы с Тристаном, хотя я думаю, что Тристан говорит это ради меня, а не потому, что он верит, что нас спасут. Я также нахожу маленькую косметичку в своем багаже, но кладу ее прямо на дно, потому что это самое последнее, что мне здесь понадобится. Тристан приносит три журнала, которые он купил для меня, когда покупал газировку и сэндвичи в дорогу, но забыл отдать. Наши телефоны и мой планшет уже разрядились. В самолете есть в общей сложности два одеяла и полдюжины подушек. Затем есть вещи из набора для выживания, который мы осмотрели вчера. Мы также проверяем нашу аптечку первой помощи. К сожалению, она находилась в задней части самолета рядом с частью комплекта выживания, которая была уничтожена. К счастью, под деревьями оказалась только половина аптечки первой помощи, так что нам все же удалось собрать вещи, которые не были уничтожены: бинты, прокладки, пинцет, крем для лечения укусов насекомых, аспирин, набор для наложения швов и, что удивительно, невредимая бутылка спирта для протирания.
Я надеюсь, что нам ничего из этого не понадобится.
Я вздыхаю. Когда отец Криса путешествовал, у него был другой самолет: один из тех ультра-роскошных, с двенадцатью креслами и огромным кожаным диваном. Он также постоянно держал в самолете чемодан с одеждой и туалетными принадлежностями на случай, если ему придется продлить свое путешествие. В самолете всегда было больше еды и напитков, чем было необходимо.
Когда Крис возглавил компанию, он пересел на меньший шестиместный частный самолет и всегда снабжал его только всем необходимым для путешествия. В то время как его отец любил предаваться роскоши, Крис жил эффективно. Он не любил выпендриваться или сорить деньгами. Это была одна из причин, по которой ему удалось так быстро увеличить состояние своего отца. Он ненавидел расточительство. Мне это в нем нравится, но сейчас я жалею, что мы не в роскошном самолете его отца. Это бы немного облегчило ситуацию.
Как бы то ни было, между эффективностью Криса и тем фактом, что самолет был освобожден от всех припасов перед инспекцией, у нас не так уж и много всего. На борту нет даже одной бутылки спиртного. Тристан знает, что я не пью во время полета – меня от этого тошнит, – поэтому он ничего не купил. Мы могли бы использовать его в целях дезинфекции, если маленькая бутылочка спирта для протирания закончится. Я вздрагиваю. Так думать нельзя. Нам не понадобится еще одна бутылка. Черт возьми, я надеюсь, что нам даже не понадобится эта маленькая бутылочка. Нас спасут в мгновение ока.
Когда дождь прекращается, мы выходим на улицу и с радостью обнаруживаем, что собрали приличное количество воды. Корзины, которые я вчера сделала из листьев, развалились, но те, что я сделала сегодня, отлично держат воду. Я хочу немедленно выпить воды, но Тристан останавливает меня, настаивая, чтобы мы сначала вскипятили ее. Я утверждаю, что дождевая вода должна быть чистой, но он говорит, что есть большая вероятность, что на листьях, которые я использовала для изготовления корзин, были микроорганизмы. В конце концов я соглашаюсь, хотя у меня болит горло от жажды. Я также спрашиваю, почему мы не могли просто вскипятить мутную воду с подножия холма и выпить ее, но он говорит, что мутная вода может сделать нас больными, даже кипяченая.
Мы разводим костер из дров, которые мы укрыли под листьями, и кипятим воду, используя пустые банки из-под содовой в качестве контейнеров. Поскольку у нас всего четыре банки, требуется целая вечность, чтобы стерилизовать достаточное количество воды, чтобы утолить нашу жажду. Тристан также заявляет, что огромные грейпфруты, которые мы собрали, безопасны для употребления в пищу, поэтому мы пируем ими. После того, как мы заканчиваем, Тристан указывает, что нам нужно построить какое-то укрытие, где мы могли бы защитить дерево от дождя. Большие листья, которыми мы покрыли дерево, защитили его, но нам нужно что-то более существенное.
Мы находим поблизости что-то похожее на гигантские бамбуковые деревья и используем тонкие стволы в качестве столбов для укрытия, а затем покрываем их теми же толстыми листьями, которые я использовала для изготовления корзин. Когда мы заканчиваем, уже почти стемнело. В укрытии все должно оставаться сухим, но я подозреваю, что если разразится сильный шторм, он в мгновение ока разрушит его.
Мой желудок начинает урчать после того, как мы заканчиваем.
– Нам бы не помешало еще несколько таких фруктов, – говорю я, потирая живот.
– Я могу сходить за добавкой.
– Нет. Уже почти стемнело. Ты сказал, что лес более опасен, когда темно.
Тристан хмурится, глядя сквозь деревья, отчего волосы у меня на затылке встают дыбом. Не потому, что он колеблется или напуган. С другой стороны. Меня пугает то, что он не боится. Ни капельки. Люди без страха представляют опасность для самих себя. Мои родители ничего не боялись. Вот как они сами себя убили.
– Не иди туда, Тристан, – убеждаю я, охваченная паникой.
– Пожалуйста, не надо.
Его брови взлетают вверх. Очевидно, он озадачен моей реакцией. Осознав, что мои кулаки сжаты, я прячу руки за спину.
– Я не настолько голодна.
Громкое урчание в животе следует за моим заявлением.
– Я могу подождать до завтра.
– Хорошо, – говорит Тристан, внимательно изучая меня. Я вздыхаю с облегчением.
Над нами парит птица. Несмотря на то, что уже почти стемнело, я узнаю ее по ярко-желтому оперению на макушке.
– Смотри, это амазонский попугай с желтой короной. У меня есть друг, у которого он был много лет.
Птица спускается кругами, пока не приземляется на руку Тристана.
– Эй, кажется, ты ему нравишься. Я думала, дикие птицы избегают людей.
– Как и я. Ты можешь отвернуться?
– Что?
То, что происходит дальше, ошеломляет меня. Он открывает рот, без сомнения, чтобы объясниться, но в этот момент птица расправляет крылья, чтобы взлететь. Тристан поворачивается к птице, поднимая свободную руку. Я думаю, что он собирается приласкать птицу или остановить ее, чтобы она не улетела.
Вместо этого он сворачивает ей шею.
Я кричу, прикрывая рот обеими руками, наклоняясь вперед, и меня рвет. Тристан что-то говорит, но я просто сигнализирую ему, чтобы он не приближался ко мне. Я отступаю, сажусь на лестницу, отказываясь смотреть вверх.
– Прости. Я хотел предупредить тебя, – говорит Тристан.
– Просто…
– Это было жестоко, – плачу я.
– Нам нужно есть, – возражает Тристан.
– Просто дай мне пять минут.
Но мне требуется больше пяти минут, чтобы взять себя в руки. К тому времени, как я поднимаюсь с лестницы, теперь уже лишенная перьев птица жарится над огнем, проткнутая самодельным шампуром, который Тристан сделал из куска металла, взятого из разрушенного крыла. Это зрелище вызывает у меня отвращение.
– Мне жаль, – говорит Тристан, когда я подхожу к огню.
– Это… ты просто застал меня врасплох.
– Я не хотел. Мясо будет готово примерно через час.
– Теста на съедобность не будет? – спрашиваю я.
– В этом нет необходимости. Мы оба узнали птицу.
– Я все равно не смогу есть.
Я хожу кругами, пока Тристан не сообщает, что все готово. Голод берет надо мной верх, и я заставляю себя откусить несколько кусочков, хотя потом меня тошнит.
– Иди внутрь, – говорит Тристан.
– Я приберусь здесь.
– Спасибо.
Я смотрю на небо.
– Почему поисковые миссии интенсивно проводятся только в первые сорок восемь часов, Тристан?
– Через сорок восемь часов они не ожидают найти никого живым. Но это не значит, что они перестанут нас искать, Эйми, – говорит он.
– Завтра утром мы снова зажжем сигнальный огонь. С нами все будет в порядке. Они найдут нас.
Его тон кажется твердым и уверенным, но я улавливаю оттенок беспокойства под слоями его уверенности. Он не верит, что они найдут нас. Страх охватывает меня, но я заставляю себя оставаться спокойной, как Тристан. Его спокойствие и бесстрашие внушают мне благоговейный трепет. И я убеждена, что он не притворяется. Наблюдая за его хорошо сложенной фигурой и мускулистыми руками, двигающимися в тени, я могу отчасти понять, почему он не боится. Если бы я была такой сильной, я бы чувствовала себя более смелой… или нет. Кого я обманываю, я всегда был трусишкой. И все же, наблюдая за ним, я боюсь немного меньше.
