Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 08"

Автор книги: Ларри Нивен

Соавторы: Стивен М. Бакстер,Андрей Щербак-Жуков,Павел Вежинов,Евгений Харитонов,Владислав Гончаров,Том Пардом,Рэй Вукчевич,Николай Горнов,Сара Зеттел,Джон Хемри
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Исчез я три месяца назад, никого не предупредив. Через пару дней начали искать, даже подали заявление в розыск. Получив известие из посольства, Вика тут же вылетела на Кипр.

С тех пор прошло уже полтора года. Своей жизнью я доволен. Вику и Настю вижу регулярно. Мы даже иногда выбираемся вместе на пикники. А недавно я поймал себя на мысли: не сделать ли предложение своей бывшей жене? Со стороны это будет выглядеть весьма странно, но мне плевать. Мало ли что там было в прошлом. И время идет, и я изменился. Последствия амнезии как-никак.

События я не тороплю, но чувствую, что шанс есть. Мне об этом бывшая теща по секрету сообщила, а ей Викина подруга. Естественно, тоже по секрету. Вика, мол, и сама сейчас удивляется, – а почему мы расстались?

Летом я побывал в Крыму. Никакой визы для этого не понадобилось. Прокатился из Ялты до Феодосии. Там ходит красавец-катер на воздушной подушке. Прогулялся по набережной, сходил в музей Айвазовского и посетил домик Грина. Потом не удержался и рванул в Керчь.

Сам город почти не изменился. Я поднялся на гору Митридат, съездил наконец в Аджимушкай. А вот на Тузлу попасть не удалось. Более того, местные жители о ней ничего не слышали. Все пожимали плечами и спрашивали: «А где это?» Я разыскал в музее специалиста-краеведа. Он и рассказал, что в пятидесятых годах прошлого века Тузлу смыло во время очень сильного шторма. Причем, вместе с рыбаками. Еще смыло несколько деревень на Тамани. Было много жертв. Говорят, такие шторма на Черном море бывают раз в двести лет, а в лоции на этом месте значится мель.

Я тоже погиб на Тузле. Но об этом я никому говорить не буду. □

Евгений Харитонов
«РУССКОЕ ПОЛЕ» УТОПИЙ
_{Окончание. Начало в «Если» №№ 6, 7 с.г.}

Если бы человек не мог бы представить себе в ярких и законченных картинах будущее, если бы человек не умел мечтать, то ничто бы не заставило его предпринимать ради этого будущего утомительные сооружения, вести упорную борьбу, даже жертвовать жизнью.

Дмитрий Писарев

К концу 1940-х годов процесс истребления художественной фантастики и утопии был завершен установлением литературно-идеологической доктрины «ближнего прицела». Как метко подметил исследователь русской литературы XX века Леонид Геллер: «Утопия перестала быть нужной в советской литературе, потому что вся литература принялась изображать действительность как осуществленную утопию». Перед фантастами поставили очередные четкие задачи: «Разве постановление о полезащитных лесных полосах, рассчитанное на пятнадцатилетний срок, в течение которого должна быть коренным образом преображена почти половина нашей страны, преображена настолько, что даже изменится климат, – разве это постановление не является исключительно благодатным материалом для настоящих фантастов?» (С. Иванов); «Расскажите о замечательных свойствах нейтрино, верхнем течении Амазонки, об улыбке Нефертити, Крабовидной туманности, сверхпроводимости, проектах Кибальчича, гидропонике, недрах Саянских гор…» (Ю. Котляр).

Другая функция, отводимая НФ – воспевание параноидальной политики государства, призывы к советскому читателю поддерживать высокую бдительность: враг не дремлет и охотится за научно-техническими достижениями советских ученых и инженеров.

«Мы политически образованные люди – отлично знаем, что враги далеко не безучастно следят за нашей научной работой» (А. Гуляшки. «Последнее приключение Аввакума Захова»).

Утопии стали не нужны. Более того – они были признаны вредными. Утопия ведь рассказывает о мире, который вряд ли удастся на деле создать. Стало быть, она своим существованием подрывает «правду» генеральной линии об уже построенном социалистическом рае.

Но даже сочинения Немцовых, охотниковых, пальманов были все теми же утопиями. Фальшивыми, но утопиями. Да, время их действия – здесь и сейчас, но ведь в каких тонах преподносилось это здесь и сейчас! Советская Россия – благоустроеннейшая из стран, которую населяют исключительно добропорядочные и талантливые граждане, ее чиновники – сплошь душки, а партийные лидеры – бескорыстны и мудры. Ни преступности, ни дефицита – благость да и только! Ну чем не розовощекая утопия?

Почти два десятилетия концепция «ближнего прицела» определяла «фантастическую политику».

ТЕНИ ИСЧЕЗАЮТ В ПОЛДЕНЬ

Свобода, братство, равенство – все то,

О чем томимся мы, почти без веры,

К чему из нас не припадет никто, —

Те вкусят смело, полностью, сверх меры.

Валерий Брюсов

Кратковременная «оттепель» подарила новые надежды и планы на будущее. В НФ «оттепель» наступила раньше других видов литературы – в 1957 году, когда всего за несколько месяцев до запуска первого искусственного спутника Земли на страницах журнала «Техника – молодежи» стартовала, вероятно, самая значительная утопия XX века – роман И. А. Ефремова «Туманность Андромеды». Чаще всего исследователи НФ называют это произведение гимном коммунизма, но автору этих строк ближе позиция критика Всеволода Ревича: «Ефремов написал вовсе не коммунистическую – в нашем смысле слова – утопию… В меру сил он написал общечеловеческую утопию». Аналогов «Туманности Андромеды» в утопической литературе не было ни до, ни после. Отдалив мир будущего на тысячелетие, писатель совершил беспрецедентную попытку изобразить радикально новое человечество – не просто отличное от нас интеллектуально, но и с принципиально иной этикой. Ефремовский мир – подчеркнуто космополитичен, он лишен не только государственных границ, но и национальной самоидентификации. Заслуживает огромного уважения смелость Ефремова, с которой он взялся охватить все стороны человеческой деятельности и жизни – от прорисовки инфраструктуры и достижений науки до сугубо гуманитарных сфер, как то – педагогика, культура, досуг, любовь и т. д. Мир, нарисованный писателем, неоднозначен и противоречив, но тем и привлекателен.

Если Ефремов раздвинул горизонт коммунистической утопии, то А. и Б. Стругацкие населили эту самую утопию живыми людьми, которых не хватало в «Туманности Андромеды». Люди будущего у Стругацких вообще мало чем отличаются от современников. Бесспорно, цикл новелл «Возвращение. Полдень XXII век» (1962) – одна из лучших панорам далекого будущего, созданных в советской литёратуре.

В сущности, Стругацкие написали не просто утопию, а Историю Будущего, хотя мир Полдня по мере удаления от дня сегодняшнего приобрел черты статичности – недостаток, свойственный большинству утопий вообще.

На мой взгляд, недооцененной оказалась удачная попытка Вадима Шефнера изобразить в романе «Девушка у обрыва» (1965) гармоническое общество XXII века. А между тем наряду с утопиями Ефремова и Стругацких это одна из лучших и самых живых утопических картин советской литературы. Шефнеровский роман – яркий пример гуманитарной утопии, которой присуща нарочитая «несерьезность», что заметно выделяет произведение из ряда других образчиков жанра. Шефнера мало волнуют научные достижения будущего (хотя один из главных героев – ученый, открывший Единое Сырье – аквалид, что привело цивилизацию к абсолютному благополучию), в центре его внимания – человеческие отношения. А они, как оказывается, совсем не изменились. Ну разве что ругательства вышли из употребления и алкоголиков стало поменьше (их автор остроумно окрестил словом «Чепьювин» – т. е. Человек Пьющий Вино). В юмористических красках писатель изображает сложности обновления общества. Например, вместе с деньгами Всемирный Почтовый Совет решил отменить и почтовые марки, а их коллекционирование признано «пережитком, не приносящим человечеству никакой пользы». Разумеется, это вызвало решительный протест со стороны многочисленных филателистов. Встречаются и другие курьезы, связанные с отменой денежных единиц – роботы-официанты, не приученные к «халяве», стали обслуживать клиентов менее добросовестно.

Из попыток создать масштабную коммунистическую утопию стоит упомянуть и роман-эпопею Сергея Снегова «Люди как боги» (1966–1977). Стремясь облегчить восприятие социально-футурологических идей, автор втиснул утопию в жанр «космической оперы». «Опера» получилась великолепной, захватывающей, но зато утопические сцены – самые провальные в романе.

Утопия вернулась в литературу на очень короткий срок. По большому счету, подобные произведения отличались друг от друга разве что сюжетом и степенью литературного мастерства. Триада Ефремов – Стругацкие– Шефнер исчерпали ресурсы коммунистической утопии, ничего не оставив коллегам по перу. В советской литературе был возможен только один вариант будущего; шаг вправо, шаг влево немедленно карался. Из наиболее талантливых произведений, посвященных обществу будущего, назовем «Мы – из Солнечной системы» (1965) Г. Гуревича, «Глоток Солнца» (1967) Е. Велтистова, «Скиталец Ларвеф» (1966) Г. Гора, «Гость из бездны» (1962) и «Гианея» (1965) Г. Мартынова, «Леопард с вершины Килиманджаро» (1972) О. Ларионовой.

Уже к началу семидесятых утопия практически исчезла с литературного небосклона. Она закончилась вместе с «оттепелью». Она просто не могла существовать в реальности застоя, с которой вступала в демонстративное противоречие. Утопию загнали в ведомство детской литературы. Фантастику нивелировали, усреднили не столько цензоры, сколько сама реальность. Для создания достойных картин будущего фантастике недоставало упоения революционными свершениями из 20-х, ни даже накала «холодной войны» 50-х. 1970-е – «мертвый сезон» в советской НФ. Эта разочарованность «вдохновила» певца Мирового Коммунизма И. А. Ефремова написать «Час Быка» (1968). Всего десятилетие спустя А. и Б. Стругацкие разрушат внешнюю благость Полдня убийством Абалкина в «Жуке в муравейнике». Немногим позже автор «розовощекого» романа «Путешествие длинною в век» (1963) В. Тендряков напишет антиутопию «Покушение на миражи» (1988) [6]6
  Из ряда утопий, созданных в советское время, резко выламывается роман Василия Аксенова «Остров Крым», впервые изданный в 1981 году в США. Что было бы, если бы во время гражданской войны Крым (в фантастической реальности романа – остров) не был захвачен красными. Аксеновский Крым – это оазис «старорежимной» России, развивающейся по капиталистическому пути.(Здесь и далее прим. авт.)


[Закрыть].

ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ

Пред будущим теперь мы только дети…

Константин Бальмонт

В середине 1980-х годов идея планетарного коммунизма окончательно развалилась, и фантасты вернулись на «русское поле». Очередной социальный эксперимент пробудил к жизни, казалось, забытый жанр – антиутопию. С перестройкой в СССР пришли не только гласность и подобие демократии, но и ощущение надвигающейся катастрофы. Именно предчувствие распада империи и экстраполяция возможных политических, социальных и психологических последствий этого процесса составляют основное содержание большинства произведений конца 80-х – начала 90-х.

«Для одних эта эпоха стала огромной личной трагедией, для других– крушением «империи зла» и «тюрьмы народов». В любом случае распад государственных образований исполнен трагизма и колоссальной психологической ломки. Ведь крушение государства – это не просто переделка границ и «перестройка» общественно-политических и экономических отношений. Прежде всего писатели увидели здесь трагедию личности» (Б. А. Ланин).

Знаковым произведением этой постутопической эпохи стал роман Александра Кабакова «Невозвращенец» (1989), наиболее отчетливо выразивший суть времени. Кабаков с удивительной точностью предугадал многие негативные тенденции России 1990-х – развал страны, бессилие власти, путч, социальный террор и т. п. Конечно, содержание «Невозвращенца» не сводится к одному лишь социальному прогнозированию. Писатель поставил перед собой задачу показать беззащитность человеческой личности в эпоху распада системы, и надо сказать, с этой задачей справился блестяще.

Сюжетно роман Эдуарда Тополя «Россия завтра» (1990) близок «Невозвращенцу». В нем также речь идет о политическом перевороте в России близкого будущего – контреформистском, организованном партийной верхушкой и закончившемся очередной народной революцией. Но если Кабаков стремился осмыслить происходящее, то популярный автор политических триллеров написал всего лишь еще один ядовито-безликий памфлетик [7]7
  Документалистская манера Тополя, однако, нашла своих последователей. В 1999 г. вышел еще одни памфлет на тему «Россия завтра», на этот раз принадлежащий перу некоего Л. Ионина – «Русский Апокалипсис: Фантастический репортаж из 2000 года». Прогнозы на «будущий год», как понятно из названия, не самые радужные: в России введено чрезвычайное положение, сорваны выборы в Госдуму, коммунисты организовали рабочие дружины, гражданская война привела к окончательному развалу страны.


[Закрыть].

Антиутопия Владимира Войновича «Москва 2042» (1986) хоть и лежит в русле политической сатиры, но выдержана в пародийном ключе. Писатель воспользовался классическим штампом утопическом литературы – экскурсантом из прошлого. Главный герой, Виталий Карцев, при помощи «космоплана» отправляется в будущее, на 60 лет вперед. И оказывается в Московской ордена Ленина Краснознаменной Коммунистической республике, где давно уже провозгласили светлое коммунистическое Завтра. Здесь царит жуткая смесь партократии и теократии – Коммунистическая партия государственной безопасности (КПГБ) причислила к лику своих отцов-основателей… Иисуса Христа, а главный церковный иерарх, отец Звездоний, имеет звание генерал-майора религиозной службы. Но Церковь присоединилась к государству «при одном непременном условии: отказа от веры в Бога». В пантеоне Коммунистической Реформированной Церкви свои святые: святой Карл, святой Фридрих, святой Владимир и т. д. Разумеется, граждане будущей России живут в условиях жесточайшей регламентации. Но традиционно пугающие антиутопические штрихи под пером Войновича приобретают комические черты. Ну вот, например, какие правила поведения установлены в Предприятиях Коммунистического Питания:

Запрещено:

«1. Поглощать пищу в верхней одежде.

2. Играть на музыкальных инструментах.

3. Становиться ногами на столы и стулья.

4. Вываливать на столы, стулья и на пол недоеденную пищу.

5. Ковырять вилкой в зубах.

6. Обливать жидкой пищей соседей.

7. Категорически запрещается разрешать возникающие конфликты с помощью остатков пищи, кастрюль, тарелок, ложек, вилок и другого государственного имущества».

Впрочем, мир Войновича почти дословно списан с реальности Союза периода развитого застоя, поэтому при всей литературной даровитости известного прозаика, описательных и сюжетных находках, роман «Москва 2042» все же не претендует на почетное место в литературной истории, являясь всего лишь памфлетом-однодневкой, хоть и изящно исполненным.

Осмыслить новую реальность, понять, куда катится Россия, пытались многие писатели. Эти годы подарили щедрый букет антиутопий о России. Кроме названных, это пьеса Михаила Веллера «Нежелательный вариант» (1989), блестяще написанный в духе щедринской «Истории одного города» роман Александра Зиновьева «Зияющие высоты» (1991), «Французская Советская Социалистическая Республика» (1991) Анатолия Гладилина, «Записки экстремиста» (1990) А. Курчаткина, «Лаз» (1991) Владимира Маканина. Но если авторы перечисленных текстов активно использовали приемы пародии и политической сатиры, то произведения, вышедшие в эти годы из-под пера представителей фантастического цеха, иначе как трауром по Мечте, по Будущему не назовешь. Достаточно упомянуть повести Вячеслава Рыбакова «Не успеть» и «Дерни за веревочку» или «Монахов под луной» Андрея Столярова. Даже попытка братьев Стругацких, вопреки ситуации, нарисовать в «Отягощенных злом» утопическую картинку на примере городка Ташлинска 2033 года оказалась «социалистической антиутопией» (В. Казаков).

Фантастика погрузилась в тенета скорби и печали. Будущее России было туманно и непредсказуемо. Надвигающийся распад советской империи был замечен не только отечественными фантастами. В начале 1990-х у нас был переведен роман Ральфа Питерса «Война 2020 года». Много страниц в книге посвящено России. Человечество стоит на пороге очередной мировой бойни, основную партию в которой разыгрывают два претендента на мировой господство – США и Япония. России отведена роль одной из пешек. Разваливающийся, охваченный эпидемией чумы Советский Союз в одиночку обороняется от нашествия азиатских орд некогда братских республик, объединившихся с Японией и образовавших Японо-исламскую ось. «Развивающиеся – а точнее, безнадежно неразвитые страны «третьего мира» поддержали право среднеазиатских республик на независимость, мстя обанкротившемуся Советскому Союзу за то, что он давно уже перестал снабжать их товарами и оружием».

Историческая неожиданность, потребность в осмыслении произошедшего со страной дали неожиданно мощный толчок для развития жанра «альтернативной истории». Авторы обратились к прошлому, пытаясь найти причины краха, понять природу «русской Свободы». Андрей Лазарчук роман «Иное небо» построил на допущении «Что было бы, если бы немцы выиграли вторую мировую войну?» Автор рисует мир, в котором Россия вошла в состав Германии, образовав мощную сверхдержаву. Но в конечном итоге империя разваливается, в результате кризиса рейха от него откалывается Европейская Россия. Выводы романа очевидны: при любом развитии исторических событий к 1991 году мы все равно пришли бы к тому, что имеем – краху многонациональной супердержавы.

1991 год. Первые кровавые плоды Свободы. Одесский фантаст Лев Вершинин предложил неожиданный поворот «русской темы». Он написал фантастическую повесть о декабристах «Первый год Республики». Что было бы, завершись восстание декабристов победой? По какому руслу двинулась бы история России? В основе сюжета – история революции, которой не было, но которая вполне могла случиться на юге России в 1826 году. Борьба за идею свободы для всех униженных заканчивается, вопреки «исторической достоверности», победой и образованием Республики… Но зло, совершенное даже ради благородных целей, имеет свойство размножаться. И вот тогда «белое» как-то незаметно оборачивается «черным». «Первый год Республики» – страшный, беспощадный и очень своевременный роман о тайнах «русской Свободы».

СВЕРХДЕРЖАВА

Дышать грядущим – горькая услада!

Валерий Брюсов

Выбор пути России – центральная установка фантастики 90-х. С обретением свободы и расслоением державы будущее оказалось многовариантным и туманным. Впервые за многие десятилетия мы не знали, куда ж нам плыть, к какой цели.

В 1990-е много говорили о невозможности, исчерпанности утопического взгляда на будущее России. Но уже к середине 1990-х потребность в позитивном взгляде на завтрашний день стала очевидной. Утопии, как можно заметить, рождаются в самые трудные времена. Они – как герои – всегда приходят вовремя. Загнанный, запуганный и затюканный прессой, телевидением и деструктивной литературой читатель остро нуждался в позитивных идеях, в новой надежде на будущее.

«Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться» (А. Громов).

Утопия вернулась в Россию через… «альтернативную историю». Хотя, по большому счету, это, скорее, подмена утопии.

И первой мечтой постсоветской фантастики оказалось – построение (возрождение) просвещенной монархии. Василий Звягинцев, автор фантастической эпопеи «Одиссей покидает Итаку» (1990), подарил России православно-монархическую утопию. Можно сказать, что ставропольский фантаст открыл жанр «альтернативной утопии». Его герои, получив возможность перемещаться во времени, перекраивают российскую историю в соответствии со своими идеалами, заново творят историю – по «монархическому образцу».

Неожиданное продолжение эта идея обрела в творчестве Вячеслава Рыбакова, создавшего в 1992 году самую значительную монархическую «альтернативную утопию» – роман «Гравилет «Цесаревич» (1992). Петербургский фантаст нарисовал действительно впечатляющую модель вероятностной России, избежавшей октябрьского переворота 1917 года, и потому она осталась процветающей монархией, в основе которой лежит мощная этика. Вячеслав Рыбаков, в сущности, возродил в современной России монархическую утопию и первым подошел к идее имперского вектора развития России. Девятью годами позже, в рамках литературного проекта-сериала «Плохих людей нет», тот же писатель (под псевдонимом Хольм ван Зайчик) предложил еще один вариант альтернативной России – образованная в XIII веке Ордусь, своеобразный симбиоз восточной и русской культур. Каким-то чудом в начале 90-х прорвалась-таки единственная во всей постсоветской литературе утопия в чистом виде… Впрочем, «прорвалась» – громко сказано. Увы, вышедшая в Калининграде в 1993 году повесть Владимира Зуева «Кровосмешение» не была замечена центральной критикой (хотя тираж книги был немалый – 15 000 экз.). Повесть написана в соответствии с классическими канонами этого жанра. Из звездной экспедиции, стартовавшей в конце XX века, возвращается на Землю Владимир Навлинцев, но на планете прошло уже целое столетие. И вот пришелец из прошлого знакомится с миром будущего. «Неравномерность экономического развития на Земле еще сохраняется, она явилась основой существования нескольких политических конгломератов. Самый могущественный – Североатлантическое Сообщество, включающее Европейскую Федерацию, Североамериканскую Федерацию и Южноамериканскую Конфедерацию.

Содружество Евразия – самый мощный соперник Североатлантического Сообщества. Сюда входят Славяно-Тюркский Союз, Китай, Индокитайский Союз». Как вы догадались, это и есть бывший СССР, который «состоит из самостоятельных государств, имеющих тесные экономические и политические связи. Это бывшие союзные республики СССР и автономные, объявившие себя независимыми в период Великого Распада, кроме Молдовы, убежавшей в Румынию, и стран Балтии, а также Сербия, Черногория, Чехия, Словакия, Болгария и Польша. Административный центр – Ирпень, недалеко от Киева. Рабочий язык – русский».

Преобразилась не только политическая карта мира, но и Россия. Например, столица перебралась в западносибирский город Чаинск, а Москва стала «обычным краевым городом без льгот и привилегий. Представительная демократия самоудалилась, уступив место Народным Советам, «на которых все граждане поголовно имеют возможность высказывать свое решающее мнение по самым кардинальным вопросам государственной и общественной жизни». Существенные перемены произошли и в других сферах человеческой жизни. Например, исчезла форма обращения на «вы», а заодно и отчество. Теперь принято «матьчество». «Это в связи с обвальным ростом населения – во-первых, с культом матери – во-вторых», – поясняют утописты ошалевшему космонавту. Институт брака практически отсутствует, россияне будущего более раскрепощены в межполовых отношениях. Педагогика близка идеям Ефремова – здесь тоже принята система общественно-семейного воспитания. По большому счету, В. Зуев попытался реанимировать ефремовские идеи, подкорректировав их в соответствии со временем. «Кровосмешение» – неокоммунистическая утопия. Вероятно, не случайно время появления книги – 1993-й год. Кровавая осень 93-го – серьезная трещина в фундаменте новой России.

В 1990-е российская фантастика совершила неожиданный «мировоззренческий» финт. Именно фантастика взвалила на себя обязанность «найти выход из тупика» (А. Ройфе), в котором оказалась страна-к концу века. Фантасты уловили настроения изнасилованного государственным беспределом общества, тоску по сильной власти.

И вот тут начинается самбе интересное. Целое поколение авторов, вскормленных на неприятии государственной регламентации и тоталитарной идеологии, целое поколение преданных воспитанников и соратников братьев Стругацких внезапно развернулось на 180 градусов в своем отношении к Власти. Вчерашние «подпольные» борцы с Властью, с Системой оказались ее певцами. Мощная империя – вот идеал фантастов 90-х. Будь то монархическая или симбиотическая (союз с исламским миром или восточной культурой). Отечественная фантастика, по большому счету, вдруг вернулась к идеям фантастики советской.

В принципе, это хотя и грустно, но достаточно закономерно. Мы родились в Империи, здесь учились и росли, и как бы ни противостояли ее диктату, мы все ее дети. Россия 300 лет существовала в состоянии развивающейся Империи. Ненавидя ее, мы научились гордиться ее могуществом. Вчера мы могли диктовать миру свои условия. А сегодня России диктуют условия другие. Русским как никой другой нации трудно расстаться с иллюзиями, мы еще долго не сможем смириться с мыслью, что мы уже не Сила. Фантасты, являясь частью российского общества, всего лишь реагируют на ситуацию, когда страну поставили на колени. Реагируют эмоционально. Ведь это унизительно видеть стоящего на коленях великана. Сама имперская идея – защитная реакция, поскольку только сильная державность способна противостоять политической и, что очень важно, культурной экспансии Запада. Империя – антоним продажного безвластия, охватившего современное российское общество. И российские фантасты выстраивают свой «последний Бастион» из кирпичиков боли, нестерпимой обиды. Потому-то и большинство романов о будущем этого направления носят откровенно декларативный, программный характер. Один из самых показательных примеров – роман Вячеслава Рыбакова «На чужом пиру» (2000). Это в большей степени трактат о выборе оптимального пути в будущее для России, нежели художественное произведение. Питомец семинара Б. Н. Стругацкого провозглашает государственность, следование православным ценностям, противодействие «экономическому и культурному подавлению со стороны Запада», даже и ценой подавления собственных демократических институтов. Близкие идеи лежат в основе романа Андрея Столярова «Жаворонок». Книга Дмитрия Янковского «Рапсодия гнева» – бескомпромиссно-публицистическая отповедь «западному варианту» эволюции России. Лучший из исследователей механизмов Власти в нашей НФ Александр Г ромов от произведения к произведению утверждается в мысли, что только жесткая до цинизма власть способна организовать российское общество, удержать его от самоуничтожения. Эдуард Геворкян и Лев Вершинин рекламируют организующее начало имперского общества.

Возьмите любой из сценариев движения российского общества, придуманных в середине – конце 90-х – это всегда Империя. Разница только в цвете государственных знамен. Один из самых парадоксальных вариантов предложил мэтр отечественной НФ Владимир Михайлов: в романе «Вариант И» (1997) он открыто декларирует свой вариант развития России – монархия под зеленым знаменами Пророка.

«На площади стало, кажется, еще более людно. Россия любит праздновать – хотя и несколько своеобразно. Впрочем, чувствовались уже новые веяния: пьяных было куда меньше, чем полагалось по традиции. Это заметила и Наташа. Она сказала:

– И все же – перекорежит Россию ислам.

Изя лишь пожал плечами. Все-таки он уже много лет имел к этой стране лишь косвенное отношение.

– Да бросьте вы, – сказал я. – Россию ислам не перекорежит. Как и православие с ней в конечном итоге ничего не сделало. Нутро как было языческим – так и осталось. Вот Россия наверняка ислам переиначит, подгонит по своей мерке. Она всегда все переваривала, переварит и это. Зато по новой ситуации место, которое она вскорости займет в мире, вернее всего будет назвать первым».

Но имперская идея – палка о двух концах. Можно сколь угодно тешить себя иллюзиями о построении гуманной империи, в основе которой – межнациональная и межконфессиональная терпимость, но… Но ведь это все – слова. Между тем некоторые из писателей уже и в жизни начинают играть в структуры. Оказывается, что и свою боль можно выгодно продать: «Облик грядущего зависит от того, кто сумеет лучше «продать» его образ на рынке идей» (Э. Геворкян).

Иной раз возникает ощущение, что «имперцы» от литературы сегодня больше озабочены не столько завтрашней судьбой России, сколько тем, как их идеи будут плодиться и множиться в этом обществе. А общество – это потребитель. ПОКУПАТЕЛЬ. Грубая аналогия. Но справедливая.

Но оказывается, что художественно обслуживать идеологию – занятие малопродуктивное. О публицистичности, даже «газетности», подминающей образность, уже было написано. Но вопрос еще сложнее. Вот, к примеру, роман Э. Геворкяна «Темная гора» (1999) в одном из солидных изданий к немалому раздражению автора был назван «антиимперским произведением». И действительно, подобные мотивы – на художественном уровне – там можно усмотреть. А недавняя повесть «Возвращение мытаря» («Если» № 6, 2001 г.) вообще наглядно демонстрирует полемику писателя с идеологом. Идеолог пытается построить империю на самом идеальном материале – силою красоты и искусства – а писатель никак не может удержаться от сомнений, что из этого выйдет что-либо путное… Художественная правда оказывается выше навязанных схем.

Молодое поколение отечественных авторов, те, которым чуть более тридцати, тоже отреагировали на модное веяние фантастики. После выхода в свет самого провокативного и скандального произведения конца 90-х – романа «Выбраковка» (1999) – его автора, Олега Дивова, поспешили радостно записать в радикально-имперские мессии. Автор очень тонко играет на коллективном бессознательном, и читатель не сразу улавливает подвох. Россия недалекого будущего достигает статуса Сверхдержавы. К благополучию и процветанию страна приходит через восстановление института карательной власти. Ну и что? Кто из нас не мечтал, чтобы всех этих олигархов, ворюг и бандитов упекли в ГУЛАГ? Ну кто не мечтал, чтобы наступили такие времена, когда ты ночью можешь пройтись «сквозь огромный город и навстречу тебе попадались сплошь улыбающиеся лица… Чтобы на каждой скамеечке влюбленные сидели, и ни одна сволочь, ни одна…» Все это есть в романе, написанном убедительно и ярко. И даже такое еще вчера пугающее понятие как «враг народа» вдруг приобретает новое значение. «Какой разумный термин – «враг народа»… Ведь действительно, любой, кто нарушает права личности, – это именно враг народа, всего народа в целом. Неважно, кража или грабеж, в любом случае это насилие, посягательство на территорию человека и его внутренний мир». Ну, как тут не согласиться? Читаешь и веришь: да, в России добро может быть только с кулаками. Да, только насильно можно и нужно наш народ привести к благоденствию. Книга захватывает, ты мечтаешь хоть день пожить в этом прекрасном мире, где торжествует Сильная Справедливость, и не замечаешь, как ловко автор гоняет тебя по лабиринтам социальной мечты, по закоулкам интеллигентских, кухонных комплексов, чтобы к концу книги ненавязчиво, исключительно на эмоциональном уровне привести тебя к финишу, за которым – страх. Страх, что так и в самом деле может быть. И никто не застрахован от того, что и его тоже выбракуют.

Если «Выбраковка» – книга с двойным дном, не сразу удается распознать авторскую «подкладку?», то Андрей Плеханов, автор того же поколения, более прямолинеен в своих оценках.

В романе «Сверхдержава» (2000) Россия и в самом деле становится таковой – неагрессивной империей с высоким уровнем жизни. Плеханов дал вволю насладиться читателю мечтой о великой России, чтобы затем разрушить благостную утопическую картинку, сообщив, что «золотого века» страна достигла благодаря… научной переделке личности россиян!

Кажется, «русская тема» основательно вернулась в НФ. И пока российское общество будет топтаться на перекрестке, фантасты будут разрабатывать новые маршруты, сочинять сценарии переустройства России. Утопии нужны обществу. Они предлагают варианты. Нам их выбирать. Какой из них окажется самым подходящим для России?