Текст книги "С тобой...в темноте (СИ)"
Автор книги: Лариса Васильева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Я посмотрел ей прямо в глаза и заговорил.
– Ты оставила меня с ним. Ты думала, что так будет лучше? Но люди не меняются. И он не изменился.
– Он…. – Она не решилась это произнести, хотя сильно побледнела.
– Да, – я кивнул и сжал губы, – Эйден к тому моменту женился и переехал на Уайт, тебя я не знал где искать. Когда он пришел ко мне в комнату, – я закрыл глаза и затряс головой, – я не знал что мне делать. Я…словно умер тогда. А я, дурак, молился на него. Считал, что лучшего отца нельзя и пожелать. Я любил его. Я доверял ему. И тебе. И Эйдену. А вы оставили меня, не открыв мне глаза на правду, не объяснили, что он за человек. Почему?
Габриела снова разрыдалась.
– Мы думали, он тебя не тронет!
– Да. – Кивнул я. – Вы ошиблись.
– Сколько это продолжалось? – Она всхлипнула и промокнула глаза платком.
– Год или чуть больше, или меньше.
– Не удивительно, что ты не переживал, когда он умер. – Печально произнесла она.
Я истерично рассмеялся.
– Ты не знаешь всей правды, мама, – я снова облизал сухие губы, – его застрелили из его же пистолета. Расстреляли в упор. – Я помолчал. – Я его застрелил. – Она вздрогнула, но ничего не сказала. – Я думал, что свихнусь, но всё обошлось. – Я потёр переносицу. – Меня отправили в тюрьму, но потом оправдали. Написали, что я убил в состоянии аффекта и принудили к году лечения в психушке.
Я замолчал, не зная, что можно еще добавить.
– Что он с тобой сделал, мальчик мой? – Она приподнялась и, подойдя ко мне, опустилась передо мной на колени. Я замер, не зная, что мне дальше делать, но она вдруг обняла меня и прижала к груди крепко-крепко. Она плакала, и из моих глаз тоже непроизвольно потекли слёзы. Боже мой, я был всего семнадцатилетним подростком, уже не ребёнком, но еще и не взрослым и я не знал, что настолько нуждаюсь в матери, пока она не обняла меня. Я рыдал у неё на груди, а она гладила меня по голове, приговаривая, что всё будет хорошо. И мне стало легче, словно я сбросил тяжелый груз, давивший на меня.
Я и не заметил, когда Селин оставила нас одних. Я вообще ничего не замечал. Мы проговорили, долго, почти всю ночь. Я выложил матери всё, разные неприятные подробности, о которых раньше боялся даже думать, рассказал о причинах, заставивших меня взять в руки оружие, о пьяных мужчинах, которых отец привёл, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной.
Она слушала молча, лишь изредка прерывая мой рассказ рыданиями и снова и снова обнимала меня. Я прижимался к ней как маленький.
Я даже стянул чёрную повязку с руки и показал ей уродливые шрамы от бритвы. Она целовала их, как раньше Селин.
Она просила прощения за то, что оставила меня, и я простил её. В ту ночь мы простили друг другу всё.
Еще я попросил никогда не обижать мою девушку.
– Она помогла мне, спасла меня, вытащила из ямы, в которую я сам себя загнал. Она дала мне надежду на нормальную жизнь. С ней я поверил в себя, я почувствовал себя живым.
– Ты влюбился, мальчик мой! – Она гладила меня по голове и улыбалась.
– В неё невозможно не влюбиться, – признался я, – если бы она тогда умерла, я, не задумываясь, последовал бы за ней.
Она твердила, что я вырос хорошим мальчиком, и снова целовала меня и гладила по волосам. Я уснул в её объятиях.
Утром я проснулся в чужой постели в незнакомой комнате, я как можно быстрее оделся и почистив зубы быстро спустился вниз. Селин с матерью были на кухне, они готовили завтрак и болтали. Она рассказывала матери, как мы на день Святого Валентина гуляли по собору Святого Павла и катались на лайнере. Я улыбнулся и вошел к ним на кухню.
Мать сегодня выглядела совсем молодой и красивой. Она прямо-таки светилась счастьем. Я посмотрел на Селин. Она тоже выглядела как-то необычно. Я присмотрелся.
– Ты накрасилась? – Воскликнул я.
Она рассмеялась и, вытерев руки полотенцем, подошла ко мне. Я обнял её и поцеловал.
– Габриела мне помогла, – похвасталась она, продемонстрировав тени и уже размазанную мною помаду. – Ой, у тебя блеск на губах! – Она снова рассмеялась и вытерла полотенцем мой рот. Я стиснул её в объятиях и тут же, смутившись матери, отпустил. Она сделала вид, что ничего не заметила.
Это был длинный, счастливый день. Мы завтракали, дурачились. Мать постоянно улыбалась, и я стал замечать, что тоже улыбаюсь.
Потом мы пошли гулять по Стратфорду, обошли все красивейшие места: дом-музей Шекспира и Королевский шекспировский театр, обедали в кафе на улице, а потом мать завела нас в магазин и купила мне красивый костюм, а также рубашку, туфли и галстук, а Селин красивое платье и туфли.
Дома она соорудила ей на голове из коротких волос задорную прическу и, облачившись в элегантные наряды, мы отправились в ресторан. Мы ели разные вкусности и танцевали. Я держал в своих объятиях Селин и буквально задыхался от радости. Две самые дорогие мне женщины поладили между собой. Забыв про всё и всех, я целовал её прямо посреди танцплощадки, а она лишь улыбалась.
Домой мы пришли счастливые и усталые. Пока Селин в ванной снимала косметику, мать поинтересовалась, вместе ли нам стелить. Я сказал что да.
– Тогда будете спать в той комнате, в которой ты спал прошлой ночью, – предложила она, и мы поднялись наверх. Я почувствовал, что она волнуется и спросил почему. – Не сочти меня нескромной, но мне просто хочется спросить у тебя, спите ли вы вместе, ну в полном смысле этого слова?
Я пожал плечами и неловко сел на кровать.
– Нет, мы не занимаемся сексом, если ты это имела в виду. – Ответил я и покраснел.
– Селин…, – начала она, но я её перебил.
– Нет, дело во мне. Она несколько раз намекала, – я покачал головой из стороны в сторону и поджал губы, – но я не могу преодолеть барьер внутри себя самого. Это как вечный «стоп». – Я вздохнул, и мать присела рядом. Она положила руку мне на плечо и мягко сжала.
– Если ты боишься, то напрасно. Эта девушка любит тебя, она не причинит тебе вреда.
Я согласился с ней.
– Умом я это понимаю, но вот моё тело…. Внутри меня что-то сломалось и я не могу это исправить.
Она провела по моим волосам и вдруг надавила указательным пальцем на висок.
– Это сидит в твоей голове. – Она постучала по виску. – Тебе просто нужно выкинуть это и всё наладится. Не позволяй Карлосу отравлять себе первую любовь. Ты должен быть сильней.
Я поморщился и потёр вмиг покрасневшие глаза.
– Подскажи, ты же моя мать, – умолял я, – как мне не представлять его руки на своём теле в то время как меня обнимает Селин? – Меня передёрнуло при упоминании о его руках. – Даже когда ты меня обнимаешь, я вспоминаю, как он касался меня и чувствую тошноту. Я даже не уверен, что способен полностью раздеться при ней.
Она прижала мою голову к своему плечу.
– Ты стыдишься своего тела? – Я утвердительно кивнул головой. – Ты должен понять, чего именно ты боишься. Что не понравишься ей? Это вряд ли. Ты красивый парень и я уверена, что у тебя такое же красивое тело. – Я отрицательно покачал головой. – А может тебя пугает не то, как она отнесётся к тебе, а чувство собственной наготы? Ты смотрел на себя обнаженного в зеркале? Ты не забыл, я ведь врач? – Улыбнулась она.
– Ну да, ветеринар!
– Какая разница, если механизм у людей и животных один и то же, – возразила она. – Ну, так, ты смотрел на себя в зеркале?
– Предположим. – Расплывчато ответил я.
– Ладно, переиначим вопрос. – Теперь она больше походила на миссис Грин из клиники. – Ты, после того как с тобой это всё произошло, занимался хоть раз мастурбацией?
Я закашлялся от прямоты вопроса и нервно хихикнул.
– Да я и до того не занимался.
– Тогда всё ясно, – подытожила она, – у тебя сформировалось неправильное представление о сексе.
– Это как это? – Мне стала интересна её версия. Такую трактовку моей проблемы я еще не слышал.
– Ты представляешь секс, и сразу у тебя возникает образ насилия. – Я мысленно произнёс слово «секс» и сразу вспомнил отца, его руки, блуждающие по моему телу и придающие мне ту или иную неприятную позу. Я вынужден был с ней согласиться. – Но секс это не насилие, от него обычно получают удовольствие. А ты не веришь, что сможешь почувствовать это. Ты должен понять, Селин – не твой отец, она не будет делать то, чего ты сам не захочешь. – Я внимательно слушал её, в словах матери была доля правды, но я еще не докопался до самой сути. – И еще, тебе нужно самому узнать своё тело, понять, чего хочешь именно ты.
– Ты что, пропагандистка…? – Пошутил я, но она отмахнулась.
– Нет, конечно, поверь, если бы ситуация была иной, я бы ни за что не заговорила со своим сыном о столь интимных вещах. Но тебе нужна помощь, не советы, а именно практическая, реальная помощь. Ты ведь смотрел порнофильмы?
Я даже вспотел от такого тяжелого разговора. Но я их действительно смотрел и я согласно кивнул.
– Нормальные или Карлос пичкал тебя разной дрянью?
Я вспомнил отрывки из мерзких фильмов, в которых присутствовали сцены насилия, гомосексуалисты и различные извращения.
– Разной дрянью, – признался я.
– Пошли! – Она взяла меня за локоть и отвела в свою спальню. Там, усадив меня в кресло, она включила телевизор и DVD и вставила один из дисков на полочке. Не думал, что когда-нибудь буду смотреть подобное видео. И с кем? С матерью. Какой стыд! Я вжался в кресло.
А события на экране между тем развивались. Мужчина и женщина после страстных поцелуев перешли к более откровенным сценам. Они разделись и принялись ласкать друг друга столь откровенно, что мне стало не по себе. Создавалось впечатление, что они получают удовольствие. Помимо своей воли я стал возбуждаться. Такого со мной не случалось. Нервные импульсы ползли по моей коже, наэлектрилизовывая её. Такие фильмы я не смотрел. Моё тело загорелось, словно объятое пламенем, особенно сильно горело внизу живота, но при этом внутри не сжималось как прежде, и образ отца почему-то померк.
– Хватит?– Она остановила сцену. Двое замерли в немыслимой позе. Я громко вздохнул. Она должна была это услышать. – Пойми, наконец, – её голос звучал убедительно, – секс – это приятно, это не насилие и не работа. Это наслаждение, если к этому подойти с правильной стороны. И еще, ты должен сделать для себя выбор: либо ты доверяешь своей девушке, либо нет. В последнем случае не стоит даже и пытаться сблизиться. А, если доверяешь, – она развела руками, – доверяй полностью. Она любит тебя. В её глазах ты всегда будешь самым лучшим.
Когда я вернулся обратно в спальню, Селин уже была там. Без косметики и туфель, но в своём новом красивом платье. Я скинул туфли и носки и босиком ступил на ковёр посреди комнаты. Пока я подключал к подзарядке наши сотовые телефоны, она устроилась на кровати поверх одеяла и беззаботно наблюдала за моими действиями.
Я повесил пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Он поманила меня к себе. Я подполз к ней по кровати на коленях, и мы чмокнулись.
– Зачем ты сказал матери, что мы будем спать в одной постели? – Она приподнялась и зашептала мне на ухо. Её дыхание жгло мне щеку. – Ведь в таком случае тебе придётся раздеться.
– Я знаю, – так же тихо прошептал я.
– Так разденься. – Не то попросила, не то приказала она.
Я посмотрел, не подшучивает ли она надо мной, а когда понял, что нет, приподнялся и стянул через голову галстук. Повесил его на стул. Затем расстегнул рубашку, отправил её к галстуку. Взялся за ремень брюк. Они упали по моим ногам вниз, и я повесил их всё на тот же стул.
– Полностью, – напомнила она, намекая на трусы. Я вспомнил слова матери, что в глазах Селин я всегда буду самым лучшим и решительно потянул их вниз.
А затем глупая немая сцена. Я – совершенно голый, стою перед ней, сидящей на кровати и одетой. Чувствую себя как идиот. Она пристально изучает моё тело, медленно спускаясь сверху вниз, немного задержавшись взглядом в некоторых местах. Я чувствую, что еще немного, и я не выдержу столь пристального исследования.
А потом она приподнимается и стягивает через голову платье, оставаясь при этом в нижнем белье.
– Ты сможешь это снять? – Селин полушутя посмотрела на меня, и я нерешительно приблизился. Мои пальцы не слушались меня. Раза с пятого я справился с застёжкой лифчика, а когда дело дошло до её кружевных трусиков…. Мои руки просто дрожали. Стараясь, по-возможности, не касаться её я двумя пальцами снял и их. – Иди сюда. – Она потянула меня на кровать. Мы накрылись, но наши тела встретились под одеялом. Мы почувствовали друг друга.
Мы целовались как безумные, изредка перебрасываясь ничего не значащими короткими фразами. Руки Селин лежали у меня на груди, чего нельзя сказать обо мне, я так и не решился дотронуться до неё.
А потом я вдруг проснулся ночью, но не от кошмара, как обычно, а от странного томления и боли во всём теле. Я не сразу понял, что со мной и только потом понял, что хочу её. Безумно. Страстно. И что я уже не смогу уснуть, не сняв это жуткое напряжение.
Я подкатился к ней и, найдя в темноте её губы, принялся их целовать. Она проснулась почти мгновенно и без слов поняла моё состояние. А потом случилось все. Мыслимое и немыслимое. И границы между нами стерлись, растворились. Словно их никогда и не было.
А потом, когда все закончилось, откинувшись на подушку, я облизал губы. Они были холодными и сухими и, проглотив слюну, я распахнул глаза. Селин смотрела на меня. Её глаза, казалось, сверкали в темноте.
– Пойдем в душ. – Позвала она. Я не сопротивлялся.
Я позволил ей отвести себя в душ и включить тёплую воду. Струи заливали моё лицо, и я покачивался в такт какой-то незримой музыке. Потом мы вернулись обратно в кровать.
Я потянулся к её губам.
– Тебе нужно поспать, – она мягко оттолкнула меня, – просто ляг и спи, Нельсон.
И я буквально в тот же миг провалился в сон.
Глава XV.
СТРАХИ.
«Для того чтобы жить, нужны более веские основания, чем для того, чтобы умереть». Ривароль.
«Когда умирает взрослый, он может попасть либо в рай, либо в ад, в зависимости от причин, послуживших его смерти и от жизни, которую он прежде вел. Когда умирает невинный младенец – однозначно попадает в рай. Самоубийца – в ад. Вроде бы всё понятно, словно разложено по полочкам.
Интересно, куда же попаду я после смерти? В рай или ад? А может после смерти ничего не существует? Только небытие. И разговоры о загробной жизни – выдумка для любителей мистики?
И что я почувствую при этом? Просто засну и не проснусь? Или же мне будет больно? Боли я боюсь. Лучше просто заснуть. Раствориться в темноте. Как будто тебя никогда и не было. Перестать существовать. Перестать думать. Исчезнуть. Умереть.
Наверное, страшно, когда подобные мысли приходят в голову юной девочке, но я ничего не могу с этим поделать. Не могу перестать думать, не могу вновь и вновь не представлять себя в гробу. Холодной, бездыханной. Родители склонились надо мной. Они плачут. Или нет. Отец не заплачет, только стиснет зубы и будет стойко слушать последние слова священника, обнимая рыдающую мать за плечи. Что она будет рыдать – сомнений в этом у меня нет.
Лили и Кайла на кладбище не возьмут. Оставят на попечение няни, зато Брайан с женой обязательно придут. Гэвина отпустят на пару дней из Оксфорда….
Нет! Довольно! Так можно и умом тронуться. Две таблетки с утра я выпила, поэтому боли можно не бояться. Отпадает. Парня у меня нет. Значит, никто другой помимо семьи не будет страдать после моей смерти. Остаётся только одна забота – мои дорогие родители. Они не должны видеть, как я страдаю. Не должны знать, что боязнь смерти мучает меня каждый день.
Из-за неё я плохо сплю по ночам, плохо ем. Хотя. Говорят, что в моём теперешнем состоянии аппетит должен ухудшиться. Это нормально. Если можно так обозвать мою болезнь.
Моя милая семья. Они лезут из кожи вон, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей. Позволяют мне всё и даже более того. Раньше вот Брайан не позволял мне кататься на своей яхте, а теперь каждые выходные зовёт. Хитрит, что якобы ему одному не справиться, но я знаю, что старается он исключительно ради меня.
Он знает, я люблю море. Оно меня успокаивает. Отвлекает от грустных мыслей. Когда я смотрю на бьющиеся о борта яхты волны, то словно растворяюсь в них. Перестаю существовать. Как русалочка у Андерсена. Интересно, что она чувствовала, когда растворялась, превращаясь в пену?
Правда, она умирала, спасая любимого человека. Она жертвовала собой во имя счастья своего единственного. А я? Во имя чего умираю я? У меня даже единственного нет. И не будет уже, наверное. Сейчас стало так сложно найти хорошего человека, с которым можно не просто круто погулять, а ощутить всю нереальную гамму чувств. А я так много чего не успела почувствовать! Так много хочется и так мало времени. Катастрофически мало. И хотя я уже смирилась с одиночеством, всё равно продолжаю мечтать о чуде. День за днем. А стрелки всё бегут вперёд, с каждым часом приближая меня к смерти.
«Святая Диана» – лайнер моего братца, названный так в честь матери, плавно скользит по волнам. Белоснежные чайки кружат над головою, редкие лучи солнца пробиваются сквозь плотную завесу серых облаков. Мы отплываем от южного побережья Великобритании. Совсем скоро берег исчезнет за линией горизонта и вокруг останется лишь бесконечное море. Какая красота!
Сегодня пассажиров немного, даже есть свободные места во втором классе. Не говоря уже о первом, где билеты на несколько десятков евро дороже. И я просто стою, опершись спиной на деревянный парапет на небольшом пятачке, именуемым «капитанским бортиком». Отсюда прекрасно видна верхняя и нижняя палубы. Я рассматриваю пассажиров, как обычно придумывая разные несуществующие истории, почему они здесь оказались.
Вот молодая девушка, улыбчивая, счастливая, лет двадцати пяти не более. Зачем она плывёт на Уайт? В поисках работы? К тетё? А может к своему любимому, который с нетерпением будет ждать её с букетом белых орхидей на причале.
Пожилая пара в углу второго класса. Он читает газету, она что-то вяжет. Похоже они счастливы. Дети давно выросли, и сейчас эти двое просто путешествуют.
Я посмотрела на часы. Забавно, я стала чаще обращать внимание на время. Похоже на паранойю.
Неожиданно краем глаза я заметила необычную активность на одном из мест верхней палубы. Кто-то явно мужского пола торопливо расстёгивал пуговицы бордового пиджака. Под ним у него оказалась светло-голубая футболка. Он медленно встал. На ногах синие джинсы. Я перевела взгляд на себя и усмехнулась. Голубая водолазка и джинсы такого же цвета. Отличный выбор, незнакомец!
Пока я рассматривала себя, незнакомец по лестнице переместился на нижнюю палубу, расположившись неподалеку боком ко мне. Теперь я смогла рассмотреть его с достаточно близкого расстояния. Совсем молодой. Лет семнадцати или около того. Темноволосый. Волосы длиннее обычного, кончики немного вьются. Стоит, сгорбившись, поставив локти на парапет. Пристально смотрит вниз на волны. Слишком пристально на мой взгляд.
Вот движение. Он потер глаз, затем лоб ладонью. Облизал губы. Они вроде как у него пересохли. Опять взгляд на море, затем в небо, потом в пустоту. Тяжело дышит, рот приоткрыт. Повернул голову. Взгляд как у пьяного. Вот-вот покачнётся и упадёт.
До меня дошло в самый последний момент. Чёрт, да его попросту укачивает! Резко сорвавшись с места, я быстро спускаюсь, нет, скорее слетаю по ступенькам вниз и успеваю в самый последний момент. Подхватываю его под мышки, не даю упасть. Господи, какой он тяжелый. Вроде бы худощавый и невысокого роста. Быстро отрываю его руки от парапета. Он не сопротивляется. В глазах ни проблеска сознания. Видно ему совсем хреново.
Куда же его пристроить? Оставить здесь, значить посеять панику среди пассажиров. Брайана напрягать не хочется, у него и без этого дел по горло. Остаётся только моя каюта. Именно туда я его и потащила. На ступеньках он упал. Не споткнулся, а именно опустился со всего размаха на колени. Но даже не застонал. С трудом я помогла ему встать и уложила на прибитую к стене койку.
Голова его откинулась. Глаза немного приоткрыты. А он симпатичный. Тонкие губы правильной формы, острый прямой нос, карие глаза. Правда сейчас немного мутные, но это пройдёт. Морская болезнь к счастью лечится.
Пока я внимательно рассматривала его, он понемногу тоже стал присматриваться ко мне. Он изучал меня так же обстоятельно, как и я его. Меня это здорово смутило, и я ляпнула первое, что пришло в голову.
– Ты как лучше?
Он ни слова не сказал, но и не отвернулся. Только глубоко вздохнул и продолжал рассматривать меня, но не навязчиво или нахально, а с любопытством. Словно что-то увиденное поразило его настолько, что он просто забыл отвернуться в последний момент. Затем он посмотрел на мои руки. Моргнул.
Я быстро высыпала содержимое синего пакетика в так удачно стоявший на столе стакан и залила водой.
– На, выпей! – Протянула ему стакан с раствором. Парень поднял на меня глаза. На несколько секунд моё лицо отразилось в его зрачках. На его губах появилось слабое подобие улыбки, но в туже секунду глаза погасли. Парня всего передернуло. Он словно отогнал неприятные воспоминания. На лице промелькнуло страдание.
В чём же дело? Мои ровесники вели себя куда более раскованно, а этот незнакомец разительно на них не походил. И он боялся пить то, что я ему предлагала.
– Это адсорбент. Помогает от тошноты. – Пояснила я и, взяв его руку со стаканом, помогла ему поднести её ко рту. Его рука тряслась настолько, что мы едва не расплескали лекарство».
Я начал читать ее дневник….
Это так увлекательно. Не знал, что Селин подробно записывала все этапы нашего знакомства. До этого момента записи в дневнике были редкие. И она так часто пишет о любви ко мне. И я ей благодарен за любовь и понимание, что она мне дарила….
Итак, чем же все закончилось.
После той ночи у матери в Страсбурге, отношения наши начали налаживаться. Страхи мои со временем угасали, а потом и совсем пропали. В интимном плане мы идеально подошли друг другу. Дарили друг другу великое наслаждение и все такое.
Школу я окончил неплохо. Поступил в колледж на программиста. Кстати, Томас присоединился ко мне. Каждый выходной мы проводили на Уайте в обществе наших милых дам. После окончания школы они присоединились к нам, и мы все вчетвером устроились в доме покойной тетушки Грейс.
После нескольких курсов химиотерапии у Селин наступила стабилизация процесса. Мы радовались с ней как дети.
Дженни на тот момент уже рассталась с Родом и крутила шашни с кем-то еще.
Губернатору все же удалось развести Патрика и Бекки. Правда, он уже не губернатор, но какая разница. Зато теперь Бекки все время грустная и молчаливая. Похоже, она любила его по-настоящему.
Габриела часто навещает нас, даже гостила в течение месяца у Эйдена. Мы тоже гостим у нее, но реже.
Мы с Томасом окончили колледж. Теперь работаем в одной фирме. Мы хорошие приятели.
Ах да! Забыл рассказать еще об одном чуде. У меня есть дочь. У нас с Селин. Точнее теперь только у меня.
Мы узнали об этом чуде в день получения моего диплома. Безумно радовались. И через несколько недель официально оформили наши отношения.
Я помню, как встал на одно колено и официально предложил ей стать моей женой. Селин растрогалась настолько, что не смогла произнести ни слова, только из глаз ее текли слезы.
– Любимый мой.
Эти ее слова настолько запали мне в душу. Она обняла меня, и мы поцеловались.
В день регистрации на ней было длинное белое платье. Такое, о котором она мечтала еще в детстве. Только Томас и Сара присутствовали на закрытой церемонии и искренне радовались за нас.
Но беременность протекала очень тяжело. Обострилось заболевание. Селин с каждым днем чувствовала себя все хуже, но прерывать беременность отказывалась.
Тогда я уже понял, что теряю ее. Но молчал. Потому что внутри нее был мой малыш, которого мы любили как сумасшедшие. Во время родов я был рядом и видел нашу малышку в самый важный для нее момент – рождение.
А потом мы держали ее на руках и плакали от счастья.
Селин больше не вернулась домой из больницы. Последние шесть месяцев своей жизни она провела в мучительной борьбе со смертью.
Ради нас.
Ради дочери.
Но проиграла.
А почти перед самым концом, она призналась мне, что давно знала, что скоро умрет. Поэтому и решилась на такой отчаянный поступок как рождение ребенка. Образование, которое росло у нее в голове, оказалось злокачественным и оно продолжало расти. Каждый день.
– Теперь ты никогда не сможешь расстаться с жизнью, – сказала она такая бледная, в больнице, вся опутанная трубочками и проводами, – потому что твоя жизнь теперь – Дэниела.
И я знал, что она права. Сто раз права.
А потом Селин не стало.
И меня не стало. В смысле, я жил, но душа словно умерла. Ни Эйден, ни Габриела, никто не могли мне помочь. Я умер вместе с ней, моей любимой девочкой. Моей Селин.
Шесть лет подарила нам судьба. Долгих или коротких – какая разница. Главное, что все это время мы были счастливы. Бесконечно.
Два года после утраты, показавшихся мне сном, я жил только ради дочери, а потом на глаза случайно попался листок с аккуратно выведенным номером, и я понял, что больше так не могу. И тогда я взял и позвонил.
Человеку.
Женщине, которая в юности просила ей позвонить, если случится что-то плохое.
Она ответила. Выслушала. Даже не задавала лишних вопросов. А потом приехала.
Увидела меня, Дэниелу. И осталась.
Теперь мы живем втроем. Я, моя маленькая принцесса и Рози.
Конечно, с ней я не так откровенен, как с Селин, и возможно она никогда не узнает всю шокирующую правду обо мне. Да она и не задает лишних вопросов.
Первое время мы жили просто как брат и сестра, даже не прикасались друг к другу. А потом я нашел дневник Селин. Случайно полез в стол в своей комнате на Уайте и нашел тетрадку, заполненную записями.
Это были ее записи. Я привез дневник в Лондон. И читал. А потом плакал.
Рози все поняла даже без слов. И не оттолкнула, когда я, вдруг обезумев, стал искать в ней утешения. Сотни раз после этого я обвинял себя в предательстве светлого образа моей первой любви, но нельзя же вечно сожалеть о случившемся. Смирился и я с потерей.
Мы с Рози официально не оформляем отношения, и, скорее всего, я решусь на этот шаг только лишь в случае ее беременности, но этого не происходит.
Томас и Сара недавно поженились и уехали в Италию к дальней родне Сары. Мы часто пересекаемся в Интернете. У них вроде все неплохо. Сара на седьмом месяце. Должен родиться мальчик.
Рози работает консультантом в фирме, в которой я программист.
Дэниеле уже шесть лет и на будущий год она пойдет в школу. Рози она зовет мамой, но это не важно. У девочки должна быть мама. Особенно когда эта девочка – моя маленькая принцесса. Моё чудо, которое подарила мне Селин перед своим уходом. Моя сила, заставляющая жить.
Вот так мы и живем. Спокойно без встрясок и эмоций. Я не люблю Рози, но я ей благодарен за все, что она делает для моей девочки.
Иногда вечерами, поддавшись меланхолии, я открываю затертые до дыр страницы дневника и плачу над ними как в первый раз. О том времени, что ушло безвозвратно и которое уже никогда нельзя вернуть.
О счастье, которое длилось так недолго, но оставило в сердце такой глубокий след, что шрамы все еще кровоточат, и не знаю, перестанут ли когда.
О мечте, которой суждено остаться только мечтой. Мучительной и желанной, но такой несбыточной.
О светлом, добром ангеле, словно спустившемся с небес, чтобы спасти и согреть мою душу, по имени Селин Росс….
