Текст книги "Дракон выбирает судьбу (СИ)"
Автор книги: Лариса Петровичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава 6
До клиники святого Йохана Джемма добралась за полчаса – быстрая ходьба на какое-то время помогла ей отстраниться от мыслей о Гилберте, Сибилле и их ребенке. Столицу словно захлестывало наводнение: вот новые автомобили и автобусы разворачиваются поперек дороги, блокируя движение, вот люди поднимают к небу руки в знаке Андреа Сальцхоффа, вот полицейские, выйдя из автомобиля, спокойно рассматривают бунтующих и ничего не делают.
– Шелла в тюрьму! – неслось со всех сторон. – Требуем правосудия!
На витрине одного из ресторанчиков уже красовался бумажный плакат, написанный от руки: “Шелла за решетку!” Джемма шла, выхватывая то удивленных дракониц в дорогих платьях, которые замерли на ступеньках элитного торгового комплекса, то маму, которая несла ребенка на руках, и мальчик показывал ей ручку с раздвинутыми указательным и средним пальцами, то молодых крепких мужчин, которые о чем-то говорили, держась в стороне от бунтующих.
Джемма готова была смотреть на что угодно – лишь бы не вспоминать торжествующего лица Сибиллы Бувье. Она носила дитя дракона – Гил, конечно, не женится на ней, ни один дракон никогда не возьмет в жены человеческую женщину, но теперь Сибилла станет великой певицей. Отец ее ребенка постарается…
Неважно. Все это уже не имеет значения. Та любовь – юношеская, хрупкая, тихая – которую Джемма хранила в глубине души все эти годы, сейчас умирала, изорванная в клочья, и надо было сделать все, чтобы удержать в себе ее смерть, чтобы никто ничего не понял, чтобы…
На ступенях, которые вели к дверям клиники святого Йохана, среди толпы встревоженных людей, что собрались здесь поддержать Северного Ястреба, Джемма все-таки не выдержала. Боль, которая пронзила ее, была настолько глубокой и разрывающей, настолько жестокой, что Джемма осела под ноги сторонников Андреа Сальцхоффа, прижимая руки к животу.
Мир качался и плыл.
Мир больше не имел значения, мир умирал, потому что душа Джеммы сейчас захлебывалась от боли и билась в агонии.
– Расступитесь! Расступитесь, тут женщине плохо!
– Фрин, что с вами?
– Врача!
Ее подняли, подхватили под руки, довели до дверей клиники – там к ней выбежала женщина в белом халате, повела внутрь, и Джемме сделалось невыносимо стыдно за свою слабость. Житейское дело, ничего особенного не случилось. Джемма не была первой женщиной, которая потеряла любовь, и последней тоже не будет.
Пусть Гилберт будет счастлив с Сибиллой Бувье и их ребенком. Пожелать ему счастья и пойти дальше – вот все, что она может, но почему от этого так больно? Почему она не может дышать от боли в груди?
– Подождите, я же вас только что видела по телевизору! – медсестра, которая поднесла Джемме нашатырь, удивленно ахнула. – Вы к Андреа? Как вы себя чувствуете? Этот гад вас тоже обжег?
Джемма поняла, что уже не стоит, а сидит на диванчике в коридоре – шум людей снаружи казался голосом далекого моря.
– Нормально, – ответила она. Надо было взять себя в руки, подниматься и идти дальше. Нельзя было тратить время на слезы и сожаления. – Все в порядке, не беспокойтесь за меня. Я его помощница. Можно с ним увидеться?
– Можно, конечно, он на втором этаже, – медсестра указала в сторону лифта, и только потом Джемма поняла, что эта женщина в белом халате и накрахмаленной шапочке, прикрепленной невидимками к прическе, смотрела на нее, как на героиню.
Значит, надо было оставаться героиней, а не превращаться в развалину.
Джемма надеялась, что у нее хватит на это сил.
Нужную палату она нашла сразу же – вышла из лифта, увидела открытую дверь и услышала, как Андреа негромко признался:
– Да, это правда больно.
Джемма постучала по двери, заглянула в палату, чистую, белую и убогую – Андреа сидел на краю кровати, обнаженный до пояса, осунувшийся, бледный. Под глазами залегли темные круги. Молодой смуглый мужчина с подкрученными черными усами по моде юга, который стоял за ним, ответил:
– Еще немного. Должно прилипнуть, тогда перестанет жечь. Новая разработка, пока делали только для полиции и армии.
– Привет, – негромко сказала Джемма. Андреа увидел ее и улыбнулся, светло и лихо – улыбка озарила его лицо, превратив Северного Ястреба не в жертву драконьего пламени, а в героя, сокрушившего чудовище. Смуглый незнакомец тоже улыбнулся так, словно узнал Джемму и был рад увидеть ее.
– Хорошо, что ты пришла, а то Элиас окончательно пустит меня на опыты, – бодро ответил Андреа. – Знакомьтесь, это Элиас Семеониди, лучший фармацевт королевства. Это Джемайма Эдисон, лучший специалист по связям с общественностью.
– Ты мне льстишь, – Джемма не удержала улыбки, настолько ей вдруг сделалось спокойно. Она оказалась там, где была нужна, с тем, кто не предавал ее. – Я не сделала ничего особенного.
– Конечно, – усмехнулся Элиас и плеснул на спину Андреа чем-то зеленоватым из пластикового пузырька. – Только после вашего выступления стали перекрывать дороги. Я позвонил в Карлеан и Баллинло, там то же самое.
Карлеан и Баллинло были городами-спутниками столицы. Джемма представила, как люди, которые смотрели ее выступление, отходят от телевизоров и поднимают руки к небу, требуя правосудия, и ее вдруг бросило в жар.
– Наши врачи сказали, что пока не присоединяются к забастовке. У меня на предприятии все спокойно, – продолжал Элиас. – Но это до поры, до времени, сами понимаете.
– Пока не продавим драконов. Как на севере, – сказал Андреа и сдавленно зашипел сквозь зубы. Элиас похлопал его по плечу.
– Ничего, терпи. К вечеру будешь, как новенький.
Когда фармацевт покинул палату, то Андреа похлопал по койке – Джемма села рядом с ним, стараясь не заглядывать ему за спину и не смотреть на ожог, который зарастал под действием лекарств Семеониди.
– Рассказывай.
– Была у Падди Кейвиварна, – ответила Джемма. – Сегодня должна написать свою лучшую статью для “Ежедневного зеркала” о тебе. В городе почти все дороги перекрыты, полиция смотрит, но не вмешивается. И Падди ждет нас обоих на передачу…
Она не договорила. Все слова сделались ненужными, неправильными – вспыхнули в горле и осели пеплом. Утратили смысл – улетели по ветру куда-то в далекое грустное место, где юный Гил Сомерсет взял за руку драконью долю.
Он обязательно будет счастлив. Он забудет о своей юношеской любви, которая оказалась пригоршней леденцов, полученным капризом, пустотой.
Андреа осторожно дотронулся до ее плеча – тогда Джемма уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.
***
Мраморный ангел не улетел – он умер.
У Гилберта был значительный опыт воздействия на людей, он не раз видел, как остальные драконы подчиняли себе простых смертных, но впервые его воздействие стряхнули так легко и небрежно.
Словно и правда ангел повел крылом, отсекая все, что теперь не имело значения.
“Зря мы вчера не пошли в церковь, – устало подумал Гилберт. Джемма смешалась с орущей толпой, и ему почудилось, что они больше никогда не увидятся. – Впрочем, Сибилла притащилась бы сегодня утром, потому что у нее свои планы. И ей наплевать на все остальное”.
– Гил?
Он обернулся. Сибилла держала в руках документы от врача, и Гилберт устало подумал, что на сегодня с него хватит. Этот день вымотал его, высосал все силы до крошки.
Хорошо быть драконом – тебе безразличны пробки на дорогах. Обратившись и подхватив лапой вскрикнувшую от восторга певичку, Гилберт поднялся в небо и двинулся в сторону своей башни. Над городом кружили золотые и бронзовые росчерки – ящеры поднялись в небо, и он вдруг испугался: что если кто-то вроде Стивена Шелла сейчас снизится над улицами и обольет людей пламенем?
Бунт завершится, даже толком не начавшись.
Гилберт узнал старого Уинфреда – дракон парил над парком, несколько молодых ящеров летели прочь от столицы, и Гилберт понял, что старик прикрывает сыновей и внуков. Дает им возможность скрыться, убраться из города, пока все не уляжется – тогда ему стало холодно.
Уинфред Эттиннер не был дураком, он принял ситуацию всерьез – значит, драконы испугались. Значит, у людей уже была сила – а скоро они возьмут и власть.
“Именно этого я и хотел”, – подумал Гилберт, влетая в распахнутое панорамное окно своего кабинета. Когти разжались, и Сибиллу отшвырнуло в кресло для гостей. На ходу сбрасывая с себя драконий облик, Гилберт прошел к аптечке и, вынув обезболивающее, произнес:
– Чей это ребенок?
Сибилла уставилась на него с безграничным изумлением. Как он мог говорить такие вещи женщине, которая была искренне влюблена в него? Как он смел говорить в таком тоне с матерью своего ребенка? Гилберт бросил взгляд в окно – проводив детей и внуков из города, старый Уинфред сделал круг над столицей и опустился в свою башню. Он сделал самое важное дело – у Гилберта сегодня тоже были дела, и в переговорной его заждались.
– Так повторяю, чей это ребенок? – Гилберт прошел к дверям кабинета, выглянул в приемную и увидел Клайва: при появлении босса тот сразу же заговорил о чем-то, но Гилберт его перебил: – Я буду в переговорной через четверть часа, пусть пока проверят отчеты.
Клайв кивнул. На его лице отразилось странное выражение умиротворения, словно до этого весь мир трясся в землетрясении и вот теперь устоял. Гилберт закрыл дверь и обернулся к Сибилле. Удивление уже исчезло – женщина поднялась ему навстречу, и теперь ее переполнял гнев.
– Как ты смеешь? – яростный шепот сорвался с ее губ, наполнил кабинет соленой волной. – Как ты смеешь так со мной говорить, будто я шлюха?
Гилберт усмехнулся. Шлюха, конечно, кто же еще?
Он поднял рукав рубашки, и на правом запястье загорелась маленькая звезда. Она вспыхивала всегда, когда он занимался с кем-то любовью. Сибилла вопросительно подняла бровь, не теряя вида оскорбленной невинности.
– Что это?
– Заклинание, – ответил Гилберт. – Способ предохраняться и не наматывать на себя заразу. Она горела всегда, когда мы были вместе. И я хочу спросить: как ты смеешь подсовывать мне чужого ребенка и устраивать скандалы на людях?
Бледность Сибиллы смыло потоком румянца, и она наконец-то стала собой – не звездочкой, которая рано или поздно стала бы примадонной, королевой эстрады, величайшей певицей, а девчонкой из трущоб, которая любой ценой пыталась подняться как можно выше.
Но вершина драконьей башни была ей не по зубам. Особенно если она собиралась врать дракону.
– Я была только с тобой, – глубоким трагическим тоном промолвила Сибилла. Пожалуй, в ней пропадал талант драматической актрисы. – Да, я видела эту звезду, но… ты сейчас просто хочешь от меня избавиться, Гилберт.
– Верно, хочу, – кивнул Гилберт. – Дело не только в звезде. Дракон всегда знает, что его ребенок зачат. У них возникает глубокая, неразрывная связь. Это не ты пришла бы ко мне с этими бумажками, это я пришел бы к тебе. Я бы все почувствовал, не сомневайся.
Лицо певицы дрогнуло, становясь маской гнева.
– Ты врешь, и ты это знаешь, – прошипела она. Элегантный, тщательно продуманный облик сметало с Сибиллы – теперь она стала настоящей, скандальной бабой из Нижнего города, готовой на все, чтобы добиться задуманного. Она хотела сидеть на вершине драконьей башни – так как же Гилберт посмел сопротивляться?
– Я не вру, – устало ответил Гилберт. – Ты хочешь подсунуть мне чужого ребенка, Сибилла, – он сделал паузу и сказал так искренне, как говорил только с Джеммой: – Я никогда тебя не любил, с тобой просто было хорошо в постели. Я люблю другую женщину. Не тебя.
Сибилла схватила какие-то бумаги, швырнула в него. Прекрасное лицо античной богини окончательно утратило свое очарование – бабы из Нижнего города им не обладают.
– Любишь другую женщину? Ту серую моль? – прошипела Сибилла. – Так иди, сражайся за нее! Почему ты этого еще не сделал? Почему вчера затащил меня в тот кабинет? От великой любви к ней?
Гилберт не стал слушать дальше – схватил певицу за шиворот и поволок к дверям. Сибилла завизжала на всю башню – Гилберт вытолкал ее в приемную и отшвырнул к дверям лифта. Секретарша и Клайв испуганно поднялись из-за стола, замерли, словно куклы; растрепанная Сибилла обернулась и прошипела:
– Я этого так не оставлю!
В висках закололо, над головой поплыли искры – Гилберт едва сдерживал ярость. Она пыталась подсунуть ему чужого ребенка и еще имела наглость угрожать? Он подошел к столу секретарши, плеснул воды в стакан и спросил:
– Что ты сделаешь? Пойдешь в прессу?
Клайв и секретарша дружно рассмеялись. Сибилла отбросила с лица прядку волос и выдохнула:
– Времена изменились, Гил. Жаль, что ты этого не видишь.
Она сжала губы и походкой королевы в изгнании шагнула в раскрывшуюся пасть лифта. Еще мгновение, и лифт увез ее, Гилберт надеялся, что навсегда. Он сделал несколько глотков воды, отставил стакан и объяснил:
– Фрин Бувье пытается меня шантажировать. Вот сейчас сообщила, что ждет моего ребенка – и соврала. Дракон-отец знает о ребенке, когда даже мать еще не в курсе. Я буду воспитывать только своих детей, а не чужих ублюдков.
Он сам не знал, почему вдруг снизошел до объяснений, особенно в таком деле. Драконы никогда и ничего не объясняют людям – но Гилберт почему-то знал, что сейчас очень важно говорить с Клайвом и секретаршей, чьего имени он так и не запомнил.
– Как думаете, что надо сделать? – спросил он.
– Ну, она попробует пробиться с откровениями в “Ярмарку тщеславия”, – сказала секретарша. – Я позвоню в редакцию, пусть отсеют ее на подлете. В конце концов, пресса ваша, а она вруша.
– Отлично, – кивнул Гилберт. – Мне нравится ход ваших мыслей, Джейн, – девушка улыбнулась и не поправила его.
– Тут надо звонить адвокатам, – подал голос Клайв. – Потому что она будет требовать суда и денег. Я свяжусь с фро Гринфолдом, он от нее мокрого места не оставит.
Гилберт снова кивнул и заметил, что лица Джейн и Клайва зарозовели, словно они почувствовали себя причастными к чему-то важному. Словно дракон как-то уравнял их с собой – они сделались одинаковыми, слепленными из одного теста.
– Спасибо, ребята, – искренне сказал Гилберт. – И еще: все статьи о бунте на первую и вторую полосы во всех газетах. Мы стремимся к правосудию и законности, это даже не обсуждается. Если Шелл настолько обезумел, что готов убить ребенка и поджег человека, то его место за решеткой. Или в клинике для душевнобольных.
Секретарша сняла телефонную трубку и стала набирать номер. Клайв протянул Гилберту папку с бумагами, и он направился в переговорную.
***
Вечером Андреа покинул больницу. Когда он вышел из здания, то Джемма, которая шла следом, вдруг испугалась, что разлившееся людское море захлестнет его. До него пытались дотронуться, пожать руку, сказать что-то – охрана деликатно, но уверенно отсекла людей от Сальцхоффа и Джеммы и довела до раскрытых дверей автомобиля. Улицу, по которой они уезжали, освободили – когда протестующие узнали, что Андреа Сальцхофф выходит из клиники, то расчистили ему путь.
– Как ты? – спросила Джемма. Андреа, который сидел рядом с ней на заднем сиденье, повел плечами, словно пытался проверить себя, и ответил:
– Элиас гений, конечно. Не скажу, что я как новенький, спать буду стоя, но… – он улыбнулся и добавил: – Все отлично. Куда тебя отвезти, в “Мяту”?
За два часа до этого Джемма сдала статью в “Ежедневное зеркало”, невольно задаваясь вопросом, сколько еще проработает там. Машина ехала по улице, люди приветствовали Андреа радостными криками и поднятыми руками с растопыренными пальцами, и Джемма вдруг подумала: а он точно будет президентом. Сейчас она знала это так же твердо, как и то, что дважды два – четыре.
Его любили. За него переживали. Он вдруг сделался для всех этих людей не просто политиком, а спасителем.
– Джейм? – окликнул Андреа. – В “Мяту”?
– Какие еще есть идеи? – ответила Джемма. День выдался жарким, но ее постоянно знобило, словно все, что случилось вчера и сегодня, выпило из нее всю радость. Не хотелось ничего. Даже избавиться от пустоты не хотелось.
“Мне больно”, – подумала Джемма. Интересно, смог бы фармакологический гений Элиаса Семеониди изобрести что-то от разбитого сердца? Сыворотку, которая залечивала бы разорванную душу?
Машина свернула на другую улицу – автомобили, которые стояли здесь в пробке совсем недавно, разъехались, освобождая путь. Интересно, чем сейчас занят Гилберт? Джемма вдруг поняла, что не может вспомнить его лица. Ни теперешнего, ни прошлого, юного. В памяти был лишь призрак, и хуже всего было то, что Джемма верила ему и не могла отказаться от этой веры.
Казалось бы, о чем переживать? Гилберт сказал правду, а Сибилла солгала. Джемме следовало бы просто взять его за руку и уйти оттуда, не удостоив шантажистку даже взглядом. Это было бы разумно и правильно – и все в Джемме сейчас поднималось против этого.
Потому что Гилберт воздействовал на нее. Потому что он мог лгать. Потому что вчера она видела их собственными глазами – и этого было не отменить.
– Я бы пригласил тебя в гости, но ты откажешься, – с улыбкой ответил Андреа. – Давай лучше съездим в сады Семеониди, тебе там понравится.
– Что за сады?
– Элиас заложил шесть лет назад. Там у него цветы и растения со всего света. Конечно, большинство из них те, которые он использует в производстве, но вообще там есть, на что посмотреть.
– Хорошо, – кивнула Джемма. – Звучит интересно.
Ее номер в “Мяте” был по-настоящему уютным, но сейчас она меньше всего хотела возвращаться туда. Закроется дверь – и закроется клетка, и Джемма останется наедине со своими мыслями.
Сейчас, летним вечером, в огромном ботаническом саду таилось особое очарование – когда Джемма и Андреа вышли из автомобиля, то ей почудилось, будто прямо перед ними открываются ворота в незнакомый чудесный мир. Элиас Семеониди создал свой сад в античном вкусе: здесь среди деревьев и цветов поднимались античные статуи, здание небольшого музея, точная копия древнего храма, утопало в буйной зелени тропического леса, а воздух был свеж и чист, и каждый вдох будто бы выметал из души всю грязь и сор.
Гуляющих было много, и их сразу же узнали. Джемма подумала было, что прогулка закончится, не начавшись, когда превратится в импровизированный митинг, но Андреа пожал несколько рук, улыбнулся, кому-то оставил автограф на билете, и на этом все кончилось. Они свернули на неприметную тропинку рядом со стендом “Только для персонала! Особо охраняемые растения” и побрели среди аккуратно подстриженных высоких кустов живой изгороди.
– Собственно говоря, он тебе не соврал, – негромко сказал Андреа, когда людские голоса окончательно остались позади, и Джемме стало казаться, что они рухнули куда-то далеко и глубоко, в место, где нет ни времени, ни людей. Зелень бурлила кругом зелеными волнами, мир переполнялся запахом цветов, где-то в стороне бойко зацвиркала птичка. – Дракон-отец чувствует свое дитя еще до того, как об этом скажут тесты. Это очень глубокая связь. Так что бойкая девица просто пытается всех обмануть.
Они опустились на скамью возле неработающего фонтана. Из центра мраморной чащи поднималась каменная нимфа с маленькой арфой в руках, на ее плече сидела золотохвостая птица, и Джемме вдруг сделалось спокойно и очень легко.
– Тебе бы следовало говорить иначе, – вздохнула она. – Ты бы должен сказать, что да, наверняка Сибилла Бувье ждет ребенка, а Гилберт не пропустил ни одной юбки в Марнабере и окрестностях.
– Я не буду тебе лгать просто потому, что ты мне нравишься. Потому что я хочу тебя у него забрать, – признался Андреа, – Да, фро Сомерсет дает мне повод. Просто в руки кладет. Но врать бессмысленно. И неправильно. Я не знаю, на что рассчитывает Сибилла Бувье, когда идет к нему с этой чушью. Что дракон сам себя не знает.
– На то, что я все услышу и уйду, – вздохнула Джемма. Птичка вспорхнула с плеча нимфы и была такова. Мир медленно погружался в изумрудные сумерки.
Андреа понимающе кивнул. Сейчас, с растрепанными волосами и пробивающейся щетиной, он был похож не на самого себя, а на кого-то из античных героев. Снять с него пиджак, который привез Семеониди взамен сгоревшего, завернуть в львиную шкуру, и получится настоящий Геркулас, полубог, защитник людей.
– Ты похож на Геркуласа, – вдруг сказала Джемма. – У него тоже были светлые волосы…
– Там недалеко от входа есть его статуя. Элиас привез с юга, выкупил у кого-то из коллекционеров, – Андреа говорил по-светски непринужденно, но было видно, что ему понравилось сравнение с мифическим борцом за справедливость, который с древних времен был символом мужества и силы.
Где-то совсем рядом зазвенел женский смех. Мужчина что-то произнес, весело, но неразборчиво. Должно быть, парочка искала, где уединиться. Джемме вдруг сделалось так тоскливо, что рот наполнило горечью.
– Не в этом дело, – вздохнула она. – Вся беда в том, что он стал на меня воздействовать.
Андреа понимающе усмехнулся.
– Ну прости его на этот раз. Он хотел, чтобы ты его выслушала и не ушла.
– Он сказал, что вчера кто-то воздействовал уже на него, – в груди шевельнулось что-то похожее на подступающий плач – такой, каким плачут дети, рыдая со всей болью и тоской своего маленького мира.
Андреа даже рассмеялся.
– Кто может воздействовать на дракона? Покажи мне этого человека, я костьми лягу, но привлеку его в свою команду.
– Может, его чем-то опоили, – вздохнула Джемма. Андреа вдруг сделался очень серьезным – осторожно, словно боясь спугнуть или сломать, он взял Джемму за руку и сказал:
– Даже под гипнозом человек делает только то, что ему позволяет совесть. Скажи ему – ударь соседа ножом. Он не ударит, внутренние рамки не дадут.
“Я сейчас снова разревусь, – подумала Джемма. – Весь мой мир рухнул, все, за что я держалась, чтобы не умереть в браке с Игорем, рассыпалось. Я стою на развалинах”.
– Я не знаю, что делать дальше, – призналась она. Вечер плыл мимо, зеленый и золотой, подсвеченный лучами уходящего солнца, и Джемма никогда еще не чувствовала себя настолько одинокой, настолько хрупкой и маленькой.
– Моя рациональная часть советует: “Выброси его из головы, тем более, рядом есть другой человек, которому ты искренне нравишься”, – ответил Андреа. – А вот эмоциональная считает иначе: “Если ты его любишь, то поверь ему и прости”.
Некоторое время они сидели молча. Издалека донеслась музыка – играли классическую сонату Таркавини, нежную и легкую, похожую на переливы ручейка.
– А я говорю себе, что никогда нельзя отпускать того, кто тебе дорог, – произнес Андреа. – Что если ты хочешь быть с человеком, то борись за него. Сражайся. А это я и делаю всю жизнь.
Сумерки были похожи на свернувшуюся зеленую кровь. Лицо Андреа вдруг сделалось расплывчатым, темным и очень близким.
Когда он прикоснулся губами к ее губам, Джемма откликнулась на поцелуй.
***
– Да, у Сальцхоффа своя сеть, которая моментально реагирует на все, что происходит. Даже если сам он не принимает в этом участия. Эта журналистка сегодня выступает в прямом эфире, и не успевает она выйти из здания, как дороги уже перекрывают бастующие.
Гилберт угрюмо кивнул. Главы всех драконьих семей, которые собрались у старого Эттинера, выглядели даже не обеспокоенными или озадаченными – испуганными. Примерно такими же, какими они были, когда Северный Ястреб организовал транспортный протест, и люди отказались ездить в автобусах.
Это был не просто бунт людишек, которые слишком много возомнили о себе. Это старый мир качался на волнах и мог в любой момент уйти на глубину и не подняться. Гилберт это чувствовал – как и остальные драконы, которые сейчас сидели в большой гостиной в доме бывшего министра финансов.
– Марнабер. Все города-спутники. Сервский регион. Хольтмер и окрестности. Эта зараза расползается по всей стране. Пока полиция, медики и службы спасения не присоединились, но за этим дело не станет, – Эттиннер говорил относительно спокойно, и это придавало уверенности. – Я никогда не думал, что так скажу о людях, но, друзья, мы не должны впадать в грех самоутешения, чтобы не потерять все. Страну парализует, если мы не примем меры.
Папаша Шелл, который сидел чуть в стороне от остальных, выглядел не испуганным или рассерженным – он был похож на ожившего мертвеца, который пока не понял, что умер. Перед тем, как отправляться в башню старого дракона, Гилберт оценил сводки: вечерний выпуск “Ежедневного зеркала” расхватали прямо с машин-развозчиков прессы, до киосков он так и не дошел. Допечаток было пять. Акции дома Сомерсет должны были упасть, но они росли. Запись прямого эфира Падди Кейвиварна и Джеммы крутили в новостях, и ее несколько раз просмотрело все королевство.
– Несколько дней назад, фро Уинфред, вы говорили, что люди это пыль, из которой поднимаются наши башни, – напомнил он. Старый дракон и бровью не повел.
– Говорил, да. Но только дурак будет упорствовать там, где нужно принимать меры, – парировал он. – Чем больше пыли и грязи, тем гаже из них поднимаются болезни. Грязь надо расчищать, чтобы однажды не задохнуться в ней, – Уинфред сделал паузу и посмотрел на Шелла. – Стивен, если мы все хотим выжить, то ты должен отдать сына.
Какое-то время Шелл молчал – ничего не говорил, смотрел куда-то вперед, сквозь драконов, и о его волнении говорили лишь очертания чешуи, которые проступали на правой щеке.
– Завтра твои бензовозы перекроют междугородние магистрали, – подал голос Кирк Финниган, молодой хозяин нескольких банков. Аналитики уверенно считали, что именно он будет министром финансов через несколько лет, но Гилберт сомневался, что семья Эттиннер кому-то отдаст этот пост. – Или ты считаешь, что среди водителей нет поклонников Сальцхоффа? Представляешь, что начнется, когда остановятся все фуры с поставками для магазинов? Когда медики примкнут к забастовке? А это случится, я тебя уверяю. Однажды люди сумели добиться своего, у них есть опыт победы, терпение и готовность сражаться.
“Сражайся за нее!” – вспомнил Гилберт лицо Сибиллы, искаженное гневом и яростью. В перерывах он пытался дозвониться до номера Джеммы в “Мяте”, до офиса Сальцхоффа, до его отделения по связям с общественностью, но никто не мог сказать ему, где сейчас Джемма.
– Как она сказала, “достучаться до справедливости можно только прикладами винтовок”? – ухмыльнулся Джон Фортрайт, хозяин всех портов и кораблей королевства. – Я только что из Давенгорского порта. Успокаивал, сулил манну небесную, но Сальцхофф им милее моих посулов и денег. Я не хочу дожидаться их справедливости, Стив. Она не для нас.
Лицо Шелла было похоже на восковую маску. Он представлял бензиновые реки, кровь королевства – что происходит с организмом, когда возникает тромб?
– Я сейчас обращусь, – пообещал он. – Пролечу над парой улиц, пусть там останется только пепел. Ни одна дрянь больше никогда не откроет рта. Вы все, – он поднялся со своего места, воздвигся над собравшимися, и облако искр над его головой было похоже на нимб яростного святого. – Вы все драконы! Драконы, которые испугались людишек! Мы должны не разговаривать здесь, а лететь над Марнабером и жечь этих крикунов! Мы должны были сделать это еще днем!
Он был прав, и все драконы понимали его правоту – но Гилберт видел, что им страшно. Старый Уинфред мог говорить в клубе о том, что люди пыль у подножия драконьих башен, но он первым выслал семью из столицы.
– Мы должны думать о стабильности, – отчеканил Уинфред. – Любые потрясения нам вредят, и ты это прекрасно понимаешь. Да, дракон в первую очередь думает о семье – но будет ли жива твоя семья, Стивен, когда эти муравьи вползут в наши башни? А если мы сожжем всех, то кем будем править? Пеплом?
Шелл не ответил, и Гилберт подумал, что старый Эттиннер победил. Драконы дорожат своей семьей – но еще больше они дорожат властью. В конце концов, у Стивена есть и другие дети – в отличие от Максимилиана, они ведут себя не столь разнузданно.
– Твой сын уже не в больнице, а дома, – продолжал Уинфред. – Так что отправляем туда полицию, потому что он решил добровольно сдаться. Организуем ему психиатрическое освидетельствование, пусть найдут у него что-нибудь вроде депрессии, одним словом, какое-нибудь заболевание, при котором он не осознает, что делает. Я в этом не разбираюсь, но специалисты разберутся. После суда он получит принудительное лечение в хорошей частной клинике, а не тюрьму. Выйдет через пару месяцев, когда все уляжется. Заодно пройдет чистку от кислоты.
Шелл сейчас выглядел так, словно у него вынули позвоночник. Он утратил опору не от совета старого Эттиннера – совета, который мог все исправить. Одно дело, когда о наркотической кислоте говорит человек, журналисточка, пустое место – и совсем другое, когда о том же самом упоминает дракон. Уважаемый дракон.
– Да, это успокоит людей, – сказал Гилберт, и остальные драконы закивали. – Мы победим малой кровью. Соглашайся, Стив. Спаси всех нас.
Несколько долгих минут Шелл молчал – опустился в кресло, устало рассматривал свои руки. Потом дракон победил в нем отца, и он едва слышно произнес:
– Хорошо, я сейчас позвоню домой.
Все вздохнули с облегчением – искры, что кружились над драконьими головами, начали угасать. Великий мир устоял, башни не рухнули, но Гилберт видел, что, в отличие от остальных, Эттиннер по-прежнему выглядит обеспокоенным. Старик поднялся из-за стола, прошел к диапроектору и устало проговорил:
– Это еще не все, господа. Я должен показать вам одну вещь, которая меня сегодня напугала.
Щелкнул выключатель, и кабинет погрузился во тьму. Эттиннер включил проектор, и на большом белом экране появилась фотография: яркий солнечный день, очертания фонтана, горящий человек. Сальцхофф согнулся от боли, его спина была охвачена пламенем, и старый Уинфред протянул к ней палец и сказал:
– Его спина. Посмотрите сюда. Посмотрите внимательно.
Сквозь огненное золото драконьего пламени проступала прямая белая полоса на горящей коже, словно в Сальцхоффе тоже поднимался огонь и тек навстречу чужому. По кабинету пролетела волна невнятных испуганных возгласов, а затем Итан Хеллеман, владелец нескольких сталепрокатных заводов, который все это время молча сидел в углу, спросил:
– Это что, метка? Метка святого Хорхо?
Гилберт почувствовал, как что-то ледяное ударило его в голову, почти выбивая жизнь. Эттиннер кивнул.
– Да, – откликнулся он. – Это метка. Он драконоборец.
***
Он приехал в “Мяту” в сумерках, когда летняя столица пела на все голоса и горела всеми огнями. К этому времени Гилберт успел опомниться, прийти в себя и знал: все, что он сделает сегодня вечером, повлияет на всех жителей королевства, и людей, и драконов.
Девушка за стойкой регистрации приветливо улыбнулась – увидела искру над головой и всем своим видом показала готовность услужить и обслужить. Наверняка она не выходила сегодня на улицу с поднятой рукой и растопыренными пальцами, требуя тюрьмы и суда для Максимилиана Шелла.
