Текст книги "Дом на Харрен–стрит. В сетях шпионажа"

Автор книги: Ладислас Фараго

Соавторы: Сверре Хартман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Криптографический анализ – очень кропотливая работа, требующая соблюдения строжайшей тайны. Рассказывая о своей работе в криптографической службе министерства военно–морского флота, адмирал Захариас [2]2
  Захариас, Э. – начальник дальневосточного отдела военно–морской разведки США в годы второй мировой войны. Перу Захариаса принадлежит книга «Секретные миссии», изданная в русском переводе Воениздатом в 1960 году. – Прим. ред.


[Закрыть]писал: «Подолгу мы сидели молча, держа перед собой тщательно пронумерованные листы бумаги, на которых пестрели (как могло показаться, в полном беспорядке) ряды цифр и букв, и пытались найти решение загадки».

Исходный материал для работы специалистам криптографического анализа поставляли станции радиоперехвата. Все сообщения, перехваченные в четные дни месяца, поступали в органы криптографической службы военно–морского флота, а в нечетные – в органы криптографической службы армии. И те и другие дешифровали перехваченное сообщение, переводили текст на английский язык и в виде сводки печатали в четырнадцати экземплярах, которые рассылались в штабы других видов вооруженных сил, в канцелярию Белого дома и в государственный департамент.

Таким образом, высококачественная информация непрерывным потоком текла в различные правительственные инстанции. Следует еще раз подчеркнуть, что разведка только добывает информацию. Она лишена прав предпринимать какие–либо практические меры. Более того, те, кто призван оценивать информацию, встречаясь с противоречивыми фактами, в силу своего стремления избежать ошибок часто делают весьма туманные заключения и выводы.

Рузвельт, стоявший на вершине государственной власти США, не был похож на Черчилля, который весьма интересовался разведкой. Если бы Черчилль находился в Белом доме, то смог бы он не допустить катастрофы в Пирл–Харборе или, по крайней мере, уменьшить ее масштабы? Мы можем только гадать.

Во всяком случае, 2 декабря 1941 года были перехвачены важные сведения. В телеграмме из Токио посольству в Вашингтоне предписывалось приступить к уничтожению кодов. Это был явный признак того, что Япония готовилась к войне.

В телеграмме говорилось следующее:

«867. Совершенно секретно.

1. Сожгите все телеграфные коды, имеющиеся в вашем посольстве, кроме машинных и одного экземпляра кода «О» и кода сокращений «Л».

2. Немедленно уничтожьте одну кодовую машину.

3. О выполнении этих указаний донесите одним словом «Харуна».

4. Уничтожьте любыми способами входящие и исходящие документы.

5. Сожгите все коды, которые передало вам телеграфное агентство Касака. (С этого времени необходимость контакта с Мексикой, упомянутого в телеграмме № 860, отпадает.)»

Текст этой телеграммы был доложен по инстанциям в США. Данных о том, что какие–то меры были приняты в связи с этой телеграммой, нет.

Кроме сведений из этих источников, в которых отчетливо проявились намерения японцев, были получены важные тактические и оперативные данные от различных радиоразведывательных подразделений, которые вели наблюдение за передвижением японского флота.

До этого времени все попытки овладеть японским военно–морским кодом терпели неудачу. Однако, хотя американские криптографы не могли дословно знать содержание телеграфных переговоров кораблей военно–морского флота Японии, они все же могли делать по ним важные выводы.

Большую роль в этом играло подразделение радиоразведки, которое было придано командующему 14–м военно–морским районом на Гавайских островах адмиралу Блоку. Это подразделение возглавлял капитан 3 ранга Джозеф Рошфорт. Рошфорт, несомненно, был самым выдающимся экспертом–криптографом военно–морского флота, но о нем фактически никто не знал, даже на флоте, кроме небольшого круга его начальников и коллег по работе. Рошфорт был знатоком японского языка, что давало ему возможность самому переводить и оценивать перехваченные телеграммы. Он находился в Пирл–Харборе.

Во время событий в Пирл–Харборе качества Рошфорта проявились с особой силой, несмотря на то что технические средства, которыми он располагал, были устаревшими. Не хватало квалифицированных помощников, а радиоперехват производился на больших расстояниях. Все старания получить более совершенные технические средства результатов не дали, но это не обескуражило Рошфорта. Летом 1941 года с помощью адмирала Блока он провел большую работу по ремонту оборудования, имевшегося в Пирл–Харборе, и оборудовал станции радиоперехвата на атоллах Мидуэй и Пальмира.

Большинство тактических и оперативных разведывательных сведений, которые начальник разведки флота капитан–лейтенант Эдвин Лейтон докладывал главнокомандующему Тихоокеанским флотом адмиралу Хазбенду Киммелю, основывалось на информации, полученной подразделением Рошфорта.

В течение ноября Рошфорт следил за японскими ударными силами флота и делал соответствующие выводы из перехваченных радиопередач. Частые изменения в позывных сигналах и другие данные навели Рошфорта на мысль, что японцы производят тщательно продуманные передвижения флота, и убедили его в том, что надвигается что–то важное. Его ежедневные устные доклады Блоку и ежедневные письменные донесения Киммелю отражали эти мысли.

1 ноября Рошфорт впервые зафиксировал необычные приметы в деятельности японского флота. В первых числах ноября японцы ввели совершенно новые позывные для соединений действующего флота. Была перехвачена серия экстренных сообщений, переданных с главной военно–морской базы в Йокосуке командующим флотами. 3 ноября радиоразведка суммировала свои наблюдения так: «Из Токио продолжают поступать радиотелеграммы. Такой поток телеграмм беспрецедентен. Значение их непонятно. Простое изменение позывных не может вызвать такого характера деятельности. Имеется подозрение, что эти телеграммы являются периодическими донесениями определенного характера высшему командованию военно–морского флота».

1 декабря радиоразведка донесла, что японцы, очевидно, готовят какую–то крупную операцию. Было точно установлено, что японские ударные силы находятся в движении. «Суммируя все сведения, – докладывала радиоразведка, – полагаем, что крупные силы флота в составе соединений 2, 3 и 1–го флотов покинули имперские воды».

Самым зловещим из всего этого было полное радиомолчание японских авианосцев. Именно исчезновение авианосцев вызвало у Киммеля мрачное предчувствие. – Начальник разведки флота день за днем ничего не мог сказать о местонахождении авианосцев. Однажды адмирал спросил его: «Что вы можете сказать о месте пребывания авианосцев? Вы, может быть, хотите сказать, что они могут внезапно нанести удар по мысу Алмазному (юго–восточная часть острова Оаху, на котором расположен Пирл–Харбор) и что вы не знаете об этом?» «Я надеюсь, что скоро мы узнаем, где они находятся», – ответил начальник разведки флота. Об исчезнувших авианосцах ничего не было известно, абсолютно ничего, до утра 7 декабря.

Много обвинений было брошено в адрес армии и флота в связи с их неподготовленностью к войне. Однако эта неподготовленность ни в коей мере не касалась военного ведомства и органов, которые определяли государственную политику. В эти дни министерство юстиции являлось такой же частью первой линии обороны США, как и Тихоокеанский флот. В известном смысле оно было первой линией обороны США. Армия и флот еще бездействовали, когда шпионы уже делали свое дело.

Перед войной ответственность за защиту Соединенных Штатов от иностранного шпионажа не сосредоточивалась в одних руках. Не было центрального контрразведывательного органа. Эту функцию в основном выполняло федеральное бюро расследований, но армия и флот имели свои собственные контрразведывательные организации.

С сентября 1939 года, когда война в Европе уже началась,, президент Рузвельт издал директиву, в которой назвал федеральное бюро расследований центральным федеральным органом, ответственным за проведение расследований в делах, касающихся шпионажа, саботажа и нарушения закона о нейтралитете. Больше сделать Рузвельт ничего не мог. Он не имел права отдавать приказы исполнительным органам штатов, графств и муниципалитетов, а также частным промышленным предприятиям. Он только мог просить их передавать федеральному бюро расследований любую информацию, касающуюся подрывной деятельности.

Несмотря на директиву президента, неразбериха не прекращалась, что позволяло иностранным агентам действовать почти безнаказанно. Особенно плачевной была обстановка на Гавайских островах. В декабре 1941 года, когда ФБР располагало в общем 262 агентами, Гувер имел в Гонолулу только девять своих сотрудников. В военно–морской разведке Гавайского округа, которая в основном выполняла контрразведывательные функции, было только около ста офицеров и переводчиков. Контрразведывательной деятельностью занимались и армейские органы, но число сотрудников в них было крайне незначительным.

Между различными разведывательными органами осуществлялось лишь поверхностное взаимодействие. Частым явлением в их взаимоотношениях были безудержные споры и острые разногласия. Важные операции проводились при взаимном непонимании намерений заинтересованных органов. Осуществление многообещающих планов срывалось, когда соперничающие ведомства вступали друг с другом в борьбу из чисто юридических соображений.

В ноябре 1941 года, например, федеральное бюро расследований подслушало телефонный разговор японского генерального консульства в Гонолулу, в отношении которого имелись веские доказательства того, что оно является основным центром японского шпионажа на Гавайях. Единичное подслушивание дало хороший результат, но ФБР пришлось выйти из игры. Конкурирующие организации – военно–морская разведка и федеральный комитет связи – узнали об этом и заставили ФБР прекратить следствие. Затем возник спор между федеральной комиссией по связи и военно–морской разведкой. В конце концов этот спор был разрешен довольно странным образом: обеим организациям запретили заниматься этой операцией, оставив телефон генерального консульства в покое. Это произошло перед самыми событиями в Пирл–Харборе.

Обескураженный этой братоубийственной войной и не имевший возможности вести дело так, как ему хотелось, Гувер устранился от энергичной борьбы с японским шпионажем на Гавайях.

Число подозреваемых в шпионаже японцев достигало 770 человек. Федеральное бюро расследований знало этих людей и их род занятий, но не могло ничего сделать, чтобы обезвредить их.

Среди подозреваемых был некто Течибана, капитан 3 ранга японского военно–морского флота, прибывший в Соединенные Штаты в качестве переводчика посольства. В мае 1941 года ФБР получило неопровержимые доказательства шпионской деятельности Течибаны. Гувер сообщил государственному департаменту об имеющихся фактах и попросил разрешения арестовать Течибаму. 27 мая государственный департамент сообщил, что возражений не имеет. Капитан 3 ранга Течибана был арестован.

14 июня японский посол Номура посетил государственного секретаря Кордэлла Хэлла и уговорил его «в интересах развития и укрепления дружественных отношений между двумя странами» позволить Течибане уехать в Японию без суда. «Я тщательно разобрался в этом деле, – писал Хэлл, – и решил удовлетворить просьбу Номуры».

Дело Течибаны нелегко было довести до конца. ФБР, по вполне понятным причинам, огорчилось, когда увидело, что попавшая в западню птичка вылетела из клетки с одобрения государственного департамента. Учитывая такого рода обстоятельства, можно с уверенностью заявить, что ответственность за катастрофу в Пирл–Харборе ложится не только на генералов и адмиралов; в ней повинны и органы безопасности Соединенных Штатов.

После трагедии в Пирл–Харборе стало модным спрашивать высокопоставленных офицеров армии и флота, где они были, когда начали падать бомбы. Много шума подняли в связи с тем фактом, что генерал Джордж Маршалл не мог вспомнить, что он делал именно в тот момент. Армия и флот находились в полном неведении, считая, что ничего особенного в то роковое воскресенье произойти не должно. В таком положении было и министерство юстиции.

Министр юстиции Френсис Бидл находился в Детройте, Гувер – в Нью–Йорке. Ближайшие помощники последнего, включая заместителя директора ФБР Эдварда Томма, на стадионе Грифита смотрели футбольную игру между командами Вашингтона и Филадельфии.

У американских органов безопасности был свой собственный Пирл–Харбор: они были заняты братоубийственной борьбой, и поэтому у них оставалось мало времени и энергии для эффективной борьбы с внешними врагами.

Когда война началась, уже не было необходимости ставить под сомнение способность ФБР энергично бороться с иностранными шпионами и диверсантами. Эффективность контрразведывательной работы в известной мере усиливалась странной бездеятельностью противника. После войны генерал фон Лахузен, один из оставшихся в живых руководителей абвера, заявил, что такое положение существовало потому, что его организация никогда не стремилась иметь шпионов и диверсантов в Соединенных Штатах. Однако немецкая разведка не была такой неповоротливой в других странах. Ее деятельность оказывалась успешной только в тех странах, где существовали разногласия, где нацизм был популярен у основной части населения и где абвер или главное управление имперской безопасности имели возможность терроризировать местных жителей.

В 1941 году федеральное бюро расследований раскрыло в Соединенных Штатах крупную нацистскую шпионскую организацию, возглавляемую Куртом Людвигом, уроженцем штата Огайо. Организацию Людвига создал сотрудник абвера, имевший поддельный паспорт на имя Хулио Лидо. На самом деле это был Ульрих фон Остен, ветеран немецкой разведки. Его неожиданная смерть (он погиб в результате автомобильной катастрофы на площади Таймс–сквер в Нью–Йорке) привела ФБР к Людвигу и от него – к другим членам организации.

В 1940 году федеральное бюро одержало огромную победу, оказавшую благотворное влияние на успешную борьбу с немецкими шпионами в будущем. Бюро завладело одним из величайших секретов абвера – системой микроточек, используемой для передачи секретных сообщений. Летом 1942 года агенты федерального бюро расследований арестовали группу немецких диверсантов, засланных Канарисом в США на двух подводных лодках. Это была операция «Пасториус», названная так по имени первого немца, иммигрировавшего в Соединенные Штаты. В ходе этой плачевно окончившейся операции предполагалось провести акты саботажа в американской алюминиевой промышленности. Если бы она оказалась успешной, производство самолетов в США было бы сильно замедлено.

С помощью агента–двойника, до сих пор известного как ND98, федеральное бюро расследований устроило свой собственный перезвон колоколов. N098 должен был передавать информацию, получаемую от трех шпионов в Соединенных Штатах, по радио с тайной радиостанции где–то в Уругвае. Оказавшись в руках ФБР, он попросил у абвера разрешения переехать в Нью–Йорк. Там, на полуострове Лонг–Айленд, агенты ФБР поселили его в уютном домике и установили радиопередатчик, ND98 начал посылать свои сообщения 4 декабря 1941 года и продолжал это делать вплоть до мая 1945 года, когда англичане захватили радиостанцию абвера возле Гамбурга. В результате абверу было отправлено 2829 дезинформационных сообщений, а от немцев было получено 824 радиосообщения, содержавших ценную для американской, разведки информацию.

Федеральное бюро расследований проявляло значительную активность в Северной, Центральной и Южной Америке. Оно выявило нескольких крупных резидентов абвера: майора Людвига фон Болена в Чили, его преемника Бернардо Тиммермана, а также Иозефа Шторциз–ни и Отто Юбеле в Бразилии и, кроме того, рыбешку помельче в других латиноамериканских странах. Оно также приостановило большую контрабандную операцию по снабжению немцев такими редкими стратегическими материалами, как платина из Колумбии и промышленные алмазы из Венесуэлы. ФБР удалось схватить главаря шайки, английского «банкира» по имени Гарольд Эбери на его роскошной вилле в Калифорнии.

Любопытным побочным занятием ФБР в его охоте за шпионами и диверсантами была операция по поимке немецких военнопленных, которым удалось бежать из лагерей, расположенных на территории США. Одно время количество немецких военнопленных в США достигало 400 тысяч человек. В среднем в месяц убегало 75 человек. Всего за годы войны из лагерей убежало 2803 человека, и агентам ФБР удалось поймать всех их, за исключением троих – Курта Россмензла, Георга Гартнера и Курта Вестфаля. Их местопребывание до сих пор неизвестно.

Эдгар Гувер руководил этой охотой на шпионов с беспрецедентной ловкостью. В то же время он яростно боролся со шпионской истерией, которая имела место на ранних стадиях войны. Гувер решительно выступал против массовой эвакуации 120 тысяч американцев японского происхождения с западного побережья в так называемые переселенческие лагеря. В своей книге «История ФБР» он писал: «Шпионская истерия была вызвана хладнокровным расчетом некоторых людей, которые хотели переселить японцев по экономическим соображениям и в связи с расовыми предрассудками. Решение об этом переселении было принято в верхних слоях нашего государственного аппарата. И в результате десятки тысяч преданных нашей стране американцев японского происхождения отправились в печальное путешествие».

Гувер знал, что эти 120 тысяч «американцев японского происхождения» не представляли никакой опасности. Еще до войны ФБР выявило 733 японца, которых оно подозревало как потенциальных шпионов. С началом войны все они были арестованы.

Отсутствие немецкого, итальянского и японского шпионажа и саботажа в большом масштабе в Соединенных Штатах было одним из чудес войны. Помимо энергичной деятельности ФБР по ликвидации всех возможностей для шпионажа и саботажа, два других события сыграли в этом деле очень важную роль. Первое событие произошло в июне 1941 года, за пять месяцев до Пирл–Харбора, когда министерство финансов заморозило все немецкие и японские активы в США и в большинстве стран Центральной и Южной Америки. Двигательной силой шпионажа и саботажа, как известно, являются деньги. Какой бы эффективной секретная служба ни была, она не может действовать без средств.

Другое событие было поистине драматическим. Центром немецкого шпионажа в Соединенных Штатах являлось генеральное консульство Германии в Нью–Йорке. Когда за несколько месяцев до Пирл–Харбора консульство было закрыто, офицеры абвера, выступавшие в роли сотрудников консульства, должны были сжечь свои бумаги. Они позвали истопника здания, некоего Дика Голланда, и сказали ему, чтобы он разжег в печи огонь. Голланд, который наверняка был агентом ФБР, разжег огонь так, чтобы он горел только на одной стороне печи. Когда немцы принесли бумаги и отдали их Голланду для сожжения, находчивый истопник бросил их в ту сторону печи, где огня не было. И в результате бумаги, обгоревшие только сверху, попали в руки ФБР.

Среди этих бумаг был обнаружен полный список немецких шпионов и осведомителей в Соединенных Штатах.

Глава тринадцатая. ПОЛКОВНИК ДОНОВАН ОРГАНИЗУЕТ СТРАТЕГИЧЕСКУЮ РАЗВЕДКУ

Шел 1942 год. Январский день близился к концу, когда президент Рузвельт вызвал к себе в Белый дом полковника Уильяма Донована и в беседе с ним довольно резко и откровенно заявил: «У нас нет никакой разведывательной службы».

Состояние, в котором находилась разведка, и прежде всего военная стратегическая разведка США, так ярко обрисвванное президентом, было тщательно проанализировано через несколько лет после окончания второй мировой войны генералом Дуайтом Эйзенхауэром, который писал по этому поводу следующее:

«Истек целый год войны в Европе, прежде чем в США начали серьезно задумываться над плачевным состоянием обороны собственной страны… Основная причина этого была чисто психологического порядка, поскольку американцы все еще пребывали в состоянии самоуспокоения.

Даже поражение Франции в мае 1940 года не разбудило нас, не помогло полностью осознать всю глубину нависающей опасности. Отношение к разведывательной службе в военном министерстве было на редкость наплевательским, и соответственно всем видам разведки уделялось недостаточное внимание, что препятствовало конструктивному развитию и планированию этой весьма важной области военного дела. Достаточно указать на тот факт, что в период между двумя мировыми войнами не отпускалось никаких средств на создание широко разветвленной агентурной сети – базы, необходимой для деятельности любой разведывательной службы.

Наши слабые потуги в этом направлении ограничивались официальной поддержкой традиционной системы военных атташе, которых мы имели в большинстве столичных городов иностранных государств и которые назначались преимущественно из среды состоятельных офицеров, имевших высокие личные доходы, ибо содержать их за границей и финансировать их непомерно высокие расходы при отсутствии государственных бюджетных ассигнований было невозможно. Как правило, ими являлись почтенные, принятые в высшем свете джентльмены, из которых лишь немногие имели представление об агентурной разведке. Результаты деятельности этих джентльменов почти везде были плачевными, а основным критерием для назначения их на должность руководителя разведывательного отдела военного министерства США являлись не способности кандидатов, а продолжительность их службы на должностях военных атташе США в различных странах мира.

Управление военной разведки находилось в нашем генеральном штабе на положении пасынка. Это подтверждается, например, тем, что, как следствие штатных ограничений, установленных законами мирного времени, число генеральских должностей в военном министерстве было сокращено до такой степени, что во главе ряда важнейших управлений генерального штаба, в том числе и во главе управления военной разведки, стояли офицеры в звании не выше полковника. По существу, это не имело принципиального значения, ибо, конечно, всегда предпочтение отдается высококвалифицированному полковнику нежели посредственному генералу. Однако на практике армейское руководство в целом не уделяло должного внимания развитию разведывательных служб, в том числе и агентурной разведки США. . Это отношение к разведке находило свое отражение и в программах наших военных школ, где будущим офицерам рассказывали о задачах разведки и прививали навыки организации войсковой оперативной разведки, но совершенно игнорировали освещение тех или иных вопросов разведывательной службы в более широком, стратегическом плане.

Немногие военные специалисты нашего генерального штаба были способны в те годы обрабатывать и анализировать информацию, поступавшую в военное министерство, и это относится прежде всего к информации о состоянии промышленности и промышленных потенциалах разведуемых стран – информации, добывание которой стала к тому времени главной целью стратегической разведки.

В течение первой военной зимы все эти недостатки разведки превратились в серьезные помехи. В эти дни управление военной разведки было не в силах разработать четкий план работы собственной организации, определить характер информации, которая требовалась для вскрытия замыслов, целей и возможностей наших врагов. Начальник этого управления вряд ли мог что–либо добавить к тому, что он ежедневно проделывал, а именно: заходил в отдел планирования и оперативный отдел штаба и робко спрашивал, можем ли мы загрузить его какой–нибудь работой».

Эта до горечи откровенная критика разведывательной службы США Эйзенхауэром стала известна три года спустя после окончания войны. Свою злую критику Эйзенхауэр целиком направил против управления военной разведки. И это справедливо, ибо даже в начале описываемого им периода общая картина состояния разведывательного аппарата США не была такой плачевной, какой он ее изобразил, имея в виду стратегическую военную разведку. Вероятно, и Рузвельт не был достаточно хорошо информирован о–деятельности разведывательного аппарата некоторых других правительственных учреждений и организаций и потому был совершенно не прав, когда заявил полковнику Доновану, что в США не было никакой разведывательной службы. Достаточно указать, что в тот период работала на «полную мощность» и лучше, чем когда–либо ранее, служба радиоперехвата в армии и военно–морских силах США; служба, способная «читать» самые совершенно секретные телеграммы противника в любое время, когда только заблагорассудится. Именно в этот период служба радиоперехвата в военно–морских силах США начала собирать данные, которые помогли адмиралу Нимицу отплатить врагу за его нападение на Пирл–Харбор.

Пожалуй, здесь будет уместным рассказать об этом подробнее, чтобы у читателей сложилось правильное представление о роли и месте указанной отрасли стратегической разведки США, ее положительных и отрицательных сторонах в этот период.

Сразу же после нападения японцев на Пирл–Харбор перед адмиралом Нимицем встала задача вскрыть дальнейшие замыслы противника, определить направление его следующего удара против позиций США на Тихом океане. Интуиция подсказывала адмиралу Нимицу, что следующий удар японцы могут нанести по американской базе Мидуэй, находящейся на одиноком атолле того же названия, который расположен в 1900 километрах к северо–западу от Оаху. Это интуитивное предположение адмирала Нимица строилось на данных разведки. Незадолго до этого в Токио Ямамото действительно принял решение нанести удар по атоллу Мидуэй. Ямамото планировал захватить Мидуэй и уничтожить все, что осталось на плаву от американского Тихоокеанского флота. Офицеры разведки штаба Нимица были слабо подготовленными и неопытными разведчиками и поэтому допустили ряд больших неточностей в определении боевого состава японских военно–морских сил. Так, при наличии у Ямамото одиннадцати линейных кораблей разведка Нимица докладывала о наличии только двух – четырех линкоров. По данным той же разведки, у японцев не имелось легких крейсеров, а в действительности их было у них шесть. По американским подсчетам, у Ямамото должно было быть 16–24 эсминца, а в действительности их было 49; в составе японского флота было 16 подводных лодок, а американцы насчитывали 8–12. Американцы имели очень близкие к действительности данные только о количестве авианосцев и тяжелых крейсеров.

Эта недооценка сил японского флота имела для американцев скорее положительное, чем отрицательное, значение. Такой странный, на первый взгляд, вывод объясняется довольно просто. Если бы адмирал Нимиц знал, какими мощными силами в действительности располагал Ямамото, он бы дважды подумал, прежде чем отдать приказ о проведении в жизнь своего смелого, блестящего плана нанести по японскому флоту лобовой удар. Единственным мощным и грозным оружием адмирала Нимица была его служба радиоперехвата.

В начале военных действий против американцев каждому японскому флоту было выделено по нескольку шифров и кодов, которые должны были заменяться через определенные, точно установленные графиком периоды времени. Американские дешифровалыцики службы радиоперехвата с большим упорством систематически обрабатывали перехватываемые японские радиограммы. В итоге этой работы было накоплено много материалов, позволивших найти ключ к ряду японских кодов и шифров. Это привело к раскрытию замыслов японского военно–морского командования.

Общий анализ перехваченных радиопередач говорил о том, что Ямамото готовился к проведению еще одной крупной морской операции. Конечная цель этой операции в японских радиотелеграммах обозначалась условным сокращением «AF». Что же скрывалось под этим кодовым сокращением? Оно могло обозначать и атолл Мидуэй, и Гавайские острова, и Алеуты, и Новую Каледонию, и Сидней в Австралии – словом, любой стратегический пункт.

Шла весна 1942 года. Перед военно–морским командованием США стояла неотложная задача: во что бы то ни стало вскрыть истинное значение японского сокращения «AF», то есть, иными словами, вскрыть до конца замысел противника. Вот тут–то у адмирала Нимица и родилась блестящая идея. Он приказал коменданту гарнизона на атолле Мидуэй капитану 3 ранга Саймерду передать в Пирл–Харбор по радио открытым текстом, что система водоснабжения на атолле вышла из строя. Радиотелеграмма Саймерда была умышленно передана в незашифрованном виде, чтобы японцы, которые, конечно, как и мы, занимались радиоперехватом, смогли прочесть ее и сделать соответствующие выводы. В течение двух последующих дней американские подразделения радиоперехвата на Гавайях с огромным нетерпением ждали того момента, когда японцы попадутся в расставленные адмиралом Нимицем сети. И вот на третий день была перехвачена телеграмма, в которой говорилось о том, что в пункте «АР» имеются трудности в снабжении пресной водой. Итак, в результате блестяще проведенной операции Нимиц получил совершенно точные данные о том, что конечной целью подготавливаемого японцами нового удара является атолл Мидуэй, условно обозначенный японцами «AF». Служба радиоперехвата превратилась в мощное оружие, с помощью которого любое распоряжение и любая информация японцев, переданные по радио, в любой момент могли быть перехвачены и дешифрованы с предельной точностью.

Описание морского сражения, происшедшего 4 июня 1942 года, не входит в задачу настоящей книги, однако следует отметить, что адмирал Нимиц уже знал, что оно выиграно, когда рано утром 5 июля командир подразделения радиоперехвата капитан 3 ранга Рошфорт вручил ему перехваченную радиотелеграмму с флагманского корабля Ямамото, в которой содержалось следующее распоряжение командующего японским флотом: «Оккупация Мидуэя отменяется».

Ямамото был побежден американской службой радиоперехвата, а позднее он был физически уничтожен ею. Это произошло в конце весны 1943 года, почти ровно год спустя после морского сражения за Мидуэй, когда Ямамото вылетел в инспекционную поездку на Соломоновы острова. Американская служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с точными данными о времени и маршруте полета самолета Ямамото. Органы военно–морской стратегической разведки устроили для Ямамото засаду. В инспекционную поездку он вылетел точно по графику. Самолет его был встречен в воздухе и сбит. Ямамото погиб.

На протяжении всей войны на Тихом океане американская служба радиоперехвата играла очень важную, можно сказать решающую, роль. Но однажды эта хорошо организованная служба оказалась поставленной под удар. Это случилось, когда газета «Чикаго трибюн» хвастливо разболтала, какую большую роль в деле победы в морском сражении у атолла Мидуэй сыграла служба радиоперехвата. Эта же служба стратегической разведки США была скомпрометирована еще раз, когда группа не в меру усердных агентов управления стратегических служб проникла в служебные помещения японского военного атташе в Лиссабоне, взломала сейф атташе и похитила кодовые таблицы и шифры. В обоих случаях японцам пришлось заменить коды и шифры. Третье поражение американская дешифровальная служба потерпела, когда несколько японских телеграмм, расшифрованных дешифровальной службой США, были похищены из управления военно–морской разведки в Вашингтоне. Публикация некоторых из этих телеграмм в журнале «Кольерс» фактически позволила противнику установить тот факт, что его новые коды и шифры не так надежны, как это представлялось.