Текст книги "Метель, соединившая нас (ЛП)"
Автор книги: Л. С. Чейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Глава 7
Тревор приоткрыл глаза и сосредоточился на неоново-зеленом свечении радиочасов на прикроватной тумбочке. Не было даже пяти утра, он спал всего четыре часа, прежде чем внутренняя тревога вытолкнула его из столь необходимого забытья. Или, может быть, это его мочевой пузырь настаивал на том, чтобы он встал прямо сейчас. Дополнительное давление руки, перекинутой через его талию, только усугубляло проблему.
Он осторожно выполз из-под Марка, стараясь не разбудить его, и слепо направился в ванную. После того, как он облегчился, он развернул марлевую повязку на бицепсе и проверил фистулу [9]9
фистула – «сосудистый доступ» – артериовенозный шунт, прямое соединение артерии с веной, место, откуда берется значительное количество крови для очистки в аппарате «искусственная почка» и куда оно возвращается уже в очищенном от токсинов виде
[Закрыть] , присоединенную к вене в руке. Если бы были какие-то серьезные повреждения, он бы сразу заметил, но в порыве страсти незначительное воздействие все еще может повредить ее. Что вызовет проблемы с его лечением диализом и может даже означать новую операцию. Удовлетворенный, что все в порядке, он свободно перемотал руку. Ему не нужна была повязка, кроме его собственного самолюбия, он прятал фистулу, так что ему не пришлось объяснять Марку, что это было.
Он взглянул на себя в зеркало. Как он мог так выглядеть… нормально, но в тоже время быть настолько больным, что смерть буквально стучится в дверь? Нахмурившись, он хлопнул по выключателю света.
Вернувшись в комнату, он подкрался к окну и отдернул шторы на несколько дюймов. Снег по-прежнему падал крупными ленивыми хлопьями, накрывая мир бело-синим покрывалом. Если это не прекратится, рейсы сегодня не будут запущены.
Он повернулся, и воздух, который Тревор начал медленно выдыхать, перехватил его горло. Луч света от фонарей парковки упал на голый торс Марка, придавая ему эфемерное сияние. Он перевернулся после того, как Тревор покинул кровать и теперь спал лицом к окну. Простыни были отброшены на бедра, одна рука была под его головой, другая – с раскрытой ладонью – на пустом месте, где лежал Тревор.
Тревор отодвинул занавески немного дальше, позволив большему количеству света пролиться на тело Марка, стараясь, чтобы не попало ему на лицо и не разбудило его. Пальцы Тревора дернулись, и знакомое желание запечатлеть образ перед ним, забурлило внутри. Он на цыпочках подошел к сумке и тихо достал альбом и набор графитовых карандашей. Затем он подтащил один из стульев к окну, сел на него и открыл альбом на новой странице.
Свет был не очень хорош для рисования, но этого было достаточно. Он изучал Марка, следуя от линии плеча до выемки между его грудной клеткой и бедренной костью, вдоль темных теней, играющих на его расслабленных мышцах и складках простыни, которая лежала на его теле, скрывая то, что Тревор прекрасно помнил – красивую плоть. Тупая боль в его теле напомнила ему, насколько хорошо это было. Что очень удивило его. Он не испытывал такого возбуждения годами – неудачный побочный эффект от лечения. Но человек, крепко спящий в метре от него, смог одним только взглядом возродить его организм.
Улыбка потянула уголки его рта. Каждая секунда того стоила. Он не мог вспомнить последний раз, когда он чувствовал себя таким живым, таким свободным от борьбы и встречи с его неизбежной смертью. Это было, как будто Марк, так или иначе, знал и понимал, так как то, что они сделали ночью, это был не просто секс двух незнакомцев. Марк занимался с ним любовью.
Дрожь пробежала по его спине и плечам, и Тревор отогнал мысли. Фантазии ничего не изменят. Но Марк был великолепен и дал ему отсрочку от постоянной борьбы. Он хочет нарисовать этого мужчину. Ему это необходимо.
Устроившись поудобнее в кресле, он возобновил изучение Марка.
Мускулистые ноги, невероятная задница и великолепное мужское достоинство так и остались скрытыми под белоснежной простыней. Одно из колен Марка было согнуто и выдвинуто вперед, другая нога вытянута назад. Его нога подрагивала. Тревор поднялся и подошел к кровати, тщательно передвигая простынь на середину бедра, чтобы приоткрыть ногу Марка. Он отошел на секунду, наклонил голову в сторону, а затем шагнул вперед, чтобы еще раз разложить простыни по своему вкусу – поправляя складку здесь, разглаживая складку там, приоткрывая немного больше кожи. Еще немного больше света на конце кровати… Он открыл левую занавеску еще немного, потом другую, и так… Идеально.
Тревор сел и начал первые штрихи своего эскиза. Он всегда находил, что рисовать кого-то – это очень сокровенный опыт. Благодаря этому опыту он обнаружил сердца и души людей, которых он оживил на бумаге или холсте, – или на любой другой поверхности, которая казалась удобной, когда возникало желание, – не касаясь их и даже не разговаривая с ними. Это было его личное изучение людей через выражение физической формы, и это стало его визиткой в мире искусства. Его способность вытягивать нескрываемые эмоции из двухмерного изображения была тем, что вывело его на новый уровень и удерживало его там.
Но его нынешняя муза… В нем было больше, чем казалось на первый взгляд, что-то скрытое в его глубинах, что Тревор должен был разглядеть. Это было за тенью, которая дрейфовала над темно-зелеными глазами, нота тоски в его звонком голосе, когда он спросил о творчестве Тревора, подергивание и наклон его головы, сопровождаемые застенчивым намеком улыбки на мягких губах, которые опровергали его внешнюю уверенность, и румянцем розового цвета, который иногда окрашивал его острые скулы. Мужчина был великолепным, успешным, состоятельным
На первый взгляд казалось, что у него есть все. Но за сильным, самоуверенным фасадом скрывалось чувство утраты или одиночества. Тревору казалось, что даже во сне Марку есть что рассказать, чего он опасается. Какой бы ни была его история, она бурлила так близко к поверхности, и казалось, Марк охранял ее, как заветную мечту.
***
Восприятие действительности носилось на цыпочках по краю сознания Марка, и, вместе с тем, было странное чувство того, что за ним наблюдают. Не двигаясь и не открывая глаз, он попытался оценить окружающую обстановку. Простыни пахли кондиционером и сексом, и только ощущение пустоты в постели. На фоне мирного спокойствия в воздухе, был слышен тихий шорох и слабый скрип. Он был не дома. Он был в гостиничном номере… с красивым мужчиной. У них был фантастический секс.
И теперь он один лежал в этой кровати, хотя был не единственным в комнате.
Он приоткрыл веко ровно настолько, чтобы увидеть, как Тревор сидит перед окном, низкий свет с улицы бросает мягкое свечение на его плечи. Снаружи темно-серые небеса продолжали сеять снег. Голова Тревора была опущена, лодыжка одной ноги лежала поперек бедра другой, и его внимание было сосредоточено на альбоме, который опирался на мольберт, созданный его ногой. Его рука двигалась по странице размеренными штрихами, почти ласковыми, как будто танцевала над его поверхностью. Марк смотрел, не в силах пошевелиться или отвести взгляд, и та, скрытая часть его души, плакала.
Рука Тревора остановила гипнотический поток, нарушая транс Марка, и он посмотрел вверх. Марк замер на вдохе, боясь подать знак, что проснулся, и потревожить художника в его стихии. Пристального взгляда Тревора, направленного на подножие кровати, Марку не стоило опасаться. Кроме внезапного желания пошевелить открытыми пальцами ног.
Тревор снова сосредоточил внимание на альбоме для рисования – прядь густых волос упала ему на лоб. Как их пути никогда не пересекались раньше? Тревор жил в Недерленде, между ними было меньше двадцати миль. Но потом, с такой работой и большим дефицитом свободного времени, Марк редко проводил время в Боулдере. Он всегда был либо в офисе, либо дома.
Кроме того, Тревор, несомненно, вращался в художественных кругах, которых, большую часть своей жизни, Марк избегал. Не потому, что он не ценил искусство, а потому, что его мать не гордилась бы им. Однако он никогда полностью не отпустит эту потерянную мечту. Дом, который он купил, говорил о похороненной части себя, которая отказывалась умирать, даже будучи глубоко спрятанной в течение десятилетий. Он зашел так далеко, что выделил комнату под художественную студию, где мог бы вернуться к своей первой страсти… но больше никогда не заходил внутрь.
– Я хотел стать художником, – проговорил Марк, застигнув себя врасплох. От сказанного щеки обдало теплом, не говоря уже о том, что он говорил о своей мечте, о которой старался забыть.
Тревор вздрогнул, его рука дернулась на листе, и струйка вины проскользнула в грудь Марка.
– Извини, я не хотел тебя прерывать.
Скажи уже что-нибудь. Что-то особенное.
Тревор покачал головой, и мягкая улыбка отразилась на его лице. Он встал, закрывая альбом, и положил его и набор карандашей обратно в свою дорожную сумку, а затем вернулся к кровати и вытянулся рядом с Марком.
– Да? – Тревор приподнялся, опираясь на локоть, а другой рукой ласкал, лениво прорисовывая восьмерку на груди и прессе Марка.
Марк посмотрел на него, и этот взгляд мягко побудил его продолжить, рассказав ему то, что Тревор каким-то образом понял. Марк понимал, что он в полной безопасности, раскрывая свои самые глубокие секреты незнакомцу, которого он никогда больше не увидит. Это облегчало или усложняло задачу? Разве раскрытие секретов в темноте считается? Он с усилием оторвал взгляд и посмотрел в окно, ничего не видя за его пределами.
Марк пожал плечами.
– Просто идеализированные мечты молодости.
– Я сомневаюсь в этом.
Марк снова встретился взглядом с Тревором, его ярко-синие глаза подбадривали его. Это был первый раз, когда он озвучил свою потерянную мечту, и теперь он не был так уверен, куда это его приведет. Чего он добился, например, обустроив комнату, в которую он так и не решался войти, на что требовалось больше, чем отключенное периферийное мышление. Искусство всегда было в глубине его сознания, но никогда не было по-настоящему выведено на свет. Как тень, еле уловимая краем глаза, но не важно, как быстро ты поворачиваешь голову, чтобы поймать ее, ничего не увидишь.
– Раньше я любил рисовать, – он остановился, сглотнув ком в горле. – По словам моих учителей, у меня это хорошо получалось. Моя мама говорила: «Это мило, дорогой» и иногда вешала один из моих рисунков на холодильник. Но вскоре я заметил, что два моих брата получают более восторженные похвалы и поддержку за свои успехи в учебе и спортивные достижения. Она никогда не отговаривала меня, но все больше и больше я понимал, что она не так гордится мной.
Марк горько рассмеялся.
– Она даже не попала на мою первую художественную выставку, потому что у одного из моих братьев была футбольная тренировка в тот день. Даже не игра, а обычное ежедневное практическое занятие.
– Сколько тебе было лет? – голос Тревора был мягким, с ноткой сочувствия, но, к счастью, не с жалостью.
– Четырнадцать. Это была моя единственная выставка. Я любил искусство. Это было похоже… на глоток воздуха, – он посмотрел Тревору в глаза, которые казались серыми при тусклом свете, и в тот момент почувствовал, что нашел родственную душу. Была бы его жизнь другой, если бы он встретил кого-то вроде Тревора двадцать лет назад? Может быть да, а может и нет, но одно он знал точно: не было смысла тратить время на что, если.
– Но потребность в том, чтобы мама мной гордилась, была сильнее, поэтому я отдал свои краски и холсты и сосредоточился на учебе. Думаю, я увидел ее первую искреннюю улыбку, когда сказал ей, что решил стать адвокатом. Казалось, я наконец-то завоевал ее одобрение, – он сделал глубокий вдох. Память за все эти годы все еще не потеряла свой болезненный привкус. – И когда мне было шестнадцать, мой младший брат выдал меня.
Марк замолчал, память его вернула в тот день, и его желудок сделал тошнотворный кувырок. Они ужинали – Марк, его мать и его братья, Рик и Энди. Марк тогда еще не знал то, что Энди видел, как он целовался со своим первым парнем. Как только слова покинули губы Энди, в комнате понизилась температура, и мурашки побежали по спине. Его мать просто смотрела на него, выражение ее лица было совершенно пустым.
– Это правда? – спросила она спокойным голосом. Все, что мог сделать Марк, это кивнуть ей, едва коснувшись взглядом ее глаз, а затем он посмотрел на своего брата, который ухмылялся. Момент растянулся в неловкой тишине, пока, наконец, его мать не сказала: – Я все поняла, – и на этом все закончилось.
Тревор перестал водить пальцами по коже Марка, когда тот замолчал.
– Пожалуйста, не говори мне, что твои родители выгнали тебя.
Марк покачал головой.
– Нет. Хотя иногда мне кажется, что так было бы лучше. Моя мать просто закрылась от меня. Она не разговаривала со мной без надобности. Ничего из того, чтобы я сделал после того вечера, не было достаточно хорошо. Как будто я призрак – невидимка у всех на виду. И в день, когда мне исполнилось восемнадцать, она сказала, что я уже взрослый, и пора съезжать.
– А что насчет твоего отца?
– Его нет. Они развелись, когда мне было двенадцать, и он был слишком занят работой и путешествиями, чтобы быть полноценным отцом.
– Прости.
Марк пожал плечами.
– Что было, то было. Могло быть намного хуже.
Тишина опустилась между ними, и то же отчаянное, сокрушительное чувство затянуло его обратно в свои глубины, пытаясь проглотить его целиком, как это было много лет назад.
– А как обстоят дела сейчас? – прикосновение Тревора коснулось его руки, он нашел руку Марка и переплел их пальцы. Этот жест вернул его в настоящее. – Она гордится тем, насколько успешным ты стал?
Марк медленно покачал головой, с благодарностью сжимая его руку.
– Я не разговаривал с ней почти десять лет. Даже поздравительной открытки на день рождения или Рождество не было.
Тревор на секунду затих, и вибрирующий гул обогревателя номера казался слишком громким для такой тихой ночи.
– А как насчет твоих братьев? Сколько у тебя их?
– Двое. Оба младше. Рик, средний сын, принял меня. Он был моим лучшим другом, пытался побудить меня снова рисовать. Но потом его призвали, и он пошел в армию, – комок разрастался в горле, мешая ему говорить. – Он… он так и не вернулся домой.
– Мне очень жаль, Марк, – сказал Тревор. Его мягкий голос отразил чувство утраты, которое с удвоенной силой поднялось в груди Марка. Прошли годы с тех пор, как Рик был убит, но боль так и не уменьшилась.
– И еще есть Энди… – Марк выскользнул из рук Тревора, касание внезапно стало слишком интимным, и посмотрел через плечо Тревора на все еще падающий снег за окном. – Последнее, чего он хотел, был брат-педик. Я понятия не имею, где он сейчас и что он делает со своей жизнью. Я уверен, что бы это ни было, наша мать гордится им, – Марк захлопнул рот, опешив от яда в своих словах, сказанных им же, и закрыл глаза. Он не хотел видеть что-либо в пристальном взгляде Тревора, который мог бы увеличить его желание соответствовать. И почему он рассказал все это человеку, которого только что встретил? Он никогда никому не рассказывал вслух о своем прошлом или мечтах, но потом, он действительно не задумывался о том, что он делал в течение долгого времени. Заставить его мать гордиться им, было его единственной движущей силой так долго, что в его жизни действительно не было места ни для чего другого.
– И ты никогда не возвращался к своему творчеству?
– Я… еще не готов.
– Искусство никогда не покидало твоей души, – сказал Тревор. – Что мешает тебе снова взять в руки кисти?
Марк вздохнул и повернулся на спину, проводя пальцами по животу и глядя на темный потолок. Он хотел закончить этот разговор. Он не понимал, зачем вообще об этом заговорил. Все, что он сделал, это испортил его настроение.
– Сейчас у меня нет времени ни на что, кроме работы.
Тревор долго молчал, и воздух вокруг них становился тяжелым, как будто давление в комнате падало. Вентилятор нагревателя снова включился, низкий и устойчивый гул подчеркивал тон атмосферы.
– Забери у меня, – сказал Тревор, его голос звучал отстраненно и ровно, что-то очень близко к сожалению. Он, подражая Марку, откатился на спину, сложив руки на животе. – Все, что мы можем сейчас, так это жить, – как говорит моя мама. Ты должен найти время для того, что важнее всего.
– Прямо сейчас это стать партнером в фирме, – сказал Марк.
Тревор повернул голову, но Марк не смог разобрать выражение его лица. Тревор вдохнул поглубже и открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но вместо этого кивнул.
У Марка было отчетливое и неприятное чувство, что он каким-то образом разочаровал Тревора. Что было смешно. Он познакомился с ним несколько часов назад. Конечно, он не мог отрицать сумасшедшую сильную связь, но это может быть связано с тем, что он застрял в метели с великолепным и таким желанным мужчиной. Все равно это не имело значения. Он больше никогда не увидит Тревора после сегодняшнего вечера, так какого черта его должно волновать, что он подумает?
– Мне любопытно, – сказал он, надеясь вернуться к теме Тревора, когда на самом деле он должен просто перевернуться и спать. Завтра будет еще один длинный день выкапывания себя из снега. – Что ты там рисовал? Не возражаешь, если я поинтересуюсь?
Тревор повернулся на бок, спиной к Марку, и натянул одеяло до подбородка.
– Время.
Глава 8
Солнце светило через окно гостиничного номера, когда через несколько часов Марк проснулся, его мозги, тело и душа были полностью отдохнувшими. Он улыбнулся мужчине, обернувшемуся вокруг него, и удивился, как несколько часов могли стать такими значимыми. Тревор казался незнакомцем, но это не так.
Он взглянул на часы, и улыбка медленно сползла с его губ – без двадцати девять. К настоящему времени дороги, вероятно, достаточно расчищены, чтобы снова начать движение, и эта невероятная ночь скоро станет просто воспоминанием. Ему захотелось, чтобы они задержались еще ненадолго. Он одернул себя. Нет. Это было глупо, и совсем на него не похоже выдавать желаемое за действительное. Что ему нужно было сделать, так это встать и собраться, окунуться с головой в работу, где ей и место.
– Я слышу, как ты снова думаешь, – голос Тревора был хриплым ото сна, и грубый тенор отправил всплеск возбуждения в пах Марка. Он посмотрел в пару голубых сонных, но таких завораживающих глаз и решил, что реальная жизнь может подождать еще немного.
– Что скажешь, если прежде чем отправиться в путь, мы воспользуемся этим прекрасным утром? – он просунул руку между ними, взяв в руку твердую, но нежную полувозбужденную плоть Тревора.
– Я хотел сказать, что ты меня измотал вчера вечером, но… – смех в вперемешку со стоном вырвались из горла Тревора, как будто он был застигнут врасплох своим возбуждением. – Кажется, у тебя волшебное прикосновение.
Марк улыбнулся и придвинулся ближе, чтобы мог соединить их члены вместе. Скольжение горячей бархатной кожи в его ладони, стоны удовольствия, вырывающиеся из груди Тревора, отправляли острые импульсы через его нервную систему. Рука Тревора присоединилась к его руке, они оба держали друг друга как один, поглаживая, сжимая, покручивая. Бедра Марка сами по себе двигались под какой-то невидимой властью, когда он наклонился вперед и поцеловал Тревора. Бессмысленно задерживая утренний запах изо рта, он исследовал, пробовал и наслаждался вкусом этого мужчины, который мог легко стать для него наркотиком. Мысль должна была пугать, но вместо этого только увеличивала желание Марка.
Тревор использовал свое тело и свободную руку, опрокинул Марка на спину, затем прервал их поцелуй и, с хитрым блеском в глазах и соблазнительной улыбкой, вытягивая губы и прокладывая дорожку поцелуев, спустился вниз по телу Марка. Рука прошлась по твердой плоскости живота, скользнула в складку бедра и паха, нежно захватывая его мешочек. Марк раздвинул ноги шире и приподнял бедра, чтобы дать Тревору больше возможностей для ласк. Спустившись рукой ниже, Тревор пальцами дразнил, кружась и потирая дырочку, но не вторгаясь в тело, и стон, который вырвался из горла Марка прошелся по его голосовым связкам, как наждачка. Тревор встретил его пристальный взгляд, улыбка расширилась, а затем он наклонился и заглотил член Марка одним быстрым, но сексуальным движением.
Вибрирующий стон Марка превратился в достаточно громкое рычание, эхом отдаваясь от стен. Все мысли ускользали, когда влажное тепло охватывало его чувствительную плоть, дразнящий сильный язык, легкий намек на зубы… Каждый предшествующий этому минет бледнел в сравнении, и для всех тех, которые будут в будущем будет установлена новая планка. Мысль мелькала в глубине его разума, но он никак не мог зацепить ее. Мысль казалась очень важной, но его яйца начали сжиматься, и мир резко сосредоточился на той невероятной точке соединения, где Тревор руками и ртом держал его на краю. Как будто Тревор точно знал, что ему необходимо и как продвигаться дальше, он выпустил изо рта член Марка и всосал одно яичко, тем временем слегка сжимая второе в руке. Конец каждого нерва звенел и искрился.
– Ах, черт… Трев. Остановись.
Тревор послушно прервался, но блеск в глазах Марка подсказывал, что он только потакал ему. Марк оттолкнул его прежде, чем он успел нырнуть вниз, чтобы закончить начатое. Растерянность и разочарование, которые пересекли черты лица Тревора, быстро превратились обратно в игривое удовольствие, когда Марк перевернулся, и его ноги оказались у головы Тревора.
Его пристальный взгляд медленно поднимался по телу Тревора, пока их глаза не встретились, и он приподнял брови.
– Теперь мальчики могут оба участвовать в вечеринке.
– Блестящая идея, – дразнил Тревор, взяв свой член и нежно постукивая им по щеке Марка. – Неудивительно, что ты такой успешный адвокат.
Марк прикрыл руку Тревора, останавливая его движения.
– У меня отличный послужной список.
– В таком случае, – Тревор убрал руку и провел ею по волосам Марка, слегка надавливая на затылок. – Покажи мне, как…
Слова Тревора превратились в бессмысленную рябь, когда Марк, не теряя времени, обхватил губами головку члена Тревора, желая показать ему все, на что он был способен. Тревор отразил его действия, скользкий жар его рта снова поглотил Марка. Он не щадил Марка, быстро возвращая его к краю своим ртом и языком, и на этот раз, аккуратно вводя два длинных, проворных пальца. И на этом все.
Если бы Тревор практически не довел его до края пропасти, Марк был бы смущен тем, как быстро он кончил. Мощный, сотрясающий тело оргазм пронесся через него, казалось бы, без намерения, когда-нибудь закончиться. Его тело дернулось, и он услышал звук своего голоса, но все слова были приглушены до неузнаваемости жесткой плотью, заполняющей его рот. Тревор держал его в горячем плену, пока он полностью не излился, затем мягко отпустил, лаская своим языком ставшую очень чувствительной кожу.
– И влиятельный адвокат побежден художни…
Ох нет, даже и не думай! Марк скользнул пальцем в рот, рядом с членом Тревора, облизывая его, а затем нажал им на сжатое колечко Тревора. И все это до того, как человек успел закончить свое предложение. Марк сосал сильнее, проталкивая палец глубже, выискивая заветную точку. Тревор задохнулся и толкнулся Марку в рот, когда он попал по простате, а затем сладко-горькая жидкость покатилась по его языку и задней части горла. Он проглотил все до последней капли, оставляя себе на память его вкус.
Марк откинулся на спину, и Тревор сделал то же самое. Марк потянулся к руке Тревора, переплетая их пальцы, и Тревор их крепко сжал.
Губы Марка дернулись в улыбке, и он хихикнул.
– Ты что-то говорил о поражении?
Тревор посмотрел на него одурманенным взглядом, говорившим «это по-настоящему был потрясающий секс», что заставило грудь Марка раздуться от удовольствия. Я сделал это.
– Нам может понадобиться повторное слушание, – голос Тревора был хриплым, но обещание послало Марку холодный всплеск посторгазмического блаженства. Это была случайная ночь, и он был взрослым, логичным во всем человеком, который не влюблялся с первого взгляда. Он, конечно, не чувствовал этого и сейчас, но он не мог отрицать, что между ними происходило что-то сильное и осязаемое. Что-то, чего он очень хотел.
Мягкая улыбка сползла с губ Тревора, и слабая складка появилась на его лбу, как будто неприятная мысль пришла ему в голову, и он вскочил с кровати.
– Ну же, – сказал он, беззаботный тон его голоса контрастировал с его выражением лица. Он протянул руку, маня Марка присоединиться к нему. – Давай приведем себя в порядок.
– Я действительно не думаю, что смогу поднять его так быстро, – усмехнулся Марк, но Тревор все равно вытащил его из постели. Он определенно приложит все усилия.
Тревор поднял бровь.
– Я разве говорил о сексе?
– Ведешь меня в душ, где мы будем голые и мокрые, и не будем заниматься сексом? – дразнил Марк. – Это заблуждение.
– Хм… – Тревор, держа его за руку, повел через комнату в ванную. – Разве кто-то недавно не сказал о том, что не в состоянии поднять его так быстро?
– Детали, – Марк наблюдал за игрой мускулов на спине Тревора, когда он потянулся, чтобы включить душ – наклон, растяжение, перекатывание – и Марк не смог устоять и не протянуть руку, чтобы почувствовать под ладонью движение мышц.
– Да, детали, – сказал Тревор. Он повернулся к Марку и поцеловал его с игривым обещанием, пока они ждали, когда вода станет теплой. – Если я буду рисовать тебя, мне нужно изучить твои формы.
Жар взорвался в паху Марка.
– Иисус Христос. Это самая сексуальная вещь, которую мне когда-либо говорили.
– Значит, ты принимаешь душ не с теми людьми, – легкий румянец окрасил щеки Тревора, прежде чем он повернулся, чтобы войти в душевую кабинку и потянуть Марка за собой. Он повернул их так, что Марк оказался под брызгами, и потянулся за мылом, все время удерживая его взгляд. Только когда он начал медленно намыливать Марка, он, наконец, отпустил руку, используя обе, чтобы распространить по телу пену.
Марк стоял неподвижно, наблюдая за Тревором, как он почти с любовью гладил его, убеждаясь, что ни один дюйм Марка не остался без присмотра. Он опустился на колени, чтобы намылить ноги Марка, его пах, его яйца, его член, который от такого особого внимания начал наливаться. Тревор посмотрел вверх и улыбнулся. Нежность в этих глазах ударила Марку прямо под грудину, разбивая в осколки то, что он слишком долго отрицал. Но вкус радости был окрашен чем-то другим… тоской или сожалением. Он не был уверен, чем именно.
Он положил руку Тревору на щеку, а затем провел пальцем по его губам. Тревор приоткрыл рот и засосал палец внутрь. Но это было больше, чем действо, которое поразило Марка так, как он не ожидал – это была забота и почтение, которые Тревор оказывал ему. Как будто Марк был для него кем-то очень значимым.
Одиночество. Вот что это было. Это было чувство, портящее радость и удовлетворение, которые он чувствовал почти с того момента, как накануне вечером Тревор сел за его стол. Компания Тревора сделала пустоту еще более очевидной. Сколько лет он провел в одиночестве? Еще до того, как его мама сказала, что ему пора съехать, Рождество было чем-то страшным, а не с нетерпением ожидаемым. Это время года только усиливало его недостойность и оставляло его в праздничные дни в тоске до тех пор, пока он не мог вернуться к нормальному графику на работе.
– Эй, – голос Тревора вернул его в реальность. – Где ты?
– Я здесь.
Тревор поднялся на ноги и протянул мыло.
– Хорошо, потому что теперь твоя очередь.
– Повернись, Пикассо, – поддразнил Марк.
Тревор поднял брови и повернулся к Марку спиной.
– Ха-ха. Я намного лучше этого халтурщика.
– Хм… – Марк поцеловал Тревора в затылок, а потом ущипнул за ягодицу, вызывая легкий трепет и стон. – Я думаю, ты только что разозлил всю элиту искусства на планете.
– Что такое искусство без незначительных разногласий? – намек на одышку в голосе Тревора заставил Марка улыбнуться.
– Действительно.
Марк провел руками по твердой поверхности спины Тревора, на секунду останавливаясь на ямочках чуть выше его великолепных ягодиц, и скользнул тыльной стороной руки через расселину. Марк только дразнил, что хочет заняться сексом в душе. По большей части. Прямо сейчас, они просто расслабляли и ласкали друг друга, под неостанавливающимся потоком горячей воды… Он не мог представить лучшего способа закончить эту случайную встречу.
И он отказывался анализировать, почему эта мысль заставляла его хмуриться.
***
Тревор отключил звонок и вздохнул, роняя со стуком телефон на стол.
– Не повезло? – спросил Марк, когда он совершенно голый вышел из ванной, вытирая полотенцем мокрые после душа волосы, его оливковая кожа покраснела, и рот Тревора наполнился слюной.
Он облизнул губы и покачал головой, наблюдая, как Марк пересекает комнату и вытаскивает пару спортивных штанов из своей спортивной сумки.
– Аэропорт все еще закрыт, и, по всей видимости, в нем находится более четырех тысяч человек. Сегодня никто никуда не летит, и с тем, что многие уже пытаются перебронировать рейсы домой, даже если взлетно-посадочные полосы откроются завтра, шансы на то, что я попаду на один из них, невелики.
Марк остановился с наполовину надетыми штанами, и тепло в его глубоких глазах заставило сердце Тревора сжаться.
– А завтра Рождество. Мне очень жаль, что ты не сможешь провести его со своей семьей.
– Спасибо, но я не в силах что-либо изменить, – сказал Тревор, надеясь, что его голос не звучал слишком расстроено. Его последнее Рождество, и он не будет с родными.
– За исключением того, чтобы провести его с неким симпатичным незнакомцем? – Марк подвигал бровями, и Тревор не смог сдержать смех.
– За исключением того, – согласился он. Они определенно использовали свое знакомство по максимуму – и не один раз – и у него была тупая, но приятная боль в спине, чтобы свидетельствовать этому. Он мог бы пойти на большее. Нет. Большего быть не может. Никогда.
Выражение лица Марка стало серьезным, как будто он услышал мысли Тревора. Он глубоко вздохнул и открыл рот. Все, что он собирался сказать, остановилось при одновременном стуке в дверь, голосом за дверью: «Обслуживание номеров» и чириканьем мобильного телефона.
Тревор стоял, наблюдая за Марком, который захлопнул рот и только кивнул, прежде чем прервать их напряженный зацепившийся взгляд, чтобы ответить на звонок телефона.
Тревор забрал их тележку с завтраком, поблагодарив и отдав чаевые, а затем начал раскладывать еду на столе. Омлет с беконом, картофельные оладьи, тосты и кофе для Марка; яичные белки, свежие фрукты и вода для Тревора. Пока Марк заканчивал в душе он уже принял свои витамины и лекарства, запивая их несколькими глотками воды, не желая объяснять эту ежедневную смесь. Если бы Марк увидел, он бы, скорее всего, просто предположил, что это витамины.
