Текст книги "Природа жестокости (ЛП)"
Автор книги: Л Х Косвей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Глава 8
Поздним вечером, лёжа в кровати, я брожу по интернету и получаю оповещение, информирующее о том, что кто-то отметил меня на фото в «Фейсбуке», и это не кто иной, как Роберт Филипс. Великолепно! Должно быть, он загрузил фото, которые снял сегодня на пляже. Я избегаю входа в систему как чумы, выключаю свой компьютер и ставлю расслабляющую музыку, так я смогу хоть немного позаниматься йогой в своей комнате.
Через тридцать минут после занятия йогой, мой ноутбук притягивает меня, как наркомана. Сдавшись, я запрыгиваю на кровать и только вхожу в систему, как сразу выскакивают фотки Роберта. Но я игнорирую их, так как есть уведомления о том, что пару дней назад он лайкнул и прокомментировал несколько моих фото. Бог знает, что я здесь найду.
– Господи. Иисусе.
Роберт умудрился собрать все фотографии, где я одна, и больше никого нет в кадре. Большинство из них взяты либо у Саши, либо у бабушки Пенни, у которой есть привычка заполнять фотоальбомы и записывать каждое важное событие, происходящее в нашей семье.
Первая фотка, где Роберт лайкнул меня, с шестидесятилетия моего дяди два года назад. Я сижу за столиком в местном загородном клубе в зелёном платье, а лопнувшие шарики, пустые стаканы и использованные хлопушки валяются вокруг стола. Должно быть, это было поздней ночью. У меня такой робкий и смущённый вид, как и всегда, когда меня фотографируют.
В поле для комментариев Роберт написал: «Здесь ты выглядишь так молодо».
Следующий комментарий Роба к фотке, которую сделала Саша. Прошлым летом мы были на музыкальном фестивале, когда она приезжала навестить меня. Помню, было очень жарко, и на фото я прижимаю бутылку холодной воды к щеке, стоя в толпе полуобнажённых тел. Снимок был сделан с близкого расстояния. Комментарий Роберта состоял из одного слова: «Жарко».
Он имеет в виду «жарко» в смысле я такая или температура?! Уфф. Я чуть не засмеялась, осознав, что Роб написал это просто, чтобы запутать меня. Заключительный комментарий в моем профиле к фото, где я дома на пляже – его сделала моя мама. То самое, про которое Роберт сказал, что я выгляжу «чистенькой», что бы это не значило. Его комментарий звучит так: «Не хочу быть гадким, но я ставлю это себе на заставку».
– Господи, он это серьёзно?
Ничего не могу с собой поделать и пишу ответный комментарий: «Это гадко. Даже не думай этого делать».
Я просматриваю фотографии с пляжа, которые он выложил. Там тонны случайных фото групп загорающих. Одна даже заставила меня рассмеяться – на ней три девушки, но Кара – единственная, кто заметил, что их снимают. Она сняла очки и некрасиво нахмурилась. Роберт заснял её так, что она выглядела ужасно: слегка наклонившись, девушка раздраженно показывала, что у неё свисает животик и, скорее всего, это и было причиной того, почему он выложил фото. Роберт может быть таким мудаком.
И уже есть комментарии к этой фотографии, отправленные час назад.
19:07. Кара Уоллес: «Убери это сейчас же, Роберт!»
19:10. Роберт Филипс: «Зачем мне это делать? Это потрясающая фотография».
Ничего не могу с собой поделать и фыркаю от смеха.
19:13. Кара Уоллес: «Если ты не удалишь это, я загружу все пьяные фотки, где мы вместе, и отправлю всем нашим друзьям. Я даже могу сделать слайд-шоу на «YouTube».
19:14. Роберт Филипс: «Не помню такого, ты – папарацци. Но, пожалуйста. Я – легендарный алкаш».
19:14. Кара Уоллес: «Уфф, ненавижу тебя».
19:18. Роберт Филипс: «Хорошо, где эти фотки? Я жду. Думаю, они просто плод твоего воображения».
19:20. Кара Уоллес: «Успокойся, Роберт».
19:21. Роберт Филипс: «Почему? Боишься, что Гари Фитцсиммонс увидит их?»
Боже мой, как он хитёр. Он ввязал Гари в разговор так, что когда тот войдёт в сеть, то получит уведомление об этом.
19:22. Кара Уоллес: «Хорошо. Давай оставим это. Я тебе ещё всё припомню».
Роберт лайкает её комментарий, но ничего не отвечает. Иногда он может быть таким странным. Дальше идут ещё пара фото Виктора и Джейкоба, корчащих смешные рожицы в камеру, и ещё парочка Саши и Алистера, играющих в фрисби. Затем идут те, где я одна. Их три, где я в разных ракурсах. На одной я сижу на полотенце, а тень от моих ресниц падает на глаза. На другой – я чему-то улыбаюсь за камерой, а на последней – лежу, но фокус больше на моём теле, чем на лице. Меня бросает в жар от стыда, даже когда я просто смотрю на это.
На последней фотографии в альбоме мы сняты вместе. Одной рукой он обнимает меня, а у него на лице широкая приглашающая улыбка. Я отвернулась от камеры, чувствуя себя слегка не комфортно, а мои бледные щёки горят огнём. Я трачу гораздо больше времени, чем нужно, на изучение этого снимка, но меня завораживает то, каким счастливым кажется на нём Роберт. Затем я замечаю новое уведомление о сообщении, которое прислал Роберт в ответ на комментарий к фото в моём профиле о том, что он поставит себе его на заставку.
20:31. Роберт Филипс: «Уже поставил. Ха».
Я ничего не отвечаю, ведь что бы я не написала, он будет наслаждаться этим и явно смаковать разборку с Карой из-за её нелицеприятной фотки. Иногда лучше вообще ничего не делать, когда дело касается социальных сетей. Люди играют во множество игр на этих сайтах – и я сейчас не говорю о «Ферме».
Похоже, мы с Робертом вышли на новый уровень отношений за тот короткий момент, который пережили на заднем сидении его машины, но я всё ещё не совсем доверяю ему. Говорят, старые привычки умирают с трудом. Сложно примирить мальчика с тем мужчиной, которым он является сейчас. Есть некоторые аспекты личности Роба, остающиеся неизменными, но теперь появляются и другие, более зрелые черты, которых я раньше не замечала.
На следующий день они с Сашей рано встают, чтобы навестить своего отца и поужинать с ним. Саша зовёт меня с ними, но я отказываюсь, так как хочу остаться дома, хотя бы на некоторое время. Когда они готовятся к отъезду, я сижу в гостиной в пижаме и ем порезанный ананас из миски. Роберт подходит и садится на подлокотник дивана, пока Саша наверху пытается найти свои ключи от машины.
– Ты видела фотографии, которые я выставил? – спрашивает он, проводя руками по своим ещё влажным волосам.
– Да, – отвечаю я. – Я даже видела ту, которую Кара заставляла тебя убрать. Думаю, ты должен сделать это, Роб. Если у неё есть проблемы с фигурой, то эта фотка может причинить ей боль. Конечно, она не толстая, но я знаю, какими могут быть девочки. Самая маленькая капелька жира, и они считают себя чудовищем.
– Хорошо. Я удалю её позже, – соглашается он, пронизывая меня глазами.
Следует минута молчания.
– Также ты можешь удалить и фото со мной, – добавляю я, нарушая тишину.
– Почему? – спрашивает Роб и кривит рот от любопытства.
– Просто они такие... такие, я не знаю. Они мне не нравятся.
– Думаю, «интимные» – это слово, которое ты ищешь. Они заставляют увидеть себя такой, будто я влюбился в тебя.
– Точно, поэтому удали их.
– Но я влюбился в тебя.
Я проклинаю румянец, который окрашивает мои щёки.
– Ты играешь со мной и не влюблён в меня, как в личность.
Его веселье тает, а выражение лица становится жёстким.
– Я так влюблен в тебя, Лана, как если бы жил под твоей кожей
Я смотрю на Роба, а на его лице нет ничего, кроме абсолютной серьёзности.
В этот момент Саша сбегает по лестнице, звеня ключами от машины и объявляя:
– Я их нашла! Поехали, Роб, ты же знаешь, папа возьмётся за ремень, если мы опоздаем.
– Да, – говорит Роб тихим голосом. – Я прямо за тобой.
И так он и уходит.
Боже мой. Он действительно только что сказал это? Хорошо, что дом в моём полном распоряжении на несколько часов, потому что мне необходимо остаться наедине. Чувствую себя так, будто тренируюсь в пении, чтобы выпустить пар и отпустить свои сдерживаемые эмоции. Через песню у меня как будто выворачивает внутренности наружу, но от этого становится гораздо легче.
Доев ананас, я всё ещё дрожу после заявления Роберта и поднимаюсь наверх, чтобы накинуть что-то из одежды. Моё сердце запуталось от смущения. Открыв шкаф, где я разложила свои вещи, шарю по дну и ищу спрятанную деревянную коробочку с барабанными палочками.
У меня есть такая маленькая странность, я барабаню в такт песне, когда пою. Это единственное, что я могу делать руками, потому что ненавижу просто стоять, и ещё больше не люблю танцевать. Даже если никого нет, кто может меня увидеть, я чувствую себя неловко.
Моя последняя музыкальная страсть – Адам Ант, потому что его песни такие взрывные, что даёт мне множество комбинаций исполнения на своей ударной установке. Плюс – его песни просто весело петь. Видите ли, я не совсем такой музыкальный ненавистник, как Роберт говорит обо мне. Устанавливая свой айпод на док-станцию, я прокручиваю вниз свой список воспроизведения. «Кошелек или Жизнь» – это первая песня, и я делаю звук громче, нажимая «пуск». Затем достаю свои барабанные палочки, пропадая в музыке и ритме.
На следующие несколько часов весь дом становится моей сценой. Я дефилирую вверх-вниз по лестнице и пою во все горло «Don`t Stop Me Now» группы «Queen». Забравшись на кухонный стол, я распеваю «Running up That Hill» Кейт Буш и прыгаю с дивана на кресло, с кресла обратно на диван под рэп Уоррена Джи «Regulate».
Да, мне нравится Джи-фанк, как и любому другому человеку.
«This Ain`t a Scene» группы «Fall out Boy» заканчивается, а дальше следует финальная «Paper Planes» Мии. Пожалуй, самая подходящая весёлая песня для того, чтобы попробовать постучать на своей деревянной коробочке.
В такие моменты, находясь в одиночестве, и мне нечем развлечь себя, лишь мой голос и импровизированный музыкальный инструмент, я чувствую себя намного свободнее. Именно мнение других людей заключает нас в тюрьму, ведь они полны желания не соответствовать таким, какие мы есть. В пустом доме нет никого, на кого нужно производить впечатление, лишь четыре стены вокруг меня.
Когда заканчиваю, я слишком измотана, чтобы вообще думать о Роберте. Я бегу в ванну и расслабляюсь остаток вечера, завернувшись в мягкий флисовый халат. Саша и Роберт возвращаются домой уже поздним вечером. Слышу, как они входят в дом и тихо болтают внизу на кухне.
Несколько минут спустя Саша просовывает голову в мою дверь.
– Привет, малыш, как прошёл твой день?
– Замечательно. Я просто расслаблялась и ничего не делала, – говорю ей, наполовину солгав.
Она входит в комнату, стянув свою обувь, и плюхается на кровать.
– Я сонная от вина, – говорит она, подавляя зевоту.
– Тебе было весело у отца?
– Едва ли. У него под рукой была его новая подружка, которой я даю только двадцать семь лет. Мне пришлось выпить полбутылки вина только для того, чтобы просто терпеть её тощую меркантильную задницу. Ох, и представь себе, её глаза практически вылезли из орбит, когда она впервые увидела Роберта, а потом флиртовала с ним весь ужин. Отец даже не заметил этого, ведь он был слишком занят, критикуя меня за то, что я отдала эту историю о Молли Уиллис другому писателю.
– Ох, – говорю я, и моё сердце замирает, лишь услышав, что кто-то флиртует с Робертом. – Ну, твой отец никогда не был разборчив в подобных вещах. Но я бы не беспокоилась об этом. Я имею в виду, не похоже, что будет огромная разница, если бы это написала ты или кто-то другой.
– Отец не одобряет, если я отказываюсь от возможностей, даже самых маленьких.
Вздохнув, она подкладывает подушку себе под голову.
– Серьёзно, Саша, у тебя удивительная карьера для такой молодой девушки, я даже не могу представить себе – ты работаешь на газету, равноценную дьяволу.
Она смеётся над этим, и на минуту мы замолкаем.
– Ну, – начинаю я, – как Роберт поступил с подружкой?
– Ну, у него хватило ума не флиртовать в ответ, но это было что-то. Но всё равно вся эта ситуация чертовски удручает.
– Что чертовски удручает? – спрашивает Роберт, незаметно входя в комнату.
Увидев меня в банном халате, он ухмыляется и садится с нами на кровать, скинув обувь, как это сделала Саша. В некоторых случаях они так похожи, аж страшно.
– Безостановочные попытки Мелани флиртовать с тобой. Пожалуйста, не притворяйся, что ты не заметил.
– О, я заметил. Жаль, что отец нет.
– Что он вообще делает с этой тёлкой? Я просто не понимаю, – вздыхает Саша.
– Я бы мог подумать о нескольких вещах, – отвечает Роберт, покачивая бровью.
Саша мягко пинает его ногой.
– Э, это отвратительно.
– Отвратительно, но, правда. Мне очень неприятно открывать это тебе, сестрёнка, но наш отец – самец, и всегда был таким.
– Ах! Не хочу это слышать, – вскрикивает Саша, выхватывая подушку у себя из-под головы, и прижимает её к своим ушам.
– Хорошо, хорошо, я больше ничего тебе не скажу, – говорит Роберт, поднимая руки вверх.
Я хихикаю, потому что это правда. Алан Филипс – большой дамский угодник. Полагаю, это то, что Роберту досталось от него.
– Правильно, я потащилась в постель, прежде чем засну здесь, – говорит Саша, вставая и направляясь прочь из комнаты.
Когда Саша выходит из комнаты, внимание Роберта переключается на меня, и от него веет ожиданием.
– Думаю, что я тоже баиньки, – говорю я с большой особо обозначенной зевотой, заползая под одеяло. – Выключи свет, когда будешь выходить, хорошо?
Он хватает меня рукой за ступню, прежде чем мне удаётся полностью спрятаться под одеялом, и ласкает мою голую голень.
Продвигаясь вверх к изголовью моей кровати, Роб дёргает пояс моего халата.
– И что у тебя под ним? – спрашивает он, обводя глазами одетое во флис тело. – Пожалуйста, скажи, что ничего.
– На мне надета моя ночная рубашка, – отвечаю я, отодвигая его руки и затягивая халат на своей талии.
– О, даже лучше, – продолжает Роб, и следующее, что я помню – это его твёрдое тело на моём, а его губы на моей шее.
– О-о-о-о-о-о, – вырывается звук удивления из моего рта.
Роб мягко смеётся в мою кожу, и я становлюсь возбуждённой, покрываясь румянцем.
– Не мог дождаться, когда вернусь к тебе сюда, – шепчет он. – Сними его.
Роберт тянет за концы халата, но я собираю достаточно сил, чтобы остановить его.
– Мы не будем делать этого.
– По-моему, ты придёшь к выводу, что будем, – весело не соглашается он, обхватывая моё лицо своими руками. – Боже, как ты красива.
Я практически задыхаюсь, когда сотни эмоций проносятся сквозь меня, и не могу сдержать их, но мне нужно сопротивляться.
– Это большое противоречие, ведь ты называл меня уродиной, – тихо говорю я.
– Ты никогда не была уродиной. Не говори, что ты поверила во всю эту чушь? Ты есть и всегда была самым симпатичным созданием, которое я знал.
– Что?! – восклицаю я, отодвигаясь от него.– Так ты лгал, чтобы задеть мои чувства?
– Возможно, да.
– Как ты можешь говорить мне это с невозмутимым видом?
Роб садится, изучая моё потрясённое выражение лица.
– Я могу, потому что просто сделал это. Думал, мы оставим прошлое в прошлом, Лана.
– Это прошлое было не так давно, Роберт. А теперь ты говоришь мне, что вся та боль и неуверенность, через которые я прошла, были зря?
– Ну, это было не зря. Во-первых, я ненавидел тебя. Не пойми меня превратно – ты мне не казалась чем-то ужасным, но я все равно ненавидел тебя.
– Почему? Мне всего лишь было двенадцать лет. Я никогда не делала ничего, чтобы причинить тебе боль.
– Да, но ты сделала. Ты украла Сашу. Мне было нужно, чтобы она была со мной, но потом приехала ты, и я остался один. Поэтому я делал то, что сделал бы любой незрелый четырнадцатилетний мальчик – я оскорблял тебя.
– Ты ревновал меня, потому что я украла Сашу? Хм, ладно.
У меня занимает минуту, чтобы привести мысли в порядок. Всегда думала, что неприязнь Роберта была просто случайной, и я не была тем человеком, который ему нравился. Предполагаю, что близнецы очень ревнивы друг к другу, но не думала, что это будет так сильно... что тот, кого оставили без внимания, будет ненавидеть человека, который забрал у него другого.
Он поднимает мою руку и проводит пальцами по моей ладони.
– Через некоторое время это просто стало делом привычки. Я не знал другого способа, чтобы быть с тобой, и поэтому не прекращал делать этого.
Я осторожно вытаскиваю руку из его.
– Это ранило моё сердце всякий раз, когда ты обзывал меня или делал что-то, чтобы испортить мне настроение.
Роб ерошит свои волосы, глядя на меня с обиженным выражением лица.
– Но ты всегда казалась такой неуязвимой. Ты лишь посылала мне ненавистный взгляд и просто уходила.
– Я уходила потому, что не хотела, чтобы ты видел, как я плачу, – шепчу я.
Он открывает рот, образуя круглое «о», и его взгляд встречается с моим.
– Поверила бы ты мне, если бы я сказал, что на самом деле это была форма симпатии?
– Что? – спрашиваю я с тихим меланхоличным смехом.
– Я жил, чтобы насмехаться над тобой и вытащить какую-нибудь реакцию из тебя, независимо от того, какая крохотная она бы не была. Возможно, это просто моя индивидуальность, а, возможно, я просто долбанутый, но мне очень нравились наши стычки. Я считал их бодрящими.
Я снова тихо смеюсь.
– В этом нет никаких «возможно». Ты просто долбанутый.
Он медленно проводит ладонью по моей шее.
– Давай станем долбанутыми вместе, Лана.
– Не сегодня, – вздыхаю я, прогоняя его с кровати.
Он посылает скорбный взгляд на мои губы и встаёт.
– Эй, что это? – спрашивает Роб и берёт с тумбочки сложенный листок бумаги – тот, где я записала подробности вечера открытого микрофона. Вот, чёрт.
Он начинает читать отрывки вслух и несколько раз смотрит то на меня, то на бумагу.
– Ты такой любопытный. Верни его, – говорю я, хватаясь за лист, но мужчина держит его высоко вне моей досягаемости.
– Ты планируешь принять участие в одном из них? – озадаченно спрашивает он.
– Это не твоё дело, – сурово говорю я ему, когда Роб, наконец, возвращает бумагу обратно на тумбочку.
– Так, ты поёшь? Саша никогда не упоминала об этом.
– Саша не знает. Это просто маленькое хобби. И это не значит, что я хочу зарабатывать этим на жизнь или что-то там ещё. Скорее всего, это список того, что нужно успеть сделать в жизни.
– У тебя есть список предсмертных желаний? Это потому что у тебя диабет?
Я громко смеюсь над этим.
– Нет, ты – идиот. Сколько раз я должна тебе говорить? Диабет – это не смертный приговор.
– Это также и не смертный приговор, – возражает Роберт.
– Теперь ты драматизируешь.
– Позволь мне пойти с тобой.
– Э... нет. Весь смысл в том, чтобы там не было того, кто знает меня. Незнакомцы надёжнее. Таким образом, если я облажаюсь, мне никогда не придётся снова увидеть людей из круга зрителей.
– Но мне так любопытно, – скулит он. – Тогда сейчас спой что-нибудь для меня.
– Ни в коем случае. Я не готова.
– Держу пари, ты сексуальная, когда поёшь, – шепчет он, глядя на меня отсутствующим взглядом, будто представляет себе это.
Не могу придумать, что сказать. Ожидаю, что Роб попытается забраться ко мне в постель, но, нет. Вместо этого он идёт к двери.
– Я пойду с тобой на вечер открытого микрофона, так что даже не смей думать о том, что пойдёшь без меня.
– Ты не пойдёшь.
– Да, я пойду, – заявляет Роб, посылая мне поцелуй на ночь, и закрывает дверь.
На следующий день на работе мои нервы напряжены. Я не видела Роберта с тех пор, как мужчина заходил ко мне в комнату прошлой ночью, и всё ждала, когда он объявится. Но его не было. Когда моя смена заканчивается, на какой-то короткий момент я чувствую облегчение, прежде чем понимаю, что должна идти домой, а Роберт может быть там. Чтобы не возвращаться домой, я обедаю в кафе и отправляюсь на прогулку к Уголку Ораторов.
Фарид опять там, и мы некоторое время беседуем. У него с собой газета, и мы просматриваем её, обсуждая истории, которые нас интересуют. Там есть одна о том, как все строительные работы к Олимпиаде разрушают дома людей.
Не знаю, почему я стою и разговариваю с этим парнем. Я ничего о нём не знаю, даже чем зарабатывает на жизнь, но иногда легко нахожу жизненный опыт в общении с незнакомцами. Нет предвзятых представлений, поэтому ты можешь сказать им всё, что хочешь. Это то же самое, что и моя теория о том, что петь для незнакомцев будет легче, чем петь для людей, которые знают меня.
Я добираюсь до дома где-то около шести и, к счастью, Роберта ещё нет. На улице всё ещё довольно солнечно и светло, поэтому я беру одеяло и свою копию «Орестеи» – сборник из трёх пьес древнегреческого драматурга Эсхила, и иду валяться на траве в саду. Первая пьеса – «Агамемнон», одна из моих любимых. Она повествует о возвращении Агамемнона домой с Троянской войны, где его жена собирается убить его в отместку за измену и убийство их дочери в жертву богам. Захватывающая вещь.
Когда я рассказываю людям об изучении древних греков, то у них на лице всегда появляется этот стеклянный взгляд ожидания, что это будет скучно. Имею в виду, что-то из истории скучно, но литература и мифы удивительны. Они изображают человеческую природу во всей её дисфункциональной красе. Так много узнаёшь о людях, просто изучая этот материал.
Я листаю страницы, а нежное вечернее солнце греет кожу моих рук и ног. Я уже почти на половине пьесы, когда слышу мягкий щелчок. Позволив книге упасть мне на грудь, я прикрываю ладонью от солнца глаза и поднимаю взгляд. Роберт стоит надо мной и держит фотоаппарат в одной руке, снимая меня, лежащую на траве.
– Эй! Прекрати делать это! – восклицаю я, чувствуя себя голой, даже, несмотря на одежду.
Роб возится с объективом, держа камеру под странным углом, и продолжает фотографировать меня. У него настолько странный взгляд, будто он поглощён съемкой, что даже не слышит меня. Опустившись на колени, мужчина наклоняется ближе, будто фотографирует мою шею, и я выхватываю фотоаппарат у него из рук.
– Во что ты играешь? – вырывается у меня.
Роб смотрит на меня, как на сумасшедшую.
– Успокойся. Я только сделал несколько снимков, – пытается он успокоить меня, но я не успокаиваюсь.
Наморщив лоб, я убегаю от него и пытаюсь выяснить, как найти те кадры, которые он сделал. В прошлом я пользовалась лишь дешёвыми цифровыми камерами, поэтому с этой сложнее справиться. Должно быть, она стоила как минимум пару штук.
Роберт сидит и даже не пытается забрать у меня камеру, будто хочет, чтобы я увидела дело его рук. Наконец, я добираюсь до них. Первый, похоже, был сделан сверху. Возможно, из окна его спальни? Следующий – поближе, так что я полагаю, кадр был сделан здесь, в саду. После этого всё начинает становиться немного... странно.
Ещё дюжина снимков, но все они лишь маленькие части меня: моё запястье, прядь волос, лежащая на груди, моя лодыжка, мои губы, ресницы, родинка чуть ниже колена. С трясущимися руками я медленно опускаю камеру на одеяло и поднимаю глаза, чтобы встретить взгляд Роберта. Он смотрит на меня и, кажется, совсем не смущается.
– Зачем ты делаешь такие снимки? – шепчу я.
– Потому что мне нравится.
– Они... странные, Роберт.
Его лицо окрашивается лёгким оттенком гнева, когда он говорит:
– Они красивые.
Я безрадостно смеюсь.
– Они заставляют подумать, будто ты хочешь изрубить меня на кусочки.
Роб смотрит на меня, будто я смешная.
– Что? – восклицаю я. – Это так. Пожалуйста, скажи что-нибудь, чтобы доказать, что я не права, потому что прямо сейчас я схожу с ума.
– Мне нравится фотографировать. Это – хобби. Фотография меня расслабляет. Многим фотографам нравится концентрироваться на мелких деталях, Лана. Ты бы не подумала, что это странно, если бы у меня был крупный план цветка или травинки, верно?
– Нет, но это другое.
– Это совсем не другое. Некоторым людям нравится фотографировать природу, некоторым – городские пейзажи. Я фотографирую тела. Ну, чтобы быть точнее, женские тела.
– Ладно.
– Ладно?
– Да, ладно. Я поняла. Но есть одна вещь.
– Какая?
– Пожалуйста, снимай кого-нибудь другого. Я не хочу, чтобы ты фотографировал меня.
– Но ты единственный человек, которого я хочу фотографировать.
В течение нескольких напряженных секунд мы пристально смотрим друг на друга, затем я откашливаюсь и собираюсь с мыслями.
– Ну, прости за это, но не более. От этого мне становится неловко.
Я снова беру камеру в руки. Не знаю зачем, но я пролистываю другие фотографии, которые Роб снял на пляже, и у меня отвисает челюсть. В основном на них я. Снимки были сделаны тогда, когда я даже и не знала, что он был поблизости. Все за прошлую неделю, когда мы жили вместе: вот, я ем яблоко, вот сижу на диване, глядя на свои руки, вот поливаю в саду цветы и так далее, и тому подобное. Не знаю, как ему удалось сделать их без моего ведома, но, полагаю, парню пришлось изрядно поползать. Дрожь пронизывает моё тело.
Поднимаю на него взгляд и вижу во взгляде Роба интерес к себе. Он впитывает мою реакцию, будто она нужна ему больше, чем воздух.
– Я не... – Шепчу я, затихая. – Я не знаю, что сказать.
Роберт массирует свою шею.
– Ты, э-э-э-э, стала чем-то вроде музы.
– Конечно, кажется, это факт, – соглашаюсь я дрожащим голосом.
О. Боже. Несколько снимков меня спящей. Он входил без разрешения ночью в мою комнату. Господи Иисусе.
Я роняю камеру на одеяло. У меня в животе всё переворачивается от стресса. Я всегда мечтала о мире, где Роберт бы интересовался мной. Теперь эта мечта сбылась, но это совершенно не похоже на то, что я ожидала. Чувствую себя отвратительно.
– Тебе нужна помощь, знаешь об этом? – говорю я, смотря ему в лицо, беру книгу и встаю.
– Я не собираюсь их никому показывать, – отвечает он, будто это всё сделает лучше.
Его заявление возмущает меня. В явном недоумении я бросаю в него потрепанную книгу. Она хлопает мужчину по плечу и падает на траву.
– У тебя проблемы. Просто больше не заговаривай со мной, Роберт. Даже не дыши в мою сторону, пока я здесь. И больше никаких фотографий!
Сказав это, я кое-что вспоминаю и стремительно поднимаю камеру с одеяла.
– Что ты делаешь? – немедленно спрашивает он с подозрением в голосе.
Быстро, как только могу, я выбираю все фотографии, сохранённые в его камере. У меня нет достаточно времени, чтобы выбрать только те, на которых я, поэтому удаляю их все. По какой-то непонятной причине лёгкие угрызения совести грызут меня, ведь, хотя я и избавляюсь от фотографий, которые он сделал без моего разрешения, нарушив мою частную жизнь, но такое чувство, будто я разрушаю его искусство. Я быстро отбрасываю эту мысль. Это не искусство. Это вуайеризм в чистом виде.
Роб выхватывает у меня фотоаппарат, неожиданно понимая то, что я сделала.
– Ты удалила их все, – шепчет он в недоумении, прокручивая вверх и вниз, будто это сможет вернуть их.
У меня наворачиваются слёзы.
– Да, и я имела на это полное право.
У него искажается лицо от подавляемого гнева.
– У тебя не было права, – скрежещет Роб зубами, двигая челюстью. – Чёрт возьми, я даже порядком ещё не сохранил их на своем компьютере, Лана.
– Я должна была избавиться от них. Ты снимал меня спящую, Роберт. Это не здорово.
Мое минутное негодование исчезает, и сейчас я просто чувствую себя виноватой.
– Прости, но ты не можешь хранить такие фотографии. Ты... ты просто не можешь.
Роб подходит ко мне и грубо хватает за плечи. Его взгляд настолько выразительный, что я не понимаю, он поцелует меня или даст пощёчину. В конце концов, мужчина не делает ни то, ни другое. Отвернувшись, Роберт резко проскальзывает мимо меня и гордо заходит в дом. А я остаюсь стоять в светлом солнечном саду, пока моё сердце падает в беспокойную темноту.
