Текст книги "Природа жестокости (ЛП)"

Автор книги: Л Х Косвей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– Тебе лучше уйти, – грустно говорю я.

Поднявшись, Роб смотрит на меня, наполовину ласковый и любящий, а наполовину сердитый и раздражённый.

– Это просто полное дерьмо – ты знаешь это, не так ли? Ты пытаешься наказать меня за прошлое? Вот, что ты делаешь?

Я хмурюсь в замешательстве:

– Что? Конечно, нет. Я бы никогда...

– Забудь, – говорит он со злостью, шагает мимо меня и выходит за дверь.

Я долго смотрю ему в след, прежде чем заставлю себя идти в душ.

Позже Саша оказывается третьим лишним между мной и Робертом, так как в метро мы сидим бок о бок, и я чувствую вину перед ней. Её подруга Поппи должна встретиться с нами на стадионе, а до тех пор Саша должна терпеть нас, с трудом игнорируя обоих.

Дорога до стадиона оказывается совсем не такой, как я ожидала. В воздухе стоит неясный гул толпы, двигающейся в одном направлении, витает атмосфера возбуждения и предвкушения праздника. Саша замечает у входа Поппи и бежит встретить её. Эта девушка действительно симпатичная: натуральная блондинка с огромными зелёными глазами. Саша обнимает её, целует в щёку, и моё сердце наполняется нежностью, когда я вижу, что мой лучший друг становится сама собой и не боится показать это всему миру.

– Лана, – слышу, как моё имя срывается с губ Роберта, я отворачиваюсь от Саши и смотрю на него.

– Похоже, здесь все будут сходить с ума. Обещай, что ты будешь держаться рядом со мной, и скажешь, если плохо почувствуешь себя.

Боль в его глазах едва не заставляет меня вздрогнуть. Я испытываю неловкость за то, что раньше с нами произошло.

– Да, хорошо. Спасибо, что приглядываешь за мной.

Он не отвечает, но его взгляд говорит сам за себя. Саша и Поппи присоединяются к нам, и мы обмениваемся приветствиями, прежде чем направиться внутрь. Наши места в зоне для стоячих мест рядом со сценой. Зона уже битком забита, и когда мы, наконец, находим наши места, я замечаю, что это, должно быть, VIP зона, так как людей здесь намного меньше и все одеты в официальные тренировочные костюмы – без сомнения, это спортсмены с игр.

Это единственный случай, когда мне хотелось бы стать выше. Слышу, как на сцене поёт Эмили Санде, но почти ничего не вижу из-за людей, стоящих передо мной. Вместо этого я вытягиваю шею и наблюдаю шоу на гигантском мониторе сверху. Саша и Поппи покачиваются в такт музыке, смеясь и болтая друг с другом. Я смотрю на Роберта и вижу, как он улыбается, и мне с трудом удаётся игнорировать нежные потоки любви в его глазах.

– Поразительно, правда? – вздыхает он. – Прямо здесь и сейчас мы становимся свидетелями истории, мой маленький рыжик.

– Поразительно и потрясающе, – соглашаюсь я, поворачиваясь, чтобы охватить взглядом весь стадион и тысячи людей в нём.

Он смеется:

– Ты слишком милая.

Я показываю ему язык и возвращаюсь к шоу. Радостное возбуждение, царящее здесь, поднимает мне дух, а вскоре мы с Робертом поём хором и танцуем под музыку, забыв на время наши разногласия. Группа «Мэднесс» исполняет на сцене песню «Наш Дом», и все вокруг им подпевают. Мгновение спустя чувствую, как он обвивает мою талию своими сильными руками.

Одеколон Роберта заполняет воздух, а его грудь прижимается к моей спине.

– Я не смог удержаться, – говорит Роб мне в ухо, перекрывая музыку.

У меня не хватает духу отбросить его руки, и в его объятьях, я позволяю Робу держать меня.

– Хочешь пить? – спрашивает он.

– Немного.

– Я принесу воды, хорошо?

– Хорошо.

Роб ненадолго оставляет меня и возвращается с двумя пластиковыми стаканчиками ледяной воды. Я делаю большой глоток, не представляя, сколько мне потребуется. С трудом понимаю, что сейчас на сцене «Pet Shop Boys», но не могу сосредоточиться ни на чём, кроме Роберта, как он пьёт воду, как движется его горло, и как капля воды стекает по шее. Когда Роберт заканчивает пить, мы ещё долго смотрим друг на друга.

По его взгляду кажется, что он вспоминает и прокручивает в голове каждое наше соитие. Честно говоря, я заливаюсь румянцем. Роберт вытирает каплю со своей шеи. Я опускаю глаза, и под его хихиканье, обращаю внимание на сцену.

– Ты там что-то можешь увидеть? – хрипло спрашивает он.

Я наклоняю голову и пожимаю плечами.

– Немного.

– Иди сюда. Можешь сесть мне на плечи. Так тебе откроется самый лучший вид.

Я смотрю на него, сомневаясь.

– Тебе не будет неудобно?

Роб цинично поднимает бровь.

– Лана, в зале я поднимаю вес гораздо больше, чем ты. Давай, залезай.

Он наклоняется так, что его плечи оказываются достаточно низко, и я могу забросить на него ноги. Взявшись за его правое плечо, я поднимаю одну ногу, но не успеваю опомниться, как Роберт затягивает меня себе на плечи, встаёт, и оказываюсь в воздухе. Я нервно вскрикиваю, и в страхе сжимаю бёдра вокруг его шеи. Всегда знала, что Роберт довольно высокий, но находится на такой высоте дико страшно.

– Тебе лучше не ронять меня, – говорю я с тревогой.

– Я о таком даже не мечтал, – мурлычет он, кладя руки на мои ноги и удерживая меня на месте.

Спустя некоторое время я полна восторга от того, сколько можно увидеть с этого места, и полностью погружаюсь в представление. Чуть позже Роберт слегка поворачивает голову, и чувствую его щетину внутренней стороной бедра. Ощущаю покалывание практически каждого волоска по пути к своему лону. У меня перехватывает дыхание, и я вижу, как глубоко Роб дышит.

– Прости, – говорит он, – небольшой спазм в шее.

Ещё бы.

– Я лучше спущусь.

– Нет, – отвечает он, сжимая мои колени. – Не двигайся. Я никогда не чувствовал себя более счастливым, чем сейчас, находясь между женских ножек.

Его голос становится ниже, от чего я ощущаю вибрацию внизу живота. И вдруг меня словно ударяет под дых. Я понимаю, насколько моё поведение было ужасным, когда позволила Роберту прикоснуться ко мне, зная, что ни к чему хорошему это не приведёт, ведь к концу вечера это всё закончится. Я поступаю с ним очень жестоко, даже не осознавая этого.

Прежде чем Роб успевает что-либо сделать, я с трудом спускаюсь с его плеч.

– Я должна извиниться, Роберт. Прости, если у тебя создалось какое-то неправильное впечатление.

– Лана, заткнись, – говорит он, обхватывая ладонями моё лицо.

Я отодвигаюсь, чтобы он не смог до меня дотронуться.

Саша и Поппи не обращают на нас внимания и сходят с ума по Энни Леннокс, которая двигается вокруг сцены на огромном сооружении, а вокруг всё чёрно-красное и невероятно эффектное.

– Вероятно, мне не стоило приходить сюда, – говорю я, мучительно глядя на него.

– Ты слишком много думаешь, – возражает он, пытаясь подойти ближе, но я всё равно отхожу.

Внезапно, я чувствую себя, словно в клетке. Вокруг слишком много людей. Повсюду ощущаю присутствие Роберта, и мне нужно приложить усилия, чтобы убраться отсюда.

Не говоря ни слова, я поворачиваюсь на пятках и пробираюсь через толпу. Роберт бежит за мной, крича моё имя, но вскоре я исчезаю среди людей и больше его не слышу.

Глава 19

У меня уходит целая вечность, чтобы выбраться со стадиона. По пути встречается слишком много охраны и обычных людей. В конце концов, я достигаю выхода, вдыхаю полной грудью и продолжаю отчаянно быстро двигаться прочь от стадиона, чувствуя, что вот-вот сойду с ума. Внезапно обнаруживаю, что стою на незнакомой улице, пытаясь выровнять дыхание, как вдруг мимо меня проносится машина.

Я вглядываюсь в свет фар, мои глаза застилают слёзы, а голова начинает кружиться. Мне нужно поймать такси, чтобы поехать домой, поесть и немного отдохнуть.

– Лана! – слышу я крик Роберта, поворачиваюсь и вижу, что он бежит ко мне с другой стороны улицы.

Я не в состоянии встретиться с ним лицом к лицу, и поэтому снова начинаю идти.

– Чёрт возьми, во что ты со мной играешь? – кричит Роб, приближаясь ко мне.

Секунду спустя он хватает меня за руку и заставляет остановиться на ходу.

Я пытаюсь дышать медленно и спокойно ему говорю:

– Отпусти меня, Роберт. Я не могу быть с тобой.

– Почему? Почему ты с таким упорством усложняешь то, что должно быть простым?

– Потому что на самом деле всё сложно. У нас с тобой абсолютно разные понятия о сложности. Просто я... быть с тобой – не очень хорошая идея. Всё это только ранит, делает меня больной и слабой. Возвращайся на стадион. Я поймаю такси и поеду домой.

Прежде чем он что-то отвечает, я замечаю свободное место в пробке. Видимо там такси съезжает с дороги, поэтому я двигаюсь ему навстречу.

– Пожалуйста, не уходи от меня, – отчаянно говорит мне Роберт.

Я прохожу уже половину пути, когда мужчина хватает меня за запястье в попытке развернуть. Пытаясь вырваться, не замечаю, что пробка снова двигается. Сигнал огромного грузовика бьёт по моим ушам, я бросаю взгляд в сторону и вижу, что машина всего в нескольких футах от нас. Как раз перед столкновением я с силой отталкиваю Роберта с дороги, и мы падаем на тротуар, а я оказываюсь сверху.

– Чёрт, – пыхтит он, осознавая, что едва не убил нас.

Случившееся заставляет меня рассмеяться.

– Видишь! Да ты, чёрт возьми, не можешь даже о себе позаботиться. Ты такой безответственный. Нас чуть не сбили!

– Извини, Лана. Я даже не подумал об этом. Пожалуйста, давай просто пойдём домой и там поговорим.

С трудом поднявшись на ноги, я вытягиваю руки, чтобы отгородиться от него.

– Не надо, Роберт. Просто не надо, хорошо?

Его погрустневший взгляд в одно мгновение заставляет меня пожалеть о том, что грузовик нас так и не сбил. По крайней мере, мы бы избавились от страданий. Он продолжает сидеть на дороге, а я перехожу дорогу в безопасном месте и, в конце концов, добираюсь до дома.

Проснувшись рано утром, я в срочном порядке начинаю собираться, чтобы поскорее покинуть этот дом. Слышала, как Саша и Роберт громко разговаривали около часа ночи, но никто из них так и не вошёл ко мне в комнату. Думаю, Роберт уже объяснил сестре, почему я ушла. Не могу даже вообразить, что он чувствует. Хотя, наверное, могу, ведь я чувствую то же самое.

Это пройдёт.

Должно пройти.

Я одеваюсь и пакую вещи, планируя остаться так долго, насколько это возможно.

Долго брожу по Британскому Музею, разглядывая картину с изображением Медеи, и думаю о том, как её муж Ясон покинул Медею ради принцессы по имени Главка. Она отомстила им, послав Главке в качестве подарка платье, покрытое ядом, из-за чего принцесса погибла. Затем Медея убила их с Ясоном детей. Раньше я часто удивлялась тому, как она могла быть такой бессердечной, а я сама никогда бы не была такой чёрствой. Теперь я понимаю, какого это. Конечно, я ни за что не буду её оправдывать, но теперь догадываюсь, почему женщина это сделала. Чувствую себя бесчувственной всего лишь из-за того, что сдерживаю свою любовь к Роберту.

Бесчувственная и эгоистичная, но отчаянно жаждущая жить.

Всегда есть причина жестокости, и неважно, большая она или маленькая.

После ленча я иду в Уголок Оратора и с радостью замечаю там Фарида, который стоит на своём обычном месте, только в этот раз курит не сигару, а сигарету. Он кивает мне в качестве приветствия, но мы не заговариваем. Возможно, мужчина замечает мой задумчивый взгляд, по которому понимает, что я глубоко погружена в свои мрачные мысли.

Между дебатами возникает временное затишье, и безмолвие прерывается лишь тихим ворчанием и разговорами. В этой тишине я вижу для себя хорошую возможность поделиться мыслями, что переполняют мою голову. Чувствую, если я не поделюсь ими, я просто взорвусь. Как во сне, я встаю перед собравшимися и начинаю говорить, но мой голос такой низкий и неуверенный.

– Я… я хочу поговорить о жестокости.

Осторожно оглядываюсь и с удивлением понимаю, что никто меня даже не слушает. Прочистив горло, я продолжаю.

– То случайное добро, которое вы совершаете каждый день, но даже не задумываетесь об этом, и более серьёзные поступки, те, на которые вы не обращаете внимания, постепенно приводят Вас к безумию. Иногда жестокость может быть милосерднее. Как террорист-смертник, вы все продумываете и убеждаете себя, что причины для этого великодушны и оправданы. Но получается настолько иронично, что после всех страданий и раздумий выбранная Вами месть окажется случайной. Вы заходите в толпу людей, которых даже не знаете, и нажимаете красную кнопку, или же начинаете беспорядочно стрелять, не заботясь, кто попадет под обстрел – и делаете это так долго, пока не попадете в кого-нибудь. Никакие политические и религиозные причины в мире не сравнятся с нуждой открыть свои чувства и достать их из себя. Когда кажется, будто тебя съедят заживо, если ты не сделаешь хоть что-то, чтобы успокоить это пламя внутри себя.

Я прерываюсь, обводя взглядом толпу, и понимаю, что завладела вниманием не меньше трети собравшихся. Фарид заинтриговано смотрит на меня, продолжая попыхивать сигаретой. Глубоко вздохнув, я продолжаю:

– Жестокость редко забывается. Вы ощущаете это ещё ребенком. Кто-то забирает вашу игрушку или бездумно пинает ваш песочный замок. Красивый мальчик входит в вашу жизнь, он видит то, что ему не нравится или не понимает, и старательно пытается показать, как он Вас ненавидит, постоянно отдавая себе полный отчет в пороках, которые вызывают эту ненависть. Потом Вы становитесь старше и мудрее, но не забываете эту жестокость. Не можете её забыть, потому что нет ничего сильнее и осязаемее в человеческом мозгу, чем память о дурном обращении. И чувствуете унижение из-за этого. Вы зацикливаетесь на этом человеке и задаетесь вопросом: «Почему так произошло? Почему с Вами так поступили? Стоящая причина или нет?» Может, это то же самое, если бы кому-нибудь не понравились Ваши волосы или рисунок губ. Или может быть, Вы настолько несовершенны, что это нельзя проигнорировать – люди просто обязаны ткнуть Вас носом в эти маленькие недостатки и отметить каждую деталь несовершенства. Поэтому жестокость так сложно простить. Эти воспоминания, за которые Вы так упорно держитесь, словно камень, привязанный к рукам. Они тащит Вас вниз, говоря, что Вы не можете просто взять и отпустить обиду. Вы не можете и не должны прощать того, кто причинил Вам зло, потому что если это сделали в первый раз, то сделают снова, правда? Невозможно ведь изменить фундаментальные аспекты личности. Но затем приходят сомнения. Вы сравниваете ребенка, который был жестоким раньше, с взрослым, который таким уже не выглядит, и спрашиваете себя: «Может, он изменился, и это была просто юношеская глупость? Возможно, они возникли в человеке, который изначально заслуживает прощения?» А потом Вы осознаете, что жестокость – это лишь симптом более глубоких причин. Вам хочется простить его, потому что причина, по которой тот мальчик обидел Вас, всё-таки была. Мальчик, разрушивший замок, был растерян и смущен, и с ним точно также обходился отец, который привил ему эти сомнительные ценности. Он понятия не имел, что делать с чувствами внутри него, поэтому ему пришлось дать им выход. Или, может, вы – девушка, понимающая, что её отец никогда не примет правду, скрытую от него маской благополучия. Поэтому Вы прячетесь, живете во лжи и терпите жестокость родителя, который просто не может раскрыть глаза и признать Вас такой, какая есть. Вы можете быть поп-звездой, достигнувшей славы и теперь живущей, словно в сказке, но осознаете, что реальность – это далеко не сказка. Вы замечаете в воде, по которой ходите, акул, а они ждут, пока упадет хоть одна капля вашей крови, пока Вы не обнаружите хотя бы один крошечный недостаток, и тогда они смогут начать охоту. Неважно, какую форму принимает жестокость, но она часто порождает сожаление. Это чувство раскаяния, когда Вы начинаете жалеть, что поступили так, а не иначе. Жалеете, заставив любимую девушку думать, что Вы ненавидите её. Жалеете, сказав дочери, что не примете её, пока она не подчинится Вашей воле. Жалеете о написанной истории, которая толкает эту поп-звезду к краю и принуждает её расстаться с жизнью. И твердите себе, что, хотя кто-то, обокрав Вас, тоже поступил жестоко, Вы никогда не должны опускаться до их уровня и пытаться украсть что-то у них. Теперь Вы понимаете, что, в сущности, жестокость – это замкнутый круг. Кто-то причиняет боль, и она начинает распространяться, становится всё больше и больше, пока не превратится в петлю. Отец причиняет боль сыну, сын – девушке, девушка отвечает тем же, и я уверенна, что сын вернет всё это отцу. Но может, это и неправда, потому что даже когда тот парень был преисполнен ненавистью к Вам, Вы не испытывали к нему таких же чувств. Должно быть, просто защищались, верно? Но Вы вглядываетесь, оцениваете собственные действия и делаете поразительное открытие, что что-то в структуре жизненного порядка поменялось. Внезапно, сила меняется, и Вы становитесь тем, кто причиняет боль другому. Вы – тот, кто всегда считал себя жертвой жестокости и ничего более, превратились в преступника. Вы всматриваетесь в свою жизнь и понимаете, что Ваш страх стал причиной разбитого сердца. Оглядываясь в прошлое, понимаете, что именно Вы были причиной страданий, хоть и не осознавали этого. Ваша болезнь заставила семью волноваться и переживать за Ваше здоровье. Иногда Ваша жестокость была пассивной только из-за факта Вашего существования, потому что Вас хотела девушка, но знала, что не сможет получить желаемого. И парень хотел того же, но Вы тоже были ему недоступны, ведь невозможно было простить его прошлую ненависть. Возможно, если бы Вы не были такой робкой, осторожной и слабой, остальным было бы проще преодолеть воздвигнутые Вами барьеры. Может, Ваше стремление спрятаться было жестоким по отношению к тем, кто хотел, чтобы Вы раскрыли свою душу. Думаю, я просто хочу сказать, что жестокость – это неотъемлемая часть нашей души. Вы можете просмотреть историю, изучить страницу за страницей, и даже, если это не лежит на поверхности, жестокость там есть всё равно, она коварно отравляет любого, кто имеет к ней отношение. Словно вирус, она растет и простирается всё дальше, иногда даже превращается во что-то другое, например, страх, месть или использование в своих целях. Но, в конце концов, в нашем замысле возникает трещина и, кажется, единственный способ искупить вину – прекратить любое взаимодействие с людьми. И перед нами встает затруднение, потому что жизнь без человеческого общения – это не жизнь.

С последними словами мой голос становится всё тише и тише, а затем я полностью замолкаю и ощущаю, словно говорила, не переводя дыхания. Постепенно осознаю, что слезы стекают по моему лицу. Я смотрю на дюжины глаз, уставившихся на меня, и чувствую, как подступает страх. На мгновение мне кажется, что я совсем одна, и словно сумасшедшая, строю теории сама с собой. Фарид начинает хлопать, и к нему присоединяются остальные, а вскоре ко мне начинают подходить люди, спрашивая о рассказанной речи, и просят детально разобрать её по пунктам.

Но я не могу дать им того, что они просят. Теперь понимаю, что имел в виду Фарид, когда говорил о Дэвиде Кемероне. Он просто хотел высказаться и оставить свои слова здесь. Иногда чрезмерный анализ убивает подобные желания. Поэтому я говорю окружающим, что мне очень жаль, но нужно идти.

Как в трансе я иду к станции метро, чтобы уехать домой. Никогда бы не подумала, что я смогу найти слова и выразить мысли, крутившиеся у меня в голове. Это был момент моего прозрения. Знаю, для чего нужны были все эти слова. Я не просто пыталась прояснить свои чувства к Роберту, а составляла теорию. Тезис.

Может, сумасбродство и разбитое сердце этим летом были не напрасны. Возможно, мне предназначено пройти через всё это, чтобы я смогла увидеть большую картину и осознать, о чем я действительно буду писать свою диссертацию – «Природа жестокости».

Исследование круговорота жестокости в реальной жизни позволило мне понять его природу в мифологии, которую я изучаю.

Я могу понять, почему Медея убила своих детей. Почему Афина превратила волосы медузы в змей и сделала её красивое лицо настолько уродливым, что все, кто его однажды увидел, превращались в камень. Почему король Лай хотел убить своего сына Эдипа, чтобы пророчество, согласно которому мальчик убьёт короля, не исполнилось. Ни одна из этих причин: месть, ревность, отвращение и страх – их не оправдывает. Они реальны, запутаны и жестоки, в точности, как и люди. Сейчас я понимаю это.

Когда приезжаю домой, Саша загорает в саду. Я сажусь рядом с ней на траву, не заговаривая первой.

– Думаю, мне нужно домой, – мой шёпот нарушает тишину.

Прикрыв глаза рукой, она грустно смотрит на меня и спрашивает:

– Это из-за Роберта?

Я киваю, не в силах сказать что-либо ещё из-за душивших меня слёз.

– Я чувствовала, что всё к этому идет, ещё с вашего разрыва. Ваши чувства были такими сильными, а затем – пуф! – и всё исчезло.

– Да, – говорю я тонким голосом.

Я срываю ромашку по самый корень и начинаю перекатывать её между большим и указательным пальцами, наблюдая, как чудные белые лепестки кружат в воздухе.

Спустя некоторое время Саша объявляет:

– Я сегодня уволилась.

Я изумленно смотрю на неё.

– Ты? Почему?

– Работа не делает меня счастливой. Ты это знаешь. Но, самое главное, мне предложили другую работу.

– Неужели! Это здорово, Саша. Что за работа?

– Журнал о культуре, здесь в Лондоне. Я буду вести колонку о местных выставках и тому подобное, – отвечает она, поворачиваясь ко мне и широко улыбаясь.

– Это всего лишь небольшие публикации, а зарплата не покроет и половины той, что была в «Майле», но, думаю, мне хватит и этого.

– Я так рада за тебя, – мягко говорю я.

Подруга с любопытством смотрит на меня.

– Знаешь, ты никогда не рассказывала, почему порвала с Робертом.

Я хмурюсь. Мне не нравится то, куда она пытается завести разговор.

– Это одна из тех вещей, о которых не хочется говорить. Слишком свежи воспоминания.

– Ну, это можно понять, – говорит она, поднимаясь. – Если как-нибудь захочешь поговорить, я вся во внимании. Определённо, я никогда не видела, чтобы мой брат так страдал из-за девушки, – она замолкает и выдыхает воздух. – В любом случае, я собираюсь заказать ужин. Чего бы тебе сегодня хотелось?

Заняв её место под солнышком, я с трудом пытаюсь улыбнуться и выкинуть Роберта из головы.

– Удиви меня.

Этим вечером Роберт не приходит домой. Не могу с точностью утверждать, что ему очень плохо и он не может видеть меня, или потому что снова пассивно-агрессивный. Я звоню маме и сообщаю, что скоро приеду домой. Даже не пытаясь скрыть своё ликование, она настолько счастлива, что даже не спрашивает, почему я возвращаюсь домой, ведь ей никогда не нравилась моя идея поехать в Лондон. Я бронирую билет на самолет на завтрашний вечер и начинаю собираться. Затем звоню Алистеру и сообщаю, что не вернусь в ресторан, но он не слишком огорчён, так как через пару недель я бы всё равно ушла.

Саша отпрашивается с работы на несколько часов, чтобы отвезти меня в аэропорт. Когда настаёт время уезжать, я уныло прощаюсь с домом, эгоистично радуясь тому, что Роберт так и не показывается. Полный разрыв будет самым простым выходом для нас обоих.

К сожалению, как только Саша кладёт сумки в багажник, Роберт появляется на дорожке к гаражу. Выйдя из своего «Мерседеса», он встаёт перед нами и почёсывает шею ключами.

Его красивые глаза за завесой грусти останавливаются на мне.

– Уезжаешь?

– Да, думаю, так будет лучше, – мягко говорю ему я.

– Так не будет лучше, – констатирует он, но в его словах нет злости, лишь горестная покорность.

– Жаль вас прерывать, но если мы не поедем прямо сейчас, то ты, детка, опоздаешь на самолёт, – говорит Саша, зажигая сигарету и затягиваясь.

Я смотрю на неё, но ничего не говорю. Взглянув на меня и Роберта, она смущённо кивает и проскальзывает на водительское сидение.

– Полагаю, не в моих силах изменить твоё решение, – говорит Роберт.

Я трясу головой и не нахожу подходящих слов.

Роб глубоко вздыхает, и вот уже стоит передо мной, заключая в прощальные объятия, и держит меня так, словно не хочет отпускать.

– Я буду скучать по тебе, Красная Шапочка, – шепчет он, вдыхая аромат моих волос.

– Я тоже буду скучать, Роберт.

Отстранившись, мужчина обхватывает мои плечи тёплыми руками и разглядывает меня с натянутой улыбкой.

– До следующего раза, а?

Не могу сдержаться и мягко улыбаюсь ему.

–До свидания, Роберт.

Его непринуждённая улыбка исчезает.

– До свидания, Лана.

Я забираюсь в машину и наблюдаю, как Роб стоит на подъездной дорожке и смотрит нам вслед.