Текст книги "Вербное воскресенье"

Автор книги: Курт Воннегут-мл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ИНТЕРВЬЮЕР: Где сейчас работает Нокс Бергер?

ВОННЕГУТ: Он литературный агент. Он, собственно, представляет моего сына Марка.

ИНТЕРВЬЮЕР: А Литтауэр и Уилкинсон?

ВОННЕГУТ: Литтауэр скончался около десяти лет назад. Кстати, он был полковником в эскадрилье «Лафайет» – в 23 года! – и первым летчиком, атаковавшим окопы на бреющем полете. Он был моим наставником. Макс Уилкинсон сейчас на пенсии, живет во Флориде. Он всегда стеснялся своей профессии. Когда незнакомые люди спрашивали его о работе, Макс отвечал, что выращивает хлопок.

ИНТЕРВЬЮЕР: Сейчас у вас есть наставник?

ВОННЕГУТ: Нет. Староват я, наверное, для наставлений. Все, что я сейчас пишу, идет в печать без обсуждений с моим издателем, который младше меня, с редакторами, вообще ни с кем. Я не могу писать для сестры, она умерла. Внезапно в моей жизни открылось столько вакансий…

ИНТЕРВЬЮЕР: Вы чувствуете себя канатоходцем без страховочной сети внизу?

ВОННЕГУТ: И без шеста-балансира. Иногда мурашки по телу бегают.

ИНТЕРВЬЮЕР: Вы хотели бы что-нибудь добавить?

ВОННЕГУТ: В школах и кинотеатрах на дверях крепят специальные длинные полосы. Это на случай паники – если нажать на полосу, двери распахиваются.

ИНТЕРВЬЮЕР: Да.

ВОННЕГУТ: Большую их часть производит фирма «Вон Дюприн». «Вон» – от Воннегута. Один мой родственник давным-давно оказался в чикагском театре «Ирокез» во время знаменитого пожара, после чего вместе с двумя товарищами изобрел этот механизм. «Ирин» от Принца. Кто такой «Дю», я забыл.

ИНТЕРВЬЮЕР: Ничего.

ВОННЕГУТ: Я еще хотел сказать, что юмористами часто становятся младшие дети в семье. Когда я был самым маленьким ребенком за столом, я нашел единственный способ привлечь к себе внимание – насмешить всех. Мне пришлось учиться. Я внимательно слушал радиокомиков, учился придумывать шутки. Теперь, став взрослым, я пишу книги – мозаики из шуток.

ИНТЕРВЬЮЕР: У вас есть любимые шутки?

ВОННЕГУТ: Мы с сестрой спорили, какая шутка самая смешная в мире – после выхода в платяной шкаф, конечно. Когда мы работали вместе, у нас получалось быть почти такими же смешными, как Лорел и Харди. Книга «Балаган», собственно, об этом и рассказывает.

ИНТЕРВЬЮЕР: Вы с сестрой договорились в конце концов?

ВОННЕГУТ: Да, мы сошлись на одной шутке. Но ее трудно показать вот так, на пальцах.

ИНТЕРВЬЮЕР: А вы попробуйте.

ВОННЕГУТ: Хорошо, только вы не будете смеяться. Никто не смеется. Это шутка «Двух черных ворон». «Две черные вороны» были двумя белыми парнями, выступавшими в негритянском гриме, их персонажей звали Моран и Мак. Они записывали свои сценки на грампластинки – диалоги двух ленивых негров. Так вот, один из них говорит:

– Мне вчера приснилось, что я ел байковые печенья.

Второй спрашивает:

– И что?

– Проснулся, гляжу – одеяла нет, – отвечает первый.

ИНТЕРВЬЮЕР: А-а…

ВОННЕГУТ: Я же сказал, вы не будете смеяться.

ИНТЕРВЬЮЕР: Мне кажется, вы предпочитаете Лорела и Харди Чаплину. Я прав?

ВОННЕГУТ: Я безумно люблю Чаплина, но между ним и аудиторией слишком большая пропасть. Он слишком явно гениален, в своей области он просто Пикассо, и это меня пугает.

ИНТЕРВЬЮЕР: Вы еще будете писать рассказы?

ВОННЕГУТ: Возможно. Я написал, как мне казалось, последний рассказ лет восемь назад. Харлан Эллисон делал сборник рассказов и попросил меня поучаствовать. Рассказ назывался «Большая звездная ебля». Кажется, я первый писатель, который вынес слово «ебля» в заглавие. Речь там шла об отправке к Андромеде космического корабля с боеголовкой, полной спермы. Мне это напомнило о моем хорошем индианаполисском друге, единственном друге из Индианаполиса, который у меня остался, – об Уильяме Фейли. Когда началась Вторая мировая война и все сдавали кровь, он удивлялся, почему вместо крови нельзя сдать кружку спермы.

ИНТЕРВЬЮЕР: Если бы ваши родители не разорились, чем бы вы сейчас занимались?

ВОННЕГУТ: Я был бы архитектором в Индианаполисе, как мои дед и отец. Я был бы счастлив. Мне до сих пор жаль, что этого не случилось. Забавно: один из лучших местных молодых архитекторов живет в доме, который построил мой отец для нашей семьи в год моего рождения – 1922-й. Мои инициалы, инициалы брата и сестры до сих пор украшают маленькие витражные окошки входной двери.

ИНТЕРВЬЮЕР: То есть у вас есть о чем ностальгировать?

ВОННЕГУТ: Да. Когда я приезжаю в Индианаполис, в моей голове вертится один и тот же вопрос: «Где моя кровать, где моя кровать?» И если город посещают призраки моего отца и деда, они, наверное, гадают, куда делись построенные ими здания. Центр города, где стояло большинство их домов, был превращен в парковки. Они, наверное, гадают, куда делось большинство их родственников. Они выросли в огромной семье, которой больше нет. Я захватил лишь самый кусочек этой большой семьи. И когда я учился в Чикагском университете и слушал лекции декана кафедры антропологии Роберта Редфилда про общину, которая, по сути, являлась стабильной, изолированной большой семьей, мне не нужно было дополнительно объяснять, насколько это прекрасно.

ИНТЕРВЬЮЕР: Что-нибудь еще?

ВОННЕГУТ: Да. «Балаган» стал первым американским романом, который полностью перешел на метрическую систему. Никто этого не заметил, поэтому мне приходится самому себя хвалить.

ИНТЕРВЬЮЕР: А кроме этого?

ВОННЕГУТ: Я недавно открыл для себя писательскую молитву. Я слышал про молитвы для моряков, королей, солдат и так далее, но никогда не слышал о молитве для писателей. Мы можем об этом упомянуть?

ИНТЕРВЬЮЕР: Разумеется.

ВОННЕГУТ: Она была написана Сэмюелем Джонсоном 3 апреля 1753 года, в день, когда он подписал контракт на составление первого полного словаря английского языка. Он молился за себя. Не знаю, может, 3 апреля стоит отмечать День писателя? Вот эта молитва: «Господи! Ты, кто поддерживал меня, помоги мне в трудах моих и в сем нелегком предприятии; и когда силы покинут меня, в день последний, во имя сего произведения, доверенного мне, помилуй меня, ради Иисуса Христа. Аминь».

ИНТЕРВЬЮЕР: Он явно хотел нести свой талант так далеко и быстро, как только мог.

ВОННЕГУТ: Да. Он тот еще был халтурщик.

ИНТЕРВЬЮЕР: А себя вы считаете халтурщиком?

ВОННЕГУТ: Отчасти.

ИНТЕРВЬЮЕР: А именно?

ВОННЕГУТ: Я дитя Великой депрессии.

ИНТЕРВЬЮЕР: Понятно. И последний вопрос. Будь вы комиссаром Соединенных Штатов по печати, что бы вы сделали, чтобы облегчить нынешнюю плачевную ситуацию?

ВОННЕГУТ: У нас нет недостатка в превосходных писателях. Нам не хватает надежной массы читателей.

ИНТЕРВЬЮЕР: И?

ВОННЕГУТ: Я бы предложил, чтобы все безработные писали изложения по прочитанной книге, прежде чем получат свое пособие.

ИНТЕРВЬЮЕР: Спасибо.

ВОННЕГУТ: И вам спасибо.

ЗНАКОМЦЫ

Из журнала «Политикс тудэй», январь – февраль 1979 года.

«Кому в Америке жить хорошо?» – любил допытываться мой отпрыск, вступивший в подростковый возраст, детский эквивалент менопаузы. Тогда я молчал, хотя знал ответ. Он актуален и сегодня: Уильяму Ф. Бакли-младшему. У меня в руках его пятнадцатая книга, сборник из ста тридцати с чем-то произведений, опубликованных (за одним интересным исключением) с 1975 года. Норман Мейлер называл себя одним из самых «скоростных» писателей. Бакли работает быстрее его раза в два минимум. Он, по собственному признанию, может написать колонку за двадцать минут, в год их выходит сто пятьдесят, плюс книга и множество обзоров, речей и статей, не считая телевизионных заставок. Собранные здесь вещицы безупречны – не только в части невероятного счастья (Мейлер ему тут, безусловно, не конкурент), но и как образцы остроумной комедии и отличного английского.

Он умелый моряк и лыжник, а также полиглот, музыкант, летчик и семьянин, учтивый и приветливый к незнакомцам. Больше того: он, как выпускник Йеля в его романе «Спасти королеву», ослепительно хорош собой! Его типично американские черты ярко выражены, но смягчены некоторой скромностью, сдержанностью (последние слова принадлежат самому Бакли – это описание его персонажа, Брэдфорда Оукса).

Когда я вижу мистера Бакли, каждый раз думаю – честное слово, без тени иронии: этот человек выиграл десятиборье человеческого существования.

Меня изумляет его сходство с гораздо более нелепым гением, комиком Стэнли Лорелом. Лорелу также удавалось заставить зрителя думать, что за красотой и серьезностью сокрыто что-то оглушительно смешное. Такое выражение лица не купишь и не выработаешь. Загляните в окно палаты для новорожденных любого роддома – оно есть лишь у одного из пятидесяти. Но потом с таким лицом трудно жить – только не для Лорела и Бакли.

Я бы миллион долларов заплатил за такое лицо.

При виде Бакли у меня возникает и такой вопрос: догадался бы он, что можно быть неподдельно смешным и при этом консерватором, если бы не его предшественник Г. Л. Менкен? Думаю, да. Такое лицо в сочетании с острым умом и высоким положением в обществе сделало бы его духовным сыном Менкена, даже если бы Бакли никогда не слышал про «Балтиморского мудреца».

Насколько серьезен он в своем консерватизме? Достаточно серьезен, чтобы посвятить ему свою жизнь, но что дальше? Идеалы, которые он защищает – идеалы традиционного республиканца, – были впитаны им с молоком матери. Еще до того, как ему надели первый подгузник, Бакли уже был богатым и талантливым, его окружала заботливая и предприимчивая родня – и он получил редкий дар огромного счастья, как я уже сказал. С тех пор ничего не изменилось, разве что жизнь становится все лучше и лучше.

Что важно: ему нечего стыдиться. Для Америки это довольно необычный опыт – когда человеку нечего стыдиться. Интеллектуальное путешествие Бакли состояло из подтверждений, а не из открытий. Может, поэтому он относится к консерватизму легкомысленнее, чем те, кто пришел к нему трудным путем – вроде Александра Солженицына. Дорога к консерватизму Бакли пролегала не через ярость и боль.

Солженицын, да и тот же Менкен никогда бы не позволили себе поместить на первые страницы подобные слова: «…почти на все, что я высказал в этой книге, существует противоположная, пусть и интеллектуально ущербная, точка зрения. Жаль, конечно, но, с другой стороны, я и не ожидал, что весь мир единодушно примет мою сторону».

Тут, я полагаю, мы видим почти невесомые слова непобедимого спорщика, а не страстного пропагандиста. Спорщик этот искусен в дебатах настолько, что знает – сейчас он в очередной раз в пух и прах разнесет оппонентов, но никто не будет этим уязвлен. Бакли не изменял своим йельским привычкам, когда он ввязывался в пикировки с истовыми демократами и всегда одерживал ни для кого не обидные победы. Он говорит нам, что «…я был столь счастлив в Йеле во многом потому, что дружелюбие… так же характерно для Йеля, как смех для Дублина, песня для Милана и тоска для „Нью-йоркского книжного обозрения“».

Я благодарен Бакли. Всерьез или понарошку, он продемонстрировал такой же устойчивый набор реакций на внешние стимулы, что и автомат, тренажер для обучения консервативным идеалам – 5000 очков за электрический стул, 10 000 за ограничение профсоюзов, 50 000 – за симпатии к ЦРУ и целый миллион за личное совершенство и бесстрашие. Если бы человек менее умный и менее добрый (вроде генерала Голдуотера, к примеру) ратовал за социал-дарвинизм, некоторые из нас заткнули бы уши от омерзения и смущения и не узнали бы, какими жестокосердными нам нужно быть для собственного блага.

Уильям Ф. Бакли – мой друг. Это такая нью-йоркская дружба. Нью-йоркская дружба – это когда дружишь с человеком, если виделся с ним хотя бы раз. Если ты виделся с человеком раз и ты ньюйоркец, то когда в разговоре всплывет его имя, ты должен сказать: «Да, такой-то – мой друг».

Я виделся с мистером Бакли, или Биллом, как зовут его друзья, раза три, около шестидесяти секунд в сумме. Я благоговею перед его культурными и спортивными достижениями и его положением в обществе. Сам я не представляю, как выигрывать споры и даже как сохранять в них свое собственное мнение.

Свое мнение я могу высказать лишь в режиме монолога, в противном случае буду молчать. На «Шоу Эрва Капсинета» я присутствовал четыре раза. Был нем как рыба. Недавно я столкнулся с мистером Капсинетом, и он сказал, что с удовольствием пригласит меня еще раз. Почему бы и нет?

Как-то я выступал в Библиотеке конгресса, году в 1972-м, кажется. Я успел прочесть половину своей речи, когда в зале встал человек и спросил меня: «По какому праву вы, вождь американской молодежи, насаждаете среди этих людей цинизм и пессимизм?»

Я не нашел ответа и ушел со сцены.

Вот и говорите теперь об отваге.

Идеи, которые я защищаю, настолько нежные и сложные, что распадаются на бесцветные куски, если попытаться их препарировать. Я и пацифист, я и анархист, и гражданин мира, и так далее.

Но тема этой главы – дружба, и благодаря рутинному чуду компьютерного века я могу предоставить вам список писателей, которые являются или, если они уже умерли, являлись моими друзьями. Видите ли, моя жена, Джилл Кременц, за прошедшие годы сфотографировала сотни писателей, скормила их имена и номера негативов компьютеру, чтобы любую фотографию можно было найти за пару секунд.

Так что я просто провожу пальцем по ее списку и останавливаюсь у имен людей, с которыми виделся хотя бы раз, – и вуаля! Мои друзья – это: Чинуа Ачебе, Ричард Адамс, Рената Адлер, Чингиз Айтматов, Эдвард Альби, Нельсон Альгрен, Лиза Альтер, Роберт Андерсон, Майя Ангелу, Ханна Арендт, Майкл Арлен, Джон Эшбери, Айзек Азимов, Ричард Бах, Рассел Бейкер, Джеймс Болдуин, Марвин Барретт, Джон Эрт, Дональд Бартельми, Жак Барзен, Стив Беккер, Сол Беллоу, Ингрид Бенджис, Роберт Бентон, Том Берджер, Чарльз Берлиц, Карл Бернстайн, Майкл Бесси, Энн Берстин, Уильям Блэтти, Генрих Бёлль, Вэнс Бурджейли, Рэй Брэдбери, Джон Малькольм Бриннин, Джимми Бреслин, Гарольд Бродки, К. Д. Б. Брайан, Арт Бухвальд и, да, Уильям Ф. Бакли-мл., Уильям Берроуз, Линн Кейн, Эрскин Колдуэлл, Гортензия Калишер, Винсент Кенби, Трумэн Капоте, Скайлер Чепин, Джон Чивер, Маркет Шют, Джон Чьярди, Элеонор Кларк, Рэмзи Кларк, Артур Кларк, Джеймс Клавелл, Артур Коэн, Уильям Коул, доктор Алекс Комфорт, Ричард Кондон, Эван Коннелл, Фрэнк Конрой, Малькольм Каули, Харви Кокс, Роберт Крейтон, Майкл Крайтон, Джудит Крист, Джон Кросби, Шарлотта Кертис, Гвен Дэвис, Питер Дэвидсон, Питер де Фриз, Борден Дил, Мидж Дектер, Лестер дель Рэй, Барбарали Даймондстин, Моника Диккенс, Джеймс Дики, Джоан Дидион, ЭЛ. Доктороу, Бетти Додсон, Д. П. Донливи, Хосе Доносо, Розалин Дрекслер, Джон Данн, Ричард Эберхарт, Леон Эдель, Маргарета Экстрём, Стэнли Элкин, Ральф Эллисон, Ричард Элмэн, Амос Элон, Глория Эмерсон, Ганс Магнус Энценсбергер, Нора Эфрон, Эдвард Эпстайн, Джейсон Эпстайн, Уиллард Эспи, Фред Эксли, Ориана Фаллачи, Джеймс Т. Фаррелл, Лоуренс Ферлингетти, Фрэнсис Фитцджеральд, Джо Флаэрти, Джанет Планнер, Томас Флеминг, Питер Форбат, Уильям Прайс Фокс, Джеральд Фрэнк, Майкл Фрейн, Элиот Фримонт-Смит, Бетти Фриден, Брюс Джей Фридман, Отто Фридрих, Макс Фриш, Эрих Фромм, Карлос Фуэнтес, Уильям Гэддис, Николас Гейдж, Чарльз Гейнс, Джон Кеннет Гэлбрайт, Мэвис Галант, Джон Гарднер, Уильям Гасс, Барбара Гелб, Дэн Гербер, Брендан Гилл, Пенелопа Джиллиатт, Ален Гинсберг, Никки Джованни, Гейл Годвин, Уильям Голдмэн, Надин Гордимер, Эдвард Гори, Луи Гулд, Гюнтер Грасс, Франсин дю Плесси Грей, Адольф Грин, Гаель Грин, Жермен Грир, Уинстон Грум, Алекс Хейли, Дэниэл Халперн, Пит Хэмилл, Элизабет Хардвик, Кертис Харнак, Майкл Харпер, Жэим Харрисон, Молли Хаскелл, Джон Хоукс, Джозеф Хеллер, Лилиан Хеллман, Нэт Хентофф, Джон Херси, Раст Хиллз, Уоррен Хинкл, Сандра Хохман, Таунсенд Хупс, А. Э. Хотчнер, Барбара Хауар, Джейн Говард, Уильям Индж, Клиффорд Ирвинг, Кристофер Ишервуд, Роман Джейкобсон, Джил Джонсон, Джеймс Джонс, Эрика Джонг, Полин Каэль, И. Ж. Канн, Гарсон Канин, Джастин Каплан, Сью Кауфман, Элиа Казан, Альфред Казин, Мюррей Кемптон, Гэлвей Киннелл, Джуди Клемесруд, Джон Ноулз, Ганс Конинг, Ержи Козински, Роберт Котловиц, Джо Крафт, Пол Красснер, Стэнли Куниц, Льюис Лапхэм, Джек Леггетт, Зигфрид Ленц, Джон Леонард, Макс Лернер, Дорис Лессинг, Айра Левин, Майер Левин, Роберт Джей Лифтон, Яков Линд, Флойд Литтл, Анита Лус, Энтони Лукас, Элисон Лури, Леонард Лайонс, Питер Маас, Дуайт Макдональд, Джон Д. Макдональд, Росс Макдональд, Арчибальд Маклиш, Юджин Маккарти, Мэри Маккарти, Том Макгуэйн, Маршал Маклахан, Ларри Макмертри, Терренс Макнейли, Джон Макфи, Джеймс Макферсон, Норман Мейлер, Бернард Маламуд, Мария Маннес, Питер Маттиссен, Армистед Мопин, Ролло Мэй, Маргарет Мид, Уильям Мередит, Джеймс Меррилл, Артур Миллер, Джонатан Миллер, Мерл Миллер, Кейт Миллетт, Джеймс Миллс, Джессика Митфорд, Хонор Мур, Эльза Моранте, Альберто Моравиа, Ганс Моргентау, Уилли Моррис, Райт Моррис, Тони Моррисон, Пенелопа Мортимер, Рей Мунго, Альберт Мюррей, Уильям Мюррей, В. С. Найпол, Виктор Наваски, Эдвин Ньюмен, Лесли Ньюмен, Анаим Нин, Уильям Нолен, Марша Норманн, Эдна О’Брайен, Джойс Кэрол Гейтс, Сидни Оффит (лучший друг!), Арис Оуэнс, Амос Оз, Синтия Озик, Грейс Пейли, Гордон Паркс, Джонатан Пеннер, С. Д. Перельман, Элеонор Пери, Фрэнк Пери, Джейн Энн Филипс, Джордж Плимптон, Роберт Пирсиг, Питер Прескотт, В. С. Притчетт, Дотсон Рейдер, Ишмаэль Рид, Рекс Рид, Ричард Ривз, Джеймс Рестон-младший, Адриенна Рич, Джил Робинсон, Бетти Роллинз, Джудит Ресснер, Филипп Рот, Майк Ройко, Мюриэл Рюкайзер, Джон Сэк, Уильям Сафир, Карл Саган, Гаррисон Сэлисбери, Уильям Сароян, Эндрю Сэррис, Нора Сэйр, Дик Шаап, Сьюзан Фромберг Шеффер, Артур Шлезингер-младший, Стив Шлезингер, Бад Шульберг, Эллен Швамм, Барбара Симен, Эрих Сигал, Энн Секстон, Нтозаке Шанже, Харви Шапиро, Адам Шоу, Ирвин Шоу, Уилфрид Шид, Нил Шихен, Сьюзан Шихен, Линн Шерр, Аликс Кейтс Шульман, Андре Сименов, Джон Саймон, Айзек Б. Сингер, Хедрик Смит, У. Д. Снодграсс, Ч. П. Сноу, Барбара Пробст Соломан, Сьюзан Зонтаг, Терри Саузерн, Воле Шойинка, Стивен Спендер, Бенджамин Спок, Джин Стаффорд, Глория Стайнем, Шейн Стивенс, И. Ф. Стоун, Ирвинг Стоун, Роберт Стоун, Доротея Штраус, Роуз Стайрон, Уильям Стайрон, Жаклин Сюзанн, Гай Талезе, Джеймс Тейт, Питер Тейлор, Стадс Теркел, Хантер С. Томпсон, Лайонел Тайгер, Ханна Тиллич, Элвин Тоффлер, Лазло Тот, Мишель Турнье, Уильярд Траск, Келвин Триллин, Диана Триллинг, Барбара Такман, Кеннет Тайнен, Эми Вандербильт, Гор Видал, Эстер Вилар, Роман Вишняк, Марк Воннегут, Андрей Вознесенский, Элис Уокер, Джозеф Уомбо, Уэйн Варга, Роберт Пенн Уоррен, Пер Уостберг, Питер Уайсс, Юдора Уэлти, Гленнуэй Уэскотт, Моррис Уэст, Э. Б. Уайт, Теодор Уайт, Уильям Уитворт, Том Уикер, Эли Визель, Ричард Уилбур, Пол Уилкс, Джой Уильямс, Теннесси Уильямс, Гарри Уиллс, Лари Войвоуд, Том Вулф, Джеффри Вулф, Герман Вук, Кристофер Рен, Чарльз Райт, Джеймс Райт, Лоис Уайз и Ричард Йейтс. Вас представить?

Какие истории я мог был рассказать про этих знаменитостей в родном Индианаполисе? Да никаких. Большинство писателей говорят вовсе не так остроумно, как пишут. Особенно романисты – я всегда говорю, что на публике они выступают с изяществом подбитых танков.

Некоторые считают моего друга Гора Видала, который как-то заявил в интервью, что я худший писатель в истории США, остроумным. Мне же кажется, что он ожидает к себе особого отношения только за то, что носит костюм-тройку.

При таком количестве друзей я могу рассказать про них только одну подходящую байку. Случай этот произошел в Университете Айовы, в Айова-Сити, где я преподавал в знаменитой «Писательской мастерской» в 1965–1966 годах. Моими коллегами были прославленные романисты Вэнс Бурджейли, Нельсон Альгрен, Ричард Йейтс и чилиец Хосе Доносо, а также поэты Джордж Старбак, Джеймс Тейт, Марвин Белл, Дональд Джастис – и, конечно, поэт-основатель мастерской Пол Энгл. Кстати, из числа наших студентов вскоре писателями стали Джейн Барнс, Джон Кейси, Брюс Доблер, Андре Дюбюс, Гейл Годвин, Джон Ирвинг и Джонатан Пеннер.

Мы с Альгреном и Доносо были новичками. Втроем мы отправились на первое осеннее собрание преподавателей факультета английского языка и литературы, который платил нам зарплату. Мы решили, что должны присутствовать на собрании, хотя потом выяснилось, что лекторы «Писательской мастерской» традиционно игнорировали все это тягомотное словоблудие и бюрократическое мозгоклепство.

После собрания Альгрен, Доносо и я спускались по лестнице. Альгрен опоздал и сидел отдельно от нас двоих. Он не был знаком с Доносо, поэтому я их представил друг другу прямо на лестнице, объяснил Альгрену, что Доносо родом из Чили, но окончил Принстонский университет.

Альгрен пожал руку Доносо и, пока мы спускались по лестнице, не проронил ни слова. Уже в самом низу он наконец придумал, что сказать чилийскому романисту. «Хорошо, наверное, – проронил он, – жить в такой длинной и узкой стране?»

Много ли среди авторов романов клинических шизофреников или людей на грани? Может, они галлюцинируют, видят и слышат то, что здоровым людям не положено? Меняют ли они на литературном рынке свое искаженное восприятие на золото? Если писатели так кстати больны полезным безумием, как называется эта болезнь? Или, если они сами не спятили, может, у них было полно предков с мозгами набекрень?

Оказывается, в клинике при Университете Айовы тоже задавались этими, основанными на фольклоре, вопросами. Они воспользовались тем, что преподавать в «Писательской мастерской» приезжало много именитых писателей, обычно не в самый лучший момент своей карьеры. Нас опрашивали на тему душевного здоровья нас самих, наших предков и отпрысков.

Мне сказали, что врачи не считают, будто мы страдаем галлюцинациями или в роду у нас были люди, которые видели или слышали что-то несуществующее. Но у подавляющего большинства присутствовала неизменная депрессия, и предки наши, выражаясь языком психологов, чаще остальных держали свой здравый ум в мрачном настрое.

Хочу еще добавить, что писатели не только депрессивны, в среднем у них коэффициент интеллекта сравним с коэффициентом консультанта в парфюмерном отделе торгового центра. Наша сила в терпении. Мы обнаружили, что даже недалекий человек может сойти за… ну, почти умного, если будет записывать раз за разом одну и ту же мысль, улучшая ее с каждым повторением. Вроде как накачиваешь шарик велосипедным насосом – любой может это сделать. Просто нужно время.

Я как-то слышал одного француза в книжном магазине на Мэдисон-авеню, который сказал по-английски, что за последние сорок лет в Америке не было написано ни одной книги. Я знаю, что он имел в виду. Он говорил о литературных сокровищах всемирного масштаба, книгах уровня «Моби Дика», «Гекльберри Финна», «Листьев травы» или, скажем, «Уолдена». Мне пришлось с ним согласиться. За мою жизнь (1922-?) ни одна американская книга не могла сравниться с «Улиссом», «В поисках утраченного времени», «Жестяным барабаном» или «Одним днем Ивана Денисовича».

И все же, перечитав имена американцев в моем списке друзей, я понял, что мог бы ответить тому французу. Окажись он сейчас передо мной, я холодно бросил бы ему: «Вы правы, мсье, мы не смогли произвести новых книг. Все, на что были способны бедные американцы, – произвести новую литературу».

Вот что я сказал о литературном вкладе моего друга Джозефа Хеллера в статье в «Книжном обозрении „Нью-Йорк таймс“» 6 октября 1974 года:

Кинокомпании, которая экранизировала первый роман Джозефа Хеллера «Поправка-22», пришлось собрать для съемок столько самолетов, что они составили бы одиннадцатые или двенадцатые по численности военно-воздушные силы в мире на то время. Если кто-нибудь захочет снять фильм по его второму роману «Что-то случилось», весь реквизит он сможет купить в ближайшем мебельном магазине – пару кроватей, несколько столов и стульев.

Жизнь в этой второй книге гораздо мельче и дешевле. Она съежилась, считай, до размеров могилы.

Марк Твен говорил, что после работы лоцманом на Миссисипи жизнь, по его ощущениям, катилась в основном под откос. Если рассматривать романы Хеллера в порядке их публикации, они демонстрируют что-то подобное в отношении всего поколения белых американцев из среднего класса – моего поколения, поколения мистера Хеллера, Германа Воука, Нормана Мейлера, Ирвина Шоу, Вэнса Бурджейли, Джеймса Джонса и тысяч других, – для них жизнь катилась под откос со Второй мировой войны, абсурдной и кровавой, как любая война.

Обе книги полны шикарных шуток, но обе они несмешные. Вместе они повествуют о боли и разочарованиях обычных хороших людей.

Мистер Хеллер – первоклассный юморист, который осознанно портит свои шутки – портит горечью в мыслях персонажей, которые их слышат. Он настойчиво пишет на давно избитые темы. После тысячи романов про летчиков Второй мировой, давно уже ставших макулатурой, он выдает нам тысяча первый, и этот роман постепенно признается шедевром логичного безумия.

Теперь он предлагает нам тысяча первую версию «Торгашей» или «Человека в сером фланелевом костюме».

Перед нами опрятно одетый офисный работник среднего звена Роберт Слокум, мрачноватый весельчак, который живет в милом доме в Коннектикуте, у него есть жена, дочь и двое сыновей. Слокум работает на Манхэттене в солидной фирме. Он беспокоен. Оплакивает упущенные возможности своей юности. Хочет получить прибавку, получить новую должность, несмотря на то что презирает свою фирму и свою работу. Иногда он неохотно изменяет жене на выездных конференциях в курортных городах, в обеденные часы или вечером, когда якобы задерживается на работе.

Он измотан.

Он страшится старости.

На описание этой затертой до дыр ситуации у мистера Хеллера ушло 12 лет. Вся книга – монолог Слокума. Все остальные люди присутствуют только в пересказе Слокума. А речь Слокума такая однородная от начала романа до самого конца, что я представил себе человека, который творит гигантскую статую из листового металла. Он формует металл миллионами одинаковых ударов рихтовочного молотка.

Каждая ямка – факт, угнетающе обыденный факт.

– Моя жена хорошая. Право, она была хорошей женщиной, – говорит Слокум в начале романа, – и мне иногда ее жаль. Теперь она среди дня прикладывается к бутылке, а когда мы бываем по вечерам в гостях, флиртует или пытается флиртовать, хотя совсем этого не умеет[6]6
  Здесь и далее цитаты в переводе Р. Е. Облонской.


[Закрыть].

– Я подарил дочери машину, – сообщает он ближе к концу. – Настроение у нее, похоже, поднимается.

Своим мелким перестуком фактов Слокум вбивает в наши мозги, что он обречен быть несчастным, что угнетение его вызвано не врагами или особенностями его характера, но одними лишь фактами.

И что же сделали с ним эти скучные факты? Они требовали реагировать на себя, как полагается добропорядочному человеку. Он реагировал, реагировал, реагировал и в итоге закаменел в скуке, лишенный всяких способностей к радости в самой середине жизни.

Из всех миллионов фактов вокруг Слокума действительно ужасен только один. Невезение Слокума отличается от соседского лишь одним: его младший сын родился неизлечимым имбецилом.

Слокум не любит своего ребенка.

– Дерек у меня как-то не в счет, – говорит он. – Словно он и не мой вовсе. Стараюсь вообще не думать о нем; теперь это уже проще, даже дома, когда он играет у нас на глазах с какой-нибудь яркой погремушкой или пытается что-то сказать, но лишь невнятно лопочет. Теперь мне его имя и то неприятно. Детям нашим тоже нет до него дела.

Мистер Хеллер мог бы применить здесь или в других частях романа привычные чеховские методы, которые заставляют нас полюбить человека неидеального, порой скверного. Он мог бы сказать нам, что в этот момент Слокум был пьян или устал после неудачного дня на работе либо что бессердечные свои слова Слокум бормотал себе под нос или изливал незнакомцу, которого никогда больше не увидит. Но нет, Слокум всегда трезв и рационален в своих монологах, и ему наплевать, кто его слушает. Судя по набору совершенно неромантических эпизодов и откровений, он хочет, чтобы мы невзлюбили его. И мы оправдываем его ожидания.

Хороша ли эта книга? Да. Она превосходно написана и читается на одном дыхании. Она прозрачна и многогранна, как бриллиант. Терпение и сосредоточенность мистера Хеллера настолько очевидны, что становится ясно: роман «Что-то случилось» написан именно так, как он задумал.

Реклама будет изображать эту книгу не такой, как она есть, – меня это не пугает. Я уже видел британские рекламные материалы, в которых говорится, что мы так ждали новую книгу Хеллера потому, что хотели снова посмеяться. Что ж, неплохой способ заставить людей прочесть одну из самых депрессивных книг в истории.

«Что-то случилось» так отчаянно пессимистична, что ее можно посчитать смелым экспериментом. Изображение крайней безнадежности раньше принималось лишь в малых дозах, в форме рассказов, таких как «Превращение» Франца Кафки, «Лотерея» Ширли Джексон и «Похмелье» Джона Д. Макдональда. Насколько я знаю, Джозеф Хеллер стал первым крупным американским писателем, который решился развернуть тему трагической безысходности в целый роман. И, что уж совсем рискованно, его герой, Слокум, практически не меняется на протяжении романа.

Одна дама средних лет, только что прочитавшая «Что-то случилось» в гранках, сказала мне, что эта книга – ответ на обильно представленные в последние годы романы авторов-женщин про пустоту и неблагодарность жизни домохозяйки. Слокум словно отвечает, что несчастлив ничуть не меньше, чем женщины вокруг него. В конце концов, его жене приходится приспособляться лишь к одной форме ада, домашней камере пыток в Коннектикуте, где и он вынужден терпеть мучения по ночам и выходным, когда он не изменяет жене. Но Слокуму нужно еще и сидеть в конторе, где боль изливается на те нервные центры, что были упущены домашними палачами.

(Место работы Слокума, кстати, не названо, как и вид деятельности фирмы. Но я попросил друга, который дружил с приятелем знакомого мистера Хеллера назвать работодателя Слокума. Мистер Хеллер ответил со всей возможной готовностью и откровенностью: Time Inc[7]7
  Time Inc. – корпорация, издающая журналы «Тайм», «Лайф», «Форчун» и т. д. Некоторое время там работал сам Хеллер.


[Закрыть]. Приоткрыл занавес.)

Мистер Хеллер не желает привязывать консервную банку к хвосту чего-то определенного, вроде компании со знакомым названием, он также выше чемпионата обвинений, который в наши дни разгорелся между мужчинами и женщинами. Свою книгу он начал в 1962 году, с тех пор много чего произошло – войны, конфликты, кровь. Но герой Хеллера Слокум глух и слеп ко всему. Он получает сигналы из трех источников: работы, памяти и дома.

И вот на основании этих трех сигналов Слокум со всей серьезностью делает вывод:

– Наш мир никуда не годится. Совершенно отжившая идея.

Очень черный юмор, только без юмора.