Текст книги "Страсть Исава. Гастрософский дневник"

Автор книги: Курт Брахарц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

9. Индейская сказка

Жил-был человек, и был он такой бедный, что не было у него ни одежды, ни утвари и вообще ничего не было. А жил он в землянке, ел корни с ягодами, червей, жуков и прочую мелкую живность, каждый день проклинал несчастную судьбу и умолял Оренду помочь, но Оренда не снисходил к его мольбам.

Однажды случился поблизости койот и, услышав, как человек причитает и жалуется, решил подшутить над ним. Койот спросил, почему он так голосит. Человек три дня и три ночи рассказывал ему про свою горькую жизнь. В конце концов койоту надоело, и он спросил, почему бы человеку не убить опоссума, съесть его мясо, а шкурой прикрыть свое тело. Человек сказал, что это хорошая идея, но кто такой опоссум и как он выглядит? А койот ответил, что узнать легко – у опоссума на спине сумка, в ней он носит своих детенышей.

И вылез тогда человек из своей норы и пошел на юг, но там опоссума не нашел, пошел на запад, но и там ничего не было, даже мелких зверушек, которые были его скудным пропитанием; и на востоке оказалось не намного лучше, и вот пошел человек на север. Когда уж совсем решил он прекратить поиски, встретил индианку, несшую, по обычаю своего племени, дитя в сумке на спине.

Человек немедленно набросился на нее и убил, потому что принял ее за опоссума. Ребенка он оставил в живых, потому что тот показался ему слишком маленьким, чтобы быть для чего-нибудь пригодным, его кожи хватило бы разве что на шапку, а что такое шапка, человек не знал и ничего больше не придумал, а потому принес в свою нору мертвую женщину и живого ребенка. Ободранную кожу женщины человек высушил на солнце, а мясо зажарил на огне, разведенном в яме. А койот, учуяв запах, пришел и тут же увидел, что человек убил не опоссума, а индианку, и тогда койот уселся рядом с человеком и начал вместе с ним есть мясо женщины. Обглоданные кости ее они бросали за спину.

Когда они поели, человек обернулся и увидел, что кости лежат не просто так, а в виде слова, но человек не знал, как пишутся слова, и потому спросил у койота. Койот спросил у него:

– Ты, наверное, не умеешь читать?

– Нет, – ответил человек, – скажи мне, что это за слово?

– Это слово – «УБИЙСТВО»! – сказал койот.

– Я не слышал такого слова, – сказал человек, – что мне с него?

– Это слово значит, – сказал койот, – что ты на всю оставшуюся жизнь должен стать моим рабом.

Человек расспросил у койота, что значит «быть рабом», а расспросив, подумал, что, вместо того чтобы есть опоссума, уж лучше было остаться голодным. Койот же сказал, что придет завтра и даст человеку первое задание. И ушел по своим койотовым делам. У человека еще оставалось кое-что от зажаренной женщины: кости и обе груди. Он поразмышлял, с чего бы начать, но тут прилетела птичка, но не простая птичка, а от Оренды, и запела: «Оренда послал меня сказать, что твоя глупость утомила его. Койот солгал тебе: слово то вовсе не «убийство», а "хлеб"». Человек спросил, что такое «хлеб»? На это пропела птица: «Перемели кости в муку, добавь воды и сделай лепешку. Приложи груди к земле – тогда ребенок сможет сосать из них. А когда придет койот и захочет сделать тебя рабом, поспорь с ним, скажи, что сможешь выше забросить лепешку, чем он». Человек смолол кости в муку и испек на рассвете большую лепешку. Груди же он вставил в земляную стену своей норы, и ребенок сосал из грудей.

Когда пришел койот, человек поспорил с ним, что бросит лепешку выше. Однако койот забросил лепешку так высоко, что человек испугался, но не отчаялся, а помолился про себя Оренде. Помолившись же Оренде, человек бросил лепешку.

На самом-самом верху птичка, которую послал Оренда, подхватила лепешку и понесла высоко-высоко, так высоко, что койот и из виду лепешку потерял. Лепешка вместе с птичкой залетела на небо и стала месяцем. Койоты теперь воют на месяц, потому что, если бы не эта лепешка и спор о ней, все-все люди, такие глупые, стали бы рабами койотов. В злобе своей койот проклял груди в земляной норе человека, и они превратились в кактусы, а их молоко – в яд. Но ребенок пил этот яд без вреда для себя и оттого приблизился к Оренде. А человек умер в своей норе и стал травой.

По телевидению сейчас ужасы мировой политики сменяются жутью природной: недавно видел кошмарнейшую передачу о богомолах. Там сперва показали, как богомол, прилетев, принялся поедать жареное мясо, – зрелище было отталкивающее, но по сравнению с тем, что показали потом, оно было просто невинным. Потом показали, как большой богомол схватил лягушку, совсем крошечную по сравнению с ним, зажал ее шипастыми лапами и принялся пожирать. Он вспорол ее спину жвалами и принялся выедать живое мясо из-под кожи – тошнотворное зрелище пожирания гладкой, механистичной тварью маленького, вялого, беззащитного существа.

На обед открыл бутылочку «Гесслеровской индийской горькой». Фирма, ее производящая, занимается этим еще с 30-х – если верить этикетке, хвастающейся филиалами в «Вене, Ягерндорфе, Берлине, Араде, Будапеште и Вельске» и датированной 1 августа 1931 года рекомендацией доктора Карла Шротса, изрядно, видимо, этой настойкой увлекавшегося. На этикетке также значилось, что напиток «настоян на лекарственных травах и пряностях», повышающих секрецию (интересно, чего?). Интересно, были ли в числе этих лекарственных травок кока и конопля?… На этикетке еще уместилась замечательная полураздетая дама, прекрасная дикарка, символизирующая колониальные прелести. В руках она держала живописное копье, заканчивающееся не острием, а пучком перьев. Перья у нее были и на голове, и на шее, и на грудях из разряда «анатомических чудес» (не свисают, вопреки огромному размеру и весу). Ноги же украшали мокасины и чулки, какими снабжают актрис, играющих индейских скво в фильмах про Виннету.

Во мне проснулась смутная тяга к воображаемому Востоку, где водятся прекрасные индианки, одетые в перья, где растут ингредиенты «Гесслеровской горькой», описанные на золоченой этикетке, от своей анахроничности ставшей еще завлекательнее и прекраснее.

Большинство винных этикеток лишено какой бы то ни было фантазии, что меня, кстати, больше всего и поражает в нынешних винах (и виноторговцах). А на многих и прочесть о вине совершенно нечего – за приятным исключением «Ангостуры». [150]150
  «Ангостура»– горькая настойка, содержащая субстанцию, извлекаемую из дерева Cusparia febri-Fuga, названного «ангостурой», поскольку произрастает оно в окрестностях венесуэльского города Ангостуры, переименованного в 1846 году в Сьюдад-Боливар. Помимо перечисленных полезных качеств, «Ангостура» помогает при цизентерии, лихорадке и упадке сил, вызванном алкогольной недостаточностью.


[Закрыть]Я как-то прочел на ее бутылке (для этого требуется изрядное напряжение глаз – или приличной силы очки): «Великолепно подходит и годится как добавка к супам, салатам, овощам, соусам, рыбе, грейпфрутам, фруктовым ассорти, домашним фруктовым компотам, мармеладам, шербетам, фруктовому снегу, соусу для пудингов, соленым соусам, сливочным пудингам, мясным паштетам, фруктовой выпечке, яблочному компоту и прочим подобным десертам». Непременно проверю это, когда в следующий раз буду печь пирог с черносливом или готовить паровой рис.

10

Нет, за этими горами мы не встретили людоедов в два метра ростом, завернутых в лоснящиеся, пятнистые леопардовые шкуры, напоминающие на ощупь кожу водяного ужа, – и с одним глазом посреди лба. Обитатели тамошних унылых мест едва достают нам до плеч, имеют по паре глаз на верхней конечности, и это мы ими, а не они нами питались, пока поисковая экспедиция нас не отыскала. Эти люди зовут себя «г'луу'урк», что приблизительно и значит: «люди». Они считают, что все прочие, а в особенности мы, ни к чему не пригодны и вообще никчемны, о чем свидетельствовал особый суффикс, прибавляемый ими к нашим именам. Приготовляли мы глуурков обычным способом, каким можно приготовить существо крупного размера в полевых условиях, а именно запекали в яме, и, попробовав, нашли их мясо на вкус превосходным – если сделать над собой усилие и суметь побороть возникающий после первого сглатывания приступ тошноты. Если ободрать шерсть, то их тела напоминают обезьяньи. Конечно же, они не очень одобряли то, что стали для нас главным продуктом питания, однако их обычаи и социальное устройство предписывают снабжать подходящей пищей иностранцев (тех, кто предложенную пищу не отвергает), а единственно пригодным для усвоения белком там была мускульная ткань их тел. Лишайником, служившим главной пищей этого племени, мы питаться не могли.

Нам повезло узнать, что в их обществе есть каста жрецов, «святых людей», чей долг – жертвовать собой во имя племени. Само племя невелико, потому численность этой касты мала, съедение нами членов этой касты, носителей традиций, вызвало немалую тревогу у племени. Их законы и обычаи не кодифицированы, но передаются изустно из поколения в поколение.

Кажется поразительным, что учение этих «святых людей» невозможно описать словами; мы жили среди них, их плоть путешествовала по нашим кишкам, растворялась в нашей крови, отлагалась в наших черепах, но, несмотря на то что мы можем воспроизвести звуки их культовых песен, понять их мы не в состоянии.

Когда нами были съедены все жрецы, за исключением двух стариков, вождь племени попросил нас воздержаться от пищи некоторое время, пока эти старики не передадут древнее учение молодым – задача, которую, за исключением этих двух оставшихся, никто выполнить не в состоянии.

На этом основании мы просим у высокочтимой Академии о выделении средств на повторную экспедицию.

Промозглым апрельским вечером, когда фена, уносящего зиму, все нет и нет, когда за окном сплошная слякоть, когда безделье и тоска лезут в душу, как буджум из «Охоты на снарка», [151]151
  Наличие буджумов, как о том поведал английский математик Льюис Кэрролл (1832–1898), составляет главную опасность охоты на снарков.


[Закрыть]и болтовня по телефону уже невыносима, что остается делать? Остается пойти в погреб и взять бутылочку «Кроз Эрмитаж», [152]152
  «Кроз Эрмитаж»– тонкое элегантное вино с насыщенным букетом, в котором переплелись пряные ароматы черной смородины и красных фруктов.


[Закрыть]само собой, 0,35 литра, я же не Буковский, будь то Чарльз [153]153
  Чарльз Буковски(1920–1994) – американский писатель и поэт немецкого происхождения, плодовитый, маргинальный стилистически и жизненно, болезненно честный автор рецензий на самого себя, алкоголик, бродяга, гений.


[Закрыть]или Владимир. [154]154
  Владимир Буковский(р. 1942) – советский русский диссидент, зэк с двенадцатилетним стажем, писатель, герой популярного в конце 70-х стишка, начинающегося словами «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана», тогдашнего секретаря компартии Чили, благоразумно Пиночетом запрещенной.


[Закрыть]А потом можно втянуть воздух сквозь два данных природой отверстия и пойти туда, куда они подсказывают: к стеклянному колпаку, под которым хранится сыр, – и перехватить там кусочек-другой. Что там сегодня? Корсиканский овечий сыр, рокфор, моцарелла, стилтон. Последний вымочен в хересе, англичане делают в круге сыра дыры и заливают туда херес. Я попытался повторить эксперимент с точностью до наоборот, положив сыр в вино. Вымоченный в хересе корсиканский сыр оказался неожиданно приятным, а лучшим из всех – рокфор, «логическое завершение» корсиканского (как хорошо, что у меня его всего только полтораста граммов, я проглотил его едва ли не в один прием). Опыт со стилтоном оказался неудачным, уж слишком много хереса он впитал, моцарелла слишком сильно ударяла по вкусовым сосочкам, ее сейчас только и можно было, что положить в пиццу. Я провел добрый часок за едой и питьем, само собой, не только с вином и сыром, а еще и с оливками, свежим хлебом и черным виноградом. Вечер был спасен, депрессия изгнана, буджум вышвырнут в пустоту, из которой явился, – все стало прекрасно, за исключением, пожалуй, счета за телефон.

Мне кажется, Квентин Кру [155]155
  Квентин Кру(1927–1998) – английский писа гель, журналист, гастроном, путешественник, объездивший мир в инвалидном кресле-коляске.


[Закрыть]в его «Международной кухне» был целиком прав, когда написал: «Португальская кухня – образчик скуки и убожества, многие поколения полунищих людей, в чьей среде она бытовала, ничуть ее не усовершенствовали». Это большей частью справедливо и сейчас, однако нигде я не едал таких устриц и мидий, как на прошлой неделе в Лагосе. Скучна кухня или нет, но в тамошних ресторанах посетитель всегда найдет мидии и разиньки намного вкуснее итальянских либо французских, а гребешки со свининой в маленьком ресторанчике на главной городской площади показались моим вкусовым сосочкам верхом совершенства: я даже подобрал весь остававшийся на тарелке жир. Ассортимент здесь богаче, чем где бы то ни было, тут есть даже «морские уточки» (по-португальски они называются «персебес») – ракообразные твари, прирастающие ко дну, – разрешением их есть во время поста в Средние века пользовались, чтобы кушать в это время уток.

В Лиссабоне меня поразило беззаботное отношение португальцев к тому, что из всех белковых продуктов питания, пожалуй, самое скоропортящееся. Перед обедом мы как-то зашли в маленький ресторанчик близ площади Россио. Там на одну тарелку грудой наваливали ершей, морских усачей и «морские бритвы» [156]156
  Двустворчатый моллюск (Ensis directus).


[Закрыть](местные зовут их навалхас). Мы поели в этом ресторанчике, заметив, что все их морское добро без всякого стеснения выставлено на солнце. Поели мы неплохо, хотя, в общем, на вкус в этой снеди не было ничего особенного, никакого сравнения с комделипас или амейоас. [157]157
  Съедобные моллюски, разновидности разинек.


[Закрыть]На следующий день мы проходили мимо и заглянули в окно – я уверен, там на солнце по-прежнему лежал тот самый, вчерашний товар.

В Лагосе я сфотографировал витрину мясной лавки: ободранная бычья голова красовалась рядом с ободранной бараньей, обе – с вытекшими глазами и обложены окровавленными кишками. В Лиссабоне же было больше витрин с гигантскими рыбами.

Еда в Португалии неимоверно дешева, а вино еще дешевле. Мы пили главным образом великолепное зеленое «Винью верде» – настоящего короля молодых вин. Только раз я оплошал, заказав тунца, – на мою тарелку его вытряхнули из консервной банки. Но разве подобное можно вообразить, когда шесть дней подряд на завтрак, обед и ужин ешь только свежую рыбу.

Особенной бедности и голода среди местного населения в обоих городах (и в Лиссабоне, и в Лагосе) мы во время своих страстонедельных каникул не заметили. Разве что нищих на улицах было очень много, и большинство – слепые. Но все равно меня временами терзали угрызения совести и приходилось прямо-таки заставлять себя выбросить еще немного денег на очередной деликатес.

Такие корифеи, как Бродбент, [158]158
  Имеется в виду дегустатор Майкл Бродбент, автор книги «Дегустация вин».


[Закрыть]рекомендуют дегустировать вина в предобеденное время, где-нибудь часов около десяти. Для себя я изобрел другую систему, более для меня подходящую. За обедом (где-то около одиннадцати) я откупориваю бутылку вина (сегодня, например, откупорил валлийское «Братиньон Юмань Руж», 0,7), четверть выпиваю перед едой, когда утренний энтузиазм и энергия еще свежи во мне. Когда я почувствую вино в себе, когда оно заиграет, раскроет мою чувственность, я выпиваю еще четверть или восьмую часть за едой. Восьмую часть выпиваю ко времени полдника, когда чувства уже успокоены, когда мозг активнее всего познает. Остаток выпиваю за ужином, когда уже не мозг, а, скорее, мозжечок управляет телом, когда нервная система расслаблена. Конечно же, чтобы узнать вино, одной бутылки мало (у меня была пара-тройка крайне неприятных сюрпризов, когда после первой показавшейся хорошей бутылки я покупал еще пять или шесть – к большому своему разочарованию), но в общем и целом первое впечатление дает больше всего. Кстати, «Братиньон Юмань» в течение дня, оставаясь в откупоренной бутылке, становится слаще – должно быть, как и я, вдыхает кислород и размягчается.

Винная история из рётицкого «Торггеля»: я попросил откупорить мне бутылку «Майльбергера», а официантка принесла «Блауен Португезер». Я сказал, что заказывал «Майльбергер», а она ответила, что у всех спрашивала и никто другой это вино не заказывал, значит, его заказал я. Тут явилась еще одна ресторанная дама, долго сверлила взглядом этикетку, наконец признала, что это действительно не «Майльбергер», но указала мне, что это тем не менее именно то вино, которое я и заказывал. Я настолько поразился этому примеру опровержения правила «исключенного третьего», что не нашел возражений, капитулировал и принялся пить «Португезер». Он, впрочем, оказался вполне сносным.

«Торггель» – хороший ресторанчик, с вполне разумным соотношением цен и качества. Но цены там напоминают «Алису в Стране чудес»: в меню значится, что за дюжину улиток нужно заплатить 60 шиллингов, а за полдюжины – 120. Впрочем, это вполне в современном духе борьбы с лишними калориями и весом: сейчас приходится платить больше, чтобы есть меньше.

Круг замкнулся: увлекшись кулинарией, сначала я принялся готовить китайские блюда (первым моим сборником рецептов была умная маленькая книжечка Вольфганга Менге), потом перешел к итальянской кухне, от нее, прочитав руководства Франца Майер-Брюка «Кулинарное дело» и «Кухня нашей земли», пришел к отечественной кухне – а продолжил снова кухней китайской.

В этом году из-за работы мне редко удавалось улучить время для кухни, и потому я вернулся к китайской – отчасти из-за быстроты китайской кулинарии. Рис варится за каких-нибудь полчаса, за эти же полчаса можно управиться и с мясом, и с овощами. Это выгода практическая, но куда больше увлекла меня идейная основа китайской кухни – поразительный дуализм между ритуализованностью, между множеством правил на все случаи и, с другой стороны, гибкостью и возможностью импровизаций. Связь (если не сказать единство) гастрософии и медицины, система разумного питания – большей частью чистейший даосизм.

Назад к практике: у X. жил китайский физик, получавший 850 дойчмарок стипендии от Народной Республики Китай. Из них он 220 платил за жилье и еще 60 за страховку. Около 150 марок он откладывал. А чтобы прокормиться, нашел способ покупать самые дешевые продукты: по субботам в «АЛЬДИ» [159]159
  «АЛЬДИ»– название международной сети дешевых супермаркетов. Эти магазины одни из немногих дешевых, где просроченные продукты не уценивают, а обязательно выбрасывают. Сие заставляет предположить, что упомянутый китайский физик их не совсем покупал.


[Закрыть]перед самым закрытием покупал овощи, которые в понедельник считались бы уже негодными к продаже и потому в субботу вечером распродавались по дешевке. На этих овощах он и жил до следующей субботы.

X. побеседовал с ним немного об экзотической китайской кухне. Китаец рассказал, что в детстве как-то пробовал суп из ласточкиных гнезд. Он тогда болел, а этот деликатес считался укрепляющим средством. Китаец рассказал и про другое знаменитое китайское лакомство, которое я до сих пор считал выдумкой, изобретенной ради дискредитации иностранной кухни, – о поедании обезьяньего мозга из черепа. Правительство это запрещает, но всегда находятся гурманы, пренебрегающие запретом. Обезьяну укрепляют посреди круглого стола так, что только самая макушка ее высовывается над столом. Сидящие вокруг стола разбивают молотком черепную коробку и ложками поедают из черепа мозг. Физик подчеркнул, что делается это для сохранения живой теплоты мозга, – тогда он наиболее вкусен.

Касательно странности китайской кухни можно заметить, что странна она почти во всех своих проявлениях. Об этом просто не так много говорят, как о ласточкиных гнездах и обезьяньем мозге. Цитирую любимую нами Эмили Хан из ее изданной в серии «Тайм-Лайф» книги «Китайская кухня»: «Считается прописной истиной, что есть – значит жить. Для китайцев это и залог здоровья, и символ счастья и благополучия. Небесам угодно, чтобы человек хорошо ел. Каждая трапеза для китайца – это лекарство от болезней тела и духа, это лечение, укрепление и способ стать готовым к более тяжелой и сложной работе. Само собой, он рассматривает еду и как защиту от смерти, но это свойственно всем нам».

Я хочу, чтобы меня не просто читали, – я хочу, чтобы на меня молились.