Текст книги "Страсть Исава. Гастрософский дневник"
Автор книги: Курт Брахарц
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Со скидкой продавали только «Зеленый вельтлинер» в картонке. На картонке была надпись: «Тетра Брик сохраняет качество вина! – Оптимальная светозащита! – Полная воздухонепроницаемость!» Далее значилось: «удобно нести домой» (это для всех тех, кто вечно спотыкается, неся бутылки), «удобно для хранения» (для всех, чей винный погребок в хитроумности устройства может сравниться с Форт-Ноксом [92]92
Форт-Нокс– находящееся неподалеку от Луисвилла, штат Кентукки, хранилище части золотого запаса США, сооруженное в 1936 году. Знаменито толщиной стен и тяжестью дверей. Название его стало нарицательным для обозначения всякого сооружения, предназначенного для сохранения чего-либо путем укрывания за неимоверно толстыми стенами и тяжелыми дверьми.
[Закрыть]), «легко открывается» (это для тех, кому постоянно приходится отбивать горлышки). Надеюсь, скоро у нас появится японское «инстант-виски», [93]93
«Инстант-виски»– продукт, приготовляемый в течение минуты из пищевого спирта путем разбавления его любой подходящей жидкостью.
[Закрыть]и тогда я наконец смогу устроить пир для своих врагов.
Семнадцатилетний Вальдо убегает из дому и проводит время, шляясь в интерзоне, огромной, грязной, полной порока гавани года этак 2000-го с хвостиком от Рождества Христова. Двое мошенников, переодетых Долговязым Джоном Сильвером [94]94
Джон Сильвер– негодяй, персонаж знаменитого романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ», чье имя использовано в качестве названия огромной сети торгующих рыбными блюдами ресторанчиков американского «быстропита».
[Закрыть]и капитаном Писгойменом, [95]95
Капитан Писгоймен– персонаж популярных в середине 70-х американских комиксов (авт.).
[Закрыть]спаивают его и вербуют в матросы. Вальдо, очнувшись, обнаруживает себя на гигантском, не меньше средней величины острова, корабле, где всю следующую неделю должен работать в качестве юнги-поваренка под бдительным надзором садиста-кока. Через кухню проложен канал, в котором плещется подаваемая из приводимого в движение корабельным двигателем насоса-трала рыба, различные головоногие и крабовые и всевозможные прочие морские создания. Но из этого всего Вальдо должен отбирать в тазик лишь устриц и гребешки. Во время путешествия Вальдо узнает, что все необходимое для поддержания корабельного существования сырье – от металлов до продуктов питания – извлекается из моря. Все сырье перерабатывается в недрах полубиологических, полутехнических аппаратов, производящих также и еду для фантастически роскошных банкетов. Ходят слухи, что банкеты эти похожи скорее на странный ритуал, потлач, во время которого изысканные лакомства пожираются сумрачной, зловещей, раскормленной шайкой, над которой главенствует Зоберг, легендарный, полубожественный владелец корабля (Зоберг кажется немецким именем, на самом деле это один из древнеегипетских богов-крокодилов).
Вальдо влюбляется в темноволосую крутобедрую повариху и пускается совместно с ней на поиски места в тайных закоулках корабля, где можно было бы без помех совокупиться. В процессе поиска он встречается с библиотекарем Центральной гастрономической библиотеки, где помимо книг хранятся видео– и голограммы. С его помощью Вальдо узнает тайну корабля: главная тайна – это природа Зоберга. Он и есть корабль, он киборг, живущий в симбиозе с морем, будто эмбрион, плавающий в околоплодных водах, в сладком, свободном, сытом, райском состоянии. Экипаж служит кораблю частью из суеверия и благоговейного ужаса, частью из-за предоставляемых кораблем жизненных удобств.
Вальдо и его возлюбленная подымают мятеж; из кока они готовят жаркое и, как самый лакомый кусочек, добавляют в каждое блюдо, а тем временем обнаруживается, где пасть Зоберга. Они и их приверженцы шаг за шагом овладевают кораблем и понуждают Зоберга к покорности. После корабль сталкивается с айсбергом и уходит под воду вместе с людьми и крысами. (Почему, как и что будет дальше, я, увы, объяснять не намерен.)
7. Псевдоповествование
В детском воображении продукты питания часто отождествляются с частями человеческого тела, например макароны – с пальцами. Среди известных мне примеров – двенадцатилетний мальчик, не решавшийся есть сливочные кнедлики потому, что они представлялись ему распухшими трупиками. Части и всё человеческое тело часто уподобляют фруктам, а удовольствие от их съедения делает этот символизм отчетливо каннибальским.
В непринужденной обстановке, после бурных занятий любовью я ел только что сваренные телячьи колбаски и внимательно рассматривал себя в зеркале, перед которым прихорашивалась моя подружка.
«Красота должна быть случайной – либо вообще никакой», – уведомляю я Надю, в то время как она пытается спрятать свои морщинки под слоем пудры. Надя тут же указывает мне, что Альбер Руж [97]97
Альбер Руж– нигде более в этой книге не фигурирующий друг протагониста и Нади. По заверениям автора, данный отрывок написан в глубоком улете от ЛСД.
[Закрыть]выглядит совсем неплохо. Ну да, для недавнего пьяницы вид у него действительно неплохой.
Она рисует себе на скулах туберкулезный румянец. Дешевый ужин «фэн-де-сьекль» [98]98
«Фэн-де-секль» – букв.:«конец столетия», термин, в XX веке употреблявшийся по отношению к декадентскому искусству последнего десятилетия XIX века.
[Закрыть]или путешествие во времени по дешевке. Надя скребет расческой эпидермис.
Она разглядывает себя в зеркале и начесывает челку так низко, что из-под нее едва ли можно смотреть невооруженным глазом. Я тоже оглядываю свое отражение, гляжу на жабью бородавчатость своих бедер: переплетение белесых припухлостей, мелкие трещинки, жировые складочки. Я стал куда жирнее и дряхлее, чем на последней своей фотографии. Тогда меня еще можно было назвать коренастым крепышом. А сейчас зеркало показывает бесформенную расплывшуюся тушу. Надя держит перед собой табличку с надписью: «Йеспер Блом». Это оборотная сторона карманного зеркальца.
Когда мы занимались любовью, я, выворачивая шею, смотрел назад, на наши отражающиеся в зеркале ноги и гениталии. Сжавшие мой пенис (мой задравшийся на 120 градусов сентиментальный столбик страсти) половые губы походили на подкову, железное кольцо, выдавившее мой член, как трамвай выдавливает тюбик зубной пасты.
Вчера по телевидению показывали операцию по удалению жира: хирург после операции продемонстрировал удаленную жировую ткань, кольцо из пористой серо-белесой массы, размером приблизительно соответствующее тому, что сейчас образовалось в недрах моего брюха и готовится с тихим всплеском отправиться в унитазные глубины.
Ах, унитаз!
Скверно будет мне сейчас.
Мои пальцы похожи на мокнущие в кастрюле колбаски. Мои пальцы пахнут вагиной.
Королева плотских роскошеств – конечно же, куннилингус. Надины выпуклые, влажные половые губы были как птичья клетка, таящая лакомства, волосы на лобке – аккуратные, ровные, будто бородка пожилого почтенного джентльмена грюндерских времен, и все это сладость, сладость… Совокупляясь, я потерял свое «я», я растворился в толпе грубых, хищных казаков, в хаосе революции оплодотворявших в пролетках барышень в гимназических униформах; я вторгался в меланж крови и красного бархата в собольей оторочке, таящийся средь белизны слоновой кости; я видел белки закаченных в экстазе глаз московских красавиц, я видел чудовищные сизые навершия удов их варварских любовников. Разве есть что-либо дороже своего личного, персонального извращения, возможности расшевелить свою анальность, заставить ее чувственно вздрогнуть? Второе совокупление странной прихотью принесло в память Вторую мировую, и вместо бравых улан, гусар, гайдуков (мощные усатые типы в разноцветных униформах, бесстрашно наступающие сплоченными рядами, с поднятыми саблями, верхом на пышущих жаром конях), я оказался среди жующих жвачку бравых американских ребят в армированных кепи, стрелявших и ползших сквозь джунгли, в конце концов развлекшихся с кореянкой, мадам публичного дома, отправившей мой уд в лазарет («Скажите, ради бога, он в порядке? Он мне еще послужит?»). Под грохот зениток в мозгу я извергнулся вторично, все внезапно исчезло, зато пришло ощущение густой, вязкой массы, обтекающей мою мошонку: ощущение обмякшего члена в залитой влагой, сочащейся вагине.
На самом деле, конечно же, все было совсем по-другому. Следовало пристальней вглядеться в оборотную сторону: представить хлипкие зеленоватые тени истощенных тел, чахоточную атмосферу позднесредневековой бани, угрожающей нашествием бледных спирохет…
Что ж, колбаски удались.
Кусочки колбасы попадают в рот, слева – мимолетная встреча с пока еще редко, нерешительно пробующими их зубами, приливом нахлынувшее возбуждение вкусовых сосочков: никогда еще у телячьих колбасок не было столь восхитительно телячьего вкуса, язык нежно обнимает кусочек, быстрое сальто, поворот, кусочек ударяется о зубы правой стороны, начинающие его жевать, передние зубы побаливают, нужно убрать от них подальше, вглубь рта, вкус приправы достигает рецепторов… Второй кусочек – всегда не то что первый, восприятие уже установилось, вкус запечатлелся, однако тут троянским конем на колбасных кусочках является горчица, молекулы ее вторгаются в готовые принять их ложбинки и впадинки, горчичный удар будит сосочки как первое ощущение колбасы, в унисон к ним – ощущение хлеба, во рту полная гамма вкуса, а желудок, напротив, отзывается как-то неоднозначно, даже амбивалентно. Что, мне плохо? Или я просто голоден? Или и то и другое? Пока колбаса варилась, я слышал, как Ван Дайк Паркс [99]99
Ван Дайк Паркс(р. 1925) – американский певец, музыкант, детский писатель.
[Закрыть]пел «Сосиски» – однако в тексте сосиски никак не упоминались. А колбаски – такие пятнистые, просаленные, такие неаппетитные с виду – на вкус бесподобны. Наверное, я попросту очень голоден.
Надя уже закончила туалет, элегантным движением забросила на спину роскошную гриву и подмигнула мне. Пора идти. Но я предчувствую – мне вот-вот станет плохо, иду в туалет, наклоняюсь, но ничего не выходит. Я сую в рот палец, и в унитазе появляется колбасная шкурка, но сама колбасная масса лежит в моем желудке как привинченная. Ей-богу, никогда еще еда не укладывалась так надежно в моем желудке. Я понял, что ошибся, что мне совсем не плохо. Мы можем идти.
Сегодня на обед придут С. и Б. Будет мое стандартное гостевое меню: в качестве закуски паштет из гусиной печенки и тому подобная всячина, испанские улитки, спагетти с моллюсками и «триппе алла флорентина» [100]100
«Trippe alla fiorentina» (um.)– тушеный рубец по-флорентийски.
[Закрыть]и в завершение – сыр. Вина: сперва легкое швейцарское с виноградников Гамэй, главным образом в качестве предисловия к темно-коричневому, с ароматом фиалок, превосходному «Бароло» из Бра. Выгода от такого меню в том, что его можно без труда приготовить на обычной четырехконфорочной плите.
В Мюнхене неплохо поесть можно в «Аквитании» на Амалиен-штрассе.
Антикулинарная книга, сочиненная с пресловутой либертинской апатией, разрушающая все рецепты гастрономического языка, расползающаяся, как плесень, по чуждой материи и превращающая ее в себя… Линия, которую можно было бы провести от «120 дней Содома» [101]101
«Сало, или 120 дней Содома»– последний фильм скандально знаменитого, гениального итальянского режиссера Паоло Пазолини (1923–1975), забитого насмерть своим семнадцатилетним любовником. Фильм-экранизация истеричного романа маркиза де Сада «120 дней Содома». Пазолини перенес действие во времена окончания Второй мировой войны, в опереточную республику Сало, устроенную нацистами на севере Италии. Фильм был разрешен к показу в Италии только после смерти Пазолини.
[Закрыть]через «Голый завтрак» [102]102
«Голый завтрак»– опубликованный в 1959 году роман У. Берроуза, составленный из заметок и набросков, сделанных им в Танжере. Лейтмотивом книги может служить следующая цитата из нее: «Люди хотят верить в то, во что хотят верить, невзирая на факты. Точно их ебут в жопу, а они старательно этого не замечают». В США роман был разрешен в 1966 году.
[Закрыть]и «Радугу гравитации» [103]103
«Радуга гравитации»– опубликованный в 1973 году роман Томаса Пинчона (р. 1937), называемого величайшим американским писателем со времен Германа Мелвилла. Роман вызвал столько споров, что Комитет по присуждению Пулицеровских премий решил в этом году премии не присуждать. В романе описывается беспокойная жизнь Тайрона Слотропа, американского солдата, в Лондоне 1944 года. Всякий раз, когда у Тайрона происходит эрекция, на Лондон падает ракета «Фау-2».
[Закрыть]к этой книге, – была бы линией нарастающего регресса. Из де Сада эта книга взяла бы кричащую телесность, из Берроуза – искусство протоплазмы, из Пинчона – постепенное превращение организованной материи в хаос… Я мог бы поместиться как раз где-то между Берроузом и Пинчоном. Если б только у меня хватило сил написать такую книгу!
Сидя в «Цолле» (это в Брегенце) над тушеным лесным голубем, я задумался, с чего это я вдруг выбрал в меню именно его, внезапно его там обнаружив, – ведь все способное летать занимает далеко не первые места в моем кулинарном хит-параде. Поедая эту птицу, я внезапно пришел к догадке: тушеный голубь – это нечто напомнившее о сказочной стране, где молочные реки в кисельных берегах, где тушеные голуби сами летят в рот и где бегают свиньи, таскающие на себе для удобства едоков вилки и ножи. Позже посмотрел у братьев Гримм, чтобы проверить, правильна ли догадка, однако ничего подобного не нашел, хотя сказка про волшебную страну с молочными реками и кисельными берегами там и вправду была, но в ней речь шла вовсе не о еде, там попросту громоздились небылицы про волшебный мир, где всё не как у нас.
Но в детстве я любил читать не братьев Гримм, а Людвига Бехштейна, [104]104
Людвиг Бехштейн(1801–1860) – немецкий фольклорист.
[Закрыть]– именно там я нашел искомое, и в избытке. Правда, там в рот летели не только тушеные голуби, а гуси, индюки, каплуны, жаворонки и дрозды, поджаривавшиеся прямо в полете. Я подумал, что ассоциация с голубями, быть может, возникла из-за виньеток работы Людвига Рихтера, изображавших склонившихся над жареными поросятами гуляк, разинувших рты, куда вереницей летят разнообразные птицы. Но среди этих птиц голубя я не идентифицировал. К тому же в бехштейновском варианте сказки присутствует столько разной еды, что как-то выделить из нее, заметить в особенности тушеных голубей навряд ли было возможно.
Потом я посмотрел у Бюхмана, специалиста по аттической трагедии V века до нашей эры. У Бюхмана встречается этот сюжет, рядом с Афинеями и Ферекратами фигурируют жареные дрозды, однако из такого источника я точно не мог почерпнуть ассоциаций. Господи, ну почему же я заказал голубя?
На обед ячменный суп и хафелоаб, [105]105
Хафелоаб– клецки из пшеничной и кукурузной муки, сваренные в ячменном супе, традиционное форарльбергское блюдо (авт.).
[Закрыть]на ужин сарсуэла [106]106
Сарсуэла– испанский суп из омаров (авт.).
[Закрыть]и мидии: вот оно, лукавство гурмана в среду Великого поста.
Уикенд в Вене: гусь в белом вине был едва теплым, гарнир и вовсе остыл; потому я решил проверить на практике, насколько соответствует действительности слух о том, что если в Вене к обеду заказать просто красное вино, то оно непременно окажется вполне пригодным для питья и даже хорошим. В нашем случае, увы, это оказалось не так, и заплатили мы за это вдвое.
Дерзкая сцена обжорства из «Синдбада» Золтана Хусарика [107]107
«Синдбад»(1971) – красочный фильм о воспоминаниях умирающего любителя сладкой жизни, снятый выдающимся венгерским режиссером Золтаном Хусариком (1931–1981).
[Закрыть]– едва ли не единственная яркая сцена в монотонной, наполненной вялыми красивостями, скучной во всем прочем картине: Синдбад сидит в харчевне и, обедая, разговаривает с официантом, бывшим первым мужем его второй жены. Синдбад говорит о еде, официант – о жене. Крупным планом дается, как Синдбад приправляет суп, поедает его, вытаскивает из него мозговую кость, – и тут все становится необыкновенно выпукло, натуралистично до отвращения, больше и ярче, чем я когда-либо и где-либо видел, в жизни ли, в кино ли. Синдбад завертывает ее в салфетку и быстро, резко ударяет раз за разом о тарелку и выбивает на тарелку затупленный конусик – мозг. Синдбад разминает его на тарелке, посыпает перцем и поедает, после поедает фазана, а потом требует подать говядину по-венски. Официант, не в силах это видеть, делает замечание, на что Синдбад, вспылив, заявляет, что ему никто не предписывал, что, где и когда есть, – и это, пожалуй, единственное его активное действие за весь фильм, наполненный мечтаниями и грезами. Крупным планом даны горячие золотистые блестки жира в супе, нежный, деликатный костный мозг и лоснящаяся фазанья грудка, – будто рекламный ролик, призывающий забросить все на свете, отдать все за толику несравненного костного мозга. Насчет этого фильма я ввязался у стойки в спор с шизофреником, убедившим меня в правильности диагноза бесконечным занудным монологом: дерьмо этот фильм, пустышка, настоящее дерьмо, ничего стоящего, дерьмо, дерьмо…
Когда мне хочется подтрунить над собой, я говорю, что я на самом деле не более чем винописатель. Сама суть вина описанию не поддается, она намного глубже и богаче описательных способностей. Воспринять и описать можно только нюансы, оттенки, букет. Конечно, и о них можно написать правдиво и хорошо, но это уже другой вопрос.
Прекрасно и обильно пообедал с М. и одним политиканом из Народной партии в «Отаре» в Хохенеме. К счастью, в еде консерваторы разбираются, – чего не скажешь о многом другом.
За стойкой «Черного кафе» в Вене я, воспламененный вином и некой рыжеволосой прелестницей, красочно описал приятелю В. свой «Гастрософский дневник», изобретая по ходу дела блестящие формулировки и неожиданно открывая все новые гениальные истины. Они показались мне столь гениальными, что я, учитывая обычную вследствие подобных воспламенений потерю памяти и не желая утратить ни единого своего перла, протрезвев, написал В. и попросил сообщить мне все запомнившиеся ему детали. Он ответил: «Дорогой Курт! Что касается нашего разговора за стойкой, то в нем я не усмотрел особой питательности для ума. Ты считаешь иначе? Вот тебе просимые детали. Задница – всего лишь вершина айсберга. С похмелья все дерьмо вокруг – твое собственное. Губы пристают к мясу. Язык без костей – трудно усваиваемая мировая проблема. Утро – это вынос мусора (если серьезно, мне кажется, вместо мусора там фигурировал Всадник Апокалипсиса). Начинай с сомнения, печали и забвения. Время зубов – полночь.
Пока (стойка, стойка, гляжу в тебя, и только…). В.».
По этому поводу мне подумалось: итогом дискуссии можно назвать психическую репрезентацию желудочно-кишечного тракта: «Задница – всего лишь вершина айсберга».
Нижеследующий диалог я воспроизвел по памяти. Это из одной документальной передачи о проверке качества австрийских продуктов.
– Да, в «буренвюрсте» [108]108
«Буренвюрст» (нем.)– жирные колбаски, продаваемые обыкновенно жареными.
[Закрыть]есть то-се, не очень подходящее по качеству… Головное мясо свиньи, например. (Пауза.)Ну да, головное мясо… свиное рыло то есть.
– И… да, конечно, это не очень хорошо… я имею в виду, что же здесь особенно плохого?
– Ну, это каждая хозяйка знает… морду, рыло, в общем, не так хорошо можно отчистить… слизь, да… слизь в рыле остается, это плохо… (Длинная пауза.)
– Если я вас только что правильно понял, свиные сопли остаются в колбасе, так?
– Ну… да, можно сказать и так.
В это же время в Австрии исчезли и нигде так и не объявились 96 тонн зараженной трихинами индийской буйволятины. Шеф службы контроля за качеством по этому поводу заявил, что, судя по всему, буйволятину попросту съели.
Стамбул. Лучше всего можно поесть в каком-нибудь из многочисленных маленьких ресторанчиков, где жарятся хорошо отбитые кёфте, [109]109
Кёфте– разновидность котлеты (авт.).
[Закрыть]где в огромном котле варится ишкембе чорбасы [110]110
Ишкембе чорбасы– турецкий суп из требухи (авт.).
[Закрыть]и выставлены плоские блюда, заваленные овощами. Кёфте – это, если сопоставить с ближайшим западным аналогом, по сути своей гамбургер, но превосходнейший; суп ишкембе состоит главным образом из требухи и уксуса, а что там еще есть – разобрать невозможно. Ко всем блюдам можно брать холодные бараньи мозги, завернутые в свежую зелень, как донер-кебаб в лепешку. Лучше всего мы поели в «Чичек Пасарджи», который, правда, не совсем соответствовал своему описанию в путеводителе, напечатанном в 1977 году, – но «Чичек» не раз с тех пор выгорал дотла; большие пожары – обыденная вещь в Стамбуле.
Прежде всего мы побродили по рынку и посмотрели, чем здешние места богаты: лангустами и палтусом, макрелью и мидиями, массой всяческих фруктов и сластей, у мясных прилавков целые освежеванные туши либо внутренности и головы (и то и другое – истый образец строгого и высокого искусства Расчленения Плоти). Единственно неаппетитным в этом апофеозе шума, красок и суматохи было ощущение грязи, взвешенного в воздухе дерьма, оседающего на все это великолепие. Стамбул – очень загазованный, пыльный, отравленный угольным чадом город. Трубы печей и плит, торчащие из деревянных домов, возвышаются над улицей на каких-нибудь два метра, и из них постоянно валит густейший дым.
Прогулявшись по рыбному рынку, мы наткнулись на маленький ресторанчик и уселись за стол рядом с дружелюбным толстяком, выколупывавшим мясо из-под креветочных панцирей и складывавшим его в шухлядку. Там мы хорошо и дешево откушали свежей, только с рынка, снеди. Лучшим из всего были креветки – лучшие креветки из всех, которые я когда-либо пробовал. Рис с мидиями, бараньи мозги, жареная рыба, шашлык – все было замечательным. Пили мы «Долуча». В магазине она стоит 16 шиллингов за бутылку, здесь она стоила как кружка пива.
В ресторане под гордым названием «Босфор» оркестрик слащаво пиликал на скрипках, официанты подобострастно пододвигали стулья, а рыба оставляла желать много лучшего и стоила по 300 шиллингов за порцию – за эту сумму мы б пять раз поели в «Чичек Пасарджи».
С точки зрения кулинарии Стамбул – место, где обязательно нужно побывать, однако при этом желательно обладать особым туристским менталитетом, который позволяет не замечать детей, копающихся на помойках в поисках объедков, стариков, заскорузлыми, дрожащими пальцами ворошащих уличную грязь в поисках гвоздей, которые можно выровнять и продать. Лучше не думать о том, почему юнцы, вытаскивающие на ипподром облезлого медведя на потеху публике, не работают на какой-нибудь фабрике и чем на самом деле живут люди, выставляющие на продажу пару старых почтовых марок или шариковую ручку.
Как-то раз нас пригласила на обед бедная турецкая семья, а в другой раз нас позвали выпить кофе в богатый дом. Первый раз мы ели томатный суп, кёфте, доматесли фасоль (это действительно оказалась фасоль), плов и халву. Второй раз мы оказались в гостиной, отделанной в стиле балаганного барокко (честно говоря, только Барбра Стрейзанд [111]111
Барбра Стрейзанд(р. 1942) – американская актриса и певица, неоднократно удостоенная «Грэмми», «Оскаров», «Тони», «Золотых глобусов» и прочих американских премий и наград. В 1995 году удостоена почетной степени доктора искусств. Помимо прочего, знаменита прекрасно сыгранными ролями девушек из низов, вскарабкавшихся силой обстоятельств и своего таланта на самые верхи.
[Закрыть]могла бы neрещеголять их пестротой обивок, покрывал, ковров и картинок со швейцарскими пейзажами), однако усадили нас на пухлые, очень по-восточному раскрашенные подушки, с гордостью показали нам главное домашнее сокровище – видеомагнитофон, а потом хозяйка объявила нам звенящим от гордости голосом, что (вообразите себе торжественный звук гонга!) для дорогих австрийских гостей у нее есть самое что ни на есть замечательное – растворимый «Нескафе»! Мы вызвали недоумение, когда попросили кофе по-турецки.
На Кеннеди-Чаддеси (набережной) рыбу можно покупать прямо с рыбацких баркасов; покупатели стоят на набережной, а снизу рыбаки криками подзывают их. Если покупка обговорена, то рыбак протягивает им сачок, чтобы в него можно было положить деньги, а получив их, сует рыбу в пластиковый мешок и швыряет наверх; если мешок большой, то ловить приходится обеими руками, летят брызги, и одежда потом неистребимо благоухает рыбой.
Обед в «Барателье» в Санкт-Галлене: домашние тальятелли альи спиначи, [112]112
Tagliatelle agli spinachi (um.)– тонкие спагетти со шпинатом.
[Закрыть]полумягкий сыр, чье название я позабыл, жадно съеденный карамельный пудинг, к этому – неплохое вино из хозяйского погребка. Сам ресторан – старое доброе швейцарское заведение, редкая смесь старины и современности, какую можно отыскать только в Швейцарии. Словно все подобные швейцарские заведения произошли от одного-единственного почкованием и потому похожи как две капли воды. Электронная кассовая машина там была запрятана так, что о ее присутствии можно было догадаться только по легкому стрекотанию, с каким она печатала чеки.
Обедали бараньей ляжкой с овощами; ужинали телячьими почками со сморчками, – была Троица, и мы роскошествовали так весь день, хотя, признаться, мы роскошествовали бы в тот день точно так же, если бы Троицы не было. В Амазонии одно индейское племя, известное весьма тщательным изготовлением одежды, в последнее время вдруг стало одеваться сплошь и рядом в лохмотья – индейцы пришли к заключению, что конец света совсем близко, вот-вот наступит, и потому едва ли уже стоит возиться с одеждой.
Выражение «упиться до чертиков» по сути своей тавтологично: чтоб видеть чертей, надо выпить очень много. По-моему, чтобы в самом деле заслужить такое определение, нужно пить, как те крестьяне из фильма Золтана Фабри «Встреча Балинта Фабиана с Богом», [113]113
Золтан Фабри(1917–1994) – венгерский режиссер, сценарист, художник, лауреат Берлинских и Московских кинофестивалей, номинант на «Оскар». Фильм «Встреча Балинта Фабиана с Богом» снят в 1979 году.
[Закрыть]хлеставшие бражку целыми бочками, – это самая яркая сцена пьянства во всей кинематографии.
Воскресная прогулка в Кайзерштуль на праздник вина в Обществе виноградарей Ахкаррена: любителя швейцарских белых вин немецкой виновсячиной не соблазнишь. Однако во Фрайбурге я снова неплохо поел в «Виноградной грозди».
Гала умерла. И даже птичка овсянка после ее смерти для старого Дали уже не была такой вкусной, как раньше, – когда Дали после ее смерти все-таки отваживался есть овсянок.
Посетив арт-ярмарку в Базеле, мы обнаружили в этом городе массу закрывающихся по воскресеньям ресторанов; в конце концов нам удалось неплохо поесть в итальянском местечке на Францисканской площади. На самой ярмарке не было практически ничего, что можно было бы отнести к «food-art», однако галерея Тредуэлла [114]114
Находящаяся в Бредфорде, Йоркшир, галерея искусств, основанная в 1963 году. Здесь выставляются предметы искусства, изображающие людей в процессе их жизнедеятельности, а также результаты этих процессов.
[Закрыть]продавала каталог своей «Выставки сальной фигуративности» и представила несколько экспонатов, к примеру «Жиряк» Дэвида Рофтса и «Детское чудо» Питера Корлетта.
В «Спектре науки», немецком издании «Scientific American», я дважды тщательно перечитал статью Ричарда Дж. Вуртмана «Пища активизирует нервную систему», пытаясь отыскать там, что нужно есть для активизации работы мозга, – так ничего и не нашел. Единственной сколько-нибудь полезной информацией оказалось сообщение о том, что лецитин, продающийся в диетмагазинах, не стоит затрачиваемых на него денег. А я-то ждал от статьи что-нибудь разъясняющее странное утверждение Ницше [115]115
Фридрих Ницше(1844–1900) – гениальный немецкий философ, поэт, женоненавистник и безумец.
[Закрыть]о «кухонной глупости» в книге «По ту сторону добра и зла» (VII, § 243). Там Ницше обвиняет женщин в том, что из-за их глупости секреты настоящей гастрософии утрачены. Это замечание всегда казалось мне несколько сексистским. К сожалению, ничего похожего на пророческий дух Заратустры я у Вуртмана не нашел.
Все мои привычные представления о достоинствах разной пищи, то, над чем я и не задумывался, снова оказываются совершенно неверными. Когда я по утрам вместо жирной колбасы ел булочки с миндалем, то считал, что не перегружаю печень, и вообще, что это полезно, а недавно прочитал, что один из самых опасных алкалоидов, вызывающих рак, афлатоксин, как раз и содержится главным образом в орехах и миндале. Дальше – больше: за обедом я пью вино, закусываю сыром бри и сморчками, а подумать только, сколько в вине может быть свинца и ртути, сколько пуринов и тяжелых металлов в сыре бри и сколько уж совершенно невообразимой гадости в грибах. Я всегда считал шпинат здоровым продуктом (зарабатывая тем временем с его помощью подагру, и это не говоря о его способности накапливать нитраты), редьку, которую ем почти каждый день (а она, оказывается, провоцирует базедову болезнь), и так далее, и так далее. Кроме того, гадости, которые пишут о продуктах, постоянно друг другу противоречат, так что и не знаешь, кому верить и что есть. В общем, лучше закрыть покрепче уши и глаза и есть все подряд – до рака печени!
Так что гастрософ в большей степени камикадзе, чем самурай.
Все же я извлек из «Спектра науки» полезную информацию, из статьи по соседству. Там говорилось, что мясо гигантского спрута пахнет дерьмом и на вкус напоминает дерьмо, но все же вполне съедобно. Гигантский спрут – это штуковина метров до восемнадцати в длину. Превосходный материал для бедняцкого банкета или для тех, кто панически боится проголодаться.
В «Плейбое» писали, что в эякуляте всего полторы калории, так что глотать его можно без всяких опасений.
В «Шпигеле», в главном материале 30-го номера за 1982 год, было совершенно поразительное откровение: оказывается, главная проблема нынешнего питания отнюдь не в загрязненности, не в добавках, токсинах и химикатах, а в том, что «едят слишком много, слишком жирно и слишком быстро». Эксперт по продуктам питания из Мюнхенского университета, некто Людвиг Коттер, заявил буквально следующее (цитирую): «Никогда до сих пор не были наши продукты столь безопасными для здоровья, как сегодня».
Ну-ну. Впрочем, это ведь отличительное качество хорошего журнала – всегда радовать читателей сенсационными новостями.
Менахему Бегину [116]116
Менахем Бегин(1913–1993) – уроженец Бреста, террорист, солдат, политик, литератор. В 1977 году стал премьер-министром Израиля, лауреат Нобелевской премии мира 1979 года за Кэмп-Дэвидское соглашение с Египтом.
[Закрыть]на праздновании его 69-летия преподнесли миниатюрный танк «Меркава» из бисквита и сахарной глазури – в то время как его армия обрушила на Бейрут полторы сотни тысяч гранат и снарядов. Чего еще ожидать от мелкого польского адвокатишки (как сказал однажды Крайский [117]117
Бруно Крайский(1911–1990) – выходец из богатой семьи венских евреев, юрист, политик, антисионист, глава австрийской социал-демократической партии, первый еврей, занявший пост канцлера Австрии (1970–1983).
[Закрыть]). А то, представьте, он вместе со своим правительством в образцовой сюрреалистической манере мог бы скушать, к примеру, марципанового Арафата. [118]118
Мохаммад Абдер Рауф Арафат эль-Кудва эль-Хус-сейни(1929–2004) – на протяжении более полувека политический лидер палестинских арабов, бессменный глава Организации освобождения Палестины, лауреат Нобелевской премии мира 1994 года, с 1996 года – президент Палестины.
[Закрыть]Это было бы в том же вкусе.
С другой стороны, у Джойса [119]119
Джеймс Джойс(1882–1941) – гениальный ирландский писатель и поэт, автор «Улисса» и «Поминок по Финнегану», родитель Леопольда Блума, нефроманьяка, дублинского еврея, прожившего очень насыщенный день.
[Закрыть]на 57-летии был торт, на котором возвышались все семь джойсовских книг, изваянных из марципана. Без комментариев.
На этой стадии каникул я чувствовал себя как щенок Нимрод в «Чепухе под завязку»: «Доминантой нашего настроения была смутная, но глубокая скорбь, ощущение брошенности, осиротелости, беспомощности – и полная неспособность хоть чем-то заполнить жизнь, невыносимо нудную в промежутках между приступами голода и его утолением».
Четырнадцать дней в Бретани, в департаменте Морбийян. Бретань – это побережье, и для любителя даров моря прекрасная возможность усовершенствовать вкус: морепродукты здесь изобильны и дешевы. Я проедал свой путь сквозь меню: от морского черта через скатов до омаров, от крабов до лангустов с лангустенами, а к этому всегда еще морские гребешки, мидии и устрицы, правда, «палурд» и «американских» я не хотел, но были раковины «сен-жак».
Здесь – чего никогда нет, например, в Италии – в меню для тургрупп есть мидии и устрицы, а однажды официант, принимая заказ, предупредил меня, что мелкая рыбешка у них всегда с глазками.
За соседним столиком тем временем некий провинциальный остряк внушал жене, что фукус, которым были украшены столы, с майонезом вполне съедобен, и бедняжка в конце концов набралась храбрости и стала жевать.
Несомненно, вот это и был настоящий подвиг гастрострасти, торжество крестьянской простоты среди деликатесной изысканности.
«Кинкхорны», мои маленькие любимчики, здесь зовутся «бигорно». Впрочем, я все больше убеждаюсь в справедливости своего мнения: во Франции прилично поесть можно только в дорогих ресторанах. В пивном ресторанчике в Сомюре мне подали снедь хуже, чем бывает в забегаловках у автотрасс.
Последнюю неделю провел в Италии, главным образом в Пескаре, – итальянская кухня после Бретани снова стала мне нравиться. В Венеции я ел гранчевола [120]120
Grancevola (um.)– морской паук.
[Закрыть]и тартюфи ди маре, [121]121
Тартюфи ди маре –итальянское название одной из разновидностей съедобных моллюсков.
[Закрыть]хотя и то и другое оказалось не слишком хорошим. Мороженое чаще разочаровывало, особенно в Вероне, хотя пицца там превосходнейшая. В Пескаре нам пришлось пару раз перекусывать в закусочной – никакого сравнения с Сомюром, где за «бретонский салат» пытались выдать смесь из рубленой зелени и жареных хлебных крошек.
Уикенд в Южном Тироле: в «Бознере» в меню стояло нечто под названием «Пустая чашка», в «Холодном море», вопреки названию, никакого прохода к морю не было, однако в «Ремихоффе» у меня был прекрасный завтрак, лучший за долгое время, – конечно же, со свежевыжатым виноградным соком.
В Мерано мы как-то зашли в гостиничный ресторанчик, где официантка была так занята, что носилась как угорелая между столиками, хозяин был не слишком трезв и, кушая, запивал еду попеременно то вином, то пивом – последнее, видимо, в знак любезности к своим немецким гостям, обращавшимся к нему с насмешливой фамильярностью. Немецкие гости самозабвенно трепались, старая дюссельдорфка, с ярко-красными ногтями, седой шевелюрой и кучей украшений, украдкой хихикала, сидящий совершенно один за соседним столиком старый пердун развлекал себя сам, изображая, как чинно и благовоспитанно пьет за чье-то здоровье, – он был в стельку пьян.
Большая часть попробованных нами вин – в том числе местного производства – особенной изысканностью не отличалась.
К полудню четверга я закончил писать о своем «хождении за трюфелями», а в пятницу отправился в новое. Намеченный маршрут: Саронно – Асти – Альба – Генуя – Камольи – Pan алло – Тортона – Касале-Монферрато – Новара. Лучше всего мы кушали на двух пикниках: вяленый окорок, салями, оливки, артишоки, сыр и «Дольчетто». С ресторанами же нам не повезло. Хотя в таких городках, как Саронно и Тортона, для местных готовят неплохо, изготовленное для приезжих зачастую просто отвратительно. В Тортоне, например, почки, которые повар нам подал собственноручно, смердели так, будто их только что выловили из писсуара.
