Текст книги "Королевская няня (СИ)"
Автор книги: Ксюша Левина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Глава 20. Поездка с Монте-Кристо
Семейная поездка в летнюю резиденцию… что может быть лучше? Никакой прислуги, никаких нянь, друзей, водителей и охранников. Так я себе это представляла ровно до того момента, пока не увидела, как Даша собирает сумку и щебечет с Ванессой о том, какой купальник лучше взять.
– Стоп! А вы тут при чём?
– Ну так семья едет в летний дом…
– Да, а вы тут при чём? – с тупым упрямством повторила я.
– Ну Оксана сказала…
– Матерь божья! – я хотела было развернуться и идти на разборки, но меня поймала за руку выскочившая будто из-под земли Феня.
– Лиза, не надо… не проси её оставить всех дома. Я не хочу без тебя ехать. И Мика не хочет.
– Феня… – я села рядом с ней на корточки, а она тут же отступила, будто испугавшись, что оказавшись рядом я уж точно её уговорю.
– Лиза, – она шмыгнула носом. Голос заскрипел, задрожал. – Пожалуйста…
И она убежала, потому что не могла плакать на людях. А я осталась смотреть, как Даша скачет по комнате.
Едут все!
Уже через час стало ясно, что не просто все переезжают в летний дом, а вообще весь штат, вместе с отдыхающими в доме друзьями.
Особняк Королёвых никогда не бывал местом уединения. Друзья семьи тут жили постоянно. Они менялись, заезжали, выезжали, но кто-то всегда был. И если сейчас в доме пребывал только Дмитрий, то было доподлинно известно, что на днях должны были заехать подруги Оксаны. А на следующей неделе ждали партнёров Ивана.
Гостевое крыло никогда особенно не интересовало меня или детей, мы просто туда не совали нос. Как правило, гости были людьми скучными и просто любили шиковать за чужой счёт.
Когда к обеду во дворе собрались все «переезжающие», выяснилось, что таких «друзей» было больше, чем я думала. Помимо Дмитрия на лужайке тёрлась длинноногая сонная брюнетка, которую я видела месяц назад в последний раз. Создавалось впечатление, что её просто забыли в одной из гостевых комнат, и вот она нашлась. Тут же была секретарша заместителя Ивана. Самого заместителя я не знала, а вот его секретарша была гостьей частой и даже обедала за одним столом с семьёй. Тощая и высокая, будто модель. Она для важности носила очки на пол-лица и была крайне высокомерной. Тут же нашлось место и для маленькой склочной женщины, которую мы иногда встречали в саду. Она приходилась кому-то родственницей и жила в доме, хоть я и думала, что в последние месяцы она куда-то уехала.
Вся прислуга полным составом была тут же. С дорожными сумками и взволнованными улыбками.
– Мы просто переезжаем в другие декорации? – вздохнула я.
– Похоже на то, – голос Ивана прозвучал куда ближе, чем я могла бы позволить, знай о его присутствии.
Он подкрался совсем близко, и я испуганно отпрянула на пару шагов, а оказавшись на самом краю лестницы, решила, что нечего ждать, и побежала вниз.
Дмитрий оказался тут как тут. Даже подхватил меня на руки, заслужив умилённую улыбку Оксаны.
– Как славно… все готовы? – спросила она у толпы, приподнимая солнцезащитные очки.
Толпа начала рассаживаться по машинам, пока на лужайке не остались только дети, я, Дмитрий и сами Королёвы.
– Нам вон в ту большую машину! – объявила Оксана и уверенно двинулась к микроавтобусу.
– В машину, – кивнула я детям, и они поплелись следом за матерью.
Дмитрий и Иван сверлили мне спину будто чего-то ждали, и я поёжилась. Не то чтобы было неуютно от их взглядов… скорее я не могла смириться, что получаю столько внимания за раз.
– Дима! Дима! – прокричали близнецы от автобуса. – А ты с нами!
– По рукам! – крикнул он и оставил нас.
– И вот… осталось только двое, – тихо проговорил Иван. – Вам не жарко?
Я и правда была одета довольно закрыто. Платье с длинным рукавом, привычной широкой юбкой и узким горлом-воротничком. Как обычно в лаковых ботинках, тоже не особенно летняя обувь. Но в сумке лежала пара летних нарядов и даже босоножки, в этом я планировала гулять у озера. И я точно знала, что Даша запихнула мне в рюкзак купальник.
– Нормально.
– Вы всегда так одеваетесь? – он сделал ко мне шаг, и теперь я ощущала постороннее присутствие всем телом.
Это как стоять у раскалённой печи: тут же всё тело будто воспламенилось и заалели щёки.
– Да, идёмте к машине?
– Пусть все рассядутся, а то будем топтаться на месте.
– Это странно… – одними губами произнесла я.
– Приходите к озеру. Пожалуйста. В одиннадцать. Я вас очень прошу, – Иван говорил будто сквозь зубы, и я понимала, что со стороны мы выглядим странно, потом рассмеялась, чтобы всё выглядело, как непринуждённая беседа няни и босса.
– Ну какие глупости…
– Я вас прошу, – он тоже изобразил смех и обошёл меня, чтобы встать лицом ко мне.
– У меня Дмитрий и…
– Так придите и скажите мне об этом. В одиннадцать. У озера. Вы поймёте, куда идти.
И Иван поманил меня за собой к машине, а я поплелась следом, будто меня звали на какое-то ужасное испытание.
Дмитрий и правда сидел с близнецами. Оксану усадили с девочками, а нам с Иваном в итоге достались одиночные кресла у окошка. Я первая, у двери, он позади меня.
Максимально уединённо, никаких лишних намёков на близость хоть с кем-то.
Я даже достала книгу, чтобы развлечься в дороге, но Оксана нарушила тишину.
– А что вы читаете? – она повысила голос, будто хотела звучать непринуждённо, но не хватило актёрских талантов.
– Роман.
– Про любовь? – пережала эмоцию… чуть меньше придыхания, и было бы в самый раз.
– Приключенческий. «Граф Монте-Кристо», – я подняла книжку и продемонстрировала Оксане обложку, но она была как раз из тех, которые Королева обходила стороной.
Простой коричневый переплёт из бумвинила с самым обычным тиснением.
Оксана медленно кивнула:
– Это интересно? – не назвать этот вопрос полным энтузиазма, но с другой стороны не перед Дмитрием же ей выделываться.
– Весьма. Это довольно драматичная история. Множество локаций, временных отрезков, действующих лиц. Несколько поколений героев. Я всегда любила истории, сосредоточенные на жизни сквозь долгие годы.
– Вы любите Дюма или любите подобные истории? – с улыбкой спросил Дмитрий. Я помнила, что во время нашей прошлой поездки к озеру он на тему литературы не высказывался как-то определённо. Я так и не смогла составить чёткое мнение о его пристрастиях.
– Я люблю Дюма, но не назвала бы себя его поклонницей… Мне нравятся «Мушкетёры» и «Монте Кристо», а вот «Королеву Марго» я кое-как осилила… Наверное, он не настолько мой автор. А вам как?
– Был страшным фанатом в шестнадцать, а потом всё сошло на нет. Пресытился… со мной такое случается.
Я сама не заметила, как оказалась вовлечена в долгий и интересный разговор, но за всё время, что между мной и Дмитрием летали искры «согласия» или жутких противоречий, слышала за спиной нервное постукивание колена о спинку моего кресла. В итоге пришлось даже отодвинуться немного и сесть на самый краешек.
– У тебя нервный тик, милый? – прервала нашу беседу Оксана.
– Вроде того, – ответил Иван.
Глава 21. Запретная любовь по Вуди Аллену
В десять вечера меня накрыла настоящая истерика. Я никогда не была размазнёй, я всегда могла взять себя в руки. Волнения из-за мальчиков по большей части не имели ко мне отношения. Нет мальчиков – нет волнений. Потому нынешнее состояние было почти неестественным.
А ещё, повинуясь собственной рациональной натуре, я к своему удивлению стала составлять списки.
В голове я представляла огромный стенд, на котором было две колонки.
«Дмитрий» и «Иван».
В колонку «Дмитрий» я писала его плюсы. Вышел неплохой, привлекательный список, скажу я вам.
– Симпатичный.
– Весёлый.
– Ладит с детьми.
– Галантен.
– Интересуется литературой.
– Свободен.
– Молод.
– Интересный собеседник.
– Решительный.
– Я с ним уже целовалась. (Хочу я того или нет, но нельзя просто взять и вычеркнуть из жизни человека, с которым соприкасалась губами!)
Колонка «Иван» только и делала что удручала.
– Женат.
– Женат.
– Женат.
– Отец четверых детей.
– Женат.
– Голубые глаза.
Неплохо, верно?
Если бы мне пришлось сравнивать два кратких знакомства, а нельзя отрицать, что никого из этих двоих я толком не знала хорошо, то от общения с Дмитрием я ощущала себя ни в чём не виноватой, но немного обманутой. Я радовалась, когда у нас находились общие темы, и желала выжать из них всё до последней капли, пока не отсохнет язык. Я боялась момента, когда мы замолчим. Иссякнет этот разговор, высохнет, как русло умершей реки – и всё. Дальше пустота.
С Иваном я боялась, что мы не замолчим. Мне было страшно, когда нас увлекало что-то общее. Когда было приятно вместе просто читать, сидеть, отвлекаться от книжных страниц. Это было так просто и необычно, что я боялась окунуться в состояние гармонии глубже. Будто вдруг научилась плавать, передо мной океан, но я понимаю, что никто не обещал мне, что я с ним справлюсь. И я хочу проверить своё новое умение, но боюсь, что мне не хватит сил остановиться и поймать кончиками пальцев ног дно.
На часах было уже десять тридцать, и я сжала пальцами подоконник, вглядываясь в черноту гладкого круглого озера.
Моя новая спальня была на втором этаже. Рядом с большой общей комнатой детей. Они уже переругались за кровати и легли спать.
Оксана успешно расселила всех по комнатам и устроила с подружками уютный винный вечерочек. Я от приглашения отказалась, хоть оно и поступило, а вот очарованная этим шиком Даша пошла, чтобы стать там настоящей ручной обезьянкой.
Мне же было неуютно от двух мыслей. Во-первых… мы забыли, что вчера Феня получила травму, и поехали отдыхать всей толпой! Во-вторых, меня ждали. Прямо сейчас. Я чувствовала, что он уже пришёл.
Я просто вышла из комнаты, просто спустилась в сад и уже там прижалась спиной к стене, ещё не остуженной ночной прохладой.
Так вот как выглядит искушение, которое имеют в виду хорошие и плохие писатели.
Одни описывают его ярко и безысходно, так что поверишь и прочувствуешь любой поступок. Другие делают всё скверно, и, закрыв книгу, можно только сказать: и что сложного было не ходить в тёмный лес?
Плохо или хорошо, но я чувствовала безысходность. Пусть это будет самообман и самовнушение, но я чувствовала, что всё равно там окажусь. Что если сейчас не пойду, потом всё станет много-много хуже.
И как я, рациональная и правильная, стала заложницей этого жгучего чувства безысходности.
Ноги будто сами несли по тропинке дальше и дальше. Мимо трёх рядов елей, высаженных вдоль озера. Мимо крошечного домика с садовыми принадлежностями. Я понимала, что он имел в виду, когда говорил, что я пойму, куда мне идти.
Я шла, и по лицу катились слёзы, а губы никак не могли прекратить улыбаться. Это будто ангел и демон, сидящие на плечах.
И всё закончилось, когда я приблизилась к тому месту, которое искала. Ровно напротив обрыва, откуда мы упали, как раз на противоположном берегу, в отдалении от летнего дома, на залитой лунным светом поляне, под стрекот обитающей в траве живности, вот что это за место.
Иван сидел на берегу и, услышав мои шаги, обернулся, вскочил на ноги и стал стремительно приближаться. Шаг за шагом, у меня сердце будто раскачивалось на сумасшедших качелях, всякий раз ударяясь о рёбра с такой силой, что брызги кипящей крови жалили кожу и внутренности.
Шаг-шаг-шаг ко мне.
Стук-стук-стук сердце во мне.
– Я надеялся, – он не стал меня хватать, а просто взял за руки.
Планета закружилась так сильно, что смазались границы, слились в бесформенные грязные пятна цвета. Все, кроме его лица, образы перестали существовать.
– Я не должна была приходить.
– Неправда, – он отступил.
Отпустил мои руки, а когда снова сделал ко мне шаг, коснулся кончиками пальцев моего лица, и я поняла, что такое войти в океан, не просто лижущий ступни, а погружающий с головой.
Я под водой, в безвременьи и вне всех существующих рамок. И это практически невесомое ощущение, когда нет ни земли, ни неба. Я могла бы существовать в этом вечность, не нуждаясь в еде и воде.
Просто прикосновения к моему лицу, лишающие воли и свободы.
– Лиза, мы можем поговорить? – его большой палец совершил настоящее путешествие от моей скулы к губе. Прошёлся по ней и вернулся обратно.
– Нет же… поймите уже… ну нельзя… Я не хочу… Я с…
Дмитрием.
Видимо, была.
Глава 22. Влюблённая Мэрри Поппинс
Моменты, превращающиеся в отметины на линии нашей жизни. Пустяковые мгновения, когда ты оказываешься не собой, а лучшей и недоступной частью себя.
Когда твоя жизнь на секунду встаёт на паузу, и ты хочешь записать момент и мотать его до бесконечности назад, чтобы смотреть снова и снова. Снова и снова.
Это порхающие по твоим губам чужие губы. Они нежнее и осторожнее коснувшегося кожи луча солнца. Они греют и наполняют сладким сиропом твою кожу, и она начинает пульсировать и посылать по всему телу волны тепла.
Это трепетные пальцы, что не пугают и не переходят границ. Они не хотят получить, они дарят. Просто объятие, а может, даже меньше. Только прикосновение, столь же лёгкое, как поцелуй.
Мне показалось, что Иван не меньше моего растерян.
Мне не казалось.
Когда он оторвался от меня, чтобы перевести дух от невинного по сути поцелуя, и мы остановились в нашем безвременье, я не позволила себе заговорить.
Иван смотрел мне в глаза, склонив голову набок, осторожно гладил кончиками пальцев мои скулы и будто бы хотел что-то сказать, но не мог поймать в воздухе один из тысячи вопросов.
– Вы чувствуете… – наконец шепнул он, так тихо, что я могла бы спутать его голос с порывом ветра и шелестом листвы.
– Не должна.
– Если я скажу вам, что всё можно…
– …то солжёте.
Он не преминул снова воспользоваться своим исключительным правом захватчика.
Теперь он был чуть решительнее, и я уже не была так безвольна. Почему-то идея потерять голову показалась привлекательнее, чем когда-либо.
И как бы хорош ни был Дмитрий, как бы ни были его губы приятны и умелы, я чувствовала с ним совсем не то.
Стало страшно.
Так страшно, что хоть кожу с себя срывай, умирай прямо тут.
– Стойте! Стойте.
Я прервала его. И тут же будто между нами стала взрываться цепочка из петард.
Бах-бах-бах.
Они отражались, искрили в наших глазах. Я видела их яркими бликами в его радужке, и от каждого взрыва чувствовала, как всё внутри разгорается сильнее и сильнее.
Да что же это?
Мои искренние ярость и сопротивление превратились в что-то иное. Извращённое. Вывернутое наружу. Мы будто были совершенно оголены сейчас, и даже смотреть в его глаза было больно.
Бах-бах-бах!
И я снова в его, до смешного не крепких объятиях. Он будто даёт мне шанс уйти, и спрашивается, чего я жду?
И чем смелее становился наш поцелуй, тем крепче я увязала, глубже уходила под бирюзовую толщу воды.
– Стойте!
И снова искры. Он превращал моё сопротивление в… вот это называется страстью?
Руки Ивана прижали меня крепче, теперь уже совсем смело. Губы будто ничего больше не боялись, и я поняла, что так откровенно никогда не целовалась. Вот что я представляла себе, когда речь заходила о «страстном поцелуе». Вот это вот всё.
Подогнулись колени, и Иван перехватил меня за талию, прижав к себе. Запрокинул мою голову, запустил пальцы в мои волосы.
Не должно быть всё так.
Я будто на безумной карусели, которая никогда не остановится. Лошадки никогда никуда не прибегут. По кругу. По кругу.
От такой безумной любви нужно бежать. И находить тихую гавань в эпилоге, принимая навсегда эти правила игры. Отказываться от сумасшедшей гонки, потому что вечность длиться не может.
И как же так вышло, что всё причудливо перемешалось, и этот страх я испытываю… именно с этим человеком?
Я вырвалась через силу и на его просьбу по-го-во-рить помотала головой и просто убежала.
Не поговорим.
И не договоримся.
Это я уже поняла, увы.
* * *
Я поняла, что он будет мне сниться. Что губы не прекратят гореть, точно посыпанные жгучим перцем, что будет всё так же страшно болеть в груди, и теперь мне с этим нужно будет жить или идти на повинную.
Я совершила ошибку.
И почему-то никто, кроме меня, этого не понимает?
На завтраке все сидели за одним столом. И зеленоватая от выпитого накануне вина Даша, и Ванесса, и дети. Все расселись по заранее распределённым местам, и я оказалась рядом с Дмитрием. Рядом с нами близнецы и девочки, точно это наши с ним дети. И безумно обходительный Дмитрий, будто бы лучший папа в мире, не затыкаясь болтал с Максом о «ХотВилс» и подавал Алику всё, что тот попросит.
А я избегала взглядов Ивана, который будто не мог с собой ничего поделать. Я могла. К счастью.
А Оксане на нас будто и вовсе было по барабану. Она сидела в окружении друзей и заливисто хохотала, но если приглядеться, поглядывала при этом на Ивана, будто хотела проверить, впечатлится или нет. Чем? Шутками? Или смехом?
Нет уж… я должна Оксану любить. Защищать. И больше никогда не предавать. А лучше сгинуть с глаз этой семейки и этого отца, который не видит берегов.
И хотела бы откинуться на грудь Дмитрия, который сидел в пол-оборота, будто специально для этого, но не позволял внутренний барьер.
Что-то вчера он не мешал целоваться.
Губы будто ещё сильнее стали «гореть». Онемели. И я, не сдержавшись, их облизала, тут же покраснев, потому что на другой стороне стола тяжело вздохнул Иван, извинился и вышел.
* * *
Мы с детьми сидели во дворе. Близнецы и Феня наяривали круги по поляне с воздушными змеями, а Мика читала, растянувшись на одеяле.
Я долго смотрела на неё, задумавшись о своём, и в итоге девочка подняла голову и вопросительно на меня посмотрела.
– Ничего… задумалась.
– О чём?
– Почему ты никогда не зовёшь Оксану мамой? – я не задавала этого вопроса раньше, считая нетактичным. Феня поселила во мне сомнения.
– Просто… Это по-европейски, – пожала плечами Мика и откинула назад волосы.
Точная копия жеста Оксаны.
– Даже лично?
– А когда мы общались лично? – Мика сняла тёмные очки и села, подобрав под себя ноги. Она склонила голову на бок, а я тут же вспомнила, как вчера на меня точно так же смотрел Иван.
– Она говорила… что много времени проводила вне дома, когда ты была маленькой…
– Я не помню, что было в детстве, это глупо.
Обычный вопрос.
Мика всегда это говорила.
Будто у неё кто-то напрочь вырезал первые годы жизни и любые разговоры об этом выводили девочку из себя.
– Первое, что я о ней помню… – Мика уже успела сделать вид, что снова погрузилась в книгу, потому теперь говорила со мной, глядя на страницу. Точно читала ответы, только вот глаза не двигались.
– Как она… говорит мне: «Почему ты не зовёшь меня мамой?», а потом плачет… – голос Мики был тихим, и я знала, что если заговорю, она уйдёт в себя. Так же бывало и с Феней, но у Мики это почти естественное состояние.
– Я помню, что она много плакала, когда Феня и мальчики были маленькими. Мальчикам было… может, месяц. Не знаю. Но они лежали в таких крошечных люльках. А Феня ещё не говорила, но ходила. И всё время дёргала меня за волосы. А я злилась. И хотела, чтобы Феня со мной играла, а не раздражала меня. И приходила Оксана. Учила Феню говорить «ма-ма», по слогам. Долго. Каждый день… А потом спрашивала у меня: «Кто я?», а я отвечала… Оксана. А она плакала.
– А папа? – наконец, спросила я.
Хлоп.
Ящик откровений захлопнулся, и Мика замолчала.
Её глаза стали бегать по строчкам. Туда-обратно. Туда-обратно.
– Лиза! А нам скоро?
– Через пятнадцать минут! – ответила я Фене, стараясь не смотреть на Мику и не смущать её ещё сильнее.
– А это много?
– Это трижды по пять! – я встала с пледа и отошла, чувствуя, что Мика за мной следит. Ей было… неловко? Быть может. Колючки часто совестливее добродушных.
– Это уже через… сколько кругов по поляне?
И мы пустились в пятнадцати минутную полемику о том, как долго длятся пятнадцать минут.
Глава 23. Королевские интриги
Её Величество Оксана Стешкина-Королёва
– У меня вопрос, – начал Иван, и Оксана напряглась.
Она стояла в оранжерее перед розовым кустом и, как подобает аристократке, срезала длинные стебли роз.
Оксане было печально от мысли, что скоро эти розы будет стричь кто-то другой. И что её розовые перчатки выбросят за ненадобностью.
А может, и вовсе всё тут переделают и высадят другие цветы.
– Какой?
– Что Лиза знает о детях?
– М-м? – Оксана сделала вид, что не расслышала.
Развернулась к Ивану с охапкой цветов и улыбнулась.
– Как тебе?
– Ответь на вопрос. Что знает о детях женщина, которая их воспитывает?
– Что они мои, – пожала плечами Оксана.
– Разве остальным ты не говорила правду?
– Отчасти, – она почти устало вздохнула. Пихнула бедром дверцу шкафчика с садовыми принадлежностями и установила в вазу цветы.
– О’кей, но как ты это скрывала? И зачем?
– Не будь наивным, Ванюш… Тайна, которую знают двое, остаётся тайной, только если второй мёртв… – она театрально утёрла лоб тыльной стороной ладони и стала срезать с роз лишние листья.
– Близнецы привыкли звать меня мамой ещё до того, как Лиза тут появилась. Они со мной выросли. Но в сущности… им всё равно, кого и как звать. В том, что ты их отец, они и не сомневаются.
– Это для их же…
– Безопасности. Да. Я помню, – она улыбнулась. Широко и радостно, будто та самая женщина, которая всё-всё понимает. Чудо, а не жёнушка.
– Франсуаза тоже ни в чём не сомневалась. Я учила её говорить, Матерь Божья! – Оксана одними губами сама себе прошептала: «Молодец». – А Микелла… мне кажется, она до сих пор ничего не… помнит. Быть может, стоило бы нанять детского психолога? У меня с Микеллой не ладится. Энивей, – снова одними губами: «Молодец». – Никакой старой прислуги в доме не было. Все новости о смерти Лады и её этого немца тоже были уничтожены. Дети твои. И мои. Всё, как мы и договаривались. Зачем распространять сплетни? Если можно просто никому ничего не рассказывать… Я умнее, чем все думают, – и она постучала себя пальцем по виску.
Только не сняла перчатки, и на светлых волосах осталась земля.
– Фру считает, что её обманывают. Что ты… ей не мать.
– И почему, мне интересно, насчёт мужчины, которого не было в их жизни полтора года, сомнений – никаких! – злобно прошипела Оксана, подхватила вазу с цветами и решительно застучала каблучками на выход.
Каблук надломился, она поскользнулась на большой луже от подтекающего садового шланга, ваза упала и разлетелась сотней осколков у королевских ног.
Оксана и бровью не повела, отряхнула руки и прямо по осколкам направилась к выходу.
* * *
– Мамочка!
– Ты подсыпала то, о чём мы говорили? Время идёт!
– Ма-мамочка, – выдыхала раз за разом: «Мамочка».
– Зелье, Оксана! Лей в суп и не болтай! В спальню его! Мигом! А сначала ту штучку в чай. Принеси чаю в кабинет! Выпьет – падёт к твоим ногам!
Оксана покрутила в руке пакетик с мелко толченой зелёной травой.
– А сколько? – икнула она.
– Травы щепотку. Зелья – всю!
– Ага…
– Поняла?
– Поняла… – кивнула Оксана и бросила трубку.
Она долго ещё металась по комнате, как тигрица в клетке. А быть запертой ей совсем не нравилось.
Мамочка всегда права.
Мамочка отправила Оксану в дом Королёвых.
Мамочка убедила Оксану, что фотограф Орлов без гроша в кармане, – болтун и бабник.
Мамочка предложила соглашаться на все условия и даже на раздельные спальни, чему Оксана была несказанно рада.
Мамочка же… вдруг заговорила, что Оксане нужно от Ивана родить его ребёнка, как только тот вернётся из своей поездки.
Она учила, как приручать детей.
И она была против нянь, гувернанток и учителей.
– Мамочка лучше знает, – улыбнулась Оксана, чтобы не падать духом.
Её хорошенькое личико, совсем молодое, когда нет косметики. Но в сущности она вполне могла родить Ивану всех этих детей. Могла бы! Она могла бы быть настоящей женой. Неужели он не видит, как она ладит с его детьми? Как ладит с его друзьями? Как прекрасно организовывает праздники? Как ловко устроила поездку?
Нет, вшестером им бы нечего было тут делать.
Оксана выглянула из окна и увидела, как Лиза и Иван садят в машину Франсуазу.
Перевязка.
Это должна была бы делать мать. Или няня?
Быть может… не будь в семье няни… это делала бы мать. Но няня есть. И у няни есть Дмитрий.
Оксана спустилась на этаж ниже, спрятав чай для приворота в карман брюк, и вошла в детскую.
Там за печатной машинкой сидела Микелла и что-то набирала.
Её пальцы порхали по кнопкам, а бумага двигалась вправо от каждого удара.
– Микелла? – позвала Оксана.
– Да?
– Я хотела с тобой поговорить, можно? – Оксана подошла и уложила подбородок на плечо Мики, а та вспыхнула, но машинка – не ноутбук, так просто не захлопнешь.
Потому она дёрнулась, сбрасывая голову Оксаны и вспыхивая.
Мика встала, загородила машинку собой.
– О чём?
– Я… мы давно не говорили, – смущённо улыбнулась Оксана.
Ей и в голову не приходило, что у ребёнка могут быть его дела.
– Да, лет пять. И это, пожалуй, не так плохо, – Мика отвернулась и стала вынимать лист из машинки, чтобы спрятать его.
– Может, сходим куда-нибудь?
– Зачем?
– Я твоя мать…
Мика замерла с листочком в руках.
Зажмурилась.
Ей казалось, что что-то не так. И она множество раз об этом думала, даже пыталась говорить об этом с Феней, но что с малявки взять? Взрослым Мика почему-то не доверяла.
Но слова «Я твоя мать…» будто сотню раз звучали от Оксаны и будто уже ничего не значили.
– И?
– Нам было бы неплохо сблизиться.
– Не думаю.
– Микелла…
– Я – Мика! О’кей? – она смяла листок, и чернила размазались.
– О’кей, – по щекам Оксаны покатились слёзы, и это было так знакомо, что Мике показалось, будто она всю жизнь за этим наблюдала.
