Текст книги "Чёртов мажор (СИ)"
Автор книги: Ксюша Левина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Глава 18. Верните мой 2008-й
Мы существовали теперь на одной территории в совершенной платонической связи. Когда я рассказываю кому-то о такой диковинке сейчас, мне говорят: ну ясно все с вами с самого начала!
Тогда я не видела в этом проблемы. Мне было комфортно и круто. Я видела твои взгляды, я понимала, что тебе сложно, но мне щедро подарили время, и я им пользовалась. Мне было интересно, как много ты мне дашь спокойствия, как долго мы будем играть брата и сестру, как много мне будет нужно времени, чтобы убедиться в том, что у тебя всё серьёзно? Мы просто существовали и боялись друг друга, но не отходили ни на шаг. Всякий раз, как в голову приходили дурные мысли, я искала твою руку. Порой замечала, что ты вскидываешь голову и с тревогой ищешь меня, а потом лицо разглаживалось, и губы трогала улыбка. И мы просто друг друга изучали, приглядывались и кайфовали в этом.
Мы слушали мою музыку, смотрели твои фильмы. Мы читали какие-то книги, умные и очень скучные, а ты кривился на них, пока я восхищалась. Я будто с каждым днём прокачивала скилы и поднимала уровни, за неделю вырастала на пару лет. И ты во всём этом был главной персоной, каждая мысль – о тебе. Новые впечатления – рассказать тебе. Новости – ты узнаешь их первым. И твой искренний интерес к каждой мелочи откладывался в копилку привязанностей, и она была уже полна. У меня в сердце уже не было места, чтобы хранить все мелочи, связанные с тобой, и оно росло, лопалось по швам, сочась кровью.
И только иногда ты так на меня смотрел, но мы про это предпочитали забывать. Мы замолкали, расходились по разным комнатам, улыбались каждый своим мыслям, трепетали от этого, боясь сорваться. Почему? По кочану.
Когда в один из дней я в очередной раз поймала на себе этот твой взгляд и застыла, как каменная, впервые стало… обидно. Все произошло по чистой случайности, мы просто столкнулись, когда я выходила из душа с полотенцем на голове, завернутая в халат и совсем не сексуальная. В общем-то, это произошло средь бела дня, я просто долго шла по жаре пешком и хотела охладиться. Так себе повод…
Ты шёл по коридору, я вышла и тут же угодила в западню. Что-то в тебе щелкнуло, и мне показалось, что это совсем непохоже на то, что было раньше. То, что было во время первого и последнего нашего секса. Уже глубже и сильнее.
Ты смотрел на меня голодно, тяжело сглатывая и поверхностно дыша, а зрачки были темны и взгляд расфокусирован. Ты смотрел обреченно, улыбался краешком губ, а потом покачал головой, отставил меня в сторону и пошёл в душ. Это был первый раз, когда меня полоснула обида от неконтакта, первый раз, когда я поняла, что тебя до ужаса ко мне тянет, уже совершенно серьёзно, уже недостаточно простых взглядов. Первый раз, когда я поняла, что сопротивляться не могу и не хочу.
Толкнула дверь ванной комнаты, ты стоял ко мне спиной, и я нерешительно закусила ноготь на большом пальце. Ты успел раздеться и, подняв руку, сжимал в ней шторку, чтобы отодвинуть её в сторону. Повернул ко мне голову, и я видела твой профиль, напряжённо сжатые в линию губы, дёргавшийся кадык, прикрытые глаза.
Подошла, прижалась грудью и щекой к твоей спине, обхватила талию руками.
– Что ты чувствуешь сейчас? – глупый вопрос вырвался сам собой, я до жути хотела попасть в твою голову. Прямо сейчас понять, что это тот самый правильный момент.
– А ты как думаешь? – голос вибрировал, отдавался по моей коже, я слышала его изнутри, откуда-то из самого твоего нутра. Повернула голову и прижалась к твоей коже губами. Спина тут же покрылась мурашками, а с твоих губ сорвался глухой отчётливый стон. – Зачем ты сейчас меня дразнишь? Мне же непросто. Мы уже вторую неделю тут бродим, ты шесть раз спала в одной со мной кровати и всякий раз мы просыпались…
Я кивнула, мы и правда всякий раз просыпались в объятиях друг друга от жуткой духоты, с затёкшими конечностями, но всё равно долго не могли оторваться, отлепиться. Я знала, что так будет, и всё равно ложилась, как приличная девочка, строго на другую сторону кровати.
– …Я сейчас чувствую себя обнажённым, если тебе нужен ответ на вопрос. И я не про одежду, – внутри меня взрывались крошечные звёзды. Это был шипучий восторг, такой искренний, по-детски радостный.
– Значит ли это, что ты мне принадлежишь?
– Значит.
Я развернула тебя к себе лицом, и ты подчинился, мы стояли посреди ванной комнаты, смотрели друг другу в глаза и держались за руки. Я в одной футболке – ты беззащитен. Я ещё перепуганная, ты – открытый мне, как книга.
– Я очень тебе доверяю, как никому в мире, – шепнула я, привставая на цыпочки. – Тебе этого достаточно?
– Более чем.
– И я верю, что только ты обо мне позаботишься.
– Не сомневайся.
– И я так скучаю, когда тебя нет, что сейчас хочу связать и положить в карман и всегда носить с собой.
– Хорошо, так и поступим.
Ты поцеловал меня, гладя скулу большим пальцем и чуть сжимая шею, а потом прижался к моему лбу своим, рвано выдыхая. Мы больше не говорили, но очень долго молчали и привыкали к этим ощущениям. Осознанным, выдержанным, как хорошее вино. Сейчас за все те долгие дни, что держались на расстоянии, за те дни, что смотрели друг на друга волком и трепетали от простых касаний, наступала расплата. Мы вполне могли бы разойтись и в этот раз, не нарушив границ, которые большинство сочли бы глупостью, но почему-то чего-то ждали, пока эта тонкая ниточка, удерживавшая тела рядом, не окрепла, превратившись в толстые корабельные канаты. Они опутали нас, подчиняясь рукам, которые нетерпеливо сплетались. Связали головы, сцепив насильно губы и языки, скрутили в клубок, внутри которого всё раскалялось и шипело, бурлило.
Ты меня до жути любил, я это чувствовала. И до жути мне принадлежал, как принадлежат родителям дети, телу руки, произведения искусства создателю. Я дышала этой властью, восторгаясь своим всесилием и понимала, как теперь от этого зависима.
Я хотела вечно тобой вот таким, обладать. Единолично, ревниво, капая слюной на пол, как разъярённая собака, охраняющая кость. Запереть в квартире, хранить только для себя. Вечно. Навсегда. Вот такое было в голове той восемнадцатилетней девочки.
Отчаянная потребность обладать без остатка своим первым человеком, который вдруг спас от одиночества и занял собой всю пустую жизнь, как занимают опустошённый город вражеские войска. Как зарастает травой пустая мёртвая земля после дождя. Как непременно занимает всё свободное пространство газ в комнате, грозя подорвать всё здание от одной искры.
– Это любовь, – шепнула я, не отнимая губ.
– Очень на то похоже, родная, – ответил ты.
Мы сломали нашу глупую наивную стену, приняли взаимную зависимость как должное, и потом в отчаянии смотрели друг другу в глаза, принимая тот факт, что теперь уже безвозвратно встряли.
– Ты мой, – уверенно заявила я, гладя кончиками пальцев твою спину, вздрагивая от яркого и как будто первого в жизни оргазма, понимая, что не могу наесться этим вдоволь. Не выходит.
Голод остаётся в теле снова и снова, грызёт, как вечно голодный пёс.
– Твой, – выдохнул ты, вытерев пот со лба, держась за стиральную машинку, потому что подгибались коленки. Пытаясь отдышаться.
Если бы секс был так же хорош до того, как мы влюбились… мы бы умерли от истощения за эти две недели.
– Мы сейчас оденемся, – прохрипел ты, глядя не на меня, а на собственное отражение в зеркале. – И поедем к твоему отцу. Всё расскажем и перевезём твои вещи. Навсегда.
Как будто прорвалась плотина, сдерживающая безумный поток и теперь беспощадно ревёт вода, и ничто её не остановит – вот на что это было похоже. Всякий раз, как мы смотрели друг другу в глаза – что-то невероятное с нами происходило. [О1] Это была одержимость, самая настоящая. Она заставляла нас глупо улыбаться, держаться за руки и стараться касаться друг друга, будто мы были вынуждены проверять – всё ли на месте. Абсолютно болезненная зависимость друг от друга. Вот что это было.
И как я могла забыть?..
Почему сейчас мне кажется, что этого никогда не было, но вот я покопалась в памяти, нашла то самое и… было, да ещё какое. Мы же и правда превратились в сумасшедших, были готовы останавливать машину на каждой обочине и не выходить из дома ни-ког-да. И я не собиралась тебя делить ни с кем. Вообще. Совсем.
Мы припарковались у папенькиного дома и молча друг на друга посмотрели, внутренности грызла тоска, будто сейчас нашу связь опорочат и растопчут. Мы кинулись друг к другу, чтобы по-звериному яростно целоваться следующие десять минут, оставляя на коже шипящие-раскалённые следы, разъедая друг друга кислотой.
– Идём? – я резко захотела покончить с этим. Немедленно. Прямо сейчас.
Какой-то час назад я поняла, что люблю мужчину, который сидит рядом. Поняла, что люблю секс с ним, и пусть не с первого раза, но со второго я абсолютно точно втянулась во все его этапы и истерично захотела большего. Захотела пожизненного. Захотела навсегда. Больше не возникало токсичных мыслей, что он мне не подходит. Что так быстро не влюбляются и не заводят детей. Вообще забыла про детей, вообще забыла, зачем мы идём к папе. Мне и правда казалось, что мы сейчас пойдём, чтобы просто сказать: «Я его люблю, а он меня. Ты, папенька, этого не поймёшь, потому что так, как вообще никто никогда не любил. Сорян. Ну мы пошли!»
– Мне кажется, я реально тобой одержима… – шепнула я в твои губы и почесала своё самолюбие.
От этих слов ты взволнованно дёрнулся и улыбнулся.
– Куда делась испуганная девочка, что ходила по моей квартире, смущённо опустив глаза?
– Ну… мне просто нужно было привыкнуть, чтобы обнаглеть.
Мы вместе поднялись в квартиру, папенька нам открыл и… побледнел. Он будто всё прочитал по нашим торжественным лицам. Это был недолгий разговор – это была тишина. Гнетущая и густая, кисельная тишина, в которой я не хотела учувствовать. Моё маленькое эгоистичное сердечко в тот момент недоумевало: какого чёрта? Почему все люди во дворе не достают салюты во имя моей любви, не поджигают фитили и не кричат, как они счастливы, глядя на россыпи разноцветных звёзд в небе? Я не понимала и понимать не хотела. Что не так?
– Неля – в комнату! – велел папа, а я поражённо моргнула.
Нет!
Первое что пронеслось у меня в голове. И это было не истеричное и жалостливое нет, а совершенно недоуменное. То есть… с чего бы баня-то упала, папенька? Я как-то даже не рассматривала вариант, что меня сейчас возьмут и от тебя отделят.
– Нет, – ты озвучил мои мысли, и я не сдержала широченной улыбки.
– В комнату, – папа покачал головой, откинулся на спинку стула и стал сверлить нас тяжелым взглядом.
– Неля переедет ко мн…
– Неля – ребёнок. Мой. В комнату!
– Нет! – это уже я, уже злобно, истерично, испуганно.
– Я не стану с тобой спорить, – мрачно заявил папа.
– А я пойду и заберу вещи! – прошипела я и вскочила из-за стола, и ты почему-то на секунду сжал мои пальцы, будто что-то чувствовал и не хотел отпускать. А я не сомневалась, что абсолютно всесильна и могу уйти когда захочу! Я теперь принадлежу тебе – и это не обсуждается. Ты – мой, и я не стану размениваться на споры или чего-то ждать.
Я стала вытряхивать шкафы, паковать вещи, собирать мелочёвку и замерла только в тот момент, когда поняла, что за моей спиной захлопнулась дверь. Захлопнулась и… щёлкнул замок. Захлопнулась и щёлкнула жизнь.
Я помню, как колотила по двери, как содрогалась, слыша твой голос, кричащий, что всё будет хорошо. А папенька обещал, что всё для моего блага, что я ломаю себе жизнь и что он не позволит этому случиться.
Чего он хотел? Не знаю. Думаю, что он очень боялся, что я брошу его навсегда.
Я была в такой ярости, что даже не плакала, просто тупо и хмуро смотрела на запертую дверь и размышляла, как же так сбежать, чтобы не поймали. Для меня не было проблемы в этой двери, ну что она может изменить? Мои чувства? Нет. Моё решение? Нет. То, что я беременна? Нет. Нет. Нет. Я всё решила, всё придумала, дверь – условность. И это всё не мои проблемы, а тех людей, которые почему-то не верят в очевидное.
Телефон я забыла на кухонном столе – тоже не беда. Бросилась к компьютеру, чтобы тебе написать и поняла, что понятия не имею, есть ли ты в социальных сетях. Ладно, и это тоже решим. Я вышла на балкон и свесилась через перила – ты был там, смотрел на меня и улыбался, как безумный. Ты тоже не боялся.
– Любишь меня? – крикнул ты, и из-за широченной улыбки вопрос казался слишком озорным и безумным.
– Ага! – крикнула я и рассмеялась.
– Забились! Жди тут, я всё решу!
Ты махнул мне рукой на прощание и уехал. С одной стороны, я страшно тосковала, будто с каждым метром, на который ты удалялся, натягивалась болезненно струна между нами, а с другой стороны – не могла сдержать улыбку и радость. Глупцы решили, что что-то могут испортить… Они хотят пугать нас и выдумывать преграды… зачем? Мне было смешно на это смотреть.
– Неля? – позвал папенька.
– Что? – весело спросила я.
– Ты же понимаешь что…
– Не трать силы, пап. Нет, я тебя не понимаю. Всё равно у тебя не получится ничего… – я прижалась лбом к оконной раме и поняла, что так, как сейчас, никогда ещё у меня сердце не колотилось.
Твоим самым страшным и поворотным мигом была та первая авария, случившаяся из-за ярости, злости на меня и вспышки гнева. Она доказала, что я настолько тебе важна, что обида может застилать глаза и сковывать руки. Мой поворотный момент был в запертой снаружи комнате, с изнывающим от тревоги и радости сердцем.
– Я не знаю, что делать, – тихо произнёс папа по ту сторону двери.
– А я знаю. Прости, если не оправдала твоих ожиданий.
– Но рано же…
– Ну, пап, дерьмо случается.
Он ушёл, а я осталась ждать, когда ты всё решишь.
– Маш… Маша…
– А-а? – сонно пробормотала племянница, пряча нос в подушке.
– Маш, помощь нужна!
– Ага, – Маша села на кровати, расплываясь в улыбке. Она будто всю жизнь ждала этого момента. – Говори.
– Найди мне белое платье. Можешь?
– Найти…
– Сейчас! Вот прямо в течении часа!
– Найду… – сонно и задумчиво произнесла Маша.
– И свой ключ от квартиры.
– Ага…
– И ни-ко-му не говори о том, что видела меня. Всё поняла?
– Нель?..
– Тш… вырастешь – поймёшь!
Я щёлкнула девочку по носу и прокралась обратно в свою комнату. А что самое дикое в этой ситуации? Что через десять лет я, а не она, забыла этот вечер.
* * *
Ты позвонил и сказал, чтобы сбегала из дома. Ты сказал, что будешь ждать у подъезда. Ты сказал, чтобы была в белом. Я сказала «да».
Сонная Маша принесла мне в спальню старинное кружевное платье, которое вытащила из гардероба отца. Ткань была цвета слоновой кости, и вещь принесли не то на переделку, не то на починку, да так и не забрали ещё несколько лет назад. Мы с Маней частенько это платье таскали по дому, оно выглядело немного потрёпанным, но в целом было винтажно-роскошным, будто со старинной фотографии. Одна беда… мне не по размеру. Слишком длинное, широкое в талии и груди. Я стояла в нём напротив зеркала и выглядела так, будто стащила у мамы наряд, не хватало алых губищ, голубых теней и туфель на пять размеров больше.
– Я исправлю, – пропищала Маша и улыбнулась мне, гордая, что к ней сейчас обратятся, как к профессионалу.
Маня ловко отрезала юбку, укоротив до середины икр. Пояс затянула лентой, оторвала уродливое, покрытое пятнами жабо и рукава-фонарики. Вышло миди-платье, вполне себе ничего.
– Класс! Умница!
– Нель, ты замуж?
– Немножко. Только папе не говори.
– Постараюсь… слушай, ну ты это… ты же вернёшься?
– Ну куда я денусь? Маш, я папу не бросаю, правда.
– И меня?
– И тебя.
– А будет ребёнок?
– Будет.
– А я…
Я села на корточки перед девочкой и внимательно на неё посмотрела. Она боится. Ей страшно. Сейчас мне кажется, что Маша в тот момент со мной попрощалась и ничего больше от меня не ждала. Прошло десять лет, прежде чем я поняла, что уходила тогда навсегда, хоть и обещала обратное. Могла ли что-то изменить? Нет, наверное. Не потому что свой ребёнок роднее маленькой племянницы. А только потому, что не смогла бы я жить с ними всю жизнь: с папенькой и Машей. Слишком мне самой нужна опора, нужна защита, а тут нужно быть наравне со всеми. Нужно помогать папе, помогать Маше и как можно меньше ныть.
– Ничего не изменится, маленькая, правда, – пообещала я, целуя пухлую щёку и утыкаясь лбом в её лоб. – Я позвоню завтра. Хорошо?
– И приедешь?
– Для начала позвоню. Ну… я побежала…
– Пока, – Маша дважды сжала пальчики в прощальном жесте, открыла мне своим ключом дверь и смотрела вслед. Я остановилась на площадке между этажами, посмотрела на неё последний раз и подумала, что навсегда это запомню. Девочку в пижаме на пороге папенькиной квартиры. И свою странную тайную свадьбу.
* * *
Ты ждал у подъезда, как и обещал. Я упала в твои руки, спряталась на твой груди, хохоча и вытирая слёзы, долго крепко обнимала, не веря, что происходит. Ты меня кружил, сжимал в руках и целовал в макушку.
– Готова?
– Да, а ты?.. А что твои родители?..
– Ничего, приедем к ним утром, всё будет хорошо. Я тебя краду, прикинь? – Ты поцеловал меня раз, второй, третий, и я вспомнила, как вот так же когда-то в первую встречу отступал. Шаг, второй, третий… Теперь мы уходили вместе. – Давай договоримся, что не пожалеем? – шепнул ты напоследок, усаживая меня в машину.
– Давай… Давай…
Я говорила это и старалась запомнить момент, уверенная, что уж его-то никогда-никогда не забуду. Не укладывалось в голове, что однажды посмотрю на этого красивейшего мужчину и решу, что мне скучно. Не могло быть такого, что он меня обнимет, а я не растаю. Упали бы на землю небеса, если бы я не нашлась, что ему сказать. Ад бы замёрз, если бы внутри меня не стало горячо от одного его внимательного взгляда.
Сидя в машине перед тихим неторжественным ЗАГСом N…го района, который ты выкупил невесть за какие деньги, мы долго не могли оторваться друг от друга, потому что казалось, что обязаны нацеловаться вдоволь до того, как станем женатыми людьми.
Ты меня украл, я была готова всю жизнь петь тебе за это серенады.
В окно машины постучали, и ты через силу от меня оторвался. Женщина в чёрно-белом костюме, с широченной улыбкой на губах постучала пальцем по циферблату наручных часов.
– Ау, голубки…
– Да-да, бежим, – ты отвернулся от женщины и снова меня поцеловал, будто просил «ещё чуть-чуть», а потом, тяжело дыша, посмотрел в глаза и расплылся в улыбке.
– Так тебя люблю, не представляешь!
У меня защипало в горле, потом в глазах, и стало нечем дышать, как от самой трепетной и печальной песни, что может задать настроение на весь день.
– Идём, хочу сказать тебе это чуть позже! – прошептала я и в последний раз поцеловала тебя в губы, потом в щёку.
Мы вышли из машины и побежали к ЗАГСу, а за нашими спинами посмеивался охранник, закрывая дверь. В кармане его форменной куртки торчала бутоньерка, он был нашим свидетелем.
Глава 19. Райт нау в 2019-м
У меня щиплет в горле, потом в глазах, и становится нечем дышать, как от самой трепетной и печальной песни, что может задать настроение на весь день.
– Идём, хочу сказать тебе это чуть позже! – шепчу я и последний раз целую его в губы, потом в щёку.
Мы выходим из машины и идём в аэропорт, а за нашими спинами будто рушится мир. Дрожу всем телом в полнейшем ужасе – боюсь проиграть. У охранника, что стоит по стойке смирно, пищит в нагрудном кармане рация, и я невольно зависаю возле него, думая, что он и все эти люди в аэропорту сейчас могут стать свидетелями моего конца.
– Дорогие Марк и Неля, – как сейчас помню голос регистраторши из ЗАГСа, которая нас женила. – Хотите ли вы что-то сказать друг другу?
– Хотим, – кивнул тогда Марк. – Я первый, можно?
Мы с Марком идём по залу ожидания, и я вижу, как его трясёт. Когда сегодня утром я сказала, что дети скоро вернутся, он повёл себя странно. Взволнованно замялся, будто захотел сбежать, а потом рассмеялся и обнял меня. Это было похоже на день, когда я сообщила, что у нас будет второй ребёнок.
Марк радовался, как будущий папаша у роддома, а я дрожала от ужаса. Сегодня он может всё вспомнить, когда увидит их, возьмёт на руки Егора, поцелует щёку Сони, обнимет Макса.
В зале ожидания восторг Марка превращается в мандраж, он поправляет волосы, взволнованно смотрит на табло, смеётся, глядя на меня, будто сейчас мы сядем в вагонетку на американских горках.
Остановите поезд, я сойду…
– Нель… тебе нет смысла верить мне, но я считаю, что вытянул счастливый билет. Ты крутая, ты самая красивая, и глядя на тебя я понимаю, что отрываюсь от земли, без шуток. Ты мне нравишься, я тебя люблю. И не верь мне, но это так.
Я клянусь всегда защищать тебя. Клянусь, что останусь рядом что бы не случилось. Что буду любить наших детей, и их будет очень много. Клянусь, что твоя жизнь станет полной и осмысленной. Что у тебя будет будущее, помимо меня…
Я осекаюсь, вспоминая наши свадебные клятвы, и смотрю на Марка. Моя полная и осмысленная жизнь в тар-тара-рах…
Что будет, если он вспомнит, и я снова лишусь шанса что-то изменить в своём будущем? Что будет, когда он на меня посмотрит старым взглядом?..
– Я так волнуюсь, – шепчет Марк, прижимаясь губами к моему виску. Раз, второй, третий.
Он обожает это – всё повторять, и всякий раз всё сильнее, сильнее, сильнее…
В сексе это третий самый яркий раунд. В поцелуях третий самый нежный или страстный поцелуй. В детях это… Егор. В ссорах – третий раз повторённый аргумент, но уже на навязчивом повышенном тоне:
– Этот твой феминизм, феминизм, ФЕМИНИЗМ!
Я вздрагиваю и киваю.
Нет, так он не вспомнит.
– Марк, я почувствовала сегодня абсолютную одержимость тобой. Я одержима тобой и счастлива. Я хочу, чтобы ты был со мной, рядом, вечно. И чтобы мы были неотрывны друг от друга…
Марк видит Соню. Она первая бежит нам навстречу. Растрёпанная, чегоне позволяет себе дажедома. Марк любит на дочери аккуратные косички, и она их делает каждый день, если знает, что проведёт с ним время. Она так же одержима им, как и я… когда-то. Сейчас я снова заболела вирусом Марка, и нутро полосует острый нож иррациональной ревности.
– Я хочу, чтобы мы друг друга чувствовали и понимали. И чтобы всё, что кажется нам вечным сейчас, оставалось таким всегда. Ты доказал мне, как дорожишь МНОЙ, как любишь меня… и я хочу всегда быть тебе благодарна…
Егора выводят на «поводке». Лямки его комбинезона расстегнулись, их сжимает в руке Софья Марковна, а Егор несётся с ором по залу ожидания, и лямки натянуты, а резинка на штанах уже растянулась.
– Папа-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – воет Егор, отталкивает Соню, колотит её по спине, освобождая себе место под солнцем. – Меня! Меня! Покружи-и-и-и-и!
Егор хочет всё. Он хочет самый сладкий и большой кусок. Он хочет Марка целиком, от и до, как хочу его я. Связать и спрятать в карман, сожрать. Любить не Сониной нежной любовью, трепетной и чистой, а истерично и гневно. Бешено. Кусаться и тискать, и никому не позволять даже смотреть в его сторону.
Я жду Максима.
– Мы с тобой будем счастливы, правда?
– Правда.
Максим выходит, поправляя на носу новенькие очки, и застывает, глядя на Егора, висящего на шее Марка, на Соню, которая просто смотрит с абсолютным обожанием на отца. Макс стоит пару секунд, а потом уверенно идёт ко мне.
Альтернатива.
Компромисс.
Макс обнимает меня и тихо спрашивает:
– А как папа себя чувствует, мам? Уже здоров?
– Почти, – шепчу, не решаясь поймать взгляд Марка.
– Нель? – зовёт меня Марк, выглядывая из-за головы Егора. – Ты избегаешь смотреть на меня?
И я, как парализованная, качаю головой. Вроде бы отрицаю, а вроде бы и не спорю.
* * *
Мы прощаемся с родителями, которые смотрят на меня озабоченно и передают приветы от папеньки и его Лары. Мы молча идём к машине, и сердце бухает в груди, отзываясь на каждый шаг. Бом-бом-бом… Мы молча садимся в машину, дети занимают свои законные места. Егор что-то рассказывает, но его речь бессвязна, у Сони от радости глаза влажные, а взгляд мягкий и любящий, она слишком соскучилась, чтобы говорить. Максим смотрит на нас испытующе и пытается анализировать. Мне всё это и привычно, и чуждо. Я отвыкла быть под вечным прицелом, и в то же время этого нахватало.
– Неля?
– Вспомнил? – дребезжащим голосом спрашиваю, выруливаю с парковки и на ходу пристёгиваюсь.
– Почему ты…
– Медовый месяц закончился? – голос звенит всё сильнее.
– С чего ты?..
– Ну что, к тебе или ко мне? – я усмехаюсь. Чую кожей, что всё правильно поняла.
– Единственное, что я понял… что сил вот с этим бороться у меня не стало, – холодно, совсем по-Марковски отвечает он.
Его губы изгибаются в усмешке, пугающей до холодных змеек, спускающихся по позвоночнику. Я молча смотрю перед собой на дорогу, а Марк оборачивается к детям и внимательно их выслушивает. Всех по очереди, как обычно. Будто каждому выделил минутку.
– Ну что? Закинешь нас домой и мигом на работу? – тихо спрашивает он.
– А тебя туда не закинуть или «поболеешь» перед компьютером? – тихо отвечаю.
И меня пугает, что дети даже не вздрагивают. Мне противно…
Я не справилась.
Меня ненавидит муж, у нас всё не хорошо.
И я даже не могу поднять голову и посмотреть ему в глаза.
– Посмотри на меня, – просит он, шипит сквозь зубы.
– Нет.
– Посмотри. На. Меня.
– Ты обещал беречь меня, – очень тихо шепчу.
– А ты обещала любить… – очень тихо отвечает Марк.
Я почувствовала себя… дома?
Да. Пожалуй.
Ты ушёл на работу, я проводила тебя и поняла, что нисколько не хочу спать. Включила твой компьютер и, не думая, долго скачала сезон «Холма», бегая к «торренту» из кухни, проверяя сколько скачалось. В это время забахала себе завтрак. Кофе, омлет, сок, охотничью колбаску. Раздобыла шоколадку и довольная уселась перед монитором.
И с первым же…
…I don't need to be anything other, прозвучавшим даже не в сериале, а просто в моей голове…
Почувствовала себя дома. Тут был мои сериалы, и я до остервенения любила человека, вещи которого лежали вокруг.
Одержимость наступила в день нашей разлуки и моего заточение и не развеялась после свадьбы и первой брачной ночи. Всю ночь я провела в твоих руках, глаза закрыла к пяти утра в лучшем случае и ни на секунду не вспомнила о мире за окном. Он выключился, а мы остались, и мне было так хорошо, что сама себе не могла признаться, что вот этого человека я презирала в первую встречу.
Когда забрезжил рассвет, ты обнял меня, прижавшись грудью к моей спине, спрятался лицом в моих косах, тяжело вздохнул и сказал, что я лучшее, что с тобой случилось. А я еле сдержала ком в горле, восторженная, наполненная ощущением нечеловеческого тепла.
Мы ни разу не вспомнили почему поженились, мы не заговорили ни разу о беременности и чём-то ещё. Мы принадлежали друг другу и думали друг о друге, а моё сердце продолжало безостановочно расти и болезненно пульсировать, наливаясь раскалённым металлом. Чтобы вспомнить и пережить заново каждую секунду ночи я нажала на паузу и поймала себя на том, что уже четверть часа пялюсь на Лукаса Скотта, который пялится на почти исчезнувшие от прошедших лет, надписи на асфальтовом покрытии баскетбольной площадки.
Я запустила серию и уже через пару минут отставила еду, потому что к горлу подкатила тошнота. Нет, не токсикоз, а какая-то больно бьющая реальность.
Нейт в инвалидной коляске.
Хейли с ним вроде ссорится.
Брук… где, вообще, она? Одна? Почему?..
Пейтон и Лукас? Что? Как так?..
Да чтоб вас всех.
С каждым новым персонажем я забивалась в кресло, мечтая, чтобы сезон скорее закончился и все они со счастливыми улыбками сидели за одним столом или типа того, но, увы, это первая серия, и она заставила меня думать, что скачок на четыре года – это, пожалуй, много. Тошнота стала невыносимой, и я бросилась со всех ног в ванную, где уже через три минуты лежала, прижавшись щекой к стульчаку, и напряжённо думала.
А что будет в моём сериале через четыре года? А если мой зритель тоже разочарованно вздохнёт, глядя, что стало с моей жизнью?
Сейчас мне казалось, что я оставила игру Sims и ушла сделать чай, а там персонажи наворотили дет. Вот то же самое с сериалом. Четыре года, а они там все… порасставались, нафиг!
А я? Что со мной?
Я долго сидела, прижавшись к унитазу, пока меня снова не вывернуло. Спустила воду и пошла в душ… а потом заглянула в последнюю серию, чтобы убедиться, что всё там хорошо.
А там, блин, Люк непонятно кому звонит, Дэн упал на асфальт… какой-то дебильный сезон! Надеюсь, моя жизнь через четыре года будет сказкой.
Двадцать двенадцать
Новый дом пах краской и деревом, и я сидела посреди кухни на стуле и слушала, как это пустое помещение живёт своей жизнью.
Соня и Макс остались с папенькой, у которого они вызывали настоящий восторг, а я просто приехала в наше почти-готовое-жильё, чтобы пропитаться его энергией и силой.
В новых домах своя магия… Особенная.
– Как тебе замок, принцесса? – ты упал передо мной на колени.
Свет из окна ласкал твоё лицо и отросшие волосы, которые так сексуально падали на него, и я не сдержала счастливого смеха. Как всё прекрасно! Как я счастлива, и как огромно моё сердце! Оно для тебя, для нашей трёхлетней девочки-Сони и нашего малыша-Макса, который просто воплощение идеального младенца, способного спать сутками и никак меня не тревожить.
– Хочу… выйти на работу, – неожиданно, не прекращая смеяться, заявила я и обняла твою шею, а ты засмеялся в ответ.
Я окончила ВУЗ, но мой диплом никуда не годен ни по сути, ни по содержанию. Из декрета в декрет я мало что узнавала, кроме безусловно ценных знаний молодой мамочки.
– Работать? Кем? – твой смех был таким, будто сказанное было нашей общей шуткой.
Ну такая… семейная хохма, то, что нужно только начать рассказывать, и все поймут и станут смеяться. Я послушно засмеялась, списывая отсутствие искренней радости на непонимание
– Ну… Никич говорит, что я могла бы стать тренером по йоге. У меня круто получается, и я могу пройти обучение, которое оплатит клуб. Неполная занятость… я буду работать немного и…
– А Макс? – ты всё ещё улыбался, и это давало надежду.
При звуке имени сына внутри всё сжалось от нежности. Мой комочек, послушный ребёнок, который просто… мой.
– Папенька говорит, что будет…
– Ты поговорила с папой? – Твоя бровь, кажется, взлетела так высоко, что я отпрянула удивлённо и неверующе.
– Ну… я забирала от него детей после йоги и поговорила. Маша мне поможет.
