Текст книги "Любить не страшно (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Annotation
Я могла бы часами разглядывать его. Если бы у меня появилась фея-крестная с волшебной палочкой и предложила исполнить любое мое желание, я знаю, что загадала бы. Да-а, мое желание шокировало бы волшебную тетушку, но факт остается фактом. Юная племянница загадала бы поместить этого мужчину в запертую комнату, без окон, но с большой кроватью. И чтобы он спал и был абсолютно голым. А ключ от комнаты отдать мне… Поставив руки по обе стороны от маленького окошка, расположенного под самым потолком и открывающего вид в ванную, я встала на цыпочки на шаткой табуретке. Я уже почти увидела его целиком, стоящего под струями воды в душе, как табуретка угрожающе заскрипела, я взмахнула руками, как крыльями. Но, к сожалению, взлететь смогла только вниз…
В тексте есть: разница в возрасте, сильный мужчина и адекватная героиня
Ограничение: 18+
Любить не страшно
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
Эпилог
Любить не страшно
Ксюша Иванова
1
– Ты ждешь, Лизавета, от друга привета,
Ты не спишь до рассвета – все грустишь обо мне-е-е…
Помимо воли своей я рассмеялась, так старательно брат моей лучшей подруги выводил эту старинную песню! Юлька и Юрка – мои одногруппники и друзья. Они – брат и сестра, близнецы. Внешне, с поправкой на пол, очень-очень похожие. Собственно, характеры – тоже идентичны. И профессию они почему-то выбрали одну на двоих, на троих со мной – педагог, учитель истории. Мы заканчивали первый курс магистратуры – впереди экзамены и, конечно, долгожданные каникулы – целое лето!
– Юрка, ты прав, я не спала до рассвета. Только по причине экзамена по «Теории и методологии…», а никак не из-за тебя!
– Лизка, ты бессердечна! Ты же знаешь, что я тебя люблю!
Заглядывая грустными глазами мне в глаза, этот наглец стащил с моего блюдца пироженку и засунул целиком себе в рот. Я только взглядом проводила. Он, зажмурившись от удовольствия, прожевал, запил моим же кофе и, развалившись на стуле, сказал, как будто ничего не произошло:
– А где это моя сестрица?
– Поражаюсь твоей наглости, Евдокимов! Придется на семинаре сегодня сесть с Юлькой, а не с тобой!
Он поменялся в лице. Глаза снова стали грустными, он захлопал ресницами и, прижав к груди обе руки, прокричал на все кафе:
– Нет! Ты просто убиваешь меня! Не бросай! Я верну твое пирожное! Только не бросай!
Схватив мою ладонь, Юрка начал покрывать ее поцелуями, шепча между ними: «Прости! Прости! Прости!»
– Ни в коем случае не возвращай! Просто купи мне другое! – руку вырвала, демонстративно вытерла об джинсы.
В помещение вошла большая компания парней, некоторые показались мне знакомыми – с параллельного потока, наверное. А следом за ними, прижимая к груди стопку тетрадей, плелась моя кудрявая подружка. Судя по расстроенному виду, Кузнечик зачет не принял. Она плюхнулась на стул рядом со мной, схватила мою многострадальную чашку и допила кофе, недопитое ее братом. Нет, ну угораздило же меня на первом курсе связаться с этой парочкой! И эта туда же! Одни проблемы от них!
Учились они неплохо. Отличниками, как я, не были, но и до двоечников им тоже было далеко. Юрка был обычным парнем, без странностей. Периодически знакомил нас с девчонками. Повстречавшись пару недель, незаметно расставался, чтобы в скором времени представить нам с Юлей новую пассию.
А Юлька была катастрофически, просто патологически влюбчива. В преподавателя социальной психологии – Сергеева Александра Николаевича, а попросту Кузнечика, прозванного так студентами за излишнюю худобу и неправдоподобно длинные конечности, она влюбилась на самой первой паре еще в январе. Пыталась привлечь внимание молодого аспиранта хорошими знаниями и блестящими ответами. Но он не обращал внимание на студенток, и на Юльку в том числе. Тогда Евдокимова перешла к другой тактике – заработала пару, напросилась на отработку и сегодня полчаса назад, оставив меня в одиночестве пить кофе здесь, вприпрыжку отправилась соблазнять Кузнечика, то есть пересдавать тему.
– Юлечка, что с твоим лицом? – братец совершенно не сочувствовал горю единоутробной сестры. – У тебя диарея?
– Отстань, дурак! – она обратила свой взор на меня. – Лиза-а, я так опозорилась!
Я приготовилась услышать страшную историю о ее недавнем приключении, как вдруг Юлька уставилась на вход в кафе, открыв рот, и, наверное, забыв дышать. Я обернулась. Но ничего сверхъестественного не заметила.
– Юлька, муха залетит – рот прикрой! – Юрка потешался, раскачиваясь на стуле.
Она отмерла и показала ему средний палец на левой руке. Юрка, видимо, обидевшись, вместе со стулом повернулся к соседнему столику, где сидели девчонки-первокурсницы, и начал их отчаянно клеить. А его сестра снова обратилась ко мне:
– Смотри, какой красавчик! – подруга одними глазами указала мне направление.
К зашедшей перед ней компании присоединился еще один парень. Незнакомый мне даже внешне. Приятный молодой человек. Обычный.
– Лиза, зачем ты его так разглядываешь? Он же видит твой интерес.
– Знаешь что, Юлечка, я его разглядываю, исходя исключительно из твоего интереса.
Я отвернулась, увидев все, что хотела. Самовлюбленный индюк – этот ее красавчик! В дорогих шмотках. С крутым телефоном, который в целях привлечения внимания особо падких на деньги девушек, все время крутился в руках хозяина. Особо мне не понравилось кольцо-печатка у парня на левой руке. Вот не люблю у мужчин подобные украшения, особенно золотые! У мужика, по моему убеждению, вообще, на пальцах не должно быть ничего, кроме обручального кольца.
На моих глазах Юлька стремительно краснела. Мне и оборачиваться не нужно было. Я сказала в унисон с подругой:
– Он идет сюда.
Рассмеялась только я одна…
– Привет, девочки-красавицы! Что-то я раньше вас не видел. Первокурсницы, наверное?
Юлька сразу бросилась в бой.
– Не совсем. Точнее совсем не первокурсницы. Гораздо, гораздо старше…, – она поглядывала на парня из-под длиннющих ресниц. – и намного опытнее.
Он заинтересованно осмотрел ее:
– Тогда давайте знакомиться. Влад, – он протянул Юльке руку.
Она неспеша вложила свою, как бы невзначай показав красивый ярко-розовый маникюр.
– Юлия.
А я смотрела на его запястье. Там красовалась небольшая татуировка черного цвета – двойная бесконечность. Две восьмерки, переплетенные между собой. Сердце забилось с удвоенной силой, кровь хлынула к щекам… У Него точно такая же. Только на левой руке. Стоило закрыть глаза, и я видела его руки. Когда-то я даже фотографировала их. Он смеялся надо мной и называл детской глупостью этот мой поступок. Он не знал. Он даже не догадывался, что это – мой фетиш, это – мое безумие, смотреть на его руки по ночам. И да, глядя на них, я представляла себе…
Из воспоминаний вырвала Юлька, которая бесцеремонно трясла меня за плечо.
– Лиза, что с тобой?
Я встретилась глазами с парнем. Как там его? То ли не услышала, то ли, услышав, сразу забыла имя. Это все его татуировка виновата. Он насмешливо смотрел на меня:
– Тебе понравилась моя татуировка?
– Э-э, у одного моего знакомого такая же. Двойная бесконечность…
– Между прочим, девушке такая тоже подойдет. Ты не хочешь себе такую набить… Лиза? Я могу помочь, у меня есть один знакомый, – Юлька мне не простит. Парень явно клеится ко мне.
Чтобы не доводить подругу до белого каления и не давать парню бессмысленную надежду, я встала из-за стола:
– Если честно, я кольца на мужских руках терпеть не могу.
Сказала и пошла к двери, на ходу цепляя на плечи рюкзак с учебниками. Бессонная ночь сегодня гарантирована. Если вспомнила о Нем…
2
Ребенок кричал всю ночь. Такие приступы не были редкостью. Только раньше мне помогала мама. Раньше, это после того, как Нелли ушла… Мама говорила, что для больного малыша – настоящая трагедия пережить предательство одного из родителей, особенно матери. Мама, как всегда, была права.
Сейчас мама лежала в больнице. И я не мог быть с ней рядом. Дело было совсем плохо. Точнее, надежды не было никакой. Она уже несколько суток не приходила в себя. Роман, мой брат, ночевал у нее. Мы ждали, что со дня на день это случится – она умрет.
Я не мог спать. Даже в те короткие мгновения, когда Данечка забывался беспокойным сном. Как мы будем без нее? Как без нее буду я? Совсем один. С ребенком.
Потом сын начинал всхлипывать, ворочаться и снова заходился криком. Я носил его по дому, положив темноволосую головку на свое плечо, гладил по спине, напевал песни без слов и думал…
Тот факт, что Данечка серьезно болен, стал известен нам еще в роддоме. Правда, как сказал наш собственный доктор – Павел Петрович, кандидат наук в области кардиохирургии, очень опытный врач, порок сердца вполне излечим.
Конечно, это было трудно. Несколько месяцев мы с Нелли жили, как в аду. С новорожденным и дома-то нелегко. А в больнице? Да еще в другом городе, далеко от дома? Мы дежурили с женой попеременно. Жили в квартире Павла Петровича, благо что она неподалеку от клиники. Ребенок был слабенький, операция нужна была срочная. Но детский организм мог запросто не пережить наркоз…
Полгода набирали вес, учились жить в больничных стенах. Нелли было очень трудно. Мне, конечно же, тоже. Особенно на фоне ее постоянных истерик. В один далеко не прекрасный день, когда я приехал сменить ее у кроватки сына, (дело как раз было перед операцией) наш лечащий врач пригласил меня в свой кабинет. Разговор сводился к тому, что наша мама – неуравновешенный человек, способный в моменты всплесков своих эмоций навредить малышу. Он настоятельно рекомендовал на время операции и особенно послеоперационного периода рядом с сыном находиться мне, а не ей. Мне было стыдно признаваться в этом, но Нелли, действительно, была ненормальной.
Довести ее до криков и истерики с вырыванием волос, с бешеными воплями и даже потерей сознания можно было одним неловким словом. Из палаты, где лежал Даня, через пару дней сбегали другие маленькие пациенты, потому что их мамы часто к концу первого дня пребываения рядом с моей женой, уже успевали поругаться, а-то и выдержать схватку с этой злобной мегерой.
Что с Нелли будет трудно, я понял еще на нашей свадьбе.
… Она была потрясающе красива в белом свадебном платье! Даже мой брат, Роман, безумно влюбленный в свою жену, увидев, как Нелли выходит из дома и садится в машину, не мог отвести глаз! Точеная фигурка, идеальное лицо с огромными синими глазами, шикарные черные волосы. Платье Нелли привезла из Парижа, куда ездила на съемки для какого-то модного женского журнала. Такой красоты, наверное, в нашем городе не видел никто! Она им очень гордилась. Видимо поэтому и произошло то, что произошло!
Садясь в машину, она случайно наступила тонкой шпилькой на подол. Легкая ткань естественно не выдержала и порвалась. Собственно, можно было просто чуть заколоть булавкой, ведь порвалась только подкладка… Но моя будущая жена считала, что в этот день у нее все должно быть идеально. Она прямо на улице с визгами и воплями оторвала практически весь низ, укоротив свой наряд сантиметров на тридцать, бросила его на землю и долго топталась в луже по куску ни в чем неповинной материи и проклинала все на свете, в том числе и меня, за то, что такой позор вдруг случился с ее Величеством. Я впервые видел подобное. Я был в шоке! Наверное, это читалось по лицу. Потому что ее мать, моя будущая теща, отвела меня в сторонку и сказала, что-то типа того: «Дорогой зять, тебе досталось настоящее сокровище – умная, безумно красивая женщина, зарабатывающая побольше многих мужиков. Однако, есть у нее один секрет. И этот секрет – теперь твоя головная боль, а не наша! Смирись, и потакай ей во всем, ни слова против! Будешь себя вести правильно – лучшей жены у тебя не будет никогда! Но если…»
Я вел себя неправильно. Первую ошибку я совершил, когда она забеременела. Собственно говоря, в этом факте и была ошибка. Она не хотела рожать. Она хотела работать. Нелли была моделью. Ее лицо красовалось на обложках журналов. И красуется до сих пор.
Второй ошибкой было заставить Нелли родить, а не сделать аборт, как хотела она. Девять месяцев кошмара с каждодневными истериками! Тема истерик всегда была разная. Но главная мысль одна – я испортил ее безупречную фигуру своим (!) ребенком! Я не знаю, как не развелся с ней тогда! Уже в те дни, ругая себя самого, я дико жалел, что вообще женился. Но ведь она должна была родить моего сына! Я терпел.
Следующая ошибка, которая неумолимо разводила в стороны меня и ее, была совершена не мной. Ее совершил наш ребенок, родившийся нездоровым. Она вытерпела целых полгода. Только теперь каждый мой взгляд, каждое слово, каждое движение могли привести к скандалу. Да, собственно, скандалом это было трудно назвать. Потому что во время приступов Нелли, я просто молчал, или уходил куда-либо.
После Даниной операции на сердце Нелли ушла. И я был этому рад.
К нам с малышом приехала моя мама. Сыну стало намного лучше сразу. Через несколько месяцев он уже практически догнал по развитию своих сверстников. Скоро мы уехали домой. И вроде бы все наладилось: я работал в совместной с братом Романом фирме по ремонту и продаже компьютеров, мама сидела с Даней. Мальчик рос идеально послушным, тихим ребенком. Мама, не сразу, но все же, стала говорить, что это-то ее и пугает. В полтора года он мог часами рассматривать пятно на обоях, или по полдня перекладывать кубики из одной коробки в другую. Я, помня неугомонных и очень активных детей старшего брата, отправился с сыном в путешествие по больницам. Диагноз нам поставили не сразу. Примерно через полгода седая женщина в очках с золотой оправой, устало вздохнув, сказала с сочувствием в голосе:
– Синдром Каннера или классический аутизм.
– Насколько это серьезно? Он будет… нормальным? – да, тогда я задал именно этот глупый вопрос.
– Вам нужно научиться воспринимать его таким, какой он есть. Таким, как другие дети он не будет никогда.
3
На последний экзамен я шла с сильной головной болью, першением в горле и ощущением повышенной температуры. Точно не помню, какой вытащила билет. Уверена, что ответ знала. Потому что, выходя отвечать к столу экзаменатора, не чувствовала страха совсем. Правда, потом – все как в тумане. Наверное, я несла бред, потому что Иван Сергеевич, наш преподаватель по педагогике, что-то удивленно переспрашивал. Я закашлялась… И все…
Следующее воспоминание – общежитие. Кудрявая голова над моим лицом, испуганные Юлькины, а потом и Юркины глаза. Женщина в белом халате, болезненное ощущение укола, сон…
Следующий кадр моего кошмарного фильма – меня кто-то несет на руках. Он очень сильный – так просто поднял и понес… Что-то ласково приговаривает мне на ушко, вроде бы: «Бедная девочка, совсем, как перышко стала легкая». Я не могу открыть глаза, у меня нет сил. Я не вижу того, кто меня несет, но почему-то мне кажется, что это – Матвей. Я думаю о том, что выздоравливать не хочу. Я мечтаю, чтобы всегда вот так, без сил, но на его руках… Я прошу его, не отпускать, не бросать меня. Я шепчу его имя. Я стараюсь ухватить его руками, вцепиться в него, чтобы никогда больше… И все…
Я в машине. На заднем сиденье. Укрытая пледом до самой головы. Тихо играет музыка в салоне. Впереди на пассажирском сиденье сидит мама. За рулем, узнаю по голосу, – Сергей. Они спорят. Мама твердит, что меня нужно отвезти в больницу, потому что температура слишком высокая и падать не желает. А Сергей утверждает, что Павел Петрович сам справится – сделает мне какой-нибудь чудодейственный укольчик… И все…
Окончательный кадр. Я в своей комнате. В зале – мне видно в приоткрытую дверь – за большим столом сидит все мое семейство, кроме детей. Похоже, решается моя судьба. Может, я при смерти? Или у меня неизлечимая болезнь? Или я завалила экзамен, и меня выгнали из института?
Стоп. Если стараться дышать потише, то все отлично слышно, несмотря на включенные в детской мультфильмы. Мама:
– Пусть она проснется и сама решит. Нет смысла обсуждать это.
Аля:
– Мы можем просто ей не говорить. Зачем бередить рану? Она только успокоилась.
Сергей:
– Девочки, милые, вы счастливы со своими мужьями?
Мама:
– Сережа, при чем здесь это?
Сергей:
– Ты слышала, что она шептала, когда я нес ее в машину? Да она в бессознательном состоянии была, а Матвея звала все равно. Просила, чтобы он не уходил, не бросал ее…
Боже, как стыдно! Я Сергея обнимала! Я цеплялась за него! Я его называла… Кто-то слабонервный (не видно отсюда – мама или бабушка) начал всхлипывать. Все-таки мама. Сергей встал из-за стола и перешел на другую сторону – туда, где дверь закрывала обзор. Скорее всего, обнимает ее за плечи – успокаивает.
Алька:
– Значит, нужно сказать.
Роман:
– Конечно, нужно. Пусть поедет. Там – свежий воздух, природа! Ей сейчас это – самое то!
Алька:
– А он?
Роман:
– Он же ищет няньку и кухарку. Вот ему и будет – в одном лице!
Мама:
– Я думала, мама Нелли ему помогает!
Роман:
– На прошлых выходных, когда я был у них, Валентина Игоревна уехала домой – муж приболел. Да и трудно с Даней – не нашла она общий язык с ним.
Голова была удивительно ясной. Я все отлично понимала. Они хотят отправить меня к Матвею. Сердце радостно сжалось в груди. На глазах выступили слезы. Увидеть его? Жить с ним в одном доме? Пусть даже недолго (хоть бы в первый же день не выставил за дверь!)! Я даже на одну минуточку согласна!
Нет! Где гордость твоя, Лиза? Ты не нужна! Никогда не была нужна! Ты – глупая девчонка, с самого детства влюбленная в одного единственного мужчину.
… Я отлично помнила, как увидела его в первый раз. Это было, когда мне только исполнилось десять. Я помогала Але убирать квартиру. Бабушка уехала на операцию в Москву. Мама лежала в реабилитационном центре. Папа… Кажется, уже сидел в тюрьме. Алька терла тряпкой комод и плакала – думала, что я не вижу. Мне казалось, что она из-за бабушки. Вдруг в дверь позвонили. Она изменилась в лице – испугалась, потом обрадовалась, потом, видимо вспомнив о своей ужасной прическе, снова испугалась. Побежала в ванную, потом бросилась открывать. Я смотрела в чуть приоткрытую дверь – это могли быть папины и мамины друзья, а от них – жди беды! Это я понимала с самого раннего возраста.
На пороге стоял мужчина. Взрослый, высокий, красиво и модно одетый. Русые волосы падали на высокий лоб, и он время от времени отбрасывал их рукой назад. Почему-то я запомнила это его движение. И оно всегда казалось мне родным, особенным, присущим только ему одному…
О чем они говорили, я не слышала. Вернее, я слышала, но не старалась понять и запомнить. Я была поражена, очарована, восхищена. Когда он ушел, я забралась на подоконник в нашей комнате и смотрела, как он садится в машину и уезжает.
Потом, когда Аля с Ромой поженились, мы с Матвеем стали часто встречаться.
В тринадцать лет я уже знала, что влюблена в него. В пятнадцать меня накрыло горькое ощущение нашей разницы в возрасте. Он был вдвое старше! Это невозможно! Это нереально! Это – пропасть сколько! Я плакала ночами в подушку. Я страдала. Мои переживания нисколько не мешали учебе – я была отличницей. А еще занималась танцами, училась играть на гитаре, ходила на кружок рисования. И не столько ради своего собственного удовольствия, сколько для того, чтобы однажды поразить своими умениями его сердце. Мне почему-то казалось, что мои способности когда-нибудь будут замечены им. Наивная дурочка! Не о том… не тому учиться нужно было!
А в шестнадцать… В шестнадцать я узнала, что такое целовать его. Если бы воспоминания можно было сфотографировать и повесить на стеночку – этот кадр занимал бы главное место в моей комнате.
… Мы отдыхали на море вместе с Авериными и Пылевыми. Правда, тогда Сергей еще был женат на Ире, а не на моей маме. В тот вечер мы ходили на пляжную вечеринку, где все танцевали. Конечно, рядом было просто море, а у бара, расположенного в тридцати метрах от него – море выпивки. Даже мне Алька разрешила шампанское. Было весело! Огромная толпа отдыхающих, большей частью одетая в купальные костюмы, танцевала прямо на песке. Мы тоже плясали с Алей и Ирой, а мужчины сидели возле бара. А когда началась медленная композиция, Алю тут же обнял Роман, немного позже к Ирине подошел Сергей. Я растерянно стояла одна в самой гуще танцующих. Не знала, куда податься – вокруг кружатся парочки. Сделала пару неловких шагов в сторону бара, и вдруг оказалась в его объятьях…
– Лиза, пошли потанцуем?
Если бы он знал, какой музыкой звучали для меня его слова! Конечно, отказаться я не могла. Он легко обнял меня. Мои руки на его груди… Сквозь рубашку я ощущала жар кожи… Его лицо в нескольких сантиметрах от моего. Я не могла отвести взгляд. Я смотрела и смотрела бы вечно. Я знаю, что виной всему спиртное, выпитое им. А может быть, общая атмосфера – рядом очень многие целовались… Я не закрыла глаза, когда губы Матвея притронулись к моим – не могла пропустить ни мгновенья. А вот его глаза были закрыты – возможно, на моем месте от представлял совсем другую женщину… Он бесстыже обвел языком контур моего рта. Всего несколько секунд. В то мгновение, когда я непроизвольно вцепилась ногтями в его грудь, он резко распахнул глаза и, кажется, даже испугался, увидев меня. Мне было шестнадцать, ему тридцать один. Я уверена, он не придал никакого значения тому поцелую. Зато я запомнила его на всю свою жизнь…
4
Когда мама умерла, и мы остались вдвоем с сыном, я понял всю глубину проблемы, с которой мне предстояло дальше жить.
Мой мальчик в три года, если сфотографировать его, и показать фотографию вместе с изображениями других детей – ничем от них не отличался. Может быть, во мне говорили отцовские чувства, но мне казалось даже, что он был более красивым внешне, чем другие дети, с которыми мне приходилось раньше общаться, включая даже моих племянников. Иногда в магазине или больнице, или на игровой площадке, видя меня с малышом, молодые мамочки с детками подходили пообщаться. И поначалу они восхищались его красотой. Но только поначалу…
Если понаблюдать за Даней хотя бы десять минут, становится ясно, что он не такой, как окружающие. Эта его особенность наиболее ярко видна в контрасте с другими детьми. Я помню один такой случай. Мы гуляли в парке. Я вытащил Даню из прогулочной коляски и поставил на ноги. Сам сел на скамейку, а он ходил мимо меня туда-сюда четко от одного края скамейки к другому. Останавливался на несколько секунд у края, как бы фиксируя невидимую границу, и шел назад. Он не смотрел вокруг, он не видел ни детей, ни взрослых гуляющих неподалеку. Так продолжалось, пока к нам не подошла девушка с таким же по возрасту малышом. Подозреваю, что она больше хотела познакомиться со мной, чем навести мосты для игры ее сына с моим. Это была одна из наших первых, после смерти бабушки, совместных прогулок…
Девушка что-то говорила о детских проблемах, о том, какой у нее непоседливый и непослушный мальчик. Потом она спросила, можно ли ей познакомить наших детей. Я, конечно же, ответил утвердительно. Она поймала все также шагающего Даню за руку. Он остановился, глядя в землю. Она подозвала своего мальчика и сказала: "Это – Саша! А тебя, как зовут?" Мой сын ожидаемо молчал, хотя свое имя знал и даже иногда сам называл его. Я сказал за него. Тогда девушка подняла пальцем его опущенное лицо за подбородок и спросила: "Ты будешь играть с Сашей?" Ничего не добившись от него, она вопросительно посмотрела на меня. Пришлось озвучить его диагноз.
Мы сидели с ней молча на скамейке и наблюдали за мальчиками. Саша собирал осенние листья и носил к нам. Складывал их кучками на свободной части скамьи. Даня ходил. Неожиданно Даня заинтересовался листьями. Он подошел к кучкам, не обращая никакого внимания на Сашу, как будто того и не было рядом, и стал отрывать от листьев черенки. Саша возмутился, но мама уговорила позволить Дане поиграть с листиками. Эти кусочки мой сын не выбрасывал, а собирал в руку. Потом он отошел к соседней скамейке, положил свою добычу на нее, стал брать черенки по очереди, подносить близко к глазам. Он долго рассматривал каждый кусочек, затем клал его в кучку. Брал другой и с ним проделывал то же самое, что и с предыдущим.
Саша успел порисовать мелками на тротуаре и скамье, сделать несколько букетов из листьев и подарить маме, найти гриб неподалеку, подуть мыльные пузыри, половить их, наконец, намочить в луже ботинок, а мой мальчик все также рассматривал кусочки от листьев, как будто от этого зависела его жизнь.
Если честно, я был в ужасе. Я не понимал его. Мама, уже болея, пыталась передать мне весь накопленный ею опыт по воспитанию Дани. Но тогда я думал о другом… Самое главное, говорила она, суметь его полюбить. До того, как я остался с ним один на один, мне казалось, я его люблю. Я приходил домой, когда Даня уже спал, я поправлял на нем одеяло, оставлял на столике в детской новую игрушку, любовался его милой мордашкой и шел спать. И даже в те часы, когда я бывал дома вместе с ним, он казался мне идеальным ребенком: никогда не шумит, сидит себе спокойно в своей комнате с игрушками или бумажками какими-нибудь. Я видел некоторые его странности, но я ведь знал о его диагнозе и многое прочитал в интернете на эту тему. Но читать – это одно, а жить с ним – совсем другое.
За полгода вместе я изучил всю литературу об аутизме, какую только мог найти. Я понял, что вылечить это заболевание нельзя, но кое-что сделать, чтобы помочь Дане социализироваться, все-таки вполне реально. И для этого ему нужен я. Целиком и полностью. Рядом всегда.
Я вычитал в какой-то статье, что детям с диагнозом аутизм лучше не менять обстановку. Жить в одном и том же месте. Но, хотя и старался следовать всем рекомендациям врачей, в данном случае пошел своим путем.
У нашей мамы в деревне в другой области, в двухстах километрах от нашего города, был небольшой домик. Мы с братом отремонтировали его, провели все возможные коммуникации, обставили современной мебелью. Благодаря близости районного центра, в деревушке был интернет. Я работал в удаленном доступе – чинил компьтеры нашим заказчикам, делал многое другое, связанное с починкой компьютеров. Иногда по ночам писал программки и даже занимался разработкой собственной компьютерной игры. Времени на это было не так уж и много, но наша с Романом общая фирма приносила стабильный доход, и мы с братом решили, что в данной ситуации я больше нужен сыну, чем брату.
Первые месяцы с нами жила Валентина Игоревна, моя теща. Физически мне с ней было легче, потому что бабушка замечательно готовила, стирала для нас, убирала в доме… Но морально… Нет, Валентина Игоревна не была нервнобольной, как ее дочь, просто она не принимала Даню. Мне кажется, женщина по-своему, как внука, любила его, только не могла понять, что переделать ребенка в данном случае практически невозможно, реально только скорректировать.
Бабушка всячески старалась воздействовать на Даню. Лаской, уговорами, а иногда даже угрозами, заставляла его делать то, что считала правильным. Однажды она подняла на него руку. В тот день я собрал ее вещи, вызвал такси, и Валентина Игоревна уехала в город к своему мужу, который как раз в этот момент заболел гриппом.
Мне стало трудно – домашние дела всегда казались мне непомерным грузом для мужчины. Да еще и Даня! Я видел, что мои усилия не пропадают даром. За полгода он пусть немного, пусть незаметно для других, все-таки кое-чему научился. И, что я считал своим самым главным достижением, сын стал меня замечать! Если раньше я жил как бы в параллельной с ним реальности, то сейчас иногда, на несколько секунд во время игры, во время прогулок, он включался в те действия, которые предлагал ему я. Может быть, мне это просто казалось. Но я верил, что это так!
Раз в две недели к нам приезжали Аверины-старшие. Роман – один или с семьей. Они обычно бывали у нас два выходных дня – отдыхали на природе, Аля готовила нам с Даней разные вкусности впрок, мы с Романом неизменно жарили шашлыки и выпивали бутылку коньяка. Я ждал этих встреч, как самого большого в жизни праздника! Все-таки, стоило признать, мне было трудно одному…
Роман советовал нанять няньку или кухарку, наши доходы это позволяли. Я бы хотел. Если бы мне попалась такая, как его жена! Чтобы добрая и ласковая, чтобы быть уверенным, что в тот момент, когда она останется один на один с Даней, без меня, не ударит его, не оскорбит. Я бы нанял. Но после Валентины Игоревны я не очень-то верил, что такой человек вообще существует.
Роман обещал найти. Я ждал выходных и надеялся, что у него получится.
… Я наблюдал за ним. Сидел за столом, перед включенным компьютером и делал вид, что работаю, а сам наблюдал. Перед Даней были рассыпаны игрушки. Полгода назад в игрушки он почти не играл – раскидывал, собирал в коробку даже, но не играл. Сейчас – да, но не в привычном понимании слова. Он откручивал у машинки колеса, отрывал остальные запчасти и внимательно рассмотрев и даже понюхав каждую, складывал в баночку из-под кофе, которую я сегодня забыл на столе. То есть, ребенок вроде бы был занят, только игры в обычном понимании этого слова, не было.
Я сел рядом.
– Сынок, давай мы теперь машинку починим? Иначе она ездить не сможет. Починим, и мишку покатаем на ней?
Для пущего эффекта взял плюшевого медведя и заговорил, притворяясь игрушкой:
– Данечка, я всю жизнь мечтал на машинке покататься! Помоги мне!
Даня не смотрел на медведя, не обращал внимание на меня, но и машинку перестал разбирать. Я взял ящик с игрушечными инструментами и подал ему молоток.
– Давай я буду помощником, а ты – мастером! Бери молоток и чини машину!
Иногда Даня не хотел включаться в игру, точнее, обычно не хотел, но сегодня он молоток все-таки взял. Правда, чинить им машину не стал, а попытался и его запихнуть в банку из-под кофе. Одной стороной, другой – не получается. Вытащил, высыпал содержимое – молоток влез, но крышка закрываться не желала. Он вытащил игрушку и попытался что-нибудь у нее оторвать, чтобы все-таки осуществить задуманное. Но – молоток, это не машинка, мелких частей у него нет! Я тем временем прикручивал обратно колеса, при этом проговаривая свои действия тихим, ласковым голосом. Он, как всегда молчал. Потом я усадил медведя в кузов и сказал:
– А теперь давай покатаем?
– Покатаем, покатаем, покатаем… – повторил Даня, и еще то же самое слово раз пятнадцать. Но медведя по полу катал…
5
Я вспоминала с замиранием сердца. Именно так, с замиранием сердца, я всегда думала о Нем. Мне казалось, что если бы я могла быть рядом с ним – в любом качестве, нянькой для Дани, которого я видела всего лишь три раза в своей жизни, и то еще младенцем, кухаркой, уборщицей, секретаршей, я была бы счастлива.
