Текст книги "Пророчица (СИ)"
Автор книги: Ксюша Ангел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Глава 30. Второй шанс
Нет! Вытолкнуть себя из сновидения, бороться!
Я застонала, шевельнулась, выныривая из темноты, в которую так упорно затягивало. Уцепиться за что‑то: звуки, запахи, образы – без разницы. Сфокусировала взгляд на Глебе, хотела окликнуть, затем передумала. Зачем лишать его преимущества – я больше не знала, чего ждать от Влада, тем более, сейчас.
Глеб сказал что‑то, но я не разобрала слов. Разозлилась на себя – лежу здесь, как тряпка, когда мой друг там борется. Один против сумасшедшего – того, кого я считала близким…
Черта с два!
Звуки обрели некую закономерность, сложись в слова, слова – в предложения.
– Думай, Измайлов, – улыбнулся Влад. – Можешь попробовать убить меня, но время работает против тебя. Используй нож по назначению.
– О чем ты? – насторожился Глеб. Остановился на полпути, насупился.
– Разрежь веревки, Глеб!
– Но я же… мне нельзя… – Он выглядел в тот момент, как маленький растерянный мальчик, которому есть что терять, и он не знает что делать. Полу – плачущий, ведомый. Стоящий на распутье воин, нарушивший один закон, но не готовый нарушить остальные. Влад оставался уверенным, в то время как Глеб сомневался все больше.
Нет, не верь ему! Не поворачивайся спиной! Хотелось кричать, драться, но тело больше не подчинялось мне. Впрочем, я все равно была связана и не смогла бы помочь.
– Ты же сам сказал, что никого не слушаешь, – произнес Влад спокойно. – Как думаешь, почему именно ты здесь?
В ушах гулко стучал замедлившийся пульс – словно отсчитывал последние секунды. Слишком слабый – наверное, много крови вытекло…
Глеб колебался.
Тук – тук.
Тук… тук…
Еще секунда…
Посмотрел на меня отчаянно, почти обреченно. Бедный мой дружочек! Если б я послушала тебя… если бы… я…
Он метнулся ко мне. Решительный. Готовый бороться со всеми бедами мира, чтобы спасти, вырвать из теплых, уютных объятий смерти безрассудную дурочку. Жаль, что смерть нельзя победить… Жаль, иначе я, непременно боролась бы.
Только вот зачем?
Сквозь пелену тумана – молочно – белую, почти непроницаемую – прослеживались мелькающие образы. Синие глаза Глеба – совсем близко, и вот я уже не чувствую натяжения веревок, руки безжизненно свисают, я все еще ощущаю, как струится кровь… Или это только кажется?
– Там в сумке бинты, – расплывчатым эхом донесся откуда‑то издалека голос Влада. – Перевяжи крепко выше локтя. Это даст тебе минут пятнадцать – двадцать.
– Зачем?
– Действуй, Измайлов. И уходи. – Он сделал паузу, а затем добавил сдавленно: – Началось!
Остальное я помнила смутно. Движение. Я то проваливалась в серую ватную массу, то выныривала в наполненную головной болью и резкими звуками реальность. Кто‑то вел машину, а я лежала на заднем сиденье у Глеба на руках, он гладил по голове и шептал:
– Только держись, Полевая, только живи!
– Зачем? – спросила я безразлично. Если бы могла перестать дышать, уже давно бы сделала это. Разве нужна жизнь, полностью пропитанная предательствами? Разве могу я идти, постоянно проваливаясь в ямы, выбираясь и снова падая? Существование, похожее на зыбучие пески – чем больше пытаешься выбраться, тем больше затягивает. И ты понимаешь, что бороться бесполезно… Так не лучше ли сдаться? – Я не хочу…
– Чушь! – выкрикнул Глеб, и на мне лицо упали теплые капли. И в этот раз я знала, что это не кровь. Это слезы – его слезы. Но ведь Глеб Измайлов никогда не плачет! – Думаешь, я сделал это напрасно?!
Он тряс меня, прижимал к груди, снова тряс, словно мог таким образом добавить жизни моему почти мертвому телу. Бедный, бедный мой дружочек… Разве можешь ты понять, что мне теперь это ни к чему? Все точки на местах, для многоточий места нет. Тетрадь закончилась, и пора уходить. Отпустить, не цепляться за мир, которому не нужна.
Теряясь в огнях мимо проезжающих машин, пространство расплывалось огромной кляксой. На лобовое стекло липли белые мухи снега и тут же стирались синхронно двигающимися дворниками. Мысли плыли, сползали тающей снежной кашей с онемевшего сознания. Осталась лишь одна – въелась в душу кричаще – красными неоновыми буквами, и от того было еще больней.
Он сделал это.
Последняя стена сомнений рухнула, и внутрь хлынула сжигающая лава. Душа пузырилась, горела в агонии, уродовалась жестокой правдой.
Вспомнилась недавняя просьба Глеба, почти мольба: беги, Полина!
От себя не убежишь. Никогда. Очевидно же: я снова ошиблась. Наверное, проще никому не верить, подозревая в каждой произнесенной фразе скрытый смысл. Пропитаться цинизмом, как бисквит сиропом, плеваться сарказмом, не доверять даже самым близким, постоянно ожидая подвоха.
Я так не умела, да и учиться не хотелось.
И если мир хищных таков, каким мне показал его Влад, то я не желала в нем жить. Все просто – нужно расхотеть жить. Ведь кроме Глеба, у меня, по сути, никого и нет.
Рита будет плакать…
Влад придумает что‑нибудь, ведь судить его теперь проблематично. Победителей не судят.
Постепенно звуки отдалялись, а я расслаблялась, отдаваясь течению, закрыла глаза и уснула.
Вода в хельзе очень теплая. Песок – так вообще горячий, греет спину, и постепенно холод отчаяния уходит, сменяется спокойствием и смирением. Наконец, все закончилось.
Мертва.
Я в хельзе, на востоке, и больше никому не будет дела до кена пророчицы. Я отдала его, и отныне свободна.
– Не весь, – возражает моим мыслям темноволосый мужчина средних лет и почесывает аккуратно подстриженную бородку. Теплые карие глаза прищурены и сморят лукаво, а в уголках притаились хитрые морщинки. От него исходит невероятно сильная энергия, она окутывает, успокаивает, и мне хорошо. Рядом с ним не нужно бояться. Нет боли, обид и разочарований. И почему‑то хочется петь. – Ты должна проснуться, Полина.
– Не хочу. Здесь хорошо.
Я сажусь и смотрю на небо.
Солнце медленно сползает к горизонту, пряча большой красный бок в спокойной глади широкого озера, по воде идет рябь от слабого теплого ветерка, он касается моего лица, и я жмурюсь от наслаждения, как довольная сытая кошка.
– Ты не мертва. И это все снится тебе, – говорит незнакомец и хмурится.
– Тогда я не хочу просыпаться.
На небосводе оживают звезды, медленно проявляясь на постепенно темнеющем полотне. От солнца остается размытый, едва различимый след на горизонте. Скоро и его слижут волны, озеро уснет, а я буду сидеть и слушать тишину.
– Но ты должна. Нужно беречь тех, кого любишь.
Я поворачиваю голову. Мужчина смотрит вперед, в сторону горизонта. Больше не улыбается, но лицо сохраняет безмятежность и покой. То, чего мне так не хватало при жизни. То, что я обрела здесь.
– Беречь от чего?
Он смотрит на меня, улыбается, касается руки. И вдруг я понимаю: я дома. Рядом с ним не нужно прятать настоящее лицо, скрывать эмоции – напротив, можно выплеснуть их, очиститься. Открыться.
– Будет трудно, больно, иногда непереносимо. Но ты должна быть сильной. – Его ладонь с нежностью касается моей щеки, стирая слезы. Глаза лучатся заботой и лаской. – Нужно вернуться, Полина.
– Кто ты?
Он не отвечает, встает и входит в воду. Светлая рубашка отчетливо выделяется на фоне ночного неба, рукава колышутся ветром. Мужчина идет, медленно погружаясь – и вот вода уже почти полностью покрыла его, когда рядом раздается знакомый голос:
– Ты не спрячешься тут.
Захлебываясь страхом, инстинктивно отползаю, оставляя на песке ярко – красные отпечатки. Нет – нет, это мой сон! Убирайся!
Но Влад все еще здесь, подходит ближе, глаза горят безумием. Склоняется надо мной и резко кричит:
– Проснись!
Я открыла глаза. Яркий свет ослепил, пришлось зажмуриться, а затем долго привыкать. Зеленую палату клиники Кирилла я узнала сразу, попыталась встать, но тут же упала на подушку. Слабость была непреодолимая. Все тело, как вата – словно лишено костей и мышц и наполнено каким‑то желе.
Рядом со мной сразу же оказалась молоденькая медсестричка, начала поправлять трубочки и капельницы и усиленно смотреть на приборы.
– Глеб, – позвала я, ища глазами друга.
– Тише, – ласково ответила девушка. – Я позову Кирилла Алексеевича.
Ее не было несколько минут. Все это время я просто смотрела в окно. Хмурый зимний день, больница…
Зачем меня спасли? Не лучше ли было остаться там, в хельзе или во сне, похожем на хельзу? Сидеть на песке, говорить с приятным мужчиной, купаться в теплой воде прозрачного озера…
– Полина… – Взгляд лекаря атли взволнованный, тревожный, сделал еще хуже. Жалость я не смогу перенести. Все, что угодно, кроме жалости.
– Позови Глеба, – упрямо прошептала я и отвернулась.
– Ты не можешь… – Он запнулся. – Не имеешь права произносить его имя.
Я закрыла глаза, понимая, что плачу. Тело предавало – с каждой секундой все больше отказываясь подчиняться. Голова горела огнем, запястья откликались ноющей болью – постоянным напоминанием о совершенном ритуале.
– Вытащи их, – прошипела, разозлившись. – Вытащи чертовы капельницы! Не хочу, не буду…
Забилась в истерике, Кирилл что‑то кричал, затем появились люди…
Перед глазами поплыло – то ли от слабости, то ли от лекарства. Я пыталась бороться, злиться, но в итоге беспамятство одолело, и я сдалась.
Больница, капельницы, уколы… Зачем? Я любила его, а он чуть не убил меня. Сознательно. Так что осталось? Вспомнился добрый взгляд человека из сна. Интересно, он существует, или я придумала его, чтобы самосохраниться, не сойти с ума? Последнее удавалось с трудом. Очень хотелось увидеть Глеба, а его не было. Глупые законы! Если умру, даже не попрощаюсь с ним.
Лучше мне не становилось, несмотря на лекарства и заботу Кирилла. Наверное, чтобы выздороветь, нужно желание, а его не было. Совершенно.
Рита постоянно плакала у моей кровати. Я любила сестру, но в такие моменты едва сдерживалась, чтобы не прогнать ее.
Влад чуть не убил меня.
Зачем тогда отпустил нас? Непременно, чтобы мучиться. Ни я, ни Глеб теперь не сможем оправиться никогда. Да, несомненно, отличная месть. Влад остался в выигрыше, а еще и суперспособности получил.
Как же я ошибалась!
За окном декорации не менялись – то же хмурое небо и снег. Все для Влада. Ну и пусть! Пусть забирает себе весь мир, раз он ему так нужен. Живет в нем, правит им, хоть съест его целиком.
– Полина, ты должна бороться, слышишь! – сказал Кирилл поздним вечером, присаживаясь на край больничной койки. – Должна помочь мне. Я знахарь, но не всесилен.
– Не хочу, – ответила я сухо. – Ты не сможешь уговорить меня, так что уходи.
– Понимаю, сейчас тебе трудно, но ты жива. И жив еще кое‑кто.
– Если ты имеешь в виду Влада, то…
– Я не о нем сейчас. – Теплая ладонь легла мне на живот, осторожно поглаживая. – Я о том, кто живет внутри тебя, Полина.
Я ошеломленно посмотрела на него, не веря собственным ушам. Нет, не может быть! Жизнь не шутит так жестоко. Лицо Кирилла более чем убедительно опровергло эту теорию.
– У тебя будет ребенок. Девочка.
Пристально посмотрела ему в глаза – нет, не придумывает. Значит, правда…
Впервые за эти дни я пошевелилась. Подняла перебинтованную до локтя руку и положила поверх широкой кисти Кирилла. Он улыбнулся.
– Ребенок… – прошептала я, и лекарь кивнул. – Откуда ты знаешь, что это девочка?
– Я же знахарь, – снисходительно улыбнулся Кирилл. – Моя работа – видеть.
Это чертова ирония судьбы! Или что – проделки проклятия?
Первое чувство, что проснулось во мне после ритуала – ненависть. Ненавидеть Влада было просто в свете последних событий. Единственное, чего я не понимала: почему он ждал так долго. Восьмой нали почти опустошил его, он был на грани. Но ждал. Чего?
Можно было предположить, что не хотел мне навредить, но известие о нашей с Глебом связи изменило его мировоззрение. Можно было, да. Если бы я не знала Влада. Он слишком расчетливый, чтобы вестись на поводу у собственных эмоций. Влад всегда умел их контролировать, так что же произошло сейчас?
И еще одно волновало. Я беременна, а он ни разу не зашел. Решил порвать все связи? Слишком по – детски. Сожалеет? Слишком на него не похоже. Тогда что?
Мне казалось, он первым делом зайдет и похвастает своей суперсилой, покажет, что значит разозлить его. Но нет.
Впрочем, я была рада, что Влад не посещает меня в больнице. Даже не знаю, как смотрела бы ему в глаза – слабая, поверженная, униженная его предательством. И навсегда связанная с ним.
Теперь уже не только проклятием.
Ребенок… Единственная вещь, которой я радовалась. Ради этого хотелось жить. Странно, в прошлый раз у меня не было таких эмоций. Повзрослела? Или… Нет – нет, нельзя так думать! Не вспоминать Уну и ее безразличное лицо. Я не такая, и буду любить эту девочку независимо от того, что ее отец… А вот эта тема точно нежелательна. Даже для мыслей.
Но забыть все равно не дали. Сестра постоянно напоминала о Владе – каждый раз, когда приходила.
– Это ужасно, – однажды сказала она и посмотрела с жалостью. Сразу же захотелось стукнуть ее по голове. Я безумно любила Риту, но когда так смотрят, возникает желание удавиться. – То, что Влад сделал…
– Но его, конечно же, не будут судить, потому что отныне он сильнее, чем все вы вместе взятые, – с сарказмом сказала я и отвернулась к окну. В такие моменты злость от бессилия буквально душила, и на глазах выступали слезы обиды.
Я немного оправилась и даже пару раз вставала с кровати, за что получала нагоняй от Кирилла. Беречь себя и малышку – таков был наказ. Но лежать быстро надоело, особенно когда в голове сотня планов. Ведь мой Глеб где‑то там, один… А я лежу тут, как бревно, и не могу даже поговорить с ним. Телефон выключен, а где друг, что с ним, я не знала.
– Нет, что ты! – всплеснула руками Рита. – Я понятия не имею, где Влад. После того он не появлялся в доме… А судить его все равно бы не смогли.
– Наверное, порабощает мир! С него станется, – я горько улыбнулась. – Конечно, не смогли бы. Макаров всегда прогибался.
Я думала, Рита разозлится, но она лишь покачала головой и взяла мою руку.
– Не поэтому. Просто ваша история… Закон всегда имеет лазейку…
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась я.
– Как ты знаешь, хищный не может причинить физический вред члену своего племени. – Сестра произнесла это так, будто цитировала определение из учебника. – Но в данном случае Первозданные оставили вам шанс… – Она запнулась.
– Шанс?
– Разрушить проклятие.
Ну, конечно! Пока один не убьет другого. Как удобно – Владу даже перед судом отвечать не придется. Даже если бы кто‑то выступил с обвинениями…
Стало противно. Я оказалась всего лишь средством для достижения цели. План наверняка прорабатывался тщательно. Влад даже жизнь мне сохранил… Как благородно! Так бы взяла и поблагодарила пару раз чем‑то тяжелым по голове.
Как ни странно, поправилась я быстро. После известия о беременности, во мне проснулась огромная тяга к жизни. Я даже готова была питаться, если станет хуже, лишь бы сохранить жизнь дочери. Постоянно ждала, когда проснусь истощенной, но с каждым днем мне было все лучше.
Через две недели вернулась домой. Переступила через порог, и дернулась от отвращения. А потом заставила себя не сомневаться.
Его дом… Это как плевок в душу, но что было делать? Работы я лишилась. Вика непременно приютит, но содержать нас двоих, а тем более троих, точно не сможет. А работу мне в положении не найти.
Рита постоянно хлопотала, бегала вокруг, как наседка. Я привыкла не обращать внимания. Нужно набраться сил и найти Глеба. Месяц прошел, а я даже не знаю, где он, что чувствует. Впрочем, я могла представить.
Глеб Измайлов переступил через собственную гордость в день присяги. Приклонил колено перед тем, кого ненавидел, чтобы только быть частью атли. И вот лишился всего. Из‑за меня.
По ночам я подолгу сидела за компьютером Филиппа. Читала переведенные летописи, начиная с момента образования атли и заканчивая сегодняшним днем. Хотела найти что‑то – зацепку, мелочь, которая даст надежду на возвращение Глеба и, наконец, нашла.
Постепенно жизнь в особняке входила в привычное русло. Я заставляла себя улыбаться и держать хорошую мину при плохой игре. Глеб гордился бы мной, жаль, его не было рядом.
Лара подозрительно косилась при каждой встрече. Возможно, не могла понять, как я избежала смерти. А может, просто расстроилась, что я вообще выжила. Если честно, мне было все равно.
Наконец, даже Рите надоело няньчиться со мной. Похоже, в их с Филиппом отношениях не все было гладко, и она в основном занималась тем, что наводила порядок в доме. Так она отвлекалась от проблем, забывала о них. Глупая. От проблем нельзя спрятаться. Я пыталась – не вышло.
Я помню день, когда сняли бинты. Как не смогла сдержать слез при виде уродливых лиловых шрамов на запястьях. Вечное напоминание – теперь оно навсегда со мной. Но самые глубокие шрамы – внутри. Хорошо, что их не видят окружающие.
Найти Глеба оказалось проще, чем я думала. Одна девушка из тусовки на гаражах, провожающая его томным взглядом, насупилась, когда я спросила.
– Вы поссорились? – Она насторожено и бесцеремонно оценила меня взглядом.
– Поссорились?
– Ну, знаешь, он напился раз и выдал что‑то типа: у меня ничего не осталось. Вот я и подумала, что вы…
Она поправила иссиня – черную челку с кричащей алой прядью.
– Глеб мой друг, – уверила я, – но ты права, ему нужна помощь. И если ты знаешь, где он сейчас…
– А у него дома ты была? Потому что Артур заходил к нему на днях отдать диски…
– Куда именно заходил Артур? Адрес знаешь?
– Достоевского, дом тринадцать, квартира пятьдесят три, – со знанием дела ответила девушка и зачем‑то добавила: – Кажется…
– Спасибо огромное! – улыбнулась я. – Ты очень помогла.
Добралась я быстро, минут за двадцать. Остановилась у подъезда перевести дух. Сердце стучало, как сумасшедшее, в голове образовался кавардак из мыслей. Что я скажу ему? Все банально и ситуацию не спасет.
Поднималась не на лифте, чтобы собраться с духом, и к третьему этажу заметно устала. Мучивший последние две недели токсикоз усилился, тошнота стала почти невыносимой, и я положила в рот мятную конфету. Помогало мало, но хотя бы отвлекало немного.
Заветная дверь, обитая черным дерматином, косилась недоверчиво и враждебно. Звонок расположили так высоко, что с моим ростом я еле до него дотянулась. С первой попытки дверь никто не открыл, и я повторила еще раз, затем еще. «Окажись дома, только окажись дома», – шептала, как заклинание, боясь, что слова так останутся невысказанными, а тревоги не найдут выхода.
– Никого нет! – послышался, наконец, голос из‑за двери. Злой. Несчастный. Даже не видя Глеба, я могла сказать, насколько он подавлен.
– Глеб, это я, – произнесла я и прислонилась лбом к разделяющему нас дверному полотну. Выставила ладони, словно могла таким образом разрушить границу, проникнуть в квартиру и дотронуться до него – такого близкого и далекого одновременно. – Пожалуйста, открой…
Ответом мне была тишина. Обреченная. Устрашающая.
А потом замок щелкнул, и я увидела его.
Трехдневная щетина покрывала обычно гладко выбритое лицо, брюки были смяты, волосы взъерошены, но больше всего поражали глаза. Мутные, пустые и безжизненные.
– Глеб…
– Что ты здесь делаешь? – безразлично спросил он. – Тебе нельзя здесь находиться.
– Плевать я хотела на всякие там «нельзя»! – сказала я и решительно протиснулась мимо него в помещение.
Такого беспорядка я в жизни еще не видела. Квартира завалена мусором: пачки от чипсов, бумажки, пивные бутылки. Бутылки с чем‑то покрепче. Из мебели в комнате – только диван, а на нем – гора пакетов и грязные тарелки.
– Глеб, – выдохнула я. – Зачем ты это делаешь?!
Он так долго боролся с собой и сдался. Впрочем, я его понимала: если бы не беременность, сама не знаю, что было бы со мной сейчас.
– Это не самая страшная из бед, – пожав плечами, сказал Глеб, но бутылки все же собрал в пакет. Туда же отправились одноразовые тарелки с присохшим кетчупом и остальной мусор с дивана. – Учитывая обстоятельства…
– Какие к чертям обстоятельства?! – вспылила я. – Я жива и здорова. Ты спас мне жизнь, и заливаешь это алкоголем?
– Я больше не атли, Полина. Тебе нельзя быть здесь. Лучше уходи, пока никто из племени не пронюхал, где ты провела время.
– Плевать! Ты, в самом деле, думаешь, я оставлю тебя?
Выдохнула, глядя на него. Он думал. Решил, что я брошу его, потому что действуют дурацкие законы хищных.
Медленно, словно это причиняло невероятную боль, Глеб опустился на низенький диванчик. Спрятал голову между коленями и накрыл руками. Готова была поспорить, что он плачет.
Подошла к нему и села рядом, затем погладила по голове. Но когда он поднял на меня глаза, они были сухими.
– Я все исправлю, слышишь! – пообещала я.
– Ни я, ни мои дети, ни их дети никогда не станем атли, – сказал он тихо. – Никогда…
– Потомки великого Арендрейта – братья Ирмен и Джан тоже отреклись во времена великой войны с охотниками. Но Ирмен вернулся в племя – Первозданные восстановили его связи с родными.
– Первозданных никто никогда не видел, Полина!
– Ошибаешься. Андрей видел.
– Зачем охотнику помогать тебе? – с сарказмом спросил Глеб, сбросил мою руку и встал. Я буквально видела, как прогнулся под непосильной ношей воин атли. Он все еще был для меня атли, чтобы там ни случилось.
– Я обещаю тебе… – начала я, но он перебил. Резко приблизился, присел на корточки и обхватил мое лицо ладонями.
– Не смей ничего делать, слышишь! Если кто‑то из племени узнает, что мы виделись, тебя будут судить. Таков закон.
– Я найду Первозданных! – упрямо сказала я.
Глеб закрыл глаза. Когда открыл их, я снова увидела своего лучшего друга. Он постучал кулаком мне по лбу и пробурчал:
– Ты чуть не умерла, а мозгов не прибавилось.
– К сожалению, это не прибавляет мозгов.
Глеб снова присел на диван и взял мою руку. Впервые с того злосчастного дня мне было хорошо. Жизнь налаживалась – нельзя просто оборвать все из‑за несчастной любви. У меня была семья, друг и кое‑что во мне. Вернее, кое‑кто, и он очень хотел родиться.
– Он все спланировал заранее, – хмуро сказал Глеб.
– Что?
– Влад. Он позвонил мне. Сказал: приезжай и смотри, но совсем не для этого меня звал.
– А для чего? – стараясь выглядеть равнодушной, спросила я. Резко стало душно. Кислорода решительно не хватало, и я ослабила узел шерстяного шарфа.
– Он знал, что я отрекусь. Ведь только так я мог войти, забрать тебя. Даже бинты были…
– Хватит! – выдохнула я.
– Ты не живешь у атли?
– С чего ты взял?
– Думал, не сможешь… – Глеб замялся. – Видеть его.
– Влад исчез, – спокойно сказала я. – С того дня его никто не видел. Надеюсь, он больше не появится никогда!
– Очень в этом сомневаюсь.
Мы немного посидели молча, держась за руки, как раньше. Хотелось остаться у него, но я понимала, что сделаю только хуже. Но не поделиться новостью я не смогла.
– Я беременна.
– Что ты сказала? – Глеб аж подпрыгнул на месте. Уставился на меня, как на восьмое чудо света.
– У меня будет ребенок, – произнесла я громче. – Девочка.
– Ты понимаешь, что он вернется за ней? Заберет ее у тебя.
Это было, как будто меня ударили по голове. Думать, что в прошлом произошло нечто ужасное – одно, но бояться будущего – совсем другое. Влад и правда мог вернуться и забрать дочь, для этого у него было все: деньги, связи, а главное – сила. А еще злость на меня и Глеба. Об этой злости я буду помнить вечно, ведь она оставила метки на моем теле. Успокаивало одно: малышка будет атли, а уходить из племени я не собиралась. Не дождется!
– Скажи ему, что ребенок от меня, – предложил Глеб. – Влад уже знает, что у нас был секс, и поверит в эту ложь.
Это прозвучало так безэмоционально, что я даже усомнилась, что говорю с Глебом. Но потом поняла: даже сейчас, находясь в безвыходной ситуации, он пытается защитить меня.
– Спасибо, – сказала я и сжала его руку, – но я не буду этого делать.
Он вздохнул.
– Тебе пора возвращаться к атли, – сказал тихо. – И не вздумай говорить, что виделась со мной. Не приходи больше, я не хочу тебя видеть.
Я кивнула и, поддавшись порыву, обняла его.
– Я люблю тебя, Глеб Измайлов! Просто, чтоб ты знал.
Вернувшись домой, я первым делом бросилась обыскивать тумбочку. Обнаружила, что у меня гора ненужной косметики, бижутерии и куча бесполезных визиток. Отправив все это в мусорное ведро, нашла, наконец, то, что искала – сложенный вчетверо листок из блокнота с заветным номером телефона. Вот уж не думала, что когда‑нибудь позвоню охотнику. Впрочем, слово «никогда» пора было давно вычеркнуть из лексикона. Совершенно бесполезное и неинформативное слово.
Длинные гудки сменились на лаконичное «Слушаю».
– Андрей, привет, это Полина, – сказала я и замолчала.
Тишина в трубке несколько секунд казалась убийственной. Вдруг он не помнит меня? Вдруг с нашей последней встречи изменил свое мнение?
Но Андрей просто спросил:
– Полина? Пророчица атли?
– Да, это я.
– Что‑то случилось?
Конечно, он понимал, что я звоню не просто так, узнать, как дела. Это было бы верхом наглости, учитывая то, кем был Андрей.
– Не телефонный разговор. Мы можем встретиться? Я помню, где ты живешь.
– Я в командировке. Перезвоню, как только буду в Липецке, идет?
Я и не знала, что у охотников бывают командировки. Впрочем, у Андрея наверняка была какая‑то работа, ведь за уничтожение хищных не платят денег.
– Идет, – согласилась я.
Я представила, как охотник приходит ко мне в гости, и атли прячутся по комнатам, закрываясь на все засовы. Странно, но эта дерзкая мысль принесла удовлетворение. Я поймала себя на том, что улыбаюсь.
Что ж, один шаг сделан. Приятно было думать, что я не стою на месте. Нужно было хотя бы изображать деятельность, чтобы избегать мыслей об остальных проблемах. Хотя я понимала: рано или поздно придется подумать и о них.
Я беременна. И Глеб прав: Влад вернется. Что я буду делать тогда? Это же и его ребенок тоже, вряд ли он даст об этом забыть. Какая странная, мистическая, темная ниточка соединяет нас. Замешанное на крови и смерти влечение. Разве нормальная обстановка для маленького невинного существа?
Лежа ночью в кровати, глядя в окно на невероятно ясное для января небо, усыпанное звездами, я думала, что ничего в жизни так не хотела, как рождения этой малышки. Так хотела, что готова была встретиться с собственными страхами, посмотреть им в лицо и сказать: я больше не боюсь. Странно, что именно в такие моменты болезненно ныли шрамы на запястьях, не давая забыть о том, насколько я слаба.
