Текст книги "Ты пойдешь со мной? (СИ)"
Автор книги: Ксения Сальникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
– Я пришел потому, что мне нужна твоя помощь.
Час от часу не легче. Интонация его голоса была до того спокойной и непринужденной, что создавалось ощущение чего-то обыденного и само собой разумеющегося. Странным было только то, что голос его звучал приглушённо, словно мы были внутри крошечного купола, который скрадывал эхо, не давая словам разлетаться по комнате. Но его голос сотворил крошечное чудо, и, поддавшись его уверенности в нормальности происходящего, я заговорила.
– Чем я могу тебе помочь?
– Я потерял своего друга.
То ли от того, что я сама была в точно такой же ситуации, то ли от того, что прозвучали эти слова так просто, так по человечески, сердце мое успокоилось, а кишки перестали закручиваться в узел. Почему-то сразу стало ясно, что передо мной просто мальчик. Немного необычный, конечно, но все же мальчик.
– Я буду рада помочь тебе, чем смогу. Могу я немного, но все же. Как выглядит твой друг?
Мальчишка словно оживился, заерзал, и хоть я не видела выражения его лица, могла поспорить на что угодно, что он улыбнулся.
– Он очень маленький. У него белая шерстка и черные глазки. Такие маленькие розовые лапки, и когда он бегает по мне, очень щекотно.
– Твой друг – мышь?
Мальчик кивнул. Меня слегка тряхнуло. Не то, чтобы я сильно боялась мышей, но и особой любви к ним не испытывала. В конце концов, я рада, что парень не сдружился с тараканом. Но с другой стороны замок был огромен, и мыши тут наверняка водятся, поэтому придется немало попотеть, чтобы найти в этом стоге сена желаемую иголку среди тысячи точно таких же иголок и искренне надеяться, что какой-нибудь кот не нашел его прежде нас.
– Ты потерял его здесь? В замке?
Мальчик отрицательно мотнул головой. Ох... Это будет очень большой стог сена и очень много иголок.
– Послушай, малыш, я очень сильно постараюсь, но это будет, скажем честно, очень непростой задачей. И в замке это сделать было бы очень сложно, а уж в лесу...
– Ты найдешь его. Я знаю.
Я растерялась и, надо заметить, сильно удивилась. Не тому, что он перебил меня, поскольку этим нередко грешат и взрослые, а некоторые из них даже умудряются выставлять это своим достоинством, а потому, что сказал он это так спокойно и уверенно, словно это уже случилось. Так что, на мгновение, я и сама поверила в это.
– Откуда ты знаешь? В смысле, почему так уверен в этом?
– Потому что именно для этого ты здесь.
Скрипнула и медленно открылась тяжелая деревянная дверь. Я обернулась и увидела, как Ирма заглянув внутрь и увидев меня, улыбнулась. Она проворно втиснула свои шикарные формы в крошечную щель между дверей и громогласно затараторила.
– Ну, наконец-то я тебя нашла! Я весь замок обежала. По-моему пару килограмм скинула...
Я быстро повернула голову к мальчику, но его уже не было. Он исчез. Там, где он сидел, теперь был только плотный, пушистый ковер. Почему-то я было уверена, что если положить руку на то место, можно почувствовать угасающее тепло человеческого тела.
А Ирма со скоростью и несокрушимостью танка уже неслась ко мне, не переставая болтать что-то о том, что только изощренному садисту пришло бы в голову делать в замке такое количество абсолютно одинаковых коридоров и дверей. Я ее не слушала. В моей голове вертелись слова мальчика и смутное чувство того, что я его уже где-то видела. И, как это обычно бывает, когда нужное слово вертится на кончике языка, но никак не хочет вспоминаться, так и это воспоминание пряталось в моей голове, заслоняемое другими, совершенно не нужными, показываясь то с одного бока, то с другого, но целиком – никак. Ирма суетилась вокруг меня, мешая сосредоточиться. Но тут она тихонько пискнула, всплеснула руками и закрыла ими раскрытый рот. Она окончательно сбила меня с мысли, и я подняла на нее голову, чтобы узнать, что же случилось. Она смотрела на меня взглядом, полным жалости и сочувствия, а в следующую минуту она, с праведным гневом, выдала пулеметную очередь из бранных слов, самими ласковыми среди которых были "Граф" и "кошачья задница". Она рассыпалась в изощренных угрозах в адрес хозяина замка, а я никак не могла понять, что же так разозлило ее, и принялась ощупывать свое лицо. Глаза и нос были на положенных местах, рот на месте и не заклеен, волосы, слава Богу, на месте, уши... ОХ, ЕЖКИН КОТ!!!
Я подскочила с дивана и кинулась к огромному старому зеркалу, спрятанному за одним из шкафов, по дороге чуть не сбив Ирму с ног. А в зеркале… Я смотрела на себя и не могла вымолвить ни слова. Все, что я чувствовала, застывало у меня в горле, скопившись в огромный, горячий комок. Ярость закипала с невероятной скоростью, грозясь взорвать меня на мелкие кусочки, и если бы этот надутый индюк с манией величия сейчас был здесь, спастись бы ему точно не удалось. Но его тут не было, и от безысходности я просто-напросто разрыдалась. Ирма, к тому моменту высказавшая все, что думала, а потому преисполненная спокойствия, подошла и обняла меня. Она нежно гладила меня по голове, приговаривая: "Мы все исправим, милая. Все будет хорошо..." всеми силами стараясь не задеть мои огромные, раздутые до размеров чайного блюдца, торчащие ярко – розовые уши.
***
Если бы не Ирма, если бы не эта добрая, ласковая женщина, я бы, наверное, сошла с ума в этом прибежище самодурства и безнаказанности. Она набрала мне ванну, насыпала целую гору порошков и трав. Дурманящий запах заполонил собой всю ванную комнату, а причудливые завитки пара заклубились в завораживающем танце, поднимаясь к потолку. Полежав в ней всего минуту, я перестала рыдать, а мои всхлипывания прекратились сами собой, как только Ирма вручила мне обжигающую руки кружку. Чай был удивительно вкусным. Уже знакомое мне сочетание аромата ромашки и мяты дополнялось совершенно неожиданным послевкусием чернослива. С первым же глотком почувствовав, как приятно обжигает горло, я невольно улыбнулась, а к тому моменту, как кружка опустела, совсем успокоилась.
Она аккуратно заплетала мои волосы, попутно рассказывая мне совершенно нелепую историю о граблях, деревенском алкаше и уличном туалете. Мы хихикали и пили чай, заедая все наши горести нежным печеньем. Она повязала мне на голову широкий, ярко-синий платок, да так искусно, что ни одна живая душа, ни за что не догадалась бы о моем неудачном опыте общения с разъярённым волшебником. Она одела меня в хлопковое, легкое, как пух, платье небесно-голубого цвета. Я посмотрела на себя в зеркало, окинув придирчивым взглядом молодую особу, стоящую там, улыбнулась.
– Спасибо тебе, Ирма.
Она лишь повела бровью, глядя на меня довольными, полными гордости за проделанную работу, глазами. Я почувствовала, как мое хорошее настроение расцветает, искрясь и разливаясь по телу бодрящим теплом. Ну не запираться же в темной башне только потому, что драконы совершенно отбились от рук. Не думаю, что это самое страшное, что могло со мной произойти.
В тот вечер помощница Ирмы заболела, и я вызвалась помочь ей на кухне. Пока она хлопотала над овощами, работая ножом как самый настоящий самурай – уверенно и самозабвенно, я стояла в стороне и наблюдала за ней. Работы для меня пока не находилось, так что я полностью увлеклась тем, как эта пышная и, безусловно, аппетитная женщина с неисчерпаемым запасом энергии подчиняла себе кухонную утварь. На кухне Ирма, и без того безумно обаятельная, становилась просто неподражаемой, превращаясь в ведьму, застигнутую в самый разгар шабаша. Щеки ее наливались румянцем, а глаза сверкали тем заразительным безумием, что очаровывали любого, кто попадал под перекрестный огонь ее наспех брошенного, взгляда. Она летала по кухне, исчезая в одном углу и совершенно неожиданно появляясь в другом, а временами пребывая в обоих одновременно. Под ее ловкими руками овощи сами собой рассыпались соломкой, а мясо покрывалось аппетитнейшей корочкой, потому что огонь слушался ее, как живой. Вся эта феерия движения, звуков и запахов превращалась в стройный оркестр, исполняющий что-то грандиозное, но вместе с тем не лишенное острой перчинки кокетливости. И всем этим заправляла эта добрая ведьма, творящая радость и несущая свет для всех и каждого. Ирма была стихийным бедствием, имя которому – страсть.
Я сама не заметила, как начала приплясывать в такт воображаемой музыке, под которую так лихо отплясывала она. Тут Ирма запела какую-то залихватскую песню о пастушке и хромом поросенке. Я подхватила мотив и запела с ней в унисон, да так складно, словно знала эту песню всю жизнь. Слова сами слетали с языка, а мотив был до того веселый, что ноги понеслись сами по себе. Мы закружились в танце, распевая во все горло и хохоча, словно сумасшедшие. Бросив все дела, мы скакали вокруг стульев и стола, все громче и громче распевая простенький мотив и по-деревенски незамысловатые, местами пошловатые, но такие сочные и красочные куплеты старой песни. Музыка кружила нас, звеня в головах, опьяняя словно спиртное, и в какой-то момент земля ушла у нас из – под ног. Мы воспарили над каменным полом, как самые настоящие ведьмы! Мы взвизгнули, засмеялись и запели громче прежнего. От этого стало еще веселее и, прибавив скорости, мы дошли до кульминации песни о развеселой пастушке и неунывающем хромом поросенке. Ножи, тарелки и даже тяжелые стулья вдруг воспарили в воздух и понеслись с нами в бешеном хороводе. Все вокруг завертелось, музыка оглушала нас, мы пели, визжали и смеялись от восторга. Мы с Ирмой искрились, словно бенгальские огни, разливая вокруг себя искры света и радости, такой чистой, такой первобытной, что казалось, вся вселенная крутится в такт с нами. Музыка! Смех! Танец! Счастье! Музыка! Смех! Танец! Счастье! Музыка!
– Веселитесь, девочки? – услышали мы приглушенный голос откуда-то снизу.
В одно мгновенье все волшебство испарилось, словно его и не было. Все, что вертелось, кружилось и пело, застыло в воздухе, а в следующую секунду со звоном, скрипом и страшным грохотом полетело на пол. Мы плюхнулись следом, все еще не в силах остановить свой смех. С трудом поднимаясь на ноги и оглядываясь по сторонам, мы пытались понять, откуда звучит голос. Да уж, воистину были правы те, кто боялся ведьм в старые времена, и совершенно понятно, почему от трусости и бессилия жгли костры. Если женщина почувствовала в себе ЭТУ силу, она уже никогда не будет прежней, и этот огонь горит в ней всю оставшуюся жизнь. Почти одновременно мы повернули головы к высокой арке в дальней стене кухни, и тут же настроение мое испортилось, не оставив и тени улыбки на моем лице. Ирму же ничуть не смутило ни само появление Графа, ни холодный, полный надменной язвительности, тон его голоса и глаз. Она, все еще смеясь, поднялась на ноги, помогая подняться мне, а потом, вытирая руки о передник сказала.
– О, здравствуй, мой дорогой! – голос ее все еще звенел, но ощущение легкости и волшебства быстро испарялось из ее тела. – А мы тут вспомнили песенку про пастушку. Помнишь?
Граф, стоящий в проеме арки, грациозно и непринужденно подпирал плечом угол. Он хохотнул, кивнул головой, а затем бархатным баритоном пропел последние строчки:
– Вечер славный, вы мне любы, но пора и за ведром...
Ирма снова залилась хохотом, кивая головой и повизгивая "Да, да...". Граф тоже засмеялся, обнажая ряд идеально ровных белых зубов. Я не в силах была оторваться от губ, полноватых, безупречно правильной формы. Глядя на то, как искренне он смеется, как он расслаблен и доброжелателен, трудно было поверить, что еще несколько часов назад этот человек в неистовстве рвал и метал все, что попадалось ему под руку, разнося в щепки свой кабинет, рыча и сыпля проклятиями и заклинаниями направо и налево. Неконтролируемый сгусток ненависти – тогда, и само добродушие и величественное спокойствие – сейчас. Тут могло быть только два варианта, на мой взгляд – либо этот человек – монстр и тиран, со всеми вытекающими из этого прелестями вроде спонтанных повешений, четвертования попавших под плохое настроение и разбрасывания грязных носков по всем углам замка, либо он за что-то искренне и неистово ненавидит именно меня. Я отвела от него взгляд и машинально провела рукой по платку, который прятал мои исполинские уши.
Когда Ирма и Граф вдоволь насмеялись, переведя дух, Ирма пошла собирать уцелевшую посуду, а Граф, к моей досаде, вспомнил о моем существовании.
– Лера, у Вас прелестный головной убор. – сказал, медленно вышагивая в сторону тяжелого деревянного стола посреди кухни. – Вам очень идет.
Я бросила на него испепеляющий взгляд, но видимо недостаточно испепеляющий. Он лишь криво усмехнулся мне, смерив меня взглядом холеного, кормленого кота, и уселся на тяжелый деревянный стул, щурясь от удовольствия, которое доставляло ему издевательство надо мной. Я отвернулась и принялась самоотверженно помогать Ирме с уборкой, всеми силами стараясь не выдать маленький атомный взрыв ненависти в моей груди.
– Мне нравится, когда вы молчите. Молчание красит любую женщину, особенно на фоне Ирмы.
– Ах ты нелепость голубых кровей... – возмутилась Ирма и бросила в него полотенце. Граф ловко увильнул от него, ослепительно улыбаясь ей. Она, судя по всему, имела иммунитет к его чувственным губам, и никак не отреагировала на попытку очаровать ее.
– Ты же знаешь, у меня не голубая кровь.
– Тогда просто нелепость. Самодовольная, избалованная нелепость.
– Не лишённая обаяния... – добавил он.
– Но напрочь лишенная совести. – ответила Ирма. – Расколдуй девчонку, немедленно.
Услышав эти слова Граф заметно оживился.
– А вот в этом то вся прелесть этого заклинания. – он сел поудобнее, закинув ногу на ногу, и заговорил, по мальчишески сверкая глазами от восторга и возможности поделиться чем-то, безумно интересным. – Заклинание срабатывает лишь тогда, когда человек чувствует себя виноватым. Если же человек полностью уверен, что ни в чем не виноват, заклинание не работает. И получается, что наша юная леди наказывает сама себя...
И вот тут я не выдержала.
– Знаете что? – я повернулась и вонзилась в него взглядом, надеясь прожечь в нем дыру. – Не знаю, кто наделил Вас даром волшебника, но он явно сделал это, не подумавши. Или на пьяную голову. Так или иначе, вы совершенно лишены совести и хоть какого-то сочувствия, а свой дар тратите лишь на потеху собственному самолюбию. Вместо того, чтобы хоть чем-то помочь, вы оттачиваете свое мастерство на человеке, который ничем не может Вам ответить. Вы выбрали себе не равного соперника, а куклу для битья. Нашли чем гордиться.
Тут его улыбка несколько померкла, но он как – будто не удивился моим словам. Не так, чтобы он расстроился, но огонек задора затих в его глазах, уступив место задумчивости. Он ухмыльнулся, но как-то странно, словно позабавили его не мои слова, а его собственные мысли, и сказал, очень тихо.
– Вы напрасно недооцениваете свои силы, Лера. Поверьте, ваша магия не уступает по силе моей, и к моему великому отчаянью, мне остается лишь обороняться.
Сказав это, он поднялся со стула и молча вышел из кухни. Воцарилось гробовое молчание. Я смотрела ему вслед. О чем он говорил? Ничего не понимаю. О своей магии я впервые слышу, и уж тем более для меня новость, что магия эта сильна. Я посмотрела на Ирму в надежде, что уж она-то поняла, о чем говорил Граф, но выражение ее лица окончательно сбило меня с толку. Она тоже смотрела в темноту арки, где только что скрылся из виду Граф, и на ее лице была странная смесь удивления и материнской нежности. Словно сын, который вечно ввязывается в неприятности, принес домой пятерку по русскому языку и ромашку. Я открыла было рот, чтобы выяснить, что все это значит, но тут в кухню вошел Косой. Быстрым шагом он подошел к столу, взял тарелку с хлебом в одну руку и вазу с фруктами в другую, и, бросив на ходу "Пора накрывать", скрылся так же быстро, как и появился. Словно очнувшаяся от гипноза, Ирма встрепенулась и схватилась за чашки и столовые приборы.
– Помогай, солнышко, а с ушами мы что-нибудь придумаем, не переживай. – и она выбежала из кухни вслед за Косым.
Когда мы уселись за стол, за окном уже стемнело. Компания подобралась на редкость странная. Своей натурой мы бы сильно порадовали какого-нибудь художника-авангардиста, до того разношерстная собралась публика. Сногсшибательная и высокомерная до кончиков пальцев Амалия сегодня выглядела особенно шикарно, перекинув через левое плечо искусно заплетённую косу, с ярко-красной помадой на пухлых губах. Добродушно-улыбчивый, излучающий спокойствие и вселенскую умиротворенность Граф, всем своим видом напоминающий шаолиньского монаха, познавшего – таки, высший смысл бытия. Болтающая и хохочущая одновременно, Ирма, неизвестно когда успевающая еще и есть. Молчаливый, как мраморное изваяние, Косой. Я – все еще пребывающая в легком недоумении.
Огромная столовая была слишком велика для пятерых и явно была рассчитана на светские приемы человек на пятьсот. Все тот же бездонный потолок и теряющиеся в нем стены, драпированные темно-красным бархатом, огромный, тяжелый стол с толстой столешницей и резными ножками был исполнен из дерева очень красивого, глубоко черного цвета, и исполинские окна, высотой в три этажа. Мы с Ирмой сидели за одной стороной стола, Косой и Амалия напротив, а во главе сидел Граф. Я сидела справа от Ирмы, а потому была совершенно уверена, что к концу ужина мое левое ухо, каким бы огромным оно ни было, совершенно оглохнет. Всегда жизнерадостная и неумолимо громкая, сегодня она была в особенно разговорчивом настроении, изо всех сил пытаясь заразить счастьем всех окружающих. Очевидно, Амалию эти попытки приводили в тихое бешенство, потому как сегодня ее безупречные брови были изогнуты особенно раздраженно, а глаза то и дело сверкали плохо скрываемой ненавистью ко всему живому. Я пыталась вспомнить, когда я видела ее довольной, ну или хотя бы просто нейтральной к происходящему, но так и не смогла. О ее скверном настроении говорило и то, что за весь ужин она не проронила ни слова. Один раз наши взгляды пересеклись, и в те несколько секунд, что она смотрела мне в глаза, я почувствовала себя так, словно мне за шиворот вылили ведро ледяной воды. Я чуть не подавилась и решила впредь не повторять подобной оплошности. По возможности, никогда в жизни. Аппетит, которого у меня и так было не много, совсем сошел на нет, и весь оставшийся вечер я ковыряла вилкой какой-то овощной салат. Граф болтал с Ирмой, периодически сотрясаясь от смеха. Косой просто ел и, похоже, атмосфера за столом его совершенно не волновала. Мне вспомнились сумасшедший шляпник, мартовский заяц и мышь соня. И как всегда, когда мне становилось тоскливо, я мысленно вернулась в крошечную лачугу посреди волшебного леса. Как ты там? Что сейчас делаешь? Как настроение? Пьешь остывший чай или смотришь в окно в надежде увидеть, как я выхожу из чащи леса? Грусть так резко нахлынула на меня, что я чуть не разрыдалась прямо за столом. Ах, Влад! Милый, милый мой Владик... Еле сдерживая слезы, я корила себя за то, что не сдержала свое обещание. Потом я вспомнила мальчика-тень и совсем отчаялась. Ему я тоже должна помочь, но даже приблизительно не понимала, с чего мне начать.
На десерт мы ели что-то среднее между желе и пудингом розового цвета, но с ярко выраженным запахом огурца и вкусом, сильно напоминающим персик. Местная кухня и здешние продукты все еще не переставали меня удивлять.
Наконец, Ирма вдоволь наговорилась и насмеялась. Заметив мое отвратительное настроение, она долго косилась на меня, явно думая, чем мне помочь. Я краем глаза наблюдала ее душевные муки, но изображать из себя любезность у меня просто не было сил. Да Ирма и не была тем человеком, для которого нужно было что-то изображать. И спасибо ей за это огромное. В конце концов, она тихо прошептала мне.
– Не переживай, я поговорю с Графом сразу после ужина, и мы сделаем твои ушки такими же, как прежде. Даже лучше.
Я так увлеклась самокопанием и жалостью к себе любимой, что не сразу поняла, о чем Ирма говорит. А когда смысл сказанного все же дошел до меня, лишь горько улыбнулась и коротко кивнула. Мне не хотелось объяснять ей, что я уже и думать забыла о своих ушах и что даже сейчас, когда о них вспомнила, они расстраивали меня меньше всего на свете. Мне не хотелось говорить даже ей, что я безумно соскучилась по парню, которого все в этом замке считали выдумкой, единорогом, существующим только в моем воображении. Наверное, еще немного, и я сама начну так думать. А мальчик-тень? Он тоже мне привиделся, или приснился? И вспомнив о нем, я очень тихо спросила.
– Ирма, в замке водятся мыши?
– Мыши? – спросила она удивленно. – Нет, милая, ни одной.
– Дай угадаю, очередное заклятие против вредителей от нашего доброго волшебника? – я кивнула головой в сторону Графа.
– О, нет, нет. – сказала она махнув рукой. – Они просто не приходят сюда. Они не селятся в замке. Да и поблизости в лесах очень мало живности.
– Почему?
– Я думаю – из-за Фоса. Он распугивает все живое вокруг. А зачем тебе мышь понадобилась? Мы будем варить зелье из мышиных хвостов и паучьих лапок? – спросила Ирма, загадочно улыбнувшись.
Я рассказала ей мальчике-тени настолько подробно, насколько помнила сама. Она очень внимательно выслушала меня, не проронив ни словечка. Окончив рассказ, я замолчала. Молчала и Ирма, задумчиво глядя на темную гладь столешницы. Я не выдержала.
– Ты не веришь мне.
– Нет, нет, верю.
– Я же вижу. Слушаешь, но не веришь ни единому слову.
– С чего ты это взяла? Потому что я не киваю после каждого предложения? Или тебя смутило, что я не заглядываю тебе в глаза, как преданный пес?
– Нет, просто...
– Тогда не говори мне этого. И вообще никогда не говори, что человек не верит тебе, до тех пор, пока он не заслужил этих слов. А я совершенно точно уверена, что не заслужила их.
Мне стало стыдно.
– Извини.
– Итак, теперь, когда мы выяснили, что я тебе верю, слушай, что я думаю об этой истории. Я не сомневаюсь, что ты видела что-то, но давай посмотрим на вещи с моей точки зрения. Если бы в замке водились привидения или что-то похожее на них, я бы точно об этом знала. Но я первый раз слышу, что по замку бродит мальчик.
– Хочешь сказать, мне это привиделось? Думаешь, я схожу с ума?
– Может просто сон. Яркий и очень правдоподобный, но все же сон. А еще я не исключаю, что он просто морочит тебе голову.
– Кто "он"?
Ирма тихонько кивнула в сторону сытого, довольного жизнью Графа, развалившегося в своем кресле. Глаза его слипались. Ему ни до кого не было дела, а на лице его застыла крайняя степень вселенской лени. Мне даже показалось, что я слышу тихое урчание.
– Он может такое сделать?
Ирма ухмыльнулась глядя на меня с укором.
– Посмотри на себя, родная. По-моему ты живое доказательство того, что он может абсолютно все. – она пожала плечами и принялась подчищать свою тарелку.
Я прикоснулась к платку и еще раз бросила взгляд на Графа, пребывающего в блаженной полудреме. Но вспомнила я не свой заклеенный рот или огромные уши, которые все еще были при мне. Я вспомнила дрожь его рук и жуткий смех Фоса.
***
Я помогла Ирме убрать со стола и вымыть посуду. Я вытирала тарелки сухим, чистым полотенцем и вспоминала, как гордо шла за Графом Амалия, когда, пожелав всем спокойной ночи, он неспешно вышел из столовой.
– Ирма?
– Да, дорогая. – голос женщины звучал глухо, потому что уже пять минут она искала что-то в огромном старом шкафу, из которого торчала лишь ее необъятная юбка.
– Амалия – жена Графа?
Раздался негромкий глухой удар и хохот. Ирма вынырнула из шкафа, потирая ушибленный затылок с какой-то склянкой в руках.
– Нет, зайка. Даже не любовники.
От такого откровенного слова я с ног до головы залилась краской. Вроде бы ничего пошлого, но мне оно казалось слишком интимным, слишком личным. Вам никогда не казалось, что у каждого слова есть свой цвет, свой неповторимый оттенок? Так вот это слово казалось мне ярко-красным настолько, что смущало не только слух, но и взгляд своей кричащей броскостью.
– Мне казалось...
– И не тебе одной. Все так думали. – Ирма неспешно прошагала к столу. Она высыпала из склянки какой-то порошок на столешницу и принялась энергично его растирать. – Когда Граф привел ее в замок, мы все решили, что у нас, наконец-то, появилась хозяйка. Все очень обрадовались и с нетерпением ждали, когда же они объявят нам дату свадьбы. Но время шло, а даты все не было и не было. Кроме того, мы стали замечать, что, оказывается, Графу вообще нет до нее никакого дела. Она это тоже видела, и надо отдать ей должное, поначалу вела себя очень спокойно. Это сейчас она смотрит на всех откуда-то сверху. Мне всегда интересно, не продует ли ее там, на вершине ее эго – Ирма посмотрела на меня с хитрой ухмылкой. Она убрала с лица выбившуюся прядь и, громко вздохнув, принялась за стол с новой силой. – А тогда она была просто молчаливой и нелюдимой. Но потом что-то изменилось. Она стала холодной, надменной. Знаешь, создалось впечатление, что ей не дали того, что было обещано. Словно Граф был должен. Нет, не так. Скорее, обязан ей фату и подвенечное платье. Видно было, что она нисколько не сомневалась в том, что они будут женаты, и похоже, прогадала. – Ирма остановилась, перевела дух и снова взялась за стол. – Забавно, но ты никогда не увидишь ее без прически и макияжа. Словно для Графа это имеет хоть какое-нибудь значение. И, тем не менее, разбуди ты ее среди ночи или вытащи из ванной, она все равно, чудесным образом, будет при параде. Мне всегда было интересно, как у нее это получается... – Ирма смахнула остатки порошка прямо на пол и шумно выдохнула. Стол сиял и блестел. Она аккуратно сложила тряпку и тяжело бухнулась на стул, оперевшись рукой о только что отполированную столешницу. – Мы бы, наверное, жалели ее, не будь она такой... – Ирма задумалась, мучительно подбирая слово, которое не оскорбит мой нежный слух. Наверное, моя реакция на слово "любовники" не осталась незамеченной.
– Высокомерной?
– Хм... Пусть будет высокомерной.
– Не понимаю. – сказала я складывая тарелки в глубокий шкаф. – Она такая красивая. Я не видела женщин красивее, чем она. Как можно не влюбиться в нее?
Ирма как-то неоднозначно покивала головой. Получилось нечто среднее между "да" и "не совсем да".
– Она, безусловно – создание прекрасное, и я согласна с тобой, красивее женщин не видела и я, а я видела много больше твоего. Но здесь для меня загадки нет. Красота здесь не играет никакой роли.
– Я понимаю, должен быть характер, ум, чувство юмора, воспитание, в конце концов.
– Да нет, нет, родная. Я говорю именно о притягательности, и все что связанно именно с этим аспектом. Первом впечатлении, если можно так выразиться. Человек должен быть привлекательным, но люди часто путают привлекательность с красотой, полагая, что это одно и то же. На самом же деле, это мало того, что не одно и то же, а зачастую, это абсолютно противоположные явления.
– То есть, внешний вид совсем не важен?
– О, как раз наоборот.
– Ты меня запутала!
Ирма засмеялась.
– Аккуратность и чистоплотность всегда будут для женщины жизненно важны. Это аксиома, и тут даже говорить не о чем. Ухоженная женщина всем своим видом показывает, что она любит себя. В хорошем смысле этого слова. А это очень, очень важно! Но! Эта лишь одна из сторон привлекательности, коих бесчисленное множество, и напирать лишь на нее, рассчитывая, что она сотворит чудо – значит, очень плохо разбираться в людях вообще и в мужчинах в частности. Привлекательность – это сумма всего того, что есть в тебе, и если к единичке за красоту не прибавится больше ничего, то в сумме ты и получишь единичку. Поэтому в тебе должно быть столько единичек, чтобы мужчина сбился со счету. Но и тут нужно знать меру. Идеальная женщина, так же, как и идеальный мужчина, существуют лишь в наших фантазиях. Пусть там и остаются. На деле лишь несовершенства делают нас уникальными. Сложно, да? – я кивнула. Она – тоже, и продолжила. – Ведь что такое несовершенство? Некоторое отклонение от нормы, что-то, чего быть не должно, или наоборот, отсутствие того, что быть должно. Так вот именно эти отклонения, какого бы характера они ни были, делают нас уникальными, неповторимыми. Лишь отклоняясь от нормы, мы становимся теми, кто мы есть. В стерильности нет жизни. В отклонении от общего рождается индивидуальность. Только пойми меня правильно. Я не имею в виду, что нужно бриться наголо только потому, что это необычно, или пришивать себе третью ногу только потому, что до тебя этого никто не делал. Человек индивидуален по своей внутренней сути, а твоя задача – это просто найти. Раскопать в себе. Человек, нашедший это, и становится привлекательным. В нем появляется что-то неуловимое, еле заметное, и с первого взгляда порой и не разглядишь, в чем дело. А потом присматриваешься и понимаешь, что у него удивительная, совершенно неповторимая улыбка, или взгляд – живой, ненасытный, любопытный. А может, наоборот, с поволокой, обездвиживающий, проникающий куда-то так глубоко, что все твои тайные желания становятся видны как на ладони. И вот ты уже сам не замечаешь, как стараешься сесть поближе, смотришь чаще и сбиваешься с дыхания, когда этот кто-то проходит мимо тебя. Рано или поздно все, что внутри тебя, просачивается наружу, становясь таким же очевидным, как цвет глаз или изящность рук. Поэтому так важно следить за тем, что творится внутри тебя.
– Ну, тогда Косой должен быть самым уникальным человеком во всем замке.
– Он, действительно, уникален. И не только в этом замке. Он удивительный человек.
– Ты хорошо его знаешь?
– Хотелось бы лучше. Он слишком молчалив, чтобы знать его хорошо.
– Да, я заметила.
– Он не только с тобой не разговаривает, так что не принимай это на свой счет. Он в принципе такой.
– С самого детства?
– Не знаю, и, думаю, никто не знает. Он пришел сюда уже взрослым.
– Пришел?
Ирма посмотрела на меня рассеяно, явно думая о чем-то своем. Мой вопрос вернул ее к реальности, и она даже немного растерялась.
– Никто не родился в этом замке. Мы все, так или иначе, пришли сюда откуда-то.
В кухне повисла тишина. Я видела, как Ирма все больше и больше погружается в собственные мысли. Любой воспитанный человек в этот момент молча занялся бы своими делами, оставив ее наедине со своими мыслями. Я считаю себя человеком воспитанным, но удержаться не смогла.
– Ирма, а как ты здесь оказалась?
Она выпрямилась, вытерла руки о передник и посмотрела мне в глаза. На мгновение мне показалось, что сейчас она отшутится, скажет какую-нибудь нелепость и отправит меня спать. Но она опустила глаза и негромко сказала.
