Текст книги "Американская мечта (СИ)"
Автор книги: Ксения Туманская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
========== Вместо пролога ==========
Чуть меньше года назад мы с Соней сидели в комнате общежития при Бухарестском университете. Комнатка располагалась в недавно отремонтированном крыле, полностью отданном студентам по обмену, и в ней все ещё пахло клеем для обоев и новенькой деревянной мебелью.
Мы смотрели очередную подростковую мелодраму, переполненную розовыми соплями в сахаре (в тот период у меня проявилась к ним страсть. И мне не стыдно за это). На улице было волгло, на небе серели тучи, так что в комнате было сумрачно и экран ноутбука не отсвечивал. Соня, собрав волосы в подобие пучка, развалилась на моей кровати, подперев щеки кулаками. От этого её щеки комично поднялись вверх и будто увеличились. Хомяк хомяком, как заявила я ей. На меня уничижительно посмотрели и сунули в рот очередную горсть разогретого в микроволновке попкорна.
Фильм был так себе. Актеры старательно халтурили. Сюжет предсказывался с первых минут. Но мы упорно продолжали смотреть, ибо иначе бы пришлось вспомнить про домашнее задание. А вспоминать про сочинение и практическую работу по экономике желания не было.
– Поооооолииин, – протянула подруга.
– Я не сплю! – отозвалась я, резко распахивая глаза. Я уже успела задремать, прислонившись к спинке кровати.
– Я тут подумала…
– О, ты подумала?! Серьёзно? – оборвала её я, саркастически ухмыляясь.
– Вот поэтому у тебя и нет парня! – парировала Соня. – Но когда-нибудь то он появится.
– Ага, скорее уж я подружусь с кем-нибудь из Голливуда и прославлюсь за счёт этого в Интернете, – хмыкнула я, ещё не зная, что ждёт меня буквально спустя неделю.
– Я составлю для твоего будущего парня Список. Что можно делать с тобой и чего нельзя, – подруга аж подорвалась с места и принялась рыться на своём столе в поисках ручки и чистого листа. Разобрать свой хламежник её не удалось, и девушка ринулась к моему недавно прибранному столу. Найдя нужное, она вернулась на кровать.
– Первое: не поить Полину кофе чаще раза в неделю!
– Это ещё почему?!
– Ты от него скачешь как кролик из рекламы батареек. А влюбленный кролик – энерджайзер… Господи, упаси меня грешную… – и она возвела глаза к потолку, приложив ладонь к груди.
– Ладно, давай дальше.
– Второе: следить, чтобы Полина не выпила больше двух бокалов вина. И вообще не пила ничего крепче вина.
– Здесь понятно. Это ради безопасности самого парня.
Я выключила фильм и села за домашку. Хоть кто-то из нас должен решить задачки по нелюбимой экономике. До сих единственное знание об экономике, пригодившееся мне в жизни, это то, что экономика должна быть экономной. София продолжила увлеченно добавлять пункты в своём Списке.
– Не забудь упомянуть мою страсть к книгам и художественным материалам, – я оторвалась от задачи на вычисление амортизации и крутанулась на стуле. – И про то, что на сарказм обижаться не стоит.
– Уже, – гордо выпятила грудь девушка. Выпячивать было что, поверьте мне.
– Когда я встречу твоего суженного, я ему это отдам.
Я хмыкнула и вернулась к работе. Кто же знал, что Соня говорила это серьёзно.
========== Глава первая ==========
Пункт четвертый:
У неё страсть во все врезаться.
Позаботься о её целостности и
целостности окружающего мира.
День начинается откровенно паршиво. Я проспала пробежку с Себом, который меня и разбудил своим звонком. От ноток злости в голосе Стэна, мне хочется зарыться под одеяло поглубже.
Почему Себастьян злился? Потому что наши графики отчаянно не совпадали. Но обо всем по порядку.
Я прилетела в Нью-Йорк неделю назад. Вы спросите: Полина, а как студентка-третьекурсница из небольшого городка умудрилась попасть в Нью-Йорк? А я отвечу: университет выделил средства, декан пнул – я и полетела. А цель этого декановского пинка – учёба по обмену (повышающая статус универа в целом и факультета в частности) и моя блистательная (ага, да) курсовая. Вместе со мной пнули ещё и Соню. Вот так мы собственно и оказались второй раз за последние восемь месяцев в никогда не замолкающем мегаполисе.
Себастьян же вернулся со съёмок три дня назад и в следующую среду вынужден будет снова уехать. Но пока что закадычные друзья Себ и Лина все никак не могут пересечься: Себ готовится к новой роли, а Лина учится как проклятая и пыталась подрабатывать. Подрабатываю я чем могу: рисую на заказ портреты, фотографирую и репетиторствую. Как выяснилось, фотография тебя на фоне Бруклинского моста делает тебя более привлекательным как репетитора английского языка.
И сегодня я проспала наши пробежку и кофе. Ругаемся мы, как ни странно, на румынском. Что он, что я всегда переходим на этот язык, когда злимся. И если для Стэна этот язык родной, то я пристрастилась к ругательствам на нем прошлой весной. Наконец, Себастьян рявкает в сторону, говорит, что позвонит позже, и бросает трубку.
Потом я ломаю ноготь. Апофеозом становится клиент, отказавшийся оплачивать рисунок. Свой портрет он получил ещё в день моего отъезда и так и не внёс оплату. Сегодня он заявляет, что не видит сходства и платить за эту халтуру не собирается.
– Если бы я не знала, что это румынский, то вызвала бы тебе экзорциста, – хмыкает Соня, наливая мне чай. Вид у подруги помятый. – У тебя пара через полчаса.
В этот раз нам с подругой не повезло. Нас распределили в разные группы, и сегодня её занятия начинались на два часа позже моих. Мы пересекаемся только на английской литературе. Радует то, что живем мы не в общежитии, а как и прошлым летом у моей троюродной тети в квартире.
– Чёрт, – тяну я. – Можешь перелить в мой стакан? А я соберусь пока, – я соскальзываю с высокого стула и направилась в комнату. Уже влезая в джинсы, я опоминаюсь. – И яблоко мне в рюкзак брось! – (с кухни доносится невнятное ворчание). – И я тебя люблю!
Через семь минут я уже несусь вниз по лестнице, где-то глубоко в душе радуясь, что до университета можно добежать за десять минут. Я выбегаю из дома. В одной руке – термостакан, в другой – телефон. Надеюсь, что Себастьян уже остыл, и я смогу извиниться.
И знаете, что происходит в следующий момент? Я на полной скорости врубаюсь в человека. И нет, чтобы отскочить, извиниться и побежать дальше. Нет. Я замираю на месте. Сердце выдает барабанное соло. А мозг, как обычно при нужде в нем, на несколько мгновений решает затаиться. И все эти несколько мгновений я стою, чувствуя теплое дыхание незнакомца на своих шее и ухе, и вдыхаю смесь сладковатого сигаретного дыма, ненавязчивого дезодоранта, свежего пота и еще чего-то едва уловимого, напоминающего запах разогретой на солнце травы. И чем дольше я вдыхаю запах этого человека, тем спокойнее бьется мое сердце. Он будто успокаивает меня. А может я просто перечитала «Парфюмера» и мой мозг дал сбой.
Незнакомец что-то говорит. Я не разбираю, вдруг опоминаюсь и бросаюсь прочь, даже не извинившись.
***
Себастьян выдернул меня из университета в обеденный перерыв и позвал в кофейню неподалёку. Стиснув меня в медвежьих объятьях, мужчина сам извиняется за утреннюю ссору. Я критически его осматриваю и говорю, что пора прекратить налегать на булочки с корицей, пока он сам не стал на них похож.
– Ну ты же любишь булочки, – пожимает плечами друг. – Значит, и меня будешь любить все также.
Я стаскиваю с себя свободное пальто, похожее на плащ дементора и вешаю его на вешалку.
– О Господи, – наигранно восклицает Стэн, прикрывая рот ладонью и изображая ужас. – Тебя что, в концлагере все это время держали?! Или ты питаешься теперь солнечным светом, и облачность заставляет тебя голодать? Детка, давай, я отвезу тебя в жаркие солнечные страны, пока ты не умерла с голоду.
– Во мне пятьдесят килограмм, успокойся, – хмыкаю я.
– Пятьдесят килограмм чего? Костей? – не унимается он, тыча пальцем мне в ребра.
– Тише ты, – я хватаю его за запястье.
– Всего самого вкусного и калорийного для этого воробушка, пожалуйста, – просит Себ у подошедшего к столику официанта. – И два кофе – эспрессо и капучино.
– Одно мгновение, – сияет юноша и удаляется.
– И зачем ты так со мной? – с укором вздыхаю я, садясь за столик.
– Я обещал о тебе заботиться по мере своих сил, – подмигивает мне друг. – И пока ты не поешь, я тебе не расскажу большую тайну.
– Это шантаж.
– Шантаж – это пирожное, – с сильным акцентом на русском парирует он. Этой фразе научила его Соня, некогда обожавшая пирожное «Шантаж», состоящее из венских вафель и начинки – пастилы.
Через несколько минут перед нами на столике возникают тарелочки с всевозможными лакомствами – от эклеров с масляным кремом до панкейков, политых черничным джемом. Себастьян скребет подбородок и присваивает себе панкейки и макаруны…
Следующие сорок минут мы наслаждаемся сладким и обществом друг друга. Когда с основной частью вкусностей покончено, Себ заговорщически перегибается через стол и шепчет:
– Хочешь узнать большую тайну?
Я киваю, не сводя взгляда с хитрых серых глаз. Мужчина медленно протягивает руку, нежно касаясь кончиками пальцев моей щеки (на самом деле он стряхивает крошки). Откуда-то слева доносится девичий писк «он её сейчас поцелует!».
– Я так давно хочу тебе сказать, – очень интимным, томным голосом произносит Себастьян, держа зрительный контакт. Если бы я знала его хуже, сама бы мысленно пищала. Но между нами стоят его девушка, тринадцать лет разницы в возрасте и чисто платоническая любовь. – Полина, дорогая…
–Себастьян, дорогой, – подражая ему, говорю я, – если ты так хочешь съесть последний капкейк, то съешь его…
– Правда? – в его глазах на секунду мелькают смешинки. Мужчина откидывается назад, на спинку стула и оценивающе оглядывает кексик, а потом свой живот. Мы оба знаем, что на его фигуру эта слабость к сладкому не повлияет – он отработает все съеденное сейчас в спортзале. – Спасибо. Но я не об этом. У меня есть два билета на концерт Эда Ширана в эту пятницу, но сам я не смогу пойти. Подумал, что вы с Соней не откажитесь. Ну так как? Ты согласна?
– Шутишь? Я бы тебя расцеловала, да последний эклер явно был лишним и не дает мне встать! – я счастливо смеюсь, тянусь вперед и ловлю Себа за руку. Девочки-подростки за столиком слева снова пищат от умиления и вздыхают, что тоже хотят такой любви. Мы почти синхронно начинаем ржать над этим.
– И как же ты пойдешь на занятия? – со смехом качает головой Стэн. Он подозвал официанта и попросил счет.
– Я поеду. На тебе! – радостно заявляю я. – Заодно посмотрю, что там наверху за погодка.
– Дует вечно.
На прощание меня снова обнимают до хруста ребер, треплют по волосам и дают ряд напутствий. Когда Себастьян умудрился стать настолько заботливым, я не знаю. Но это дополнение мне нравится. Ему идет быть заботливым папочкой, это уравновешивает его неуемный характер.
Выйдя из кофейни, я радуюсь встрече с другом и приближавшемуся концерту одного из любимых исполнителей. С ума сойти – я попаду на концерт Эда Ширана! Себу надо было очень потрудиться, чтобы заполучить на него билеты, да еще и всего через неделю после выхода нового альбома. Насколько мне было известно, через три недели музыкант отправится в тур, а пока дает лишь небольшие концерты, «разогреваясь».
Облака на небе расползлись рваной ватой, сквозь которую просматривается небесная лазурь. Ветерок, все время норовивший сорвать с меня капюшон, потеплел. Остаток дня обещается быть неплохим, будто Себастьян каким-то образом исправил мою летевшую под откос реальность.
========== Глава вторая ==========
Пункт девятый:
Она любит себя накручивать из-за пустяков.
И боится телефонных разговоров.
Позаботься о её психическом здоровье.
Пятница начинается практически также, как и вторник. За исключением того, что с Себастьяном я не ругаюсь и предвкушаю сегодняшний вечер. Этот вечер должен стать самым ярким событием поездки в Нью-Йорк. Поэтому утром я снова опаздываю, но делаю это с глуповатой улыбкой.
Соня на меня странно косится и на всякий случай убирает банку с кофе подальше. Я ей лучезарно улыбаюсь и принимаюсь готовить себе фруктовый чай. Пока я занимаюсь таинством смешивания яблок, лимона, клюквы и корицы, часики тикают.
– Я из-за тебя опаздываю, – обвиняю я подругу, жующую свой огромный бутерброд за столом-стойкой.
– А я то тут при чем? – праведно возмущается она. Только что откушенный кусочек выпадает у неё изо рта.
– Я у тебя научилась!
– Да я вообще не помню, когда в универ последний раз опаздывала!
– Потому что ты просто не приходила.
– Один-ноль, – усмехается София. – Топай давай.
Вниз я снова несусь, перепрыгивая через ступеньку и неуклюже размахивая руками. Рюкзак болтается за спиной. В руке по своему обыкновению расписанный под хохлому термостакан.
И я снова вылетаю из подъезда и почти врезаюсь в человека. На этот раз меня ловят за плечи, бережно придерживая. Я снова улавливаю знакомое сочетание ароматов. В этот раз я даже осмеливаюсь дать ему название «тёплый летний день».
– О, это снова ты, – усмехается незнакомец. Голос у него оказывается приятный, низкий и с лёгкой хрипотцой. Говорит он без привычного американского акцента, и как на записях, прилагающихся к учебнику по английскому для средней школы. Британский акцент. – Девушка с кофе.
Ещё не подняв глаза и не рассмотрев своего оппонента, я спокойно его поправляю:
– Для справки: это чай.
– Чай, речь без американского акцента, – с задумчивостью перечисляет он. – А мы случайно не из одной страны приехали?
Любопытство берет верх и я смотрю на собеседника. И я надеюсь, мой приоткрытый рот он списывает на стеснительность и испуг, а не на то, что я оказалась его поклонницей. Если быть дотошно точной, то поклонницей его творчества.
Передо мной стоит никто иной, как человек, на чей концерт я собираюсь вечером. Солнечные лучи путаются в его рыжих волосах, создавая вокруг его головы золотистый ореол. Симпатичное лицо с щеками, не свойственными статичным красавчикам. Внимательные голубые глаза, с улыбкой смотрящие на меня из-за стекол больших очков в синей оправе. Ободряющая сдержанная улыбка. Эд Ширан.
– Н-нет, – бормочу я, не зная куда себя девать от смущения. Оказывается неловко стоять перед человеком, чьим песням постоянно подпевала.
– Кстати, ты обронила в прошлый раз, – он достает из кармана своей синей куртки мой пластиковый пропуск в главный корпус Университета. Эд протягивает мне его. – Мне пришлось эти два дня ходить этим маршрутом, чтобы вернуть его тебе… Полли.
– Полин-на, – снова бормочу я себе под нос. И куда девался мой громкий голос?
– Эд, – представился он. Будто я не знаю, как тебя зовут!
– Спасибо, что вернул, – выдавливаю я из себя улыбку, забирая пропуск. На мгновение наши пальцы соприкасаются, и меня обдает жаркой волной. Наверняка, я краснее клюквы в своём стакане.
– Эй, успокойся, – парень кладет руку мне на плечо. – Я не кусаюсь. Хоть ещё и не завтракал.
– Мн-не надо идти. Занятия. Учёба. Опаздываю. Ух, – чувствую себя полной дурой, пытаясь сказать хоть что-то. Мозг пребывает в состоянии «потерян сигнал сети», а единственный таракан бегает и кричит «что делать? Что делать-то?». Я ещё раз по-идиотски улыбаюсь и иду прочь.
– Полли? – окликает меня Эд.
Я порывисто оборачиваюсь.
– Надеюсь, ты завтра снова в меня врежешься! – и он одаривает меня открытой жизнерадостной улыбкой. И это одна из самых потрясающих улыбок в моей жизни. На душе почему-то становится вдруг так тепло и спокойно. Солнечно.
И я, собрав всю свою смелость, улыбаюсь в ответ.
– Я тоже надеюсь!
***
Когда я захожу в здание университета, пропуск снова выпадает из кармана. Судьба настойчиво требует, чтобы я заметила что-то важное. Этим важным оказывается оранжевый листочек, приклеенный к оборотной стороне пропуска. Я с минуту смотрю на круглые печатные буквы, скорее продавленные, чем написанные, простым карандашом на бумаге.
«Позвони мне, девушка с кофе. Полли… Полли… Полина… На вкус как мечта. Позвони мне.»
Записку завершает номер телефона.
Я медленно поднимаюсь с корточек и больно ударяюсь головой о край стойки охранника. Судьба видимо решает, что хватит с меня и минутного радостно-испуганного оцепенения, и возвращает к суровым реалиям.
Но я не могу перестать об этом думать. Что побудило Эда оставить мне свой номер телефона? То, что я чуть с ног его не сбила? Дурацкое фото на пропуске, где в мешки под глазами можно картошку складывать? Или моё имя, которое он так легко и нежно (?!) сократил до Полли?
Позвонить ему? И что я скажу? Скорее всего я снова потеря дар речи от смущения. И дело не в том, что он на весь мир известный певец. Я вообще с трудом завожу новые знакомства, теряюсь в словах и чувствую себя скованно. Себастьян исключение из правил.
Я напугана. Я рада. У меня кровь стынет в жилах при мысли, что я ему позвоню. У меня сердце сладостно замирает при воспоминании о его улыбке и чувстве умиротворения.
И я решаю, что обязательно переборю страх. Но как-нибудь потом. Не сейчас. Может, после концерта. Или в понедельник. Да, новую жизнь надо начинать с понедельника! Позвоню в понедельник, а пока уберу подальше, чтобы не потерять!
С этими мыслями я убираю пропуск вместе со стикером в рюкзак, заложив его между страниц «Великого Гэтсби». Через пять минут начнется лекция по Американской истории…
Все следующие четыре часа я ерзаю на стуле, достаю телефон и записку с номером, набираю первые цифры, отрекаюсь от этой мысли и кидаю все обратно в недра рюкзака. И к концу бесконечно длинной лекции, посвященной Гражданской войне, я совершенно извожусь и выбиваюсь из сил. Из-за низкого атмосферного давления голова и так ныла все утро; сейчас же мигрень не дает мне даже глаза полностью раскрыть. Доигралась.
Таблетка не действует ни спустя двадцать минут, ни спустя час. Перед глазами все раскачивается, голоса доносятся сквозь белый шум. Идя домой, я чуть ли дважды не наворачиваюсь, будто впервые надела каблуки. К горлу подкатывает тошнота. Что там говорил мой лечащий невропатолог? Правильно, «Вы, Полина Александровна, слишком впечатлительная. Держите себя в руках, не нервничайте из-за пустяков». Но слушать мы его, конечно, не станем.
В квартиру я вваливаюсь. Падаю прямо в руки Себастьяна. А он-то что тут делает? У него же какая-то очень важная встреча с другими киношниками.
– Лина? – тревожно спрашивает друг. Я не отвечаю, размякнув в его руках. – Лина?!
Слишком громко.
– Да что ж ты так орешь, – укоряю его я. – Мигрень обычная. Сейчас полежу и легче станет. Сонь, собирайся потихоньку.
– Куда ты намылилась? – вздыхает Стэн, сгружая меня на пуфик и садясь на корточки. Сняв с моей ноги ботинок, он скептически оглядывает каблук. – Чёрт, Лина, как ты ноги ещё не переломала?!
– Они удобные. И собралась я на концерт, – от звука собственного голоса я морщусь.
– Ты на ногах еле стоишь, это раз. Зрачки, как у наркоманки, это два. Грохнешься в обморок ещё, это три. Так что, давай, раздеваться и в кроватку.
– Мне не десять лет, чтобы ты за меня решал! – вяло отбиваюсь я от него, когда он пытается снова меня поднять.
– Тогда и веди себя на свои двадцать один, – рявкает мужчина. Я затихаю. – Соня и одна прекрасно сходит.
– Я? Одна?! – чуть ли не воет София, все это время стоящая в дверях в гостиную. – Да ни за что! Нет! Нет и еще раз нет!
– Ещё одна, – снова вздыхает Себ, устало потирая лоб. – У меня скоро у самого голова от вас заболит.
Он все-таки исхитряется поставить меня на ноги и избавить от пальто. После чего перекидывает через плечо и тащит в гостиную. К горлу снова подкатывает тошнота, о чем я тут же сообщаю. Соня не перестает ворчать и возмущаться, что одна никуда не пойдёт. Она настоящий параноик и начинает трястись, только подумав о толпе незнакомцев. Вспомнить больно, как она вцепилась в мою руку, когда мы приземлились в аэропорту. До сих пор на запястье синяки желтеют.
– Позови Антона, – предлагаю я, когда Стэн опускает (читай: роняет) меня на диван. – Он точно не будет против.
София закусывает губу, с сомнением смотря то на меня, то на Себастьяна. Она будто раздумывает – считается ли за предательство оставить меня здесь и пойти на концерт?
– Не переживай, я за ней присмотрю, – Себ садится на край дивана. – Сделаю пару звонков и буду свободен, как ветер в поле. Так что будь спокойна, ничего с нашей дурехой не случится.
Девушка со вздохом соглашается и через полчаса покидает квартиру. Внизу её уже ждет Антон, с радостью откликнувшийся на предложение. Наблюдать всего такого из себя брутального мачо Антона на концерте поп-исполнителя было бы забавно.
– Себ, может все же пойдешь на свою встречу? – я беру друга за руку и принимаюсь перебирать его пальцы. – Это всего лишь мигрень на фоне погоды и нервов.
– И чего ты разнервничалась? – он окидывает меня долгим пристальным взглядом, но заметно расслабляется, чуть ссутулив широкие плечи.
– Ну… Важный семинар был.
Первый раз я ему вру, не моргнув и глазом. Ложь сама собой вырывается из меня. Да и как я ему бы сказала, что разнервничалась из-за какого-то телефонного номера? Он бы подумал, что меня кто-то достаёт и захотел бы разобраться. Вот если я действительно позвоню Эду и что-то наметится, тогда скажу Себу.
Эд… Интересно, он бы заметил меня в зале, полном народу, как это бывает в книжках? Герой бросает случайный взгляд на героиню, их пронзает стрела амура и тыры-пыры. Ну или же он специально ищет возлюбленную среди фанатов, а потом поёт для неё одной. Я бы с ума сошла от смущения и ужаса, если бы весь зал вдруг начал на меня пялиться, тыкать пальцем и шептать «это она, это его девушка!». Даже сейчас меня передергивает от этой мысли.
Мы с Себастьяном почти не разговариваем. Он отлично понимает, что мне сейчас даже держать глаза полностью открытыми невыносимо. Я лишь даю ему краткие указания, что нужно делать. Когда он уходит на кухню делать мне зелёный чай, я переодеваюсь в домашнее. Сейчас только семь вечера, но я вымотана, будто не спала сутки. Кажется, что боль пульсирует не только в голове, но и по всему телу. Но ещё хуже от осознания, что я сама довела себя до такого состояния, хотя сейчас могла бы слушать прекрасную музыку и радоваться жизни.
Себ приносит мне не только чай, но и вчерашний салат, и заставляет поесть. Он прав. Тошнит меня больше от голода, а не от мигрени.
Оставшийся вечер мы тихо болтаем и хохочем. Смех сотней молоточков бьёт меня по черепу, но я все равно смеюсь. Мы с Себом так давно не болтали столько времени подряд наедине, что я уже и забыла каково это. И, наверное, это стоит того, чтобы пропустить концерт.
Наконец, я не сдерживаюсь и рассказываю ему о столкновениях с Эдом и телефонном номере. Мужчина слегка напрягается и хмурит брови. Его взгляд становится твёрже, а глаза – оттенка расплавленного серебра. И тут я понимаю, он ревнует! Ревнует, как старший брат, привыкший опекать и заботиться о сестре.
– Твоя Вэнди от тебя никуда не денется, Питер Пэн, – эта нелепая фраза с налетом воспоминаний успокаивает его. Друг мне улыбается и предлагает поспать. Сейчас действительно самый лучший момент для побега в царство Морфея – мигрень стала ослабевать.
Я сворачиваюсь клубочком рядом с сидящим Себастьяном и медленно уплываю в сон.
***
Будит меня телефон, поющий «I’m so sorry» Imagine Dragons. Я сонно наблюдаю с полминуты за тонкой нитью солнечного луча, ползущего по пледу. Комнату заполняет теплый розовый свет. Сейчас наверняка не больше девяти утра.
Себастьяна рядом нет, зато сзади сопит Сони, делящая со мной диван. Кто-то очень заботливый положил мой телефон на столик рядом с диваном, за что я ему благодарна. Вставать мне не приходится, лишь протянуть руку.
– Ало? – голос спросонья у меня «ангельский». Я сдерживаю зевок и откидываю с лица челку.
– Привет, – абонент ненадолго замолкает, после чего снова повторяет: – Привет. Я нашел этот номер в капюшоне своей толстовки. Не знаю, как он сюда попал.
Я убираю телефон от уха и смотрю на экран. Номер не определился, но цифры знакомые. Сон слетает меня в ту же секунду, когда я понимаю, что сама вчера несколько раз набирала его. Как к Эду Ширану попал мой номер?! Я оборачиваюсь на мирно спящую Соню. Вылитый ангел: улыбается во сне, подложив под щеку ладошку. Убила бы.
– Ало, вы еще тут? – вопрошает трубка.
– Да… да, я тут, – спешно отвечаю я. – Извините, что вы сказали до этого?
– Тут еще есть записка. «У вас были бы абсолютно рыжие дети», – Эд смеется в трубку. Я невольно вспоминаю его улыбку и добрый, почти ласковый взгляд, и у меня по спине пробегают мурашки. – Я бы хотел познакомиться с матерью моих будущих детей.
Я едва сдерживаюсь от болезненного стона. Вот же Соня! Это же надо до такого додуматься! Ну проснешься ты у меня. Устрою я тебе «абсолютно рыжих детей»!
– Мы уже знакомы, – ляпаю я первое, что приходит на ум. – Ты вчера вернул мой пропуск в Университет.
– Полина?! – нотки удивления звучат в его голосе, поднявшемся на пару октав.
– Да, – подтверждаю я. – Моя подруга подшутила вчера над тобой, вероятно, подсунув мой номер. Я об этом узнала только что от тебя, хотя она спит на расстоянии вытянутой руки от меня. Правда, Эд, я даже не подозревала…
Сама не понимаю, за что я оправдываюсь и почему вообще это делаю, и с облегчением вздыхаю, когда парень меня обрывает:
– Ты уже завтракала?
– Нет еще.
– Я буду у твоего дома минут через тридцать. Успеешь собраться? – ехидно спрашивает он. Я угукаю, нащупывая ногой тапочек. – Отлично. Не опаздывай.
– Врежусь в тебя ровно через полчаса.
Он еще раз коротко смеется и кладет в трубку.
========== Глава третья ==========
Пункт пятый:
У неё проблемы с давлением и
количеством потребляемого кофе.
Если сможешь сократить кофейную дозу,
станешь героем.
Я тихо выскальзываю из квартиры, заметив на полке для обуви тетины ботинки. В коем-то веке ночует дома, а не у бой-френда. Аня старше меня всего на восемь лет и запрещает называть себя тетей. «Я еще слишком молода, чтобы быть кому-то тетей!» – заявила она. Помню, как прошлым летом она потащила меня на пикник вместе со Стивом, её бой-френдом. И когда тот спросил, кем мы друг другу приходимся, Аня кокетливо захихикала и сказала, что мы кузины.
Ещё только девять утра, суббота. Я удивлена, что Эд после концерта выбрался из постели так рано. Я помню своё последнее выступление на сцене – полчаса, а потом я ещё сутки приходила в себя. Я всегда так ужасно нервничаю, когда нужно ораторствовать, что коленки трясутся.
Он уже ждет меня перед подъездом. Все та же синяя куртка, выцветшие джинсы и ярко-зеленые кеды. Эдвард стоит, закрыв глаза, и улыбается уголками губ. Он внимательно вслушивается в окружающий его мир, разбирая симфонию шума на составляющие.
– Здравствуй, Полли, – его улыбка становится шире, а золотистые ресницы вздрагивают. – Твои каблучки слышно ещё с лестницы.
– Ты можешь постоять так ещё минутку? – прошу я, чувствуя, как горят щеки.
– Зачем? – парень бросает на меня веселый взгляд из-под ресниц.
– Освещение хорошее, – я уже достала телефон и включила камеру. Эд покорно прикрывает глаза, все ещё улыбаясь. Лучи солнца, отражающиеся и преломляющиеся в окнах, играют в его волосах, вызолачивая их. Поза мягкая, расслабленная – руки в карманах куртки, плечи опущенные. Он – яркое пятно на фоне серой улицы, укутанной в розовую утреннюю дымку. Он – само солнце, и я чувствую его свет и тепло под кожей, даже не прикасаясь к нему.
– Я могу двигаться? – спустя пару минут вопрошает Эд. – Нос чешется.
– Да, конечно, – я уже листаю получившиеся снимки. Даже без обработки они вышли чудесными, но если чуть подретушировать фон и цветовую экспозицию… А потом по снимку написать акварель. Внезапно появившееся вдохновение окрыляет меня и я жалею, что не захватила с собой скетчбук и карандаш с клячкой. Но потом мне становится неловко при мысли, что я могла бы заставить Эдварда позировать мне для зарисовок.
– Перешлешь мне потом фотографии? – я не заметила, как он подошел и теперь заглядывает сверху на экран телефона. – Вот эта очень хорошая. Выглядит как обложка диска с балладами.
– Это ты еще не видел акварельный вариант, – говорю я и прикусываю язык. И с чего я взяла, что эта работа получится одной из лучших?
– Ты меня нарисуешь? – в голосе слышатся восторженные нотки.
Я неуверенно поднимаю на него глаза. Наши лица всего в нескольких сантиметрах друг от друга – настолько близко, что я могу разглядеть рисунок радужек его глаз. Ненастно-голубые, в них можно утонуть, как в растревоженном океане. Смаргиваю наваждение и киваю. Конечно, нарисую, Эд. И не раз.
– Я буду ждать, – серьезно сообщает мне он и снова улыбается. – Пойдем завтракать? Я жутко голодный.
– А куда? – интересуюсь я, смахивая челку с глаз.
– Неподалеку есть хорошее местечко, где готовят чудесные блинчики с вареньем. Завтракаю там уже неделю, – Эд протягивает мне руку ладонью кверху. И в этот момент моя стена смущения с грохотом рушится и я начинаю дышать свободнее.
– А говорил, что ходишь этим маршрутом из-за меня, – я хитро щурюсь, делая вид, что раздумываю – давать ему руку или нет?
– Совмещаю приятное с полезным.
– Ну раз так, то веди меня в это хорошее местечко, – я вкладываю свою ладонь в его руку. Он бережно сжимает мои пальцы, вдруг мне самой кажущиеся очень маленькими и тонкими.
Мы знакомы от силы полчаса, а я уже позволила ему держать себя за руку, увлекая вперёд по улицам просыпающегося Нью-Йорка. Мы болтаем о всякой ерунде; Эд расспрашивает меня о рисовании. Я говорю и говорю, рассказывая ему о художественной школе и о том, как чуть не пошла учиться на архитектора. Будто это действительно важно: акварель и карандаши, моя нелюбовь к натюрмортам и попытки заработать на своём творчестве. У меня будто грудь нараспашку, а стук сердца разносится по всему Бруклину.
– Неужели тебе это интересно? – не знаю, зачем задаю этот вопрос. Бровь сама ползет вверх, отражая скептицизм на моём лице.
Эд, идущий последние несколько метром задом наперед, чтобы смотреть мне в лицо, хмурится, став серьёзным. Между его бровей пролегает вертикальная складочка.
– Когда человек говорит о чем-то с таким блеском в глазах, это не может быть не интересно, – философски замечает он, крепче сжимая мою ладонь, и улыбается той самой понимающей улыбкой, какой наградил в прошлый раз меня, заикающуюся идиотку, врезавшуюся в него. – И ты интересно рассказываешь.
Я снова краснею и смеюсь, когда Эд чуть не врезается в куда-то спешащего человека. Все же ходить спиной вперёд по оживленной улице – не безопасно. Но парень лишь быстро извиняется и мы проказливо хихикаем.
– Почему Нью-Йорк? – я опускаю взгляд, смотря на носы своих «убойных», по словам Себастьяна, чёрных ботинок.
– Воля случая. И в большом городе проще затеряться, – отвечает мне Эдвард.
