Текст книги "Дальний свет (СИ)"

Автор книги: Ксения Спынь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Теперь она знает, как.

Она даст им другую жизнь. Она даст им другую историю. Это будет совсем другой мир, не имеющий ничего общего с теми дебрями, из которых они пришли.

(«Очередное переписывание истории – о чём говорят власти и к чему готовиться гражданам страны», – надо же, какие заголовки мы стали озвучивать вдруг в эфире. «С вами была Китти Башева, удачного вам дня и приятных новостей»).

Они не видят и не понимаю пока, что так будет лучше. Люди вообще редко что понимают.

Она очертила пальцем краешек мела. Что-то сбилось. Будто какой-то изъян в идеальной белизне, в ровном полукружье-лодочке не давал свершиться планам до конца.

Лаванда задумалась, достала из ящика стола вторую половинку. С двумя ей думалось хуже, поэтому одну она всегда скрывала из глаз. Положив на стол обе половинки, она свела их вместе.

Зубчатая линия разлома была не толще волоска, но отчётливо выделялась на белом. Лаванда прислушалась: может, мел хотел ей что-то сказать. Нет, ничего, пожалуй. Вот разве что…

Лаванда откинулась на спинку кресла, задумалась ещё сосредоточеннее. Мел – не единственный, и где-то есть ещё четыре амулета. Про грифель, правда, в одной из тех исторических книг, которые она штудировала теперь постоянно, написали, что он был утрачен при сильном землетрясении много веков назад. Значит, остаются ещё три.

Это нехорошо: мало ли кто захочет воспользоваться в своих целях. А они ведь – не Лаванда, они не знают, как правильно…

Но уголь, между прочим, должен быть совсем близко. Надо прояснить это побыстрее, как раньше не пришло в голову.

8

Шёл мелкий противный дождь.

Феликс несколько раз свернул переулками и вышел в какую-то безжизненную промзону. Не выбирая дороги, пошёл прямо.

Сырость раздражала: лезла за воротник, стекала с волос в глаза и мешала смотреть вдаль. Впрочем, смотреть и так было особо некуда. Промзоны одинаковы в любом городе – металлические остовы и мёртвые серые коробки.

Хотя здесь было какое-то движение. Работали заводы, ежедневно впускали и выпускали тысячи людей и, наверно, что-то производили. На дальней вышке медленно мигали красные огни, из трубы над какой-то будкой шёл дым. Если теперь и впрямь настаёт новая жизнь (почему не настаёт… Лаванда меньше полугода у власти), то, возможно, здесь она и зарождается, здесь набирает оборот маховик, который понесёт их всех в светлое будущее…

Этот мир не нуждался в нём. На самом деле, уже никто не нуждался в нём – фрондёре-неудачнике, оставшемся на пустых и морально устаревших баррикадах. Специально выдумывают себе дела, чтоб лишний раз не пересекаться с ним, а если и встречаются, то брезгливо отводят взгляд. В самом деле, что вам ещё не нравится, господин Шержведичев? Теперь-то, кажется, всё как вы хотели?

(Вспомнился последний разговор с Лавандой. «Феликс, вообще-то я здесь правитель», – глаза леденисто-голубые и абсолютно холодные.).

Наверно, не стоило тогда говорить ей про семнадцать лет. Сказал бы кто ему на первом курсе, что ему «только» семнадцать…

Дорога привела его к рельсам и грубым линиям железнодорожного моста. Феликс выбрался на него, облокотился на невысокое заграждение и свесил голову, обозревая местность ниже. Вообще-то мост был не предназначен для людей, здесь ходили поезда. Впрочем, Феликс стоял достаточно далеко от рельсов.

Дождь припустил сильнее. Это становилось уже вконец неприятно – наверно, стоило возвращаться домой.

Он подумал над этим и понял, что не хочет домой. Равно как не хочет дальше стоять здесь. И вообще больше ничего не хочет.

По инерции – надо же на что-то смотреть – он оглядел долину внизу. Кажется, вон тот белый камень посреди строительного хлама – это обелиск. Феликс, конечно, слышал и читал о нём, но даже не мог вспомнить, бывал ли здесь когда-то.

Что ж, можно наконец спуститься и побывать, раз всё равно больше нет никаких планов.

Внизу Феликс пересёк площадку, остановился в нескольких шагах от обелиска. Камень потемнел и казался скорее светло-серым. Но надпись – «Жертвам Чёрного времени» – по-прежнему чётко выделялась на одной из граней. Феликс угрюмо оглядывал её исподлобья, гадая, что дальше. Он всегда чувствовал себя неловко в таких местах: не знал, что говорить, как вести себя… Впрочем, кто-то уже положил сюда две красные гвоздики. Странно, людей тут вроде не особо. А цветы ещё совсем свежие.

Во что они превратятся после дождя, хотелось бы знать. Феликс осмотрелся: камень сужался от низа к верху и не давал никакого укрытия. Переломает же или смоет…

Наконец он додумался и приволок со стороны мусорных куч длинный кусок шифера. Поставив его горкой и уперев одним краем в обелиск, он смог укрыть гвоздики: теперь навес защищал их от воды.

Вот так. Шифер потом можно будет легко откинуть. Феликс развернулся и, не оглядываясь больше, пошёл прочь.

9

Звонок Гречаева догнал его, когда он подходил к дому.

– Феликс, знаешь, я поговорил с Лавандой… Боюсь, она не захочет принять тебя.

– Хорошо, я понял, она не хочет меня видеть, – Феликс остановился у подъезда и предупреждающе поднял руку, будто собеседник мог его узреть. – Можешь тогда просто передать ей моё мнение? Я напишу, если хочешь. Или могу так сказать.

– Феликс, я представляю, какое у тебя мнение, – терпеливо, но настойчиво прервал Гречаев. – Вообще-то я не особо с тобой согласен – вот что касается истории… или по части централизации, не вижу в ней ничего плохого. И ещё, скажу тебе, прикрываться другими людьми, чтоб их посредством протащить свои идеи… это, честно говоря, не очень красиво.

Хотелось закричать: «А не напомнить тебе, Мишенька, как ты прикрывался мной, когда мы шли на штурм? Как ты руководил всем втихую, а если что, виноват во всём был бы я? Я, может, и не понял тогда сразу, но не настолько же я тупой, чтоб не понять сейчас!»

Вместо этого он только вяло отшутился, чтоб замять тему, и, поддержав ритуал вежливого прощания, разъединился.

Что он делает: деликатничает, чтоб сохранить ровные отношения, и с кем – с Гречаевым. Чтоб через него оставался хоть призрачный контакт с собственной кузиной – ах нет, простите, с госпожой Мондалевой, нашей правительницей. Ну и измельчал же он.

Хотя, возможно, и мельчать было нечему, подумал он злобно.

Был бы здесь не он, а Роткрафтов, тот, конечно, вёл бы себя по-другому. Роткрафтов не стал бы любезничать по телефону – он пришёл бы в резиденцию и так или иначе добился бы приёма, а уж там, будьте уверены, высказал бы всё, что считал нужным высказать.

Феликс запер дверь в квартиру. Даже вошёл в комнату. Тут его накрыло – почти, как тогда: когда не можешь даже вдохнуть, глотку сдавливает как железным обручем. Роткрафтова нет и никогда уже не будет. С этим надо смириться. Как и с тем, что прийти и излить душу больше не к кому. Давай теперь сам, парень, всё самостоятельно. Пора тебе уже повзрослеть.

Его немного отпустило; Феликс посмотрел на свои руки, заставил их не дрожать. Ну честное слово, равно как девочка-истеричка.

А ведь всё как будто даже нормально – он пренебрежительно огляделся, поймал взглядом часы на серванте. Как раз ровное время. Он машинально щёлкнул пультом, только следом поняв, что в общем-то незачем. Экран зажёгся, на нём медленно выступила незнакомая девушка – какая-то ведущая новостей.

Чёртов рефлекс. Сколько времени уже прошло. Феликс погасил экран.

Налетело то, о чём он не хотел думать: как после долгого разбора зимней практики они встречаются в коридоре.

– Вернулась? – говорит он с усмешкой и только тут понимает, что весь этот месяц скучал по ней. Поддавшись эмоциям, порывисто обнимает её – ещё просто по-дружески. Она вся деревенеет, превращается в статую, и лишь затем скованно, непривычно обнимает его в ответ.

И другое: они стоят у исчёрканной буквами сырой стены. Вечер переходит в ночь, камеры здесь не должны увидеть.

Он закуривает сигарету. Китти поднимает руку в заграждающем жесте:

– Не дыми на меня.

– Ты, кажется, раньше не возражала.

– Софи учует.

– Она же сама курит, – фыркает он.

Китти изображает улыбку краешками рта.

– Она курит немного другие сигареты, Феликс.

– Неужели заграничные?

– Каракас, – она кивает. – Ей специально привозят.

– Ну что ж… – он тушит сигарету, прячет в карман. Китти замечает это жест.

– Экономишь?

– Приходится.

Она замолкает ненадолго перед тем, как заговорить.

– Если будет совсем трудно, скажи – я…

– Что, с ума сошла? – обрывает он. – Думай, что предлагаешь!

– Для твоего же блага, – Китти пожимает плечами.

А всё-таки, было что-то в тех временах, в их постоянной настороженности и ожидании грядущей схватки. Всё должно было закончиться тогда, на стене – когда в момент экстаза он понял, что всё правильно, так и должно быть, на искреннем и взывающем «люди, я в вас верю!» А что теперь? Сколько ещё лет наедине с пустотой?

Феликс зашвырнул пульт в кресельные подушки, потом ничком упал на диван.

Нахрен так жить.

10

Китти вернулась, стряхнула воду с чёрного зонтика, прежде чем поставить его в угол. На ходу развернула полученную телеграмму, в свете от торшера прочитала:

«всё получилось тчк целую зпт мама».

Из привычной предосторожности Китти сожгла телеграмму.

Вот и с этим закончено. Не переодеваясь, она подошла к окну, выглянула наружу, забыв, зачем ей это.

Поход к камню вымотал её на сей раз. Может, было бы иначе, слышь она по-прежнему голос с той стороны, но он уже долго и долго молчал. Остался только другой. Наверно, пять лет в секретарях у верховных правителей не проходят даром.

Снаружи тянулась ночь: сизоватая, дымная, когда свежий ветер спорит с горело-электрическим запахом бегущих где-то трамваев. Городская бледно-серебристая луна – священный диск меж рогов древней богини, по ошибке оказавшийся здесь – зависла над тонкими скалами многоэтажек.

Такая же ночь была и тогда – когда после смерти Софи Китти осторожно вскрыла нижний отсек шкатулки и всё же распечатала давно хранившиеся там бумаги. (До того только видела конверт, но поостереглась его повредить: если Софи о нём знала и просто проверяла, знала ли Китти, то могла и затребовать шкатулку обратно – посмотреть, всё ли на месте). Что ж, бумаги рассказали много интересного. Но для чего оно теперь…

Ничто уже, на самом деле, ни для чего. Так было и будет: в этом хороводе нет «своих» и врагов, и, если присмотреться в прорези масок, все лица здесь едины. Колесо идёт своим чередом, им ничего не дано изменить – ни ей, ни Феликсу. Разве что засвидетельствовать, как любопытный факт. Почему бы и нет, в самом деле: им определённо больше нечем заняться.

Это превращалось в игру – бесцельную, бесконечную; её невозможно выиграть, из неё нельзя выйти.

Нет, на самом деле, минимум один способ есть – лёгкий, быстрый и очевидный. Китти села к столу, выдвинула ящик: здесь хранился пузырёк, нетронутый ещё со времён службы.

Даже два (в том же ящике чуть дальше лежит пистолет).

Так, а теперь задвинем ящик, и давай по-нормальному, без глупостей.

О чём она думала перед этим… Пока служила у Софи, всё могла держать в голове. Теперь же то и дело что-то упускает. Будто идеально работавшая до сих пор машинка всё-таки сломалась.

Ах да, Феликс.

С Феликсом на самом деле всё просто, можно даже ничего не предпринимать. Ещё одна его уязвимость (которую Китти нигде не упоминала, потому что это могло быть кем-то использовано) – он не выносит одиночества. Значит, скоро явится сам.

Она встала из-за стола; не раздеваясь, прилегла на подушку. Может, сегодня всё-таки удастся заснуть, хоть ненадолго.

Почти тут же троеточьем раздался дверной звонок. Китти приподняла голову.

– Раньше, чем я думала.

11

– Да я это, я! – бросил в ответ Феликс. Нафига она вообще спрашивает: кто ещё в новые времена будет вызванивать традиционный позывной подполья.

Китти открыла дверь – как всегда, безупречно элегантна и глянцева. Час ночи.

– Заходи, – она отодвинулась от дверей. – Что-то не так? Неважно выглядишь.

– Ты прекрасно знаешь, что как, – пробормотал он.

– В общих чертах.

Они прошли в комнату. Китти уселась на диван и смотрела со спокойным внимательным любопытством. Феликс сел рядом.

– Так ты… Хотел что-то сказать? – наконец поинтересовалась она.

Феликс попробовал было, но понял, что слова разбежались. Что их просто и нет уже.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

Китти слегка удивлённо подняла брови:

– Всё совсем плохо?

Феликс не ответил. Китти легко поднялась и вышла.

– У меня… – раздался её голос с кухни. – Кажется, ничего нет. А, есть такая штука, – она появилась в дверях, держа зеленоватую бутылку.

– Что это?

– Nolle. Вроде мятного абсента. Жуткая гадость.

Она наполнила два матовых стакана из толстого стекла, один передала Феликсу, а со вторым села обратно на диван.

Феликс отпил было, но закашлялся после первого глотка.

– Я же сказала, жуткая гадость, – без интонаций проговорила Китти. Сама она просто сидела, держа стакан в руках и глядя в стену перед собой.

– Ладно, – Феликс поставил стакан на пол. – Можно и так.

Он подождал ещё с минуту, собираясь с мыслями.

– Лаванда не хочет меня принимать – тут ты, кажется, выиграла, – он невесело усмехнулся. – Пробовал через Гречаева, ещё по-разному… Всё глухо. Кому какое дело.

– Дела нет никому, – нечётким эхом отозвалась Китти. – Всё, что в нас было для них… полезного, мы уже сделали. И этот мир… уже не наш. В нас он не нуждается.

– Про мир я тоже думал, – Феликс небрежно кивнул. – Вот по промзонам шёл и думал: может, надо было после школы в рабочие идти, на завод. Чем-то ведь даже проще: ни о чём таком не думаешь, вечером пришёл с работы, пожрал, включил телик… Ещё один день. А вот сейчас, знаешь, вроде бы всё уже нормально – но я-то чувствую, что что-то не так. Помнишь, как тогда – когда только пришла Нонине?

Китти не ответила.

– Нет, Лаванда, конечно, хорошая и правильная девочка, – он вновь усмехнулся. – Но… что у неё в голове – я не знаю. Что-то очень своё. Гречаев вот говорил, что она вещь в себе. Правильно, в общем, говорил. А мне почему-то кажется, что если б она могла обустроить собственный идеальный мир… нас бы в нём не было.

(«И знаешь, мне страшно», – хотел сказать он, но в последний момент раздумал. Этого он не скажет даже Китти).

Она по-прежнему молчала.

– Не, я понимаю, что сейчас даже протестовать не имею права, – тихо рассмеялся Феликс. – Что я сам её и привёл… я лично, да. Был не прав, ошибался, – он перевёл взгляд на Китти. – Ну что ты молчишь?

Она повернула голову:

– Прости, ты что-то говорил?

Нет, судя по её выражению, это не было никаким приёмом: она действительно не слышала. Только сейчас, взглянув на неё пристальнее, Феликс понял, что она тоже далеко не в лучшем состоянии. Бледность-то ладно, а вот кругов под глазами у неё раньше не водилось. Равно как и манеры то и дело прерываться посреди предложения.

– Ты сама-то как? – спросил он.

– Ничего, просто бессонница. Ты что-то говорил про Лаванду?

– Я говорил, что не знаю, чем это кончится и куда она нас всех заведёт.

Китти качнула головой:

– Лаванда не одна…

– Конечно, там много наших, – неохотно согласился Феликс. – Вот странное дело: вроде бы давно знаком с этими людьми, могу рассказать о каждом… А теперь кажется иногда, что и не знал их вовсе.

– Может, и не знал.

– Так… – он тут же уловил зыбкую недоговорку в её тоне. – Тебе что-то известно? Да?

– Может быть…

– Так рассказывай, – Феликс жадно уставился на неё во все глаза.

– Зачем?

– Что значит «зачем». Если что-то не так с теми людьми, это надо знать сейчас.

– Чтобы что? – самые краешки её губ изогнулись. – Ещё раз устроить революцию?

– А что, считаешь, не вариант?

– Смотря для чего, – Китти пожала плечами. – Если для красивого и пафосного финала… То может и прокатить.

– Хочешь сказать, на штурм я шёл для этого? – фыркнул Феликс.

– А хочешь сказать, это не так?

Несколько мгновений она смотрела на него серьёзно, затем отвернулась. Заговорила:

– Хорошо, ответь мне на один вопрос. Ты действительно хочешь поменять что-то к лучшему? Что-то конкретное, чтоб потом жить с этим? Или ты просто как всегда против?

Феликс замолчал ненадолго.

– Да, хочу, – проговорил он наконец тихо, понимая в этот момент, что говорит правду. – Да, действительно хочу.

– Хорошо, – Китти встала, оправила чёрный жакет. – Я тебе покажу. Только учти, за это убивают. Без шуток.

12

Он увидел её в телевизоре. Она вела эту мерзкую передачку, где раньше нёс чушь один из прихвостней Нонине. Что там с ним, авария была на днях? Быстро же вписалась. Просто мигом.

Через пять минут – пришлось выйти покурить, чтоб не сделать чего-нибудь другого – Феликс понял, что даже не удивлён. Кто такая, в конце концов, Китти Башева? Вечно подстраивающаяся квази-личность, универсальная единица любой системы. За её картонной улыбкой и лаковым глянцем нет ничего – ни единого чувства, ни одного истинного порыва. Только фальшь и вечная мимикрия.

Так что вполне закономерный итог. Разве не понятно было всегда, что они могут быть только врагами?

Вообще за такое убивать надо, – подумал Феликс, но тут же отмёл эту мысль. Сам не зная, почему именно.

Нет, давайте иначе. Не было никогда никакой Китти. Ему просто привиделось – иллюзия. А от иллюзий надо избавляться.

Решиться было проще, чем сделать. Ничего, это пройдёт – он знал. Трудно только вначале, как при любом расставании – нестерпимо трудно, но это проходит. Надо только переждать, а дальше, через месяц… два, наверно, можно будет уже не вспоминать.

Да, наверно, он сможет не вспоминать.

Остаток вечера и почти всю ночь он погружённо и ожесточённо писал статью. Следующим же вечером бесцельно бродил по городу: не хотелось никого видеть, разговаривать о чём-то хоть с кем-то знакомым.

Абсолютно вымотавшись, он медленно брёл обратно и был уже довольно близко от дома, когда из подворотни его окликнули:

– Феликс.

Очень тихо, но голос он узнал.

– А, ты? – он в секунду подошёл, порывисто, не понимая в точности, чего ему хочется больше: придушить её здесь же, на месте, или наоборот, спровоцировать на ответные меры (хотя бы не придётся больше гасить в памяти ненужные образы). – Следишь за мной?

Китти кивнула:

– Поговорить надо.

Он помолчал, смеряя её взглядом, затем гордо вскинул голову и внятно и отчётливо произнёс:

– Я с ссо-шными мразями не разговариваю.

Китти ничего не сказала, только глаза её потемнели – стали почти чёрными. Когда Феликс – не оглядываясь – отошёл на значительное расстояние, она уже громче проговорила за его спиной:

– Жаль. А то у меня было для вас предложение. И есть основания полагать, что оно бы вас заинтересовало.

Он встал, обернулся:

– И о чём речь?

– Ну, вы же не разговариваете.

Феликс поколебался секунду, подошёл к ней.

– Ну ладно тебе. Говори, – она отвернулась и не хотела на него смотреть. Феликс положил ладонь ей на плечо. – Ну, Китти.

Она наконец повернула голову. Тихо заговорила:

– У меня теперь доступ к внутренней информации и к некоторым базам. Я могу передавать всё это оппозиции – хотя бы тебе лично.

– Но… это же, наверно, опасно? – потерялся он.

– Конечно, опасно, – буднично ответила Китти. – Но, по-моему глубокому убеждению, такие сведения того стоят.

– Нет, подожди, – Феликс вскинул руки. – То, что нам бы это было очень нелишне, это понятно. Мне интересно, зачем ты это будешь делать.

– А это вы должны прекрасно понимать и сами, господин Шержведичев, – Китти прошла чуть вперёд, оставляя его за спиной. – Думаешь, у тебя монополия на бессмысленный героизм?

Уже с расстояния она обернулась, чуть громче спросила:

– Так что? Ты подумаешь?

– О чём тут думать, – Феликс в несколько шагов нагнал её. – Да. Разумеется, да. Какой ещё может быть ответ.

Китти чуть улыбнулась уголками губ:

– Ну да, от таких предложений не отказываются? Даже если их делает ссо-шная мразь.

– Китти, – он приобнял её за плечи, понимая, что сейчас не та ситуация, когда можно просто отшутиться. – Извини, не так понял… Увидел тебя тогда, в телевизоре – что я должен был подумать? – и ещё раз, через силу. – Извини, пожалуйста.

В её глазах промелькнуло какое-то тёмное удовлетворение.

– Извиняю, – она легко вывернулась из его объятия и отошла немного. – Тогда увидимся. Я тебя найду.

Скоро стук её каблуков растворился в темноте. Ещё минута – и где-то близко прошумел отъехавший автомобиль.

– И что, всё дело в деньгах?

– А что ты думал, – заметила Китти. – Что все идейные оппозиционеры?

Перед ними лежали разложенные бумаги из музыкальной шкатулки.

– Нет, ну я понимал, конечно, что чисто идейных и бескорыстных там немного, – Феликс нервно дёрнул плечами. – Но чтоб вот так… И потом, как Нонине это допустила, с её-то паранойей.

– Думаю, она не была инициатором, – задумчиво проговорила Китти. – Скорее всего, это была идея самого Замёлова. Софи она, конечно, вряд ли нравилась. Но пока это приносило свои плоды, она мирилась. Когда же у Замёлова перестало получаться, она его грохнула.

– Так, может, это и не она? – он кивнул на бумаги. – При таком раскладе?

– Это она, – Китти кивнула. – Конечно, не лично. Через Кедрова или его людей. Но это точно она.

Феликс перевёл взгляд со сводки телефонных звонков на распечатку банковских платежей – все переводы с некого счёта в течение почти двух лет, один из получателей был обведён в круг чернилами (по всей видимости, самим Замёловым). Эти реквизиты Феликс узнал: основной и общеизвестный счёт, наиболее часто использовавшийся оппозицией. Счёт же, с которого шли платежи, пояснила Китти, периодически использовался Нонине для разных кулуарных дел.

– А может, всё-таки фальшивка? – Феликс посмотрел на неё почти с надеждой. – Не знаю… коллаж, ретушь. Провокация, в конце концов!

– А это тогда что? – Китти кивнула на третий листок. На нём разместился печатный текст: электронное письмо с подробным перечнем того, кто что сделал на момент сходки, о чём распространялся и что планировал делать в дальнейшем.

– Было? – она пристально смотрела на Феликса. Он ещё раз взглянул на дату (трёхлетней давности сентябрь), обречённо кивнул.

– Было.

Адресатом письма снова значился Замёлов. Отправителем же – некий Хустик. Это, конечно, прозвище, звали его, кажется, Анатолий Курчатов. Феликс вспомнил теперь, что тот почти всегда присутствовал на сходках, но всякий раз настолько терялся среди лиц и голосов, что в то же время его как будто и не было. И, понял Феликс, об этом человеке он не знал практически ничего, кроме имени (даже облик Курчатова словно расплывался каждый раз перед глазами).

– Слушай, так может, в нём всё и дело? – заговорил он с новым приливом энтузиазма. – Он мог быть засланным и действительно сливать инфу… Ну и всё на этом! А остальное – ну неужели Нонине не могла заказать все эти бумажки, если они ей понадобились?

– Зачем? – сказала Китти.

Феликс подумал:

– Да, действительно, зачем.

– Ты же знаешь, как делается компромат для публики, – Китти кивнула на листки. – Это было бы слишком тонко.

– И бросало бы тень на саму Нонине. Ну а если не она, а Замёлов… Хотя нет, – Феликс прервал теперь сам себя. – Какой идиот стал бы шантажировать Нонине какими-то бумажками, – он помолчал, затем уставился на Китти. – Зачем он вообще это сделал? Все эти махинации со шкатулкой?

– Не знаю, – Китти качнула головой.

– Не знаешь… – безнадёжно задумчиво повторил Феликс.

– По крайней мере, сводка звонков настоящая. Я проверяла, – Китти поймала его удивлённый взгляд. – После смерти Софи. На той же неделе запросила ещё раз. Мне всё сделали по старой памяти. Там было то же самое.

Она несколько устало окинула взглядом бумаги. (Один из телефонных номеров – внутренний номер Замёлова – был ею отмечен карандашом).

– Впрочем, я не знаю, чьи это телефоны. Поздно было выяснять. Может, и совсем посторонних. Банковский счёт тоже проверить не могла. Как ты понимаешь.

Феликс поднял бумаги, ещё раз вгляделся в буквы и цифры.

– Слушай… Ты не могла бы передать мне их на пару дней? Мне кажется, я смогу всё это проверить.

Китти посмотрела с сомнением, не сказала ничего.

– Да. Смогу, – повторил Феликс.

13

Десять часов на башне.

– Да-да, уже здесь! – отозвался он с лестницы: нетерпеливое хождение наверху намекало, что его заждались.

И точно: Вайзонов стоял посреди помещения и смотрел неодобрительно.

– Ты мог бы не опаздывать, хотя бы когда сам назначаешь время?

– Не виноват, совсем не виноват, был у госпожи Мондалевой. А это, ты же понимаешь, святое. Она спрашивала, интересовалась многими вещами… Странными, но для неё, наверняка, важными. Не мог просто не объяснить всё подробнейшим образом…

– Хорошо, это всё понятно, – прервал Вайзонов. – Давай теперь, что тебе понадобилось от меня.

– От тебя… – он аккуратно, чтоб ничего не задеть, расположился в кресле у небольшого столика. Вайзонов сел напротив, за окном же блестели в утренних лучах Передвижный мост и Часовая башня. – От тебя, Герман, мне потребовалось некоторое такое содействие.

Тот с ровным интересом кивнул.

– Видишь… Пару месяцев назад я разговаривал с госпожой Мондалевой, предлагал ей несколько облегчить задачи её как правителя. В частности, силовой блок. Ну вот зачем этим заниматься лично правителю, когда можно поручить, скажем так, специалисту более узкой области. Но госпожа Мондалева оказалась в этом моменте принципиальна и выводить даже часть структур из-под своего управления отказалась наотрез.

– Ну, правильно сделала, – Вайзонов пожал плечами. – Я бы тоже отказался.

– Это конечно, конечно, – он охотно закивал. – Только вот идейка не выходит из головы… Что если бы нам сделать параллельную структуру, – он несколько секунд смотрел в глаза Вайзонову. – Неофициально, конечно.

Тот усмехнулся:

– Хочешь себе личную гвардию?

– Ну нет, почему, – для вида смутился он. – Просто небольшой отряд… Который бы подчинялся непосредственно нам. Потому что, ну мало ли, какая ситуация. А госпожа Мондалева не может уследить за всем.

– Я тебя понял, – Вайзонов снисходительно улыбнулся. – И всё-таки – причём здесь я? Кажется, недостатка в людях у тебя не должно быть.

– Нет, с этим нет… Контингент есть и вполне подходящий. Мне бы человечек нужен, которому можно будет их поручить. Только знаешь, не «типичный ссо-шник» с не пойми каким прошлым, а кто-то более проверенный и… свой, что ли. Не тупой исполнитель, опять-таки, а человек, который понимает.

Вайзонов внимательно слушал.

– И?..

– Я подумал – может, у тебя есть кто-нибудь на примете? Ты же многих знавал.

– Как тебе сказать… – протянул Вайзонов. – Будучи предпринимателем и вообще-то участником оппозиции, я подобных личностей старался избегать. Это уж скорее по твоей части.

– Ну, у меня все связи в основном в столице, – отнекнулся он. – А тут бы, может, и лучше человека со стороны, который не завязан здесь ни на чём. Нет у тебя такого?

Вайзонов над чем-то раздумывал. Наконец произнёс:

– А ты не слышал о Шелетове?

– Нет, – он слегка подвинулся вперёд и приготовился внимательно слушать.

– С ним я тебя мог бы свести, на самом деле. Правда, насколько он тебе подойдёт, смотри сам – человек это странный. Но возможно, как раз он тебе и нужен. Я бы сказал, именно что «нетипичный ссо-шник»… В общем, лучше тебе увидеть самому.

Он улыбнулся:

– Был бы тебе признателен.

14

Дневной эфир закончился. Стрелки показывали полвторого. Китти уже складывала бумаги, когда в дверь осторожно просунулся Павлик.

– Госпожа Башева, – почти шёпотом окликнул он. – Там вас… к телефону.

– Кто?

Он только испуганно указал наверх и поспешил исчезнуть.

Китти подошла к телефону, подобрала трубку:

– Слушаю.

Внимательно выслушав, уточнила:

– Это необходимо сейчас?

Ответили кратко и положительно.

– Хорошо.

Китти попрощалась, положила трубку на место. Только тут она заметила, что Павлик ушёл недалеко и всё так же боязливо выглядывал из-за двери.

– К госпоже Мондалевой вызвали, – пожав плечами, объяснила Китти.

Когда она уже была у выхода, Павлик подал голос:

– Я могу для вас что-нибудь сделать?

Китти удивлённо обернулась. До сего момента она слышала эту фразу лишь единожды – от Феликса, в конце одной из тех кратких тайных встреч.

– Да ладно. Не на расстрел же я еду.

«Хотя, конечно, интересно, что ей понадобилось», – отметила она про себя.

Павлика, похоже, её фраза не успокоила.

– Вы бы осторожнее в городе, госпожа Башева – он покачал головой. – Мне показалось сегодня утром, что за вашей машиной следили.

Китти кивнула:

– Я знаю.

Лаванда задумчиво перекатывала половинку мела с ладони на ладонь – словно лодка плыла по волнам. Глаза правительницы смотрели мимо, на что-то незримое; солнечные лучи сплетались в её волосах и будто венчали её короной.

– Но она ведь соврала, – произнесла Лаванда.

Гречаев решил, что следует сейчас вмешаться.

– Возможно, конечно, что так, – поспешно заметил он. – Но знаете, я бы не рискнул утверждать, если бы вы спросили.

Он с готовностью улыбнулся, но Лаванда не заметила. Пришлось продолжить:

– Разумеется, Китти Башева чаще остальных находилась при Нонине, но ведь та была человеком до крайности подозрительным. Едва ли бы она доверила кому-то такую тайну. К тому же в последние часы, насколько это известно, Нонине пребывала в одиночестве. Куда она только не могла деть амулет за это время… Теперь можно только гадать.

– Вы думаете?

– Я, видите ли, не утверждаю, – осторожно уточнил Гречаев, – но совсем не удивлюсь, если и Китти ничего не знала.

– Да нет, – прервала Лаванда. – Она знает, где уголь. Знает, но не говорит.

Она недовольно хмурилась, о чём-то размышляя, потом повернулась к Гречаеву:

– Вы не знаете, как сделать так, чтоб человек сказал то, что знает, но не хочет говорить?

– Простите?

– Нет, ничего, – Лаванда снова над чем-то задумалась. – Наверно, нельзя никак. Я только понимаю, что она врёт, но на этом всё.

– Что ж… Судя по прошлым годам, здесь ей мало равных, – Гречаев подобрался к столу, ненавязчиво, как бы невзначай оглядел разложенные книги: «История древностей и реликвий», «Чёрное время: цифры и факты», «Ринордийск в лицах» – что только читает правительница. – То же телевидение… Требуется определённая сноровка, чтоб вести передачи новостей: ведь сказать сегодня одно, а завтра, не моргнув глазом, совсем другое… Не каждый это сможет. Я уже молчу про Софи Нонине: чтобы обманывать её нужен был, я бы сказал, своего рода талант…

– Странно, что она ещё там, – произнесла Лаванда, будто бы и не ему.

Гречаев замолчал. Второе «простите?» было бы совсем неуместно, но он и впрямь её не понял.

Лаванда подняла голову и, будто услышав его мысли, пояснила:

– Странно, что Китти ещё на телевидении, – она слегка наклонилась вперёд и доверительно уставилась на Гречаева. – Кстати, вы знали? Что она не Башева?

15