Текст книги "Дальний свет (СИ)"
Автор книги: Ксения Спынь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Он в некотором недоумении пожал плечами, расправил полы плаща.
– Ну хорошо, допустим. Мне тогда только одно непонятно: что ты здесь, в таком случае, делаешь? Ещё летом, помнится, ровно поделили… и вроде тебя всё тогда устраивало. Или что, своя доля на совесть давить стала? Так отдай мне и вперёд, оставь это ужасное общество прогнивших людей. Выход у нас свободный, преследовать тебя никто не будет. А если своё местечко оставлять не хочется – то зачем вообще столько слов и столько шума?
Вислячик не ответил и только рассматривал поверхность стола, будто она оставалась единственным, что его интересовало.
– Кстати, ты ещё забываешь, наверно, что я не правитель, только около. А все конкретные претензии, которые ты так живописно выразил, лучше бы адресовать лично госпоже Мондалевой. Тем более, ты же высказывался за то, чтоб не отрывать её от реальности, – он ободряюще улыбнулся. – Вот кстати, если ты так и сделаешь, я тебя полностью поддерживаю.
– Почему же сам ей не адресуешь, раз такой умный? – проворчал Вислячик.
– Потому что, как ты весьма верно заметил, у меня другие приоритеты.
– Подонок, – ещё раз бросил Вислячик и быстро удалился нервным неровным шагом.
Он вздохнул, пробормотал себе «Не собрание, а какое-то сборище истеричек» и постарательнее застегнул плащ.
55
Через несколько дней они уже оба лежали, каждый на своём месте, время от времени переговариваясь друг с другом. Иногда приходила Сибилла: она рассказывала, как идут дела у Буловой, порой приносила от неё какие-нибудь вкусности, вроде засахаренной вишни. И Китти ела вишню – отправляя по одной в рот, медленно, явно без всякой охоты пережёвывала каждую ягоду.
В этот раз Сибилла уже ушла, стеснительно улыбнувшись на прощание. Лил навязчивый, сонный дождь: слабел, усиливался, вновь слабел, но никак не иссякал полностью. Печку внизу Китти тщательно растопила с утра, но похоже, все дрова железное брюхо уже сожрало. Впрочем, новое зеркало для авто и кое-какие другие мелочи успели сожрать ещё больше.
Деньги были на исходе.
Феликс проглядел ещё раз бумаги (со своими пометками ручкой и её – карандашными), но даже ему было ясно, что больше ничего нового тут не почерпнёшь. Будь они в Ринордийске – открывался бы простор для деятельности. Но здесь, без всякой связи, без сети старых знакомств, без возможности даже что-то уточнить – нет, бесполезно. Поэтому он просто лежал теперь, так же глядя в потолок.
– Почему Замёлов вообще спрятал их в шкатулке? Ему-то зачем это могло быть нужно?
– Не знаю. Возможно, он опасался, что компромат найдут. И спрятал там, где точно искать не будут. Исходники же уничтожил.
– Так это у нас, возможно, единственный экземпляр? Страшное дело…
Или:
– А может, он знал, что ты слышишь, и сделал это нарочно? С расчётом на то, что прочтёшь позже?
– Не думаю. Но я бы спросила, если была бы возможность.
Или:
– А если он был в курсе, кто ты? Такой подарок – шпиону от шпиона? Бред, конечно, но если он знал, что с ним кончено… Вдруг?
– Я думала об этом…
Или:
– Как считаешь, почему они отдали нам глину? Это же убийственная вещь, такими не разбрасываются просто так.
– Воображали, что у нас она будет в большей безопасности, может быть. Помнишь, как туда приходили? Лаванда когда-то спрашивала меня про уголь.
– Хочешь сказать, приходили всего-то за глиной?
Или:
– А как вообще ею пишут, мне интересно? Глина же не красит. И не сгорает.
– Думаю, размачивают и наносят очень тонким слоем. В огне же неочищенная глина рассыпается.
– Никак сделано из расчёта, что владелец и впрямь «ко всему приспособится».
Или:
– А если её будут искать у нас? Если они знают.
– Значит, спрячем. Или отдадим Буловой.
– А если нас спросят?
– Можно и не отвечать.
– А если… – Феликс замолчал.
– Что?
– Ну… если они знают, что мы знакомы.
Китти помолчала.
– Я считаю, тут каждый за себя. Если кто-то дойдёт до точки, может и сам сказать.
– Вообще да… – Феликс сел и раздражённо взглянул на неё. – Господи, о чём мы говорим!
– Да, действительно, – Китти продолжала смотреть в потолок. – Абсолютно антинаучная ересь.
За окном смеркалось. С места Феликса был виден лежавший на подоконнике, рядом с картой бережно завёрнутый зелёный шарик – будто и всем это казалось таким важным: аккуратно и тщательно хранить амулет, не позволять никому отнять его, а если и передать, то лишь в проверенные и надёжные руки, которые не наделают бед…
– А может, поедем домой?
Снаружи прошумел мотор. Заглох внизу, у дверей.
Они быстро переглянулись. Китти встала.
– Дверь на замке?
Через секунду он вспомнил:
– Сибилла же выходила последней…
Внизу что-то стукнуло несколько раз. Похоже, даже лишней минуты не будет.
Китти переместилась к двери, нашаривая пистолет.
– Стой, – Феликс рванулся наперерез ей. – Я сам.
Он приоткрыл дверь на лестницу, чутко прислушался, что делалось внизу.
Там происходило что-то невнятное, будто топтались на месте. Наконец, скрипнуло на входе и громко прозвучало:
– Феликс! Китти! Дверь-то чего не закрываете?
Феликс недоумённо оглянулся на неё, снова воззрился на ступени. Он узнал голос, но его здесь просто не могло быть. Секунда – и, распахнув дверь, он шагнул наружу.
Рамишев и Пурпоров стояли внизу у лестницы. Вода слегка припорошила их, но лица были довольные и радостные.
– Люди, – Феликс, недоверчиво улыбнувшись, мотнул головой, спустился к ним на несколько ступенек. – А вы здесь что делаете?
Пурпоров взмахнул руками:
– Мы мчались за вами из самого Ринордийска. Сибилла сказала, что вы за городом. Ты что, не рад нас видеть?
56
– Так как вы здесь? – спросил Феликс (Китти после обмена объятиями и словами приветствий оставила их и удалилась наверх).
– Ну вот, ты тогда звонил и сказал, что вы движетесь в Истрицк, – начал Рамишев (Феликс кивнул). – Мы, конечно, сразу не собирались никуда ехать: ты об этом речи не завёл, и мы решили, что помешаем скорее.
– А если я послал намёк? – протянул Феликс.
– Нет, – Рамишев переглянулся с Пурпоровым покачал головой. – Нет, мы раз десять обсудили, что именно ты сказал, и пришли к выводу, что никакого намёка в эту сторону не было.
– А… – их убийственная серьёзность была сейчас даже забавна.
– Вот так, а потом вся эта шумиха с Истрицком. То есть понимаешь, никаких официальных новостей не было, вообще нигде не промелькнуло, только непроверенное и через частных лиц… Мы, конечно, начали звонить. У вас что, телефоны сели?
– Отключили, – сказал Феликс (вдаваться в подробности ему почему-то не хотелось).
– Аа, а у нас уже сели. Ну так вот, тогда мы посовещались и решили-таки рвануть в этот Истрицк.
– И как там сейчас? – всё же спросил Феликс, отводя взгляд.
– Пепелище, – Рамишев покачал головой. – На юге сохранились кое-какие постройки и немного на севере, там даже, кажется, остались какие-то люди. А так вообще всё выгорело подчистую.
– Ясно, – кивнул он.
– Ну так вот, – продолжил Рамишев, – а там… мы туда добрались за три дня на его внедорожнике, – он кивнул на Пурпорова, – а там уже нам попался этот человек. Странный такой, будто из ниоткуда появился. И как специально для нас.
– Кто? – насторожился Феликс.
– Этот… как же, – Пурпоров несколько раз щёлкнул пальцами. – По фамилии такой из начала того века… Редисов, вот. Яков Редисов. С такими рыжими вихрами.
– Бобров, наверно?
Пурпоров качнул головой:
– Нет. Яков Редисов. Точно, Редисов.
– Ясно… – снова проговорил Феликс, на этот раз с ухмылкой. А даже почти поверил…
– И он, – снова взял слово Рамишев, – он рассказал, что вы уехали с Таисией Буловой, а Булова вроде как живёт в Каталёве. Значит и вас если где имеет смысл искать, то там.
– Так, стоп, откуда он знает про Булову? – Феликс нахмурился. Что-то он ничего не слышал раньше о таком странном знакомстве.
– Да вроде как общался с ней… Когда она сидела в Истрицке. Она же, говорит, интеллигентка, надо было ей отдельное помещение обеспечить, чтоб наш дурдом вокруг не плясал.
– Так и сказал?
Те оба закивали.
– Слушайте, что вы ему наболтали, что он вам всё это выложил?
– Да и не пришлось болтать особо…
– Бутылку поставили?
– Н-нет, – запнулся Рамишев. Пурпоров удивлённо поднял брови:
– Разве он из таких? Не похож.
– Нет, мы просто узнали, что он из местной ночлежки и спросили, не было ли приезжих в городе. Он вас сразу вспомнил и описал подробно. А тут мы уже нашли Булову, и Сибилла сказала нам, где вы… Что-то не так?
– Думаю, – Феликс оторвал взгляд от стены и попытался сделать его менее мрачным. – Думаю, не расписал ли он всё это, кроме вас, кому-то ещё. Кстати, а он не упоминал какой-нибудь…
«Какой-нибудь амулет», – хотел он сказать, но что-то остановило.
– Какие-нибудь… свои догадки, может быть. Прогнозы.
– Вроде нет… – Рамишев снова с сомнением взглянул на Пурпорова, но тут же просиял. – А, разве что он догадался, кто ты, и вообще, считай, твой фанат. Читал журнал Видерицкого и вообще… Ах да, кстати!
– Ага, забыли, – подхватил Пурпоров и вытащил из кармана белый запечатанный конверт. – Это тебе от Видерицкого.
– Что это? – мгновенно подобрался Феликс.
– Посмотри – увидишь. Мы объяснили в общих словах ситуацию, когда отъезжали в Истрицк, и он просил тебе передать.
– Ну вот просто отлично, да, – бросил он злобно, опираясь спиной о косяк притворённой двери.
Китти внимательно и молча смотрела на него, не вставая с кушетки.
– А мы-то думали, кто нас сдал в Истрицке, – он патетически взмахнул руками. – Теперь всё понятно. Не удивлюсь, если и тот телефон, который мы не опознали, тоже его.
– Может быть, – откликнулась Китти. – Но не факт.
– Я ещё всё думал в прежние годы, почему наш журнальчик не накрывают, высшие силы на нашей стороне, что ли… – Феликс вздохнул. – Какой же я идиот.
– Подожди, даже если это он, он едва ли знает про Каталёв. Только про Истрицк.
– Да не в этом дело, как ты не понимаешь!
Последнюю фразу услышали, наверно, даже внизу.
Феликс помолчал немного, заговорил снова:
– И вы посмотрите на него! Задобрить меня решил. Деньги присылает зачем-то… Или считает, что я их возьму?
– Я бы рекомендовала тебе взять, – спокойно сказала Китти. – Нам бы сейчас было нелишне.
– И ничего не значит, что он сдал нас? Ничего не значит, что горел Истрицк? Знаешь, как это называется? Это называется политическая проституция.
Китти чуть поморщилась:
– Н-нет, так называется несколько другое.
– Без разницы уже. Пусть подавится ими.
– Феликс, – она пристально смотрела ему в глаза. – От того, что ты их сейчас не возьмёшь, там уже ничего не изменится. А еда, бензин и прочие полезные фишки нам ещё нужны.
– Бери сама, если хочешь! – Феликс швырнул ей конверт и вылетел на лестницу.
Китти посидела без движения около минуты, затем подняла конверт, вытащила деньги, пересчитала их и положила к себе. Конверт же начала тщательно и методично складывать пополам.
Рамишев остановил его возле самых дверей.
– Феликс, ты куда? – вид у него был растерянный и чего-то ради немного испуганный.
– Не трогай меня! – Феликс отдёрнул руку. Рамишев поспешно отступил, но смотрел всё так же растерянно.
– Но послушай, там же ливень и уже почти ночь. Куда ты собираешься идти сейчас?
– А что такое, Витик? – Феликс с ехидной улыбкой обернулся на него. – Хочешь сказать, если я сейчас не вернусь, для кого-то что-то изменится?
– Феликс, ну что ты такое говоришь…
– Какое кому дело, куда я!
Он толкнул дверь и вышел в потёмки.
Китти сложила конверт в маленький аккуратный квадратик, когда в комнату протиснулся Рамишев (Пурпоров остался стоять в дверях).
– Китти? – Рамишев неуверенно склонился к ней. – Что тут у вас произошло? Куда он пошёл?
Она ещё раз для надёжности продавила одну из сторон квадрата.
– Кажется, я не его личный надсмотрщик, чтоб ты меня спрашивал. Я не знаю, куда он пошёл.
– И всё-таки? – он присел рядом с кушеткой на корточки. – Китти, серьёзно, ты лучше его знаешь. Куда он мог скорее пойти сейчас?
Китти помолчала, раздумывая.
– Скорее всего, никуда в особенности. В случайно выбранном направлении.
– Это плохо, – Рамишев тревожно оглянулся на Пурпорова. Тот, по-прежнему стоя в дверях, кивнул:
– Как искать будем – сначала в сторону леса или города?
– Давай я к лесу, ты – к городу.
– Нет, наоборот…
– Оставьте его в покое, – громко прервала Китти. – Хочет пробежаться по окрестностям – пусть пробежится. Разве что заблудится немного на обратном пути.
Рамишев встал, присел с ней рядом на край кушетки.
– Китти, что всё-таки случилось? Из-за чего вот это всё?
– Мы даже ничего понять не успели, – подхватил Пурпоров.
– Что случилось… – задумчиво повторила Китти.
57
Он думал, пройдёт куда больше, будет идти всю ночь без конечного пункта, без направления – сквозь темноту, в поля, вдоль пустых трасс. Когда же чуть заметно забрезжит рассвет, он дойдёт туда, куда, наверно, теперь и хотелось: какое-нибудь хранимое в тайне от мира, давно позабытое всеми пристанище – последний и настоящий дом для тех, кто был изгнан обществом и самим временем. Если же нет – а более, чем вероятно, что нет – просто наткнётся на тех, кто положит конец путешествию. Серьёзно, раз все уже сдали всех, то и этих должно здесь быть предостаточно.
Не так сложно оказалось даже игнорировать дождь, пусть он и хлестал холодным душем. После нескольких минут Феликс наоборот приспособился радоваться ему: чем хуже, тем лучше, в конце концов. Но вот идти в потёмках по настоящему бездорожью… Да, тут он немного не рассчитал.
Уже просто двигаться здесь было куда трудней, чем по городу, где он мог безустанно шагать из края в край десятками улиц. Дойдя через размокшие поля до кромки дальнего леса (ну сколько, квартал-два по городским меркам), Феликс привалился к ближайшему стволу.
Только сейчас он понял, что совершенно вымотался.
Отдышавшись немного, он на чистом упрямстве прошёл ещё немного вглубь леса, но через две минуты был принуждён остановиться. Ещё несколько шагов – и он просто упадёт, а падать в сырые полусгнившие листья было противно.
Он постоял на месте, чтоб хоть чуть-чуть перевести дыхание, затем развернулся и медленно, понуро побрёл обратно.
Насквозь вымокший, с единственным желанием – забиться в какой-нибудь угол и вырубиться там без сновидений, он добрался до порога. В такой час, конечно, все уже спят. Что к лучшему: меньше всего ему сейчас нужны были свидетели.
Чуть выше по лестнице стоял Леон Пурпоров.
– Вернулся? – он спокойно кивнул Феликсу. – Молодец. Пойдём.
Наверно, это следовало опротестовать, но сил не хватало ни на протест, ни на то, чтоб поинтересоваться, куда, собственно, «пойдём». Поэтому когда Пурпоров жестом позвал в кухонную пристройку, Феликс просто поплёлся следом.
Они с Китти не пользовались этим помещением, и обычно тут было пусто и холодно. Теперь же откуда-то разливался жар, а на одиночной конфорке, включённой Пурпоровым, что-то тихо ворчало, и синеватый огонь лизал металлическое днище.
Феликс бухнулся на табурет у стола, опустил голову на руки. Закрывать глаза как-то уже не было смысла.
– Во-первых, вот, пей, – Пурпоров поставил перед ним чашку с чем-то чёрным и дымящимся.
– Что это?
– Кофе с коньяком. Тебе надо отогреться.
– Да не хочу я, – Феликс отвернулся от стола.
– Ну да, я понимаю, что ты хочешь заболеть и чтоб за тобой все ухаживали. Но это сейчас будет совершенно некстати.
Феликс подволок к себе чашку, нехотя сделал несколько глотков. Физически и правда сделалось чуть лучше, но менее мерзко от этого не становилось.
– А во-вторых, послушай меня теперь, – Пурпоров наклонился, заглядывая ему в глаза. – Всё, ты успокоился? Или с тобой ещё нельзя говорить?
– Да, – Феликс отодвинул чашку. – Да, успокоился.
– Тогда слушай. Это не Видерицкий сдал вас в Истрицке. По одной простой причине: он не знал, что вы там.
Феликс недоверчиво смотрел на него.
– Потому что когда дошла эта история с Истрицком, мы выждали неделю с лишним, прежде чем куда-то ехать и что-то говорить Видерицкому. Если даже он и заподозрил что-то или увидел какую-то связь, вас там на тот момент давно не было.
– Неделю, – повторил Феликс. – Даже так?
– Более того, мы вообще не говорили ему про Истрицк – разве что он знал из каких-то других источников, но не будешь же ты всерьёз доказывать на пустом месте, что так и было. Мы назвали Каштору. Это к югу, совсем в другой стороне.
– Вы поменяли город? – Феликс вскинул изумлённый взгляд. – Даже для Видерицкого?
Пурпоров примирительно кивнул:
– Я, конечно, понимаю, что, по сравнению с тобой, мы люди второго сорта. Но не надо так уж нас недооценивать, да?
Феликс смущённо спрятал взгляд:
– Этого я не говорил.
– Ты пей, пей.
58
С некоторой опаской он поднялся наверх. Китти лежала без движения, отвернувшись к стене. Впрочем, конечно – глубокая ночь на дворе.
Феликс присел на край её постели, тихо позвал:
– Китти? Ты спишь? – она не ответила. – Китти…
Когда он решил, что и не ответит, и собирался встать, она проговорила глухо:
– Я не сплю. Чего ты хотел?
– Ты обиделась?
– Да.
– Я не нарочно. Просто на нервах сейчас, всё это… Наверно, сказал что-то не то.
– Да, Феликс, я тоже на нервах и тоже хочу домой. Мы так и будем швыряться друг в друга?
Он глубоко вздохнул, переместился к ней ближе.
– Хочешь, я что-нибудь сделаю?
– Мм… да, я хочу, чтоб ты починил машину. И чтоб вернул лето: надоело печку каждый раз растапливать.
Она приподнялась, обернулась на Феликса.
– Не получится? Жаль…
На это он не нашёлся, что ответить. Китти покачала головой:
– Здесь мы ничего не можем сделать, Феликс. Только по возможности не портить кровь один другому. Это в Ринордийске так было можно… Но такими темпами Ринордийск нам не светит – мы изведём друг друга раньше.
Феликс слез с кушетки и медленно отошёл к окну. Опёрся пальцами о подоконник, сказал:
– Я не знаю, почему так происходит. Я не хочу, чтоб так было, но каждый раз… оно как будто само. Как будто какое-то проклятие.
За стеклом мутнели сливающиеся очертания чужого леса. Небо же… его было не разглядеть.
– Знаешь, что я подумала, когда заметила тебя впервые? – тихо произнесла позади него Китти. – Не когда ты подсел ко мне, немного раньше. На перерыве между парами, когда ты выступал перед теми, кто остались в аудитории. Ты говорил о революции… и о свободе. И о чём-то ещё. И я подумала: какой он странный и неправильный. Все эти слова, слова, бесконечные слова, все эти пафосные жесты, как будто всё это что-то значит и может что-то изменить. Он меня бесит, подумала я. Но… что-то в нём есть. Пусть остаётся таким – он мне нравится в таком виде, – Китти замолчала, дождалась, когда он обернётся. – Ты же подумал примерно то же? Да?
– Да, почти, – Феликс кивнул.
Он отвернулся – лучше уж темень за окном, чем пялится так друг на друга – и застыл в удивлении. Тихо проговорил:
– Снег…
– Что? – в следующую секунду Китти возникла рядом.
– Снег пошёл.
Белые крупинки появлялись в ночи будто из ниоткуда. Они ниспадали с самого верху, плавно пролетали перед окошком и все, как одна, стремились вниз, к размытой почве и лужам, по которым совсем ещё недавно барабанил дождь. Сначала казалось, там все крупинки и исчезают бесследно, что они тают, едва коснувшись земли – слишком слабые ещё, чтобы её покрыть. Но нет: ближе и дальше вырастали постепенно призрачные пятна, белеющие в темноте – предвестники будущих сугробов по пояс.
– Сегодня же… первое декабря? – он посмотрел на Китти. – Хотя, может, растает ещё.
– Он не растает, – Китти покачала головой.
Где-то, казалось, сквозь тишину тонко звенит свирель.
59
Простыня полей растянулась от города до леса – гладкая, серовато-серебристая. Просторная… Здесь казалось даже, что у них полно возможностей и способов действовать дальше – совсем не так, как это представало в узких стенах «дома в лесу». Поодаль слышались голоса: люди прогуливались на площади в зимний выходной день. Там, у них, за рекой, было спокойно и мирно, и силуэт башенки, как охранитель, вставал над ратушей и горожанами.
В другое время Феликс, может, и сам бы присоединился к ним.
– Ну что? – он помял комок снега в руке, обернулся с улыбкой к Пурпорову и Рамишеву. – Как там сейчас Ринордийск?
– Не очень хорошо, – взгляд Рамишева тревожно метнулся по полю. Вернулся вновь.
– Об этом можно было и так догадаться, – Феликс тихо рассмеялся. – Рассказывайте, что как.
– Ну… – неуверенно начал тот, переглянулся было с Пурпоровым, но тот смотрел в заснеженную даль. – Из-за дождей там немного потоп. Местами река вышла из берегов, подтопило дома… В низинах, говорят, вода может дойти и до нижних этажей.
– Или уже дошла, – вставил Пурпоров. Поймав их недоумённые взгляды, объяснил. – Это так было на момент, когда мы уезжали. Если вода по-прежнему пребывает, то не замедлит сказаться.
– Да… – Рамишев кивнул и вновь обратился к Феликсу. – Даже трамваи перестали ходить, представляешь?
– Из-за дождей?
– Очень много воды… Льётся по улицам прямо потоками. Рельсы ушли под неё глубоко.
– Ты помнишь, чтоб когда-нибудь в Ринордийске не ходили трамваи? – подхватил Пурпоров.
Феликс подумал мгновенье, уверенно покачал головой:
– Никогда. Даже когда кончался Чексин и начиналась Нонине, они ходили, как всегда. Но как же теперь передвигаются?
– Там сделали сейчас временные дороги, – объяснил Рамишев. – Деревянные, вроде таких закреплённых настилов прямо поверх воды. По ним даже могут ходить автобусы – вытащили несколько из запасников. Они, правда, старые и часто ломаются… – он чему-то нахмурился. – А ещё, рассказывают…
– Это из непроверенных источников, – перебил Пурпоров. Рамишев обиженно хлопнул глазами:
– Дай мне ему рассказать! Вполне возможно, так и было.
Пурпоров недовольно пожал плечами: мол, дело твоё.
– Говорят… Там большей частью эти автобусы ходят и ещё некоторые частные авто, в основном, высоких чиновников. Но ещё, говорят, там встречаются мутные личности – как будто, может быть, выпущенные уголовники…
– Или вольные ссо-шники, – добавил Пурпоров. – За ними сейчас никто не смотрит: ни за теми, ни за другими.
– Да, – согласно кивнул Рамишев. – Говорят, один автобус наткнулся на них – они обычно перемещаются сразу большой толпой. Может, они не смогли разъехаться – их машина не влезала параллельно, на тех дорогах вообще довольно узко. А может, им просто что-то не понравилось. В общем, говорят, они раскачали автобус, столкнули с дороги и утопили.
С хриплым криком пролетела поверху большая серая птица.
– Что, правда? – недоверчиво спросил Феликс.
– Это рассказывают, что так, – снова поспешно вмешался Пурпоров. – Сейчас вообще почти невозможно понять, что рассказывают, а что было на самом деле. Тогда ещё интернет более менее оставался, иногда неофициально всплывало разное. По телевидению – естественно, молчок… Знаешь, что там теперь показывают?
– Ну, конечно, наши победы и достижения, какие варианты!
– Нет, не угадал, – он выжидательно поглядел на Феликса. – Уточек. На городской пруд прилетели чайки и теперь должны ужиться с местной фауной. И так – все сутки на единственном оставленном канале.
– Чайки… – повторил Феликс. Ему что-то вспомнилось было, но тут перебил Рамишев:
– Да… А когда окончательно накрылся интернет, перестали доходить любые новости, даже на уровне слухов. Разве что кто-то знает по службе, но если так, он обычно молчит. Или кто-то вдруг случайно стал свидетелем, и узнать от него. Но на улицы сейчас в принципе выходят редко: кого можно было, перевели на удалёнку или отправили в отпуск. Так что люди в основном сидят дома.
– Необходимости ездить за раздачей вообще-то никто не отменял, – прервал Пурпоров.
– За чем? – не понял Феликс.
– Раздачей еды. У нас пока сделали так – в городе с ней не особо.
Дыхание вырывалось изо рта и укатывалось морозными клубами в размытую даль.
– Это новости… – протянул Феликс. – Чтоб всего завались, но ничего не купишь – такое помню. Но чтоб в Ринордийске просто не было еды?
– С доставкой сложности, – пояснил Пурпоров. – И ещё, говорят, много съедают крысы. Подвалы же затопило. Поэтому то, что есть, выдают всем ограниченно… Но зато бесплатно.
– Хоть что-то, – у ратуши пробила башенка, совсем как другая и на другой площади. Три часа пополудни. – Это Лаванда придумала так сделать?
– Нет… – Пурпоров улыбнулся чему-то. – Лаванда – вся в своих грёзах. Не думаю, что ей есть дело до чего-то отсюда.
– Не говори, – перебил его Рамишев. – Ей очень даже есть дело. У неё всё как сквозь призму, через какое-то кривое стекло, но ей очень много до чего есть дело. Нет, молчи, – остановил он порывавшегося что-то сказать Пурпорова. – Это меня она вызывала, а не тебя.
– И для чего она тебя вызывала? – Феликс настороженно сузил глаза.
– Она… – Рамишев попытался вспомнить. – Она хотела узнать про амулеты.
– Про какие амулеты? – уточнил он осторожно.
– Про уничтожающие камни. Она, видимо, решила почему-то, что я могу о них знать, – Рамишев растерянно развёл руками. – Но я… что я мог рассказать. Её интересовали странные такие подробности… Все ли амулеты действуют совершенно одинаково, нет ли среди них самого сильного, можно ли уничтожить такой камень и если можно, то как… Что будет, если совместить их в одно – кажется, так.
– Ах вот что… – прошептал Феликс себе. Из города слева неслись, как прежде, весёлые голоса почти предпраздничной толпы. Справа же хмуро молчали застывшие в белом ели.
– Что? – не понял Рамишев.
– Совместить в одно. Ну, это, конечно, поважнее всякой суеты и разных там людишек. Кто б спорил.
Ещё только они подходили к дому, но уже можно было заметить Китти: чёрная её фигура чётко выделялась на снегу.
Феликс, приостановившись, пропустил спутников к крыльцу. Кинул им:
– Я сейчас.
Машина стояла сбоку под навесом. Китти всё ещё возилась с ней, хотя с появлением главредских денег дело вроде пошло быстрее – может, до того как раз не хватало какой-нибудь очень важной мелочи.
Феликс остановился рядом:
– Ну что?
– Немного хуже, чем я думала. Тогда было не только по зеркалу, – Китти шагнула к нему, протянула что-то мелкое. – Прошла с твоей стороны. Можешь оставить на память.
На ладони у него оказалась сплющенная пуля.
– Но думаю, я закончу через несколько дней, – сказала Китти.
60
Таисия Булова их приглашает, передала Сибилла. Квартирка теперь приведена в порядок и знатно соскучилась без гостей.
Китти отговорилась тем, что чем скорее она завершит дело с машиной, тем лучше, потому что уместиться всей толпой во внедорожнике будет трудно (она и впрямь теперь почти не отходила от авто). Сибиллу же, прежде не видевшую ни Рамишева, ни Пурпорова, затянуло это новое знакомство, и она так заболталась с обоими, что, казалось, и не думала теперь никуда уходить.
Что ж, в квартире Буловой было так тепло и так уютно свистел чайник, что Феликс совсем не пожалел, что пришёл один. На розоватых кухонных обоях висело несколько картин, но всё больше – фотографии: новые и блестящие снимки последних лет десяти, тоже цветные, но пожелтевшие и будто в лёгкой флёрной дымке – середины-конца того века, старые чёрно-белые фото…
– Бабушка, – пояснила Булова, указав на чёрно-белую, несколько больше других, с молодой женщиной в полный рост. – Я ведь из семьи репрессированных. Как подумаешь, из чего они выкарабкались, так самой нелепо было бы не суметь. Талант к выживанию – это у нас семейное.
Она тихо рассмеялась.
– Трудные времена? – Феликс кивнул с понимающим видом.
– Ну а когда они лёгкие, – с краткой улыбкой Булова пожала плечами. – Нам ещё не самый худший вариант достался. Бабушке после высылки так вообще всю жизнь пришлось с начала выстраивать, а я, что… Так, нервы потрепать немного, туда-сюда побегать. Как все, в общем.
– Это при Чексине? – Феликс мысленно прикинул, сколько лет Буловой и на кого могла выпасть её молодость и расцвет сил.
– При нём родимом, – та охотно закивала. – Тогда очень непросто было в материальном плане… Вы маленький были, не помните.
– Нет, ну что-то я помню… – возразил Феликс.
Булова примирительно похлопала его по руке:
– И хорошо, что не помните.
Она разлила чай по чашкам, сразу запахло розой и чем-то ещё, травянистым.
– Я же переводчик по жизни, – начала Булова, усаживаясь за стол. – Работала тогда в большом журнале, серьёзном таком издании. И тут, значит – обвал, сокращения… Из иностранных разделов в первую очередь, конечно: «нам чужого не надобно, нам своего хватает»… Помните, было такое в моде. Ну, что делать, попробовала в другие, журналов хватает, не обязательно больших и известных. На постоянку, правда, нигде не брали – переводчики тогда не в цене были – но получалось иногда пропихнуть что-нибудь в частном порядке. Было несколько раз даже, подвязывалась с заказными статьями работать – ну, знаете, из тех, в которых некий загадочный иностранный эксперт объясняет, как во всём прав господин Чексин, – она смущённо улыбнулась. – Понимаете же – или то, или другое. Не всегда есть возможность выбрать правильное из имеющегося.
Феликс кивнул. Он прекрасно помнил, как осознал вдруг с ясностью перед третьим курсом, что дальнейший его путь – или в нелегалы (в подпольщики, упрямо поправлял он, в подпольщики), или в журнашлюхи классические.
– А в другие сферы не пробовали? – спросил он.
– Ну как же без этого. Город маленький, с этим несколько напряжённо. Но бывало, приходилось, и уборщицей, и разгрузчиком, и… да много кем, разное было. Вот ещё репетитором часто подрабатывала: тут-то всегда находились, кому это было надо. На этом чуть и не погорела один раз, – Булова насмешливо улыбнулась. – Пришли как-то сверху, спрашивают: репетитор? Образовываем, стало быть? А где лицензия? А нет лицензии… На пять лет закрыть грозились.
– И как же вам удалось с ними справиться? – Феликс удивился.
– Откупилась, – Булова вновь пожала плечами. – Хорошо, было ещё чем… Тогда, кстати, в эту квартирку и переехали, – она окинула взглядом фотографии на стенах. – Прошлая большая была, трёхкомнатная, разменять пришлось. Ну, ничего, эта тоже хороша.
– Что ж вы так? – шутливо заметил Феликс. – Вместо того, чтоб отстаивать справедливость, только ещё подпитали систему.
– Так была б одна – может, и отстаивала бы, – согласилась Булова. – А приёмыши мои куда бы пошли? Снова на улицу? Я же там их всех подобрала – больше они никому не были нужны. Я, знаете, считаю, что будущее – это, главным образом, будущие поколения. Если оставлять их так, как сорняки – что из них вырастет? Тоже вроде Софи, куда нам столько?
– Какой Софи? – не сразу понял Феликс.
– Которая Нонине, – мягко улыбнулась Булова. – Помните же, что она из беспризорников?
– Рассказывали и такое тоже.
– Ну вот. Попадись ей кто-нибудь вовремя на пути – может, и пошло бы всё по-другому.
