Текст книги "Чернее, чем тени (СИ)"

Автор книги: Ксения Спынь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Он кивнул:

– Да, это было бы только красивой сказкой, если бы не одно «но».

– Какое? – поинтересовалась Лаванда.

– Как минимум, один из амулетов – чёрный уголь, жажда возмездия – действительно существует. И он дошёл до наших дней.

– Правда? – даже ей, всю жизнь стоявшей на грани мира реального и мира призрачных видений, сложно было поверить.

– Правда. Я не знаю, как… Никто, в общем-то, не знает, как это возможно. Но колдовской уголь есть, это по факту так. И хранится он у Нонине.

18.

Софи перекидывала ворох бумаг по столу. По крайней мере, так это выглядело со стороны – слишком быстро, слишком хаотично и, уж наверняка, бесцельно. Но Кедров знал, что это не так: позже всегда оказывалось, что Софи не только всё запомнила, но и успела сделать выводы и принять некие решения. Решения эти, правда, зачастую удивляли своей странностью и будто бы нелогичностью. На самом же деле, как не раз приходилось убеждаться, это была просто другая логика, неподвластная обычным людям. В предыдущие годы многие действия Софи, казалось, неразумные и не имеющие смысла, били в самую цель.

Иное дело, что и цель у Софи зачастую была другая, не как у обычных людей.

– Что думаешь, Эндрю? – лишь только мельком взглянув на бумагу, она, не глядя, сунула ему.

На сером отпечатанном листке тускло проступало:

«Ущерб на 29.03

государственных объектов: 0

жилых домов: 1

прочих построек: 5

человеческих жертв: 9

финансовые потери инфраструктуры…»

– Думаю, – медленно, параллельно обдумывая дальнейшее, проговорил Кедров, – это в пределах, но вокруг человеческих жертв возможна шумиха.

– Кто виноват, что они погибли? – ровно спросила Софи, просматривая уже какие-то другие документы.

Кедров несколько секунд вглядывался в немой профиль, пытаясь угадать правильный ответ. Затем уверенно заключил:

– Вертолётчики, конечно. Должны были действовать порасторопнее.

– А ещё?

Он подумал:

– Местные чиновники.

– Разумеется, – кивнула Софи. – Как думаешь, стоило бы отставить губернатора области?

– Да, конечно. Он должен немедленно подать в отставку.

– Немедленно не надо, – отрезала Софи. – Попозже. Когда с наводнением будет закончено и у них пройдёт первый шок.

– Они наверняка потребуют виновника, как только очухаются, – согласился Кедров. – Тогда губернатор будет очень кстати.

Софи подняла на него взгляд, слегка усмехнулась:

– Надо же, идеально следуешь за моими мыслями. Прям не знаю, зачем мне такая точная дублирующая система.

– Я не так быстро соображаю, как вы, Ваше Величество, – спешно попытался исправить положение Кедров. – Приходится повторяться.

Она снова усмехнулась, как будто снисходительно, и отвернулась от него к бумагам.

Привычка к стёбу и насмешкам осталась у Софи со времён их дворовой юности, когда у неё – младшей в компании да ещё и девчонки, пусть даже пацанки, – не было никаких других способов хоть как-то повысить свой статус. Это потом уже у Волчонка появился револьвер и всё сопутствующее…

Впрочем, когда Софи стебалась, это давало повод относительно расслабиться: скорее всего, вам сейчас ничего не будет. Если вдруг она прекращала, это могло означать только одно: она что-то задумала…

Софи переложила ещё несколько документов, зависла над какой-то совсем мелкой запиской. На просвет Кедров заметил только написанные от руки латинские буквы. Софи раздражённо сдвинула брови, будто что-то в тексте ей не понравилось. Затем на лицо её наползла хитроватая улыбка.

– Китти? – с чуть заметной ехидцей в голосе. – Ты хорошо училась в школе?

Китти Башева, сидевшая в своём углу так тихо, что можно было забыть о её существовании, тут же откликнулась, оторвавшись от компьютера, будто ждала этого вопроса:

– Да, Ваше Величество.

Софи облокотилась на стол, подалась вперёд:

– А вот мне почему-то кажется, что английский ты должна была подзабыть, – она как бы невзначай взглянула на записку в руке и протянула её вперёд. – На-ка, прочитай. Хочу проверить, поймёшь ли ты, что тут написано.

Китти плавно приблизилась к столу и приняла записку из пальцев Софи. (Эта подчёркнутая изящность и плавность в каждом движении всегда отличали её. Было в них, пожалуй, даже что-то неприятное).

Быстро пробежав взглядом по записке, Китти заговорила с дежурной улыбкой ведущей новостей:

– Здесь написано, что они не рассматривают нас как экономического партнёра по причинам…

– Это, допустим, я и сама вижу, – оборвала Софи. – Скажи лучше, почему эта записка лежит у меня на столе, когда должна быть в экономическом отделе и, копией, в отделе иностранных связей.

– Копии уже находятся там, – не моргнув, ответила Китти. – Но зная, что Ваше Величество предпочитает лично контролировать все важные дела, и полагая, что комментарий нашего основного партнёра достаточно важен, я посчитала нужным оставить оригинал у вас.

(То ли она действительно не понимала, что Софи ведёт с ней свою любимую игру в вопрос-ответ, то ли у этой девушки железные нервы).

Лицо Софи приняло задумчивый вид.

– Что ж… – протянула она. – Это, пожалуй, верно. Лучше всё проследить самостоятельно.

Она забрала у Китти записку, ещё раз взглянула на текст и недовольно скривила рот.

– Но меня раздражает эта латиница. Сбивает с мыслей каждый раз, приходится переключаться. Китти, будь добра, перепиши по-нормальному. Надеюсь, – губы её вновь сложились в усмешку, – до конца перевести сможешь без того, чтоб я тебе диктовала?

– Конечно, – учтиво ответила Китти и, приняв записку, вернулась на своё место. Скорее всего, она уже догадалась – не могла не догадаться – что Софи не знает английского, равно как и любого другого иностранного языка. Но на лице Китти это никак не отразилось.

(По правде говоря, Софи вообще не закончила школы: в те трудные времена были дела поважнее. Документы же появились много позже задним числом – на всякий случай).

– Просто напиши с обратной стороны, ещё бумагу на них тратить, – кинула Софи вслед секретарше, затем добавила с той же ехидцей. – Только, Китти, разборчиво. Чтоб можно было хотя бы понять, что это.

– Да, Ваше Величество.

(Если уж честно, Кедров всегда недолюбливал эту Мисс Безупречность, но вот к чему-чему, а к почерку Китти было сложно придраться).

– Всё приходится проверять самой, – вздохнула Софи. – Мои подчинённые ничего не понимают, а министры вообще никуда не годятся. Хотя… – она подпёрла кулаком подбородок и задумчиво уставилась вдаль, – может быть, и я на самом деле ничего не понимаю… Да, Эндрю?

– Вы отлично всё понимаете, Ваше Величество.

19

– А это точно правда – про уголь? – недоверчиво произнесла Лаванда, когда они поднимались уже по лестнице в квартиру. – Постоянно же ходят разные слухи, ты сам говорил.

– Точно, – Феликс кивнул с видом человека, у которого есть совершенно неоспоримые доказательства, но который не видит смысла их приводить.

– Но откуда это известно?

– Это… ну, это сведения такого сорта, что особо и не скрываются. Давай дойдём сначала.

Оба замолчали и не произносили ни слова до того, как закрылась входная дверь квартиры и ключ дважды перевернулся со звоном в замке.

Феликс, пройдя в комнату и удовлетворённо подбрасывая всю связку на ладони, продолжил:

– Есть же разные виды «тайн». Что-то действительно скрывается, что-то не очень… Кое-что наоборот муссируется, чтобы массы знали – например про то, что Нонине лично участвовала в боях на юге (я, впрочем, в этом сильно сомневаюсь). А вот, скажем, тот факт, что у неё поддельный диплом – это как-то не очень удобно и как-то не вяжется с образом мудрой матери народа. Поэтому эта инфа действительно тайная. Хотя и её, как ты видишь, можно узнать.

– Ну а уголь? – нетерпеливо напомнила Лаванда. То, что, в глазах Феликса, Софи есть собрание всех пороков, она и так знала.

– Уголь… Ну а зачем им скрывать про уголь? Это ведь даже играет на руку. Все знают, что в случае чего Софи стоит только написать углём имя человека и сжечь потом бумажку с этим именем, – и всё, человека нет. Даже если она ничего подобного делать не будет, всё равно, страх – великое орудие власти.

– Написать и сжечь… – задумчиво повторила Лаванда. – Это так говорят, да? Похоже больше на детскую страшилку.

– Про «написать и сжечь» – это из той же легенды. Все амулеты действуют ровно таким же образом, – Феликс недовольно поджал губы. – А про то, что уголь у Нонине… Тебе не хватает всех этих исчезновений и таинственных несчастных случаев?

– Не особо, – покачав головой, призналась Лаванда.

– Ну хорошо, а то, что раньше уголь принадлежал Чексину? И вот это уже точно: это заявляли такие люди, которые не стали бы разбрасываться словами. (Разумеется, делали они это много позже и когда уже были на безопасном расстоянии). Думаю, амулет вполне мог перейти к Софи как трофей.

– Ну, допустим, – Лаванда опустилась на диван напротив его кресла и пожала плечами. – Но почему, в таком случае, она так редко им пользуется? За столько-то лет могла бы уже устранить всех недовольных и править теми, кто останется, так, как захочется.

– А смысл? – Феликс развёл руками. – Смысл править голыми камнями и сожжённой землёй? Они даже не смогут подтвердить, что ты ими правишь. А те, кто останутся… На всё согласная и вечно всем довольная кучка? Это неинтересно. Ей нужны живые человеки. Человеков можно ломать, прогибать под себя, подчинять их…

Лаванда попыталась подавить смешок, но у неё не вышло:

– По твоим словам она выходит какой-то маньячкой и бесцельной садисткой.

– А почему бы и нет?

«А почему бы и да», – подумала Лаванда, но говорить этого уже не стала: с Феликсом было бесполезно спорить. Любопытно, однако, как в голове у кузена возникла такая странная конструкция побуждающих причин. Либо вычитал где-нибудь, либо, где-то в самых тёмных закоулках души, она была не вполне чужда и ему самому.

– И даже если Нонине удастся сместить с поста, уголь всё равно останется при ней, правильно я поняла? – спросила она вместо этого, чтоб как-то примириться и загладить несогласия.

– Именно что, – кивнул Феликс. – Даже если случится невероятное и мы её свергнем, она быстро вернёт себе власть обратно. И, конечно же, всё припомнит тем, кто был причастен.

Он ненадолго замолчал, затем усмехнулся:

– Только этого не случится. Никто не станет её свергать.

– А как же вы? – удивилась Лаванда. – Ты же говорил…

– Нас мало. Если бы люди поднялись и вышли на улицы… Но сейчас не та эпоха, – он покачал головой. – Они не поднимутся.

– Думаешь?

– Определённо, нет. Так что нам остаётся только болтовня. Надо же напоминать друг другу, что мы против, – Феликс невесело улыбнулся.

20

Лаванда шла по старому коридору с довольно низким потолком и неровными обшарпанными стенами. Она специально пришла сюда, хотя и не думала, что это место будет таким мрачным.

Но ведь в любой момент можно остановиться и выйти отсюда, – напомнила она себе. Вернуться обратно – в обычный человеческий мир, где буднично гудит холодильник на кухне, а у окон тихо колышутся светлые шторы. Но перед этим ей надо было выяснить – ей надо было поговорить.

Лаванда не знала, насколько происходящее в сферах соответствует событиям реальным, но что-то подсказывало ей, что все эти картинки и образы не просто так – что в сферах, как в кривых стёклах, преломляется и отражается земная человеческая жизнь, только по-своему, в непривычном виде. А стало быть, разговор с человеком, с которым никак не поговоришь иначе, не будет громыханием бессмысленных звуков.

Медленно продвигалась она по коридорам. Те загибались, уходили в стороны, за угол, переходили один в другой, но почти не отличались друг от друга. Тёмные, заброшенные – похоже, это были какие-то подвалы, хранящие горы ненужной уже утвари. У стен стояли бочки, какие-то коробки и ящики, валялось разное тряпьё. Всё это копилось здесь в беспорядке и уже покрылось пылью. Похоже, здесь давно не было людей.

Впрочем, нет. Лаванда быстро обернулась: ей показалось, что чей-то взгляд уставился ей прямо в спину. Но коридор позади неё был пуст.

Решив не выяснять пока, было ли что-то в действительности или показалось, Лаванда двинулась дальше.

Коридор вновь загнулся, сузился и вывел на незастеклённую лоджию. Под ней угадывалось обширное и куда более просторное помещение с упиравшимися в потолок толстыми балками, с какой-то старой мебелью, которая, хоть и была в пыли, стояла с видимой упорядоченностью. Вниз вела винтовая лестница.

Пожалуй, туда. Лаванда осторожно ступила на мелкие покатые ступени. Они были довольно высоки, и кое-где их края поотбивались. Время не щадило их, а они, в свою очередь, не пощадили бы того, кто был бы здесь недостаточно осторожен. Лаванда крепко вцепилась в перила, но им тоже не стоило доверять слишком сильно: очень уж хлипко и расшатано держалась вся лестница.

Она почти спустилась, когда – вот, снова – кто-то прошуршал там, наверху и застыл, остановился у ступенек. Был неподходящий момент оглядываться – был вообще неподходящий момент, чтоб таинственный соглядатай проявлялся сейчас. Чьё-то присутствие за спиной действовало на нервы и увеличивало шансы споткнуться и скатиться вниз. Приятного в этом, наверняка, было бы мало; Лаванда изо всех сил сжала перила пальцами. Ещё несколько шагов – и она стояла на деревянном, усеянном стружками и высохшими травами полу.

Здесь уже витал дух жилого помещения – пусть и жил в нём кто-то, кого крайне сложно было назвать человеком в привычном смысле этого слова. Тёмная деревянная мебель, столы, секретеры… Неожиданно в глаза бросилась завешенная тканью довольно высокая вещь – внизу, из-под складок материи виднелась деревянная рама и блестящий кусок стекла… Зеркало, – догадалась Лаванда. Большое зеркало в человеческий рост. За спиной вновь зашуршало, кто-то быстро приближался к Лаванде, но она не стала уже оглядываться: только открыть зеркало и всё, что позади, будет тоже видно. Лаванда шагнула вперёд, намереваясь сорвать ткань.

– Стой, – приказал голос за спиной.

Лаванда дёрнулась обернуться.

– Не поворачивайся, – сказал голос.

Лаванда застыла.

Шаги приблизились, остановились прямо за её плечом. В чужом дыхании задрожала прядь волос у уха.

Лаванда чуть повела головой в попытке скосить взгляд и хоть немного разглядеть неизвестного.

– Я же сказала, не поворачивайся! – взвизгнул голос – будто боялся чего-то и пытался это скрыть.

– Нонине, – поняла Лаванда. – Софи Нонине.

Итак, Правительница страны, та самая Крысиная королева и Её Величество, этот человек стоял за спиной у Лаванды. Пусть здесь, в мире грёз, но они, наконец, встретились.

– Как тебя зовут? – быстро и резко спросила Софи.

– Лаванда.

– Зачем ты здесь?

Она ответила медленно, выбирая то, что наиболее соответствовало правде:

– Потому что… эти люди… звали меня.

Узкая кисть Нонине с длинными пальцами и заострёнными ногтями мягко легла ей на плечо.

– Они звали тебя, – вкрадчиво переспросила Софи, – или меня?

Лаванда покосилась на её руку, подумала, снова подняла взгляд на занавешенное зеркало:

– Они звали меня.

Софи быстро отступила на шаг и, судя по голосу, даже обернулась спиной.

– Это неправда, – яростно прошептала она. – Им никто не нужен, кроме меня. Они сами меня выбрали.

– Это было давно, – заметила Лаванда спокойно. – Ты успела дискредитировать себя, как только можно.

– Интересно, – в голосе послышалась насмешка. – И чем же я себя дискредитировала?

– Нарушением прав… Бездействием, когда всем было трудно… – Лаванда и сама слышала, как малоубедительно и топорно звучат сейчас её слова. – Смертями. Сколько людей ты убила, Софи?

– Это была необходимая мера, – равнодушно ответила та. – Иначе система бы не выжила.

– Система для тебя дороже человеческой жизни?

– Человеческой жизни… – с иронией протянула Софи. – Что такое эта человеческая жизнь? Священная корова гуманистов. Да и у них – только лишь на словах. Жизнь каждого индивида бесценна? Да, бесценна – ибо не стоит ничего, когда речь идёт о масштабах государственных или даже общемировых. История помнит только великое и долговечное, оно только и имеет значение. Что значат в историческом контексте несколько человеческих жизней? Да они всё равно прекратились бы через пару десятков лет, никто не вспомнит о них. Ими жертвуют постоянно, даже не таясь, в любую эпоху и в любом обществе. Зачем же обвинять лично меня? Я только следую тенденции.

– Но ведь можно не следовать ей.

– Но ведь все ей следуют. Абсолютно все. Жизнь одного – такой пустяк… Если только она не твоя, конечно.

– Не равняй всех под одну гребёнку, – угрюмо произнесла она. – Если для тебя чужая жизнь – пустой звук, не значит, что и для всех остальных это так.

Софи помолчала немного.

– Скажи мне, Лаванда, – она снова подступила ближе и заговорила ей на ухо почти дружелюбно, – скажи-ка мне. Помнишь, когда вода всё прибывала и прибывала, и вы столпились и ждали вертолёт, а вертолёта всё не было, вода была уже выше колен и сбивала с ног… Тут появился вертолёт, и тебе он издалека показался ещё таким маленьким, ты испугалась, что вы не поместитесь туда все… Помнишь, что ты подумала в тот момент?

Лаванда замерла, дыхание её застыло.

– Отвечай мне, Лаванда, – проворковала Софи. – Отвечай мне, милая девочка.

– Ты была там? – быстро и судорожно проговорила она.

Софи рассмеялась и отступила от неё, будто услышала всё, что хотела:

– Нет. Просто мы в этом очень похожи. Все люди в этом очень похожи.

– Так, мне надоел этот разговор, – Лаванда шагнула вперёд. – Сейчас я открою зеркало.

– Ещё одну секунду, – остановила её Софи. – Только секунду, потом можешь срывать.

И бросилась прочь. Лаванда услышала и обернулась за ней, но успела увидеть только, как что-то тёмное шмыгнуло за угол.

– Софи! – она вспомнила про зеркало, обернулась, сорвала ткань. Гладкая блестящая поверхность отразила только её собственное взбудораженное лицо.

– Софи Нонине, – вздохнула Лаванда с досадой. – Опять я её упустила.

21

Кое-что беспокоило Софи куда больше, чем какие-то заявления иностранных партнёров, паводок на севере или даже недостроенная ГГД. Одна мелочь, казалось бы, не имеющая никакого значения в глазах обычного человека, однако Софи знала: вполне возможно, она возникла не просто так.

Один телефонный разговор, который Софи чудом успела поймать при дежурной полуночной прослушке линий. Несколько ничего не значащих фраз… Или значащих слишком много.

«Давай завтра, всё у меня».

«Завтра на улице?»

«Да, будет много».

Вот и всё: на этом они закончили и положили трубки.

Что это? О чём это было?

«Будет много»…

Кого это – много? И для чего много?

И почему они выражались такими короткими рублеными фразами, из которых ничего невозможно понять постороннему? Может, как раз для того, чтоб посторонний не понял? Конспирации ради.

«На улице»…

Но Софи не покидало чувство, что она всё поняла верно.

Дальше она действовала спокойно и чётко.

Прежде всего она прослушала записи всех разговоров обоих номеров за сегодняшний и вчерашний день. Разговоров было много, но во всей этой гуще реплик и фраз не было больше ни единого слова, намекающего на возможное. Эти двое говорили о каких-то бессмысленных рабочих проектах, о каких-то тупых развлечениях, выясняли мелкие и никчёмные отношения, говорили о чём угодно, но не о том, что искала Софи.

Не найдя ничего, Софи приказала Китти Башевой пробить по базе владельцев номеров. Через минуту Китти отчиталась: Вальтасаров Дмитрий и Цухновский Серж. Первому тридцать восемь лет, проживает в Ринордийске. Женат, детей нет, мелкий управленец в сантехнической фирме, имеется автомобиль. Не привлекался, не замечен. Второму тридцать два года, проживает в области, Каменное. Холост, рабочий-застройщик, последние полгода занят на том же объекте, что и компания, где работает Вальтасаров. Не привлекался, не замечен.

Как будто всё очень миленько и невинно, но это ничего не значит, – понимала Софи. Хотя в базу и заносится любая вновь поступившая информация, она всё равно далеко не полна.

Надо будет завтра поручить это дело Кедрову. Пусть внимательно проверит этих двоих, почти наверняка что-нибудь найдётся, – Софи чувствовала.

Или время не терпит? Ведь «на улице» уже завтра. Лучше бы прямо сейчас позвонить Эндрю и вызвать сюда: форс-мажор, чёрт возьми.

Впрочем, выкурив ещё сигарету и подумав, Софи решила, что форс-мажор преувеличен. Если на завтра действительно что-то готовится, это можно легко предотвратить: утроить охрану по всему городу, а по главным улицам и площадям пустить парад. Парад и народное празднество – давно проверенное и всегда действенное средство. А уж чуть раньше или чуть позже понесут наказание виновные – не суть важно.

Только вот повод для празднований… Надо что-нибудь историческое, идейно-объединяющее. Софи покопалась в памяти, прикидывая, какое событие можно прицепить к восьмому апреля. Ну, это просто (что-что, а историю, равно как и географию, Софи знала отлично). Вот хотя бы сто тридцатилетие со дня возведения Тусконского моста. Разве день единения с центром и востоком не достоин того, чтобы напомнить о нём и кинуть ещё горстку благодарности на могилы далёких предшественников?

Такие размышления несколько успокоили Софи, но другие дела больше не лезли ей в голову. Мысли постоянно возвращались к телефонному разговору. Нет, нельзя это сейчас оставлять просто так: в деле безопасности лучше перебдеть, чем недобдеть.

И она вновь склонилась над приёмником, щелчками тумблеров переключаясь с одной линии на другую. Она спешила, она пыталась услышать их все сразу, чтоб не пропустить ничего важного, чтоб враги государства, её враги, не сумели ускользнуть от её внимания и неожиданно нанести удар исподтишка. Это так просто – самонадеянно замешкаться и очнуться, когда уже слишком поздно. Чексин так уже сделал. Она – не будет.

Стемнело, Софи зажгла свечу. Переключать линии и слушать голоса она могла и в почти полной темноте.

Множество, множество разговоров. Они, казалось, готовы были болтать всю ночь, но Софи всё равно держала их под контролем. Нет, никуда они от неё не денутся. Нет, никуда…

Голоса говорили, и говорили, и говорили, шумели в ушах, шелестели прибоем, шелестели, шелест…

На рассвете Китти подошла к дверям кабинета Софи. Они были открыты.

Софи спала за столом, уронив голову на сложенные руки, как это часто с ней бывало. Старый приёмник – новым моделям Нонине не доверяла – что-то ещё тихо отщёлкивал. Свеча оплыла и почти догорела.

Китти внимательно оглядела свечу, не переступая порога. Решив, что та не сможет создать пожара, а значит, не надо вмешиваться, Китти ушла.

Софи приоткрыла один глаз. Конечно, она слышала, как подходила Китти. Та всегда двигалась почти бесшумно, но у Софи был идеальный слух.

Но Китти молодец – не стала переступать порог, чувствует границу между своими обязанностями и тем, что непозволительно. За пять лет она ещё ни разу не ошиблась. И правильно, – с усмешкой подумала Софи, – незачем рисковать личиком, когда оно такое хорошенькое.

Китти была её почтовым ящиком, блокнотом и громкоговорителем, точно так же, как Кедров был механическим продолжением её рук и универсальным биноклем. Китти выступала от её имени по телевидению и сопровождала на официальных приёмах, всегда стоя ближе всех к Софи. Кедров держался в стороне от масс-медиа, он появлялся, чтоб выполнить данное ему поручение и исчезнуть вновь. Китти была её тенью, Кедров – невидимкой.

И, пожалуй, кроме этих двоих, ей не на кого было положиться.

Хотя и с ними нужно всегда быть начеку.

22

Судя по всему, Софи что-то сильно озаботило, – это Кедрову было ясно.

И да, она тут же подтвердила догадку, изложив суть проблемы.

Дымя сигаретой, Софи волком в клетке бродила по кабинету и недовольно хмурилась.

– Я не знаю, о чём они там говорили, – раздражённо кидала она. – Но это твоя задача – выяснить. Все результаты – мне на стол, что бы там ни было.

Он подтвердил, что, конечно, всё сделает.

– Когда? – Софи смотрела ему в глаза цепко и пристально.

Кедров прикинул всё необходимое в уме.

– К завтрашнему утру, – уверенно сказал он.

– Почему только к завтрашнему? – чуть заметная перемена тона.

– Чтобы проверить всё лучшим образом, Софи. Впрочем, если ты считаешь, что дело срочное…

– А ты так не считаешь? – мгновенно среагировала она.

Кедров поднял на неё взгляд, пытаясь понять, чего она хочет: услышать ответ или чтоб с ней согласились.

– Если честно, я не вижу большой угрозы в этом разговоре, – всё же признался он.

– Плохо. А должен видеть, – Софи села за стол, всем видом выражая неодобрение. – Стареешь, Эндрю. Стареешь…

– К сожалению – в отличие от Вашего Величества, – Кедров с прискорбием опустил глаза.

(На самом деле он был только пятью годами её старше).

Видимо, той части, на которую Нонине всё же была женщиной, это понравилось. Софи несколько смягчилась:

– Хорошо, к завтрашнему утру. Но не позже.

Вскоре она отослала его.

И зачем он полез к Правительнице с какими-то своими соображениями… Знал же, что Софи Нонине всегда разбирается в ситуации лучше и раньше их всех. Если она где-то увидела угрозу, то, наверняка же, не просто так. Нужно будет проверить всё досконально.

Тогда, в разгар южной войны, она тоже соображала быстрее всех.

…Бои шли уже в самом центре местной столицы. В тот день горстка ринордийских солдат и местные отряды Народного войска, сформированного во многом стараниями Нонине, перешли было в атаку, но были остановлены ожесточённым обстрелом. Стреляли из окон монументальной высотки, где укрылись боевики.

Речь шла о том, чтоб прорываться и брать здание штурмом. В полевом штабе, помимо Софи, были Кедров и некоторые другие из их старой компании – Быстрицын, Эппельгауз, Савровский…

Максим Быстрицын, поминутно сверявший сообщения по громкой связи с приходящими телеграммами, вдруг обернулся с возгласом:

– Софи! У нас проблемы, в доме гражданские.

Нонине, до этого колдовавшая с картой и флажками на другом конце комнаты, пронеслась по штабу маленьким чертёнком в крысиных шкурах и, вмиг оказавшись рядом с Савровским, выхватила у того бинокль.

– Много их там? – крикнула она, обозревая улицу.

– Точно подсчитать не удаётся, – голос Быстрицына с трудом пересиливал шум идущей техники. – Но судя по всему, не меньше полусотни!

Софи оторвалась от бинокля:

– Пусть открывают огонь.

– Но… У гражданских почти не будет шансов.

– Это неважно! – бросила Софи. – Нам нужно взять эту точку. – Пашка, – обратилась она к Савровскому. – Организуй основных, начинайте штурм. Эндрю! Отведи резерв, перекройте пути к отступлению. Никто не должен прорваться.

Когда они ринулись исполнять её приказания, Софи приблизилась к Быстрицыну, испуганно вскинувшему на неё глаза, и снисходительно, почти по-отечески положила руку ему на плечо. С улыбкой сказала:

– Командуй наступление, Макс.

В тот день здание было взято штурмом, а боевики – уничтожены. Вскоре после этого в ходе войны наступил перелом, и она быстро была закончена.

Количество жертв среди мирного населения никто не подсчитывал.

23

Феликс фактически выставил её, так настойчиво предлагая пойти проветриться где-нибудь, что невозможно было не понять: её присутствие чем-то ему мешает. Сам он идти отказался, сославшись на то, что надо закончить статью.

Лаванда не стала выяснять истинных причин, если они вдруг были, и шла теперь не спеша вдоль широкой улицы Кобалевых, что длинной линией пересекала город по центру, минуя Турхмановский парк и Главную площадь. Это её проходили они с Феликсом в первый день, возвращаясь поздним вечером домой. Лаванде тогда показалось ещё, что эта улица – как лабиринт времён, где все века сплелись в причудливую вязь. Она ещё решила тогда, что это, может быть, от темноты.

Но нет, темнота ни при чём. Сейчас, днём, солнце заливало улицу Кобалевых: от него блистали фасады и окна домов, и казалось, это сделано специально, в честь чего-то. Откуда-то неслась музыка: звуки труб широко и величественно возносились в небо, им вторили флейты и скрипки, тянулись следом изо всех своих силёнок, и барабаны отбивали гулкую настороженную дробь. Музыка шла откуда-то из-за домов и спереди – оттуда, где бесконечная лента, теряясь за изгибами холмов, скрывалась из вида.

Этот блеск, и этот гвалт, и эта вздымающаяся дорога под ногами опрокинули было её на старые истёртые булыжники, но Лаванда сумела преодолеть всё и удержаться на ногах. Если не падать – безраздельно, бездумно – в нахлынувшее со всех сторон сияние, а спокойно пропустить его через себя, позволить блистать и греметь, но не поддаваться самой, можно идти вперёд, и смотреть, и слушать. Будто Ринордийск вдруг обернулся и лукаво подмигнул ей: «Дай руку, пойдём». Дома расступились, открывая убегающую вдаль улицу – холм за холмом, изгиб за изгибом.

И она шагнула туда. Люди шли ей навстречу, люди окружали её, но, казалось, это не люди, а тени, призраки времён. Они двигались вереницей, яркие, словно на карнавальном шествии, из-за ярких одежд, но лиц было не разглядеть. Они двигались, проходя сквозь века, меняя наряды и звуки названий, но были всё те же. Они играли одно большое представление, бесчисленные сцены трагикомедий сменяли друг друга, и в них было всё одно и то же – противостояние, что никогда не могло закончиться. Мелочность против любви, воля против слепой силы, трусость против самопожертвования, память против смерти. Они сражались и бились друг с другом, но никто никогда не одержал бы победы в схватке, и вечно продолжалась война.

Лаванда уже перестала различать отдельные фигуры: для неё они слились в шумящий цветной поток. Улица несла её сквозь волны, направляла линиями домов и камнями мостовой, и вытолкнула вдруг к широкой площади. Лаванда остановилась в удивлении.

На площади шёл парад. Взметались в воздух флаги, и трубы блестели жёлтыми дисками: так вот откуда музыка. Маршировали люди в форме, и всё усыпали гирлянды красных цветов.

Это было как последний аккорд, как пункт назначения, в который она пришла нежданно-негаданно, вовсе не думая и не стремясь попасть сюда. Это было как движущаяся картинка, все изменения которой замкнуты в круг, как центр притяжения, к которому всё равно вернёшься, сколько ни убегай.

Как вечный город под чёрным солнцем…

Не желая вступать в эти пределы, не желая иметь никакого отношения, Лаванда развернулась и быстрым шагом пошла, почти побежала прочь.

24

Он выставил Лаванду по довольно дурацкой причине. И нет, она не имела ничего общего с тем, что, как ему показалось, проскользнуло в глазах кузины. Да и не могла иметь.

Феликс через силу оторвался от череды своих же слов, которые становились слишком громоздкими, слишком картонными и кричащими и уже начинали утрачивать всякий смысл. (Сколько боролся с этим – и всё равно каждый раз возвращается всё туда же, стоит только чуть устать или просто быть не в духе). Краем сознания он уловил, что минут двадцать назад хлопнула входная дверь и кто-то прошёл во вторую комнату. И ничего не последовало – значит, Лав вернулась.