Текст книги "Чернее, чем тени (СИ)"

Автор книги: Ксения Спынь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Больше никого в кабинете не было. Немудрено, когда стрелки подходят к трём. Софи покосилась на «Каракас», с подозрением перетряхнула пачку. Похоже, стрельнул у неё сигаретку, пока сидел здесь и ждал указаний. Вот чудак: думал, наверно, она не заметит.

– Кедров уже отчалил? – кинула она Китти.

– Да, около часа назад.

Софи кивнула:

– Ладно, он сегодня хорошо поработал, так что сейчас я его дёргать не буду. А вот утром надо будет ему позвонить, часов в шесть, – она повернулась к Китти и проговорила с нажимом. – Если не я, позвонишь ты.

– Конечно, Ваше Величество, – кивнула та.

Конечно, позвонит. Насчёт себя Софи не была уверена: вполне возможно, её отрубит под утро, как это часто бывало. Неспешно она приблизилась и обошла Китти со спины, как бы ища что-то по стенам и полкам.

Как всегда – идеально подведённые глаза и губы, идеально прилизанный пучок на затылке, чёрное офисное платье сидит идеально по фигуре, идеальный порядок на столе. Просто Мисс Безупречность. (С самой Софи ей, впрочем, не тягаться. Тень – не более).

– Так. Записывай, что ты ему скажешь, – она обогнула стул Китти, слегка коснувшись её плеча. – Я верю, что в силу наследственности ты нифига не забываешь, но всё-таки запиши.

Раздумывая над формулировками, Софи отошла к окну. Там, за стеклом, стояла ночь – желтоглазая, непроглядная. Казалось сейчас, ей никогда не будет конца. Там, за стеклом, чёрный зверь поднимал голову от спячки, и угрожающе щёлкала его зубастая пасть. Там голоса, что должны были смолкнуть много лет назад, трещали и сливались в единую волну – будто цикады. Вот и пусть жрёт цикад – этот зверь. Нечего визжать пилой по ушам. Да и эти жёлтые огни: они не давали ни тепла, ни уюта, только давили на прикрытые веки, от них болели глаза и голова. Весь этот мир, весь этот чужой, враждебный мир за стеклом…

Софи очнулась и заморгала, соображая, что она по-прежнему в своём кабинете, стоит у окна. А в углу по-прежнему безмолвной и привычной тенью сидит Китти.

– А, да, – вернулась к предыдущей мысли Софи. – Записывай.

– Я слушаю, Ваше Величество.

47

Департамент, в который пришла Лаванда, был приземистым серым зданием с маленькими окошками и облупившейся краской на стенах. Он впустил посетительницу, но далее равнодушно отмалчивался и ничем не подсказывал, куда идти теперь.

Номер кабинета – сто первый – она помнила, но где это? На каком этаже, в какое крыло ей нужно? Было абсолютно неясно.

Лаванда понадеялась на свою удачу, которая иногда будто бы вспоминала о ней в трудные моменты, и попробовала отыскать кабинет сама. Она переходила то выше, то ниже по лестницам, заворачивала в узкие коридоры с обшарпанными стенами и всматривалась в цифры на дверях. Так она нашла сто тридцатые и сто двадцатые, но просто сотых нигде не было. Что хуже, непонятным оставалось, по какому принципу они могут нумероваться и как располагаться относительно друг друга. Иногда тут и там мелькали люди – видимо, другие посетители. Но просто так подойти и спросить, не знают ли они, Лаванда не могла. Да и вид у них был хмурый, настороженный, будто они заранее подозревали её в чём-то.

Она шла дальше – чем дальше, тем безнадёжнее и уже больше по инерции. Другие коридоры, другие лестничные клетки и лифты… Тут всё было очень тесно, зажато, стены вокруг неприятно давили. Будто тюрьма, а не контора, устроенная для нужд людей.

В конце концов, выйдя на более просторную и светлую площадку – тут окна были шире и чище – Лаванда отчаялась найти тут сегодня что-то и, махнув рукой на все ночные доводы про срочность, спустилась по широкой лестнице. В пролёте между перилами виднелись все этажи вплоть до самого первого. На лестницу здесь слабенько лилось солнце.

Внизу её поджидал сюрприз: прямо напротив лестницы красовался новенькой дверью кабинет номер сто. Правда, он стоял в гордом одиночестве, и следов сто первого по-прежнему нигде не обнаруживалось. Тут Лаванда всё же рискнула спросить у одной пожилой женщины в очереди (было бы совсем уж глупо всё бросить на последнем, может быть, шаге от цели). Та с весёлой снисходительностью рассказала, что «это там, за углом, там увидите – кладовка, а рядом ниша, так вот, в той нише дверь». Лаванда опасалась, что по такому описанию едва ли сможет найти что-то определённое, запутавшись во всех этих углах, нишах и кладовках. Тёмный закуток, где к электрощиту была привалена сложенная стремянка и разило свежей краской, сначала подтвердил её подозрения. Но нет: встретилась узкая дверь без указателей, которую, очевидно, можно было посчитать кладовкой, подальше за ней стена изгибалась, образуя нишу, и там виднелась ещё одна дверь. Лаванда подошла: номер сто один, как и требовалось.

В кабинете за стойкой сидела девушка с недовольным усталым лицом – ничего общего со свежими и улыбчивыми офисными клерками из рекламы. Не взглянув на Лаванду, она что-то рассматривала на экране старого компьютера.

– Здравствуйте.

Та на момент оторвалась от своих дел: круги под глазами, нависшие тяжёлые веки, – похоже, девушка постоянно не высыпалась.

– Добрый день, – пробурчала она. И снова вернулось молчание.

Лаванда замялась, огляделась по сторонам. Она не была даже уверена, следует ли ей говорить сейчас что-то самой или не надо отрывать человека от работы.

Наконец девушка снова пробурчала:

– Вам что-то надо?

– Ну…

– Ну так что вы молчите?

Лаванда совсем смутилась и сбилась с мыслей:

– Да, я хотела… Мне нужно перенести документы в Ринордийск.

– В смысле – перенести?

– Ну, они сейчас в другом городе… где-то хранятся, а мне надо, чтоб хранились здесь.

– Девушка, это называется переприкрепление. Давайте сюда ваш паспорт.

Лаванда вытащила паспорт, передала через стойку. Она по жизни не привыкла ходить с сумкой и, как и раньше, таскала всё в карманах. Девушка как-то презрительно скривила губы на согнутую дугой книжечку, но всё же открыла её и принялась что-то вбивать в свой компьютер.

– Юмоборск? – протянула она через минуту.

– Да… Только документы не там, они, наверно, в Иржице, – спохватилась Лаванда, прикидывая, успели ли их уже перевести из хранилища в хранилище или, может, ещё нет.

– А, так вы эвакуант? – снова протянула девушка, на этот раз как будто обиженно.

– Ну, в общем, да.

– Так это вам не сюда, это в тридцать седьмой.

– Но… мне сказали, что сюда, – пробормотала Лаванда.

– Всё по эвакуации – всё в тридцать седьмой, это не к нам.

– Но это же даже не по эвакуации, – возразила Лаванда (ей очень не хотелось начинать всё с начала и искать какой-то другой кабинет, хоть она и понимала, что от споров будет мало толку). – Там же просто надо перевести документы из одного департамента в другой.

Девушка посмотрела как-то снисходительнее на этот раз, задумчиво взглянула на что-то у себя на экране (Лаванде не было видно).

– Много у вас документов?

Лаванда снова сбилась, пожала плечами:

– Не знаю… Личное дело… Может, ещё аттестат. Хотя нет, аттестата, наверно, ещё нет…

Девушка приподняла брови и ткнулась за чем-то в паспорт Лаванды.

– А, так вам ещё восемнадцати нету?

– Нету.

– Тогда это ещё нужна расписка от родителей.

– А что это? – спросила Лаванда, пытаясь прикинуть, стоит ли сейчас говорить про опекунов и подойдёт ли их расписка вместо родительской.

– Просто бумага, где они пишут, что в курсе вашего запроса и не возражают, с подписями обоих.

– Но… они сейчас не здесь.

– Это уже ваши проблемы, – девушка развела руками и, положив паспорт на стойку, снова вернулась к компьютеру. – Послушайте, у меня очень много работы. Сначала соберите все справки, не отвлекайте меня.

Уже на выходе из департамента Лаванда сообразила, что не уточнила, куда всё же подходить, если будет расписка: в тридцать седьмой или всё-таки в сто первый. На самом деле, ей меньше всего сейчас хотелось выяснять это и вообще думать обо всех документах и кабинетах вместе взятых. Подобные конторы всегда оставляли у неё тягостное чувство: они будто приковывали к земле и не давали подняться, и чем дольше в них находиться, тем сильнее и заметнее происходили перемены. Свой лимит Лаванда исчерпала в разговоре с девушкой за компьютером – хватит на сегодня.

К тому же на фоне событий минувшей ночи все эти бумажечные дела казались такими мелкими и неважными…

На улице было свежо и солнечно, и Лаванда с облегчением и даже наслаждением вдохнула свободный воздух. После затхлых коридоров неубранный весенний скверик радовал, как ничто другое.

Никуда не торопясь, теперь это было можно, она прошла по тропинке между деревьев к чёрному забору с калиткой – ровному, строгому, без всяких завитушек. Департамент остался за спиной, у выхода на улицу виднелось несколько машин с мигалками, ветер шумел в ветках над головой… Тут странное чувство нахлынуло на Лаванду и смешало все краски: ей вдруг показалось, что год сейчас не тот, что и был, а лет на восемьдесят раньше, хотя забор очень похожий, и здание департамента всё то же, только там теперь не департамент, а одно из тех государственных зданий, которые расцветали в «чёрное время». Ясно тогда, почему оно показалось ей похожим на тюрьму, и понятно, зачем открыты ворота: вдалеке уже слышен шум мотора, и если подождать, можно увидеть, как подкатывает и останавливается небольшое чёрное авто…

Лаванда мигнула, помотала головой. Всё вернулось, как было – она глубоко вдохнула несколько раз, прийти в себя. Да, всё по-прежнему: нахмуренный департамент с облупившейся краской, забор с калиткой, сквер в обрывках прошлогодних листьев… Здесь уже уверенно пробивалась новая зелень.

Ровным счётом ничего особенного: с ней уже не раз бывало такое в местах «с историей». Не стоит так уж носиться с этим. Лаванда двинулась вперёд.

Возле выхода из сквера зачем-то стояло несколько патрульных машин и людей в форме. Один полицейский как-то слишком уж пристально вглядывался в Лаванду, но она не придала этому значения и спокойно прошла мимо. Феликс бы сейчас уже орал «Лав, ты идиотка, нельзя проходить так близко от полицаев!», но она всё равно не понимала, почему нельзя. Разве будет им какое-то до неё дело? В конце концов, она-то не была ни к чему причастна.

48

Она шла, погружённая в свои мысли, и не особо потому смотрела по сторонам. Впрочем, даже и так в сознании отметилось, что утро удивительно ясное и прозрачное, небо расчистилось и с него светит ничем не заслонённое солнце. Наверно, это после ночной грозы.

Да, ночью были гроза и короткое замыкание, зато небо расчистилось. Лаванда не видела в этом ничего противоречивого.

Она думала – как же это странно. Уля, и Феликс, и Софи… Как странно, когда человек приходит и треплется о чём-то, и раздражает, и что-то планирует, и ты планируешь или не планируешь вместе с ним, говоришь ему что-то, говоришь что-то о нём, а спустя несколько часов его уже нет. Вообще нет, совсем. В этом было слишком много, и это не укладывалось в голове.

Она думала о том, что за человеком был Уля, насколько их можно было назвать знакомыми и следует ли теперь как-то обозначить траур или можно обойтись без этого.

Она думала, о чём на самом деле думает Феликс, разводя безостановочную активность и постоянно отводя взгляд.

Она думала о Нонине.

О Нонине, мелькнувшей за окном во вспышке молнии.

О Нонине, исчезнувшей в мраке, будто и не было.

О том, что секунду они с Софи смотрели в глаза друг другу.

Целую секунду.

О том, кто этот человек, на что он способен и чего он хочет.

И о том, чем может закончиться всё это. Уж конечно не какими-то бумажками из департамента и осенней альтернативой между школой, колледжем и работой. Разве остаются эти мелочи, когда мир грохочет и трещит по швам и на повестке дня – вопросы куда большего масштаба.

(Лаванде даже начинало казаться, что ей и не придётся ничего выбирать: в такой круговерти всё как-то определится само. Останется только развести руками и сказать с улыбкой: «Ну вот видите… Не я так решила»).

Постройки пошли хорошо знакомые, это был уже их квартал. Лаванда свернула во дворы, вышла на тропинку, что вела к дому.

Здесь было как-то более шумно, чем обычно, какое-то движение витало в воздухе. Но, наверно, это не более чем случайные совпадения, приправленные дозой воображения (оно у Лаванды и впрямь было чересчур развито). В конце концов, мы не в том веке, чтобы чутко вскидывать голову при каждом непонятном звуке в готовности немедленно скрыться.

Ну, даже если и в том… Дворовые скамейки и качели были так будничны, так привычны, дома в тени не блистали от солнца и не походили больше на яркие картинки для какой-то истории, а обретали уверенную бытовую спокойность.

Разве могло здесь что-то произойти?

Чья-то рука легла на плечо. Лаванда вздрогнула и повернулась.

– Спокойно, это я, – сказал Феликс. – Иди за мной.

– Куда?

– Потом объясню.

Лаванда с сомнением и надеждой взглянула на почти уже родную многоэтажку поодаль: после многокилометровой прогулки она казалась долгожданным оазисом.

– Но я хотела зайти домой…

– Туда сейчас не надо, – отрезал Феликс. – Пошли. Слишком близко от меня не стой.

Он развернулся и нырнул в узкие проходы дворов. Лаванда замешкалось было, но тут же поспешила следом.

Сбоку от их дома растянулся невысокий забор, местами сильно погнутый и проржавевший. Металлическая арка в нём – неровно покрашенная в голубой, с железной улыбающейся фигуркой солнца наверху – выводила на широкий проспект. Они иногда проходили этим путём, и Лаванда подалась было к арке.

– Туда тоже не надо, – предостерёг Феликс. – Там патрули.

– Патрули? Зачем?

Феликс чуть обернулся к ней и с терпеливым раздражением повторил:

– Я же сказал, потом объясню. Пойдём дворами. И, Лав, не отсвечивай по возможности. Нас тут как бы нет.

Быстро и не оглядываясь больше, он зашагал вперёд. В тревоге и непонимании Лаванда последовала за ним. Вначале она пыталась ещё угадать, куда направляется Феликс, но скоро сдалась: маршрут его был хаотичен, нелогичен и непредсказуем.

По мере того, как они шли, окрестности менялись: дома редели, вставали одинокими коробками, всё чаще встречались дорожные развязки и автозаправки. Город будто иссякал и ложился вокруг всё более тонким слоем.

Они шли уже очень долго, и небо начало слегка заметно темнеть и гнало облака по всей своей ширине, а они неслись нескончаемой плёнкой и не знали покоя.

Пару раз очень высоко пролетали чёрные стаи птиц. Может, пролетали они и потом, но Лаванда утомилась и уже не смотрела на небо. Она сейчас с удовольствием присела бы передохнуть ненадолго и даже робко надеялась, что Феликс ей это предложит. Но он ни разу не остановился и только иногда чуть оборачивался, чтобы убедиться, что она не отстаёт.

Город постепенно уступал место нетронутым асфальтом и плиткой холмам – ещё не сплошь зелёные, они уже прорастали ярко брызжущей в глаза травой. Похоже, это был если и не пригород, то самая граница Ринордийска.

Лаванда уже поминутно запиналась и пошатывалась на ходу. Когда она подумала, что сейчас сядет на землю и скажет «всё, больше не могу», Феликс неожиданно остановился. Перед ними открылась небольшая и неприметная постройка, как бы вдавленная в склон холма и укрытая по сторонам землёй и дёрном. Непохоже, чтоб в ней кто-то жил да и вообще появлялся тут в недавнее время.

– Здесь, – тихо сказал Феликс. Он нашарил ключи в кармане и какое-то время провозился с замком. Наверно, тот успел отвыкнуть от того, чтоб его отпирали и запирали, и теперь недоумевал, зачем потребовалось тревожить его покой.

Но наконец механизм громко щёлкнул, скрипнула в ответ дверь. Феликс отворил её на ладонь и осторожно проскользнул внутрь. Через несколько секунд внутри засветил неяркий электрический свет.

– Заходи, – Феликс открыл дверь шире и сразу же затворил её за Лавандой.

Она сделала несколько шагов вперёд и оглядывала теперь помещение. У входа был небольшой закуток с покоцанным столом у стены, дальше комната образовывала почти правильный круг с некоторой мебелью, старым радио и железной печкой в углу. Под самым потолком пропускало свет небольшое окошко.

– На квартиру, правда, не потянет, – уже громче и чуть более расслабленно проговорил Феликс, запирая замки на двери, – но жить можно.

– Да нет, тут нормально, – Лаванда прошла в круглую комнату и опустилась на потёртый матрас, взваленный на какую-то лежанку. – Примерно так мы жили в… в Ниргенде.

Наверно, это название было впервые за долгие и долгие годы произнесено ею вслух. Феликс не ответил: он проверял какие-то шкафчики, что-то включал и вообще, казалось, производил множество срочных и неотложных действий. Лаванда меж тем просто наслаждалась тем, что можно сидеть и никуда больше не идти – оказывается, иногда это бывает так приятно.

– Да, а что там в квартире? Почему туда было нельзя?

– Обыск, – бросил он.

– Обыск?

– Угу.

Феликс бросил всю кипучую деятельность, прислонился к стене, убрав руки за спину, и смотрел теперь на Лаванду с противоположного края комнаты.

Она потёрла лоб, стараясь понять, как так может быть, насколько это всерьёз, что теперь будет и какое отношение всё происходящее имеет к ней самой.

– Это из-за Ули, да? – догадалась наконец Лаванда.

– Ну да, – мрачно кивнул Феликс.

– Как же у тебя получилось уйти?

Он задумался на момент, но только пожал плечами:

– Да… ничего особенного. Просто повезло. Да, у тебя в квартире не осталось ничего важного? Я так чувствую, мы тут надолго.

– Да нет, – Лаванда мотнула головой. – У меня в общем-то почти ничего своего нет… – она вдруг вспомнила кое-что очень важное и замерла, глядя в испуге на Феликса и не решаясь это произнести.

– Что, всё-таки есть? – сразу понял он.

– Мел… – прошептала она и с извинением уставилась ему в глаза. – Он лежит в гостиной, в тумбочке.

– Ты его оставила? – Феликс резко оторвался от стены.

– Я… не подумала…

– Она его оставила, – повторил Феликс и, больше не глядя на Лаванду, прошёлся по комнате. – Колдовской мел. В тумбочке. Лав, ты… ты дура. Извини, мне тебе больше нечего сказать.

Лаванда с надеждой следила за его передвижениями: может быть, сейчас всё-таки выяснится, что всё поправимо, надо только сделать так и вот так. Самой ей никакой мел в принципе не был нужен, но она чувствовала, что, кажется, совершила непоправимую ошибку.

– Что, всё так плохо? – робко спросила она.

– Да нет, что ты, Лав. Всё нормально. Мы просто только что утратили наверно единственную возможность хоть как-то справиться с Нонине, и другую нам никто не даст. А так всё просто отлично, – он примолк и продолжил тише. – Мы много лет хранили этот мел в расчёте на то, что сможем им когда-нибудь воспользоваться, а теперь так бездарно проморгали.

(На самом деле закончил Феликс куда менее литературно, и это был единственный раз, когда Лаванда от него подобное слышала).

– Подожди, – ей вдруг пришла в голову одна простая вещь. – А они знают, что это за мел и что он сейчас у нас? Те, кто проводит обыск, я имею в виду.

Феликс остановился, взглянул на неё уже более осмысленно:

– Не факт.

– Тогда, может, ещё не всё потеряно? Может, они просто оставили его на месте? Кому в конце концов нужен кусок мела.

Феликс задумался ненадолго.

– Разумно, – кивнул он.

Медленно и машинально обмерив шагами комнату, он вытащил зажигалку и несколько раз высек из неё пламя. Казалось, это помогало ему с чем-то определиться. Лаванда сидела тихо, чтоб не мешать.

– Так, ладно, – Феликс убрал зажигалку и хлопнул по карманам. – Сейчас туда лучше не соваться, а ночью я попробую сделать вылазку и достать этот чёртов мел. Надеюсь, хоть на ночь они оттуда уберутся.

– Извини, – пробормотала Лаванда, опуская глаза: ей вовсе не хотелось, чтоб так всё получилось и пришлось бы совершать всякие сомнительные вылазки.

– Да ладно, – Феликс улыбнулся. – Это не так сложно, как кажется.

– Спасибо…

С той же улыбкой он добавил:

– Если не вернусь, считай меня жертвой режима.

Лаванда нахмурилась:

– Я не это имела в виду.

Но Феликс уже отошёл от неё и сделал вид, что не слышит.

49

Феликс вернулся рано утром.

Лаванда проснулась с первыми проползшими в окошко лучами и, обозревая из своей постели пустую комнату, уже начала предполагать худшее. Но пока она прикидывала, насколько вероятен и реалистичен такой исход, дверь хлопнула и появился Феликс: в сплошь измятой одежде, перемазанный чем-то, со сбитым дыханием, как после долгого бега, а в глазах горели немножко безумные торжествующие огоньки, будто он только что совершил какой-то подвиг.

– Вот, держи, – он бросил Лаванде маленькую коробочку. – Они по-прежнему стерегут, но я смог обойти.

Сложив руки на груди, он бухнулся на раскладушку и гордо глядел на Лаванду.

Она открыла коробочку и с облегчением обнаружила в ней знакомый белый кругляш.

– Спасибо, – искренне проговорила она.

Всё же гораздо спокойнее было держать столь ценный, доверенный лично ей предмет на ладони, чем гадать, где он и кто по её косвенной вине завладел им. Тем более, Феликс, похоже, рисковал гораздо больше, чем сказал ей.

– Да, Лав, – бросил он, – и пожалуйста, носи его всегда при себе, хорошо? Я не настаиваю, чтоб ты что-то им писала, просто пусть постоянно будет у тебя.

– Хорошо, – Лаванда переложила мел себе в карман. Потерянный, казалось, и снова возвращённый, он приобрёл какую-то особую ценность, и вовсе не хотелось терять его снова.

– Видел сейчас квартиру, – продолжал Феликс насмешливо. – Всё перевернули, что можно было перевернуть. Старательно так работали. Ну, этого и следовало ожидать.

– Ой, – вспомнила Лаванда. – Они же, наверно, нашли какой-то компромат на тебя?

– Какой там компромат, – отмахнулся Феликс. – Что такого они могли найти? Ноутбук, разве что? Подумаешь, редкость, у половины страны такой компромат найдётся. А, да, ещё они раскопали-таки архив, – он коротко рассмеялся. – Это, конечно, неоспоримое доказательство антигосударственных деяний. Но могли бы и не изымать вообще-то.

– Забрали? – откликнулась Лаванда. – Жалко.

Ей и вправду было жаль этих старых вырезок, хранящих в себе слабый и тонкий, но неповторимый аромат минувших веков, и в этом у неё почему-то не возникало сомнений.

– Да ладно, не такой уж он оригинальный. У многих из наших примерно такие же есть.

Феликс будто бы вспомнил о чём-то, о чём только удалось забыть, и как-то притих.

– А твои статьи? – снова спохватилась Лаванда. – У тебя же их столько там лежало… Они ведь теперь всё прочитают!

– Думаешь, Нонине их не читает? – он мрачно взглянул на неё исподлобья.

– А ты думаешь, читает?

– Читает. Ещё с того времени, как я только начинал. Каждую статью от корки до корки. Обожает читать про себя. Тварь.

Лаванда не стала спрашивать, почему именно Софи – тварь в этом контексте; у Феликса это, похоже, было рефлекторное. Тут возникал вопрос поинтереснее.

– А откуда ты знаешь, что она читает?

Феликс на секунду растерялся, но быстро вернул себе прежний уверенно-насмешливый вид:

– Она периодически мне отвечает, когда у неё конференции, – заверил он. – Ну, то есть, она, конечно не говорит этого прямо и не упоминает меня – она меня вообще никогда не упоминает – но явно видно, что её натолкнуло на эти фразы и что она имела в виду.

– Даже так? – проговорила Лаванда с сомнением.

– Абсолютно точно.

– И до сих пор ничего против тебя не предприняла?

– Да. Почему-то не предприняла. Не знаю, почему.

Феликс поднялся с раскладушки, бросил на тумбочку под окном какую-то книжку и ушёл в закуток – включить чайник.

Лаванда с интересом подошла к тумбе, чтоб посмотреть, что он туда кинул. Это была одна из книг с полок в их доме. К удивлению Лаванды, ею оказался тот самый томик стихов, который смотрелся наиболее случайным из всей подборки.

– Это ты тоже взял?

Феликс выглянул в комнату.

– Да. Все сразу тащить было бы громоздко, так что забрал только её.

– Никогда бы не подумала, что ты выберешь именно эту, – тихо пробормотала Лаванда – скорее себе, чем ему.

Феликс вернулся из закутка и тоже подошёл к тумбочке.

– Там в основном поэты, жившие в «чёрное время», – он взглянул на книгу. – Я когда-то читал их биографии… Иногда, когда трудно, они помогают. Дают чувство, что… что ты не один, что ли. Я тогда напоминаю себе, что они пережили всё это… ну, или не пережили, как кому повезло. Но они не сломались. Знаешь, – он обернулся к Лаванде с какой-то рассеянной улыбкой, – ведь люди – все мы – довольно слабые существа на самом деле. Когда настают плохие времена, иногда хочется убежать от всего этого, сжаться в комок, забиться в угол и ждать, когда оно пройдёт мимо. В такие моменты больше, чем когда-либо, необходимо, чтобы что-то внутри тебя поддерживало, давало силы идти туда, куда надо… Какая-то путеводная звезда, светлый образ, – он тихо засмеялся. – Но если ты сам из себя ничего не представляешь… можно хотя бы ориентироваться на кого-то другого. Как думаешь?

Лаванда не ответила. Феликс нечасто начинал говорить так – будто снимал вдруг маску вечно идущего против системы бунтаря, которому всё нипочём.

– Ладно, забей, – усмехнулся он. – Глупости.

Через окошко под потолком в их новое жилище вливался новый день.

50

Дела идут как нельзя лучше, – с удовлетворением заключила про себя Софи. Правда, Шержведичев успел улизнуть, но это ничего не значило: Кедров, конечно, в кратчайшие сроки выяснил, куда именно. Разумеется, в подземное укрытие, оставшееся с позапрошлого века, со времён войны – место, давно облюбованное оппозиционерами и протестующими всех мастей и их усилиями обустроенное для сносного существования. Поблизости не было установлено камер и прослушки, но это не значит, что место не контролировалось: оно было хорошо известно и учтено. (Не в этом, но в довольно похожем когда-то укрывалась Софи – как раз когда Чексина что-то слишком взволновала «рядовая преступная группировка»).

В общем, текущий расклад её вполне устраивал: Шержень под колпаком и никуда не денется, пусть пока воображает себя подпольным борцом с режимом. Софи он не мешал.

Архив вырезок Софи уже внимательно просмотрела, и он ей в целом понравился, она даже оставила кое-что себе на память. Результаты по ноутбуку должны были предоставить позднее, а сейчас на повестке была целая папка отчётов от региональных властей. Софи точно знала и даже имела несколько случаев убедиться, что бумажная форма куда надёжнее любой электронщины, а кроме того, она так привыкла, поэтому готова была лучше подождать лишнюю неделю, требующуюся, чтобы спецпочта достигла пункта назначения.

Ринордийский регион, западные районы, центральные области и приозёрье, северная линия, восточная и южная окраины. Всё это сейчас лежало перед ней гигантским размеченным полем, которое так удобно было обозревать сверху.

Неспешно открывая конверт за конвертом, она обдумывала, сверяла, запоминала и причитала к одному – вплетала в единую картину, большую сеть, где можно было лёгким прикосновением к паутинкам менять и подстраивать под себя всё.

Раскладывая бумаги на столе по стопкам, Софи остановилась на отчёте из Камфской области – как раз той, на которой застряло победное продвижение ГГД на восток. Глаз зацепился за ярко-белые полоски, сильно выделяющиеся на фоне желтоватой бумаги. Поверх них были ручкой написаны слова, отчаянно маскирующиеся под печатный текст. Софи усмехнулась краем губ: когда же эти кретины разучатся так делать.

Если что-то замазали, значит, было, что прятать. Софи потянулась к канцелярскому стакану, достала маленький ножик для бумаги. Аккуратно попробовала им соскрести штрих. Кое-где белая замазка поцарапалась, несколько кусочков отколупнулось от бумаги, но в целом действие не возымело успеха. Софи раздражённо отбросила ножик и пошарила взглядом по столу в поисках подходящего средства. Нет, этого средства тут не было.

– Китти, – уткнувшись в отчёт, она требовательно протянула руку. – Растворитель.

Через несколько секунд в пальцы ей лёг маленький пузырёк. Софи откупорила крышку и плеснула на бумагу. Пока ацетон начинал действовать, мельком вскинула взгляд на Китти: та уже сидела на своём месте, будто не вставала с него.

Софи вернулась к отчёту. Штрих всё ещё держался, и Софи нетерпеливо долила на него остатки, затем поскребла ножиком. Теперь белые полоски сдались и ушли.

А, ну как и следовало ожидать: циферки не сошлись в конце месяца. Планировали одно, а в последний момент, видимо, выяснилось, что получилось совсем другое. Когда же они научатся…

Софи подняла опустевший пузырёк.

– Он кончился, – проговорила она, саркастически глядя на Китти. Затем разжала пальцы, и пузырёк упал в корзину, где, судя по звуку, разбился.

– Что-то всё имеет тенденцию заканчиваться в последнее время, – продолжила Софи. – Даже не знаю, к чему бы это. Может, закончить что-нибудь более масштабное? Восстановить историческую справедливость, к примеру…

Китти на момент оторвалась от компьютера:

– Я закажу ещё партию, – спокойно кивнула она.

Интересно, она просто не поняла или её действительно нельзя выбить из колеи? Софи даже захотелось это проверить – посмотреть, как этот заводной механизм обращается человеком.

Сейчас, впрочем, на это не было времени, как-нибудь потом. Софи вернулась к бумагам.

51

Куда он опять отправился, Феликс не сказал: он ни разу не сказал с тех пор, как они поселились в убежище. Явно не на сходки он пробирался: по его же словам, друзья предостерегли его от любых контактов, включая телефонные звонки; это было продиктовано мерами безопасности. Всё самое необходимое в убежище наличествовало. А если просто так – Лаванда считала не самой удачной идеей лишний раз покидать эти стены.

Впрочем, если Софи всё-таки передумает и запишет углём их имена, то никакие стены не спасут, – напоминала себе Лаванда. Обвалятся под тяжестью земли или воспламенятся, или… Что же?

Она никак не могла припомнить – и уже начинало казаться, что и нет такого вовсе – чего же можно бояться так навязчиво, что мысли сами крутятся в голове, помимо твоей воли, что всплывает в самый неподходящий момент с вопросом «А если?..», чего сторонишься так настойчиво, даже не замечая, как.

Были вещи, которых она по возможности избегала – например, остаться одной в совсем незнакомом месте. Или сделать неправильный выбор, который невозможно будет поменять. Но это ведь не уничтожает вот так сразу. Нет, нужно что-то проще…

В задумчивости перебрала она светлые пёрышки в браслете. Они мягко погладили пальцы, уверяя, что всё нормально и не о чём волноваться, что бы ни происходило вокруг, в большом отрешённом мире. Лаванда улыбнулась им, как старым надёжным друзьям.

Свет из окна падал на сплетённые перья, запутывался в них, размечал тонким узором податливые ему пластинки. Засмотревшись, Лаванда и не заметила, как собственные обрывки мыслей и мимолётные образы разлились, застлали собой пространство, не приобретая даже чёткой формы, а просто погрузив в себя, как водная глубь. Очнувшись и вновь вспомнив, что она кем-то является и, наверно, что-то делает, Лаванда обнаружила себя в узком, плохо освещённом коридоре. Он был похож на коридоры в том департаменте, только ещё более обветшавший и заброшенный. Прямо перед ней расположилась дверь.