Текст книги "И тысячу лет спустя. Ладожская княжна (СИ)"

Автор книги: Ксения Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3
Масляная лампа

– Я никогда не видеть такой… красы, – Марна сделала глубокий вдох и покачала головой изумляясь. – Дуже красиво.

Розовый туман расстилался над утренним Волховом. Они стояли с Олегом на холме, и потому казалось, что стояли выше самого неба, будто туман тот был облаками, отделяющими их от всего смертного и низменного, происходящего в Новгороде.

От Синеуса, томящегося в сыром подвале.

От похорон Святослава и Ольги, на которых Ефанда не проронила ни слезинки.

От самой Ефанды, что теперь была в плену у собственного отца.

От Райана, что горевал и не мог найти себе места в том городе, в котором его любимая женщина становилась женой язычника.

От Вадима, что едва похоронил брата, но после победы над варягами никак не мог просушить усы от медового хмеля. Он занял место новгородского князя. Олег же был назначен главным воеводой, и теперь сам Паук ходил под ним.

От Утреда, что был похоронен под этим самым холмом без всяких почестей, зарыт в неподготовленную стылую землю подобно собаке или другому павшему от хвори скоту. Да что там скоту! В одну кучу словене просто сбросили все то, что смогли от него найти. Такова была просьба Синеуса, и Олег исполнил ее, поскольку и сам сочувствовал Утреду.

От Иттан, которая до сих пор горевала по Глебу, но держала слезы в себе, чтобы не навредить ребенку под ее сердцем. Она, как полоумная кошка на крыше, все выслеживала Ефанду и гадала, когда же ей подвернется случай убить ее.

Марна игриво вздохнула, повертела меч перед своим лицом и протянула его обратно Олегу. Словен вернул сталь за пояс и вопросительно поднял брови.

– Он не показывает, – улыбнулась Марна, почти посмеялась, зная, что сказала что-то неправильно, и ее глаза весело заблестели. – Я так давно не видела себя.

– Не видела себя? – Олег изумленно нахмурился, оглядел ее с правого бока и сложил руки за спиной. – Разве ты не бегаешь каждый день к Волхову?

– В моем мире была такая вещь… зеркало. Ты можешь смотреться туда и видеть себя так же ясно, как ты сейчас видеть меня. А в реке… разве что проверить, все ли я – еще я.

– Зеркало… – повторил с любопытством Олег. Это слово было новым для него, хотя и звучало по-родному. – Ты говоришь на славянском лучше. Уроки проходят ладно?

И только тогда Марна заметила, как слово «зеркало» похоже на праславянское «зреть» – смотреть. Славянский язык ей действительно с каждой неделей казался все легче. И хотя вопреки ее надеждам, уроки давал не Райан, Марна была довольна. То были условия Вадима и Олега: если же Марна решила сдержать обещание, то не может подходить к Райану ближе, чем на десять шагов, и уж тем более оставаться с ним в одной комнате наедине. С ней занимался византийский монах-путешественник, нашедший приют в Новгороде до следующего лета, и получал от Олега за то щедрое вознаграждение в десять дирхамов за неделю.

Димитрию было давно за сорок, а может, и сорок пять. Он не знал своих именин, и ни матери, ни отца у него не было, а жена давно отошла в мир иной. Так сирота был пострижен в монахи, затем ушел оттуда, женившись, и вернулся, ставши вдовцом. Византийский монастырь был его домом до тех пор, пока Димитрий не узнал, что смертельно болен.

– Я иду к скандинавам, иду в Англию, и Господь со мной. Нет паломника лучше того, кто уже не боится смерти, – так он говорил Марне. – Кто-то ведь должен позаботиться о язычниках, о детях божьих, сбившихся с истинного пути. Это есть и моя последняя миссия здесь, на этой бренной земле.

– Они повесят тебя на месте, как только увидят крест на твоей груди, – качала головой Марна. – Или сколотят такой же! Ради забавы! И ты будешь распят у всех на виду. Разве ты забыл, что случилось с Райаном, когда он был совсем мальчишкой?

– Да-да, то-то он меня и предостерегал, – смеялся Димитрий по-детски невинно. Улыбка его была забавной: он сжимал губы вместе, скрывая зубы, будто пил из соломинки. – Что же, для меня это будет милостью и достойной смертью – разве не то же самое случилось с сыном Господа?

Прошло две недели с тех пор, как последняя капли крови была пролита. Марна провела те две недели за учебой, тренировками с мечом и луком, привыкала к новой жизни и новому лицу, не вмешиваясь в княжеские и военные дела. Все, что ее волновало, – это сваточная неделя, в которую ей придется сплести венок для Олега. Райан тоже не говорил с ней с тех пор. Он готовился к тому, чтобы уйти из Новгорода, учился корабельному делу, чтобы не сгинуть в морских водах по пути в Ирландию, и пытался отыскать нужных людей, которые бы стали наемниками и ушли с ним. Последнее было сложным: хотя у Райана хватало серебра на путь домой, он мало кому доверял, и в глазах каждого кандидата читал одно и то же: «Я убью тебя, как только мы выйдем в воду, жалкий христианин, и заберу все твое серебро, ведь ты не воин! Ты слабак! Ха-ха-ха!» В иное и свободное от поисков наемников время Райан работал конюхом у самого Вадима, чтобы достать пропитания – серебра он не трогал и делал вид, что его и нет.

– Мой шрам, – Марна вздохнула и посмотрела на будущего мужа. – Он выглядит лучше?

Олег нежно улыбнулся, встал перед Марной лицом к лицу и заправил ее прядь за ухо, обнажая ярко-розовый, почти пурпурный шрам. Девушка опустила глаза.

– В моем мире их умели убирать, – прошептала она с хорошо скрытой грустью.

Олег опустил руку и отошел на шаг назад.

– Да, в твоем мире все краше и хорошее. Я понял это уже давно, – не без обиды ответил он. – Кроме одного.

– Чего же?..

– В твоем мире больше нет тебя. Ты здесь, и поэтому мой мир теперь самый прекрасный из всех, созданных богами.

– Разве это может быть красиво… – покачала головой Марна и села, почти плюхнулась на влажную от росы траву. – Я не воин, чтобы гордиться этим уродливым шрамом. Он – не знак моей силы, скорее, слабости… Я должна больше тренироваться и учиться работать мечом.

– Не работать. Владеть, – Олег сел рядом и оперся на локти, почти лег. – Так говорят настоящие воины. Вот тебе еще один урок, Марна.

– Мое настоящее имя – Мирослава… – вдруг призналась она шепотом, сама того не ожидая, и удивилась, как долго она не произносила своего истинного имени вслух. Оно будто и звучало теперь иначе. – Так меня назвали родители, когда я… когда…

– Родилась? – помог ей Олег, думая, что Марна всего лишь забыла слово.

– Да, точно, – протянула она, криво улыбнулась и потерла зудящий шрам. – Родилась, – шепотом повторила Марна, а сама подумала: «Или когда моя собственная мать выбросила меня на порог чужого дома?» – Я подумала, что ты должен знать.

– Мирослава – это славянское имя. В твоем мире живут славяне? Мы есть и там? – казалось, Олег тут же расцвел, как душистая яблоня в мае, от гордости за свою кровь.

– Да, но…

Марна не знала, как объяснить ему, на что был похож ее мир, потому как не знала нужных слов. А те, что знала, только оскорбили бы память о ее прежней жизни и мире, в котором она родилась. Да и как же ей было объяснить Олегу, что все славянские племена объединятся, а затем уже вновь разделятся на Белоруссию, Украину и Россию?

– И как же мне теперь звать свою будущую жену? Мирослава? Марна?

– Мирославы здесь больше нет, – она подняла на Олега сверкающие зеленые глаза. – Ее больше нет. Я Марна.

– Все же выбираешь варяжское имя?..

– Не я выбирала… Мне дали его. Да и дело вовсе не в том. Я теперь другой человек.

– Какой же?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Мирослава была… она… она много жаловалась и сетовала на судьбу. Жаловалась на мать, которая ее оставила. Жаловалась на всех и вся, считая себя овечкой среди волков. Мирослава считала себя слабой, часто вела себя, как дитя, а еще она… – Марна не договорила то, что собиралась сказать о своем первом муже. И если бы она все же решилась, то рассказала бы Олегу о том, что вышла замуж не по любви, а затем сама же винила своего мужа, который и не был ни в чем виноват. Он просто был не для нее. А она не для него.

– Такой я тебя никогда не видел, – покачал головой Олег, поддерживая ее. Он видел, как ей тяжело давалось то признание. – Я знаю, ты была очень напугана, когда впервые пришла на наши земли. Но даже мне страшно, когда я вижу то, чего не знаю. И больше всего мне нравится в тебе не просто твои сила и храбрость, а то, что ты становишься сильнее и храбрее каждый день, преодолевая себя. Вот, где прячется настоящая сила! Кто-то с нею рождается или впитывает ее с молоком славянской матери, но разве такая сила достойна похвалы? Это как если бы я хвалил лошадь за то, что у нее четыре копыта! А ты… Ты каждый день борешься сама с собой, с той… Мирославой, что внутри тебя. Потому и заслуги это Мирославы, а не Марны. И я бы предпочел жениться на первой.

– Послушай… – Марна вдруг решила не продолжать этого разговора, что смущал ее. – А разве твое имя не варяжское? Всегда хотела спросить, а не могла. В моем мире говорят, ты был воином Рёрика, его десницей и другом…

Олег чуть не поперхнулся слюной.

– Имя, быть может, и варяжское… Но чтобы друг и воин… – хихикнул он не без презрения.

– И почему же у сына словенского князя варяжское имя? Иттан сказала, что…

Собираясь с ответом, Олег несколько раз хлопнул длинными ресницами.

– Да, моя мать не была словенкой. Она была всего лишь одной из наложниц моего отца, каких, к моему стыду, у него всегда было много. Ее звали Хельга, и она была варяжкой. Догадаюсь, что Иттан рассказала тебе и остальное?

Марна утвердительно кивнула головой. Олег, не зная куда девать руки, сорвал зеленую травинку и зажевал ее.

– А ты видела Глеба, Марна? Помнишь его? – Олег вдруг заговорил на иной предмет. – Черный, будто самая темная ночь. Узкоглазый, бородатый. Он рожден от хазарской наложницы: она до сих пор живет подле моего отца. То есть жила… то есть до сих пор и живет в тереме, только вот отца больше нет… Ее кличут Парсбит.

– Та самая, что я видела тогда в спальне твоего отца?

– Ага…

Олег отвел глаза в сторону, чтобы Марна не видела его слабости, того, что глаза его стали влажными.

– Ты скучаешь по нему? – она коснулась плеча Олега, и он вздрогнул, но не ответил, только нерешительно кивнул головой, и челюсти его сжались.

– А Ефанда? Ефанда – само божество! – вдруг он рассмеялся и заговорил о сестре, чтобы выскользнуть из неловкой ситуации. – Сама чистая славянская кровь. Она рождена от дяди моего, Вадима, и жены его, Драганы, которую ты, моя ладушка, и спасла. Мой дядя всегда был однолюбом, и других женщин, кроме Драганы, не имел.

– Тебе стыдно?.. – предположила Марна. – За то, что ты… ты дать Ефанду варягу?

– Я с этим засыпаю и просыпаюсь… Но теперь он мертв. А Ефанда – больше не Ефанда.

«Если только мертв…» – подумала Марна про себя, но не осмелилась озвучить догадку. Что-то здесь было не так, и Марна чувствовала это нутром. Где теперь Рёрик, если он жив? Где теперь его тело, если он мертв? Не может все закончиться вот так. Если теперь выяснилось, что Марна никогда и не была в собственной книге, а Рёрик и есть тот конунг из Фризии, значит, он и должен погибнуть во Фризии по преданиям. Но не здесь.

– А расскажи мне, как конунг Рёрик пришел к вам в Алаборг?

Олег, немного подумав, все же кивнул. Марна была похожа на любопытного ребенка, которая все тянула и тянула из Олега истории.

– Ефанда первая заметила их корабли, входящие в Волхов. Она никогда прежде не видела таких прекрасных парусов и потому так и осталась там смотреть. Не предупредила… ни меня… ни Глеба… А мы и не были готовы. Не сбежали, не спрятались в лесах. Когда варяги ворвались к нам, было уже слишком поздно. Мы не стали поднимать мечей, а они не стали нас убивать. Только наложили дань и забрали Ефанду и еще пару молодых девушек к себе на увеселение. Первый год, пока крепость строилась, варяги жили у нас. Насиловали наших женщин, жрали наши запасы… Да и крепость строили тоже мы. Это было самое черное время. Нас не выпускали из общины, чтобы мы не обратились за помощью к другим племенам. Чтобы Новгород о том не прознал. А если кто пытался бежать – того Рёрик сам сажал на кол или вскрывал кишки. Я помню тела, что вороны исклевали до самых костей… Рёрик не дал нам снять их и предать огню. Он заставлял смотреть, чтобы мы помнили…

– Боги, – ахнула Марна и нахмурилась. Ее сердце бешено стучало в груди.

Она и не могла представить, через что прошел Олег и его близкие. Она также знала, как сильно теперь Олег преуменьшал их страдания, чтобы не показаться слабаком в ее глазах.

– Завтра начинается сваточная неделя… Ты еще не решилась сплести для меня венок? – Олег вдруг перевел тему.

Марна резко выдохнула, будто ухмыльнулась. Она пронзительно посмотрела на Олега, и в ее глазах заплясали огоньки.

– Как сильно будут гневаться твои боги, когда ты женишься на двоемужнице? На женщине, которая уже делила ложе с другим мужчиной до тебя?.. – и она все же решилась на свое признание.

Слова ее звучали складно, без единой осечки, запинки или неправильного склонения. Олег тут же догадался: она готовилась произнести их уже давно. Словен машинально схватился за рукоять лезвия, уже готовый мчаться за Райаном, чтобы казнить его. Марна, заметив то, рассмеялась и похлопала Олега по левой ноге, усмиряя и успокаивая его.

– У меня есть… был муж в моем мире. Его зовут Александр.

– Византиец? – поморщился Олег.

– Пусть будет так, – ответила Марна, сжимая губы, чтобы сдержать хохот.

– Христианин? – Олег все больше краснел.

– Христианин, – согласилась Марна и сжала губы еще сильнее: она все ждала, когда Олег сорвется.

Княжеский сын отвел взгляд в сторону, и солнце, только показавшееся из-за горизонта, поцеловало его щеки. Розовый туман обволакивал и обнимал.

– Я тоже имел жену, – пробормотал он, поглаживая рукоять меча.

– Ага, – Марна все же рассмеялась и толкнула Олега в левое плечо.

Ей вдруг подумалось: какой бы век не стоял на дворе, а у мужчин приемы все те же.

– Нет, я не шучу с тобой, – Олег смотрел на Марну не то грозно, не то грустно до тех пор, пока она не перестала смеяться. – Но она не могла никак принести дитя, и я отпустил ее.

– Видеть ли я ее?

– Алинка – моя прежняя жена, – произнес Олег тихо-тихо.

– Алинка⁈ – Марна не смогла сдержать удивления. – Ты шутишь, Олег, не иначе! Она же старуха!

Олег только поджал нижнюю губу, изображая что-то вроде улыбки, но улыбка та вышла совсем печальной.

– Не старуха… то есть… – Марне стало стыдно за обидное слово, но она не могла найти другого.

– Когда я брал Алинку в жены, она была здоровой и сильной. А это главное для рождения наследника. Но затем неизвестная хворь привязалась к ней, и ни один знахарь не смог помочь. Она увядала на глазах. Если бы не тот случай на болотах, она все равно бы вскоре умерла, только в муках…

– Мне очень… грустно, – вздохнула Марна, устыдившись своей первой реакции. – Ты ее…

Она не знала, как говорить о любви на славянском, и потому просто коснулась своего сердца ладонью и повторила вопрос.

– Ты ее?..

– Жалею ли я ее?

– Нет. Сердце… Она… твоя лада?.. – пробормотала Марна, пытаясь объяснить то самое чувство.

– Жалеть, – повторил уверенно Олег и положил ладонь теперь и на свое сердце. – Жалеть. Если я говорю тебе, что я тебя жалею, значится, ты в моем сердце, ты моя лада…

– А мы говорим: я люблю тебя!

– Я люблю тебя, – шепотом повторил Олег и посмотрел на вёльву голубыми глазами, в которых играли огоньки. Она знала, что повторил те слова Олег не просто так.

Сердце Марны пропустило один удар. Она снова отвернулась от Олега и всмотрелась в золотое солнце, пробивающееся сквозь розовый туман.

– Нет, Алинка не была моей ладой, как я думал прежде. Но я всегда относился к ней с уважением, как и она ко мне. Когда ты пришла из воды, мы с Алинкою уже были как брат и сестрица.

Марна не могла на этот раз не согласиться. То, с каким открытым сердцем и душевной простотой Алинка ухаживала за чужестранкой, зная, что чужестранка эта теперь по нраву Олегу, не было похоже на поступки ревнивой женщины. Алинка всегда была ласкова, честна, и, несмотря на то что ей так и не удалось стать матерью, от рук ее исходило самое настоящее материнское тепло.

– Что же за хворь была? – Марна накрыла руку Олега своей.

– Она жабу съела, – серьезно ответил Олег, и на этот раз Марна, осторожничая, не стала смеяться. – Жаба вся ее выела изнутри и душила Алинку. Алинка кровью кашляла каждый день, задыхалась и горела.

– Названье только сменили с одного животного на другое, а в нашем мире до сих пор от этой хвори мучаются, – пробормотала Марна. Она догадалась, что Олег говорил о раке, еще неизвестном словенам.

Олег вынул ладонь из-под руки Марны, взял ее пальцы в свои и медленно, будто с опаской, поцеловал.

– А ты? Тоскуешь по нему? По своему мужу?

– Нет, – ответила Марна уверенно.

– Жалеешь ли?

– Жалела, но муж мой оказался нехорошим человеком. Ему дороже было серебро, чем я. А может быть… – она вдруг засомневалась. – Может быть, он и был все же хорошим. Просто не для меня.

Марна соскочила с травы, и Олег выпустил ее руку из своих пальцев. Когда Марна признавалась, что была замужем, она ждала иного исхода. И хотя, признаваясь, Марна делала Олегу больно, она делала это не из мести, скорее – из честности и собственной выгоды. Во-первых, сын новгородского князя заслуживал правды. Во-вторых, она надеялась, что Олег откажется от нечистой невесты.

Но теперь она стояла здесь, встречая рассвет с еще более тяжелым сердцем, чем прежде. Олег не только не отверг ее, но и открылся. Этот благородный хитрец заставлял ее менять свои чувства каждый раз, когда Марна была на пороге важного решения или поступка.

Олег встал следом за Марной, разгладил подол кафтана, поправил рукава, волосы, меч за поясом.

– Я бы не перестал любить тебя, даже если бы мне предложили целый град, построенный из серебра и железа.

– Олег, – Марна посмотрела на будущего мужа серьезно. – Наш брак – лишь сделка. Если таков закон и если то нужно, чтобы сохранить Райану жизнь… но я не могу сказать тебе то же самое, я не могу поклясться тебе в любви. Как ты сможешь с этим жить, Олег? Зачем тебе с этим жить?

– Все просто. Ради своего любимого человека мы готовы жертвовать всем, что у нас есть. Ровно как и ты. Пожертвовала собой ради трэлла. И если у меня был выбор жить без тебя или жить с тобою, выбор мой здесь очевиден. Пусть я буду наполовину счастлив, чем несчастлив совсем.

– А у меня этого выбора не было, Олег. Ты ведь знаешь, что будет со мною, если Райан погибнет. Или не женится на другой. Кстати… как он? Могу я хотя бы об этом знать?

– Все трется возле твоего учителя-монаха. Они, кажется, нашли общий язык. Живут вместе в одной избе на краю града.

– Они христиане, – снисходительно улыбнулась Марна, будто объясняя Олегу очевидные вещи. – Теперь у Райана есть хоть кто-то, кто разделяет его веру. Странно, что Димитрий мне ничего не сказал…

– Христиане… – повторил эхом Олег. – Они одержимы своим богом. Надеюсь, мне не выйдет боком то, что я допустил Димитрия учить тебя. Еще и ты… жена христианина.

– Бывшая жена христианина, – Марна тактично поправила его. – Да, одержимы. Как и язычники. Разница только в количестве богов.

– Во что веришь ты сама? В каких богов? – Олег скрестил руки на груди и прищурился, будто проверяя свою будущую жену.

– Я не… – Марна не договорила.

Скажи она о своем атеизме, о вере в науку ли, Олег не поймет ни слова и начнет задавать еще больше вопросов. Скажи она, что христианка, отвернет его от себя. Язычница ли? Марна вдруг улыбнулась и, наконец, повернулась к нему лицом. Лучший ответ уже был готов и крутился на языке.

– Варяги назвали меня вёльвой. Димитрий назвал бы мойрой, если бы знал, кто я такая. Ну а ты? Как назовешь меня ты? Путешествующую сквозь время и воду? Знающую уготованную тебе судьбу наперед? Чаровницей? Провидицей?

«Богиня. Сама богиня», – тут же пролетело в голове у Олега, но он ничего не ответил.

– Олег, я не могу отпустить Райана в Ирландию одного, – прошептала она и посмотрела на него вопросительно. – Как же мне быть, если теперь я буду твоей женой?

– Женой, а не рабыней… Я обещаю, что как только ты станешь моей, я сам поведу ту ладью. А пока, как ты и велела, изо всех сил стараюсь вставлять ему палки в колеса. Никто не соглашается отправиться с ним в море. Да и каждый боится. Что там, за этим морем? Снова варяги?

– Очень много варягов, – покачала головой Марна. – А еще христиане, англы и саксы, ирландцы… бескрайнее море и зеленые поля, каких ты не видывал.

– Что же, надеюсь, твой венок будет самым красивым. Как эти самые поля, до которых мы обязательно доберемся, – прощаясь, Олег кивнул Марне и оставил ее совсем одну на зеленом холме.

Он ушел, и Марна поднялась следом, взошла на самый край холма, с которого виднелся весь Новгород и Волхов, сияющий за городом. Машинально она положила свои холодные пальцы на дирхам, что висел у нее на шее, и вдруг окликнула Олега. Он обернулся. Марна тяжело дышала, думала, пыталась решиться и, наконец, решилась.

– Давай вернем твоего брата к жизни.

– О чем ты, Марна? – Олег заговорил вполголоса и пошел обратно к вёльве.

– Подойди ко мне ближе…

Он подошел, и Марна взяла руку княжеского сына в свою и положила его ладонь на свою грудь. Олег застыл в нерешительности.

– Быть может, я не люблю тебя, как мужа, но все же… ты дорог мне. Ты мне друг. Ты знаешь мою тайну о воде, и я хочу открыть тебе другую.

Олег тяжело задышал и сжал губы. Слова Марны одновременно ранили его, а затем, словно кошкин язык, облизывали ту самую рану, помогая ей зажить.

– Этот дирхам на моей груди… Если же ты войдешь с ним в воду, то он отнесет тебя к человеку, которого ты любишь.

– Но ты уже здесь, – прошептал Олег, а затем горько посмеялся сам над собой.

– Да, но… Глеба здесь нет. Если в твоем сердце найдется истинная братская любовь, дирхам поможет тебе.

Марна знала, что очень рисковала. Ей нельзя было нарушать наказ Рузи Кара. Нельзя было передавать дирхам. Нельзя было ставить на кон свою судьбу и судьбу Райана ради Олега и его брата.

– Но прежде, чем ты войдешь в воду, обещай мне кое-что…

– Что угодно, лада, – Олег нахмурился.

– Если же ты отыщешь Глеба и не дашь ему умереть, вели ему прятаться далеко отсюда до сегодняшнего дня. Вели ему не появляться здесь раньше сегодняшнего дня, чтобы не было никакой другой беды, чтобы и других не свести с ума. Если же все у тебя получится, пусть он вернется и скажет остальным, что смог выжить и волхвы лечили его в лесах.

– Но он был похоронен…

– Мы что-нибудь придумаем, – Марна пожала плечами. – Придумаем. Но только обещай мне, – она взяла руки Олега в свои и крепко сжала их. – Поклянись мне, что не сделаешь ничего другого. Не говори ни с кем, не приходи ко мне в те дни, не трогай Райана, не нарушай ничего из того, что было… Только Глеб. Только твой брат. Ты обещаешь мне?

Олег немного подумал, пытаясь осмыслить услышанное, но все же кивнул головой.

– Ты не можешь пойти со мной?

– Не могу. Ведь я не люблю Глеба так, как его любишь ты, – Марна улыбнулась и вдруг поцеловала руки Олега, как бы уговаривая его слушаться ее.

Когда же он дал твердое согласие и они обговорили их план еще раз, Марна сняла с себя дирхам и повесила его на шею Олега.

– А теперь иди… иди, пока город не проснулся. Я буду ждать тебя.

Они попрощались, и Марна осталась стоять на холме одна с тяжелым сердцем. Чем обернется ее добрый поступок?

Если Олегу придется провести две недели в прошлом, значит, он вернется на две недели позже или сразу же? Она не знала. Она не знала до конца хитрых правил этой игры и характера этой серебряной монеты. В прошлый раз, когда она оказалась в России, то вернулась ровно два месяца спустя, которые и провела на будущей Руси. Где-то в глубине души Марна надеялась, что если вернет Глеба к жизни, то Олег отпустит ее. И если получится вернуть Глеба, значит, то же самое получится сделать и с Ольгой, и Святославом, а значит… Райан будет свободен. И она тоже. И они вместе отправятся в Ирландию.

Июньский ветер донес до ее ноздрей запах свежего хлеба. Хольмгард уже проснулся. В этот месяц он был полон радостей, гостей и товаров. По высокой весенней воде в город прибыли арабские, иранские и византийские купцы. Местные жители толпились на ярмарках, выбирая себе новые платья или стеклянные бусы к сваточной неделе. Правда, большинство из них только и могли что покупать глазами. Марна спустилась с холма к городским воротам, и ее легко впустили внутрь.

– Будущая княжна идет! – доносилось до ее ушей каждый раз, когда стражники отворяли перед ней ворота, и пусть княжной она станет против воли, слова те все же ласкали слух.

Марна, не скрывая улыбки и взявшись за подол, побежала в самое сердце Новгорода, Хольмгарда ли. Она ходила на ярмарку каждый день, с тех пор как купцы приплыли и разложили свои товары в деревянных лавках и палатках. Рассматривание заморских товаров, китайских шелковых платьев, ножниц, гребешков и греческих горшков для вина было ее единственным увеселением и отрадой кроме тренировок с луком и верховой езды.

О, она и подумать не могла, что жизнь девятого века все же могла кипеть, могла бурлить! Стоило только пройти весне, и все перевернулось с ног на голову в этом мире. В Хольмгарде, в Новгороде ли, было все: ярмарки и пивнушки, бордели и священные места – все это уживалось в одном городе, и хотя словене давали иные названия таким местам, все же люди занимались там тем же самым, чем занимались люди двадцать первого века. Мужчины также стонали, хватаясь за белые пышные бедра и изливаясь на них, за худой шторкой, отделяющей спальню продажной девки от пивной. Там, по другую сторону шторки, другие мужчины смеялись, играя в камешки, и когда некто проигрывал, он покупал всем хмеля за свои кровные.

А если же выйти из пивной, можно было попасть на ярмарку, где некоторые женщины весело смеялись, потому как выторговали новые сапожки дешевле, чем это было прошлой весной. Некоторые же женщины плакали, потому как они были бедны, и их распухшие от тяжелой работы ножки никогда не мерили сапожек, да и женщинам вовсе не было знакомо такое слово: «Сапоги!» А если же пройти дальше, сквозь ряды и шумных иранцев, подняться на зеленые холмы у крепостной стены, то можно было разглядеть деревянных идолов, строго возвышающихся над Новгородом. Перун, Стрибог, Лада, Макошь, Даждьбог и другие… все были здесь. К ним ходили все – будь то мужчина из пивнушки, будь то женщина в сапогах или без них. Все они плакали там о своих родных и о своих болячках, все они открывали сердце и пытались верить в лучшее.

– Чувства, – как-то сказала себе вслух Марна. Сказала так, будто открыла для себя нечто новое и удивительное, хотя то лежало всегда на поверхности. – Люди могут жить в разные времена, носить разные одежды и поддерживать разные ценности. Но чувства. Однажды один парень из Лимерика… кажется, его звали Джон… не ответил мне взаимностью, и я сохла по нему целых три года в старшей школе… Разве не чувствует сейчас Харальд то же самое к Ефанде? Или Олег ко мне? Разве не та же это боль? горечь? химия? гормоны? Как удивительно!

Марна протиснулась к любимой лавке через толпу зевак, что пришли поглазеть. Это была лавка иранского путешественника. Марна приглядела для себя странную золотую статуэтку в виде женской головы еще неделю тому назад, но никак не решалась спросить о цене. Все, что было у нее, – один дирхам, висящий на шее. Но какой бесценный! Ни один град, построенный из серебра и металла, не стоил этого дирхама!

Непонятно было, для чего та статуэтка предназначалась и был ли от нее какой толк в девятом веке, но Марна хотела ее по простой причине – она читала о ней в книгах и видела ее в музеях. Тысячу лет спустя статуэтку найдут в одном из курганов Старой Ладоги, и как уникальный артефакт будут очень беречь.

– Что же это за чудо? – как-то спросила она торговца на славянском, взяла в руки статуэтку и протянула ему.

– Масляная лампа! – довольно произнес иранец с акцентом. – Вставлять сюда шерстяной шнурок, наливать масло и гореть! Ты покупать?

Марна не могла отвести горящих глаз от статуэтки. Она похлопала себя по карманам и с грустью осознала, что при ней нет, да и никогда не было серебра, кроме одного медальона. Впрочем, Марна и не собиралась ее покупать. Она уже какой день кружила вокруг лавки иранца, чтобы придумать, как украсть статуэтку! И вот сегодня, когда, наконец, она решилась сделать это немедленно, кто-то подбежал к ней сзади и обнял со спины.

– Иттан! – Марна искренне улыбнулась во все зубы.

– Идем со мной! Я ищу что-нибудь для сваточной недели!

– Но… зачем? – удивленно спросила Марна, ведь Иттан была вдовой. Навсегда ли? Сможет ли она увидеть своего мужа вновь?

– Как зачем! Для тебя, дуреха! Ведь ты каждый день носишься в одном и том же! Верхом – в этом тряпье! Меч берешь – то же платье надеваешь! Неужели и князя своего в этом платье собираешься ублажать?

– Ты же знаешь, что для меня этот брак ничего не значит?

– Я замуж за Ларса тоже не по любви выходила, но неужели теперь не жить? Будет хоть повод покрасоваться! Я тогда заказала Рёрику самое дорогое платье, что он найдет и привезет из похода! И когда спала с Ларсом, только и думала о своем платье, чтобы о нем не думать.

Иттан потянула Марну к следующей лавке. И Марна все же пошла. Быть может, она и не могла ничего купить, но эта забавная игра позволяла ей, наконец, чувствовать себя живой. Она торговалась, рассматривала товары, слушала зевак, любовалась женщинами, что примеряли бусы, сережки, китайские шелковые платья и височные кольца. Однажды один из путешественников, который держал путь в Париж, искал новые сапожки, платье и шерстяную накидку для своей жены. Марна смогла ему помочь.

– Моя жена такая же высокая и статная, как вы! Выше меня будет! Примерьте!

Марна не обиделась. Она привыкла быть выше остальных, выше самих викингов и словен, и понимала, что тому одно объяснение – время и гены. Она мерила разные сапожки, накидки и крутилась перед путешественником и так и сяк, пока он не выбрал то, что нужно.

– Париж… – протянула она шепотом, прощаясь с путником. – Это звучит так…

– Вы бывали в Париже? – учтивости ради мужчина спросил ее.

Сердце Марны пропустило удар. Кажется, ей было четырнадцать, когда приемные родители взяли ее в автопутешествие по всей Европе. Но та ли эта Европа теперь? Точнее… тогда? И что этот мужчина может знать о настоящем Париже? О поцелуях под Эйфелевой башней? Об ароматных круассанах и шоколадных крепах?

– Нет, не была, – хитро улыбнулась Марна и протянула мужчине свернутое платье, которое примеряла для его жены.

Сейчас это платье отправится в каменный Париж девятого века, а, может быть, однажды, спустя тысячу лет, Мирослава Новикова пройдет мимо него в Лувре на одной из выставок и не удостоит этот пресный невзрачный наряд даже взглядом. Если он, конечно, уцелеет на теле бедной женщины, когда викинги надругаются над ней при осаде Парижа, которая случится вот-вот.