Текст книги "Тайна двух лун (СИ)"
Автор книги: Ксения Грациани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
7. История Аламеды
Остров из последних сил держался на плаву. Запасной тростник кончился, и настилать новые слои взамен подгнивающих нижних было нечем. Берега уже обваливались по краям, и людям приходилось тесниться всё плотнее. Прошло по меньшей мере два месяца с отправления, но за это время горизонт ни разу не приобрёл очертания суши. Вода. Кругом была одна лишь вода. Островитяне чувствовали себя подавлено, и вот пришло новое бедствие…
Как-то ночью течение сорвало плавучий остров с якоря, и наутро люди проснулись посреди Большой Воды, в неизвестном расстоянии от отмелей. Их объял ужас. Они не знали, в каком направлении теперь плыть и сколько ещё продержится остров. Среди соплеменников ходили толки, раздуваемые Найрой и Калу̀, что виной всему чужеземка. «Килайя несёт одни беды, нельзя было её брать с собой, она нас всех погубит», – говорили они, а остальные соглашались. Только Лони и Нита молчали, да и Муна, пожалуй. Та редко принимала чью-либо сторону. Одному Ясу удавалось пресекать эти сплетни. Он был мудр и знал, что теперь как никогда племя должно держаться вместе.
Людям оставалось только молиться своим богам в надежде, что рано или поздно на горизонте появятся очертания суши. Но Аламеду это не занимало. Каждую ночь, когда стихали голоса соплеменников, она одна не спала. Вернее со стороны казалось, что спит, но в действительности Аламеда погружала саму себя в транс. Этому тоже когда-то учила её старая Ваби, чтобы устанавливать связь с лесными духами. Теперь же Аламеда хотела таким способом проложить себе тропинку в прошлый мир. Незнакомец, вторгшийся в её сознание, приоткрыл дверь назад, и Аламеда намеревалась в неё войти.
Лёжа на спине, она находила на небе самую яркую звезду и устремляла на неё неподвижный взор. Аламеда смотрела долго, пока не уставали глаза, одновременно представляя, что та звезда и есть её прежний дом. Затем, позволив векам опуститься, она полностью освобождалась от своих мыслей и погружалась в калейдоскоп грёз из прошлого мира. Это походило на сон, но не было им. Сами собой на поверхность всплывали видения, воспоминания и ощущения прежних дней. Аламеда не могла их выбирать или контролировать – это означало бы задействовать сознание, но она хорошо усвоила уроки Ваби: сознание при погружении в транс должно спать. Не сразу пришло к ней нужное воспоминание того рокового дня, но она научилась терпеливо ждать. Только так Аламеда могла найти лазейку в прошлый мир.
Как же приятны и одновременно мучительны были эти далёкие воспоминания. Аламеда вновь видела себя восьмилетней девочкой, ловящей с матерью рыбу на отмелях реки. Она опять мастерила младшим братьям животных из тростника. Училась у бабки печь лепёшки из корня юкки, а у отца – стрелять из духового ружья. Она снова проживала тот день, когда старая колдунья Ваби выбрала её своей ученицей и передала ей ритуальный бубен.
В ночных грёзах Аламеда вновь купалась в тёплой, окрашенной закатом Вьюнке – маленьком притоке великой реки. Стоя по пояс в воде, она расчёсывала гребнем длинные волосы и делала вид, что не замечает Роутега, притаившегося в тени деревьев. Аламеда подставляла под мягкий лунный свет своё обнажённое бронзовое тело, разрешая избраннику любоваться им и предвкушая, так же как и он, их вожделенное соединение в роли мужа и жены. Она проводила долгие часы за плетением тростниковой крыши для их будущего дома и вышивала священным узором свой свадебный наряд. И прощаясь с своим девичеством, Аламеда вновь позволяла подругам увлечь её в головокружительном танце вокруг ритуального костра. Латея, Мира, Алин… Больше не петь ей с ними песен, не нырять с высокого утёса, не смеяться и не обсуждать, кому какой достанется жених.
Воротившись из страны грёз, Аламеда беззвучно плакала в темноте ночи о своей несбывшейся мечте, о потерянном мире и убитой любви. И как назло подсознание подкидывало ей лишь добрые воспоминания, словно огораживая её от случившейся беды. Однако Аламеда знала, что рано или поздно оно забредёт в тот злополучный день, когда в их лес пришли чужеземцы и привели с собой смерть. И тогда она вновь встретится с Лиз, нащупает связывающую их нить и сможет вернуться. Вернуться и довести задуманное до конца: полностью переселить свою душу в тело белой девчонки и отомстить за Роутега. А для этого ей нужно выжить в проклятом Лакосе во что бы то ни стало. Мысли о смерти отступили, у Аламеды появилась цель.
Бесчисленные дни, проведённые на Большой Воде она пыталась заполнить работой. Каждое мгновение, от рассвета и до заката. Нита и Лони не могли нарадоваться, видя, как воспряла духом Аламеда, как вставала чуть свет и раскладывала рыболовные снасти, с какой тщательностью штопала сети, как усердно теперь гребла, с надеждой всматриваясь в горизонт. Но они не знали, что только месть озаряет ей дорогу, как путеводная звезда, и трудится она лишь для того, чтобы сократить бессмысленные дни и, дождавшись ночи, вновь дать волю калейдоскопу грёз.
* * *
Солнце клонилось к линии горизонта. Очередной день на Большой Воде подходил к концу.
– Килайя, а Килайя, расскажи сказку, а, – выпрашивал Лони, коптя на углях только что пойманную рыбину. Крупная попалась в этот раз. Хватит и ему, и Аламеде, и Ниту тоже угостит – она добрая, всегда с ним делится.
– Ну расскажи, Килайя, – канючил он. – Таких сказок, как твои, больше никто не знает. Про ночь из скорлупы ореха или про людей с крыльями летучих мышей… Расскажи, а?
– Если ты когда-нибудь прекратишь называть меня Килайя, может быть, и расскажу, – сказала Аламеда, нарезая вяленые корни мангра. Она ссыпала их в глиняный котелок, туда же уходил измельчённый молодой тростник, который выращивали тут же, на острове.
– Я больше не буду! Честно-причестно! Ну расскажи, а?
– Ты же говорил, они грустные.
– Грустные немного, но до чего интересные… – протянул Лони. – Расскажешь или нет?
– Расскажи, Аламеда, он ведь не отстанет, – сказала Нита. Она сидела рядом и точила гарпун. – И откуда ты столько древних легенд знаешь? Прямо как Яс…
– Что Яс! – возмутился Лони. – Он таких историй, как у Килайи, и слыхом не слыхивал!
– Опять ты за своё, – цыкнула на него Аламеда. – Ещё раз так меня назовёшь, вообще буду молчать как рыба.
– Извини, – жалостливо посмотрел на неё мальчуган. – Расскажешь?
Аламеда улыбнулась. Ей было приятно, что этим двоим так нравятся сказки её народа. Каждую она помнила наизусть с детства. Ей их рассказывала мать и старшая сестра, а потом она сама напевала их в колыбельной своим младшим братьям. Аламеде вдруг отчаянно захотелось выговориться, поведать кому-то о настоящей себе и о своём горе. Она никогда не упоминала о том, откуда пришла, да они и не спрашивали, думая, что Аламеда родом из Лакоса. Все здесь были одинокими скитальцами, объединившимися в племя, чтобы выжить.
– Хорошо, Лони, я расскажу тебе одну легенду, – сказала Аламеда, собираясь духом.
– Правда? Вот здорово! – обрадовался мальчуган и навострил уши.
– Только предупреждаю, она тоже грустная.
Лони был согласен на любую, ему раньше никто не рассказывал сказок. Ни грустных, ни весёлых, – никаких. Только Яс со своими нравоучительными притчами.
– Далеко-далеко, на берегу могучей реки, стоял древний Лес, – начала Аламеда, глубоко вздохнув. – И Лес этот, называемый Сельвой, был чудесен. В нём обитало много птиц и животных, росли фруктовые деревья, каштаны, гвоздика, сахарный тростник и какао. Река кишела рыбой, а по отмелям вдоль берега люди собирали вкуснейшие черепашьи яйца.
Лони слушал, широко распахнув глаза, и только успевал вставлять вопросы: «Это что такое? Вкуснотища поди… Везёт же кому-то… А как оно выглядит? Вот бы и мне хоть кусочек…»
Аламеда пыталась ответить на вопросы мальчугана, но попробуй опиши, каков сладкий вкус бананов или пряный аромат гвоздики человеку, который всю жизнь ест один молодой тростник да корни ходячих мангров?
Нита меж тем лишь молча покачивала головой в знак удивления и без остановки точила свой гарпун.
– Лес ютил множество племен и каждому давал дом и пищу, – продолжала Аламеда. – Люди этих народов никогда не враждовали. Они не знали жадности и зависти, всем в Лесу находилось место. Но случилось так, что на богатство Сельвы позарился злой чужеземец – Буктана. Он был умён и хитёр и много знал, но знания эти использовал во зло. Его оружие стреляло огнём, его ножи были остры и прочны, а корабли пересекали целые океаны. Буктана прибыл издалека – там он убил свои Леса и Реки, а теперь подобрался и к Сельве. В тех племенах, где он появлялся, начали случаться беды. Он приносил с собой зависть и алчность и заражал ею добрые народы. Вскоре люди стали работать на Буктану, охотясь и собирая для него урожай, начали служить его богам, а потом и вовсе потянулись прочь из Сельвы. Злой чужеземец отправлял их добывать золото и алмазы, и они больше не возвращались.
– У-у-у, как страшно, бедолаги, – протянул Лони.
– Но было в Лесу одно племя, вождь которого поклялся, что никогда-никогда не пустит к себе Буктану, – сказала Аламеда. – Он увёл свой народ далеко, в самую чащу, чтобы чужеземец ни за что на свете их не нашёл. Шли годы, сменялись вожди в том племени, но Буктана никак не мог добраться до спрятавшегося в Сельве народа: слишком непроходимы были джунгли в тех местах, слишком строптива Река. И жило счастливо то племя, ему покровительствовали духи Леса и Реки. Долго не мог найти их чужеземец, но вот однажды, видно, всё же чем-то прогневали люди Богов. Пришла в Сельву ужасная весть: к ним идёт Буктана со своими слугами.
– И что они сделали? – испугался Лони, прикрыв ладонью рот.
– Люди того племени никогда ни с кем не воевали. Они не умели сражаться и никогда не убивали себеподобных. Стрелы, ножи и духовые ружья использовали только для охоты. И тогда люди решили просто напугать Буктану и его попутчиков, чтобы те ушли и никогда больше не возвращались. Мужчины и женщины разрисовали свои лица и тела в краски огня и ночи, взяли оружие и с песней, прославляющей духов Леса и Реки, пошли навстречу чужеземцам… – Аламеда замолчала на секунду, уставившись неподвижным взглядом в огонь.
– А потом? – спросил Лони с придыханием.
– Потом… – Аламеда подавила подступающий к горлу ком. – Люди того племени ещё не знали, насколько коварен Буктана. Они думали, что от их грозного вида и воинственных кличей он испугается и убежит, но тот не испугался – вместо этого он напал, и оружие его стреляло не стрелами, а огненным железом…
– Огненным железом? – протянул Лони в изумлении.
– Да, – сказала Аламеда, отвернув лицо от собеседников, глаза предательски застилала влага. – Огонь настиг самого лучшего, самого сильного и смелого мужчину того племени, который вышел впереди всех, чтобы прогнать Буктану и его слуг. Но огненное железо убило смельчака…
Лони ахнул, даже не заметив, что одна из рыбин уже начинает подгорать.
– А потом? – спросил он, смотря на Аламеду во все глаза.
Та снова отвернулась и украдкой вытерла слёзы.
– Была у того мужчины невеста, – сказала она и опять замолчала, пытаясь проглотить очередной ком, подкативший к горлу.
– Красивая? – осторожно спросил Лони.
– Красивая… – ответила Аламеда. – Он говорил ей, что её волосы – как крылья ночи, а глаза – как яркие звёзды, что она быстра, словно хищная птица, и нежна, будто рассветное небо.
– Прям как Муна… – протянул Лони.
– Да, – согласилась Аламеда, посмотрев на него, – как Муна.
Нита хмыкнула, на секунду оторвав взгляд от своего гарпуна:
– Только вряд ли она была такой же упрямой, как моя сестра.
– Нет, она не была упряма, – ответила Аламеда, её голос дрожал. – Но в тот миг, когда девушка увидела, что любимый человек не дышит, всё в ней перевернулось, словно… – она задохнулась. – Словно кто-то вынул ей сердце из груди. Словно душа вырвалась наружу. Словно убили её саму… Вождь приказал уходить, бежать и прятаться от Буктаны. Соплеменники подобрали тело погибшего и стали отступать, но девушка ослушалась. Клич войны звучал в её ушах, клич мести. Она притаилась за деревом и, когда Буктана развернулся к ней спиной, пустила стрелу в убийцу своего жениха. Она была хорошей охотницей и не промахнулась, но, к сожалению, не прикончила, а всего лишь ранила чужеземца.
Лони снова ахнул:
– А потом? Что сделал Буктана?
– Его слуги настигли её своим смертоносным огнём, – быстро произнесла Аламеда, чтобы опередить рвущийся из груди всхлип, – в самое сердце поразили. Боль и жар мгновенно распространялись от раны по всему телу. Девушка поняла, что не выживет, но она была не только охотницей, но ещё и колдуньей. Доброй колдуньей, а не злой, но, видно, Буктана успел заразить и её душу ненавистью. В голове зазвучали голоса чёрных духов Леса, они пели песню мести, песню войны. И вдруг молодая колдунья заметила девчонку, дочь Буктаны. Это для неё он хотел отвоевать их Лес, а людей Сельвы сделать своими рабами. Она, и только она была всему виной!
– Вот негодная! – возмутился Лони.
– Одна старая колдунья когда-то учила молодую, как можно переселить свою душу в плоть дерева или животного. «А почему бы не воспользоваться телом девчонки? – подумала та. – Уж тогда бы я им всем отомстила!»
– Ого! душу переселить… И у неё получилось? – спросил Лони, весь подавшись вперёд от любопытства.
– Опасное это дело, – пробормотала Нита, исподлобья глядя на Аламеду.
– Да, опасное, и молодая колдунья никогда раньше не проводила этот обряд. К тому же она спешила произнести заклинание прежде, чем её схватят, и ошиблась… Вместо того, чтобы переселить свою душу, колдунья её разделила, оставив в девчонке всего лишь ничтожный осколок.
– И что, бедная колдунья умерла? – погрустнел Лони.
– Нет, хуже, – леденеющим голосом произнесла Аламеда. – Тело погибло, а разделённая душа, сохраняя связь с миром живых (через тот маленький осколок в сердце девчонки), так и не обрела покоя в мире мёртвых. Мироздание словно восстало против молодой колдуньи и забросило её в далёкий, умирающий мир, где нет Леса и нет Реки, и даже духи покинули его. Да к тому же, словно в насмешку, одарило её телом той девчонки, чтобы колдунья всегда помнила, что от судьбы не уйдёшь. Она и по сей день там, оторванная от своего племени и от духа покойного возлюбленного, и мечтает вернуться, чтобы доделать начатое: завладеть телом девчонки и отомстить Буктане.
– Как грустно, – вздохнул Лони.
– Я предупреждала, – проронила Аламеда, помешивая похлёбку. Слёзы высохли. Выговорившись, ей стало легче.
– Жаль только, что конец такой… незаконченный… – шмыгнул носом парень. – Надеюсь, она вернётся и отомстит этому злодею Буктане. А как её звали… молодую колдунью?
– Да, как? – спросила Нита, глянув на подругу.
– Не помню… – ответила Аламеда, отведя глаза. – Но она обязательно отомстит, Лони, будь уверен.
– Это правильно, – одобрил мальчуган.
– Местью тут не поможешь, – возразила Нита, продолжая пристально смотреть на Аламеду, – и погибших не оживишь.
Та промолчала. Она и сама знала, что Роутега не вернуть. Он мёртв так же, как мертва настоящая Аламеда. Но даже мёртвыми они не могут соединиться. Она будет мстить Буктане – белому человеку, потому что теперь не может иначе. Душа её отравлена ядом злобы и не успокоится, пока не очистится местью.
8. Нападение на остров
Вечерело. Островитяне расселись возле своих навесов и глиняных печек, сооруженных на камнях. Лони разложил по плошкам подкопченную на углях рыбу, Аламеда добавила к ней тёплый салат из тростника и вяленого мангра, – скудный ужин, успевший всем надоесть.
На болотах иногда находились ягоды, съедобный лишайник, порой даже яйца птиц, и если уж сильно повезёт, то и дичь удавалось раздобыть. Но запастись этим на долгое плавание не получилось. Да и то, что было, расходовали экономно. Молодой тростник рос медленно, мангр почти весь доели, а рыба обитала не везде, во всяком случае та, которую можно поймать. Временами вода кишела горбунами – крупными рыбинами, способными в одно касание разрезать своими острыми, как лезвие, плавниками рыболовные сети. Ловить их даже не пытались, хотя поговаривали, что мясо у них жирное и на удивление вкусное. После наплыва горбунов приходилось тратить несколько дней на починку сетей.
С огромными, в полтора человеческих роста, араванами не стоило и связываться. Поймать эту громадину было непросто: такая мало что укусит, а ещё и утащит за собой на дно. Оставалось только выжидать, не проплывёт ли мимо косяк безобидной мелкоты. Ею в основном и питались. Самые проворные рыбаки, вроде Ниты, изворачивались ловить гарпунами мясистых желтохвостых такимов, но лишь в тех местах, где их удавалось разглядеть сквозь непрозрачную толщу воды, а это было редкой удачей.
Все уже ополоснули плошки, погасили огонь в печках и разложили одеяла. Люди готовились ко сну, надеясь, что с рассветом на горизонте наконец покажется долгожданный берег. Каждый вечер они ложились с этой мыслью, и каждое утро их ждало разочарование. Плавучий остров день ото дня всё мельчал, а бесконечная водная гладь вокруг него заставляла думать, что в Лакосе больше не осталось ни клочка твёрдой почвы.
Мысли о смерти больше не посещали Аламеду, ей отчаянно хотелось выжить. Теперь, когда она почти добралась до Лиз, было бы глупо умереть. Нет уж, не сейчас. Сперва она поквитается со своими врагами. Каждый вечер, перед сном, зажав в кулак свой обрядовый амулет – коготь леопарда – Аламеда мысленно взывала духов вернуться в Лакос и помочь племени найти новое пристанище. В первую очередь для себя, чтобы продержаться ещё немного в этом мире и затем навсегда уйти в свой. Но и для Лони, Ниты и старого Яса – такие люди достойны жизни. Единственные, кто отнёсся к ней по-доброму в этом проклятом мире. До остальных ей не было дела, но и зла она по сути никому не желала.
Каждый вечер Аламеда с нетерпением ждала очередной встречи со своими воспоминаниями. Внутренний голос подсказывал ей, что уж сегодня она наконец вернётся в день своей смерти. В день смерти Роутега. Вновь увидит Лиз и завершит обряд.
Сгущались сумерки, на небе выступили две бледные луны, глядя друг на друга, словно отражения. Несмело зажигались звёзды, чтобы с приходом темноты окружить двух небесных близнецов мириадами холодных огней.
Лони, Нита и Аламеда ютились под одним навесом. Мальчишка и верная подруга – это они поддерживали её и учили выживанию на Большой Воде. Порой Аламеду разбирала досада. Она бы предпочла остаться одна, потому что знала – рано или поздно ей придётся покинуть Лакос. Уйти без лишних объяснений и прощаний. Предать дружбу Ниты и привязанность Лони. Ох уж этот мальчуган, резвый, смышлёный, но в то же время ранимый и нуждающийся в простой материнской заботе. Он напоминал Аламеде одного из младших братьев, Кино, её любимчика. Ну и хитрый же, словно маленький кайман. Надо было видеть, как он плавал и вручную ловил изворотливых рыбёшек. Лони – тоже отличный пловец и рыбак. И, наверняка, из него вырастет достойный юноша.
Мальчик уже с головой залез под колючее рогожное одеяло – только оттопыренные уши торчали – и снова стал выклянчивать у Аламеды сказку, как вдруг с противоположного конца острова послышались крики.
Ещё мгновение – и паника охватила дальний берег. Люди вопили что есть мочи и звали на помощь. Все повскакивали и кинулись на крики. Лони выпрыгнул из-под одеяла, Аламеда и Нита – за ним. Но едва они вместе с остальными достигли другого края, как тут же отхлынули назад. Весь берег кишел страшными, ранее невиданными тварями. Их оскаленные пасти с длинными нижними зубами напомнили Аламеде обитавших в её родной реке пираний, но, в отличии от хищных рыб, эти чудовища легко передвигались по суше при помощи множества тонких щупалец. Многоножки лавиной взбирались на остров и… ели его! Повсюду стоял цокот острозубых челюстей, летел во все стороны измельчённый в крошку тростник. Один смельчак, решивший прогнать незваных гостей голыми руками, теперь орал во всё горло и баюкал свою прокушенную насквозь ладонь.
Островитяне хватались за палки, кидали в чудовищ камнями и глиняными плошками, но те перемалывали их в мгновение ока. Оружие было не у многих. Нита и ещё несколько рыбаков рубили пришельцев ножами, оглушали булавами, кололи гарпунами, но не справлялись. Чудовища всё прибывали и прибывали, молниеносно пожирая тростник, травинка за травинкой, слой за слоем. Никто и глазом не успел моргнуть, как от острова отделился огромный кусок и ушёл под воду вместе с частью зубастых многоножек, а оставшиеся продвигались дальше, во всю работая челюстями.
Людей объяло смятение.
– Чудовища сожрут наш остров, а потом доберутся и до нас! – кричали они.
Внезапно Аламеда почувствовала, что должна действовать. Ничто не помешает её замыслу: ни вода, ни чудовища – пропади они пропадом. Инстинкт охотницы заставил её зажечь факел. Не раз ей приходилось затравливать огнём диких животных в родном лесу.
Аламеда выскочила вперёд, движения её были сродни разъярённой кошке, которая гонится за своей жертвой. Она воинственно шипела, как все люди её племени, когда преследовали зверя, и обводила факелом острозубую ораву. Жар мгновенно заставил чудовищ отступить обратно к воде. Аламеда предвкушала близкую победу, в ней проснулся азарт охотницы. Перед глазами взвивался огонь факела, и вместе с этим пламенем всё больше разгоралось в ней желание выжить и отомстить. Ничто не помешает ей… Ничто.
Она действовала всё решительнее, как вдруг, словно соткавшись из мерцающих искр, в огне вырисовалось знакомое лицо. Из пламени на неё смотрел пронзительным серым взглядом человек из сна. Он. Тот самый доктор…
– Что тебе нужно от меня? – прошептала в страхе Аламеда, во все глаза смотря на огненный мираж, но в этот миг рука её дрогнула, и огонь, коснувшись сухой травинки, вдруг перекинулся на настил тростника – не прошло и мгновения, как он занялся пламенем.
Красные языки, потрескивая, расползались во все стороны. Одни чудовища корчились в объявшем их огне, другие пятились к воде, и теперь уже не они, а огромный костёр захватывал остров.
– Горим, горим! – кричали вокруг.
Воспламенялась сухая трава и тростниковые навесы вместе со всем скарбом под ними. Взвивались к темнеющему небу высокие алые языки. Остров полыхал, как зажжённая погребальная лодка, пущенная по реке в свой последний путь. За считаные минуты огонь сожрал уже вдвое больше, чем успели уничтожить чудовища. Люди хватали кто что мог: плошки, бутыли, горшки, – и бежали к воде, но не тут-то было. Зубастые твари, поджидали возле берега, предвкушая скорую наживу. Островитяне поняли – они в западне.
– Бочки, опрокидывайте бочки! – изо всех сил хрипел старейшина.
Люди в нерешительности застыли: в бочках хранился запас питьевой воды, лишиться её – верная гибель, но делать было нечего. Наваливались скопом и опрокидывали. Одну, вторую, третью… Выплескали почти всё, и наконец огонь стал сходить на нет, но прогоревшие участки обламывались и исчезали под водой. Люди, вооружившись факелами, разбрелись по всему острову, вернее той жалкой третьи, которая от него осталась, чтобы не дать притаившимся в воде чудовищам вновь забраться на берег. Боясь обжечься, те, к счастью, вскоре отстали.
Меж тем пришла ночь и стёрла линию горизонта, погрузив монотонный водный пейзаж в не менее однообразную тьму. Две луны, окружённые россыпью звёзд, сияли на небе и отражались в спокойной чёрной глади.
За короткое время, пролетевшее от сумерек до темноты, племя лишилось двух третей острова и запаса питьевой воды, а это означало верную смерть. Поднялся ропот, Аламеду обвиняли в пожаре.
– И так с трудом держались на плаву, уж четверть острова сгнила, ещё сами же и подожгли, – возмущались одни.
– А нам теперь даже укрыться негде, – добавляли другие, потерявшие в огне свои навесы.
– Что укрытия – мы от жажды помрём! Воды на полглоточка осталось, – восклицали третьи.
– А вы слышали, как она с огнём говорила? – вставляли Найра и Калу̀. – Ясный путь – ведьма.
– Говорила, было дело, – соглашались остальные.
– Да если бы не Аламеда, вас бы всех уже сожрали, – громко крикнул Лони. Голос его дрожал от обиды и несправедливости.
– Вот именно, – хмуро добавила Нита.
– Придумка хорошая, – согласилась Муна, вытирая ладонью перепачканное в саже лицо, – но надо сперва научиться обращаться с огнём, а потом геройствовать.
– Верно Муна говорит, – подхватили остальные, – решила показать, что она умнее других и натворила бед.
Аламеда с потерянным видом стояла в толпе и слушала краем уха, словно говорили совсем не о ней. Из головы не шло то лицо из огня. Этот проклятый доктор. Откуда он взялся и что ему нужно? Аламеда вдруг испугалась. Происходило нечто такое, чего она не понимала, и ставило под угрозу её замысел.
– Я не хотела, мне очень жаль, – проронила она, отделившись от горстки народа, и пошла к себе под навес. Ей нужно было всё обдумать.
– Ей жаль, – крикнула Найра вслед. – У самой-то есть крыша над головой, а остальные где поместятся?
И опять пересуду прервал голос старейшины:
– Всем придётся потесниться, – рявкнул он. Факел в его руке озарял серое, словно слепленное из комьев сухой земли лицо. – Воду пить по два глотка в день и прекратить галдёж!
Аламеда долго лежала с открытыми глазами, терпеливо дожидаясь, когда всё стихнет, чтобы войти в транс. Наверняка, этот белый врачеватель что-то затевал. Раз он сумел добраться до неё, значит, сможет и помешать задуманному. Ну уж нет, не выйдет, она опередит его.
Этой ночью сбылось то, чего Аламеда так долго ждала. Подсознание наконец вытащило наружу из глубин памяти нужное воспоминание. Она снова оказалась в родном лесу в день своего исчезновения. Во второй раз ей пришлось пережить смерть Роутега, и во второй раз Аламеда ранила убийцу, пустив в него стрелу. Как жаль, что она не могла прикончить мерзавца в грёзах, зато исправить заклинание ей было под силу. Произнося его тогда, она вошла в поверхностный транс, высвобождая своё подсознание. Теперь же, во сне, подсознание прошлого и настоящего встретились. Аламеда до сих пор не помнила правильных слов, но знала, как поймать на крючок душу Лиз. Она и до этого бессознательно влияла на неё, а теперь могла подчинить себе полностью. Снова Аламеда сжимала окровавленными руками лицо девчонки, но на этот раз твердила другое заклинание. Оно не подействует мгновенно, придётся запастись терпением, но уж зато наверняка.
Наутро Аламеда впервые за долгое время проснулась счастливой. Она открыла глаза. Небо уже теряло краску ночи, а на горизонте виднелись сероватые очертания суши.
