Текст книги "Тайна двух лун (СИ)"
Автор книги: Ксения Грациани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
5. Отправление
Все были в сборе, ждали только Аламеду. Нита сказала ждать и отправила Лони найти её. Нехитрый скарб уже свалили в кучу посередине плавучего острова. Строить его начали, когда к болотам стала подступать Большая Вода. Как давно – никто не считал. Здешний народ не имел понятия о времени, не именовал дни, не вёл календаря и не думал о будущем. Жили одним мгновением.
Лакос погибал. Неминуемо уходил под воду, и никто не знал, сколько ещё ему осталось. Люди из разрозненных и давно стёртых с лица земли племён нашли друг друга, кочуя от болота к болоту, от островка к островку. Горстка обречённых, объединившихся, чтобы выжить. Каждый в поисках спасения, в поисках твёрдой земли. Плавучие острова служили верным и единственным способом передвижения от одного пристанища к другому. Построить прочное судно или хотя бы плот было не из чего. Древесина ходячих мангров не годилась: гнила за считанные дни, как протухшее мясо, а другие деревья на топях обычно не росли. Поэтому в ход шла болотная трава. Из неё мастерили практически всё: лёгкие тростниковые лодки для рыбалки, рогожные одеяла, корзины, навесы для хижин и одежду.
Вот и теперь, соорудили плавучий остров, большой, на целых сто шагов в длину. Половину работы проделал ветер, сорвав и сбив в плотную массу тростник, осоку и рогоз, росшие по берегам болота, а люди расширили и укрепили осерёдок. Долго он не протянет. Ветер что дал, то и возьмёт назад, разберёт по травинке, раскидает по воздуху. Или не дай бог буря. Поэтому нужно спешить, найти новое пристанище, пока под ногами осталась твёрдая основа.
Плавучий остров удерживался возле берега несколькими толстыми камышовыми верёвками, которые привязали к шестам, вогнанным в землю, – ещё одна редкость, доставшаяся людям в наследство от прежних времён. Теперь изделия из железа были в Лакосе в большой цене, что уж говорить об оружии. Лезвия ножей, наконечники стрел и копий чаще всего делали из длинных зубов подводных чудовищ. Рукоятки мастерили из их же кости, реже из плотно переплетённого тростника. Для оглушения монстров использовали булавы с тяжёлым каменным шаром – обороняться приходилось не раз.
Сборы шли полным ходом. Мужчины раскладывали рыболовные снасти: рыбалка была единственным способом выживания на воде. Другие носили вязанки свежего тростника, чтобы настилать новые слои по мере гниения нижних. Если Боги будут милосердны, этих запасов хватит до тех пор, пока люди не найдут себе новый дом. Третьи закатывали на остров бочки с пресной водой, которую успели набрать из подземного источника, прежде чем его затопило. Пожалуй, это был самый ценный груз островитян – питьевая вода. Да и бочки берегли как сокровище. Их смастерили в те времена, когда на небольших участках суши ещё росли деревья с годной для использования древесиной.
Пока мужчины грузили весь скарб, женщины обустраивали нехитрый быт островитян. Укрепляли тростником навесы, раскладывали корзины с пожитками, глиняную посуду и одеяла, мастерили из камней закрытые камельки для приготовления пищи.
– Нита, зачем ты отправила за ней? – проворчала одна из женщин, толстая Найра, пристраивая к груди младенца. Две чёрные косы свисали из-под её круглых щёк, низкий лоб недовольно хмурился. – Стемнеет рано, и по её вине сегодня мы далеко не продвинемся.
– От этой чужачки одни беды, – добавила, докладывая тростник к навесу, вторая – суеверная Калу̀, худая с широким носом и выступающим подбородком. – Как только Аламеда здесь объявилась, к нашему болоту стала подступать Большая Вода, а на небе загорелась вторая луна. Это дурной знак.
– Большая Вода всегда приходит в одиночку, ей не нужны предвестники, – бросила Нита и крепко взялась за шест, к которому был привязан плавучий остров, давая тем самым понять, что она намерена ждать Аламеду столько, сколько потребуется. И пусть кто-нибудь только попробует сдвинуть её с места.
– А что до второй луны, – добавила Нита холодно, – одним творцам известно, что происходит с небесными светилами по мере приближения к кладбищу миров. Аламеда тут ни при чём.
Среди женщин прошёлся возмущённый ропот:
– Носится с ней, как наседка с яйцом.
– Родня она ей, что ли?
– Откуда взялась эта Аламеда?
– Я слышала от прабабки, будто на затонувшем северном материке когда-то обитали светлокожие люди…
– Сдалась же тебе эта белянка, – бросила Найра, недовольно глядя на Ниту. – Вот увидишь, скоро она уведёт у кого-нибудь мужа. Вон как они смотрят на неё.
– Так и разберитесь со своими мужьями, – хмыкнула Нита.
– Найра, между прочим, твой муж и на меня поглядывает, – вдруг произнесла с усмешкой девушка в платье цвета амаранта. Она сидела на краю острова, плетя верёвку из тростника, и казалась дикой лилией среди воды и зелёных стеблей. Ветер заигрывал с её длинными, по пояс волосами. Пронзительные глаза покосились на собеседницу.
Все засмеялись. Найра проворчала что-то и снова занялась младенцем. А не принимавшие участия в разговоре мужчины, услышав, что речь идёт о них, слабо возмутились, но тут же вернулись каждый к своей работе.
– Но женщины правы, Нита, – опять сказала девушка-цветок. – Белянка здесь чужая. Она не хочет идти с нами. Почему бы не оставить её в покое?
– Аламеда погибнет одна, и ты это прекрасно знаешь, Муна, – медленно, но упирая на каждое слово, проговорила Нита. – Мы все дали клятву держаться вместе и никого не бросать. Что бы ни случилось, – она начинала с беспокойством поглядывать в сторону тростниковых зарослей. Куда запропастился этот Лони? Нужно было пойти самой.
– Твоя Аламеда никакой клятвы не давала, – возразила Муна и, оставив свою работу, вскочила на ноги, не менее сильные и мускулистые, чем у Ниты, но куда более стройные и длинные. – Белянка чужая и никогда не пыталась стать частью нашего племени. Ты не заставишь её жить, если она сама этого не хочет. Мы все здесь сражаемся с наступающей водой. Каждый день, каждый проклятый миг. И я хочу, чтобы в тяжёлый час со мной были люди, готовые бороться со смертью, способные обхитрить её, а не те, кому всё безразлично, кто погибнет сам и станет гибелью для других, – Муна с вызовом смотрела на Ниту, а остальные одобрительно кивали в знак согласия.
– Ты слишком жестока к ней, сестра, – ответила с укором Нита, но позицию свою не оставила, словно вросши двумя ногами-столбами в утрамбованный тростник. – У неё горе в глазах. Всмотрись – в них написано, что она потеряла всё: свой дом, свою семью, свой народ и свою любовь. Но, кроме этого, я вижу в её глазах силу, затаившуюся силу одинокого волка, отбившегося от стаи. Вот увидите, Аламеда ещё поможет всем нам, она выпустит эту силу.
Муна хмыкнула, пожав плечами:
– Каждый из нас чего-то лишился, но мы боремся, а она… она как… как мёртвая.
– Правильно Муна говорит, – вновь сказала Найра. – Зови Лони, и отправляемся. Захочет – догонит вплавь.
– Вот-вот, – добавила Калу̀. – Не желает жить – только навлекает на всех гнев Богов.
– Верно! – подхватили другие. – Отплываем!
– На топях никто не останется! – вдруг обрывисто гаркнул чей-то трескучий голос – будто с хрустом отломилась сухая ветка. Однорукий старик Яс, всё это время молча сидевший под навесом, медленно повернулся к женщинам и обвёл их тяжёлым взглядом, всем своим видом показывая, как же он устал от этих разговоров. Морщины глубже обычного избороздили его лицо, ссохшееся, будто печёный корень мангра.
Гаркнул одно слово – и замолчал. Яс вообще был не из говорливых, но старейшину в племени почитали. Он единственный застал на своём веку прежний, цветущий Лакос. Одного слова Яса оказалось достаточно: женщины притихли.
Мужчины вообще предпочитали не вмешиваться, им по сути было всё равно. Девушка с необычной внешностью и правда поначалу вызвала у них интерес, но ненадолго. Парочке смельчаков новенькая сразу дала от ворот поворот. А ну её, овчинка выделки не стоит. Уйдёт она или останется, им от этого ни прибудет, ни убудет.
Выслушав вердикт старейшины, Муна снова пожала плечами и вернулась к своей работе. Нита хорошо знала, что означает этот жест: думайте, как хотите, но меня вам не переубедить. Она давно свыклась с упрямым нравом сестры. Обе они славились сильным характером. Чего-чего, а упорства им было не занимать. Но, в отличие от молчаливой Ниты, Муна часто заводилась с полуслова. Их родители погибли с наступлением Большой Воды, когда Муне едва исполнилось три года, и двенадцатилетней Ните пришлось заменить ей мать.
– Идут! – вдруг крикнул длинноволосый парнишка, чинивший рыболовную сеть на берегу.
– Надо же, уговорили, – недовольно буркнула Найра.
Ни на кого ни глянув, Аламеда молча взошла на плавучий остров за Лони. Найра и Калу̀ перешепнулись. Нита проследила за Аламедой взглядом и, ничего не сказав, обрубила камышовую верёвку. Остров дрогнул на лёгкой волне и покорно поддался размеренному течению Большой Воды.
Каждый раз, пускаясь в долгое плавание на поиски нового пристанища, старались держаться мелководья, ближе к тем местам, где длинные вёсла доставали до дна – так легче было встретить на пути какой-нибудь клочок суши – и к тому же безопаснее. На большой глубине, поговаривали, обитали настоящие монстры, а на маленькой – и чудовища были мельче, с ними получалось совладать. Поэтому вёслами не только гребли и отталкивались ото дна, ускоряя движение, но и оборонялись. В открытых водах нередко таились монстры пострашнее лупоглазой вьельзевуллы. Ходили слухи об огромных океанских медузах, которые проглатывали и переваривали целые лодки. Кто-то верил, кто-то нет, но глубину проверяли непрестанно.
Порой Большая Вода играла с людьми злую шутку. Мутная и непрозрачная, она таила на дне пропасти и огромные овраги. Бывало, плывёт себе гребец, ничего не подозревает, отталкивается веслом ото дна, а оно вдруг как провалится – и полетит человек в воду. А там подводное течение хвать – и унесло… Нита хорошо это знала и теперь пыталась объяснить Аламеде безопасный способ гребли, но, кажется, та слушала вполуха.
* * *
Пришла ночь, смешались краски неба и воды, гребцы оставили свои вёсла и заякорили остров.
Аламеда долго не могла уснуть. Она лежала на спине, укрывшись грубым рогожным одеялом, и гадала, какая из звёзд на небе является её прежним миром. Высоко над головой сияли две луны: одна, словно отражение другой. В племени поговаривали, будто вторая появилась на небосклоне с приходом Аламеды. Та не понимала, что это могло означать, но почему-то чувствовала себя связанной с этим небесным светилом. Будь здесь старая колдунья и наставница Ваби, она бы всё объяснила, но Аламеда была одна.
В ту ночь ей приснился странный сон, вернее, проснувшись, она уже знала, что никакого сна на самом деле не было. В её дремлющее сознание проник кто-то, и она говорила с этим человеком. Бледнолицый мужчина с пронзительными серыми глазами задавал ей вопросы, а она отвечала. Не могла не ответить, будто пойманная им на крючок, словно глупая рыба. Он спросил, как она себя чувствует и как её зовут, а затем – знакома ли она с Лиз…
– Лиз… Да, я помню Лиз… – ответила Аламеда. – По её вине я умерла.
Как же не помнить. Ей никогда не забыть, как белолицые завопили: «Лиз, о нет!», – когда Аламеда, раненая, напала на ту девчонку и, бормоча заклинание, намертво вцепилась ей в лицо перепачканными кровью руками. То самое лицо, которое Аламеда теперь видела, каждый раз смотря на своё отражение в воде. О, да, она помнила, как они с радостью окружили ту девчонку, утешая её и повторяя «Лиз, бедная Лиз..», после того как Аламеде меж лопаток впился горячий металл. Это по вине Лиз она погибла и попала в умирающий Лакос. Ах, если бы только можно было вернуться назад и завершить обряд переселения души. Тогда бы Аламеда не ошиблась. Она им всем отомстила бы. И за себя, и за Роутега.
– Лиз, слушай меня внимательно, я доктор Ланнэ… – говорил голос из головы, называя Аламеду этим ненавистным именем.
– Я не Лиз, я не Лиз! – прошипела она сквозь сон. – Будьте вы прокляты.
Аламеда резко проснулась. Перед глазами было всё то же синее небо, утыканное множеством звёзд, и две луны, холодно глядевшие на неё свысока, как два горящих глаза. Рядом хлюпала вода, а рогожное одеяло покалывало шею. Кто этот человек? В том, что он из её прежнего мира, Аламеда не сомневалась. Он был как-то связан с Лиз. Но как ему удалось проникнуть в её спящее сознание? Доктор Ланнэ… он назвал себя доктором… Кажется, белые именуют так своих врачевателей… Неужели у него как-то получилось через сознание той проникнуть в её собственное…
Аламеда села, накинув одеяло на плечи. Весь сон словно улетучился. В голове разгоралась мысль: значит, ещё не всё потеряно… вот она ниточка, по которой можно вернуться в прежний мир и отомстить за Роутега. Духом ли, человеком, но вернуться и поквитаться со всеми. Старая Ваби многому научила её, нужно только понять, как теперь применить эти знания. Тонкая связь с невидимым собеседником неожиданно проложила дорожку обратно, в её прошлую жизнь. Потухший уголёк мести в сердце Аламеды стал вновь разгораться, раздуваемый ветром проснувшихся воспоминаний. "Вернуться и отомстить, вернуться и отомстить", – повторяла она про себя, пока снова не уснула.
6. Правда
Обессиленная приступом, Лиз лежала в своей палате, а я заказал телефонный разговор с Америкой и ждал, пытаясь загипнотизировать даже телефонный аппарат. Я не пошёл обедать и все осмотры перенёс на вечер. Минуты тянулись как часы, а часы – как бесконечность. Всё это время я просто сидел, положив руку на трубку, и пытался осмыслить то, что сказала мне Лиз. В голове путались и натыкались друг на друга противоречивые гипотезы, но в итоге я смог собрать мысли воедино и выдвинуть более или менее логическую версию случившегося.
Итак, несколько лет назад Лиз сопровождала отца в какой-то миссионерской поездке. Пока ничего удивительного нет. Бен Родрик – проповедник. Вот уже четыреста лет, с момента образования испанских и португальских колониальных империй, представители различных христианских конфессий более или менее успешно обращают в свою веру так называемых дикарей. И Бен Родрик – далеко не первый проповедник, ставший миссионером. Лиз как раз изучает теологию в университете, и её отец считает, что ей будет полезно принять участие в этой благородной поездке. Одно странно: девушка совершенно ничего о ней не помнит, а Родрик почему-то не хочет об этом говорить…
Идём дальше. Куда они могли отправиться? Жара, лианы… Скорее всего, речь о какой-то тропической стране. Африка, возможно? Или Южная Америка? А те самые «безбожники», которых нужно наставить на путь истинный – аборигены тех мест. По джунглям миссионеры пробираются в сопровождении вооружённой охраны. Зачем? Излишняя предосторожность? А, возможно, и не излишняя… Помнится, я как-то читал о том, что где-то туземцы убили, а затем и съели пришедших к ним миссионеров. Может быть, Родрик опасался не слишком радушного приёма? Вполне вероятно. Что произошло дальше – загадка. Скорее всего, случилось некое событие, шокировавшее Лиз до такой степени, что её травмированная психика спрятала воспоминания о нём в самые потаённые уголки её памяти.
И, конечно же, наибольшая загадка во всей нашей истории – Аламеда. Кто она? Если это одна из скрытых личностей Лиз, то как я умудрился не заметить её присутствия ранее? Или, возможно, Аламеда живёт на очень глубоком подсознательном уровне моей подопечной, а гипноз всего лишь помог мне выявить эту скрытую идентичность? Что ж, у меня уже были пациенты с подобным расстройством. Помню один занимательный случай, когда мне пришлось иметь дело с шестью различными личностями одного человека. Мы с коллегами рассматривали их, как последовательные вариации его основной личности. Но могу ли я проводить аналогии в случае с Лиз? Живёт ли Аламеда только в её воображении или существует на самом деле? Имеет ли какое-то отношение к приступам моей пациентки и к случившемуся в джунглях? Слишком много вопросов…
Я опасался, что Бен Родрик просто так не заговорит, и все два часа обдумывал тактику предстоящей беседы. Стоит ли застать его врасплох, огорошить, чтобы он, не моргнув, враз выложил всю правду? Или лучше уповать на отцовский долг? Нет, пожалуй, нет. Человек он честолюбивый, а его жена – тем более. Должно быть, произошедшее слишком сильно било по репутации их благочестивой семьи, раз они решили оставить всё в тайне. Только вот о Лиз никто не подумал… Пожалуй, лучше воспользоваться эффектом неожиданности.
Внезапно задребезжал телефон, я вздрогнул, но тут же вернул себе спокойствие духа и снял трубку. Телефонистка соединила меня с Родриком.
– Доктор Ланнэ, очень рад вас слышать! – прозвучал в аппарате елейный голос. – А я как раз собирался звонить вам на днях, но вы меня опередили. Что-нибудь с Лиз?
Надо же, он вдруг вспомнил о дочери.
– Всё по-прежнему, – сдержанно ответил я и тут же ухватился за новую возможность: – Вы сказали, что собирались звонить мне?
– Да. Собственно, через две недели мы опять будем в Европе. Нэнси вышла замуж и едет в свадебное путешествие по Италии. Мы с женой решили проводить молодых до порта Генуи и потом отправиться в Швейцарию, навестить Лиз, а заодно и познакомиться с новыми родственниками из Цюриха.
Ах да, я тут же вспомнил заголовки местных газет. Родрики теперь заполучили в родню династию швейцарских банкиров. Те были выходцами из Америки и дальними родственниками новоиспеченного мужа Нэнси. Нечего и говорить, для старшей дочери Родрики нашли весьма выгодную партию. Впрочем, могу пожелать молодым только совет да любовь. Но внутренний голос подсказывал мне, что родители Лиз вновь пустились в долгое путешествие главным образом для того, чтобы представиться новой родне. И уж заодно навестить больную дочь, а не наоборот. Но, в любом случае, мне это было на руку. Телефонный разговор мог бы не дать нужного результата, а вот беседа с глазу на глаз предоставляла мне куда больше преимуществ. Я запасся терпением и принялся ждать приезда Родриков, прокручивая в голове варианты разговора.
К счастью, вскоре Лиз отошла от приступа, даже если провела в постели дольше обычного. Теперь она хотела знать, что же мне удалось выяснить. Признаюсь, я боялся делиться с ней своими догадками, не поговорив сперва с её отцом, а потому сказал ей, что, к сожалению, сеанс не удался. Не все люди гипнабельны, некоторых просто невозможно погрузить в глубокий транс. Попытка гипноза лишь спровоцировала у неё приступ – значит, пытаться дальше не стоит.
Сказать, что Лиз была огорчена – ничего не сказать. Даже известие о скором приезде родителей не обрадовало её. На утренних сеансах она отмалчивалась и больше не брала в руки гитару. Её подавленное состояние беспокоило меня. Лиз теряла надежду, и мне необходимо было вернуть её как можно скорее. А потому я решил вытрясти правду из её отца, чего бы мне это не стоило.
Через две недели, когда в моём кабинете вновь появился краснощёкий Бен Родрик, я уже знал, как разговорить скрытного проповедника. А отсутствие его жены, загостившейся у родственников, было весьма кстати, впрочем, как и наличие лёгкого душка спиртного, которым разило от него.
– Прошу, садитесь, – привстав, я ответил на вялое рукопожатие проповедника и чуть дольше обычного задержал взгляд на маленьких заплывших глазках. Они смотрели на меня, не моргая. Зрительный контакт был установлен.
Вернувшись в своё кресло, я воспользовался методом отражения, приняв позу собеседника и начал ненавязчиво покачивать рукой в такт его сиплому дыханию. Да, моментальным гипнозом я тоже неплохо владел, и теперь мне это очень сильно пригождалось.
Я задал проповеднику пару дежурных вопросов о поездке и по нескольким характерным признакам понял, что он готов к воздействию гипноза. У него расслабились мышцы тела, успокоилось дыхание, взгляд стал неподвижным, а на обмякшем лице выступили капельки пота.
– Господин Родрик, я знаю, вы участвовали в нескольких миссионерских экспедициях, – начал я с места в карьер. – Слышал, о вас говорят, как о чудесном ораторе.
– Я?.. О… да, я бывал…
– Лиз ведь тоже как-то составила вам компанию в одной из поездок? Напомните мне, где это было… – я щёлкал пальцами перед носом проповедника, и он не сводил с них взгляд, – Коломбия, нет… – щёлк, щёлк, щёлк, – Венесуэла… нет, что я говорю, какая Венесуэла… – щёлк, щёлк…
– Эквадор, – помог мне Родрик, продолжая неотрывно смотреть на мои пальцы, – бассейн реки Амазонки.
– Ах да, конечно. Эквадор, Амазонка… – подхватил я. – И ведь какая беда… Кто бы мог подумать, что всё так обернётся.
– Как вы правы, доктор, – вздохнув, согласился Бен Родрик.
Внушению он поддался с полувзгляда. Верно ли было с моей стороны вводить проповедника в гипноз без его ведома? Однозначно нет, но речь шла о Лиз. Ради неё я готов был переступить предписания врачебной этики. И это того стоило. Бен Родрик рассказал мне всё, что я хотел знать, в самых мельчайших подробностях.
Три года назад он действительно прибыл в амазонскую сельву во главе протестантской миссии, дабы нести Слово Божье и наставлять на путь истинный дикарей и безбожников из аборигенов. Чем не высокая и благородная цель? К такой не грех приобщить и дочь-студентку теологического факультета. Но долгое путешествие вглубь бассейна Амазонки закончилось трагедией. Туземцы встретили миссионеров далеко не с распростёртыми объятиями, а с копьями и духовыми ружьями.
– Лица страшные, размалёванные, – говорил Родрик гримасничая, – орут голосами животных, скачут как осатанелые…
Проповедник не помнил точно, с чего всё началось, потому что в тот миг он, зажмурившись и прижав к себе Лиз, читал молитву.
– Внезапно прогремел выстрел, – сказал проповедник, расширив глаза. – Крики, снова выстрел… Только потом я узнал, что это были наши охранники, они стреляли в воздух, чтобы спугнуть озверевших варваров… И ведь представить только, мы сперва не думали брать охрану, нам нужен был лишь проводник и переводчик, но в порту нас заверили, что без вооруженного сопровождения лучше не ходить. Некоторые племена чрезвычайно агрессивны. Сначала я подумал – с нас просто хотят содрать деньги, но всё же решил перестраховаться и как же оказался прав в конечном итоге! Вы бы видели озверевшие лица тех дикарей! Ими двигал сам дьявол!
– Могу себе представить, – сказал я. – Что произошло дальше?
– В тот миг посреди джунглей, услышав выстрелы, я вспомнил о предостережении и не на шутку испугался… Эти идолопоклонники разорвали бы нас, зажарили бы на жертвенном костре! Да-да-да! Были прецеденты! – заверил меня Родрик и следом замолчал на секунду, смотря в пустоту так, словно опять видел перед глазами ту же картину. Вздохнув, он наконец добавил: – У меня был с собой дедов кольт… Я взял его в поездку, потому что слышал о диких зверях в амазонских джунглях. Бог мне свидетель, я не хотел никого убивать! Я даже не знал, как целиться, да и не видел ничего: перед глазами мелькали лишь размалёванные тела этих язычников, а в ушах звенела дико-орущая какофония. Но тут один из туземцев прыгнул вперёд, что-то крича и размахивая копьём, и я… я… я выхватил кольт и… и спустил курок…
– Вы убили индейца? – сухо спросил я.
– Я не хотел, видел Бог, я оборонялся, – дрожащими губами пролепетал проповедник.
– Разумеется. Что произошло дальше?
– На минуту в джунглях стало тихо. Знаете, так тихо, будто всё исчезло… Или это я, оглушенный выстрелом, ненадолго потерял слух. Я очнулся и увидел, что дикари забрали убитого и спешно отступают в лес. Мои спутники были сильно напуганы, охрана сказала возвращаться… Лиз, моя бедная девочка, она даже плакать не могла. Глаза переполнял ужас. Лиз смотрела на револьвер в моей руке – я отбросил его… И вдруг дикая боль пронзила моё плечо – из него торчала тонкая палка в перьях и узорах… Стрела! Они пытались убить меня! Снова началась пальба. Один из охранников засёк лучника: за деревом пряталась туземка и опять целилась в меня! Её ранили… А потом случилось то, что случилось. В два прыжка она оказалась возле Лиз, но перед тем, как дикарку настигла вторая пуля, она успела окровавленными руками вцепиться моей девочке в лицо, бормоча какую-то ересь. А остальные туземцы кричали меж тем: «Аламеда, Аламеда!» Уж не знаю, что означают эти слова, какой-то возглас или имя дикарки, но они отпечатались в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Господь не даст мне соврать, – сказал Родрик, схватив меня за рукав, – глаза туземки были глазами Дьявола! И в Лиз вселился Дьявол, поверьте мне, доктор.
Следом проповедник принялся бормотать, что охранники не должны были первыми открывать огонь. Что, возможно, стоило вообще идти без них… Но получилось ли бы в этом случает избежать беды или всё закончилось бы куда трагичнее? Поняли бы безбожники их мирные намерения или варварам это чуждо?.. Он говорил и говорил, то кляня себя и дедов кольт, то оправдываясь. Но что произошло, то произошло. Миссия вернулась в Штаты, Бен Родрик залечил раненое плечо, и больше у него не возникало мысли наставлять кого-либо на путь истинный. Не так он представлял своё благодетельное выступление перед тёмными дикарями.
Что до Лиз, то сама она физически не пострадала. На теле врачи обнаружили лишь небольшую царапину в области сердца. Неглубокий прокол – сущий пустяк. Должно быть, дикарка пыталась пырнуть её клинком, но, к счастью, не смогла нанести Лиз серьёзной раны. Царапину сразу же обработали, и она зажила за пару дней. Но после минутного контакта с туземкой Лиз впала в забытье. Её кидало в жар, тело сводило судорогами. Она не приходила в себя до самого возвращения домой, в Штаты, а очнувшись, не помнила ровным счётом ничего: ни злоключение в амазонских джунглях, ни самой поездки, словно и не уезжала никуда.
– И вы конечно же решили оставить случившееся в секрете? – спросил я проповедника.
– Конечно, – сердечно произнёс он. – Ради её блага. Лиз незачем было вспоминать этот ужас. К тому же весть о провале миссии сыграла бы на руку баптистам. Они и так увели часть прихожан из нашей церкви. А убийство, хоть и в целях самообороны, навсегда бы разрушило мою репутацию. Но Бог с ней! На кону стояла помолвка Нэнси. Вы не знаете, доктор, в Америке журналисты – как крысы: ради громкой новости в любую щель пролезут. Представляете, что было бы, узнай они обо всём?
– Не представляю, – мотнул головой я.
Я и в самом деле не мог себе вообразить, насколько в этом человеке преобладало тщеславие. Родрик готов был поставить под удар здоровье дочери, лишь бы, не дай бог, новость не просочилась в прессу. Как он мог не рассказать правду, ну, хорошо, не Лиз, но хотя бы её лечащим врачам? Неужели, будучи христианином, священником, он не почувствовал потребности в элементарном покаянии, ведь из-за него погибло два ни в чем неповинных человека. Да, это была чудовищная в своей нелепости трагедия. Он выстрелил по ошибке, с перепугу, после чего беда выросла, как снежный ком: его ранение, убийство туземки, помешательство Лиз… и ради чего? Ради громкой речи? Ради славы великого колонизатора?
Я вывел проповедника из гипноза и отправил навестить дочь. Он даже не понял, что минутой раньше выложил мне столь горячо хранимый секрет семьи. Закрыв за ним дверь, я принялся ходить взад-вперёд по кабинету, обдумывая его рассказ.
Моё первоначальное предположение оказалось верным. Мы имели дело не с шизофренией. Теперь я знал, что травматический опыт в Эквадоре спровоцировал возникновение у Лиз второго психического центра, в котором она стала отождествлять себя с жертвой трагедии – Аламедой. Вот каким образом появилась диссоциация личности и второе Я. Однако это не объясняло, почему Лиз в своих галлюцинациях видела саму себя, а не темнокожую туземку. С этим мне ещё предстояло разобраться. К сожалению, я тогда не догадывался о том, что и этот, второй диагноз, окажется в конечном итоге ошибочным.
Ещё долго я протаптывал ковёр в своём кабинете, ходя туда-сюда и размышляя о роли колонизации и судьбах коренных народов Америки. Колонизаторы положили глаз на бассейн Амазонки ещё в семнадцатом веке. Помню, увлёкшись историей великих первооткрывателей, я как-то читал об этом одну интересную книгу. Голландцы, англичане, испанцы, португальцы, – кто только не пытался установить в долине Амазонки своё влияние. Но большего успеха добились монашеские ордена, иезуиты и кармелиты. Я не берусь судить, каковы были их настоящие мотивы, хотя имею на этот счёт своё мнение. Стремились ли они обратить в истинную веру язычников, или же ими руководили намерения более меркантильного характера? Например, основать на новых землях мощный оплот католической церкви. Или использовать туземцев, как бесплатную рабочую силу в освоении дикого края. Святые отцы обладали немалым даром убеждения. Дикари бесплатно добывали для своих поработителей корицу и какао, рыбу и древесину, которые миссионеры затем отправляли на экспорт, полностью оплачивая содержание миссии и обогащая орден. Позже церковники сменились светскими колонизаторами. Те, как и предшественники, пытались выжать из новых земель побольше ресурсов – натуральных и людских…
Стоит ли говорить о нынешней колониальной политике, о борьбе империалистических держав за раздел мира и прочей белиберде… Нет, пожалуй, не буду вдаваться тут в рассуждения, неблагодарное это дело. Но одно верно: и сегодня, в начале двадцатого века, миссионерские учреждения, поддерживаемые своими правительствами, становятся владельцами крупных капиталов и земель под лозунгом истиной веры и просвещения. Встречал я таких филантропов. Как сказал однажды Сесил Родс, один южноафриканский политик: «Чистая филантропия очень хороша, но филантропия плюс пять процентов годовых – ещё лучше». И попробуй поспорь…
И видно, до тех пор, пока имеются на нашей планете бесхозные земли и отрезанные от цивилизации народы, до них найдутся охотники из благочестивых миссионеров. Беда только, что не всегда их встречают с распростёртыми объятиями. Случай с Беном Родриком – тому прямое доказательство: произошедшее в сельве обернулось трагедией как для индейцев, так и для него самого.
