Текст книги "Тайна двух лун (СИ)"

Автор книги: Ксения Грациани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Неожиданно он притянул её к себе, и она почувствовала меж лопаток его сильные руки. Жар прикосновения пробежал по позвоночнику, разлился по всему телу, пробрал до дрожи. Глаза и губы Арэнка были так близко, что у неё закружилась голова. Аламеда затаила дыхание, растворяясь в зелёных крапинках светло-карих зрачков. В следующий миг она вдруг ощутила вкус его губ на своих губах. Терпкий, с примесью древесной смолы. А от мокрых волос по-прежнему пахло стружками. Небольшая озёрная волна подтолкнула её к нему ещё ближе, побуждая ответить на его поцелуй. Она поддалась ей, закрыла глаза, заскользила пальцами по сильным рукам и плечам, повторяя их точёные изгибы.

Вода тихо колыхалась, лаская их тела, а две луны лили на них свой мягкий белый свет, словно окутывая в один общий кокон, и вдруг в темноте закрытых век перед Аламедой предстал её недавний сон. Она стоит с протянутыми руками у реки, а из воды выходит Роутэг, улыбаясь одними глазами… «Ты пойдёшь со мной Аламеда?» – говорит. Она берёт его за руку, и они вместе уходят навстречу восходящему солнцу…

Аламеда распахнула глаза и отстранилась от Арэнка, уперевшись ладонями в его грудь.

– Я не могу, прости, не могу…

– Я буду ждать, Аламеда…

– Нет, – замотала она головой.

Арэнк вздохнул и отпустил её. Они вместе вышли из воды, но на берегу он опять поймал её взгляд.

– Я пойду, – сказал Арэнк, но так и продолжал смотреть, словно надеясь, что она остановит его, но Аламеда кивнула.

Он уходил, а с её губ едва не срывалось его имя. Аламеда знала, стоит ей только произнести его – и Арэнк вернётся, заключит её снова в объятия и уж тогда, наверное, больше не выпустит, что бы она ни говорила. Стоит только окликнуть его – он останется и никогда не уйдёт. Но в удаляющейся фигуре она снова видела силуэт Роутега, и понимала, что на самом деле только за ним бы побежала, чтобы вернуть его к озеру.

Аламеда позволила Арэнку уйти, а подходя чуть позже к поселению, вдруг увидела, как он сидит один возле потухшего костра, а рядом с ним, выйдя из темноты, садится Муна…

* * *

Шли дни, Арэнк больше не приходил, и Аламеда всё чаще видела, как Муна заговаривает с ним, но понимала, что не может держать на неё злости: та всего лишь боролась за свою любовь. Однако Арэнк, слушая Муну, глазами блуждал где-то далеко, словно надеясь поймать на себе ещё чей-то взгляд.

Той ночью Аламеда проснулась, снова увидев во сне Роутэга и долго лежала с открытыми глазами, смотря через квадрат окна на две зеркальные луны.

– Забери меня отсюда, Роутэг, или отпусти навсегда, – проговорила она шёпотом в тишине спящей хижины.

Аламеда долго не могла уснуть. У противоположной стены мерно дышала Нита, сопел с открытым ртом Лони, а снаружи шуршал листвой ветер и тихо щебетала одинокая птица… Птица? – спохватилась Аламеда и села в постели, прислушиваясь. Несмелая, но отчётливая трель раздалась за окном. Девушка бесшумно встала и вышла из хижины.

Ночь заливала своей чернотой просветы меж листьев, забиралась в нос прохладной свежестью, закладывала уши звенящей тишиной. И вдруг снова чирикнула птица… Аламеда подняла голову, всматриваясь в темноту, но так ничего и не увидела. А, возможно, ей только причудились?

Ещё долго она сидела у дверей, с тревожным чувством вслушиваясь в лесные звуки, но невидимая птица молчала. А если правда? Неужели Мокрун ушёл из водной чащи? Уговор был, что он останется, пока не будет закончено судно… но ведь оно готово! Арэнк сам сказал. Смоляное покрытие высохло. Осталось только понять, как сделать лодку устойчивей, но разве это забота водного Духа? Если он действительно уже покинул топи, значит, скоро сюда проберутся чудовища, и племени придётся несладко. Нужно уплывать как можно быстрее, иначе им будет не выбраться из чащи. Аламеда вскочила и побежала к берегу. Она хотела своими глазами убедиться, что Мокруна больше нет в водном лесу.

Чернота неба начала потихоньку иссякать, оно становилось чуть светлее, чем плотные тени деревьев, и по этим контрастам Аламеда легко нашла дорогу к берегу.

– Мокрун! – позвала она, ступая по влажному песку и прислушиваясь к своим ощущениям, но больше не чувствовала присутствия водного создания. Ничто больше не защищало холм.

Внезапно она заметила, как возле Великана протянулась тень. Аламеда подкралась ближе, подобрав по пути оставленный кем-то из мужчин топор. Неужели какая-то тварь успела проникнуть в чащу? Девушка пригляделась и вдруг увидела человека в подвёрнутой на руках и ногах одежде, он с интересом осматривал лодку, обходя её кругом. Как? – удивилась Аламеда. Она что, спит? Он же пообещал не появляться здесь.

– Доктор, зачем ты пришёл? – спросила Аламеда приблизившись, но так и не выпустила из рук топор. – Я знаю, что не сплю, ты нарушил наш уговор…

Он обернулся.

– Я ждал тебя.

– Зачем? – насторожилась Аламеда.

– Не бойся, я так и не выяснил, как убивают в состоянии самогипноза, можешь оставить топор, – Доктор сел на обрубок бревна и, запустив руки в волосы, вздохнул: – Вот уже два месяца я не вижу Лиз. А ты – единственное, что ещё связывает меня с ней. Если бы я не нашёл тебя здесь, это означало бы одно – ты уже вернулась и завладела её телом, но, к счастью, ты пока не ушла отсюда. Для меня это хоть какое-то, но утешение.

Аламеда положила топор на песок и села чуть поодаль. Оба молчали.

– Тебе понравилась наша лодка, Доктор? – спросила она.

– Суда – моя давняя страсть, – ответил он, разглядывая роспись на корпусе. – Галеоны, каравеллы, галеры и канонерки… – последовал перечень незнакомых Аламеде названий. – В детстве я мечтал покорять океаны, но, повзрослев, решил, что не гожусь на роль морского волка, – он помолчал мгновение. – Ошибаюсь, или судно действительно вырублено из цельного ствола?

– Не ошибаешься, это было древнее дерево, упавшее с оползнем, – ответила Аламеда. – Лодка готова, но нам не удаётся сделать её устойчивой. Она накреняется на волнах.

– Можно взглянуть? – привстал Доктор.

Аламеда кивнула, и он, зайдя босыми ногами в воду, взобрался на мостки, осмотрел весь корпус, нос и корму, затем запрыгнул в лодку, прошёлся, с интересом изучая устройство рулевого весла, и спустя какое-то время, вернулся на берег.

– Никогда не видел ничего подобного. Внешне судно напоминает скандинавский корабль-дракон, но гораздо шире, к тому же оно вырублено из цельного ствола, по типу каноэ.

Аламеда смотрела на доктора, не очень хорошо понимая, о чём он говорит.

– Ты знаешь, как сделать так, чтобы оно не опрокидывалось? – спросила она.

– Нужно правильно загрузить судно, это повысит его остойчивость. Накренённое волнами, оно легко восстановит положение равновесия, – Доктор говорил, будто сам с собой, и жестикулировал руками, но Аламеда с первых же его слов потеряла нить разговора. – Толщина дна в корпусе достаточна для того, чтобы поместить в нём с двух сторон бочки, заполненные водой, – продолжил он. – Так с помощью балласта центр тяжести опустится ещё глубже. Вес воды будет противодействовать боковым ударам волн. Это поможет уменьшать качку…

– Я не понимаю тебя, Доктор, – прервала Аламеда, удивляясь, с чего вообще он решил ей помочь.

– Подожди, сейчас, – он подобрал прутик и, попутно давая пояснения, принялся рисовать на сыром песке, но подальше от берега, чтобы изображение не смыло волной. – Видишь, бочки с водой, здесь и здесь. Вода в них не даст судну слишком раскачиваться.

Он объяснил ей всё в третий раз более простыми словами, и, кажется, она поняла.

– А ещё вы можете поставить мачту и прикрепить к ней полотняной парус, чтобы судно шло быстрее. Попутный ветер будет толкать лодку вперёд, – он нарисовал высокую палку посередине лодки и прямоугольный лоскут, привязанный к ней.

– Почему ты помогаешь мне? – Аламеда внимательно изучала его спокойное лицо. – Ты же не подумал, что я взамен исполню то, о чём ты просил?

Доктор пожал плечами.

– Нет, не подумал… Просто тот, кто построил это судно, вложил в него душу, сразу видно, и очень хочет, чтобы оно поплыло. Так пусть поплывёт.

Когда доктор ушёл, за деревьями уже забрезжил несмелый рассвет. Аламеда решила, что пока свежи ещё рисунки на песке, нужно поскорее показать их Арэнку. О птице тоже следует рассказать. Племени пора уплывать отсюда. Аламеда вдруг задумалась, что будет, если они и правда отыщут Водные Врата? В какой мир она бы хотела попасть? Вернулась бы в свой, представься ей этот выбор, ради мести, или же… Арэнк мечтал, чтобы они вдвоём вошли в Водные Врата. А что если это её судьба, а она ей так отчаянно противится?

Аламеда вернулась в поселение. Было тихо: все ещё спали и не выйдут, пока солнце не позолотит верхушки хижин. Она добежала до навеса, под которым обычно ночевал Арэнк, но его там не было. Аламеда огляделась… Ушёл за водой? Нет, слишком рано… Вдруг она вспомнила: хижина на дереве. Наверняка, он там.

Аламеда быстро вскарабкалась по сучковатым выступам, но едва достигнув входа, прямо у себя над головой она услышала щебет. Аламеда замерла, скользя глазами по веткам, и вдруг увидела серую птицу, та посмотрела на девушку и снова чирикнула. Выходит, ей не показалось… Птицы запели.

Она уже хотела постучать, как вдруг дверь открылась. Видимо, Арэнка тоже удивило птичье пение: его заинтересованный взгляд блуждал по листве.

– Аламеда? Что ты здесь делаешь? – смутился он. В глазах мелькнула растерянность.

– Я знаю, как сделать, чтобы судно не опрокидывалось на волнах, – проговорила она в спешке, – пойдём к берегу, я покажу тебе. Нужно спешить с отплытием, птицы запели – значит, Мокрун больше не защищает чащу.

Арэнк продолжал стоять в проёме, молча смотря на Аламеду и словно не понимая, о чём та говорит.

– Арэнк, ты слышишь меня? – она тревожно вгляделась в его лицо. Вдруг взгляд соскользнул вглубь хижины. Аламеда отшатнулась: лоскут чёрных волос мелькнул на цветном покрывале. Муна… Она… она провела здесь ночь…

Что-то сродни раскаяния и ревности заполнило сердце Аламеды. А чего было ждать? Там, на озере она сделала свой выбор, Арэнк же теперь сделал свой. Не вечно же ему бегать за ней.

– Извини, ты спал… я пойду… – Аламеда попятилась к спуску, стараясь не подать виду, что заметила, но по его глазам читала – он понял.

– Внутри корпуса лодки нужно поставить бочки с водой, они помогут противостоять волнам, взгляни на изображения, нарисованные на песке… – лепетала она спускаясь, а сама едва пересиливала дрожь в голосе.

Арэнк всё молчал, провожая её тоскливым взглядом, который будто бы говорил: ты пришла слишком поздно, Аламеда…

24. В таборе

Конец февраля выдался на редкость морозным. В иные годы в эти дни уже набухали почки магнолии, а теперь деревья ещё спали. Накануне даже выпал снег. Ровно два месяца я тщетно пытался найти Лулу. Цыганка была единственным человеком, кто сумел догадаться о том, что случилось с Лиз. Только она могла мне помочь. Подняв повыше ворот пальто и обмотавшись по уши шарфом, я целыми днями бродил по улицам Цюриха в её поисках, но той будто след простыл. Я расспрашивал местных, нет ли где на окраине стойбища цыган, приставал к бродягам, но все смотрели на меня, как на помешанного и только отмахивались.

«Они сегодня здесь, а завтра там: кочуют…» – сказал мне один нищий, принимая монету.

Я и сам не знал, зачем ищу её, но отчаяние заставляло делать хоть что-нибудь. Хвататься за любую ниточку. И Лула была единственной, кто мог, по крайней мере, понять меня, но сколько бы я ни искал, о цыганке не было ни слуху, ни духу. Вероятно, табор уже давно оставил здешние края.

За два месяца я лишь однажды слышал о Лиз, случайно встретив на городском рынке в середине января Марию, болтливую медсестру из «Голубого Леса». Она приезжала в Цюрих к родственникам и первой заметила мою физиономию в торговых рядах, однако порадовать меня ей было нечем: состояние Лиз продолжало ухудшаться. В последующие полтора месяца я больше ничего не слышал о моей бывшей пациентке, хоть и пытался писать коллегам, но те не отвечали.

Как ни странно, сны с Аламедой стали редки, и я их почти не помнил. Это настораживало. Нехорошее предчувствие не оставляло меня: вдруг она уже осуществила задуманное и завладела телом Лиз? А две недели назад безысходность толкнула меня на отчаянный шаг. Я решил снова ввести себя в транс, несмотря на наш с Аламедой уговор, и вернуться в заводнённый мир, чтобы узнать, не ушла ли она уже оттуда.

Я видел её. Аламеда до сих пор была там, но, кажется, мысли о мести соседствовали в её голове с какими-то другими – вот почему она снилась мне реже. Странно, я желал ей смерти, но вместе с тем, у меня не получалось её ненавидеть. А фантастический мир, в котором она жила, поражал моё воображение всё больше и больше. В тот раз на берегу затопленного леса я видел прекрасное судно, вырубленное из ствола какого-то неимоверно огромного дерева и расписанное странными символами. Я не смог удержаться, чтобы не потрогать его, не рассмотреть поближе. Корабли манили меня с детства, с той же поры я собирал коллекцию их миниатюрных копий. Прежде она занимала целую стену в моём бывшем кабинете, теперь же деревянные модели с парусами из хлопка и льна лежали в ящике, в съёмной комнате. Я так и не распаковал их.

Я даже посоветовал Аламеде, как улучшить остойчивость судна – оно было достойно покорять целые океаны. Просто вспомнил, как читал когда-то о том, что античные мореходы ставили в корпус корабля амфоры с маслом для придания ему стабильности на волнах. Однако снова говорить с дикаркой о Лиз не имело смысла. Она либо сама откажется от мести, либо я должен остановить её каким-то другим способом, но для этого мне нужна была Лула.

Помню, я удивился одному странному обстоятельству: ночью в том мире на небе сияли две луны. Это сильно поразило меня и выглядело настолько нереально, что я даже подумал, ведь Лиз и Аламеда, они тоже как две Луны: рано или поздно одной придётся покинуть небосвод, разве что внезапно не произойдёт чудо…

Пришла карнавальная неделя. От Жирного Четверга до Карнавального Вторника и вплоть до Пепельной Среды в Цюрихе проходили нарядные шествия. Улицы наводнили загримированные и переодетые в фольклорных персонажей горожане. Небывалый шум оглушал обычно тихий и чопорный город. Я не очень любил карнавал. Ещё в детстве его вычурная весёлость не внушала мне доверия. От громких звуков, проникавших отовсюду, порой болела голова, но праздничные гуляния вновь вернули мне надежду встретить на улицах Цюриха мою знакомую.

Я всматривался в разукрашенные лица, останавливался возле каждой кучки людей, собиравшихся вокруг бродячих артистов. Те громко играли на трубах и тромбонах, били невпопад в бубны и медные тарелки, пели смешные народные песни на утеху публике. Но цыган среди них я так и не встретил.

В день основных гуляний, Карнавальный Вторник, я решил пройти той же дорогой, на которой однажды натолкнулся на гадалку. Но сколько бы я не искал ту улицу, сколько бы не плутал по лабиринтам старого города Альтштадта, я никак не мог найти того магазина с музыкальными инструментами, где однажды купил подарок для Лиз. Я шёл всё дальше и дальше, влекомый разодетой толпой, минуя здания различных гильдий и главную ратушу. Богатые дома постепенно сменялись теми, что победнее, народ редел.

Наступал вечер, холодало. Я остановился возле лавки с глинтвейном и, купив себе горячего вина, спросил у пышноусого пожилого торговца в нелепой шляпе с бубенцами, не видел ли он сегодня в городе цыган. Старик оказался на редкость болтлив. Он безостановочно тараторил о впечатливших его масках, рассказывал о том, как в молодости сам играл на трубе, сравнивал Карнавалы в Цюрихе, Люцерне и Берне и уверял, что ему довелось побывать на каждом из трёх. Он заговорил меня до головной боли, меж тем подливая мне своего ароматного глинтвейна, но так и не ответил на мой вопрос. О цыганах я ничего не выяснил, но хотя бы согрелся.

Когда наконец я умудрился отделаться от болтливого усача, вино уже порядочно дало мне в голову. Я сам не заметил, как очутился на окраине, в незнакомом квартале. Обшарпанные дома смотрели на меня глазницами забитых фанерой окон. И лишь окончательно протрезвев и снова замёрзнув, я понял, что заблудился. Наверняка, было уже довольно поздно. На улицах не осталось гуляк, стихли доносящиеся издалека песни, а за домами в сгущающихся сумерках я различил полоску леса.

Ноги занесли меня в какую-то слепую подворотню, и тут я услышал за спиной чьи-то шаги, но не успел оглянуться, как резкая боль в затылке повалила меня на землю. Кажется, я ненадолго потерял сознание, а придя в себя, почувствовал, как кто-то обшаривает мои карманы, но сильная боль в затылке мешала мне пошевелиться, и я снова отключился.

Второй раз я пришёл в себя, почувствовав на своём лице чьи-то шершавые прикосновения. Меня бил озноб, а по шее текло что-то мокрое.

– Эй, доктор, очнись, – внезапно услышал я знакомый голос и металлический звон бряцающих друг о друга монет.

Я открыл глаза. Надо мной склонилась та, которую я искал все эти дни. Её длинные косы с вплетёнными в них монетами касались моего лица.

– Где я? Что со мной? – заворочал я пересохшими губами и тут заметил, что на мне нет ни пальто, ни обуви.

– Тебя обокрали, – сказала Лула. На ней была всё та же клетчатая шаль и вылинявший красный платок на голове, а в уголках глаз и в межбровье собрались хмурые морщины. – В такой час здесь шляются только бандиты и самоубийцы, вроде тебя. Скажи спасибо, что жив остался. Ладно, пойдём. Взять с тебя, конечно, нечего, но постараюсь найти что-нибудь, чтобы ты по дороге домой не умер от холода, да и рану лучше промыть.

– Рану? – переспросил я поднимаясь, и тут нащупал у себя на затылке что-то липкое, а, обернувшись, увидел на мостовой замерзающую багряную лужицу.

Мне стоило огромных усилий, чтобы доковылять до пристанища гадалки в одних носках, по ледяной земле, и с пульсирующей болью в висках. В затуманенной голове мелькнула мысль, что это, возможно, небезопасно. Стоит ли доверяться незнакомому человеку? Но другого мне не оставалось. В таком состоянии я вряд ли дошёл бы до дома.

Идти пришлось чуть ли не до самого леса. Именно там остановился на зимовку табор.

На поляне, примыкавшей к полосе хвойных деревьев, расположились поставленные на широкие колёса деревянные вагончики. В них при переездах впрягались лошади. Небольшой табун дремал за частоколом. Повсюду на земле, по соседству с кузнечными инструментами: клещами и молотами, – лежали медные котлы, тазы и чаны.

Лула не повела меня в свой передвижной дом, но рядом с ним был натянут шатёр. Туда мы и вошли. Она сказала что-то не то по-венгерски, не то по-сербски двум некрасивым чернявым девушкам, сидевшим возле слабого огня, и они тут же убежали. По указу хозяйки я с трудом опустился на соломенную подстилку и протянул к пламени руки и ноги. Тепло стало потихоньку оживлять окоченелые пальцы, отдаваясь в них пульсирующей болью.

Лула ушла ненадолго. Я огляделся. Здесь тоже повсюду стояла медная посуда и грудились инструменты. Дым от огня поднимался к вершине моего скромного убежища и выходил сквозь круглое отверстие в конусе. Кто-то заглянул, отодвинув полу шатра, и тут же исчез. Снаружи послышались мужские голоса, но, впрочем, довольно спокойные, хотя я всё же почувствовал себя не совсем уютно. Лула вернулась, в руках у неё была корзинка с какими-то склянками и что-то из одежды. Она бросила мне ту тряпицу – это оказалась старая, поеденная молью солдатская шинель.

– Я отправила дочерей найти тебе что-нибудь из обуви, – сказала цыганка и, подобрав юбку, уселась рядом. Она закурила пузатую деревянную трубку. – Сапог не обещаю, ботинки дырявые найдут – и то ладно, но хоть воспаления лёгких не подхватишь. Куришь? – она предложила мне свою трубку, но я отказался.

Затем, не выпуская изо рта мундштук, Лула принялась осматривать мою голову. Недовольно буркнула что-то, взяла из корзины бутыль с мутной жидкостью и плеснула мне прямо на рану. Нестерпимая резь пробрала до подкорки. Стиснув зубы, я промычал что-то невнятное.

– Терпи, – без тени жалости пробухтела она и плеснула ещё.

Я терпел. Совсем не хотелось подхватить сепсис и умереть таким нелепым способом. Тело потихоньку оттаивало, восстановленное кровообращение вернуло чувствительность в ступни и кисти рук, а горячая, хоть и жидкая до безобразия похлёбка, которую принесла одна из девушек, окончательно возвратила меня к жизни.

– Спасибо, – поблагодарил я, вычищая миску чёрствой краюхой. – Мне совсем нечем сейчас заплатить, но я в долгу не останусь.

– Разумеется, долг платежом красен, – проронила Лула, продолжая попыхивать трубкой, – но это потом. Зачем искал меня?

– Как ты догадалась? – спросил я.

– Для чего ещё тебе было шастать по тем окраинам? – усмехнулась цыганка, демонстрируя два золотых зуба.

– Я не уверен, что ты сможешь помочь, но надеяться мне больше не на кого.

– Это всё из-за той девушки, твоей пациентки? – спросила она, и я кивнул. – Я ведь уже говорила, что ничем помочь не смогу.

– Постой, я в тот раз не всё рассказал.

– Я тебя слушаю.

И тогда я в мельчайших подробностях поведал ей всё с самого начала. О Лиз и об её отце, об Аламеде и моих видениях вплоть до того дня, когда у меня получилось проникнуть в таинственное место из снов. Я говорил и со словами вытаскивал наружу все свои страхи, опасения и мою выстраданную любовь, но вместе с тем восхищённо описывал гадалке так поразивший меня заводнённый мир.

Лула была хмура.

– Будь осторожен, доктор, – сказала она. – Как бы твои странствия не завели тебя слишком далеко. Это опасно, и даже попав в тот мир, ты никак не сможешь навредить Аламеде, потому что вы находитесь на разных слоях мироздания… Убить её там у тебя не получится.

– Вряд ли бы я смог сделать это, – признался я цыганке и самому себе, – даже если бы такое было возможно, но, не скрою, подобные мысли уже посещали меня. Теперь я просто хочу, чтобы она оставила Лиз в покое. Ведь должен быть способ изъять осколок чужой души из её тела. Ты, наверняка, знакома с какими-нибудь обрядами… Ведь даже в древности колдуны умели изгонять духов. Пусть Аламеда уйдёт, обретёт покой… я не знаю. Но есть же какой-то способ? Любой. Скажи мне, Лула.

Когда я замолчал, гадалка глубоко и с хрипом вздохнула, задумчиво глядя на потрескивающие угли.

– Любой… – пробормотала она, набрала в рот дым и выпустила его вверх. Цыганка какое-то время так и сидела с закинутой головой, смотря, кажется, на одинокую звезду в круглом отверстии на вершине шатра. Частички золы взвивались, вместе с дымом уносясь к небу, и тоже казались улетающими звёздами.

– На теле Лиз были какие-нибудь ранения после встречи с туземкой? – вдруг спросила Лула.

– Нет, она не пострадала, – поспешил ответить я, – хотя… кажется, её отец что-то говорил о царапине, небольшом уколе в области сердца… Сущий пустяк. Рану тут же обработали, и она вскоре зажила. Возможно, Аламеда и попыталась убить Лиз каким-то колющим оружием, но не смогла и только поцарапала. Небольшой клинок, наконечник стрелы, скорее всего…

– Вот оно… – сказала, словно сама себе Лула. – Нет, доктор, не хотела твоя дикарка убивать Лиз. Она специально уколола её каким-то предметом, в котором носила часть своей души. Что-то для обрядов. Многие колдуны используют такие амулеты, чтобы общаться с духами. И у меня подобный есть. Глянь, – она потянула за шнур на шее и вытащила из-под платья продырявленную монету. – А у туземки, скорее всего, это был зуб или коготь животного… что-то острое. Возможно, в миг отчаяния, когда Аламеда поняла, что умрёт от ранения, в ней вскипела жажда возмездия, и она попыталась воткнуть амулет в сердце Лиз, чтобы перелить в неё свою душу. Хм… – задумалась цыганка, подсыпав в трубку табака. – Сложное это дело, опасное и требующее многих знаний. Видно, Аламеда в чём-то ошиблась. Такое в спешке не сделаешь… Переселить свою душу тогда у неё не получилось, но частичка из амулета всё же проникла в тело Лиз. Оттого Аламеда и не может уйти в мир мёртвых и упокоиться там, пока один осколок ещё живёт в чужом теле и связывает её с миром живых.

Я сосредоточенно слушал Лулу, нахмурив брови.

– Ты знаешь какой-нибудь способ, чтобы вытравить этот осколок? – спросил я, взяв её за плечи. – Помоги мне. Я душу готов дьяволу продать.

– Не нужна ему твоя душа, доктор, – усмехнулась гадалка, – прибереги её лучше для себя. Есть один обряд, но гарантировать я ничего не могу.

– Что нужно делать? – проговорил я и задержал дыхание.

– Нужно открыть рану, осуществить небольшой надрез, – сказала она, глядя на меня серьёзно. – Если ты приведёшь Лиз ко мне, я всё сделаю и попытаюсь выманить чужую душу. Тогда Аламеда окончательно уйдёт в мир мёртвых. Отвары, зелья, заклинания, – всё это моя забота. А ты просто приведи свою Лиз. Но оплата будет соответствующей, возни слишком много.

– Хорошо, проси, сколько считаешь нужным, – согласился я, лихорадочно обдумывая, как мне увести Лиз из клиники.

– Но предупреждаю, доктор, за исход я ручаться не могу. Как бы не было слишком поздно… Тогда я не в силах буду помочь, и оплату назад не отдам.

– Каковы наши шансы? Только честно.

– Не знаю, доктор. Скажем, пятьдесят на пятьдесят… а может быть и меньше. Мне незачем врать тебе.

Рана на голове снова запульсировала. Я закрыл ладонями лицо и, проскользив пальцами по лбу до волос, вцепился в них. Пятьдесят процентов, что всё удастся, против пятидесяти – лишиться Лиз навсегда. Но терять было нечего. Разве что собственную свободу, если меня поймают на похищении пациентки из клиники, в которой я, к тому же, больше не работаю.

– Заходи, – меж тем позвала Лула одну из дочерей, которая, вероятно, уже давно сидела у входа, ожидая разрешения, чтобы подойти.

Мне принесли старые дырявые ботинки с отстающей подошвой. Хорош я буду в таком виде, но всё же лучше, чем босиком.

Я хотел было тут же возвращаться домой, но Лула сказала, что от бандитов больше спасать меня не пойдёт, да я и без них рисковал потерять сознание после травмы. Она предложила мне остаться до рассвета. Я согласился: сам чувствовал, что должен немного отлежаться. Цыганка разрешила мне спать на том же настиле и не тушить огонь, чтобы не было холодно, а сама вместе с дочерьми ушла в свой вагончик.

Домой я отправился, едва горизонт окрасился в несмелый розовый цвет. Но перед выходом Лула заставила меня выпить придающий сил отвар и съесть кусок чёрствого хлеба, чтобы от слабости я не рухнул по дороге. К счастью, после праздника, в такой ранний час, на улицах не было ни души, и никто не шарахался от моего неподобающего вида.