Текст книги "Выкуси"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Прискорбно, – вымолвил Дрю, вновь набивая чашечку бонга. – Весьма прискорбно.

Император

Тьма. Он подождал, прислушиваясь к биенью крови в ушах, и только потом чиркнул следующей спичкой.

– Мужайся, – прошептал он себе – мантру, подтверждение, звук, чтобы не выпрыгивать из собственной шкуры от каждого скрипа или шелеста в темноте. Зажженную спичку он поднял над головой.

Потянул на себя стальную дверь, изо всех сил – и она подалась на пару дюймов. Может, там другой выход есть. Ясно было, что все эти коты не через окно сюда проникли – там фанерка. Император толкнул дверь локтем – ее подпирал нанос из спящих котов-вампиров, и приоткрывалась она с большим трудом. Когда в щель стало можно протиснуться, Император сунулся в нее плечом и помедлил. У него при этом как раз погасла спичка.

За дверью пол под ногами, казалось, был чист, хотя возникло ощущение, что Император стоит на толстом слое пыли. Чиркая следующей спичкой, он рассчитывал увидеть лестницу, коридор, может, еще одно забитое досками окно – но стоял он в небольшой кладовке, уставленной широкими металлическими полками. И пол в ней действительно был покрыт толстым слоем пыли, а в ней валялись кучки мятой одежды. Драные пальто, джинсы, грубые башмаки – но не только. Еще там были яркие атласные тряпки, брючки в облипку и топы, высокие сапоги флуоресцентных расцветок, на платформах, на шпильках. От пыли и тьмы – тусклые и грязные.

Все это – бывшие люди. Бездомные, уличные, бродяги и шлюхи. Изверги затаскивали их сюда и здесь ими кормились – «отсасывали в порошок», как выразилась мелкая готица. Но как? Сколь бы сильны или голодны коты ни были, они все равно – домашние кошки. По крайней мере, были ими до обращения. И к тому же не поражали воображение своим умением что-то делать вместе. Император не мог себе представить стаю из двадцати котов-вампиров, способных затащить сюда взрослого человека. Что-то не складывается.

Спичка обожгла ему пальцы, Император отшвырнул ее, а перед тем, как зажечь следующую, вытянул из-за пояса кухонный нож. Когда огонек вспыхнул, Император заметил что-то на верхней полке в дальнем углу кладовки. Нечто побольше обычной кошки. Может, какая-нибудь выжившая жертва?

Он взялся поудобнее за нож и двинулся вперед, стараясь не дергаться, когда пыльная одежда липла к лодыжкам.

Нет, это не кошка. По крайней мере – не домашняя. Но с шерстью. И хвостом. А размером – с восьмилетнего ребенка, и она устроилась возле чего-то еще больше. Император поднял руку с ножом и шагнул вперед. Но замер.

– Ну, не всякий день узришь такое, – промолвил он.

У голого туловища Томми Флада ложечкой угнездилось нечто похожее на кота.

11
Где представлены хроники Эбби Нормал – жалкой чмошки для всех тварей от мала до велика

Чмо я, а не клеврет и не любовница – и вообще не человеческое существо, и при этом даже не считается «Биология 102», которую я по-прежнему тотально валю, хотя аж дважды была на уроках.

Графини с нами нет уже типа неделю, и никто не видел ни ее, ни Вурдалака Хлада. Я ходила их искать – в основном когда мне полагалось быть в школе. Не знаю, где еще смотреть. Я кагбэ везде хожу и расспрашиваю людей, не видали ль тотально отпадную рыжую, а они либо очень быстро от меня убегают, либо, как это случилось с одним парнем, подозреваю – сутенером, – предлагают мне тыщу долларов, чтоб я только привела ее к нему, когда найду. А потом он мне еще работу предложил, птушто, как он сказал, «Гусаки клюют на таких костлявых лолиток».

А я ему вся такая: «О, это очень лестно, сэр. Спасибо. Как только найду подругу, я ее непременно приведу, и мы с ней вместе будем счастливы обслуживать отвратительные уды жутких чужих дядек и отдавать вам все вырученные деньги, а заодно – и остатки самоуважения».

А он весь такой: «Так и сделай, мамулька. Тока не забудь».

Именно поэтому мне и нужно поскорей отыскать Графиню и вымолить у нее прощение – у меня в новом телефоне теперь есть видеокамера, и я жду не дождусь, когда можно будет в бложике запостить клип, как Джоди разбрасывает кровавые куски сутенера по всей Вырезке. (Графиня прочла мне лекцию о самоуважении и про то, что женщина никогда не должна поступаться своим достоинством перед мужчиной, если он не дарит ей драгоценности, если он не жаркий красотуля и если у него нет работы; поэтому мне кажется, что сломанные кости-то уж наверняка будут – да и мордобитие всех оттенков.)

Очевидно, в Городе сейчас нехватка уличных шлюх и бездомных людей, это на веб-сайте «Кроникл» говорится. Сообщают так, будто это хорошая новость: «АРЕСТОВ ЗА НАРУШЕНИЕ НРАВСТВЕННОСТИ МЕНЬШЕ» или типа того, – а еще одна статья о приютах для бездомных, в которых аще впервые проявились свободные места. ОЯЕ! Они же все котин закусон теперь, клизменные вы сопла! Потому-то я и отказалась вступать в школьную газету. Журналисты не видят очевидного, не дают даже слова «блядь» говорить.

Когда я наконец-то добралась тащемта до нашей любовной берлоги, все окна там были забиты фанерой, а Фу с Джередом кагбэ пронумеровали всех крыс по алфавиту, сложили стопками, надписали и чего не. Ну я такая типа к Фу сразу в объятья бросилась и поцеловала его долго и хорошенько, а потом озираюсь и вся такая: «Они же все дохлые. Наше гнездышко набито дохлыми крысами».

А Джеред мне такой: «Не дохлыми. Нежитью».

Поэтому я Фу вся: «Для тупых, s'il vous plait».

И Фу мне такой: «Это поразительно, Эбби. Им нужно просто вколоть немного вампирской крови, и они тут же обращаются, но только после того, как их убьешь. Мы это не сразу поняли».

«Так вы убили столько крыс?» – типа.

«Это я, – такой Джеред. – Грустно было, но я уже привык. Наука же».

Я такая: «Как?»

А Фу: «Хлорид калия».

И Джеред с ним в один голос: «Молотком». И тут же такой глаза испуганные, как в анимэ, сразу: «Тойсь хлорид калия. Я его и имел в виду».

А я вся: «Вы убивали и вампирили крыс, когда Графиня с Томми потерялись, весь Город устелен листовками о пропавших котиках, а Чет и его клевреты типа жрут всех бездомных, а также, вероятно, шлюх?»

А они мне такие: «Ну… да, в общем».

«А мне, кроме того, – грит Фу, – еще на занятия надо было ходить и на работу. И машину драить».

И Джеред такой: «А еще мы делали солнечные косухи для тех двух легавых, там миллион проводочков нужен на каждую». И типа такой показывает на журнальный столик – единственная поверхность в доме, на которой нет клеток с дохлыми крысами, а на нем даже не сами куртки, а такие типа сетки из проволоки в форме курток, и все в стеклянных бусинах.

Я им вся такая: «Легавые не могут такое носить. Они похожи на нижнее белье для роботов».

А Джеред мне: «Très клево же, поп?»

«Нон! – я такая. – И не фофанируй больше великий французский язык, ему не место в твоем отвратительном пенис-порту. Ты весь язык так мне испохабишь, не успею я его выучить, чтобы выразить всю глубину своего отчаянья и темных страстей en francais, крысотрах».

Хор, я верняк жестковато выразилась, но я ж сердилась, а в свое оправдание скажу, что при этом я слегонца пырила ногу Фу – как раз на словах про «темные страсти», так что уж это я сказала с любовью.

Фу такой: «Сами куртки раздобыть у нас вообще-то времени не было. Им же кожаные надо, а это дорого».

Кароч, понятно, что несмотря на все навыки безумного ниндзи, даже моего возлюбленного Фу нельзя оставлять без женского глазу. Но он же ходил все последнее время домой, а родители на него дурно влияют.

Поэтому я такая: «Вас поал. Иду к Лили».

Лили – моя резервная ПДГ. Раньше была просто ПДГ, но как раз когда я познакомилась с Владыкой Хладом и Графиней, Лили по почте прислали книжку на работу, а работа – это «Ашеровское старье», – и по ней Лили убедилась, что она Смерть, поэтому я такая: «Как скажешь, сцуко».

А она мне вся: «Я вольна жить в собственном кошмаре, шал-лава».

Поэтому у нас все ништяк.

Я села на 45-й автобус тащемта от дохлокрысовой берлоги нашей любви на Северный пляж. Ходить через Чайнатаун – меня от этого жутики берут, там на улице все эти китайские бабуси, и все, я просто уверена, обо мне за спиной говорят, птушто им кажется, что я Фу погубила своими англо-гоцкими чарами. А к тому же меня дико тянет на димсум, от коей тяги мне когда-нибудь придет пора лечиться, ну, или как-то перекусывать.

Тащемта в «Ашере» Лили такая из-за стойки выходит, обнимает меня и чмок прямо в лоб (это птушто она выше, ну, и располагает повышенной сисястостью).

А я ей такая: «У меня на лбу теперь здоровенный фиолетовый чмок, да?»

А Лили такая: «Поцелуй Смерти – привыкай, зарраза, а кроме того, он идет твоим кончикам волос, très симпотно».

Поэтому я вся: «Ну, хор». На самделе никакой это не поцелуй Смерти, но волосам в тон, это правда. Потом я ей такая: «Лилз, мне нужны мужские кожаные куртяки вот таких размеров». И даю ей записку, где Фу нарисовал размеры и что не.

А она мне: «ЧЗХ, Эбз? Пятидесятого? На синего кита покупаешь?»

«Воттакенный голубой легавый, только и всего. Есть?»

«Ну. Гвоздики покурим?»

А я ей: «А тебе фиолетовой помады хватит?» Потому что курить – это типа хуже нет для помады, а она ж точно с моими волосами хорошо.

Поэтому она мне вся такая: «Сучка, я тебя умоляю». В смысле: «Мне косметики когда-нибудь не хватало?» И это правда, птушто Лили с собой таскает здоровенную виниловую сумку «Пираты-Роботы», в которой небольшого ребенка можно спрятать, только она в ней носит косметическую продукцию.

Я тогда такая: «Хор».

В общем, мы с Лили вышли через черный ход и воззрились на мусорный контейнер, как на саму бездну нашего отчаянья, пока курили. И я уже собралась рассказать ей про нашу любовную берлогу, коть-вурдалаков и прочее, птушто я кагбэ в режиме мол-чела, а потому с ней вне зоны доступа, во что Лили тотально врубается.

Но тут Лил такая: «Так, а у большого голубого легавого напарник-латинос есть?»

И я ей такая: «Ну да, Ривера с Кавуто. Стремные дневные насельники, но от Риверы кагбэ такие флюиды тайного агента. А ты их знаешь?»

И Лили мне такая: «Вчера заходили. Ривера носит дорогие костюмы. И пахнет хорошо. Я б его завалила».

А я вся такая чуть не стошнила. «Лилз, да ему ж тыща лет, и он легавый. У меня МамБот по нему вся тает. ОБМ! Какая мерзость».

«Да заткнись, – она мне такая, – я ж не говорю, что по нормалу б его завалила. Я б типа когда зомбический апокалипсис, и мы в торговом центре заперты сразу перед тем, как друг друга перестрелять, чтоб они нам мозг не съели и не превратили в нежить, – вот тогда б я его завалила».

Поэтому я такая: «А, ну если так, то ладно». Чтоб она не сильно огорчалась, у нее ж нет мол-чела, поэтому она иногда перебляживает для компенсации. Но по мне, так это все равно гадость. И чтоб тему сменить, я вся такая: «А чего им надо было?»

«Всякую бессмысленную херь выспрашивали. Не видала ли я странных кошек, Императора или какую-то рыжую».

Тут я вся такая: «Ебать мои носки! Ебать мои носки!» – про себя. А снаружи держусь вся индифферентно и такая типа: «Ну и ты в несознанку, конечно?»

«Не-а, – говорит, – Ашер упоминал, что рыжая как-то вечером на днях заходила, а потом вчера вечером я на фуникулере еду, к „Максу“ себе за бутером, и мне показалось, она заходит в отель „Фэрмонт“. Типа безумная такая накидка из рыжих кудряшек, за такую и щеночка убить не жалко».

«Красная кожаная куртка?»

«Клевая красная кожаная куртка, да».

«Ну и ты им не сказала же, правда?»

А Лил мне такая: «Сказала, ну».

Тогда я вся такая: «Блядская ты изменщица!» – и тресь ее в плечо.

В мое оправдание: бывшей ПДГ полагается сообщать тебе, когда она новую татуху себе колет, поэтому орать было совершенно не обязательно. Откуда мне знать, что у нее именно на этом плече наколка новая. Кулаком мне в сиську тоже было неспровоцированно.

Кароч, я сижу айкаю très громко, а эта русская дама сверху голову высовывает в окно и такая: «Тихо, пожал-те, а то орете, как подпалённый медведь».

Мы с Лилз тащемта как давай ржать и говорим: «Как медведь», – снова и снова, пока русская дама окно у себя не захлопнула, как медведь.

Тут я все вспомнила и вся такая: «Лилз, мне куртки нужны и ехать в „Фэрмонт“. Надо спасать Графиню».

А Лил такая: «Хор», – даже подробностей не выспрашивала, за что мною и любима: она такой нигилист, что типа аще не смешно.

Беру у нее куртки тащемта и ловлю тачку до «Фэрмонта», от чего таксист тотально рассвирепел, птушто до него типа шесть кварталов, но когда я в отель этот приехала, то вся такая: «Ебать мои носки!» – птушто поздняк уже метаться.

Джоди

Засыпать по-человечески – вот чего теперь не хватало Джоди. Она скучала по тому усталому удовлетворению, с которым падаешь в постель и отплываешь в сумеречное море снов. Вообще-то после обращения она ни разу и не уставала – ну, если не приходилось подолгу бегать без кормежки. По утрам обычно, если они с Томми не занимались любовью и не отрубались в объятьях друг друга, она просто находила относительно удобную позу и ждала, когда солнце взойдет и отключит ее. Может, только веко дрогнет на секунду – и все, гасла, как фонарик.

Что-то похожее на сновидение вампиром она переживала, лишь когда превращалась в туман внутри бронзовой статуи, но даже тогда эта дверь в страну снов захлопывалась с зарей. Постоянно быть начеку – это в вампире, ну, уже как-то раздражало. Особенно если неделю ищешь по всему Городу Томми, все чувства свои выкручиваешь до максимума, и к утру приходится возвращаться в отель ни с чем. Судя по всему, Томми ухромал тогда в переулок и просто исчез. Джоди проверила в Городе все места, куда когда-либо водила его, везде, где он бывал, насколько ей было известно, но нигде никаких следов. Она-то надеялась на некое вампирское «шестое чувство» – вдруг поможет его отыскать: старый вампир же, обративший ее, похоже, так умел. Но нет.

И вот она вернулась к себе в номер отеля «Фэрмонт». Уже седьмое утро. И седьмое утро подряд она вешала табличку «Не беспокоить», запирала дверь, надевала спортивку, выпивала пакет крови, который держала под замком в мини-кулере, после чего залезала под кровать и в уме прочесывала всю карту Сан-Франциско, пока заря ее не отключала. (Поскольку, говоря технически, с рассветом она была мертва, спать на удобном матрасе – опасная роскошь, а под кроватью между ней и солнечным светом оказывался еще один защитный слой: вдруг к ней в номер проникнет любознательная горничная.)

Предрассветный ритуал у нее теперь включал в себя вот что: каждое утро она возвращалась в отель чуточку позднее – как парашютист, который в затяжных прыжках позволяет себе все ближе подлетать к земле перед тем, как дернуть за кольцо. Так вырабатывается чуточку больше адреналина. Последние два утра она входила в вестибюль в аккурат, когда начинал пищать таймер на часах. Она его настроила так, чтобы в любой день срабатывал ровно за десять минут до рассвета, согласно электронному календарю. Томми она тоже купила такие часы. Интересно, носит ли? Шагая по Калифорния-стрит, Джоди пыталась вспомнить, в них ли он был, когда они вырезали его из бронзовой оболочки.

В двух кварталах от «Фэрмонта» будильник запищал, и Джоди не сдержала улыбки возбуждения. Она прибавила шагу, рассчитывая, что все равно успеет попасть в номер и запереться, а до рассвета время еще останется. Хотя, возможно, придется отказаться от пижамы и кровавой закуси.

А поднимаясь по ступенькам в лобби, она уловила сигарный дым и одеколон «Арамис» – и от этого сочетания по спине пробежала тревожная дрожь, не успела Джоди даже определить, в чем тут опасность. Легавые. Ривера и Кавуто. Ривера пах «Арамисом», Кавуто – сигарами. Джоди замерла так внезапно, что каблуки сапог пошли коротким юзом по мрамору.

Вот они оба – у стойки портье, но коридорный показывал им, где лифты. Он их собирался вести к ней в номер.

«Как? – подумала она. – Впрочем, не важно». На улице светлело. Джоди глянула на часы – укрытие нужно найти за три минуты. Она попятилась в двери, выскочила на тротуар и побежала.

Обычно она как-то сдерживалась, чтобы никто не обратил особого внимания на рыжую девушку в сапогах и джинсах, бегущую быстрее олимпийского спринтера, но если теперь заметят – пусть рассказывают друзьям, им все равно не поверят. Надо укрыться, срочно.

Пробежав полтора квартала по Мейсон-стрит, Джоди обнаружила переулок. Свою первую ночь вампиром она провела под опрокинутым мусорным контейнером – и выжила. Может, и теперь день протянет. Но в переулке кто-то был – там перекур у кухонной смены в ресторане. Она побежала дальше.

Следующие два квартала – никаких переулков и тупиков. Потом – щель между зданиями. Может, удастся в нее втиснуться и заползти в подвальное окошко. Она перевалилась через фанерную калитку и уже уперлась одной ногой в землю, когда по узкому проходу к ней кинулся здоровенный питбуль. Джоди выпрыгнула обратно на тротуар и побежала дальше. Ну что за психопаты выгуливают собак в двухфутовой щели между зданий? Должны же быть какие-то законы.

А вокруг был Ноб-Хилл – район открытый, с широкими улицами-бульварами, некогда роскошный, однако вампира, которому до зарезу нужно спрятаться, он ужасно раздражал. Джоди свернула на Джексон-стрит, и у нее при этом сломался правый каблук. Нужно было кеды надеть, конечно, но в высоких и дорогих кожаных сапогах она немножко чувствовала себя супергероем. Выяснилось, что подворачивать лодыжку все равно больно, хоть ты и он.

Поэтому дальше она бежала – вернее, хромала – на цыпочках к Джексон-сквер, старейшему кварталу в Сан-Франциско. Он пережил великое землетрясение и большой пожар 1906 года. Там, в старых кирпичных зданиях полно укромных уголков и подвальных лавчонок. В фундаменте одного дома даже остов корабля есть – этот реликт так и застроили сверху, когда после Золотой Лихорадки у причалов бросили много судов, и Город потом расширялся прямо по ним.

Одна минута. Длинная тень пирамиды Трансамерика лежала впереди на всем квартале, как штырь смертельных солнечных часов. Джоди совершила финальный рывок – и у нее сломался второй каблук. Она оглядывала улицы – окна, двери – старалась засечь возню за ними, искала неподвижности, уединения.

Вот! Слева – дверь, ниже уровня улицы, лестница за чугунными перильцами, укрытыми жасмином. «Еще десять шагов – и я там». Джоди уже видела, как перемахивает эти перильца, плечом выбивает дверь и ныряет под первое же, что сможет укрыть ее от света.

Последние три шага она сделала и вскинулась в прыжке, когда над горизонтом показалось солнце. Джоди обмякла в воздухе, рухнула на тротуар, не долетев до лестницы, и немного проехала юзом – лицом и плечом. Веки ее затрепетали, и она успела заметить лишь пару оранжевых носков прямо у себя перед носом. После чего – отрубилась и затлела на солнце.

12
Алхимия

В китайской травяной лавке пахло лакрицей и сушеными обезьяньими жопками. Животные набились в узкий проход между прилавками, стараясь не высовываться из-за спины бабушки Троя Ли. Им это феерически не удавалось. За стеклянной витриной лавочник смотрелся старше и жутче Бабушки Ли, хотя прежде Животные считали, что такое невозможно. Его будто вырезали из яблока, а потом оставили на подоконнике сушиться. Лет на сто.

Вдоль стен, от пола до потолка, располагались ящички из темного дерева, на каждом – небольшая бронзовая рамка с белой карточкой, на ней – китайские иероглифы. Старик стоял за стеклянными шкафами, в которых хранились всевозможные сушеные куски растений и животных: от морских коньков и крохотных птичек целиком до деталей акул, скорпионьих хвостов и причудливых шипастых штук, будто бы импортированных с другой планеты.

– Это что? – из-под вуали светлых волос спросил Дрю Троя Ли. Он показывал на морщинистую черную фиготень.

Трой Ли что-то сказал бабушке на кантонском, та сказала что-то лавочнику, а тот что-то гавкнул в ответ.

– Член медведя, – сообщил Трой Ли.

– Затарим? – уточнил Дрю.

– Зачем? – спросил Трой.

– Накрайняк, – ответил Дрю.

– Ну да, чего ж нет, – сказал Трой Ли, а потом передал что-то бабушке на кантонском. Произошел некоторый диалог с лавочником, после чего Трой произнес: – Сколько тебе надо? Полста за грамм.

– Ого, – сказал Барри. – Дорого.

– Он говорит, это лучший сушеный медвежий член, что есть на рынке, – пояснил Трой Ли.

– Ладно, – сказал Дрю. – Грамм.

Трой передал заказ лавочнику через бабушку. Тот отчикал кончик медвежьего пениса, взвесил и положил на горку трав, которую Дрю собирал на листке бумаги. У бабушки на стойке такой же лист был гораздо больше, и лавочник, подбирая для нее ингредиенты, ковылял по своему заведению туда-сюда с полчаса, не меньше. Когда же он забрался на лестницу в дальнем углу, Животные как один перемахнули через стойку и сплели из рук страховочную сеть, чем перепугали старика до умопомрачения, а бабушка разразилась целым нагоняем на кантонском. На него Животные отреагировали, как собаки: внимали преданно, склонив головы, будто и впрямь понимали, что за хуйню она несет.

В последнее время они очень увлеклись спасением жизней. По большей-то части парни их возраста довольно-таки убеждены, что они бессмертны, – ну, или, по крайней мере, о собственной смерти не помнят. Но с тех пор, как их убила синяя шлюха, обратившаяся в вампиршу, после чего их самих возродили вампирами, а затем генетическая алхимия Пса Фу вернула их к жизни, чувствовали они себя положительно исусово, иначе не скажешь.

– Мне сейчас экстра-исусово, – сообщил Джефф, высокий экс-спортсмен.

– А мне всегда экстра-исусово, – отреагировал Клинт, которому так и впрямь было всегда.

– Ага, экстра-сцуко-исусово! Айда спасать каких-нибудь мудозвонов! – заорал Хлёст, и все от этого как-то смутились, ибо сидели как раз за столиком в «Старбаксе» – обсуждали нападение тучи котов и ту информацию, которой обменялись с парочкой легавых из убойного. – Все от нас же зависит, – добавил Хлёст уже тише и как-то весь слился с капюшоном толстовки, а также нацепил темные очки.

И вот теперь они наблюдали, как лавочник заворачивает покупки Бабушки Ли и подтыкает бумагу, чтобы в складки и зубочистки не просунуть. После этого он перевернул сверток и плотницким карандашом начертил на обороте какие-то иероглифы.

– Что там написано? – спросил у Троя Ли Барри.

– «Средство от котов-вампиров».

– Гонишь.

– He-а. Ну и предупреждения о побочке.

Через час они сидели за кухонным столом Ли – ждали, когда же закипит здоровенная суповая кастрюля на двадцать кварт.

Бабушка Ли поднялась с кресла и доковыляла до плиты с пакетом трав. Трой Ли подошел, помог развязать сверток и держал бумагу подальше от горелки, пока бабушка горстями сыпала травы и животные запчасти в кипящую воду. Из кастрюли валили мерзкие и магические ароматы. В ней будто испускал газы дракон, сидящий на диете из демонов.

– А получится, бабушка? – спросил на кантонском Трой Ли.

– Чего б не получилось? Когда я была девочкой в Китае и город захватили коты-вампиры, мы так и делали.

– А рецепт до сих пор хранится в лавке на Стоктон-стрит?

– Это годный рецепт. – Бабушка сгребла остатки ингредиентов в кастрюлю.

– А как это вообще применяют?

– В шутихах.

– Оно ж мокрое, как же фейерверки запускать?

– Да не знаю я как, мне просто фейерверки нравятся.

Животные позажимали носы и один за другим потянулись прочь из кухни.

– Воняет, как забродившая срака скунса, – высказался Джефф.

Бабушка произнесла что-то по-кантонски. Засим последовало изречение:

– Мои сцуки, – произнесенное с пугающим отсутствием какого бы то ни было акцента.

– Что? Что она сказала? – возбудился Джефф.

– Она говорит: «Так вот и проверяют рецепт на годность, судари мои», – ответил Трой Ли.

Император

Темный полуподвал. Тысяча спящих котов-вампиров. Один вампир – бывший человек. Один огромный бритый гибрид кота и вампира. Осталось пять спичек. Выхода нет. До заката – полчаса, если не меньше.

Император не терпел сквернословия, но, оценив ситуацию и обжегши в процессе пальцы четвертой по счету от полного мрака спичкой, произнес:

– М-да. Сосет с причмоком.

Тут уж ничего не попишешь – иногда человек, даже храбрый и благородный, вынужден говорить неприятную правду. Ситуация действительно сосала с причмоком.

Для освобождения из подвала он перебрал все мыслимое: от постройки лестницы до окна из пустых пятидесятипятигаллонных бочек до истошных воплей о помощи, будто его жгут живьем. Но даже на платформе бензиновых бочек ему не хватало рычагов сдвинуть от окна мусорный контейнер.

Император слышал, как в переулке снаружи скулят Фуфел и Лазарь.

Остальные подвальные окна заложены кирпичом, все стальные пожарные двери на засовах, а лифты, разумеется, давно пропали из шахт вместе с кабелями (Его Величество выяснил это, целый час отжимая двери металлической укосиной, оторванной от полки, на которой вместе с неведомым зверем Четом лежал, свернувшись калачиком, Томми Флад). В лифтовый колодец сочилась пыльная морось сумерек. Именно в этом свете Император понял, что отсюда ему не выкарабкаться, а также – что до заката осталось опасно мало времени: свет был тускло-оранжевый.

Он будет драться – о да, без боя он не сдастся, но даже великолепно проворный фехтовальщик пал под натиском атакующих котов. Каковы же его шансы – во тьме, с одной металлической рейкой? Он уже проверил все пустые бочки на предмет катализаторов – может, удалось бы сжечь противника замертво, пока он не проснулся, – но тщетно. В бочках хранили сыпучие продукты или что-то твердое, но если б даже и не, как ему самому при этом не задохнуться от чада горящих котов?

И тут, размышляя о том, как спастись от пламени, Император сообразил, как можно спастись и от котов. Он пробрался обратно в кладовку, где лежали Томми и Чет, и зажег драгоценную спичку – собраться с мыслями. Да, засов с двери никуда не делся, а еще тут столько бочек и стеллажей, что хватит эту самую дверь забаррикадировать. Спичка погасла, и он на ощупь добрел до Томми и потрогал его за спину – холодное мясо. Подхватил своего бывшего друга под мышки, стащил с полки и через всю кладовку – за дверь, стукнув по ходу о порог. А за нею отвалил на сторону – и скривился от хруста мертвых котов, когда Томми обрушился на них своим весом.

Обратно во тьме и на ощупь – пока не почувствовал под пальцами кошачью шерсть. Взялся за вроде бы передние лапы и спиной вперед поволок огромного бритого кота по полу через кладовку обратно. Чет оказался легче Томми, но не намного. Император запыхался. Но времени на передышку не было. Лучик света в лифтовом колодце потемнел и покраснел.

За окном жалобно затявкал Фуфел.

– Бегите, гвардейцы, бегите! – крикнул Император. – Прочь отсюда! Утром я вас отыщу! Кыш!

Он ни разу в жизни не повышал на гвардию голоса – даже когда ей грозила опасность. Лазарь заскулил, получив такой приказ, но затем послышалось ворчание Фуфела – его уносили в зубах за холку. Через квартал-другой и до него дойдет. Гвардия вне опасности.

Император задвинул металлическую дверь, подергал за нее, пока не услышал щелчок. Потом чиркнул предпоследней спичкой и осмотрел простой засов, в последний раз окинул взглядом кладовку, стараясь запомнить, где тут бочки и полки. Отныне перемещаться придется в полной темноте.

Когда спичка догорела, Император услышал, как в помещении за дверью кто-то зашевелился. Справа от него – высокий стеллаж. Он схватился за него покрепче и перевернул, загородив дверь. Да, открывается-то она наружу, но все равно ж не повредит. Чем больше преград возведет он между собой и котами-вампирами, тем лучше. Он нагреб руками одежды с пола, кинул на стеллаж, отступил к задней стене кладовки, загораживая путь наступления котов всем, что попадалось под руку. Словно заваливал за собой тоннель. Наконец забрался на ту массивную полку, где лежали Томми и Чет, и съежился лицом к двери. Нащупал рукоять кухонного ножа у себя на копчике за ремнем, вытащил его и взял на изготовку.

До его слуха снаружи доносились звуки явно кошачьей природы – мяуканье, шипенье и хриплые вопли. Твари проснулись и зашевелились. В дверь вопросительно царапнулись – затем ее принялись неистово драть когтями, будто там кто-то включил пескоструйный аппарат. А потом все вдруг резко стихло. Император слышал только собственное сопенье.

Нет. Кто-то движется. Шелест одежды, за ним – утробное урчанье. И звук этот раздавался в самой кладовке, Император мог бы поклясться. Он стиснул нож в зубах и чиркнул последней спичкой. В кладовке все было так же, как он запомнил накануне: перевернутый стеллаж, куча тряпья, бочки… Но теперь из-под полок текла лента тумана – и неуклонно приближалась к нему, покачиваясь крохотными урчащими волнами.