Текст книги "Выкуси"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

17
Сна ни в одном глазу и ни обсоса вокруг

Оката выскреб последние капли крови из контейнера в рот горелой белой девушки. Ему удалось сберечь две из восьми кварт крови, но их не хватит, это он точно мог сказать. А после битвы в мясной лавке и успешного побега оттуда он так ослаб, что своей кровью кормить ее уже не мог. И это он точно знал. Ей потребуется гораздо больше. Кроме того, пора уже придумать, как ее дальше называть – не горелой же белой девушкой. Теперь она больше напоминала настоящего человека, а не просто уголек в человеческой форме. Очень старого и очень страшного мертвого человека, это правда, но все равно личность. Рыжие волосы уже покрывали собой почти всю подушку, к тому же она шевелилась – правда, немного, закрывала рот, когда в него стекали последние капли. От движения у нее теперь не отслаивались чешуйки пепла. Оката был рад. От выступающих клыков было не по себе, но сейчас у нее, по крайней мере, были губы. Ну, вроде.

Художник поднял с пола альбом для набросков, пересел на край футона у нее в ногах, чтобы смотреть под другим углом, и начал рисовать девушку, как делал это всякий час или около того, вернувшись от мясника. Он по-прежнему был весь в крови, забрызгавшей его в бою, но та уже давно высохла, и он про нее забыл. Только руки вымыл, чтобы можно было работать. Закончил набросок, перешел к рабочему столу, где перенес более совершенную версию на рисовую бумагу, такую тонкую, что почти прозрачную. Рисунок он повторит еще четыре раза, потом каждый наклеит на деревянное клише и вырежет нужные цвета и линии.

Оката глянул на нее через плечо и, вдруг как-то устыдившись, передернулся. Да, теперь она больше похожа на человека – на старую высохшую бабулю, но так ее оставлять нельзя. Он снял с полки над кухонной раковиной миску, налил теплой воды и опустился на колени у футона. Стер последнюю патину пепла с ее тела – обнажилась голубоватая кожа. Гладкая, как глазированная рисовая бумага, но чем больше он омывал ее, тем лучше проступали поры и волоски.

– Извините, – произнес он по-английски. Затем по-японски продолжил: – Я был невнимателен, моя горелая гайдзинская девушка. Я исправлюсь.

Он сходил к шкафчику под рабочим столом и вытащил из него кедровый ящичек – его как будто сделали для набора столового серебра. Открыл, извлек квадрат белого шелка, а потом встал – и белое одеяние развернулось во весь рост до самого пола. Свадебное кимоно Юрико. Пахло оно кедром и, быть может, самую малость – благовониями. А ею, к счастью, не пахло совсем.

Оката разложил кимоно рядом с горелой девушкой и очень медленно просунул край ткани под нее, бережно продел костлявые руки в рукава, после чего запахнул полу и не туго перевязал белым оби. Руки аккуратно уложил вдоль тела, чтоб ей было поудобнее, и смахнул высохшую чешуйку крови, спорхнувшую с его лица ей на грудь. Теперь девушка смотрелась гораздо лучше. Все равно похожа на призрак и чудовище, но – лучше.

– Ну вот так. Юрико была бы довольна, что ее кимоно укрывает того, у кого ничего не осталось.

Художник вернулся к рабочему столу и начал делать клише, на которое потом нанесет желтую тушь – это будет футон. И тут услышал за спиной шорох. Оката быстро развернулся.

– А вы на вид аппетитный, – сказала Джоди.

Томми

Ранний вечер после заката Томми провел в библиотеке – читал «Экономист» и «Сайнтифик Америкэн». Он ощущал, будто все слова вытаскивают его обратно из животного царства к человечности, а слов в этих журналах было много. Томми хотелось вернуть себе всю силу речи и человеческой мысли – до того, как он повстречается с Джоди. Кроме того, он надеялся, что со словами к нему вернется память о том, что произошло, но это, судя по всему, не удавалось. Томми вспомнил лишь красный мазок голода в голове – его кидают в окно – он приземляется на улице, – но между тем и мгновеньем в подвале, когда к нему вернулись слова, с Императором, припоминалось мало что. Как будто все его переживания – охота, поиск укрытия тьмы, извилистое ползанье по Городу в туче обратившихся в туман хищников – отложились в какую-то камеру мозга, а ее заперло, едва к нему вернулась способность придавать чувствам слова. Томми подозревал, что мог помогать Чету убивать людей, но если так, почему же он тогда спас Императора?

К счастью, способность обращаться в туман никуда не подевалась. Таким манером он и приобрел тебе нынешний наряд. Весь ансамбль – штаны хаки, синяя рубашка из «оксфорда», кожаная куртка и кожаные лодочные мокасины – выставлялся в витрине магазина мужской одежды на Юнион-сквер: висел на леске из моноволокна эдаким призраком расслабленного хлопка, витавшим над другими, столь же стильными, но бессодержательными марионетками, аранжированными вокруг шезлонгов на искусственном песке. Сразу же после ужина, когда в магазине яблоку негде было упасть, Томми просочился под дверь, заполнил собой костюм и сплотился. Резко присев, оборвал все подвязки и вышел из магазина полностью одетым. Только леска змеилась вслед. Вероятно, думал он, удачнее, глаже и дерзновенней ему ничего никогда не удавалось… если б не портновские булавки, которыми рубашка крепилась к брюкам. Но после небольшого припадка на тротуаре, пока он выдергивал булавки из спины, бедер и живота, ритмично приговаривая нараспев: «Ай, ай, ай, ай», – Томми вновь обрел спокойствие и оттяжность облаченного в хлопок вампира. К такому впечатлению он и стремился. И уже в библиотеке, среди стеллажей вынул картонку из воротника и оборвал все бирки и торчащие нитки. К счастью, на витринные образцы не вешают противокражных ярлыков.

Теперь он был готов полностью – ну, или настолько, насколько бы это ему вообще удалось. Сейчас нужно пойти к Джоди, обнять ее, сказать, как он ее любит, поцеловать и трахать, пока вся мебель в квартире не поломается и не начнут жаловаться соседи (немертвый он хищник или нет, но ему по-прежнему девятнадцать и плоть бушует). А уже потом они с Джоди прикинут, что им делать с будущим.

Возвращаясь пешком по Вырезке и облаченный в костюм белого мальчика, так и кричавший «ограбьте меня, пожалуйста», Томми повстречался с головорезом. Головорез был заширенным тряским торчком в толстовке с капюшоном – некогда зеленой, а теперь прямо-таки блестевшей от грязи. Грабил прохожих головорез отверткой.

– Деньги давай, сука.

– Это у вас отвертка, – сказал Томми.

– Ну. Давай деньги, или я в тебя ее воткну.

Томми слышал, как трепещет сердечко торчка, чуял едкую вонь гнилых зубов, немытого тела и мочи. А кроме того – видел нездоровую темно-серую ауру. В его хищном уме вспыхнуло слово «добыча».

Томми пожал плечами.

– На мне кожаная куртка. Вы ее отверткой не пробьете.

– Это мы еще посмотрим. Я с разбегу. Отдавай деньги.

– У меня нет денег. Вы больны. Вам надо в больницу.

– Ну все, сука! – И торчок сунул отверткой Томми в живот.

Томми сделал шаг в сторону. Головорез двигался до комичного медленно. Когда отвертка скользила мимо, Томми решил, что лучше будет у него ее взять, – и выхватил. Грабитель потерял равновесие, рухнул ниц на тротуар и не поднялся.

Легким взмахом Томми отправил отвертку на крышу четырехэтажного здания через дорогу. В нескольких шагах от них в переулке стояли два парня – думали, не перехватить ли гоп-стоп у торчка, ну, или хотя бы ограбить его, если ему повезет. Но теперь решили, что интереснее будет посмотреть, что творится в соседнем квартале.

Томми отошел от места происшествия уже порядочно, когда услышал за спиной сбивчивый хромой шаг торчка. Он обернулся, и головорез остановился.

– Отдай деньги, – сказал он.

– Хорош уже меня грабить, – ответил Томми. – У вас больше нет оружия, а у меня нет денег. Вам тотально не светит.

– Ладно, тогда хоть доллар дай, – сказал торчок.

– Денег нет по-прежнему, – сказал Томми, выворачивая карманы брюк. На тротуар выпорхнула бирка ОТК 18. У себя над головой он почуял движение, царапанье когтей по камню – и поежился.

– Уй блин.

– Пятьдесят центов, – сказал торчок. Он сунул руку в карман толстовки и, не вынимая, выпрямил палец. – Буду стрелять.

– Должно быть, хуже вас вооруженного грабителя не бывает.

Торчок на секунду завис и вынул из кармана руку, сыгравшую роль пистолета.

– У меня аттестат зрелости есть.

Томми покачал головой. Ему думалось, что коты остались в прошлом, но либо у тварей с ним какая-то сверхъестественная связь, либо их уже в Городе так много, что они просто охотятся, куда ни зайди. Он без удовольствия представлял, как станет объяснять все это Джоди.

– Вас как зовут? – спросил он у торчка.

– Не скажу. Вы меня сдадите.

– Ладно, – ответил Томми. – Пусть будет Боб. Боб, вы когда-нибудь видели, чтобы кошки так делали? – И Томми показал наверх.

Торчок поднял голову. По кирпичной стене здания головами вниз к нему спускался десяток котов.

– Нет. Ладно, я тебя больше не граблю, – произнес торчок. Все его внимание поглотилось этим десантом котов-вампиров. – Приятного вечера.

– Простите меня, – сказал Томми без тени иронии. Затем повернулся и трусцой побежал по улице, чтобы как можно больше отдалиться от вопля, звучавшего, впрочем, лишь пару секунд. Потом оглянулся и увидел – торчка там больше нет. Ну, не совсем нет – он превратился в горку серого порошка и кучку одежды.

– Так бы ему и хотелось уйти, – утешил себя Томми.

Он бы решил, что коты скорее кинутся на двоих в переулке, но теперь они бросались на людей прямо на улице. Нужно найти Джоди и убедить ее уехать из Города. Так и нужно было с самого начала.

Двенадцать кварталов до студии он пробежал трусцой, тщательно стараясь сильно не разгоняться, чтобы не обращали внимание. Он пытался выглядеть просто парнем, который припозднился домой к девушке – так оно в каком-то смысле и было. Перед дверью Томми помедлил прежде, чем позвонить. Что он ей скажет? А если ей не захочется его видеть? У него в таком деле не было опыта, отталкиваться не от чего. Она стала первой девушкой, с которой у него случился секс по трезвянке. Она стала первой, с кем он жил. Первой, кто принимала с ним душ, пила его кровь, превратила его в вампира и выкинула из окна второго этажа, всего сломанного и голого. Она была, вообще-то, его первой любовью. А если она его отвергла?

Томми прислушался, посмотрел на фанерные щиты на окнах, принюхался. Изнутри слышны люди, но они не разговаривают. Работают какие-то машины, жужжат лампочки, из-под двери пахнет кровью и тянет крысиными ссаками. Гораздо лучше было б, если бы в воздухе разливалась романтика, но что ж, и так сойдет.

Пригладив пальцами волосы, Томми оборвал последние куски лески, с любопытством выбивавшиеся из ширинки, будто хрустальные лобковые волосы, и нажал кнопку.

Фу

Фу только поставил пробирки с кровью Эбби в центрифугу, когда зазудело в домофоне. Он щелкнул выключателем и посмотрел на Эбби – та лежала на кровати. Такая спокойная, немертвая, обдолбанная и не разговаривала. Почти счастливая на вид, хоть и с хвостиком. Но полиция не поймет. Фу выбежал в гостиную и вытряс Джереда из игрового транса, в который тот впал над пультом. Из его наушников слышались смертельно-металлические раскаты – жестяной визг и ритмичный скрежет игрушечных бензопил. Будто озлобленные бурундуки сношали казу в закрытой майонезной банке.

– Чёоо? – вскинулся Джеред, выдирая из головы заклепки наушников.

– Кто-то пришел, – прошептал Фу. – Прячь Эбби.

– Кого? Куда? Весь чулан забит твоей медицинской сранью.

– Под матрас на кровать. Она худенькая. Умнешь.

– А как она будет дышать?

– Ей не нужно дышать.

– Клево.

Джеред направился в спальню, Фу – к домофону.

– Кто там? – спросил он, нажав кнопку. Надо было камеру установить, вообще-то. Подключил бы и сам, это просто, а в «Стерео-Мире» у него скидка. Вот дурак.

– Впусти меня, Стив. Это Томми.

Целую секунду Фу думал, что сейчас описается. Он не доделал высокомощный ультрафиолетовый лазер, а Эбби пришла без своей солнечной куртки. Он безоружен.

– Ты, вероятно, сердишься, это я понимаю, – сказал Фу. – Но все Эбби придумала. Я хотел вернуть тебе человеческий облик, ты ж сам просил. – «Ой блядь, ой блядь, ой блядь». Томми его убьет. Как унизительно. У Томми даже неполного высшего нет. Его зверски прикончит немертвый англосакс и гуманитарный недоумок, цитирующий поэзию.

Звонок зажужжал снова. Фу подпрыгнул на месте и опять нажал кнопку.

– Я не хотел. Я ей говорил, что это жестоко и вас туда не надо совать, ребята.

– Я не злюсь, Стив. Мне нужно увидеть Джоди.

– Ее тут нет.

– Я тебе не верю. Впусти меня.

– Не могу, у меня дел много. Научных дел, ты не поймешь. Лучше уходи. – Ладно, вот теперь он сам УО.

– Войти я могу и так, Стив, – под дверью или в трещины, или в щели на окнах. Но когда сгущусь, я буду голый. А этого никому не надо.

– Ты так не умеешь.

– Научился.

– О, это четко, – ответил Фу. «Ох блин, ох блин, ох блин». Получится запереть дверь и заклеить щели, пока Томми не просочился? Большую-то комнату он всю уже изолировал, чтоб крысиный туман не разбегался.

– Впусти меня, Фу. Мне нужно повидаться с Джоди и покормиться. У тебя же пакеты с кровью еще остались?

– He-а. Извини, все кончилось. И Джоди тут нет. И еще мы солнечные лампы по всей квартире установили, Томми. Тут для тебя просто тостер. – Пакеты с кровью на самом деле у него еще были. Те, что со снотворным, которым он отключил Эбби.

– Стив, я очень тебя прошу. Мне голодно и больно, я жил в подвале со стаей котов-вампиров, а если я превращусь в туман, сопрут мою новую одежду, пока я там наверху буду ломать тебе шею с голой жопой.

Фу старался придумать блеф получше, когда мимо него метнулся темный рукав, и он услышал, как внизу зажужжал и щелкнул замок. Фу посмотрел на Джереда:

– Ты это нахуя?

– Привет, – раздался у самого его уха голос Томми.

– У него был такой грустный голос, – ответил Джеред.

Старейшины

На закате трое проснулись в титановом склепе под главной палубой и проверили мониторы, подключенные ко всем членам черной яхты, как нервная система.

– Чисто, – произнес мужчина. Он был высок, светловолос, а при жизни – и поджар. Стало быть, таким он оставался – и останется – вечно. На нем было черное кимоно.

Две женщины отдраили люк и выбрались в нечто похожее на большую морозильную камеру. Мужчина закрыл люк, нажал кнопку за полкой, и на люк сверху наехала панель из нержавеющей стали. Трое вышли из холодильника в пустой камбуз.

– Терпеть этого не могу, – сказала африканка. При жизни она была эфиопкой царских кровей – высокий лоб, огромные глаза, разрезом похожие на кошачьи. «Именно такому лицу Соломон отдал навеки свое сердце», – сказал ей Илия, держа ее за щеки обеими руками, пока она умирала. Поэтому он звал ее Македа – в честь легендарной Царицы Савской. Своего настоящего имени она не помнила, ибо носила его лишь восемнадцать лет, Македой же была уже семь столетий.

– Все иначе, – произнесла вторая женщина, темноволосая красавица. Родилась она за сто лет до Наполеона на острове Корсика. Ее звали Изабелла, Илия всегда называл ее Белладонна, а отзывалась она на Беллу.

– Не настолько же, – сказала Македа, первой поднимаясь по трапу в кокпит. – Мы ведь только что это делали, похоже. Мы это делали – когда?

– Сто пятьдесят лет назад. В Макао, – ответил мужчина. Его звали Рольф, он был средним сыном, миротворцем. Илия обратил его в эпоху Мартина Лютера.

– Вот видишь, – сказала Македа. – Мы только и делаем, что везде плаваем и убираем за ним. Если он опять напакостит, прикажу бою вытащить его на палубу днем и заснять на видео, как он горит. И смотреть буду каждый вечер на большом экране в кают-компании. И смеяться. Ха! – Македа была из них старшей, но в душе оставалась сорванцом.

– А если мы вместе с родителем умрем? – спросил Рольф. – Вдруг ты проснешься в склепе от того, что сама горишь? – Он упер ладонь в консоль из черного стекла, и панель в переборке отъехала в сторону. В кокпите могла бы с комфортом разместиться компания из тридцати человек. Он был отделан гнутым красным деревом, нержавейкой и черным стеклом, а с кормы полуоткрыт ночному небу. Если б не штурвал, кокпит походил бы на огромный гроб в стиле ар-деко, предназначенный для космических путешествий.

– Я уже умирала, – сказала Македа. – Не так уж и плохо.

– Ты не помнишь, – возразила Белла.

– Может быть. Но мне не нравится. Терпеть не могу кошек. У нас же люди этим должны заниматься, нет?

– У нас были люди, – сказал Рольф. – Ты их съела.

– Ну и ладно, – ответила Македа. – Давай костюм.

Рольф снова коснулся стеклянной консоли, и одна переборка открылась, явив шкаф с тактическим вооружением. Македа вытащила три черных комбинезона, два передала Рольфу и Белле. Затем сама выскользнула из алого шелкового пеньюара и потянулась, раскинув голые руки, словно Крылатая Победа, запрокинула голову, уставив клыки в световой люк.

– Кстати, о людях, – произнесла Белла. – Где бой? Я проголодалась.

– Когда мы проснулись – кормил Илию, – сообщил Рольф. – Сейчас придет.

Илию они держали в похожем склепе, но только саркофаг первого вампира был герметичен, запирался только снаружи и был снабжен шлюзовым модулем, чтобы бой мог кормить вампира.

– Благи-будь, нежитьки мои кайфушный, – раздался голос псевдо-гавайца – босиком и без рубашки он как раз поднялся по трапу с тремя округлыми хрустальными кубками на подносе. – Кэп Кона вам тащьт уматный хавчик, не?

Каждый из присутствующих вампиров легко изъяснялся на десятке языков, но ни один не имел ни малейшего понятия, что за хуйню глаголет их бой.

Увидев, как потягивается Македа, блондин-растафара замер и чуть не уронил бокалы с подноса.

– Ох, сладенькая сестренка, тя Джа любьт, от такой копчушки-печенюшки у мя стояк дредовый, хучь в кальмара тычь той серебрянай сестренкой на «роллс-ройсе», рази не?

Македа сменила позу Ники и посмотрела на Рольфа.

– А?

– По-моему, он сказал, что ему очень понравится надругаться над тобой, как над украшением на капоте автомобиля, – ответил тот, беря с подноса бокал. Поболтал в нем темную жидкость и понюхал. – Тунец?

– Тока памал, братушка, – ответил Кона. Ему вдруг стало трудно удерживать в равновесии поднос и горбиться, дабы скрыть эрекцию, растянувшую его шорты.

Белла тоже взяла бокал и ухмыльнулась, повернувшись к ветровому стеклу, за которым был Город. Перед ними светилась пирамида Трансамерики, чуть правее – башня Койт: она торчала из Телеграфного холма огромным бетонным фаллосом.

Македа плавно скользнула к Коне.

– Разрешить ему меня намаслить, Рольф? Я что, пепельного оттенка?

– Только не ешь его, – ответил Рольф. Он сел в одно капитанское кресло, ослабил пояс кимоно и принялся натягивать на ноги комбинезон из кевлара.

– Затейливо, – произнесла Македа. Сделала еще шажок к Коне, подняла перед собой комбинезон и уронила его. А через секунду обратилась в пар и влилась в костюм – тот надулся, как спасательный плотик в форме девушки. Последний бокал она перехватила в воздухе – Кона покачнулся и рухнул на колени, все-таки выронив поднос.

– Намаслишь меня потом, Кона? – спросила она, воздвигшись над сёрфером, который весь как-то робко съежился.

– Не на, корешок, сияйшь и так уматно. А этот наш со мной намано так мерзавчик. – И он приложил руку к груди, робко глядя на Македу снизу вверх. – Пажалиста.

– Твоя очередь, – произнесла с улыбкой Белла. Губы ее были красны от тунцовой крови.

– Ох, ладно, что ж, – вздохнула Македа. – Но из стакана.

Кона сунул руку в карман шортов, вынул стопку и поднял ее обеими руками над головой, точно буддистский монах, принимающий подаянье.

Македа поднесла большой палец ко рту и проколола его клыком, а кровь сцедила в стопку Коны. Всего через десять капель убрала палец и облизнула его.

– Больше не получишь.

– Ох, махало,[7]7
  Спасибо (гавайск.).


[Закрыть] сестренка, да возлюбит тя Джа. – Он опрокинул в себя стопку, после чего вылизал всю ее изнутри. Македа смотрела на него и потягивала рыбью кровь. Прошла минута. Эрзац-гаваец по-прежнему вылизывал стекло и сопел при этом так, будто своими руками выбирал якорную цепь. Македа забрала у него стопку.

– Довольно.

– Клопоед, – с отвращением произнесла Белла. Она уже облачилась в комбинезон и выпила завтрак.

– А по-моему – симпатичный, – сказала Македа. – Может, потом и позволю ему меня намаслить. – Она потрепала Кону по дредам. Сёрфер бессмысленно пялился в пространство, раскрыв рот. У него текли слюни.

– Только не ешь его, – сказал Рольф.

– Хватит уже об одном и том же. Не съем я его, не съем, – ответила Македа.

– Он дипломированный капитан. Он нам нужен.

– Ладно. Не собираюсь я его есть.

Белла подошла и выдернула из прически Коны один дред, которым перевязала свои черные волосы, спускавшиеся до талии. Сёрфер даже не поморщился.

– Клопоед, – повторила она.

Рольф снова стоял у шкафа и щелкал различными деталями вооружения.

– Пора идти. Не забудьте капюшоны, перчатки и очки. Илия говорил, у них есть какое-то солнечное оружие.

– Все иначе, – сказала Белла, выбирая из шкафа продукты высоких технологий и надевая длинный пыльник, который все их прикрыл. – В Макао всего этого у нас не было.

– Лишь бы тебе не было скучно, дорогая, – ответил Рольф.

– Терпеть не могу кошек, – сказала Македа, натягивая перчатки.