Текст книги "Выкуси"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

24
История любви?

Джоди

Ей не впервой было выбираться из мужской квартиры среди ночи с туфлями в руке, но впервые она принимала такое решение потому, что этого мужчину ей не хотелось убивать. Такого маленького, такого хрупкого, такого одинокого. Раньше она брала людей с похожим черным кольцом в ореоле, и они благодарили ее. Это милость, облегчение, конец боли, но теперь она просто не могла себя заставить. Она оставила Окату не умирать в одиночестве, хотя он, вероятно, и так умрет все равно один, и не потому, что он был к ней добр и спас ее – а он был и он спас, – а потому что не были закончены рисунки. Он человечек странный, затворник и фехтовальщик, носит в себе какую-то огромную боль, но превыше всего прочего он – художник, и Джоди было непереносимо это прекратить. Потому она и ушла.

А теперь вот вернулась.

Оката вложил меч в ножны и попробовал поднять ее на ноги. Все конечности у Джоди как будто пылали, сама она могла шевелить лишь правой рукой. Она показала подбородком на оружие Беллы.

– Дайте это мне, Оката. – И для наглядности похватала рукой воздух.

Художник прислонил ее спиной к ажурному кованому ограждению лестницы в свою квартиру, подобрал оружие и вложил ей в руку. Потом крепко взялся за ствол и что-то сурово произнес по-японски.

– Нет, с собой кончать я не собираюсь, – ответила она и улыбнулась.

Тогда он отпустил ствол, и она изрешетила труп Беллы пульками – пока не расстреляла весь боезапас. А потом забросила автомат за перила и жестом попросила Окату помочь ей спуститься к нему. Когда японец втаскивал ее в дверь, труп Беллы превратился уже в кучу склизких кусков мяса на мостовой. Утром, когда на него попадут первые лучи солнца, на дороге останется лишь горелое пятно да куски оплавленного пластика, которыми некогда были костюм из кевлара, обувь и очки.

Оката помог ей зайти в душ и там промыл раны, вытер ее насухо и принес остатки свиной крови, которые держал в холодильнике.

Джоди стало чудовищно неловко. Он ждал ее, вероятно, даже ходил искать ее, когда Белла загнала ее сюда.

Она допила кровь, и ноги зажили и окрепли настолько, что получилось встать. Джоди подошла к его рабочему столу и включила свет. Там лежала последняя ксилография. Не оконченная, но завершены были два клише – черное и красное. Джоди увидела себя в душе – рыжие волосы текут за спиной в потоках воды, у ног в луже собираются черные угольки.

Оката стоял рядом и критически рассматривал ксилографию, словно в любую секунду мог что-то исправить на оттиске. Джоди нагнулась ниже и заглянула ему в лицо – так она смотрела бы на него с бумаги.

– Эй, – сказала она. – Спасибо.

– Ладно, – ответил он.

– Извините, – сказала она.

Пес Фу

Эбби лежала на футоне в большой комнате студии. В угол были составлены пустые крысиные клетки, и Фу отвинчивал фанерный щит с одного окна, чтобы стало светлее. Он пристально наблюдал признаки жизни в Эбби с шести утра. По крайней мере, теперь жизнь в ней подавала признаки. Поначалу не было и их. А в полдень она открыла глаза.

– Фу, мудак, я смертна.

– Жива! – И он обхватил ее руками.

Эбби оттолкнула его.

– Где Томми? Где Графиня?

– Томми в спальне. А где Джоди, я не знаю.

– Не звонила?

– Нет.

– Ебать мои носки! Томми ты тоже вернул?

– Нет. Я начал готовить ему сыворотку, но он не хотел ничего с собой делать, пока не разберутся с другим вампиром. Но это нужно, Эбби. Он долго не проживет, если мы его не вернем.

– Я знаю. Пиратский раста на черном корабле нам рассказал. Другой вампир? Остался только один?

– Пока ты была без сознания, звонил Ривера. Животные завалили одного в «Безопасном способе».

– А ты ему сказал, чтоб не лез на черный корабль?

– Ему Томми сказал.

– А с Четом что?

– Не знаю.

– Он может… Эй, а где мой хвостик?

– Как бы сам отпал, когда к тебе вернулся человеческий облик.

– Ты его сохранил?

– Э-э, нет. Я его на журнальном столике оставил, а когда взошло солнце, он типа сгорел.

– Ты сжег мой хвостик? Это была часть меня.

– То была противная часть тебя.

– Ты такой расист, Фу. Я рада, что мы с тобой расстались.

– А мы расстались?

– Мы же собирались, нет? Ты про это хотел со мной поговорить? О том, что я – слишком неоднозначная, слишком для тебя таинственная, а тебе нужно вернуться к своим традиционным научно-ботанским ценностям и жить на Сансете с предками, а вовсе не в офигительной берлоге нашей любви со своей богинеподобной вампирской подружкой, которая тебе никогда больше не даст, даже если умолять будешь, даже из жалости, какими бы улетным у тебя ни был мангашный причесон. Ты же все это собирался мне сказать?

– Не так подробно. Я собираюсь переехать в Беркли. Это трудно, Эбби…

– Не утруждайся, s'il vous plait, у меня с тобой все. Больше не потерплю от тебя поношений низкопоклонной банальности и чего не.

– Еще твоя мама звонила. Хочет, чтоб ты домой вернулась.

– Ага, уже два раза побежала. Ой, что это – из моей бесхвостой попы мартышки разлетаются, как бабочки?

– Она сказала, твой табель успеваемости прислали. Ты сдала биологию мистеру Грабли.

– Правда?

– Она тоже говорила, что чуть в обморок не упала. А Джеред – что все из-за твоей факультативной работы. Почему ты не сказала, что брала с собой крысу в школу?

– Ну, я же не думала, что получится. В смысле, крысу уже завампили, поэтому, когда я вытащила ее из обувной коробки, она лежала как бы просто дохлая. И мистер Грабли такой весь: «Как это мило, Эллисон, дохлая крыса». Но в лабе светло было, поэтому крыса моя ни с того ни с сего вдруг как вспыхнет, сама по себе. И я тут вся такая: «Врубайтесь, сцуко, спонтанное самовозгорание крыс – это волна будущего».

– Ну, он тебе поставил, вероятно, потому, что не смог вычислить, как ты это сделала.

– Я темная владычица «Биологии 102». Бойся меня. Ррыык! – ответила она. И поцеловала его – крепко и жестко, но не так жестко, как целовала вампиршей. Фу облегченно вздохнул, но тут она его оттолкнула и стукнула.

– Ай. Я вовсе не думал, что ты распутная.

– Я знаю, то был наш прощальный сладкий поцелуй с горчинкой. Пойду теперь скорбеть, пока не проснется Владыка Хлад и мы не возобновим наши поиски Графини. Помираю от голода. Хочешь бутер и «старбакс»? У меня в сумке, типа, десять тыщ лежит.

Любовная берлога

Проснулся он на закате. Пред его мысленным взором стояло ее лицо, а по всему позвоночнику бегала паника. Томми пулей выскочил из спальни в большую комнату, где Эбби как раз вешала трубку.

– Это была Графиня, – сказала она. – У нее все хорошо. Придет через несколько минут.

– А ты как? Ты живая. От тебя тепло. – Томми видел вокруг нее здоровый ореол жизни.

– Ага, спасибо. Фу уничтожил мой хвостик. – Эбби повернулась и посмотрела в сторону кухни. – Предательское расистское жестоковыйное УО!

– Грубовато ты как-то, – заметил Томми. – Он жизнь тебе спас.

– А сердце разбито. Скорблю. Безутешна. Хвоста нет. И надо тотально репрокалываться и ретатуироваться.

– Но ты сходила в душ, и глазной грим у тебя больше не енотовый.

– Спасибо. Мне тоже нравится кровавый орнамент у тебя на брюках.

– Привет, – сказал из кухни Пес Фу – он там набирал в шприц, судя по виду, кровь. – У меня готова твоя сыворотка, так что как сам будешь готов…

– Я не готов.

– А надо бы, знаешь.

Зажужжали в дверь. Томми нажал кнопку домофона.

– Это я, – сказала Джоди.

Томми впустил, и через секунду она уже взлетела по лестнице и целовала его. Он отстранил ее и осмотрел, как она одета: локти и колени изодраны, все в крови.

– Что с тобой случилось? Где ты была?

– Одна старая вампирица. Напала на меня на крыше через дорогу от черного корабля. А так стреляет какое-то их оружие. Ужас. Нельзя их к себе с этой штукой подпускать.

– Как же тебе удалось?

– Спряталась на дне бассейна – пыталась придумать, что мне делать, и тут на нее напрыгнул Чет. А из бассейна выбралась, пока Чет ее сношал всухую.

– Ого. Во дает Чет! – воскликнула Эбби.

– Эбби! – Джоди подскочила к ней и обняла, поцеловала в лоб. – Я за тебя так переживала. Ты живая. Настоящая живая!

– Ну. Фу меня вернул. Я опять хочу быть носферату.

Все повернулись к Фу – тот еще не вышел из кухни.

– Не могу, Эбз. Второго раза ты не переживешь. Я пробовал на крысах. Ты – просто человек.

– Обречена, – вздохнула Эбби.

– Джоди, – сказал Томми. – А что с той вампиршей, которая на тебя напала?

– Ее нет. Уничтожили. Кое-кто меня спас, не успела она меня убить. Стало быть, осталась одна?

– Никого не осталось, – ответил Томми. – Звонил Ривера. Животные разобрались с последней. На черном судне только Илия.

Джоди погладила его по лицу.

– Томми, нам надо поговорить.

– Я знаю, – ответил он.

Пес Фу произнес:

– Джоди, я никак не могу вычислить, когда у Томми, э-э, закончится срок хранения. С ним все может произойти быстрее, чем с Эбби.

– Пойдем со мной. – Джоди взяла Томми за руку и повела в спальню. – Мне нужно тебе кое-что показать. А вы двое сюда не заходите, слышите меня?

Томми и Джоди

– Мы сейчас не сможем заняться жаркой мартышечьей любовью, Джоди. Нас услышат, к тому же мы обычно ломаем всю мебель.

– Ты научился превращаться в туман, пока был с Четом. Сам же говорил, что научился, нет?

– Ну да. Я так и одежду эту себе раздобыл. Дурацкая?

– Томми, вампирица – ну эта, старая, ее Беллой звали, – она мне кое-что сказала. Поцелуй меня. Поцелуй и стань туманом. Не думай, не останавливайся, просто растворись в поцелуе.

Она поцеловала его, и в ее объятиях он растаял, а она не отставала, покуда они не стали единым, не разделили друг с другом все до одного свои секреты, все страхи, все победы – всё, саму суть того, кем они были, пока не завернулись друг в друга, друг друга не оплели, не прошили, не прожили истории друг друга, друг друга не пережили уютно и с радостью, самозабвенно и страстно, без слов и границ, как это часто бывает, если двое влюблены, и время утратило все свое значение, и так они могли бы остаться друг с другом навсегда.

А когда, наконец, отпали друг от друга, оба были голые и на кровати. И хихикали, как сбрендившие детишки.

– Ух, – первым произнес Томми.

– Ну, – подтвердила Джоди.

– Значит, тебя спас Оката?

– Ага, ему надо было кого-то спасти. Ему всегда было нужно кого-нибудь спасать.

– Я знаю. Я ведь не против, знаешь?

– Знаю, – ответила она.

– Я не могу, Джоди. Это потрясающе, я тебя обожаю, но – не могу.

– И это знаю, – сказала Джоди, потому что и впрямь знала. – Сейчас я такая, Томми. Это я и есть, и мне нравится – и ночь нравится, и сила. Мне нравится не бояться. Я никогда никем не была, пока не стала вот этим. И я люблю этим быть.

– Знаю, – сказал он. Она всегда была симпатичной – но отнюдь не прекрасной. Всегда чуть недовольна тем, какая она, всегда волнуется: что скажут мужчины, что скажет мама, что о ней подумают другие. Но теперь Джоди была прекрасна. Сильна. Она была именно тем, кем ей всегда хотелось быть.

Томми сказал:

– А мне нужны слова, Джоди. Я вот таков.

– Знаю.

– Я не вампир. Я писатель. И сюда приехал быть писателем. Я хочу употребить во фразе слово «студенистый». И не один раз, а много, снова и снова. На крыше, под луной, в лифте, на стиральной машинке, и когда у меня совсем нет сил – я хочу лежать в собственном студенистом поту и употреблять во фразах слово «студенистый», пока не околею.

Джоди сказала:

– Знаешь, мне кажется, «студенистый» значит не совсем то, что ты думаешь.

– Да без разницы. Мне нужно это делать. Что-то писать. Я должен написать свою историю маленькой девочки в холокост.

– Мне казалось, ты хотел написать историю маленькой девочки на расистском Юге.

– Что угодно. Это важно.

– Ты же знаешь, что я уже это знаю, правда?

– Знаю, но теперь я это говорю. Мне нужны слова. Я люблю тебя, но мне нужны слова.

– Я знаю, – сказала она. – Пойдем, Фу тебя превратит опять в вербозного парня.

– А ты уедешь?

– Придется.

– Знаю, – вздохнул он. – Понимаешь, мне кажется, это слияние меня поглотило.

– Почему?

– Потому что ты тут лежишь совсем голая, а я не хочу тебя раскочегаривать.

– Правда?

– Погоди, дай подумать. Нет, ложная тревога, я в норме.

– Иди сюда, пис-сатель. Мебели поломаем.

«Ворон»

– Благ-будь Джа, что спослал нам такую огневласку и снежную печеньку, – приветствовал их Кона. – Добро пожалить, моя сладенькыя мертвенькыя сестренка. Добро пожалить на борт.

– Госпожа, – поправила его Джоди. – Сладенькая мертвенькая госпожа.

– Так-точ, гжа. Сёрано добро пожалить.

Судно было чудом техники и роскоши. Кона одолжил Псу Фу браслет безопасности, и тот зашел на борт и обезвредил охранную систему, чтобы судно не убивало всех, кто ступит ему на палубу. А потом они с Коной провели Джоди по всем закоулкам и показали тысячу разных способов, какими оно могло это сделать. Вся яхта была элегантной и избыточной смертельной ловушкой.

– Потом лучше опять включи все системы, – предупредил Фу. – У них такая система безопасности недаром.

Джоди с ним попрощалась и проводила с борта. У нее в одной руке остался ультрафиолетовый лазер, а в другой – герметичные пробирки для крови. Она спустилась вслед за эрзац-растаманом в глубочайший трюм судна, куда не ступала нога Пса Фу. Они подошли к широкой белой клинкетной двери с крохотным иллюминатором и тяжелым колесом из нержавейки, которое ее запирало.

Кона зажег свет.

– Он лишь чутка ультрафиолетьт, гжа. Чтоб этот пес-выблядок уплотняясь и не сбегал.

Джоди заглянула в иллюминатор. С другой стороны в него с рыком ударилась зверская морда – и отскочила, оставив на толстом стекле кровавый мазок.

– Ну, здравствуй, тыковка. Как ты тут?

Старый вампир зарычал. Илия когда-то обратил ее – их всех обратил, если верить легенде. Только теперь он больше походил на дикого зверя – весь голый, клыки оскалены. Он ревел на крохотный иллюминатор с той стороны.

– Он меня слышит? – спросила Джоди.

– Щщё как слышьт. Надо ему сказать, чтоб к задней стенке отышел, гжа. Мы со мной его там запирайм второй дверью. Как в шлюзе. Так старого паразита и кормим.

– Отойди к задней стенке, Илия. Мне нужно, чтоб ты кое-что для меня сделал.

Вампир на нее только рыкнул.

– Тада лана, – сказала она и надела солнечные очки, после чего незамедлительно пальнула прямо через стекло из лазера Фу – и одно ухо Илии обуглилось и отпало.

Илия заревел.

– Ой, я знаю – больно, должно быть. Ты слышишь, что-то ноет, Илия? Это у меня лазер перезаряжается. Где-то с минуту. Когда закончит, я тебе крантик отстрелю, если ты не затащишь свою антикварную задницу в шлюз. – И Джоди улыбнулась.

– Дрить, братушка, она сучка бессердечныя, точно те грю. Ее надо лучше слушыцца, да?

По-прежнему рыча, старый вампир попятился сквозь заднюю дверь, и Кона привел в действие запоры, запечатывая ее. А потом открыл тяжелую внешнюю клинкетную дверь.

Джоди поставила на пол пробирки и сказала:

– Значит, так, Илия. Мне нужно, чтобы ты наполнил их все своей сладкой кровушкой вампира в первом поколении.

Они опять запечатали внешнюю дверь, а Илия рычал и противился, пока ему не отстрелили второе ухо. После чего уступил. Через двадцать минут Джоди держала в руках четыре пробирки с кровью Илии, а старый вампир лакал две кварты тунцовой крови из стальной миски.

– Намано он буйт, – сказал Кона. – Ухи через пять-мин заживут, а потом надолго в туманность вылетит.

– А через сколько можно будет все художественные припасы погрузить? – спросила Джоди.

– Все уже на борту, гжа.

– Тогда – отдать концы, кэп.

– Слушаюсь, гжа.

Джоди повернулась к Окате – тот стоял, ни слова не говоря, и, вытаращившись, недоверчиво смотрел на происходящее.

– Это вам. – Джоди протянула ему четыре пробирки. – Я помогу. Надеюсь, вам нравится ночное освещение. Вам придется сделать множество оттисков. Но времени у вас будет предостаточно.

– Ладно, – сказал художник с мечом и улыбнулся.

25
Где представлены хроники Эбби Нормал – несостоявшейся носферату, дневного насельника с разбитым сердцем и свергнутого аварийного резерва Владычицы Тьмы в Большом Районе Залива

Умодробительных сил ночи у меня больше нет, мангавласой мартышки любви с улетнейшей тачкой тоже, даже хвостика у меня больше нет – а хуже всего, что нет и Графини. Мы проводили ее в море перед самым рассветом – имбецил-растафара навигировал «Ворона» мимо Алкатраса, пока мы стояли на причале и махали им вслед.

Тут подъехали на своем говенно-буром лягай-мобиле Ривера с Кавуто, выскочили такие из машины и типа: «Мы тотально насмотрелись сериалов про полицию и теперь знаем, как надо выглядеть упорными».

А Кавуто еще такой: «Не вздумайте шевелиться, мисс». И опять на меня водяной пистолет наставляет. Только теперь желтенький.

А Ривера такой подползает с другого края причала, как будто мы его не видим, хотя пирс пятнадцать шагов в ширину типа и укрыться там не за чем, а рассвет уже вот-вот.

Тут Томми такой: «Эй, ребята, наверно, я должен кое-что объяснить».

Но не успел он ничего больше сказать, я такая подскакиваю и типа вся: «Ррыык», – на них, и тотально руки-крюки, как у когтистого чудища, и жуткая рожа.

А они такие раз – и солнечные куртки свои зажгли, и как давай палить по нам с Томми из водяных пистиков, пока мы все насквозь не вымокли, и ржем как подорванные, пока чуть друг на друга не попадали. А Марвин такой из окна машины выскакивает и к нам несется, и на морде у него эдакое собачачье «чёоо?», птушто в трупнопсовых делах обычно ничего смешного нету.

А Ривера смотрит такой на Кавуто, потом куртку свою выключил, и Кавуто свою погасил, а водяной пистолет держит так, словно он вдруг превратился у него в руке в большущую желтую какашку. И весь такой: «Ну еб же ж твою мать».

А я вся ему такая: «Ох, попный медведик, я от тебя вся аж промокла», – и нас от этого еще по хи-хи пробило, а Марвин такой подбегает и давай меня в лицо лизать, от чего я еще сильней ржу, пока Ривера наручники не достал, и тут уж мы ржать прекратили.

Кароч, объяснили мы им про старых вампиров – что они теперь по правде дохлые, и как от кисок-вампиров избавились, и от Чета, и как всех остальных, типа нас, обратно поменяли, и все аще хорошо стало, а им париться нахуй больше не надо.

И Ривера такой: «А что с черным кораблем?»

А мы ему такие: «Он раньше был одного дофигаллионера-эксцентрика, но его захватили вампы, а раз теперь они померли, он поплыл домой».

А Ривера нам: «Но Император же говорил…»

А ему типа: «Сцуко, я тя умоляю. Император Сан-Франциско, защитник Алкатраса, Сосалито и острова Сокровищ, в смысле?» И сама фыркаю по-тяжелой.

Ривера мне такой: «Ладно, верно замечено».

И тут такие Животные на двух тачках подваливают, вываливают из них все втаренные водяными пистолетами и садовыми поливалками, Император с его собаками выпрыгивают – и все к нам давай, типа готовые драть всем жопы. Но их Ривера остановил и все разъяснил, и они увалили укуриваться, а Император по набке пошел – и смотрит, как «Ворон» такой вдаль отплывает к Золотым Воротам.

Тут и солнце тащемта взошло, и Ривера с Кавуто дорубили, что мы теперь тотально не вампушки, поэтому они Марвина забрали, влезли в свой говномобиль и сдристнули.

И вот мы с Томми стоим такие на краю пирса, а «Ворон» уже еле видно у Золотых Ворот – там паруса подняли, и они на солнце все серебряные.

И я такая: «Наверно, те деньги достать надо, что Графиня на крыше спрятала. Там типа триста тыщ долларов». А Графиня сказала нам, где искать, когда еще не уехала. Не нужны ей, говорит.

А он мне такой: «Ну да. Сейчас, наверно, туда трудней будет забраться, раз у нас нет суперсил».

А я ему: «Она говорила, там почти до верху пожарная лестница идет».

А он мне только: «Хор», – и сам вслед кораблю смотрит.

Поэтому я такая: «Кароч, я знаю, что ты больше не носферату, но я все равно могу быть тебе клевретом. Если нужен, конечно».

А он типа: «У меня тут, понимаешь, сердце вдребезги».

А я ему: «У меня тоже».

И он такой: «А кроме того, мне кажется, ты кагбэ переросла уже уровень клеврета».

Поэтому я ему такая: «Я и подружкой твоей могла бы».

А он мне: «Я думал, ты Фу любишь».

А ему: «Ну кагбэ да».

Поэтому он такой мне: «Я думал, ты и Джоди любишь».

А я ему: «Ну да. Вот такая я полиаморная».

А он мне: «Значит, сейчас ты хочешь ебаться с попугаями, что ли?»

Тут я уж совсем было на него не наехала тотально гусеницами, но гляжу – он улыбается, поэтому я его только локтем в ребра пихнула, типа, «вот гандон», и мы стали дальше смотреть, как судно уходит в туман за мостом.

Потом он мне такой: «Как по-твоему, когда „Ворон“ опять вернется?»

А я такая жутким-жутким голосом: «Никогда».

Тут он на меня смотрит, а сам такой улыбается широко-широко – и берет меня за руку. И мне так тотально захотелось его поцеловать, чтоб с безнадегой, и с языком, и с чем не. Только тогда бы мне пришлось его стукнуть, чтоб не подумал, будто я распутная, птушто меня типа всего пару часов назад послали. Но потом я решила, что и он меня может стукнуть по той же самой причине, поэтому я не целовать его стала, а исполнила свой маленький праздничный танец запретной страсти попой, отчего он и вовсе растекся весь, как здоровенный обалдуй.

И вот мы там с ним такие стояли типа, за руки держались и смотрели туда, где раньше был корабль, – и врубались помаленьку, что будущее – оно ведь воттакенски огромное. Типа бездны, только, ясно, лучше освещается.

Поэтому я ему такая: «Ну что теперь – хлопьев с молоком?»

А он мне: «Знаешь, я, наверно, книжку напишу».