Текст книги "Выкуси"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

4
Прощай, любовное логово

Здесь представлены дневники Эбби Нормал – торжествующего победителя кисок-вампиров

Рыдаю, размышляю, скорблю – я унюхала горький розовый фламзик отчаянья, и слезы туши полосуют мне ланиты, будто глаза у меня закисли пережеванными черными «мармеладными мишками». Вся жизнь – черная бездна боли, а я так одинока – разлучена с моим обожаемым чарующим Фу.

Но прикиньте – я тотально надрала жопы целой банде коть-вампиров. Ну да, коть, а это значит – не одной, а многу. Огромный бритый кот-вампир Чет уже не бродит по Городу один; с ним теперь целое полчище небритых котов-вампиров поменьше, а я своей уматной солнечной курткой из многих наделала котейных тостов. Возле самого дома они напали на этого сбрендившего Императора и его собак, а я их спасла – выскочила на улицу и врубила фонари.

То была чисто техно-бойня, всюду кровища, а маленький такой японец крошил наступавших кисок типа серьезным таким гинсу.[1]1
  «Гинсу» – это не восточное боевое искусство, как полагает Эбби Нормал, а американская марка ножей, прославившаяся в 1970-х агрессивной телевизионной рекламой. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть]

Я знаю, что вы думаете.

Ниндзя, щаз…

Верняк, ОЯЕЗОРРО! Самурай в Городе без Обсосов!

Я даже не пыталась убедить легавых, когда они приперлись.

Они такие: «Чё тут у вас?»

А я им: «Ничё».

А они мне: «А вот это вот все вот – это что это вот?» И показывают на кровь, на дымящиеся кучки котейного пепла и что не.

А я им такая: «Фиг знает. Его спросите. Я просто шум услышала, вышла проверить».

И они поэтому давай спрашивать Императора, а тот попробовал им все сначала рассказать, и это была ошибка – но он же типа полоумный, к нему с душой надо. Только его все равно в синеглазку посадили и увезли вместе с собаками, хотя очевидно же – знали, кто он, просто мудацки себя повели. Императора все знают. Потому его и зовут Императором.

Фу тащемта домой приехал, и я прыгнула ему прямо в объятья и кагбэ завалила на пол массивным засосом, таким глубоким, что сам горелый тост с корицей его души на язык попробовала. Только потом все равно стукнула, чтоб не думал, будто я распутная. (Заткнитесь, стояк у него восстал.)

Он весь такой: «Хватит по мне стучать, я знаю, что ты не распутная!»

А я ему вся: «Ага, тогда откуда ты знаешь, что я тебя поэтому стукнула, и где ты был нахуй, мой безумный мангавласый мартышончик любви?» Иногда лучше сразу переходить из обороны в нападение и тут же задавать вопросы, если твои доводы сосут анус. Я этому научилась на занятиях по «Введению в массмедиа».

А Фу мне такой: «Дела».

А я ему: «Ты прощелкал мою героическую битву малютки-воительницы». И типа все ему рассказала, а потом грю: «Так теперь, значит, котов-вампиров много. Вот отчего оно так, зануды кусок?» Это у меня такая ласковая кличка для Фу, когда я имею в виду его навыки безумного ученого.

А он мне: «Ну, мы знаем, что для этого должен происходить обмен крови между вампиром и его жертвой перед кончиной последней, иначе эта последняя обращается в прах».

Я ему такая: «Значит, Чет поумнел и это знает?»

А Фу мне: «Нет, но если кота кусают, что для него естественней всего?»

Тут я ему вся: «Эй, я здесь вопросы задаю. Я твой начальник, ты в курсе?»

А Фу меня в тотальный игнор и весь такой: «Он кусается в ответ. Мне кажется, Чет обращает других котов по ошибке».

«Но он же высосал эту счетчицу досуха, а она не обратилась», – говорю.

«Это потому, что не кусалась».

А я такая: «Ну, это я и сама сообразила».

А Фу весь: «Их там могут быть сотни».

А я ему: «И Чет привел их сюда. К нам».

А Фу мне: «Он это пометил как свою территорию еще до того, как старый вампирюга его обратил. Считает своим участком. Вся лестница до сих пор воняет кошачьей мочой».

Тут я ему: «Но и это еще не все».

А он мне: «А что? Чем еще?»

Тут я тотально включаю голос моей темной владычицы и ему такая: «Чет изменился. Стал больше».

А Фу мне: «Может, у него просто шерсть отросла».

А я вся такая зловещая: «Нет, Фу, он по-прежнему брит, но сильно крупнее, и мне кажется…» Тут я сделала паузу. Очень вся такая драматичная.

И Фу мне: «Ну, говори же!»

А я типа обмякла, как эмо, вся у него в объятьях. И он меня тотально поймал, как мрачный герой вересковых пустошей, он же у меня такой, но потом всю романтическую драму усугубил – защекотал меня и такой: «Говори, говори, говори».

И я сказала – ну просто потому, что чуть не описалась, а я тотально по таким вещам не подрубаюсь. «Мне кажется, нам нужно обеспокоиться, не обратится ли тот маленький самурай, вот это будет совсем скверно, потому что саблей он машет в полный рост, хотя шляпа и носки у него глубоко дурацкие».

А Фу мне такой: «Он их тоже кусал?»

А я ему вся: «Он весь в вампирско-котейной крови был. Может, в рот что и попало. Владыка Хлад говорил, что случайно обратил синюю блядину лишь единственным поцелуем в губы».

Тут Фу такой: «Ну, тогда его нужно найти. Эбби, возможно, нам одним с этим не справиться. Нам нужна помощь». И весь такой кивает на статую Графини и Владыки Хлада.

А я ему: «Ты знаешь, что первым делом произойдет, когда мы их выпустим?»

И Фу мне: «Джоди нам тотально жопы надерет».

А я ему: «Oui, mon amour, эпическое жоподрание pour toi и moi. Но знаешь, что еще страшнее?»

И Фу весь такой: «Что? Что? Что?» Потому что от французского у него крыша едет.

Тут я ему: «У тебя по-прежнему стояк!» И как сожму ему агрегат, а сама в спальню побежала.

Тащемта Фу погонялся за мной по всей студии пару раз, и я два раза ему поймалась, но ненадолго, чтоб только поцеловать успел прежде, чем я его опять стукну – ну, вы уже поняли, зачем, – а потом снова сбегала. Но только приуготовилась дать ему понять, что вот-вот сдамся его мужской аппетитности, как ему такая: «Ты мог бы обратить меня в вампушку, а я тогда через посредство своих темных сил возьму и перетоплю весь Четов помет разрушения».

Но Фу мне такой: «Фигушки, блядь. Я для этого недостаточно знаю».

Тут кто-то в дверь стал ломиться. Причем не помаленьку так, ломиками типа «Эй, как вы тут?». А типа распродажи дверных ломов на Ломовом Рынке. Один купишь – один бесплатно.

Верняк, да? ЧЗХ? Личного пространства никому? Так ломиться в логово любви.

Джоди

Как в загончике страховой компании – вечно «не вполне обед»; как в той истории античного мира три месяца назад, покуда она еще не стала вампиром. На всяком закате Джоди секунд на пятнадцать просыпалась в панике – от голода и несвободы, – но потом усилием воли обращалась в туман и парила в кровавой грезе, как она ее мысленно называла, в приятной эфирной дымке, длившейся до рассвета, когда ее тело вновь сгущалось в бронзовой скорлупе, и она опять становилась, по сути, дохлятиной до нового заката. Но где-то к концу первой недели таких взрывных истерик Джоди наконец поняла, что Томми – рядом и она его касается. Он с нею вместе в бронзе, но, в отличие от нее, в туман превращаться не умеет. Надо было его научить, сообразила Джоди, как старый вампир научил ее, только теперь уже поздно. Раз она не может шевельнуться и выстукать пальцем сообщение морзянкой, не говоря уж о том, чтоб, ну, говорить, – так, может, как-то удастся дотянуться до него телепатически? Кто знает, какие еще силы у нее могут оказаться, а вампир забыл ей о них сообщить? Джоди сосредоточилась, вся напряглась и даже попробовала отослать некий импульс в те участки, где они с Томми соприкасались кожей, но в ответ получила лишь продолжительную и рваную электрифицированную панику.

Бедненький Томми. Это он, точно. Живой и беспощадно в сознании. Она пробовала дотянуться до него, пока сама не ослабла от собственных голода и паники. «Эбби, если я когда-нибудь отсюда выберусь, береги от меня свою тощую задницу», – подумала Джоди, прежде чем вновь рассосалась туманом и сбежала в блаженство.

Инспектор Ривера

Говоря технически, то было не убийство, ибо тела не наблюдалось. Но смотритель стоянок пропал при исполнении, и к этому какое-то отношение имели Император и некий квартал зданий легкой промышленности и художественных студий к югу от Маркет-стрит, который Ривера уже взял на карандаш: вдруг там что-то произойдет. И что-то там определенно произошло. Вот только что?

Он приподнял пустую полицейскую форму за воротник кончиком авторучки – убедиться, что под тканью на тротуаре нет мелкого серого пепла. Его там и не оказалось. Внутри формы, на тротуаре вокруг манжет и воротника есть, а под самой формой – нет.

– Я не вижу тут преступления, – произнес напарник Риверы Ник Кавуто. Будь полицейские мороженым, он был бы сортом «Хрумкий голубой полузащитник». – Тут, конечно, что-то случилось, но ведь и дети могли напроказить. А Император явно чокнутый. Совершенно ненадежен.

Ривера выпрямился и оглядел залитую кровью улицу, кучки праха и мигалку парковочной машинки – та вспыхивала по-прежнему. Затем посмотрел на Императора и его собак – их носы были прижаты к заднему стеклу коричневого «форда»-седана без особых опознавательных знаков. Ривера на вкус был скорее «Испанский циник с пониженным содержанием жиров» в вафельном рожке от «Армани».

– Он сказал, это все коты.

– Ну и вот, пожалста, – это дело Службы отлова бродячих животных. Сейчас им позвоню.

Кавуто театрально достал и раскрыл мобильник – и набил номер сардельками пальцев.

Ривера покачал головой и снова присел над пустой формой. Он знал, что это за пыль, – и Кавуто знал, что это за пыль. Само собой, у них на такое понимание ушла пара месяцев и множество висяков. А также – вид старого вампира, который принял в себя столько свинца, что и на взвод бы хватило, однако не только не умер, а и вообще выжил и еще с полдюжины людей завалил. Только после этого они сообразили.

– Это не коты, – сказал Ривера.

– Они же обещали уехать, – заметил Кавуто, делая паузу в своем подчеркнуто перкуссивном наборе номера. – Жуткая девчонка сказала, что уехали. – Под «ними» он имел в виду Джоди и Томми, обещавших покинуть город и никогда больше сюда не возвращаться. – А Император говорил, что сам видел, как старый вампир сел на судно и вся их банда куда-то отплыла.

– Но он совершенно ненадежен, – возразил Ривера.

– По большей части. Это же не…

Ривера предупреждающе воздел палец. Слово на букву «в» они договорились не поминать при посторонних.

– Надо повидать зловещую девочку.

– Нееее! – взвыл Кавуто, но опомнился: для мужчины его габаритов, экстерьера и рода занятий ныть из-за грядущей встречи с костлявой девчонкой – как-то ну… В общем, он просто здоровенная нюня, вот что.

– Мужайся, Ник, мы ей скажем, что она не только имеет право хранить молчание, но и обязана его хранить. А кроме того, я вызвал подкрепление.

– Я, наверное, лучше посижу с Императором в машине. Может, он еще чего вспомнит.

И тут на месте преступления у ленточного ограждения поднялся легкий переполох. Патрульный в мундире сказал:

– Инспектор, эта женщина хочет пройти. Говорит, ей надо с дочкой повидаться, та живет в этой квартире. – Полицейский ткнул пальцем в пожарную дверь квартиры, где со своим молодым человеком жила жуткая девочка. А мимо него тем временем пыталась протиснуться симпатичная блондинка лет под сорок, в хирургическом облачении с огуречным узором.

– Пропустите, – распорядился Ривера. – Видишь, Ник, тебе на защиту спустился ангел.

– Ох боже меня упаси от этих ебаных неохиппи, – ответил Хрумкий Голубой Полузащитник.

5
Дальнейшие хроники Эбби Нормал – несчастной эмо-шлюхи ночи с разбитым сердцем

Тащемта под дверью у меня не кто иная – сама Баронесса Кайфолом, МамБот в сопровождении двух этих говеннейших легавых из убойного, Риверы с Кавуто.

Поэтому я вся такая: «О радость, неужто к нашему свежему комплексному пиздецу с кофеином полагаются пончики?» Но как выяснилось, не полагаются, поэтому ну ЧЗХ, в чем смысл тащить с собой легавых?

А МамБот вся такая: «Так нельзя, и что это за мальчик, и где ты была, и не имеешь права, и тыры-пыры, ответственность, чуть не заболела от волнений, что ж ты за ужасный человек такой, и погубила мне всю жизнь своими сапогами на платформе и пирсингами».

Лана, не совсем так она говорила, но подтекст был. И, оглядываясь, я понимаю: наверно, не стоило разыгрывать гамбит «Я ночую у Лили» два месяца подряд, когда на самом деле я проживала в собственном très клевом логове любви с таинственным любовным ниндзей. И я решила перейти в контрнаступление – задавать вопросы сама, чтоб она не поймала ритм допроса и не завалила меня мамскими угрызениями.

И вот я вся такая: «Ты как меня нашла?»

А смуглый легавый латинос вперед выступает и мне: «Это я ее вызвал».

Я такая весь радиатор ему обсмотрела – ну, до узла галстука хотя бы, птушто он меня выше. И типа ему: «Вот те на – вы меня заложили. Предательская вы ебучка!»

А легавый такой весь индифферентно держится: «Я никого не предавал, потому что я не за тебя, Эллисон». Это он меня по имени дневной рабыни назвал спецом, чтоб мозги мне поебать.

И вот я вся такая думаю: «Ладно, лягаш, это я вижу – ты убежден, что говнишко твое никому не растрясти, весь такой стараешься сойти пронырливым и подонистым в глазах МамБота, чтоб она тебя долго и хорошенько имала?» Верняк, брачные ритуалы древних и стремных – от них даже во рту как-то блевотно, ну?

В общем, я такая подхожу к здоровому легавому гомику и вся тихонько голоском маленькой девочки: «А я думала, мы на одной стороне, птушто, ну… мы же знаем про носферату и про все те деньги, что вы за его коллекцию выручили. Разве нет? Я безутешна». И тотально руку к лобику, с понтом лишаюсь чувств от разбитого сердца. Даже поплакать собралась, только тушью у меня вокруг глаз шипы адских врат были нарисованы, не хотелось спозаранку енотить, поэтому я только носом хлюпнула. И нос вытерла о рукав здорового этого легавого гомика.

А мамяк вся такая: «Что? Что? Носферату? Что? Деньги? Что?»

Тут Ривера ей: «Простите, пэжэ, миссис Грин, нам на минуточку с Эллисон словцом перемолвиться».

МамБот поэтому такая только в спальню, а я ей тут же вся: «О, мне кажется – туда не стоит. Можешь и снаружи обождать», – или типа того, птушто выясняется – я вовсе не желаю, чтоб она видела внутреннее святилище нашего любовного гнездышка, птушто она нянечка в больнице, и ей собачьи ошейники, пробирки, центрифуга и что не внушат совсем не то, что надо. (Нас с Фу в уединенности нашего будуара штырит от нашей тяги к безумным ученым.)

В общем, мама вышла.

А Фу весь такой: «Отымали, сцуко!» И пустился в жалкую имитацию моего великолепного победно-имательного танца попой, и меня такая его поддержка тут же сразу тронула, однако недостаток чувства ритма и попабельности у него – обескуражил.

А Ривера меж тем такой: «Эллисон, откуда тебе известно про деньги, и старого вампира, и яхту, и у тебя нет доказательств, и трали-вали, что-то никак не могу решить, быть мне добрым полицейским или злым, и дальше ли мне делать вид, что я крутой засранец, или тотально обосраться в штаны от той вербальной смертельной хватки, в которую ты только что взяла мое мужское достоинство, фигли-мигли».

Я ему вся такая: «Я все знаю, лягаш», – и «ш» эдак прошипела, я же знаю, они от этого звука оба ежатся. «Вам пора на выход, и МамБота с собой прихватите, доставьте ее домой, не то я буду принуждена обнародовать вашу нечестивую погань вашим хозяевам, так что мало не покажется».

А легавый латинос такой индифферентный весь, кивает, улыбу давит, так во мне аж уверенность вся пригнулась. И такой мне: «Вот как, Эллисон? Ну, тогда здесь присутствующий мистер Вон – ему вот двадцать один, а ты по-прежнему еще несовершеннолетняя, поэтому, среди прочего, мы можем его забрать за пособничество в делинкветности несовершеннолетних, похищение и половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия». И руки такой на груди сложил, типа: «Накося выкуси, сцуко». Хип-хопово надменный такой.

Поэтому я ему: «Вы правы, он тотально злоупотребляет моей невинностью. Фу, феерический ты извращенец!» И как закачу ему пощечину – но это уже от общей драмы, а не для того, чтоб не думал, будто я распутная. «Мне следовало понять еще в тот раз, когда ты в самом начале заставил меня выбрить пи-пилотку в форме треуголки!»

А Фу весь такой: «Ничё я не!»

«Извращен и в придачу многословен, нет?» – спрашиваю я у здорового легавого гомика, который пилотку от треуголки не отличит, если даже та к нему подскочит и споет «Усеянное звездами знамя». (Кстати, вы заметили – почти ничего на свете, кроме «Усеянного звездами знамени», не бывает усеяно? Типа, ведь нет же «Усеянного Изюмом Кекса» или «Усеянной Блохами Легавой». Но это я так, к слову.) В общем, я типа такая начинаю юбку задирать, чтоб у него чердак еще дальше съехал, типа сейчас эту самую треуголку ему и засвечу, но это блеф только, потому что у меня там все пострижено летучей мышью и выкрашено в бледно-лиловый, а еще на мне эти жарко-розовые сеточки, которые все полностью колготы, и от них на мои причинные места детям до тринадцати смотреть категорически не рекомендуется.

Да вот только он лицо руками не закрыл, не завизжал, как сучка, хоть я на это и рассчитывала. Нет, вместо всего этого здоровенный легавый гомик всю комнату перемахнул, и в ту же секунду мой Песик Фу – в наручниках, а тот их даже туже затягивает.

Фу такой весь: «Ой! Ой! Ой!»

А у меня боль сердечная, я вся страдаю, поэтому типа: «Раскуй его живо, фашыцкая медвежья жопа».

А Ривера мне только: «Эллисон, нам нужно достигнуть понимания, иначе твой дружок отправится в тюрьму, а если обвинение с него и снимут, с магистерской степенью своей он может распрощаться».

Отымали! Тут мне пришлось юбку в знак поражения опустить. У Фу все глаза шириной с анимэ, их слезы уже начинают усеивать, и мой благородный ниндзя любви глядит на меня с мольбой, типа: «Паза-алюста, не покидай меня, невзирая на мои очевидные эмо-склонности».

Поэтому я такая: «Мы вам дадим сто тысяч долларов за то, что вы покинете нашу любовную берлогу, будто ничего и не было».

А Ривера весь: «Нас ваши деньги не интересуют».

А этот голубой медведь его типа: «Погоди, ты где еще столько денег раздобудешь, а?»

А Ривера ему: «Не твое дело, Ник, тут не про деньги всё».

А я такая: «ОБМ, Ривера, ваши навыки плохого полицейского сосут с причмоком. Всё всегда про деньги. У вас что, телика нету?»

А он такой: «Что тут произошло рано утром?»

А я вся: «Ну, знаете, кошаки-вурдалаки, парковочная счетчица досуха отсосана, самурай в оранжевых носках, Эбби своим кунг-фу всем по жопе солярно надавала, все как обычно». И Песику моему: «Фу, куртка твоя – отпаднейшая фиготень на свете!»

«Это значит – очень хорошая», – перевел Фу полицейским.

А Ривера на это такой: «Коты-вампиры? Император то же самое говорил».

Ясно тащемта, что у легавых сомнения, поэтому я им всю битву растолковала и вдобавок теорию Фу донесла, как Чет других коть-вурдалаков делает, а также нехитрую мысль о том, что нам пиздец аж на девять дней Кванзыы,[2]2
  Кванзаа – фестиваль западноафриканской диаспоры в США, придуманный в 1966 г. активистом панафриканского движения Мауланой Ндабезинтой (Роналдом) Каренгой (р. 1944). Праздник отмечается с 26 декабря по 1 января, и каждый день праздничной недели посвящен одной из семи ценностей африканского единства.


[Закрыть] потому что грядет конец света и что не, раз в городе кошаков до метрической киложопы, а уматных солнечных курток для жарки вампиров – всего две, у меня и у Фу, а нас жопогреи правопорядка задерживают вместо того, чтоб спасать человечество.

Поэтому Ривера такой: «А Флад и рыжая? – спрашивает. – Ты же им помогала, да?»

Честь и слава Инспектору Очевидность – мы просто-напросто живем у них в студии, тратим их деньги, а на их бронзовые тела мокрые полотенца вешаем. Я ему такая вся: «Они уехали. Все вурдалаки уехали. Вы что, с Императором не разговаривали? Он же видел, как они на яхту сели в Марине».

«Император – не самый надежный свидетель, – грит Ривера. – И про тех двоих он ничего не сказал, но мне очень трудно поверить, что кот – даже кот-вампир – даже банда домашних котов-вампиров – способен свалить взрослого служащего по надзору за городскими парковками».

Поэтому я ему такая: «Чет – не обычный котя-вурдалак. Он огромный. Скорее огромный, чем обычный, то есть. И становится все огромней. Если вы не дадите Фу применить свою безумную ученость и кота этого вылечить, через неделю Чет пирамиду Трансамерики отымеет всухую».

На все это Фу кивал китайским болванчиком с манга-причесоном. И весь такой: «Это правда».

Здоровый легавый гомик Кавуто на это весь: «Правда осилишь, парнишка? Сможешь всю эту хрень обратно в банку закупорить?»

«Абсолютно, – говорит им Фу, хотя сам ни сном ни духом, как ему ловить Чета. – Мне только время надо, а наручники можете не снимать, мне так работается лучше всего».

Фу очень саркастический может быть пред лицом дневных насельников малоразумней себя, а это почти все население планеты.

Ривера тащемта берет рукав моей куртки и давай его вертеть туда-сюда, разглядывать, весь из себя неандерталец, только что огонь изобрел. И такой нам: «А можете такую же кожаную куртку сделать, но спортивную? На сороковую длину?»

Тут я ему такая: «Вы меня, что ли, клеите так?»

Тут он чуть не сблевнул (что с его стороны гадко) и весь такой: «Нет, Эллисон, я тебя совершенно определенно не клею. Ты не только действуешь на нервы больше всех существ на этой планете, ты к тому же еще и дитя».

А я ему такая: «Дитя?! Это я-то – дитя?! Вот это вот – детское, что ли?» И топ свой задрала весь и ему засветила. И не просто засветкой засветила, а чтоб полнолунное сиськотмение на него сошло.

На это он ничего не сказал. Поэтому я фары любви к Фу обратила и здоровому легавому гомику.

А они такие: «Мм-ыы-ээ-мм…»

Я такая: «Et tu, Фу?» Что по-шекспировски значит: «Ах ты, изменщик!»

И в спальню убежала и дверь за собой заперла. Понимаю, кагбэ неплохо было заложника с собой взять, что ли, да только оружия-то у меня – всего куртка со световыми бородавками, поэтому пришлось ограничиться тем, что угроза – это лишь для вампиров и эмо, у которых все чувства в клочья от одного моего ядовитого остроумия.

Потом я тащемта попялилась в темную бездну, коя есть бессмысленность человеческого существования, птушто по кабельному ничего не показывали. И, обыскивая глубины своей души, я узрела: надо завязывать применять секс как оружие. Силы обольщения нужно тратить на одно добро, если только Фу не пожелает каких-нибудь чокнутых извратов, а в таком случае с него можно и подписку взять. И я поняла окончательно: праведно овладеть женскими силами я могу, лишь став носферату. И поскольку Графиня и Владыка Хлад в паству меня уже не введут, я должна сама найти себе путь к власти крови.

Через несколько минут тащемта Ривера такой у двери стоит и весь: «Эллисон, ты б вышла уже оттуда, а?»

А я ему вся такая: «О нет, инспектор, выйти мне никак не возможно. Я не могу открыть дверь – я выпила все эти пилюли и прочее, и теперь у меня перед глазами все вихляется. Вам придется дверь ломать».

Тут Фу такой: «Эбби, выйди, пэжэ. Ты мне нужна». И говорит при этом таким голосом, типа я печален, ранен и заперт в башне замка, а сил у меня больше уже не осталось. Я и не знала, что он так умеет, но звучало трагически, поэтому пришлось выйти и унизиться перед легавыми, как последнее сцуко, хоть я и приняла судьбоносное решение отведать темного дара.

Поэтому я вся такая: «Чё?»

А Ривера мне: «Эллисон, мы тут договорились с мистером Воном. Он останется здесь и поработает над решением проблемы с котами, а в обмен на непредъявление нами обвинений ты никому ничего не будешь говорить о наших предыдущих… гм, приключениях с мистером Фладом, мисс Страуд и любыми другими лицами кровососущих убеждений. А также не станешь упоминать ни о каких финансовых средствах, скажем так, вероятно переходивших из рук в руки, а также о том, в чьих руках означенные средства могли, скажем так, задержаться. Договорились?»

Я вся такая: «Клево!»

«А еще тебе придется вернуться домой и остаться жить с матерью и сестрой», – продолжает злой легавый латинос.

А я вся такая: «Вот уж фигвам!»

И тут все такие как давай мне головами качать. И Фу – уже без наручников – весь такой: «Эбби, придется ехать с ними. Ты еще несовершеннолетняя, и мамашу твою родимчик хватит, если они тебя домой не вернут».

«А если это произойдет, – говорит Кавуто, – у нас не будет выбора. Придется мистеру Вону впаять срок».

И Фу такой: «А для самозащиты придется всем про все рассказать. Чтоб всем нам пришли кранты, а огромный бритый кот Чет меж тем завладеет всем городом, плюс наши отношения и все такое пойдут вразнос».

А под «всем таким» Фу имел в виду, что мы потеряем берлогу нашей любви, и о Томми и Джоди никто не позаботится, а Фу придется стать любовным ниндзей какому-нибудь громиле в тюряге. Нас отымали.

Я такая: «Это все мама виновата».

И протягиваю руки Ривере – пусть браслеты защелкивает.

А они такие все кивают и грят: «Ну да… Меня устраивает… Ага, мне это нравится».

Но Ривера браслеты на мне защелкивать аще не стал.

Тут я вся ему: «Нам можно минутку наедине попрощаться?»

И Ривера такой кивает – ну я и повела Фу в спальню.

А Ривера мне такой: «Тут прощайтесь».

Ну я тогда ширинку Фу и расстегнула.

А Кавуто меня тогда хвать за руки и давай оттаскивать, поэтому мне пришлось под нажимом оделить Фу лишь незначительным прощальным поцелуем, что овеял его уста ветерком из склепа и оставил на щеке лишь крохотный мазок черной помады.

И я вся такая: «Я никогда не забуду тебя, Фу. Нас могут насильно разлучить, но любовь наша претерпит целую вечность».

А он мне такой: «Позвони, как домой приедешь».

А я ему вся: «Я тебе текстану с дороги».

И тут он мне: «Эбби Нормал, ты рвешь в куски мои полосатые носки». Что прозвучало тотально романтично, потому что полосатых носков он не носит. Я расплакалась, и тушь моя потекла в печали.

Тогда Кавуто такой: «Ох, ну ептыть же ж». И повел меня к двери, а по пути оборачивается к Фу и такой ему: «Это твоя навороченная желтая „хонда“ под окнами?»

А Фу ему такой: «Ну».

Кавуто ему: «Ты же знаешь, что в ней крыс полно, да?»

И Фу ему опять: «Ну».

И вот я опять вся пленница кошмарного МамБота, а Фу предстоит единолично встать лицом к лицу с угрозой Чета. Надо мухой, тут сестрица Ронни как раз уснула, так я черным маркером у нее на бритой голове пентаграмму начерчу. Чмоке.

Ривера

Доставив Эбби Нормал и ее мамашу к жилому дому на Филлмор-стрит, они шли прочь, и тут Кавуто произнес:

– Знаешь, если б со мной рядом была Эллисон, когда я перед папашей из чулана выходил, мне кажется, он бы гораздо лучше понял, отчего я предпочитаю парней.

– Если жертвы котов-вампиров рассыпаются в пыль, про большинство даже известно ничего не будет, если никто не увидит самого нападения, – сказал Ривера, надеясь, что ход мыслей Кавуто дальше случится каким-нибудь конем.

– Она такая несносная, – продолжал Кавуто. – Будто целый вытрезвитель в субботу вечером упаковали в одну небольшую тушку.

– Может, если только прихватим собаку-ищейку, – сказал Ривера.

– Ладно, только потом не ной, что в машине воняет, потому что я себе возьму чили с луком.

– Ты это о чем, ептыть?

– О мусаке с индейкой. Ты ж сам говорил, надо съездить на стадион и прихватить пожрать.

– Ничего подобного я не говорил. Я говорил, что нам надо найти собаку, натасканную на поиск трупов, чтобы помогла нам искать одежду жертв.

– А, – произнес Кавуто, которому совсем не думалось о вампирах. – Ну да, смысл есть. Значит, на обед – бургеры от «Барни»?

– Покупаешь ты, – сказал Ривера, отомкнул немаркированный «форд» и сел в машину.

Они проехали восемь кварталов по Филлмор-стрит к Марине, и лишь тогда Кавуто заговорил снова:

– А знаешь, она ведь права. Я действительно медведь.[3]3
  «Медведи» – субкультура гомо– и бисексуальных мужчин, отличающихся волосатостью тела, а также наличием бороды и усов.


[Закрыть]

Ривера надел темные очки и несколько секунд пристраивал их на лице половчее – тянул время. Затем вздохнул:

– Я рад, что ты насчет этого душу себе решил облегчить, Ник. Потому что наблюдения за твоей растущей гейской личностью ростом шесть футов три дюйма и весом двести шестьдесят фунтов последние четырнадцать лет нипочем бы не раскололи твою подлинную суть – с учетом моих тупых следовательских навыков наблюдения.

– Знаешь, Элис тебя бросила из-за сарказма, больше нипочему.

– Правда? – удивился Ривера. Элис утверждала – потому что он слишком легавый и не слишком муж, но насчет ее показаний у него имелись сомнения.

– Нет, но я уверен, в списке причин он был.

– Ник, за все наше время сотрудничества я хоть раз давал тебе понять, что мне хочется обсуждать твою сексуальность?

– Ну, если не считать угроз подозреваемым…

– А я когда-нибудь с тобой делился подробностями моей половой жизни с Элис?

– Я предполагал, что у тебя ее нет.

– Ну, это на самом деле несущественно. Я, собственно, вот о чем: меня вполне устраивает, какой ты есть.

– Фантастический мущинка, что ли?

– Запросто, можно и так. Хотя я скорее представлял себе большого и косматого, который, однако, боится маленьких девочек.

– Ну ее ж нельзя бить, она ребенок, – заныл Кавуто.

Возле «Барни» они нашли место в гараже. Ривера заехал на стоянку под надписью «не парковаться» (потому что мог) и выключил двигатель. Откинулся на спинку и уставился на стену впереди.

– Значит, коты-вампиры, – сказал Кавуто.

– Ну, – сказал Ривера.

– Нам пиздец, – сказал Кавуто.

– Ну, – сказал Ривера.