Текст книги "Вампиры. A Love Story"

Автор книги: Кристофер Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Шестнадцать

Исторические записки Эбби-Натуралки,

в дым затраханной служанки вампира Флайда

Богоматерь твою! Я облажалась! Обкакалась, будто щенок-несмышленыш! Мою трагическую жизнь окутал мрак! Даже в кофейне, где я это пишу, бокалы с пивом обступают меня, словно какие-то зомби с белыми глазами, а мой соевый обезжиренный «амаретто мокачино» змеиной желчью оседает во рту. (Самая горькая желчь, между прочим.) Если бы не крутой мачо за два столика от меня, который якобы меня не замечает, я бы разревелась – но ведь весь грим потечет! Сохраняю внешнюю невозмутимость. Не про тебя я, красавчик, я избранная. Выкуси!

Вчера вечером, расставаясь с повелителем Фладом, я призналась ему в вечной любви. Вот дурында-то безнадежная! Кто меня за язык тянул! Может, я типа попала под его вампирские чары? Типа я на диете, а он – коробка печенья «Орео даблстаф»? (Хотя ни на какой диете я не сижу. А худая я просто потому, что сперва обожрусь, а потом проблююсъ. И забота о фигуре тут ни при чем. Наверное, мой организм предпочитает жидкую пищу. И пока я еще не попала в объятия моего Темного Господина, рыгаловки типа этого «Старбакса» – да будут мне в утешение!)

Весь день пыталась дозвониться до Темного Господина и Графини по мобильнику – без толку, все время на автоответчик натыкаюсь. Хотя они ведь вампиры, блин, у них днем спячка. Я такая тормозная иногда.

Короче, сегодня ранним утром похиляла я на старую квартиру. Еще и не рассвело. Пришлось сплести целую халяв-стори (сестрице Бронте впору), чтобы вырваться из дому в такую рань, но мне нужно было переговорить с хозяином, пока не отрубился.

Прихожу. Ни вонючего пьяницы с котом, ни хозяина, ни Графини. Статуй – и тех нет.

Выкатываюсь на улицу и направляюсь к новой мансарде, которую сняла. Напротив дома коричневая машина, в ней – два переодетых копа. Точно, охотники на вампиров. (Наверное, часть чутья хозяина передалась мне.) Один – толстый, второй – остролицый латинос.

Ну я к ним, типа:

– За версту видно, кто вы. Не могли по-другому одеться?

А они такие:

– Иди своей дорогой, юная леди.

Пришлось им объяснить, что они мне не указ, и еще присовокупить кое-что. Постаралась, до слез их довела. Что за дела с этими папиками? Такие неженки, чуть что – сразу истерика. Нюни сопатые. Старость – это не для меня. Тем более Повелитель возьмет меня в оборот, и я буду вечно скитаться в ночи, таинственная и красивая. Еще бы груди побольше.

Короче, пофигачила я по Маркет-стрит до Юнион-сквер, надо же дать копам возможность уползти. Пусть зализывают раны.

Возвращаюсь на ту же улицу к новой квартире – а там напротив «хонда», и в ней азиат – прямо крутейшая манга наяву. За выходом, косорез, наблюдает. На полицейского не катит, но точно шпион.

Кошу под любительницу искусств – стою и пялюсь, как работают скульпторы. У них мастерская на первом этаже. Два байкера хоть и хрычи уже, но делают занятные вещи.

Дверь у них открыта, и я захожу в мастерскую.

И что я вижу? Люди искусства нанизывают дохлых цыплят на проволоку и красят серебрянкой!

Я такая:

– Че за прикол, перцы? Че за лажа? Один из них мне:

– Петушок уже грядет.

Я ему:

– Не залупайся, раскоряка! Как щас брызну перцовым аэрозолем на причиндал.

(С озабоченными надо посуровее, тут у меня опыт общения. А то взяли моду – клеиться в автобусе. Уже раз 17 подкатывались!)

Он такой:

– Да я не про то. Наступает год Петуха по китайскому календарю.

Без него знаю, ясный хобот.

– Мы делаем скульптуры, – произносит который поздоровее.

Фрэнк зовут. (Другого звать Монк. Молчун такой.)

И они мне показали технологию. В китайском квартале берется реальный дохлый цыпленок, нанизывается на проволоку, обмазывается краской на металлическом порошке, потом засовывается в специальный бак. К цыпленку подсоединяются зажимы, и включается ток. Молекулы бронзы – или что там у них? – осаждаются на краске. Получается бронзовая кура.

Мне припомнилась статуя Графини.

– А человека так можете? – спрашиваю.

Ну, они сразу:

– С человеком ничего не выйдет. Ступай отсюда, а то мы из графика выбились. Отправляйся в школу.

Выхожу от них. Косоглазый сидит в машине. На меня пялится. Я такая:

– Год Петуха наступает. Иди лучше петушка себе купи.

Нервный какой-то азиат попался. Но юмор уловил. Усмехнулся, запустил двигатель – только его и видели. Но ведь вернется, дизель. На меня запал. Точно говорю. Крутой такой мангушник с обложки. Дзюдо, кун-фу, секс-фу. Продвинутый, сразу видно.

На новом месте ни Графини, ни моего Темного Повелителя. И следов никаких. Под землю, что ли, провалились? А что? Пробраться под землей в парк и там, средь корней и червей, дать волю своим самым извращенным желаниям! Кайф!

Блин, уже стемнело. Вернусь-ка я лучше в мансарду и подожду их.

Дополнение. Шампунь от гнид моей сестре ни хрена не помог. Наверное, придется обрить ее наголо. Попробую уговорить ее вытатуировать пентаграмму на лысине. Один мой знакомый тип сделает все забесплатно, его только уболтать надо. Займусь позже.

Рассвет.

Джоди пробуждается. Ей больно. Воняет вареным мясом. Джоди пробует перекатиться на бок и проваливается. Подвесной потолок не выдерживает ее тяжести, и она плюхается прямо в огромную раковину, полную грязных тарелок и мыльной воды. В посудомоечную, осеняя себя крестом, вбегает какой-то мексиканец. Всех святых поминает по-испански. Джоди выбирается из мойки и стряхивает пену с куртки и джинсов. Стоит ей коснуться бедер, как мозг пронизывает острая боль.

– Мать твою растак! – шипит сквозь зубы Джоди, прыгая на одной ноге, – верное средство от любой боли, где бы она ни притаилась.

Каблуки ее выбивают на кафеле ритм, который сделал бы честь любой хромоножке, пожелавшей станцевать фламенко.

Посудомойщик поспешно ретируется в соседнее помещение. Это булочная.

Булочная.

Когда прозвенел будильник, Джоди кинулась бежать по аллее, дергая за каждую дверь, попавшуюся ей на пути. Незапертым оказался только склад булочной. Джоди срочно надо было найти место, где можно спрятаться и погрузиться в сон и никто тебя не обнаружит. У нее мелькнула мысль спрятаться за мешками с мукой, только кто их знает, этих булочников, вдруг днем им понадобится мука. Она уже пробудилась как-то в морге (это когда Томми заморозил ее), а над ней стоит кругленький смотритель-некрофил, и потирает ручки, и пощипывает-поглаживает ее полуголое тело. Все впечатление от покойницкой, мерзавец, испортил.

Нет уж, надо найти местечко поукромнее.

Еще чуть– чуть -и один из пекарей появится на складе: Джоди слышала его шаги и голос. Она принялась лихорадочно озираться и заметила, что одна из потолочных плиток немного отстает. Вскочив на стеллаж с мешками, Джоди приподняла плитку. Потолок оказался подвесным, между ним и перекрытием оставалось достаточно места. Да будут благословенны старые постройки! Джоди уцепилась за водопроводную трубу под перекрытием, подтянулась, обхватила трубу ногами и легким толчком уложила плитку на место. Все вместе заняло у нее не больше двух секунд.

Пекарь прошел как раз под ней, взвалил на спину мешок и удалился. Правильно она сделала, что не спряталась внизу.

Джоди посмотрела на часы. Оставалось меньше минуты. Во мрак уходили еще четыре трубы (чуть теплые, иначе она не заметила бы их в темноте), одна параллельно другой. Диаметр каждой сантиметров пять, уложены они были на частые массивные скобы, торчащие из перекрытия. Опора надежная.

Джоди взгромоздилась на трубы, сложила куртку, бросила себе под голову и вытянулась. Если даже нога соскользнет, тело не потеряет опору. Забытье пришло, когда Джоди старалась пропихнуть ступню в щель между трубами.

Она не учла только, что в такую рань горячей водой никто не пользуется и трубы успели остыть. Когда жильцы проснулись, температура воды поднялась, и значительно. Весь день Джоди варилась в собственном соку. Куртка защитила ей лицо и туловище, но вот ноги в джинсах пострадали здорово.

Джоди скрипит зубами и топает из посудомоечной в пекарню. Сейчас помещение пусто, ведь пекари работают ночью и ранним утром. На закате, кроме посудомойщика, в булочной, наверное, никого.

Опять склад.

Дверь на улицу. Аллея. С перекрестка хорошо виден вход как в старую квартиру, так и в новую. Соглядатаев, похоже, нет. Это хорошо. В новой квартире горит свет.

Джоди ковыляет к двери парадного. Каждый шаг отзывается в ней мучительной болью.

У самого входа Джоди замирает и «изготавливается», по ее собственному определению. Она ведь в состоянии слышать даже формы предметов, если сосредоточится. В квартире кто-то есть – доносится негромкая музыка в стиле «индастриал» и шорох. Кто-то танцует – и не великан собой. Это девчонка – Эбби-Натуралка.

Где же, черт его дери, Томми? Куда он успел намылиться – и пяти минут не прошло, как зашло солнце?

Джоди стучит. Ритм движений наверху не меняется. Джоди колотит в металлическую дверь. Никакой реакции.

Блин, соплюха нацепила наушники и ни хрена не слышит.

По телу Джоди пробегает дрожь. Не от холода, просто в ней поднимается ярость. Тело требует пищи, чтобы залечить ожоги.

Доселе Джоди проделывала это всего раз и не уверена, получится ли у нее. Но как еще попасть в квартиру, не ломать же бронированную дверь? Джоди собирается с силами – как ее научил старый вампир – и сама видит, как контуры ее расплываются. Красавица превращается в туман.

Моне разгримирован, он уже не статуя. Теперь у него другая роль – окольцованного распальцованного отмороженного крутого рэпера-пахана, жаждущего мести и готового на все. В середине дня он не выдержал, плюнул на деньги и уполз в свое логово – снять грим и зализать раны. Его сегодня опустили – какой удар по самолюбию! Но ничего, позовет корешей, Пи-Джея и Флая, и вместе они разберутся с бронзовым мудилой – если только статуй еще на месте и не смылся по-тихому.

– При волыне? – спрашивает Флай, поправляя бандану.

У него «хонда-сивик» десятилетней давности. Прибамбасы стоят дороже, чем сама машина. Зато блестит.

– А? – не понимает Моне.

– Оружие взял? – вопрошает Флай хорошо поставленным актерским голосом.

Прямо Королевская Шекспировская труппа.

– А то. – Моне вытаскивает из барсетки небольшой пистолет (настоящий «Глок»!) и демонстрирует Флаю.

– Спрячь наган, черножопый, – подает с заднего сиденья голос Пи-Джей.

На нем комбинезон водителя компании «Фет Фарм», размера на четыре больше, чем надо.

– Как скажешь. – Моне послушно запихивает оружие обратно в барсетку.

Пистолет он взял напрокат в Хантерс-Пойнте у настоящего бандита – с условием, что через два часа вернет, а то ему насчитают еще двадцать пять баксов.

Гангстер также заставил Моне поклясться, что фирменных цветов банды актер использовать не будет. Пи-Джею пришлось лезть в сеть и выяснять в «Гугле», какие у разных банд отличительные цвета. Остановились на оранжевых банданах. О своих правах на этот цвет ни одна группировка вроде не заявляла.

– «Убийцы-дорожники не берут заложников» – погоняло что надо, – предлагает Моне.

– Ты че? «Головорезы-ребятки из апельсинной палатки», в натуре, – не соглашается Флай.

– Ща разберемся. – Глядя на жесты Пи-Джея, можно подумать, что он глухонемой.

– «Рыбки золотые – молодчики лихие».

– Слышь, лох, до того глупо, что даже и не заметно, – высказывается Моне.

– Пойдет? – интересуется Флай.

– Ты лучше войди в образ, лох.

Актер из Флая никакой. Да и из остальных какие бандиты? Пожалуй, следовало нанять настоящих гангстеров. А то Пи-Джей еще запутается в своих необъятных штанах и испортит все представление.

– Приехали, – констатирует Флай, выкатывается на тротуар Эмбаркадеро и подъезжает прямо к зданию паромной переправы.

– Это он?

– Он самый, – отвечает Моне.

На набережной ни души. А конкурент стоит себе не шевелится.

– Запомните, – просвещает приятелей Флай, – идите шагом. Не торопитесь. Просто шагайте, будто все время на свете ваше.

– Да, да, да, – оживленно произносит Моне.

Они с Пи– Джеем выходят из машины и вразвалочку направляются к бронзовой фигуре.

Вот ведь зараза. И не шелохнется.

У самой статуи Моне достает пистолет.

Бам– м-м!

Пуля со звоном ударяется о бронзовый лоб.

– Ух ты, – удивляется Пи-Джей.

– Мудила-то и вправду памятник.

Моне трижды стучит по бронзе. Слышится звон.

– Да уж.

– Гляди-ка, у него денег – полные шлепанцы.

– Так забери их, болван, – толкает приятеля Моне.

– Ты не очень тут. Мне статуй ничего плохого не сделал. В отличие от тебя.

– Замолкни, – злится Моне.

Пи– Джей пригоршнями выгребает деньги из пластиковых стаканов и рассовывает по карманам.

– В натуре, – говорит Моне.

– Давай-ка дотащим голубчика до машины.

Пи– Джей подставляет плечо и пытается приподнять изваяние. Моне прячет пистолет в карман и заходит с другой стороны. Статую они передвигают на метр-полтора, не больше. Все, пора перевести дух.

– Тяжелый, параша, – выдыхает Пи-Джей.

– Тащите, ребята! Подать его сюда! – орет Флай, высунувшись из машины. Совсем вышел из образа.

– Твою мать! – Моне ужасно стыдно.

Вся затея обернулась какой-то дурацкой стороной.

А за прокат пушки он зря, что ли, платил?

Моне вытаскивает пистолет и стреляет в истукана.

– Блин, – дергается Пи-Джей. – Совсем крыша поехала?

– Скот сам напросил…

– Речь Моне вдруг обрывается не полуслове.

Пи– Джей оглядывается. Из отверстия на теле статуи выплывает струйка дыма и сгущается в руку, каковая и хватает Моне за горло. Пи-Джей бросается бежать, но что-то цапает его за капюшон комбинезона и резко дергает назад. Слышны кашель и хрип. Шею Пи-Джея пронзает боль, и голова делается легкая-легкая.

Последнее, что он видит, это Флай, исчезающий в недрах «хонды».

Семнадцать

Исторические записки Эбби-Натуралки,

новообращенной услужающей Порождений ночи

На колени, жалкие смертные, мелочь пузатая! Да ослепит вас моя благородная чернота! Я ваша повелительница, дневнюки, ваша царица, ваша богиня! Я сопричислилась! Я – Эбигейл фон Натгарлих – носферату! Так-то, шушера!

Или типа того.

ОГ! Было так круто – типа кончить два раза подряд, когда рот полон леденцов и колы. Я была в мансарде, в ушах – наушники, на «эмпетришнике» – последний альбом «Dead can Dub» – «Death Boots Badonka Mix». В кафешке скачала. Трансцендентально! Приход! Меня закинуло в древний римский храм, где каждый гнулся в ледяном сладострастном танце. Некоторые па мне нужно подработать – и я вскочила на кресло и дала себе волю.

(Жду не дождусь, когда смогу подрыгаться с Джаредом под этот новый диск. Он прямо кайф ловит, как я двигаюсь. Я люблю танцевать с гомиками. Если они от тебя торчат, можешь спокойно считать, что это комплимент, а не программа действий. Джаред говорит, если бы я была парнем, он бы хромосомы хавал только у меня. Он такой милый иногда.)

И тут из– под двери в комнату поплыл дым.

Вынимаю из уха один наушник и говорю:

– Ну ни фига себе, на лестнице пожар. Черного входа-то нет. Закоптишься вся, пока выберешься.

Тут дым встает столбом, а у столба вырастают руки и ноги. Стремглав мчусь в ванную и запираюсь. И не потому что испугалась – я холодна и невозмутима. Просто когда типа блюешь и некому тебя подержать за волосы и утешить, что это все из-за дури и сейчас пройдет, лучше запереться где-нибудь и постараться оценить положение.

Дверь ванной разлетается в щепки. На пороге возникает Графиня, совершенно голая. В руке у нее зажата дверная ручка. Смотрится круто, только с ногами у нее что-то не то. Обожгла, что ли? Сгноила?

Я такая:

– Имущество-то на говно пошло.

А Графиня хватает меня за волосы, прижимает к себе и кусает за шею, вот так. И совсем не больно. Неожиданно, это да. Типа просыпаешься в зубоврачебном кресле, а дантист вылизывает тебе одно место. Ну, не совсем так, мистики побольше. Но все равно внезапно. Прямо как гром среди ясного неба. (Болеть немножко болело, но совсем не так, как когда Лили попыталась проткнуть нам соски циркулем из кабинета геометрии, а кубик льда был в качестве обезболивающего. Брр!)

От Графини несло горелым мясом, и я попыталась ее оттолкнуть, но конечности у меня словно парализовало. Или придавило. Типа меня погребли заживо. Смотрю и ничего не могу поделать. И голова такая легкая.

Короче, все, сейчас кеды отброшу. И тут мерзавка меня отпускает.

И типа:

– Спустись и принеси мою одежду. Она на тротуаре валяется. И завари кофе.

Ну, я такая:

«Минуточку. Я только что лишилась невинности. Я уже не целомудренная смертная. Надо бы это дело перекурить. Или хоть вытереться».

Но вслух я говорю:

– Ладно.

А все почему? Ожоги Графини стали исчезать прямо у меня на глазах. Есть чего пугаться. То с бедер прямо мясо свисало, а то – раз! – и ничего нет.

Короче, спускаюсь вниз, а на улице какой-то бродяга уже роется в ее одежде. Трусы нюхает, все такое. Ну, если надо помочь бездомным, я всегда первая.

– Трусняк забирай, – говорю, – только никому не рассказывай.

(Превосходство над простыми смертными уже сказывается. Все должно быть чинно-благородно, даже когда общаешься хрен знает с кем. Noblesse oblige.

Ну, он типа удаляется, прижав кружевное исподнее бессмертной к носу, а я тащусь наверх.

Графиня уже одета и причесана.

– Где же Томми? Ты видела Томми? Ты ведь говорила с копами? Томми куда делся?

Я такая:

– Прошу прощения, графиня, говна пирога, только вам надо успокоиться. Когда я пришла сюда утром, вампира Флада уже не было. И одной бронзовой статуи тоже. Я уж подумала, что вы отошли ко сну в лоне родной земли.

– Ну и шуточки, – цедит графиня и внезапно успокаивается.

– Завари-ка мне кофе – на чашку два куска сахара и пробирку крови. И вызови нам такси.

Ну, я ей:

– Графиня, легче на поворотах. Я теперь одна из вас, так что нечего командовать…

А она мне:

– Я ведь сказала «нам».

Подчиняюсь, завариваю кофе, вызываю такси, и мы едем в универсам «Марина». А почему бы нам не слетать туда в виде летучих мышей? Выше моего понимания.

Доехали– то мы за десять минут. Только собрались выходить, как Графиня велит шоферу ехать дальше.

Говорит:

– Тут Ривера и Кавуто. А они нам ни к чему.

Перед магазином знакомая мне коричневая машина.

– Копы-то? Слабаки мужики.

Она типа удивилась, что козлы мне знакомы, и я ей рассказала, как прикололась над ними и какими лохами они себя показали. По-моему, Графиня довольна, что я теперь в их темной тусовке.

Говорит мне:

– Хренов Клинт – рассказывает им все про Томми.

А мне и не разглядеть, что она там такое видит за стеклом универсама. Наверное, нужно время, чтобы мои чувства обострились. Пятьсот-то лет срок хороший. Асом станешь.

Графиня велит водителю высадить нас у Форт-Мэйсона, откуда хорошо виден фасад универсама. Стоим в тумане, словно порождения ночи (а не так, что ли?), и ждем, пока копы вылезут.

Графиня обнимает меня за плечи, и такая:

– Эбби, извини, что я на тебя набросилась. Мне надо было срочно залечить страшные ожоги, а тут не обойтись без свежей крови. Я собой не владела. Это больше не повторится.

Я ей:

– Не берите в голову. Я рада, что вы меня продвинули. И вообще было круто.

Конечно, круто. Если не считать запаха горелого мяса. И еще кой-чего.

Она тут:

– Спасибо за заботу.

А я:

– Извиняюсь, графиня, а чего мы приперлись в универсам?

Не продукты же мы пришли покупать, в самом деле.

Она такая:

– Эти мужики когда-то работали вместе с Томми, и один из них в курсе, что Томми… э-э-э… порождение ночи. Они могут знать, где он сейчас.

– Представление начинается, – шепчет Графиня, застегивает молнию на своей кожаной куртке и надевает темные очки.

Тут какой-то кудреватый очкарик открывает входную дверь магазина и выпускает полицейских наружу. Они грузятся в свою машину, а кудреватый придурок запирает за ними.

– Постой в сторонке, Эбби. Я скоро вернусь.

И она быстрыми шагами направляется через парковку к универсаму. Рыжие волосы развеваются, вокруг обрывки тумана, огни, – ну точно ангел мести!

Я на всю улицу:

– Ух и ни фига себе!

До магазина метра три. Графиня вырывает из земли железобетонную урну, будто та из картона, и швыряет в стекло. Даже шаг не замедлила! Крошево безосколочного стекла изливается на нее, а она проходит прямо в универсам, словно хозяйка всего и вся. Да ведь так оно и есть!

Я за ней. Оглянуться не успела – а Графиня уже держит кудреватого за горло. Раз – и кудреватый летит спиной вперед прямо на полки с вином. Бутылки падают, разбиваются, красная жидкость заливает пол, брызги летят в разные стороны и долетают до касс.

Я такая:

– Ну ты попал, лох! Щас Графиня даст тебе просраться!

И тут из– за угла вываливает целая кодла. Графиня хватает бутылку вина и, ни секунды не раздумывая, мечет в них. Прямо в лоб предводителю, высоченному такому мужику. Хиппи патлатому.

Высоченный грохается на пол как подстреленный.

– Назад! – рычит Графиня.

Компашка рядком-молчком – и за угол, откуда пришла.

Только хиппи отдыхает на полу и не шевелится.

Графиня – опять кудреватого за глотку. Хоть он и выше ее чуть не на голову, тело его мотается в руках у Графини словно тряпичная кукла. Кудреватый бормочет что-то про Сатану и Иисуса и посылает мою Госпожу подальше.

– Где Томми? – допытывается Графиня.

А тот заладил: «Не знаю» да «Не знаю».

Госпожа хватает его за волосы и тычет мордой в бутылки. У самой голос ледяной:

– Клинт, сейчас я вырву тебе правый глаз. А если и тогда не скажешь, где Томми, вырву левый. Считаю до трех. Раз… Два…

Он такой:

– Я тут совершенно ни при чем. Она – само исчадие ада. Я им так и сказал.

– Три! – произносит Графиня.

– Он в Нортпойнте в квартире Леша. Номера не знаю.

– Номер! – рявкает Госпожа на весь магазин.

Из– за угла выворачивает негр:

– Нортпойнт, 693, квартира 301.

Два других мужика утаскивают его обратно.

– Спасибо. Если его мучили, я вернусь.

Клинт отлетает к стеллажу с чипсами. Все на хрен рушится, разбивается и выливается. Графиня такая:

– Приятный сюрприз.

А я ей:

– Значит, Повелитель Флад в чьей-то квартире в Нортпойнте.

– Вот не думала, что они в курсе, где он. Просто надо же было с чего-то начать.

– Наверное, ваши чувства подсказывают вам, где Повелитель Флад. И проводником вам сама Вечность.

Вот дебилка-то из меня!

А Госпожа мне:

– Идем, Эбби.

Я, сама не знаю почему (наверное, из-за кровопотери сахар упал), спрашиваю:

– Можно я возьму резинку?

Графиня такая:

– Разумеется. И кофе прихвати. В зернах. У нас почти кончился.

Хватаю резинку и кофе и догоняю ее уже на парковке.

Госпожа шагает обратно к Джирарделли-сквер (в волосах у нее поблескивают кусочки стекла) и оборачивается ко мне с улыбкой. Не могу сдержаться. Ничего круче я во всю свою жизнь не видела.

– Графиня, я люблю вас, – вырывается у меня.

Она обнимает меня, целует в лоб и говорит:

– Надо отбить Томми.

Наверное, моя вампирская сила проявится где-нибудь завтра к вечеру. Пока что я полная лохушка.

Ничего, начнутся занятия в школе, я им всем покажу.