Текст книги "Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии"

Автор книги: Кристоф Баумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Часть 1
В ПОИСКАХ НЕСТОРИАН

ХРИСТИАНСКИЕ КРЕСТЫ В ГИМАЛАЯХ

Несторианская церковь – это ветвь Восточной христианской церкви, независимая и от Рима, и от Константинополя. Она сформировалась во II веке н. э. на землях к востоку от реки Евфрат и вскоре распространилась на восток вдоль шелковых путей, от Месопотамии (ныне Ирак) через Центральную Азию до Китая, в Монголию и Южную Индию. Когда-то она насчитывала более 200 епископств и около 8 млн. приверженцев; ее патриархия располагалась в городе Селевкия-Ктесифон, предшественнике Багдада. В 635 г. китайский император принимал у себя несторианских миссионеров во главе с епископом Алопеном. Император велел перевести христианские писания, привезенные Алопеном, на китайский язык, уверовав в их истинность, и выстроил монастырь в Чанъане (ныне Сиань), тогда столице Китая. Эту религию также с энтузиазмом приняли многочисленные тюрко-монгольские племена, одним из наиболее могущественных представителей которых был хан Тогрил (или Тогрул). Он правил могучим народом кераитов с 1175-го по 1203 г. и был покровителем юного Чингизхана. Во время своего путешествия в 1273–1274 гг., имевшего целью встречу с императором Кубла Ханом (Кублай-ханом), Марко Поло обнаружил несколько несторианских общин, в том числе и в Китае.

Несторианство – воплощение христианства восточного толка, сохранившее много от раннехристианского наследия, но развившее собственную теологию и мистицизм. Во второй половине 1-го тысячелетия, когда Европа давным-давно позабыла греческое наследие, ученые-несториане переводили греческих классиков – философов, математиков, астрономов и медиков – на сирийский (сирский) и арабский языки. Эти переводы внесли решающий вклад в мусульманские традиции обучения и навели мосты через пропасть между античной классикой и средневековой Европой. Значение их было столь велико, что переведенные на арабский труды передавались в Европу через Кордовский халифат. Однако история несторианской церкви была полна бедствий, католическая церковь часто пятнала ее имя обвинениями в ереси и изводила преследованиями. Сегодня она насчитывает около 400 000 верующих и борется за выживание на своей исторической родине, в Ираке [3]3
  On the Church of the East, see: Christoph Baumer, The Church of the East (2006).


[Закрыть].

Древние шелковые пути, лентой вьющиеся по землям и водам, представляют собой один из наиболее удивительных феноменов в истории Евразии, поскольку они соединяли Китай с Римской империей. По ним перевозили с Запада на Восток не только товары, включая такие замечательные изобретения, как шелк, бумага и компас, а в противоположном направлении – стекло, ладан и виноградное вино. Торговцы также переносили идеи, воззрения и религии. Заинтересовавшись пустыней Такламакан на северо-востоке Китая благодаря отчетам Свена Гедина о его поездках, я много раз путешествовал по этому региону. Две тысячи лет назад два маршрута Шелкового пути пролегали вдоль южной и северной оконечностей пустыни Такламакан, а несколько второстепенных маршрутов даже пересекали ее.

Старинные отчеты путешественников впервые познакомили меня с несторианами, но тогда я не уделил этому должного внимания. Я прочел в записках двух французов, Жюля Дютрея де Рена и Фернана Гренара, что в 1892 г. они приобрели в Хотане, городе-оазисе у южной границы Такламакана, древний бронзовый нагрудный крест с фрагментом христианского текста, написанного китайскими иероглифами [4]4
  J.L. Dutreuil de Rhins and F. Grenard. Mission scienti-fique dans la Haute Asie(1890-95), Vol.3, p. 134f.


[Закрыть]. Крест возрастом более чем тысячи лет, оказавшийся в западной части Китая, показался мне замечательным явлением, но тогда я не пошел по следу.

Мне попадались и другие упоминания о несторианах – на несколько лет раньше, когда я планировал экспедицию к затерянному оазису Дандан-Ойлык, в сердце Такламакана. Этот город, основание которого датируется V–VIII веками н. э., в последний раз посещали немецкий исследователь Эмиль Тринклер и швейцарский фотограф Вальтер Боссхард в 1928 г., после чего город считался исчезнувшим. В путевых заметках Тринклера «В стране яростных ветров» я обнаружил намек на то, что он натолкнулся на очень древние несторианские письмена, высеченные на камне близ селения Тангце в Ладакхе, неподалеку от тибетской границы. Впервые они были документированы немецким моравским миссионером А.Х. Франке в 1909 г. Более детальный отчет был сделан спутником Тринклера, Хельмутом де Терра, в его книге «Путешествие вдоль Инда сквозь первобытные миры», поскольку он возвращался туда в 1932 г. Он описал не только вырезанные в камне кресты, датированные IX веком, но также согдийские и тохарские надписи [5]5
  A.H. Francke. Antiquities of Indian Tibet (1992), Vol. I, pp. 58fF. Emil Trinkler. The Storm-Swept Roof of Asia (1931), p. 37. Helmut de Terra. Durch Urwelten am Indus (1940), p. 80f.


[Закрыть]. Это возбудило мое любопытство, так как согдийское письмо было широко распространено в Центральной Азии свыше тысячи лет назад и происходило из арамейского, родного языка Иисуса. Более того, я также столкнулся с тохарским письмом в 1994 г. в пустыне Такламакан, где оно было в ходу в течение нескольких первых столетий нашей эры.

Я хотел выяснить, что означали эти древние кресты в Южном Каракоруме, в то время принадлежавшем Тибету. Было ли это связано с шелковыми путями? Кто были эти несториане? И где все еще жили приверженцы этой веры? Занявшись поиском в библиотеках, я вскоре обнаружил, что книг по этому вопросу мало. Ни одна из них не предлагала целостного обзора; они устарели, были бедно иллюстрированы и, совершенно очевидно, в основном написаны людьми, которые в жизни не видели ни одного древнего памятника несторианской культуры. Я решился оправиться на поиски несториан, чтобы запечатлеть остатки их архитектуры на фотопленку и опубликовать исследование об этом таинственном сообществе. Моей целью было пробудить память об этой церкви, забытой на Западе. Итак, поиск начался [6]6
  Здесь не упоминаются другие мои исследования в бывших или существующих центрах церкви Востока, например, в Йемене, Центральном Китае или Керале (Южная Индия), так как эти места расположены за пределами внутренней Азии.


[Закрыть].

Летом 1998 г. я несколько месяцев скитался по Ладакху и Занскару. Однажды утром задолго до рассвета мы отправились в путь из Леха в Тангце на поиск таинственных, высеченных в камне несторианских крестов. Нас было четверо: Сюрмед, водитель древнего армейского джипа; рядом с ним – наш кераланский повар Анил, который наколдовывал нам удивительно острые южноиндийские карри; моим гидом и переводчиком был шерпа Церинг Анчук, горделивый горец, несколько раз совершавший восхождение на 7616-метровую Нанда-Деви, а теперь специализировавшийся на фотографировании неуловимых горных леопардов.

Дорога бежала на юго-запад, повторяя очертания северного берега Инда, исток которого лежит к северу от священной горы Кайлаш (или Кайлас) в Западном Тибете, вокруг которой я совершил обход – хору– в декабре 1991 г. Мы миновали большие буддистские монастыри Ше и Тикце, возведенные на выступах скальных пород высотой от 30 до 50 м. В бледном лунном свете они напоминали призрачные замки. Возле Хемиса мы повернули от русла Инда на северо-восток в плодородную долину Шакти. В деревне Шакти мы посетили пещерный монастырь Тракток, который лепится к крутой скальной стене. Он принадлежит буддистской школе Ньингмапа, следующей путем индийского вероучителя, тантрического практика и мага Падмасамбхавы. На закате VIII столетия Падмасамбхава, названный тибетцами гуру рингпоче(драгоценный учитель), осуществил настоящий прорыв для буддизма в Тибете. Соперничая благодаря своим магическим силам с божествами Бон, добуддистской религии Тибета, он превратил их в богов-покровителей в рамках буддистской доктрины. В то же время школа Ньингмапа сохранила многое от наследия Бонпо. Тракток представлял для меня огромный интерес, тем более что Падмасамбхава, как говорят, медитировал в его самой сокровенной пещере.

Эта внутренняя пещера, совершенно закопченная сажей, разделена на две части. В передней, куда открыт доступ верующим, стоит расписанный красной краской и золотом алтарный шкаф, в нишах которого установлены маленькие бронзовые статуэтки гуру рингпоче.Потолок оклеен монетами и банкнотами, которые прилепляют паломники в качестве подношений. Задняя часть пещеры, где монахи проводят тантрические молебны и ритуалы по особым случаям, находится за алтарным шкафом. Вход туда строго воспрещен для посторонних, но Анчук схитрил, сказав настоятелю: «Этот иностранец – ученик покойного Дренпа Намкха, одного из величайших учителей Бон. Гуру рингпоче явился ему во сне и повелел провести медитацию в этой пещере». Эта речь возымела должный эффект, и дюжие монахи отодвинули шкаф в сторону, а один из них осветил пещеру пылающим факелом. На полулежали толстые шерстяные коврики, на которых сидят монахи во время своих ритуалов. Если не считать их, пещера, пустая и холодная, напоминала древний скальный склеп, вход в который перегораживал массивный валун.

С каменного потолка капала вода, которую монахи собирали и продавали верующим как лекарственный «нектар». Настоятель пожаловался, что с недавних пор пещера стала пересыхать, так что «нектара» больше не стало: «Это дурное предзнаменование, кара за нынешнее всеобщее падение нравов».

Неделей позже я сам заметил признаки такого падения нравов в Трактоке, когда на обратном пути из Тангце задержался там, чтобы посмотреть двухдневные буддистские пляски в масках. Так отмечают победу Падмасамбхавы над Бон. Это религиозный праздник, который должен проводиться в конце девятого месяца по тибетскому календарю, примерно в начале ноября, но теперь его спонсирует ассоциация таксистов их Леха, и он устраивается дополнительно в начале августа ради привлечения туристов. Более 80 процентов из 200 зрителей составляли туристы. В воздухе, загустевшем от гашишного дыма и алкогольных паров (народ активно выпивал и курил), раздавались хриплые возгласы. Большая группа молодых израильтян, только что закончивших армейскую службу, особенно бросалась в глаза. По всей видимости, они решили вознаградить себя за вынужденные тяготы военной дисциплины. Похоже, монастырь продал свою душу…

После Шакти начался долгий подъем к перевалу Чанг-Ла высотой 5288 м – третьему по высоте перевалу в мире, который можно преодолеть на автомобиле. Сюрмед выжимал из старого астматика-джипа все, что мог, так как хотел добраться до верхней точки перевала прежде, чем талая вода после полудня затопит мощенную гравием дорогу. На дороге постоянно проводятся строительные работы, поскольку ее приходится чинить каждый год после таяния снегов. Дорожные рабочие живут в жалких низеньких (не выше метра) палатках целыми неделями, в постоянной сырости. Некоторые из них заболевают туберкулезом, и многие в старости страдают от артрита.

На вершине перевала я встретил человека, с которым не виделся до того 25 лет. Анчук уже полчаса бесплодно уговаривал индийских постовых разрешить нам проехать. Из-за близости к Китаю Тангце находится внутри закрытой военной зоны, куда иностранцы допускаются только при наличии специального письменного разрешения (которого у нас не было). Резкий ледяной ветер звонко хлопал многочисленными буддистскими молитвенными флажками, натянутыми поперек дороги. Я стоял, прислушиваясь к переговорам, когда рядом с нами затормозила «тойота-лендкрузер» и из нее вышел высокий, холеный, седобородый пожилой джентльмен. Мне припомнился маленький кабинет, занимаемый мужчиной около 50 лет, утонувший в книгах и рукописях. Некоторые из этих книг, посвященные тибетскому и монгольскому буддизму, есть в моей библиотеке. Я припомнил также, что он дважды был членом парламента. Уверенный, что не ошибаюсь, я шагнул к нему:

– Вы профессор Локеш Чандра?

Помедлив при виде небритого незнакомца, он отвечал:

– Да, это я. Мы знакомы?

– Я был у вас в гостях в Дели вместе с моей матерью Одеттой 25 лет назад. Вы тогда обсуждали буддистские тексты. Помню, я заметил в приемной вашего кабинета гамак. Когда мы уходили, вы подарили нам копию опубликованного вами тибетского свитка.

Глаза Локеша Чандры сверкнули. Он помнил мою мать, с которой много лет вел переписку. А я заметил, что сильно вырос во мнении солдат – иностранец, узнавший знаменитого парламентария. Вскоре мы продолжали путь с поспешно выданным специальным разрешением, даровавшим мне трехдневное пребывание в Тангце.

Всего в нескольких милях от перевала стремительный горный поток, прогрызший себе путь сквозь дорогу, неожиданно заставил нас прекратить спуск. Пришлось разбить лагерь на месте – на высоте около 4860 м. Совсем рядом с полотном дороги на почтительном расстоянии друг от друга стояли семь войлочных шатров из шерсти черного яка, охраняемых мастиффами. Четыре женщины доили шестьдесят кашмирских коз, попарно привязанных друг к другу за рога и выстроенных в два длинных ряда, по тридцать животных в каждом. Из шерсти этих коз, которых не стригут, а вычесывают, выделывается знаменитая пашмина. Еще две женщины занимались изготовлением сыра из молока яка, который выдерживается несколько месяцев и становится твердым как камень. После того как Анчук приветствовал их, они отозвали собак, посадили их на цепь и пригласили нас в большой шатер, рядом с которым на каменной стене была установлена солнечная батарея.

Внутреннее пространство шатра было обставлено типичным для кочевников образом. В центре располагался очаге плитой, которую топили пометом яков. Справа от входа была мужская половина, на которой старик, державший на коленях внука, с помощью ручного веретена сучил шерстяную пряжу. Слева была женская половина, а напротив входа, между двумя большими деревянными сундуками, стоял выкрашенный в красный цвет алтарь. На нем помещались две маленькие бронзовые статуэтки Падмасамбхавы и исторического Будды Шакьямуни, несколько пожелтевших фото четырнадцатого далай-ламы и пара-тройка масляных светильников. Нас немедленно обнесли цампойиз обжаренного ячменя и гургуром,знаменитым чаем с солью и маслом. Можно ли к нему пристраститься – вопрос личного отношения. Если вы ожидаете получить чай, то вкус оказывается ужасным, особенно если масло прогоркло да еще и хранилось в козьей шкуре мехом внутрь. С другой стороны, если вы хотите бульона, то будете благодарны за согревающий напиток.

Вскоре вернулись мужчины со своими стадами, и Таши, избранный глава семи связанных отдаленными родственными узами семей, представился нам, сказав:

– Добро пожаловать на Чанг-Танг, тибетское плато и родину кочевников!

Описывая жизнь соплеменников, текущую согласно времени года, он продолжал:

– Мы проводим зиму в долине Тангце, а с мая по сентябрь ставим лагерь на склонах перевала Чанг. Когда тают снега, мы поднимаемся все выше и выше, до этого самого места, а на следующей неделе начнем постепенный спуск. Наши стада насчитывают вместе 300 коз и овец и 500 яков. Все животные дают молоко; от коз и овец мы получаем пашмину (тонкую шерсть, из которой делают кашемир); мы сбиваем шерсть яков в войлок для шатров, а из их сухожилий делаем веревки. К началу зимы животные жиреют, так что мы забиваем несколько яков и овец и замораживаем мясо. Кочевники Тибета не делают запасов на зиму и зависят от редких зимних пастбищ. Мы поступаем не так: старейшие члены наших семей остаются в долине и заготавливают много сена.

Я спросил: не пересекают ли они временами границу с Тибетом, которая официально закрыта? Таши замешкался и вопросительно взглянул на Анчука, чтобы понять, можно ли мне доверять. Тот его успокоил, и Таши достал из сундука пачку сигарет. Я увидел, что сигареты китайские. Таши ухмыльнулся:

– Мы, кочевники, не признаем границ. По ту сторону индийско-китайской границы живут наши тибетские братья, такие же кочевники, как мы. Так что торговать с ними у нас в обычае. На озере Пангонг мы покупаем китайские сигареты, чай, кожаные куртки, обувь, термосы и спиртное.

Таши пригласил нас поставить свои палатки рядом с их шатрами, сказав, что собаки обеспечивают надежную охрану от волков. Для лучшей защиты от серых скотокрадов один из вооруженных мужчин спал ночью на улице, рядом с животными. Несмотря на холод и восемь дюймов свежевыпавшего снега, я довольно хорошо выспался – уж во всяком случае, лучше, чем английский коннозаводчик и искатель приключений Уильям Муркрофт (1787–1825), который в октябре 1821 г. первым из европейцев преодолел перевал Чанг. Снежный буран застиг его караван во время спуска и рассеял его. Муркрофт, должно быть, провел крайне неуютную ночь где-то неподалеку от того места, где стояла сейчас моя палатка: носильщики со съестными припасами стали лагерем в часе ходьбы вниз по склону, а те, кто нес палатки и теплые овечьи шкуры, свалились в изнеможении на вершине перевала.

Эти трое махнули на себя рукой и, попадав в снег, заявили, что скорее умрут, чем сделают еще шаг. Хотя я, разумеется, был глубоко обеспокоен их дальнейшей судьбой, в тот момент нельзя было придумать никакого средства помочь им. Наступила ночь, и холод был ужасный. Мы с моим спутником остались без пищи. Мистер Требек завернулся, скорчившись, в войлочный коврик, а я пытался уснуть, лежа в одежде прямо на земле: холод и тревога, однако, не дали отдохнуть ни одному из нас [7]7
  William Moorcrofit and George Trebeck. ‘Travels in India’(1989), Vol. I, p. 429f.


[Закрыть].

На следующее утро кочевники помогли нам поправить дорожное полотно с помощью нескольких каменных блоков, и после головокружительного спуска мы добрались до Тангце. Там стояли многочисленные пустые бараки, вокруг которых со скучающим видом сидели несколько солдат – как напоминание о короткой войне, разразившейся более 30 лет назад между Китаем и Индией. После оккупации Тибета в 1951 г. Китай тайно выстроил военную дорогу, соединившую Западный Тибет с китайской провинцией Синьцзян. Однако 200 км этой дороги пролегали по ненаселенному району, принадлежащему Индии, который китайцы называют Аксай-Чин. Поскольку граница между Индией и Тибетом до 1959 г. охранялась из рук вон плохо, Индия не замечала этого нарушения до тех пор, пока строительство дороги не было завершено. Китай, со своей стороны, подчеркивал, что никогда не признавал границ между Индией и Тибетом, установленных в 1914 г. Индией, тогда еще британской колонией, в одностороннем порядке. Устанавливая эту границу, известную как «линия Макмагона», Британская Индия аннексировала более 90 000 км территории Южного Тибета. 13 октября 1962 г. Индия атаковала китайские пограничные посты на плато Аксай-Чин, и Китайская народная армия перешла в решительное наступление неделей позже одновременно в Ладакхе и Ассаме, на северо-востоке Индии. За несколько дней индийские вооруженные силы были разгромлены, и 21 ноября Мао Цзэдун объявил об одностороннем прекращении военных действий, отходе войск на «линию Макмагона» в Ассаме и окончательной аннексии Аксай-Чина. По словам Мао, «Китай преподал Индии урок». Последовавшая разрядка напряженности в отношениях между двумя державами привела к заключению договора 1993 г., повлекшего за собой значительную демилитаризацию этого приграничного района.

Однако меня интересовали не бараки, а несторианские надписи, обнаруженные на окраине деревни. На большом, шести метров в высоту, камне и на еще нескольких, поменьше размером, на красновато-бурой поверхности были высечены три больших и шесть малых несторианских «мальтийских» крестов, вместе с изображением птицы – вероятно, голубя. Там также имелись надписи на пяти языках – тохарском, согдийском, китайском, арабском и тибетском. Согдийская надпись гласила: «В году 210 (по арабскому летосчислению, т. е. в 825–826 гг. н. э.) мы отправили Каитру из Самарканда и с ним монаха Нофрама посланниками к владыке Тибета».

Следующая согдийская надпись читалась как «Yi-saw» – «Иисус». Если принять как условие, что эти две согдийские надписи связаны с тремя большими крестами, то мы можем сделать вывод, что согдийский торговец из Самарканда сопровождал монаха-христианина к владыке Тибета в 825—26 гг. Кто был этот монах, предпринявший рискованное 3000-километровое путешествие из Самарканда в Лхасу, во времена, когда буддизм медленно распространялся по Стране снегов?

Мы не знаем. Вне сомнения, он надеялся принести в Лхасу свою благую весть. Я чувствовал глубочайшее уважение к такого рода людям, которые принимали на себя невообразимые тяготы ради идеалистических целей и проводили большую часть жизни, осуществляя их.

Этот камень уже и в дохристианские времена считался священным, поскольку его верхняя часть, обращенная к небесам, покрыта изображениями бронзового века, такими как сцены охоты, яки, маленькие каменные козлы, спирали и свастики, в данном случае имеющими вполне мирное символическое значение. Тот факт, что этот камень в течение тысячелетий был священным местом, где последователи по крайней мере четырех различных религий оставили свидетельства своей веры, произвел на меня глубокое впечатление. Этими четырьмя религиями были шаманизм, несторианство, буддизм и ислам. Географическое положение камня было, без сомнения, благоприятным: он стоял на пересечении трех торговых путей: один вел из Лхасы, столицы Тибета, на восток; другой на север, к Ярканду (Яркенду) и Хотану, двум городам – оазисам в пустыне Такламакан на Южном Шелковом пути; а третий – на запад, к Кашмиру и дальше, в Бактрию (ныне Афганистан).

На соседнем камне я заметил другую сцену, изображавшую охоту с луками на оленя, на которого одновременно набрасывалась собака. В Ладакхе, лишенном лесов, не водятся олени. Вероятно, в Средние века леса, в которых олени могли бы жить, там еще существовали. Полагаю, строительство бесчисленных монастырей Ладакха внесло свой вклад в их исчезновение.

Меня впечатлило то, что ни один из разнообразных религиозных символов не был уничтожен, как это зачастую случается. Была ли причиной тому величина камня, достаточная для того, чтобы, уважая свидетельства иной веры, приверженцы следующей не высекали собственные поверх них? Такая терпимость к чужой вере отозвалась эхом в речи монгольского великого хана, внука Чингиза, Мункэ (правил с 1251 по 1259 г.), когда францисканец Виллем из Рубрука (1215–1295), посланник короля Франции Людовика IX, старался обратить его в католичество. Мункэ отвечал: «Мы, монголы, считаем, что есть только один бог (Тенгри, бог неба), в котором мы живем и умираем, и мы преданы ему всем сердцем. Но так же, как бог дал руке несколько пальцев, он дал людям и несколько разных путей для достижения блаженства» [8]8
  Christoph Baumer. The Church of the East, p. 195 f.


[Закрыть]. Священный камень в Тангце похож на вселенский алтарь во имя религиозной терпимости.

Когда я пересказал Анчуку речь хана Мункэ, он вздохнул и объяснил, что индийские ладакхи, за исключением живущих в районе Каргил, – миролюбивые буддисты, но они испытывают все растущее давление исламских экстремистов. Последние несколько лет проповедники, финансируемые Саудовской Аравией, определенно стали раздавать немалые деньги на юго-западе Ладакха с целью привлечь людей в только что выстроенные мечети, а детей – в мусульманские школы.

Анчук ссылался на два разных конфликта. Первый связан с Кашмиром, который был поделен между Индией и Пакистаном в 1947 г., что впоследствии привело к трем кровопролитным войнам, в 1948,1965 и 1971 гг.

Отношения между двумя странами остаются напряженными, и до недавнего времени ежедневная артиллерийская перестрелка была обычным делом. Однажды в 1998 г. я сам едва не стал жертвой взрывоопасной ситуации в Каргиле, где проживает многочисленное мусульманское население: средь бела дня у стоянки такси взорвалась бомба, унесшая жизни девяти человек. Тремя часами раньше я оказался на этом самом месте по пути в Лex.

Второй конфликт тлеет с 1842 г., когда индийский правитель Джамму захватил буддистское княжество Занскар на западе Ладакха и содействовал расселению там мусульман (которое продолжается и по сей день). После разделения Кашмира Занскар был приписан к почти полностью мусульманскому району Каргил. Буддистскому населению Занскара с этим смириться было трудно, поскольку на должности в местном управлении и общественных школах назначались только мусульмане. В 1976 г. это привело к яростным столкновениям между буддистами Занскара и мусульманами Каргила. С недавних пор исламизация Занскара и западного Ладакха усилилась благодаря возведению мечетей и введению мусульманских общественных институтов, финансируемых странами Персидского залива, включая Саудовскую Аравию.

Хельмут де Терра, геолог, который впервые навел меня на след несториан, вторично приезжал в Тангце за 66 лет до моей поездки. Я подумал, что, возможно, еще остался в живых кто-нибудь из тех, кто его помнит. Посетив монастырь Тангце, принадлежащий тибетской школе Дрикунг Кагьюпа, я спросил, есть ли в деревне люди, которым не меньше 80 лет от роду.

Настоятель рассмеялся, поняв причину моих расспросов. Он пообещал пригласить всех старейшин деревни на ладакхские пироги и чай с маслом в монастырский дворик, с условием, что я оплачу расходы. На следующий вечер, громко и весело переговариваясь, собрались полдюжины стариков. Через некоторое время один из них, по имени Пунцок Намгьял, обратился к нам с Анчуком:

– Толи 65, толи 70 лет назад несколько иностранцев приехали в Тангце: двое мужчин и с ними одна или две женщины. Один из них все бегал вокруг с машинками, которые прижимал к глазам, и делал много заметок и зарисовок в своем блокноте. Второй проводил целые часы, фотографируя камень с надписями, и собирал растения. Через несколько дней они двинулись дальше, к озеру Пангонг.

Я был совершенно уверен, что первый из упомянутых им людей был Хельмут де Терра, а второй – его товарищ по путешествию, знаменитый биолог и зоолог Джордж Эвелин Хатчинсон. Одной из женщин, скорее всего, была Рода Хоф де Терра. Даже притом что Пунцок не мог припомнить больше никаких подробностей, его воспоминания создавали эмоциональную связь с де Терра и несторианами.