Текст книги "Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии"

Автор книги: Кристоф Баумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

 _{Пилигримы бонпо, совершающие хорувокруг горы Бонри, Тибет}

_{Юные монахи бонпо в монастыре Нангшиг, Аба, Восточный Тибет}

_{Монастырь Бон Па Лxa Пхук, Центральный Тибет}

_{Одна из древнейших фресок Бон в Тибете, монастырь Па Лха Пхук}

_{Внутри гьодара, Амдо, Восточный Тибет}

_{Монах-целитель бонпо из монастыря Нангшиг, с Терезой Вебер и автором}

_{Танцоры с пронзенными иглами щеками, исполняющие ритуал Лy Рол, Тево, Восточный Тибет}

_{Женщина кхампа на фестивале лошадей в Литанге, Восточный Тибет}

_{Кхампа, одетый в шкуру снежного барса, Литанг, Восточный Тибет}

_{Фестиваль лошадей в Литанге, Восточный Тибет}

_{Гордый тибетский кочевник из провинции Голок, Восточный Тибет}

_{Танкха из монастыря Самтенлинг на новогоднем празднике в Аба,}

 _{Восточный Тибет}

_{Стадо яков у подножия хребта Амни-Мачен, Амдо, Восточный Тибет}

_{Тибетцы провинции Голок бросают бумажные лунгта в жертвенный огонь в монастыре Нангшиг, Восточный Тибет}

_{Пустыня Такламакан на северо-западе Китая: «раз войдешь, никогда не выйдешь»}

_{Имам перед мавзолеем Джафара аль-Садыка, Кабаказган, Такламакан}

_{Традиционная технология изготовления шелка в Хотане, Такламакан}

_{Руины Нии, Такламакан}

_{Кумран Баньяс рассказывает о своих встречах со Свеном Гедином и Аурелом Стейном, Миран, Такламакан}

_{Руины Лоуланя: бывший архив, дом правительства и ступа, пустыня Лобнор}

_{Уйгурский заводчик верблюдов, Южный Такламакан}

_{Караван автора на пути в Дандан-Ойлык, Такламакан}

_{Только что обнаруженная буддийская святыня D13 в Дандан-Ойлыке}

_{Фрески VIII века с изображениями богов и богинь в Дандан-Ойлыке}

_{Бумажный амулет на хотанском языке, написанный шрифтом брахми, Дандан-Ойлык}

_{Орбиты звезд в ночном небе над ступой в Эндере, Такламакан}

_{Юный сокольничий, Такламакан}

_{Некрополь бронзового века в Сяохэ, пустыня Лобнор}

_{Пересекая пустыню Лобнор}

_{Руины L.M.2, пустыня Лобнор}

_{Монеты из руин L.M.2, пустыня Лобнор}

_{Сторожевая башня, L.R.1, пустыня Лобнор}

Двумя днями позже я посетил близлежащий монастырь Йи-Гьери. Хотя реконструкция его началась всего годом раньше, в храмовой часовне уже стояли три большие свежераскрашенные статуи. Во время моего посещения все работы оказались приостановлены, так как настоятель на три месяца удалился в уединение в пещеру у вершины Бонри, а пять из семи лам отправились в паломничество в Восточный Тибет. Как и повсюду в Тибете, у Бонри вновь практикуются древние обычаи аскетической медитации. Монахи удаляются в пещеры, где определенное время медитируют, а пищу им регулярно приносят послушники. Эти периоды медитации продолжаются три месяца, или девять месяцев, или три года, три месяца и три дня. В отдельных случаях аскетов замуровывают пожизненно; еду им подают послушники или благочестивые миряне сквозь отдушину в стене.

В некоторых – тревожащих, надо сказать, – случаях монах не решает самостоятельно и по доброй воле провести жизнь замурованным заживо: его убеждают сделать этот шаг. Я столкнулся с таким случаем в Аба, в Восточном Тибете. Поблизости от монастыря Цанангявстретился с 80-летним монахом, который не покидал своей пещеры 31 год, хотя раз в неделю принимал посетителей. Меня ужаснул его рассказ об аскете, жившем по соседству, который десятки лет провел в почти полностью замурованной пещере и умер за три дня до нашей беседы. Его реинкарнацию уже обнаружили: это был двухлетний ребенок, которого вскоре должны были забрать в монастырь, и по завершении обучения ему предстояло провести остаток жизни в пещере своего «предшественника», покинув ее только после смерти.

Правительство провинции обеспечивает финансовую поддержку реконструкции монастырей в Конгпо. Большинство средних и крупных монастырей получают начальную субсидию в размере около 100 000 ренминби, что во время моей поездки было равно примерно 12 000 долларов США. Эта сумма может показаться довольно скромной, но, поскольку монахи с помощью местного населения выполняют работы самостоятельно, этих денег достаточно для покупки необходимого дерева и оплаты профессиональных скульпторов и художников, в основном мирян. Проведение реконструкции монастыря, вне зависимости от того, субсидируется ли она правительством, нуждается в письменном разрешении. Также монастырям запрещено продавать или принимать в качестве пожертвований землю, если она не граничит непосредственно с монастырем: хитроумный ход правительства, гарантирующий, что монастыри не возвратят себе прежнего могущества.

В последние дни необычно мягкого октября я начал хору вокруг Бонри, следуя за лениво текущей Цангпо в направлении маленькой деревушки Менри, откуда начинается подъем к Бонри. Не однажды мы с Таши обгоняли пилигримов, измеряющих 60-километровую хорусвоими телами, снова и снова бросаясь ничком на землю. Тысячашестьсотметровый крутой подъем от Менри к перевалу, на высоту 4530 м, – жестокое испытание для таких пилигримов. Особенно благочестивые паломники дают обет обойти гору 9,13 или даже 108 раз. По моим подсчетам, в этот раз хорусовершали около 500 человек. В какой-то момент идиллический покой был нарушен несколькими взрывами с Цангпо. Китайские рыбаки глушили рыбу динамитом – кощунство с точки зрения как бонпо, так и буддистов.

У подножия Бонри на лужайке, окруженной фруктовыми деревьями, стоит монастырь Тагце-Юнгдрунглинг. Когда-то он давал приют более чем 100 монахам, теперь их только 13. Его настоятель Ньян Кхьяб, уроженец Восточного Тибета, принял нас в своей келье. Ночь накануне он провел у постели умирающего в соседней деревне, чтобы облегчить тому переход из этого мира в следующий. Для этого он исполнил ритуал Пхо Гьева, аналогичный ритуалу Пхова у буддистов. Этот ритуал служит гарантией того, что сознание – душа – усопшего покинет тело через макушку и успешно пройдет испытание, ожидающее ее в бардо,лимбе между смертью и перерождением. Но Пхо Гьева – не только ритуал, исполняемый посвященным монахом над умирающим; это еще и форма медитации, предвосхищающей смерть.

Ньян Кхьяб объяснил:

– Этот тип медитации может исполняться только под руководством опытного мастера; в противном случае возникает угроза преждевременной смерти или безумия. Во время медитации выполняющий ее постоянно устремляет свое сознание к макушке со скоростью стрелы, а затем позволяет ему спуститься обратно в сердце. Как только практика, продолжающаяся несколько недель, завершена, роднички между костями черепа становится легко открыть. Затем мастер исследует крышку черепа и вводит в отверстие родничка лист травы куша(осоки. – Примеч. пер.).Если она стоит в отверстии вертикально в течение всего дня, считается, что упражнение выполнено успешно.

Я наблюдал эту заключительную часть ритуала несколькими месяцами раньше в отдаленном монастыре настоятеля ЛунгтокаТенпе в Северной Индии. Настоятель помещал 30-сантиметровый пшеничный колос в слегка приоткрытый родничок на голове монаха, исполнявшего очистительную церемонию по случаю Нового года; колос продолжал стоять вертикально весь день, хотя монах передвигался, как обычно.

В нескольких километрах к югу от Тагце-Юнгдрун-глинга есть место под названием Тримаран-Миджик-Дертро, что означает «вечный трон кладбища». Там стоит холм пяти метров высотой, соединенный с гробницей полулегендарного восьмого царя Центрального Тибета Дигума.Этот царь безуспешно пытался подорвать власть духовенства, которое в то время было всемогущим, и пал жертвой хитрости своего противника в единоборстве. Если изложение этой истории верно, то могильный холм, которому около 2000 лет, – старейший из подобных в Тибете. Окрестности его до сих пор используются для небесных и земных погребений, там нельзя производить никаких археологических раскопок. Возле свежевыкопанных могил лежат разбитые бутылки от спиртного и керамические горшки, раздавленные сигаретные пачки и ножи со сломанными лезвиями. Эти предметы намеренно ломают, принося в жертву, и таким образом символически передают усопшему в последующую жизнь.

Примерно в часе ходьбы к востоку от гробницы Дигума Цэнпо, поблизости от деревни Юнгдрунг-Дзин стоит одна из самых примечательных каменных стел Тибета. Тибетские надписи начала IX века, все еще различимые, но понятные немногим, повествуют о том, что легендарный первый царь Центрального Тибета Ньятри Цэнпо сошел с небес к людям на горе Бонри, здесь известной как Лxa-Ри, или «гора богов». Этот рассказ противоречит современному мнению о том, что центральнотибетская царская династия Чогьял, правившая до 923 г. н. э., происходила из долины Ярлунг на юге Цзетанга. Согласно надписям на каменной стеле Юнгдрунг-Дзин, установленной буддийским царем Саналеком, родина царей династии Чогьял была где-то поблизости от священной горы бонпо в Конгпо [51]51
  Christoph Baumer: Tibet’s Ancient Religion, Bon (2002), p. 74f; Hugh Richardson. A Corpus of Early Tibetan Inscriptions (1985), pp. 64–71.


[Закрыть].

Множество паломников (некоторые из них пришли из Восточного Тибета, преодолев несколько сот километров) стояли лагерем у подножия Бонри. Было новолуние. Новолуние и полнолуние считаются самыми благоприятными днями для хоры. У костра в центре лагеря старый монах поведал мне свою историю. В1941 г. он пришел в монастырь пятилетним послушником, в возрасте 23 лет был посвящен как гелонг,закончивший обучение монах, после принятия 250 обязательных обетов. После этого он планировал поступить в монастырский университет, чтобы достичь степени геше,потратив еще 10 лет на обучение. Однако его ожидала совсем иная судьба, поскольку с 1959 г. – после побега далай-ламы – китайцы начали принуждать монахов становиться мирянами. Так, вскоре после посвящения в духовный сан Сонаму (так звали монаха) пришлось покинуть свой любимый монастырь и жениться. С началом «культурной революции» разразилась оргия жестокостей и разрушения, и Сонам был помещен в трудовой лагерь возле Гьянце.

Условия жизни там были настолько ужасны, что из его отделения, в котором было 140 мужчин, выжили лишь 15. Однажды Сонам с группой из 50 бывших монахов шли по дороге от лагеря к каменоломне, где обычно работали. Они набрели на мертвую лошадь, уже разлагающуюся и обсиженную мухами. Голод был настолько силен, что они бросились к трупу и пожирали омерзительную плоть сырой. Через несколько минут лишь голый конский скелет остался лежать на земле, а они продолжали путь на работу.

– Знаете, когда я умру, то сразу попаду в нирвану, потому что ад я уже пережил в «культурную революцию», – сказал Сонам.

Когда в 1985 г., после 18 лет заключения, его наконец освободили, он вернулся домой – чтобы обнаружить, что его единственный сын умер, а жена вышла замуж за другого. К счастью, он устроился работать поваром в большую школу, а в 1994 г. получил разрешение вернуться в свой монастырь, который был отстроен заново.

Я отправился в дорогу еще до рассвета вместе с паломниками, так как хотел закончить подъем на Бонри за один день и ночевать по другую сторону перевала. Всю дорогу вокруг слышалось радостное пение, несмотря на то что крутой подъем был труден не только для меня, но и для паломников. В отличие от паломнического маршрута, опоясывающего Кайлаш, усыпанная камнями тропинка Бонри, местами очень крутая, непроходима для вьючных животных. Физическое напряжение является частью паломнического ритуала хоры. А хора, совершенная в плохую погоду, считается особенно благотворной. Хотя дорога шла сквозь высокий кустарник и хвойный лес, весь маршрут был украшен разноцветными молитвенными флажками или связками цветной шерсти, так что опасности заблудиться не было. Полосы валяной белой шерсти до 10 м длиной похожи на ту материю, которой иногда отмечают путь от дома умершего до кладбища. Попадающиеся на глаза детали одежды напоминают, что хора представляет собой внутреннее очищение: в пяти святых местах на Бонри паломнику предлагается оставить его (или ее) избавленное от дурной кармы прошлое позади.

Миновав разрушенный землетрясением монастырь Дзонг-Кьюнг-Тенг и скалу Шенраб-Шугтри («трон Шенраба»), где, как говорят, медитировал Тонпа Шенраб, паломники подходят к священному дереву неподалеку от Сембона, которое называют Дхангшинг Дуртро.Это могучее дерево, «серебряная ель сознания Шенраба», – кладбище младенцев. Около 20 маленьких деревянных гробиков висят между небом и землей в его ветвях на высоте около 5 м от земли. Под ними подвешены столько же тряпичных сумок, в которых лежат игрушки и одежда умерших детей. Мертвых младенцев вверяют дереву, чтобы духи, населяющие его, искупили грехи их предыдущих жизней. Полагают, что таким образом преждевременно умершим детям в следующем перерождении будет дарована более долгая жизнь. Каждый паломник ненадолго останавливается на этом месте, чтобы прошептать молитву. Воздушное погребение маленьких детей в ветвях дерева также практикуется некоторыми племенами в Сибири. Эта ель служит и более земной цели: в хору нижней части ствола вставлены десятки человеческих зубов. Паломники оставляют их здесь вместе со злыми деяниями, вызывающими зубную боль. Поэтому священное дерево также называют «дерево зубной боли».

Третье святое место на паломническом маршруте, связанное со смертью и очищением, называется Жингхам-Дзекке, «лестница в рай». Маленькие лестнички обрамляют тропинку. Они помогают душам мертвых, которые всегда сопровождают паломников, совершающих хору, быстро добраться до рая. Кроме лестниц, ведущих в рай, примечательны сложенные здесь черепа жертвенных животных и бараньи лопатки, используемые для прорицаний. Жертвоприношения животных предназначены для умиротворения злых духов и защиты хозяйства паломника от заразных болезней.

Не доходя до перевала Бонри паломникам предоставляется четвертый шанс избавиться от своих грехов. Они присаживаются на камень, известный как Дикпа Пабса, и прислоняются спиной к скальной стене, которая поглощает их грехи. После короткого, но крутого подъема паломники подходят к маленькой глиняной печи, в которой сжигают еловые ветки, принесенные с собой из долины, в честь великого учителя Бон Цеванга Ригцзина. Наконец, они подходят к стоящей на вершине перевала большой ларце,каменной пирамиде, аналогичной обов Монголии, украшенной многочисленными молитвенными флажками. Здесь многие пилигримы оставляют предметы одежды или пряди волос как искупительное приношение за совершенные дурные поступки.

Закоснелые грешники, которые все же ухитрились пронести свои грехи через священный перевал, получают пятую – и последнюю – возможность очиститься на северной стороне маршрутахоры. Это Дикпа Дхотак, «место камней, к которым привязывают грехи». Дикпа располагается в еловом лесу. Паломники привязывают маленькие камешки к нижним ветвям дерева или куста с помощью цветных шерстяных нитей. Последние из оставшихся грехов заключаются в камень и остаются здесь. Мы отметили завершение хоры роскошным пикником на ближайшей полянке.

Самые благочестивые из паломников идут дальше, делая крюк километров в пятнадцать с заходом в город Ньингчи, чтобы посетить монастырь Таг-Дроза-Дарбонг, «место пляски тигра».

На следующее лето я отправился в другое путешествие на поиски монастырей Бон. После исследования монастырей, окружающих Конгпо-Бонри, я намеревался объехать все монастыри Бон в Центральном Тибете, в которые зачастую трудно попасть. Также моей целью были монастыри на плато Чанг-Танг, где я предпринял недельной продолжительности паломничество вокруг озера Дангра. Однако результат поисков старинных памятников архитектуры Бон оказался неудовлетворительным, так как они сильно пострадали от разрушительного урагана «культурной революции».

Кроме маленького монастыря Омбу на северном берегу озера Дангпа, в котором сохранились фрески 1880 г., все монастыри Бон в округе были разорены или сровнены с землей в 1960-х гг. Все здесь теперь новое, из древних предметов остались только маленькие бронзовые фигурки, которые монахи успели зарыть или спрятать в пещерах. Значит ли это, что в Тибете вообще не осталось древних фресок Бон? Моя последняя надежда была на отдаленный монастырь возле озера Пал-Кьюнг-Цо в долине Кьиронг, до которой я добирался во время поездки 1991 г. Духовный глава всех бонпо, настоятельЛунгтокТенпе, живущий в изгнании в Индии, сообщил мне, что где-то, то ли к северу, то ли к востоку от озера, есть небольшой монастырь Бон, который, возможно, не был разрушен во время «культурной революции». Но он не знал ни названия монастыря, ни его точного местоположения, а я не нашел ни одной ссылки на него в западных публикациях.

Я разбил лагерь на южном берегу озера Пал-Кьюнг-Цо, на высоте 4505 м над уровнем моря, наслаждаясь видом на горы Шишапангма (8012 м) и Кангпенчинг (7281 м). В округе взгляд привлекали многочисленные развалины небольших храмов и укреплений, но ни людей, ни зверей в их окрестностях я не встретил. Все, что удалось обнаружить, – это скелеты двух антилоп, рога которых так и остались переплетены. Это были два самца, убившие друг друга в схватке и вскоре ставшие добычей волков. На другое утро мы с проводником еще до рассвета двинулись пешком вдоль берега озера, обходя его против часовой стрелки. Чтобы ускорить продвижение (окружность озера составляет около 80 км), мы взяли с собой только спальные мешки, воду и пресный хлеб. Несколько часов мы двигались на север по травянистой равнине, пока встретившееся болото не заставило нас подняться повыше и отыскать тропинку на каменистой осыпи. Покрыв около 30 км, мы обнаружили скалу с начертанной на ней бонпо-мантрой, которая указала нам направление к монастырю, который мы вскоре отыскали на северо-восточном берегу озера.

Монастырь возвышался в окружении нескольких глинобитных домиков, обитатели которых в жизни не видели ни одного иноземца. Монастырь Бон под названием Па-Лха-Пхук, приютил в своих стенах 12 монахов, 11 из которых жили в своих семьях. Настоятель крайне удивился нашему визиту, поскольку даже тибетцы, как правило, не находят к нему дороги. От него мы узнали, что монастырь был основан ближе к концу XI века как отшельнический скит. В 1405 г. он был обновлен и разросся. Я навострил уши при упоминании о том, что во время «культурной революции» все статуи были разрушены, но главный храм использовался в качестве амбара вплоть до 1980-х гг. Может быть, там сохранились фрески?..

И мне не пришлось разочароваться. Прекрасные фрески сохранились на стенах трех сторон храма. К сожалению, как и в Секхар-Гутхоге, вода и трещины в кладке повредили живопись. Детали иконографии и сравнение с другими буддистскими росписями в Тибете ясно указывали на первую четверть XV века. На данный момент они самые древние из известных фресок Бон в Центральном и Восточном Тибете, к тому же ни разу не документированные. Главные персонажи – четыре высших божества реформированной религии Бон. Верховное божество – мать всего сущего Сатриг Эрсанг в воплощении сострадательной богини Шераб Чамма. Ей подчиняется группа из трех мужских божеств: бог мудрости Шенла Окар; творец мира Сангпо Бумтри; обожествленный учитель Тонпа Шенраб.

На обратном пути к тибетско-непальской границе я понял, что удача сопутствует мне в этом путешествии. Вскоре после пересечения 5100-метрового перевала Лалунг-Ла я попросил – по наитию, без всякой видимой причины – остановиться на самом широком участке крутого спуска с множеством поворотов на 180 градусов. Руль «лендкрузера» отказался повиноваться, несмотря на все усилия водителя, машину снесло влево – где, на счастье, был подъем, – и мы въехали в сугроб. Рулевая тяга левого переднего колеса оказалась сломана, и еще через 50 м при повороте вправо мы бы слетели в пропасть.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Рядом с городом Ребконг, что близ Синина, столицы провинции Цинхай, каждый год во время летнего солнцестояния проводится архаический ритуал жертвоприношения. Хотя он устраивается на земле, принадлежащей буддистскому храму, в нем гораздо больше от древних воинственных представлений времен господства религии Бон, чем от буддистской этики сострадания и гармонии. Этот ритуал, называемый Лу Рол, проводится шаманами (буддийские монахи в нем не участвуют), а свидетелями его являются исключительно земледельцы из 12 соседних деревушек. Слово «лу» относится к горской песне и одновременно – к роду подземных божеств, принимающих форму змей, пауков и скорпионов. Слово «рол» означает игру на традиционном музыкальном инструменте. Таким образом, ритуал обращен и к горным божествам, управляющим погодой, и к Лy, могущим насылать болезни на людей и животных.

Плодородные земли вокруг Ребконга были ареной военных конфликтов между Тибетом и Китаем во времена последних тибетских царей династии Чогьял, правивших с VII до конца X века. В 710 г. Китай официально уступил этот регион Тибету, и сегодня тибетцы составляют 70 процентов его населения. В соответствии с традицией ритуал Лу Рол был введен для увековечения мирного договора 822 г. между Китаем и Тибетом. Ритуальный танец не только прославляет древнюю военную мощь Тибета, но и является старинным ритуалом плодородия. В ходе церемонии богов умиротворяют разнообразными приношениями, включая добровольное членовредительство участников, чтобы защитить людей от болезней и эпидемий и обеспечить обильный урожай. Шаманы выступают как посредники между людьми и богами. Они проводят ритуал и общаются с богами, находясь в состоянии транса, дабы убедиться, что те примут жертвенные подношения благосклонно.

Мы были свидетелями этого ритуального танца в деревне Тево, где в празднестве принимали участие жители двух других деревень. Староста Тево и главный шаман стояли у въезда в деревню, ожидая гостей. Вдруг раздались звуки труб и тритонов (духовой инструмент, сделанный из раковины. – Примеч. пер.),барабанщики разразились бешеным ритмом – и пожаловали гости. Три главных шамана обменялись «счастливыми» шарфами и повели добрую сотню своих последователей к храмовому комплексу, стоящему в конце широкого двора. Большая святыня была посвящена Гуру Рингпоче, который привел к победе буддизм в Центральном Тибете, а меньшая – добуддийскому горному божеству Ньен Чен Танг Лха.

Двухдневная программа празднества включала серию жертвоприношений, ритуальные танцы и чтение священных текстов. Крестьяне принесли в храм разнообразные дары: плитки сухого чая, фрукты, муку, йогурт, пиво, спиртные напитки и деньги. В первый день танцоры в богато украшенных одеждах прославляли древнюю военную славу Тибета. Держа в руках мечи, копья, луки и стрелы, они размахивали разноцветными флагами и строились на старинный военный манер, отвешивая поясные поклоны по три раза в направлении каждой из сторон света.

Два приглашенных шамана одновременно исполняли обряды черной магии в центре главной святыни. Они вместе пронзили длинным кинжалом традиционную тибетскую книгу. Внутрь книги было помещено заклинание, обрекающее на смерть юношу, не внявшего призыву стать шаманом.

Второй день был посвящен Ньен Чен Танг Лха и духам Лу. Рано утром около 30 молодых мужчин взобрались на ближайший холм, где совершили приношение хвойных веток горным божествам. Затем они сбежали вниз к реке Гучу, и каждый взял из нее по одному белому и одному черному камню как приношения божествам Лу. Камни сложили в носилки, которые подхватили на плечи четверо юношей. На обратном пути к храму процессия остановилась перед большим домом деревенского старосты. Когда носильщики, пошатываясь будто пьяные или в состоянии транса, ввалились во внутренний двор, помощник шамана разбрызгал по земле пиво, спиртное и йогурт из ячьего молока. Затем процессия поспешила к храму, и носилки были установлены на земле в центре дворика.

В центре святилища четверо мужчин, читающих молитвы и играющих на музыкальных инструментах, ускорили ритм, чтобы подготовить танцоров к предстоящему болезненному испытанию. Им должны были проткнуть щеки длинными стальными иглами. После того как главный шаман благословил иглы, окурив их ладаном, он вышел из храма и начал подбадривать танцоров, прося их выбрать себе иглу. Сразу же два помощника проткнули молодым людям иглами обе щеки. Некоторые, казалось, легко переносили боль; у других на лице было выражение страха.

Участие в этом жутком ритуале обязательно для молодых людей в возрасте от 15 до 30 лет. Те, кто его избегает, теряют уважение общества и рискуют получить проклятие, которое исключит их из общины. Этот ритуал – пережиток древних кровавых жертвоприношений, в ходе которых мужчины должны были предложить свою кровь и боль Ньен Чен Танг Лха, чтобы умилостивить его и обеспечить богатый урожай: поскольку Ньен ЧенТанг Лха также повелевал погодой, он мог насылать град, засуху, дождь или солнце.

Мужчины вновь начали танец, построившись по древнему обычаю, ударяя в плоские барабаны и распевая старинные боевые песни. Их лица были искажены от боли. Когда двое из них закончили танец на ходулях, исполнявшийся на скользком полу, появились 12 незамужних девушек. На каждой был специальный головной убор, с которого свисали на спину несколько круглых серебряных тарелочек, символизирующих звезды или планеты. Девушки медленно двигались по кругу и протягивали Ньен Чен Танг Лха на вытянутых руках «счастливые» шарфы.

К вечеру главный шаман спросил богов, довольны ли они подношениями. Он впал в транс и, бросив на пол три черных треугольных предмета, прочел ответ, исходя из того, как они упали. Ответ был положительный, и 12 помощников стали вытаскивать иглы из щек первых шести танцоров, повторяя процедуру до тех пор, пока все иглы не были удалены. В заключение все участники собрались в центре двора вокруг костра из хвойных веток, бросая в огонь съестное и разбрызгивая на землю йогурт и выпивку. В то время как исполнение ритуального танца обеспечивает благополучие всей общины, некоторые участники дополнительно ранят себя – уже для собственного блага. Некоторым в спины втыкают длинные металлические шипы, от которых они стараются избавиться без помощи рук, извиваясь в бешеном танце. Другие рассекают себе кожу на лбу и позволяют крови стекать на землю. Церемония заканчивается в тот момент, когда главный шаман падает на землю без чувств: божество, которое временно вселялось в тело, покидает его.

Кочевники из Восточного Тибета никогда не крадут у членов своего племени. Кража и ограбление в этом случае считаются постыдным делом. С другой стороны, конокрадство и захват добычи во время набегов на вражескую территорию всячески приветствуются и считаются всеми героическими поступками.

Намкхай Норбу, 1951 г. [52]52
  Namkhai Norbu, Journey among the Tibetan Nomads (1997), p. 70.


[Закрыть]

Во многих отношениях Восточный Тибет полон контрастов. На каменистом горном ландшафте высокие горы возносятся к небу, а бурные потоки низвергаются по узким темным ущельям. Даже летом солнце, дождь, град и снег постоянно сменяют друг друга. Это земля миролюбивого буддизма, где все больше семей посылают своих сыновей в монастыри, как это было до вторжения 1950 г., и где благочестивые люди выкупают предназначенных для жертвоприношения животных, спасая их от смерти. Но, несмотря на миролюбие и внешнее спокойствие, Тибет пользуется у путешественников недоброй славой. Местность сложна для передвижения, погода резко и внезапно меняется – все это так, но наибольшие опасения вызывают бандиты и разбойники, орудующие на дорогах.

Обычай безжалостно грабить, а порой и убивать путешествующих иноземцев прежде был широко распространен в провинциях Амдо и Кхам – и расценивался как благородное занятие. Путешественники, отваживавшиеся посещать Восточный Тибет, должны были быть готовы к нападениям. Лишь вооруженные до зубов экспедиции могли удержать грабителей на почтительном расстоянии, а самой важной частью экипировки была винтовка.

Список западных путешественников, подвергшихся нападениям, читается как справочник «Кто есть кто среди исследователей Тибета». На Николая Пржевальского нападали в 1879 г., а в 1884 г. – дважды; на Энни Тейлор – в 1892 г.; на Карла Футтерера – в 1898 г. Жюль Дютрей де Рен был убит в 1894 г., а Петрус Рейнхарт – в 1898 г. Вильгельм Филшнер и Альберт Тафель подверглись нападениям и ограблениям трижды в течение 1904 г., а Тафель в одиночку – еще четыре раза между 1905-м и 1908 гг. Та же судьба постигла Петра Козлова в 1895-м и 1909 гг., майора д’Оллона в 1909-м, Мэрион Дункан – в 1927 г., Эрнста Шафера – трижды в 1930-м и 1935 гг., а Харрисона Формана дважды в 1933–1935 гг. Худший жребий выпал Альберту Шелтону в 1922 г. и Луи Лиотару в 1940 г. (по БСЭ – в 1938 г.): оба были убиты.

Что ожидает одинокого путешественника в Тибете начала XXI века? Вслед за жестоким подавлением непокорных Кхама и Амдо в 1955–1959 гг. Китайская народная армия установила в Восточном Тибете своего рода «кладбищенское перемирие», что, разумеется, сказалось и на количестве нападений на путешественников. Однако с 1980-х гг. племена и группы тибетских кочевников во многом восстановили свои прежние свободы, а с ними и обычай грабить проезжающих.

Впервые я с этим столкнулся в Амдо, путешествуя из Лабранга в Дзоге с переводчиком-тибетцем по имени Гьялцен. За несколько дней до того он говорил мне, что некая банда из местных снова начала нападать на машины туристов и требовать «дорожную пошлину». И в самом деле, километров за десять до Дзоге за поворотом дороги мы увидели два сваленных на полотно больших дерева. Пока мы подъезжали, три молодых человека тащили третий ствол, чтобы загородить просвет с левой стороны. Наш водитель-китаец отреагировал молниеносно. Он вдавил в педаль газа и направил древний «лендкрузер» прямо на них. В последний момент они отпрыгнули в разные стороны, и мы прорвались.

Через несколько месяцев я направился вместе с Терезой и Гьялценом на запад, к городу Дартседо (по-китайски Кангдинг), столице бывшего тибетского царства Чакла, одного из многочисленных государств Кхама, которые оставались независимыми еще в XX веке. Наш путь лежал к ущельям Гьяронга, где расположены несколько монастырей Бон и десятки укрепленных каменных башен. Однажды, дня через два после начала путешествия, мы заехали в местечко Лхаганг, где в монастыре проходил какой-то праздник. Мы остановились там, чтобы сделать пару фотографий – и это нас погубило. Нас заметили и, видимо, расспросили водителя, который ждал у машины, куда мы собираемся ехать дальше.

Мы уже с полчаса как выехали из Лхаганга по направлению к Данбе, когда вдруг дорогу нам перегородили шесть каменных глыб. Помню, мне это показалось странным: невдалеке перед нами туда же ехал автобус, и не было никаких следов оползня или дорожных работ. Гьялцен тоже встревожился, но наш водитель заставил его выйти из машины, чтобы убрать камни. Он едва успел до них дойти, как трое тибетцев, вооруженных длинными саблями, выпрыгнули из-за высоких кустов, росших по обочинам дороги. Бандитам нужны были мы, а не Гьялцен, так что ему удалось сбежать. Мы торопливо закрыли двери и окна, но разбойники стали кидать в них заранее заготовленные камни. Наш водитель не смог повернуть: в грязное заднее стекло ничего не было видно. Через секунду стекло с водительской стороны разлетелось вдребезги: главарь, звероподобный кхампа, с такой легкостью вонзил в машину свою саблю, как будто это была мягкая плоть. Водитель с воплем прыгнул на соседнее пустое пассажирское сиденье и отчаянно завыл, а кхампа открыл мою дверь, засунув руку внутрь, и стал грозить мне саблей, приставляя ее то к животу, то к горлу.