Текст книги "Король и спасительница"

Автор книги: Кристина Выборнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Величество звать не понадобилось. Обернувшись, я увидела, что король стоит за моей спиной с крайне брезгливым выражением на лице. В этот раз я его вполне понимала. Мимо меня к костру прошла злая и напряженная Марина, выхватила у кого-то стаканчик и опрокинула его в себя залпом: я, мстительно хихикая про себя, подумала, что охмурение короля явно закончилось провалом.

– Эти простолюдины так слабы, что не умеют даже противостоять алкоголю, – констатировал король, изящно опускаясь рядом со мной на траву, – думаю, тебе не стоит тратить на них свое время…

– Опа! – закричал вдруг Саша. – Да это же дядя! Из Подольска! Приветствую вас! Вы все еще только с Сонькой разговариваете?

– Это не дядя!!! – громогласно запротестовала Люська. – Это этот… Нервнобольной друг семьи!

Сашка и половина подвыпивших однокурсников расхохотались. Я покраснела, Натка наморщилась, Лид не повел бровью.

– Дядя из Подольска, может, вы изволите с нами оттянуться? – наклоняясь вперед, интересовался у короля Саша. – Налить вам рюмочку чая?

Гадкий король даже сейчас не подумал раскрыть рот, и его от нечего делать раскрыла я:

– Саш, он не пьет. Да и тебе тоже хватит…

– Как хватит, так и не отпустит! – воскликнул Саша. – Вы глядите, – обратился он к бородачам и Пашке, – дядя только с Сонькой разговаривает, и все! А мы его внимания недостойны, наверное! Да, дядя? Кстати, как тебя там по имени?

– Сашка, ты перепил, – вмешалась Натка решительно. – Давайте закругляйтесь, ребята, а?

– Ладно тебе, Нат, мы только начали! Только дядя нас, жалко, не уважает, а то мы бы тут душевно посидели… – кривлялся Саша, который нравился мне с каждой секундой все меньше и меньше. К моему ужасу, он и правда попытался всунуть в неподвижные королевские руки бумажный стаканчик с каким-то алкоголем. Я посмотрела и перепугалась: на лице Лида сквозь королевское величие вдруг проступила вполне живая человеческая эмоция – то ли гадливость, то ли отвращение, но рта он не раскрыл и ничего не сделал. Тогда Саша, к моему ужасу, принялся, бормоча «Сонька, напои дядю с рук», совать стакан мне. Я отшатнулась назад, чуть не упав, Лид придержал меня за плечи, и неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы вдруг во тьме не раздался зычно-скучный голос:

– Так, ну что, распиваем, уважаемые?

«Ай-люли-люли» и «на поле танки грохотали» смолкли вместе с бурным обсуждением карточной игры. Мне показалось, что кругом вообще все умерли, так стало тихо. В этой тишине послышался мягкий топот и похрапыванье, и темнотищу прорезали два ярких синих луча фонариков. Я заморгала и неосознанно вцепилась в Лидово плечо, готовясь к неизбежным неприятностям.

Так и есть: фонарики держали двое конных милиционеров. Один был тощенький, но с очень хитрым лицом, а другой – приземистый и недовольный. Он и заговорил:

– Так, что у нас тут, уважаемые? Распиваем в лесопарковой зоне? Костры жжем? Ну, все понятно, Дима, составляй протокольчик…

– Мы ничего не распивали! – трезвым от испуга голосом запротестовал Пашка. – Сок мы пили, товарищ милиционер!

– Ага, – подтвердила Люська, икая, – мы же не забулдыги, мы студенты! У нас сессия!

– Знаю я ваш сок, уважаемые, – отмахнулся приземистый, неуклюже сползая с коня и подходя поближе. – От вашего сока у нас измерительные приборы ломаются. Что это за бутылочки?

– Они тут раньше были…

– Конечно, конечно, раньше они были… Дима, протокол составляй. Значит так, уважаемые студенты, сворачивайте пьянку и пройдемте с нами. Штрафики вам полагаются серьезные. Ну, чего сидим, мадам?! – обратился он вдруг непосредственно ко мне. – Я вас должен каждого отдельно приглашать?!

– А я тут при чем? Я не пила! – рявкнула я в ответ.

– Вы тут все не пили, так не пили, что не продохнуть, – издевательски сообщил худой милиционер, тоже слезая с коня. – Ну-ка, давайте посмотрим…

Он осекся, потому что раздался громкий звон и треск. Оказывается, кто-то из бородачей кинул пустую бутылку об толстое бревно, так, что она разлетелась на мелкие осколки. Пока милиционеры лупились на бутылку, Сашка и бородачи вдруг вскочили и резво бросились в лес, хрустя ветками. За ними понесся Пашка Симкин. Через секунду их не стало видно.

Щуплый милиционер попытался бежать за ними, но тут же вернулся.

– Ну чего, Дим? – равнодушно спросил плотный. – Сбежали алкаши?

– Сбежали, хрен теперь найдешь.

– Ничего, их тут еще много осталось. Так, уважаемые, хватит шуток, у меня вот тут дубинка, огрею, мало не покажется. Давайте все свои паспорта и будем разбираться, протокольчик составлять…

Люська заревела в голос.

– Раньше надо было соображать, мадам, раньше, – спокойно говорил плотный милиционер, забирая у нее из дрожащей руки паспорт, – сейчас уже плакать поздно…

– Слушай, твое величество, сотвори чего-нибудь, а? – не выдержала Натка. Лид вопросительно посмотрел на меня. Я усиленно закивала. Король кивнул тоже, неспешно встал и, пройдя прямо по догорающему костру, встал лицом к милиционерам.

– Здрасьте! – развел руками тощий. – Это что еще за явление?

– Эти простолюдины находятся в моем ведении, – информировал его Лид.

– Чего?! – офигели оба милиционера.

– Оставьте в покое этих простолюдинов, они находятся в моем ведении, – спокойно повторил король, которому выдержки было не занимать. Милиционеры переглянулись: казалось, они хотят рассмеяться, но почему-то не решаются.

– В каком еще твоем ведении? Ты кто вообще такой? – наконец поинтересовался плотный.

– По-видимости, я единственный высокородный на этой планете, кроме моей спасительницы, поэтому я прослежу, чтобы эти простолюдины не принесли больше вреда, чем они приносят обычно.

– Господи, псих! – почти восторженно сказал тощий милиционер и медленно потянулся к кобуре на поясе. У меня молнией пронеслось в голове, что Лид может вовсе не иметь представления об огнестрельном оружии. Они же его пристрелят, колдун он – не колдун!!! Ну уж нет!

– Лид, осторожно! – рявкнула я, со всей силы налетая на короля и пихая его в бок.

– Соня, отойди! – неожиданно цыкнул он на меня почти что с моей интонацией, и, выставив вперед одну руку, отодвинул меня другой. Я вылезла из костра и растерянно глянула на тлеющие кроссовки. Лид сказал поспокойнее:

– Они не причинят мне вреда. Нет таких простолюдинов, которые не подчинились бы приказу высокородного…

Голос его звучал как-то странно, разносясь по всем окрестностям, как пропущенный через усилитель. Милиционеры стояли, безвольно уронив руки, их лошади пятились и храпели, потому что Лид медленно шел вперед, равномерно повторяя странным голосом:

– Оставьте этих простолюдинов, я за них отвечаю.

– Слушаюсь… – вдруг согласным хором сказали милиционеры, пуча глаза.

– Уходите, вы мне тут больше не нужны, – подвел итог Лид, небрежно махнул рукой, спокойно повернулся и пошел обратно ко мне. Милиционеры с противоестественной лихостью взгромоздились на храпящих и ржущих скакунов, шлепнули их по крупам и скрылись в темноте, оставив на память о себе только валяющиеся на земле Люськин паспорт и фонарики. Лид, подойдя к костру, поднял один из них и с интересом осмотрел – наверное, прикидывал, не может ли он сделать такой же. Я, наконец, затушила кроссовку и оглянулась. Однокурсники сидели трезвые и тихие, с обалдело-восхищенными лицами.

– Вот это да! – наконец сказала Люська Лиду. – Как здорово, что вы их уговорили! Спасибо вам! Вы, наверное, гипнотизером можете работать!

Лид, понятно, не ответил, а посмотрел на меня и сообщил:

– Соня, наша палатка стоит вон там, где цветет сонка. Думаю, тебе уже нужно лечь спать.

– И Натке, – поставила я условие, мрачно на него глянув.

– Как хочешь, – недовольно отозвался Лид и канул во тьму – видимо, направился к своей свеженаколдованной палатке.

– Уф, Сонька, и правда, пошли уже дрыхнуть, – дернула меня за рукав подруга. – Вот я перепугалась, думала, кранты! Пашка кретин, Сашка придурок, чего ты в нем нашла, наше величество и то лучше…

– Это да.

– Да-то да, но если бы тебя тут не было и менты к тебе не прикопались, он бы и пальцем не пошевелил, так что ты особо не радуйся.

– Почему не радуйся? – удивилась я.

– А потому, что ему пофигу все люди. У него ничего личного. Если бы его не ты, а какая-нибудь баба Дуся спасла, он бы за ней ходил, а в твою сторону и не чихнул, так что ты губу не раскатывай, а думай, как от него избавиться!

– Да чего ты ко мне привязалась! Ничего я не раскатываю! Я вообще спать хочу, пошли, наконец, в эту палатку!

– Гм, – сказала подруга каким-то противным голосом, но больше ничего не произнесла, взяла меня под руку, и мы, не попрощавшись с охающими и обсуждающими милиционеров однокурсниками, направились в ту сторону, где предположительно стояла Лидова палатка.

Скоро, когда мы уткнулись в елки, оказалось, что направление я запомнила неверно. Потирая лоб и выгребая из волос кору, я без особой надежды протянула:

– Ли-ид, ты где?

– Я здесь, – тут же отозвался негромкий голос короля, и метрах в пяти от нас вспыхнул свет. Оказалось, это зажегся обыкновенный с виду костер из кучи то ли набранных, то ли наколдованных Лидом дров. Рядом с костром торчала слепленная по образу и подобию временных жилищ однокурсников синяя трехместная палатка.

– Мда, потрясные хоромы, твое величество, – зевая, похвалила Натка, – с Люськиной палатки, что ли, скопировал? Вон даже растяжки так же неправильно прикреплены.

Король бросил на нее нелюбезный взгляд, но подруга его не заметила, потому что встала на четвереньки и поползла во вход. Через секунду раздался ее сильно приглушенный вопль «ни фига себе!», сопровождаемый эхом, которого уж никак не могло быть в такой маленькой палатке. Я, вздохнув, хотела было полезть следом за ней, но вдруг поняла, что мне хочется еще посидеть на воздухе. Наколдованные королем внутри палатки, несомненно, грандиозные хоромы, никуда не сбегут, но там, небось, опять жарища от камина, а здесь тихо и прохладно… И вообще – неужели я не имею право хоть час в день побыть в одиночестве, без короля?

– Лид, знаешь что, иди спать, а я еще тут побуду, – решительно сказала я, и, подкатив к себе большое бревно, уселась на него. Лид немного постоял неподвижно, видимо, прикидывая, что делать, после чего вдруг тоже, подогнув ноги, опустился на бревно и сообщил:

– Я подожду тебя, Соня. Как показывает недавний опыт, в одиночку тут находиться небезопасно…

– Да, кстати, Лид, здорово ты их загипнотизировал.

– Спасибо, хотя превратить их в пыль было бы и быстрее, и лучше для общества.

– Ничего не лучше, наши друзья сами виноваты, ведь пить здесь действительно нельзя… Только ты все-таки поосторожнее. Видел, что он тянулся к поясу? Там у него был пистолет. Ты знаешь, что такое огнестрельное оружие?

– Теперь знаю, после просмотра вашего телевизора, – Лид кивнул. – Но если тебе известно про это оружие, зачем ты сама появилась рядом со мной?

– Так я думала, что тебе неизвестно, и попыталась просто тебя отпихнуть в сторону.

– Ясно, – сказал король после паузы с непонятной интонацией и замолчал. Я тоже молчала, забыв, чего еще хотела ему сказать. Затянувшуюся тишину нарушать уже было, вроде как, неудобно, хотя мне поговорит хотелось. Я кашлянула и втянула руки в рукава: из леса веяло сыростью. Но неунывающие однокурсники, кажется, и не думали ложиться спать: от их костров вдруг послышались гитарные переборы, и хор нестройный голосов запел «луч солнца золотого». Лид, изогнув брови, прислушался и слегка поморщился.

– А ты умеешь петь? – поинтересовалась я.

– Петь? – удивился король. – Нет, высокородным это не нужно.

– Я знаю, что нам много чего не нужно, – сказала я, сдерживая раздражение, – но вообще-то слух у тебя есть или нет? В ноты ты попасть можешь?

– Не знаю, я никогда не пытался этого сделать, – последовал безмятежный ответ. – Развлечениями у нас занимаются плебс, у высокородных множество других дел.

– Ну ты даешь, – покачала я головой. – Как это у тебя получилось вообще НИКОГДА не петь? Слушай, а попробуй повторить за мной то, что я спою.

– Зачем?

– Ну, Лид, жалко тебе, что ли? – пристала к нему я – неожиданно мне очень захотелось узнать, есть ли у короля слух, или он будет фальшивить похуже моих однокурсников. Лид поглядел на меня, опять приподнял брови, медленно опустил их на место и с достоинством проговорил:

– Хорошо. Пой, если тебя это развлекает, я повторю за тобой. Но я думаю, это мне не составит труда.

«Ну погоди ты у меня, труда тебе не составит», – подумала я сердито, и, выбрав одну из самых длинных песен, какую мы пели в нашем университетском любительском хоре, пропела все пять куплетов без пауз. Вот пусть теперь повторяет, как хочет, раз такой умный!

…Когда я закончила, Лид немного помолчал, спокойно и задумчиво глядя на меня, а потом негромко запел. Голос у него был не сильный и не звонкий, но в ноты он попадал, как я, скрепя сердце, была вынуждена признать, не хуже меня, а кое-где и лучше. Помимо этого оказалось, что все пять куплетов король тоже ухитрился запомнить. Вывалил он их как машина, без интонации, глядя на огонь, но опять же ни слова не перепутал! Вот ведь зараза непогрешимая! С ним и вправду комплекс неполноценности обретешь!

Видимо, уловив мой сердитый взгляд, король умолк на повторе конца пятого куплета и спросил с неподдельным интересом:

– У меня есть слух, Соня?

– А ты сам не слышишь, что ли? – буркнула я. – Конечно, есть. Еще и абсолютный, небось…

– Абсолютный?

– Это когда можешь угадать любую ноту не глядя.

– Нет, это вряд ли. И вообще, мне показалось, что ты все же поешь по-другому.

– Ну да, я это делаю с интонацией, а не как компьютерная программа…

– Ты просила меня повторить за тобой, я повторил, – сказал Лид вроде бы бесстрастно, но мне вдруг почудилась в его плохо освещенном костром лице какая-то обида. Может, недоволен, что я его не оценила? Не зная наверняка, так ли это, я все ж на всякий случай похвалила короля:

– А в ноты ты попадаешь здорово. И слова с одного раза запомнил! Молодец.

– Спасибо, – отозвался король серьезно и уставился в пламя, – но все-таки, думаю, у меня нет большой склонности к этому развлечению.

– А к чему у тебя есть склонность? – поинтересовалась я, зевая и грея руки меж коленей. – К мультикам, что ли?

– Да, к ним, и еще…

Лид, не договорив, протянул руки к костру. И тут языки пламени начали стремительно менять форму и цвет. Миг спустя на дровах стоял переливающийся пламенный конь, потом он, поперебирав копытами, переродился в огромный красный цветок с белой сердцевиной, а цветок рассыпался на множество белых искорок, как салют, а искорки, собравшись в кучку, имитировали какую-то птицу с длинной, как у гуся, шеей и пушистым хвостом…

Я сидела молча, загипнотизированная этими пламенными фигурами, как до того мультиками. Фигуры беспрерывно сменялись, некоторые превращались в искры и улетали вверх, некоторые утекали куда-то в землю. Я даже забыла о холоде, руки совсем перестали мерзнуть, и придвинулась поближе к королю, чтобы не упустить момент, когда он будет делать очередную красивую фигурку. Лид сидел почти неподвижно, так же вытянув вперед руку и, слегка перебирая пальцами, смотрел на огонь немигающим взглядом, в котором мне почудилось что-то вроде вдохновения, какое бывает у художников. Неожиданно я подумала, что, может быть, он не такой формальный и противный, каким кажется. Может, как пишут в романах с мягкими обложками, которые любит читать Наткина мама, его суровый облик скрывает ранимую душу?

Правда, еще немного поразмыслив, я вынуждена была откинуть версию о ранимости королевской души, уж больно она не соответствовала действительности. Остановлюсь-ка я на том, что король не такой кошмарный, как я думала… Но тут мне снова стало обидно. Я вспомнила слова Натки о том, что если бы Лида расколдовала некая баба Дуся, он бы ходил за ней, а на меня, если бы и увидел, даже внимания бы не обратил, не говоря уже о том, чтобы меня защищать!

– Что ты, Соня? – услышала я удивленный вопрос Лида – видимо, от обиды я начала громко вздыхать и возиться, сама того не замечая.

– Ничего, – ответила я сдавленным голосом, но тут же не выдержала:

– Слушай, Лид, ты нас, особенно меня, в очередной раз спас и все такое. Но вот если бы тебя расколдовала какая-нибудь баба Дуся из деревни, ты бы ради меня и пальцем не шевельнул!

– Ты снова говоришь о том, что нет, Соня, – заметил Лид, – и я все еще не понимаю, какой в этом смысл. Какая еще баба Дуся, когда меня освободила именно ты?

– Но ведь могла бы и баба Дуся! – упорствовала я со слезой в голосе – не иначе, на мне сказалось нервное потрясение после милицейского визита.

– Начнем хотя бы с того, Соня, что эта баба Дуся никогда не привела бы меня на встречу со своими однокашниками-плебеями, которые бы так пострадали от неумеренного потребления алкоголя, что едва не были арестованы местными стражниками, – сообщил Лид снисходительно. – А дальше я даже продолжать не буду, поскольку это все заведомо не имеет смысла. Что за неистребимая склонность к альтернативной реальности у вашего народа?

– Имеет это смысл, вовсе даже имеет, – упорствовала я, сердито на него глядя. – Ты что, Лид, не понимаешь, что если для тебя все равно, кто тебя спас, баба Дуся или я, то это говорит о твоем отношении и к людям вообще и… лично ко мне!

– Если судить по твоему поведению, Соня, оно тоже не говорит ничего хорошего об отношении лично ко мне, – вдруг выдал король, кажется, даже с претензией в голосе, – но я не делаю на основе этой явно недостаточной информации поспешных умозаключений и не рассказываю тебе часами про несуществующую бабу Дусю.

– Чего ты выдумываешь, где я тебе часами про бабу Дусю рассказываю?! Я пять минут назад сказала, что если бы на моем месте была баба Дуся…

Король неожиданно рассмеялся. Я осеклась и посмотрела на него. Он перестал смеяться, и мы пару секунд помолчали, в каком-то умственном затруднении глядя друг на друга.

– Ладно, Соня, лучше мне, да и тебе тоже, пойти спать, – наконец сказал Лид своим обычным тоном, медленно и аккуратно вставая с бревна. – И учти, если твои простолюдины опять нарежутся, я не стану отмазывать их от стражников.

– Господи, Лид, ты где таких слов набрался?! – ужаснулась я.

– По телевизору. А что не так со словами?

– Ой, завтра объясню. Я жутко хочу спать…

Глаза у меня просто слипались. Я вползла в палатку и даже не заметила, превратил ее Лид во дворец или нет, просто нащупала что-то вроде кровати, улеглась на нее и натянула себе на нос какую-то тряпку, похожую на одеяло.

Просыпалась я постепенно, причем от каких-то крайне некомфортных ощущений. Мне казалось, что я отлежала себе левый бок, но как только переворачивалась, тут же отлеживался правый. В результате, устав от такого сна, больше, чем отдохнув, я открыла глаза, обалдело помаргивая, подняла голову, чтобы осмотреться, и дар речи, которого и так-то почти не было с утра, у меня окончательно исчез.

Вначале мне показалось, что мы заночевали в готическом соборе – украшенные сложной мелкой резьбой белокаменные стены уходили вверх, на бесконечную высоту, откуда падал белесый рассеянный свет – наверное, солнечный. Из узких и высоких стрельчатых окон, расположенных по периметру громадного круглого зала, где мы спали, можно было разглядеть лес и палатки однокурсников вдали. А вот вместо двери я с изумлением обнаружила низенький и круглый палаточный вход, застегнутый по периметру противокомариной сеткой. Пол, как и стены, был белым и отполированным, из чего-то типа мрамора. На нем стояли две огромные кровати с уже привычными для меня балдахинами. Возле одной ревел камин – значит, в ней покоился Лид, а в другой, с довольной ухмылкой развалившись среди кучи разномастных подушек, дрыхла Натка. Надо же, как король ее устроил, будто она и не простолюдинка, все-таки он действительно не такой плохой, как я думала. Вот у меня, например, кровать даже неудобнее…

Очень недовольная королевским поведением, я сползла со своего ложа на пол, где лежало что-то вроде большого плетеного коврика для собак, повернулась и неожиданно обнаружила, что всю ночь проспала на круглом каменном столе, используя вместо одеяла бахромчатую белую скатерть. Меня разобрал такой смех, что я аж зажала рот рукой, чтобы не разбудить своих друзей, и, шлепая по холодному скользкому мрамору, отправилась на поиски второй кровати. Ее почему-то не оказалось, а судя по свету, было совсем еще рано, и мне снова захотелось спать. Вздохнув, я полезла к Натке. Но выяснилось, что моя маленькая подруга каким-то непостижимым образом заняла все двухметровое ложе, и когда я, устраиваясь, начала пихать ее в бок, недовольно заворчала:

– Сонька, ну чего ты лезешь?! Я спать хочу!

– Я тоже! – прошептала я сердито. – И не буду больше этим заниматься на столе!

– Чем заниматься?

– Спаньем! Подвинься.

– У, – непонятно сказала Натка и откатилась на сантиметр. Я кое-как улеглась, и мы принялись спать дальше. Но скоро я поняла, что моя лучшая подруга во сне – это просто наказание. Только я начинала засыпать, она вдруг переворачивалась, или брыкала меня ногой, или начинала разбрасывать лишние подушки, а в довершение всего вдруг захрапела. Я подскочила и возмущенно затрясла ее за плечо.

– Нат, перестань!

– Чего перестань?

– Все перестань! Лягаться, переворачиваться, храпеть!

– Мда? – ехидно сказала подруга, не открывая глаз. – А дышать тебе не перестать?

– Дыши, – разрешила я, – но только тихо, а то храпишь же.

– Это потому, что я на спине.

– Так перевернись на бок.

– А на боку неудобно… И вообще, Сонь, иди к себе ложись!

– Так нету больше кроватей! Лид, наверное, нам одну на двоих наколдовал!

– С него станется, – Натка разлепила один глаз и зевнула, постепенно приходя в себя. – Ну давай его разбудим и попросим вторую кровать.

– Пошли.

Мы слезли на пол и подшлепали к королевской кровати. Нас сразу же обдало жаром из огромного камина. Натка, обмахиваясь одной рукой, поскреблась другой в задернутый балдахин:

– Э, твое величество! Ты там спишь, нет?

– Ли-ид! – вторила я ей хриплым голосом. Балдахин не пошевелился.

– Ли-и-ид!!! – угромчилась я.

– Э-э-эй!!! – бешено заорала Натка. Клацнули пружины – видимо, король на кровати вздрогнул и подскочил. Секундой спустя из-за балдахина высунулось его очумелое лицо.

– Что тебе нужно? – поинтересовался он величественно, но тоже хрипло, обращаясь почему-то к Натке.

– Мне-то ничего, но кто-то из нас тут до трех считать не умеет, поэтому у Сони нет кровати, – ехидно отозвалась подруга. Король перевел взгляд вначале на меня, потом на голубое небо за окном, и на лице его появилась легкая ошарашенность. Снова посмотрев на меня, он задал логичный вопрос:

– Соня, где ты спала все это время?

– На столе, – вздохнула я.

– Зачем? Я сделал спальные места для всех.

– Я просто устала, не поглядела, куда ложусь. А теперь поглядела, и вот…

– Где твои спальные места-то, покажи! – сказала Натка, усмехаясь.

– Да, а то мы с ней не можем спать на одной кровати, – добавила я. Король кивнул:

– Конечно, ведь она тебе не ровня…

– Нет, – прервала его я, – она храпит и лягается. Пошли скорее и найди мне кровать, спать охота!

Король, нелюбезно на нас поглядывая, вылез из недр кровати. Он тоже оказался босиком, в домашнем костюме моего папы. Шлепая по мрамору уже шестью босыми ногами, мы отправились на экскурсию по залу. Дойдя до кровати, на которой спала Натка, Лид остановился и недоуменно поглядел на меня.

– Вот кровать для тебя, Соня. Не понимаю, почему ты не могла ее отыскать сама… – он умолк, но на лице его я прочла продолжение фразы: «а вместо этого подняла меня в чертову рань со своими глупостями».

– Прекрасно, – фыркнула Натка, – положим, эта кровать Сонькина, но проблема осталась: где тогда должна спать я?!

– Вот здесь, – снова удивился Лид и указал на тот самый большой собачий коврик, что валялся возле стола. Натка разинула рот, потом хлопнула себя по коленям и начала громко ржать. Собор, в который превратилась наша палатка, ответил ей громоподобным эхом. Лид поморщился, поднес руки к ушам, но на полпути остановил их и, глянув на меня, спросил:

– Ты что?

– Ничего!!! – рявкнула я вместе с палаткой-собором. – Только ты мне уже надоел!!! Сворачивай этот коврик и канай отсюда в свою страну!! И заколдовывай там кого хочешь, потому что мне не жалко людей, которые выращивают у себя таких королей!!!

– Это не коврик, – заспорил Лид, потихоньку отступая от меня, – это циновка, на ней спят все наши простолюдины, и никто так не кричит.

– Да уж, по ней похоже, что на ней поспали все ваши простолюдины, – сквозь смех выдавила Натка. Я же продолжала кричать:

– Циновка?! Так вы там все еще и китайцы??! Вот и спи сам на этом коврике, а нам кровати нужны! Обоим!

– Ты хотела сказать обеим?!

– Ты меня еще и поправлять будешь?! – завизжала я. Собор возвратил визг в десятикратном усилении. Лид, видимо, чтобы перекричать его, тоже несколько повысил голос:

– Конечно, я имею право исправлять недочеты твоего воспитания и образования, как равный тебе!

– Это тогда будет не равный, а высший! – крикнула я.

– Выше некуда! – гаркнул в ответ Лид.

– Ребята, кончайте, а то я умру со смеху, – простонала Натка. Я замолчала, не потому, правда, что послушалась ее, а потому, что выдохлась, хотя и злилась по-прежнему, и мне все еще очень хотелось спать. Король же вдруг смерил нас обоих, то есть обеих, таким взглядом, что у меня прямо-таки сердце ушло в пятки, и я поняла, что испытывали заколдовываемые им жертвы. Вот с чего я взяла, что он безопасен, ведь он сам мне неоднократно доказывал, что это вовсе не так! Ну и что, что я его спасительница, мама мне недаром говорила, что я даже святого доведу, а уж привыкшего к поддакиванию и беспрекословному повиновению короля – и подавно!

Лид медленно поднял руку, а у меня подкосились ноги, и я вцепилась в Натку, в вялой и бесполезной попытке спрятаться за нее. И тут раздался оглушительный щелчок, и по гладкому полу во мгновение ока расползлась сеть уродливых трещин. А в их эпицентре из мрамора начало что-то вылезать. Мы с Наткой выпучили глаза, а король вдруг развернулся и, не дожидаясь, пока непонятная штуковина окончательно вылезет, направился обратно к своему ложу, по дороге оскорбленно бросив через плечо:

– Высокородным должна быть присуща сдержанность, и чтобы сообщить о своем неудовольствии, не обязательно выбирать самое неурочное время.

– А я не заметила, где спала, я устала! – крикнула я ему вслед из остатков гонора, но он, не среагировав, скрылся за своим балдахином. А нечто, все это время со скрипом растущее из пола, тем временем расти прекратило и неожиданно оказалось огромной кроватью из серого камня.

– Кровать… – нерешительно констатировала подруга и добавила:

– Кажись, он сильно разозлился.

Я была того же мнения, поскольку нововыращенная кровать каким-то образом отражала всю степень Лидового недовольства: она была шершавой, грубой квадратной формы, будто ее тесали топором. Высокие спинки украшали барельефы в виде смухорченных звериных физиономий, а балдахин был черным.

Мы осторожно подошли к адскому ложу и еще более осторожно пощупали его.

– Мда, – сказала Натка, как самая решительная отдергивая балдахин, – ух ты, гляди, Сонь, а бельишко-то все-таки не черное!

– Ну да, – отозвалась я без энтузиазма.

Белье было холодного пепельно-серого цвета, будто саван привидения. На многочисленных подушках по серой поверхности еще было вышито черными нитками что-то неприятное: то ли морды, то ли кости.

– Господи прости, – пробормотала подруга, – ну, будешь тут спать?

– Еще чего! Это, между прочим, для тебя наколдовали, – попятилась я. Натка нахмурилась и почесала в растрепанной голове.

– Знаешь чего, Сонь… Я, конечно, понимаю, что у нашего величества юморок такой, но давай лучше вместе на той кровати поспим. Я с краю лягу, честное слово.

– Давай! – обрадовалась я. Мы теперь уже дружно попятились от кровати, которая зловеще колыхала черными занавесями, и устроились вполне уютно и с комфортом, потому что места действительно оказалось полно.

– Эх, Сонька, – прошептала Натка, взбивая третью подушку, чтобы придать более удобное положение голове, – затянули мы что-то с возвращением нашего величества в его мир, а надо этим заняться. Ты посмотри, ты его сегодня прямым текстом к себе послала, а он не пошел. Щас как выйдет из повиновения… Ну ладно, вернемся, тогда подумаем, – докончила она, закрывая глаза, и сладко засопела. Я повернулась на другой бок, чтобы не видеть черной кровати, и, что удивительно, тоже заснула почти мгновенно.

Разбудила меня Натка, потряся за плечо:

– Эй, вставай, Соня-засоня! Завтрак проспишь. Его величество уже чего-то там наколдовало и лопает.

Я сладко потянулась и бросила взгляд в одно из окон. Теперь явно было около двенадцати часов. Я чувствовала себя выспавшейся, полной сил и очень благодушной – от истеричной злости, которая одолевала меня ранним утром, не осталось и следа. Во мне даже появилась тень сожаления, что я так вопила на Лида.

Упомянутый Лид расселся за тем самым столом, на котором я проспала первую половину ночи, и принимал какую-то сложную трапезу. Взгляд, которым он наградил меня, был, конечно, не слишком благосклонным, но хотя бы не таким бешеным: видимо, и на него сон повлиял благотворно. Сдержанно поприветствовав нас, он по уже утвердившейся традиции предложил мне на пробу свою еду, а я по традиции отказалась, пробурчав «у нас бутерброды».

Завтрак прошел в молчании. Король, видимо, все еще дулся, а мы плотно забили рты едой, потому что проголодались. Под конец трапезы у Натки зазвонил мобильник. Это оказалась ее мама, которая интересовалась, как мы там и не собираемся ли домой.

– В общем-то, да, пора, – сказала мне подруга, нажав отбой, – вроде наотдыхались, уже, даже устали…

– Да уж, – согласилась я и скрепя сердце обратилась к королю:

– Лид, мы едем обратно в Москву. Ты тоже?

– Естественно, – поднял брови король, – еще не хватало оставаться здесь с твоими скудоумными друзьями.

Насчет скудоумных друзей мы с Наткой ничего не возразили, молча собрали рюкзаки, встав на карачки, расстегнули противокомарную сетку и вылезли из собора на улицу.

– Ой, хорошо как на солнышке, – потянулась я, и обнаружила, что к нам идет Люська.

– Вы что, уже уезжаете? – огорчилась она.

– Угу, – буркнула я. – Дела.

В это время на свет божий выбрался Лид, даже на четвереньках ухитряясь сохранять королевскую осанку. Встряхнувшись, он прошелся вокруг палатки, повыдергал колышки, после чего взял саму палатку двумя пальцами за острый верх и, смяв, поднял над землей.

– Эх, жалко, такой был красивый собор, – глубоко вздохнула Натка, не замечая удивленного Люськиного взгляда.