Текст книги "Король и спасительница"

Автор книги: Кристина Выборнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

– А зачем тогда вообще что-то делал?!

– Потому что ты просила.

– Уф, – только и сказала я, отворачиваясь к стене, – с ума сойдешь от твоей логики. Ладно, оставь тогда начало формулы, где есть, я завтра посмотрю и доделаю конец.

– Хорошо, – легко согласился Лид, поднялся с моих ног и утопал на свою половину к приглашающе ревущему камину. Все-таки в отсутствие Натки с королем было гораздо легче сладить… На этой мысли я и уснула окончательно.

На следующий день родители были дома, так что мне не удалось избавиться от сидения нос к носу с Лидом: в большой комнате пылесосила мама, сказав мне, чтобы я не путалась под ногами. Хотела прийти Натка, чтобы доучивать оставшиеся билеты вместе, но я мрачно отвергла ее предложение, не желая снова выслушивать их препирательства с королем. В конце концов я, что мне было делать, натащила в кровать еды с кухни, взяла учебник и тетради и принялась зубрить, посыпая все это крошками. Экзамен временно отодвинул на задний план все проблемы, включая короля.

Последний, кажется, чувствовал себя неплохо: несмотря на свои декларации, стянул у меня два бутерброда (причем молча и не спросив разрешения), запил все это каким-то наколдованным напитком, переколдовал домашний костюм на свою бежевую пышную рубашку и джинсы и, простучав чем-то подбитыми каблукастыми ботинками по мраморному полу, встал у окна и принял позу а-ля скучающий дворянин: скрестив руки на груди и откинув голову.

– Скучно тебе, да? – спросила я, стараясь скрыть надежду в голосе. – Тяжело все-таки так долго дома сидеть.

Король поднял брови.

– Скучно? Это простолюдины подвержены подобному чувству, мы же – нет. Скучно наедине со своими мыслями может быть только низкому плебею, мысли которого примитивны даже для него самого.

Я скривилась, почувствовав от этой фразы такой мерзкий привкус во рту, что даже отложила бутерброд, и сказала:

– Ну тогда, Лид, никакая я не высокородная, о чем тебе всегда и говорила. Я то и дело скучаю: мне хочется куда-то пойти, чего-то делать, а не сидеть дома.

Король слегка улыбнулся.

– Склонность искать занятие поинтереснее присуща всем, в том числе и мне, но мы отличаемся большой выдержкой, которая воспитывается в нас с детских лет. К тому же у меня была хорошая, скажем так, практика…

– Какая практика? – не поняла я.

– Ну, я ведь, собственно, провел много лет в виде статуи, прежде чем ты меня нашла.

– И что? Разве ты был в сознании?

– Конечно, – король аж удивился, – я просто не мог ни двигаться, ни говорить, но думать мог свободно.

Я содрогнулась, представив себе, О ЧЕМ можно думать в таком положении, но тут же вспомнила, что к королю не стоит подходить с человеческими мерками. Но язык мой уже начал говорить и выпалил:

– Кошмар какой! Разве не могли те, кто тебя заколдовывал, отключить твое сознание?

– Могли, конечно, но ведь их замысел и заключался как раз в том, чтобы оставить меня бодрствующим в качестве мести, – Лид, говоря это, даже плечами пожал, настолько, видимо, это казалось ему само собой разумеющимся.

– Вот сволочи! – не выдержала я. Король презрительно махнул рукой, сверкнув перстнем при свете люстры:

– Плебеи. Они думали, что высокородного человека можно испугать их примитивными наказаниями. Я же говорю, что скука мне и так была не слишком знакома, а уж за годы, пока я был заколдован, она и вовсе исчезла бесследно.

Я отложила учебник, тоже подошла к окну и оперлась на подоконник напротив короля.

– Да, Лид, хоть мне твоя болтовня о высокородных и плебеях уже поперек горла, извини, стоит, но ты действительно необыкновенный человек. Другой бы на твоем месте просто свихнулся бы, да и все!

– Свихиваться было бы нецелесообразно, – объяснил король, постукивая пальцами по стеклу, – это то же самое, что наказать самого себя – этого-то заколдовавшие меня люди и добивались.

– Причем тут целесообразность, когда крыша едет?

– Что?

– Ну, идиома такая. Это значит, с ума сходишь.

Король вдруг рассмеялся, негромко и отрывисто. Смех у него, слава богу, был не королевский, презрительно-снисходительный, а обыкновенный человеческий.

– Хорошая идиома. Я ее запомню. Отвечая же на твой вопрос, конечно, когда крыша уже съехала, целесообразность тут ни при чем, но она же не может съехать сразу. Поэтому даже плебею вполне доступно принять меры, чтобы крыша не съезжала слишком уж далеко.

– А чего делать-то? – помотала я головой в усилии понять. – Я как представлю, что я заколдована, все понимаю, но не могу пошевелиться… А видеть и слышать ты мог?

– Конечно, нет.

– Ох, – содрогнулась я, – еще и видеть и слышать не могу, и нет почти никакой надежды, что меня кто-то когда-то спасет, и я, может быть, буду сидеть так вечно…

Король внимательно посмотрел на меня, и впервые в его коричнево-серых глазах появилось что-то вроде беспокойства.

– Знаешь, Соня, думаю, не стоит тебе развивать эту тему, а то крыша, как ты выражаешься, съедет у тебя прямо сейчас. Тебе еще долго нужно будет изгонять из сознания плебейские чувства, не стоит делать это сразу.

– Ладно, ладно, – пробормотала я, утирая пот со лба, – просто у меня хорошее воображение.

– Ну и что, у меня тоже, – вдруг отозвался он, – но я не понимаю, что ты так беспокоишься. С тобой ничего подобного не случалось. Или ты боишься, что случится? Вероятность этого практически нулевая.

– Ну при чем тут я! Я просто представила, что ты чувствовал, и ужаснулась.

– Интересная у вас всех манера, – сказал Лид задумчиво, – пытаться что-то чувствовать друг за друга. – Никак не пойму, в чем здесь смысл: вы же не эмпаты, насколько я понимаю.

– Это называется сострадание, – сказала я. – Ясное дело, ты не знаешь, что это такое.

– Действительно, – согласился король, наклонив голову. Глянув на меня сквозь завесу упавших на лицо светло-русых волос, он поинтересовался:

– Ты можешь попробовать мне это объяснить?

– Ну, – вдохновилась я, – для начала скажи, есть ли какой-то человек, к которому ты испытываешь… Не будем о любви, это смешно, но хоть какую-то симпатию?

– На данный момент к тебе, как к своей спасительнице, – ответил он без колебаний.

– Спасибо… – вздохнула я. – Ну так вот: представь, что меня заколдовали так же, как до этого тебя. Что бы ты испытывал?

– Но тебя же не заколдовали как меня, – король сдвинул брови в явной попытке осмыслить что-то для него невозможное.

– Ну и что! – сказала я терпеливо. – А ты представь, что заколдовали! У тебя же типа воображение!

– Эта ситуация нереальна, – отрезал Лид, – а в нереальной ситуации мои предполагаемые ощущения тоже будут не более реальными.

– Уф. Ну не из окна же мне бросаться, чтобы проверить реальность твоих чувств!

– Да, не стоит, – согласился король, взглянув вниз. – Впрочем, я понял. Сострадание – это род себялюбия. Простолюдины, представляя себя на месте пострадавшего человека, понимают, что с ними точно такая же ситуация не повторится, поэтому внутренне радуются этому, а внешне разыгрывают спектакль с постановкой себя на место другого, чтобы окружающие поверили в их благородство.

У меня отвисла челюсть.

– Ну, Лид… – сказала я, наконец, заикаясь. – Ну, знаешь… – Тебе хоть кол на голове теши!

– Это опять идиома или у вас такой род пыток? – полюбопытствовал он.

– Идиома! Она означает, что кто-то такой тупой, что просто ужас!

– Кто?

– Ладно, мне учить надо, – вздохнула я. – Почитай лучше книжку, может, там тебе лучше объяснят про сострадание и благородство.

Я отошла от кошмарного короля и, плюхнувшись на кровать, снова обложилась учебниками. Лид читать не захотел. Он побродил туда-сюда, потом обосновался на границе наших комнат, наколдовав себе большое чугунное кресло-качалку, уселся в него и задумчиво уставился в стену. Через некоторое время на ней пошел «мультик». Я краем глаза видела сумрачное облачное небо над бурным морем, большой пузатый корабль с зелеными парусами и плещущие из волн большие рыбьи хвосты. Потом погода окончательно испортилась, из туч треснула разветвленная молния, парусник беззвучно закачался на здоровенных волнах, норовя хлебнуть воды…

Тут я обнаружила, что уже давно смотрю не в учебник, а на стену. Мыслетворчество Лида обладало каким-то магическим воздействием, приковывая взгляд.

– Лид, извини, но ты меня отвлекаешь, – сказала я наконец со вздохом, – больно уж у тебя мультики здорово получаются. Теперь я не могу учить, не узнав, утонет корабль или нет.

– Ты бы, видимо, хотела, чтобы он не утонул, – легко догадался Лид, и картинка изменилась: волны начали успокаиваться прямо на глазах, небо расчистилось, и солнце осветило выпрямившийся кораблик, который надул паруса и радостно улепетнул за край картинки, пока его снова не вздумали топить. Мультик погас.

– Здорово! – повторила я.

– Спасибо тебе за похвалы, – торжественно поблагодарил меня Лид. – Эти движущиеся образы могут делать немногие из высокородных. Я же мог, и еще, к тому же, за время, пока был заколдован, это было практически моим единственным времяпрепровождением… Ладно, Соня, помни, что у тебя завтра экзамен. Действительно, не стоит отвлекаться.

Он снова ушел к окну, а я склонилась над учебником, но видела не текст, а неподвижную статую, которая столетиями смотрит в никуда каменными глазами, а перед ее мысленным взором качается в бурном море пузатый кораблик…

Перед экзаменом я, как всегда, поспала всего ничего, и, к тому же, когда я встала, меня трясло со страху, несмотря на жарящий Лидов камин: король еще почивал, поскольку было всего семь утра. Видимо, мое шарканье по комнате все-таки его разбудило, потому что минут через десять он пригасил каминное пламя, высунулся из-под балдахина и поинтересовался:

– Что с тобой, Соня? Ты больна?

– Нет, у меня экзамен.

– Я знаю, но спрашиваю не про это. Просто тебя явно лихорадит.

– Да говорю же, экзамен у меня! Волнуюсь я, – обреченно объяснила я недоуменно глядящему на меня Лиду. – Понятно, что это чувство тебе тоже незнакомо, но прими это как факт.

Лид поднял брови и, отделившись от кровати, подошел ко мне поближе.

– Я понимаю, про что ты говоришь, Соня, но не вижу причины для волнения. Разве ты чего-то не знаешь?

– Сейчас мне кажется, что я вообще ничего не знаю. Отвернись, мне надо переодеться.

Лид послушно повернулся как по команде «налево-кругом» и принялся вещать спиной:

– Ничего не знать, готовясь столько времени, может лишь глупейший из простолюдинов, а моя спасительница не может относиться к такому сорту людей. Зачем ты принижаешь перед собой свои знания?

– Ну хорошо, тогда я не все не знаю, а кое-что.

– В таком случае, чем паниковать, повтори это во время, оставшееся перед экзаменом, – посоветовал он.

– Да много там повторять!.. Я пока тут с тобой возилась, расколдовывала, время потеряла. Можешь повернуться, кстати.

Лид опять сделал «налево-кругом» и, посмотрев на меня, изрек:

– Если даже и много, то от причитаний это количество не уменьшится. Лучше бы ты сделала, как я говорю.

– А если попадется то, что я не знаю, и я не сдам?! – с надрывом провыла я, пытаясь, без особой, впрочем, надежды, надавить королю на жалость, и получила полный недоумения взгляд под снова поднятыми бровями.

– Я надеюсь, Соня, ты понимаешь, что важен не сиюминутный факт сдачи или не сдачи экзамена, а знания, которые ты получишь? Экзамен ты можешь сдать еще раз, когда будешь знать все.

– Ну да, конечно, остроумно, – выдохнула я, засовываясь в ботинки. – Остаться на осень. Меня родители убьют.

– У вас такие строгие порядки в семье? – принял мои слова за чистую монету король. – А, я понял по твоему лицу, что это опять какая-то идиома: В любом случае, пока я здесь, никто тебя убить не сможет.

– Ты, я надеюсь, не пойдешь со мной на экзамен? – спросила я с опаской и получила немедленный ответ:

– Пойду. Не беспокойся, я помню твои просьбы и не буду сам ни с кем разговаривать или мешать тебе.

– И не говори никому, пожалуйста, что ты король, – попросила я, сдаваясь, – все равно не поверят, только смеяться будут.

– Ну, от смеха простолюдинов мне, как у вас говорится, ни холодно ни жарко, – отмахнулся Лид, превращая домашний костюм в джинсы с пышной рубашкой, – но смысла доказывать свой титул у меня нет: я все равно хоть и король, но не вашего мира.

– Королей мира у нас вообще нет.

– У нас тоже. По крайней мере, не было, когда меня заколдовали.

Я кивнула, собрала учебники и вышла из квартиры, приняв от родителей пожелание ни пуха ни пера. Тогда же я вдруг заметила, что трясти меня перестало, и ужас перед экзаменом несколько отступил.

Король материализовался рядом со мной, как только я вышла на лестничную клетку. Молча мы спустились по лестнице и возле дома столкнулись с Наткой.

– Опа! – воскликнула она. – Ты чего это, твое величество, на моцион собрался?

Лид, понятное дело, возвел глаза и не ответил, а я сказала:

– Он со мной, охраняет меня от чего-то там. Не разубеждай его: бесполезно.

– Очень надо, – передернула плечами Натка и поморщилась в Лидову сторону, после чего крепко схватила меня за локоть:

– Пошли быстрее.

Таким образом, мы с Наткой рысью помчались впереди, а Лид, видимо, считая ниже своего достоинства идти рядом с простолюдинкой, держался на некотором расстоянии от нас.

Как всегда, когда мы куда-то спешили, нас беспрерывно дергали прохожие с дурацкими вопросами и предложениями. Нам с Наткой попытались возле метро сунуть какие-то книги, а Лида пара человек спросила, как пройти к кинотеатру.

– Не знаю, я не из этого мира, – отозвался он спокойно, и прохожие, захихикав, отстали.

– Чего, ты, ваше величество, и на экзамен с нами попрешься? – поинтересовалась Натка, обернувшись.

– Не надо! – крикнула я, упреждая ответ короля. – Никто меня там не съест, а если двойку и влепят, то за дело… Надо было учить, а не с тобой возиться.

– Действительно, возиться со мной не стоило, – согласился король, – я уже давно не ребенок.

– А что, с тобой в детстве кто-то возился?! – изумилась Натка. – А я думала, розгами воспитывали, уж больно ты дружелюбный у нас вырос…

Я ткнула подругу локтем и опасливо обернулась на Лида. Король, конечно, не рассердился: ноги его машинально шагали за нами, а в глазах застыла задумчивость.

– Меня мало били, потому что даже родственник не имеет права сильно наказывать особу королевской крови, – сказал он медленно, со странным выражением голоса. – Я плохо помню то время, но, по-видимому, я воспитывался нормально: мои родители стали заколдовывать друг друга лишь по достижении мною шестнадцатилетия.

– Ишь ты, – хмыкнула Натка, – сразу чувствуется – благородные! Не какие-то плебеи…

– А почему плохо помнишь? – удивилась я, – я вот хорошо помню свое детство.

Лид нагнал меня и пошел рядом, склонив голову.

– Почему? – спросил он негромко.

– Не знаю почему, помню и все!

– Неправда, – отрезал король, будто я уже была на экзамене, – наша память устроена так, что мы хорошо помним то, что мысленно несколько раз проигрываем про себя, вспоминаем. То, что не повторяется, довольно быстро исчезает из памяти.

– А, точно, – согласилась я, подумав, – ты прав, – ну и что, тебе неохота было вспоминать свое детство?

– Психологические травмы мучили? – фыркнула Натка.

– Действительно не хотелось, и незачем было, поскольку даже высокородные особы в детские годы проявляют замашки плебеев, которые вытравляются только со временем. Если бы я культивировал мое детское отношение к жизни, из меня получился бы плохой правитель.

– Ну да, а так вышел просто отличный! – рассмеялась Натка. – Аж заколдовали…

– Это ничего не доказывает и не опровергает, – ответил король, обращаясь при этом упорно ко мне, – загляните в свою историю и найдите хоть одного правителя, которым все были бы довольны, каким бы великодушным он ни был. Мы, высокородные, знаем, что каков бы ни был король, отношение к нему у народа на самом деле примерно одинаково, поэтому нужно править, как заведено, не пытаясь подладиться к плебсу.

– Он опять про свое! – Натка покрутила головой и побежала вперед. Я молчала. В словах короля была какая-то своя неприятная логика, которой я невольно находила подтверждение, но с которой ужасно не хотелось соглашаться.

Зато время за разговорами прошло незаметно – показалось здание университета.

– Лид, подожди нас здесь! – крикнула я и побежала нагонять подругу.

Мы быстро нашли аудиторию и сели в тоскливо ожидавшую своей участи очередь однокурсников, но говорили вовсе не о математике, а, ясное дело, о короле.

– Я поняла – этот твой Лид – окончательно двинутый, – шептала Натка мне в ухо, – давай его как-то убирать, а то мы с ним хлебнем… У него, похоже, было тяжелое детство, так теперь он на всех вымещает злобу.

– Да какую злобу! – возразила я. – Не видишь, что ли, какой он спокойный – как пень!

– Ладно, из меня психолог, как из тебя высокородная дама… Но ты подумай, как его убрать.

– Да я не знаю!

– Ну, скажи, что ты выходишь замуж, и в твоей комнате будет жить муж.

– Проверит. Где мужа-то возьмем в такой срок?

– У меня же брат…

– Нат, ты чего – ему пятнадцать лет!

– А что, думаешь, он разбирается?

– А ты думаешь, он совсем идиот? Он у меня все книжки перечел и весь телевизор пересмотрел! Его просто так не проведешь.

– Ну хорошо… Может, тебе уехать куда-то?

– Потащится за мной. И родители никуда поехать не согласятся так просто.

– Вот блин… А! Он же тебя слушается? Ты же его спасительница?

– Ну да.

– Тогда прикажи ему уйти! Просто прикажи!

– И чего? Он же уйдет в свою страну, и такое там устроит…

– А ты с него возьми слово, что он своих людей не тронет!

– Ага, так он меня и послушался.

– Все-таки пробуй, а если не выйдет, будем думать дальше. Не сидеть же сложа руки!

Сидеть дальше и не получилось – нас позвали в аудиторию. Взяв билет и прочитав его, я вдруг с удивлением ощутила, что все знаю и не боюсь. Одна из задачек не хотела решаться, но я все с тем же спокойствием корпела над ней и нашла-таки решение! В таком же аномально спокойном состоянии я ответила билет, получила пятерку и вышла из аудитории. Только после этого я поняла, в чем дело: по сравнению с королем все проблемы казались ерундой. В этом смысле полезно было бы не избавляться от Лида, скажем, на летнюю и зимнюю сессии…

Лид ждал меня на улице, сидя на пригретой солнцем лавочке. Рядом с ним два мужика играли в шахматы, и он с интересом на них косился, но молчал: то ли не понимал ничего в этой игре, то ли не хотел подсказывать. Заметив меня, он оторвался от шахмат и посмотрел вопросительно.

– Пятерка! – радостно объявила я, показав ему пять пальцев. Король без удивления кивнул и одарил меня поощрительной улыбкой с барского плеча.

– Вот видишь, Соня, я же говорил, что никаких причин для волнения не было. Идем?

– Погоди, надо еще Натку подождать. Только не спрашивай, зачем! Она моя подруга.

– Ну хорошо, Соня, если тебе так нравится возиться с нижестоящими, мы подождем, пока она одолеет математику, – Лид пожал плечами и указал мне на лавочку. Мужики свернули шахматы и убрались, появилось место, на которое я тревожно примостилась и, подумав, начала осуществлять наш с Наткой план:

– Знаешь что, Лид, я не умею ходить вокруг и около. Скажи честно, разве тебе у нас нравится?

Лид посмотрел на меня. Его двухцветные глаза осветились изнутри солнцем и стали выглядеть еще страннее.

– Мне, собственно, везде неплохо, – сказал он. – Дело не в стране, а в человеке. Кого-то и самые прекрасные места не спасут от тоски, у вас есть подходящая пословица: не место красит человека, а человек место…

– Да-да, – не выдержав, прервала я его медленные плавные речи, – вот я, собственно, и хотела спросить, долго ли ты собираешься красить собой наше место?

Лид, чуть наклонившись, посмотрел на меня внимательней, в глазах его мелькнула то ли тревога, то ли недоумение, и он совсем по-человечески переспросил:

– Что-что?

– Не понял? – хихикнула я. – А еще высокородный… Ну, короче, я хочу спросить, только честно: как долго ты у нас собираешься оставаться?

– Пока ты не прикажешь мне уйти, – без обиняков ответил Лид. Конечно, нужно было тут же и сказать ему «вот сейчас и уходи», но я как-то упустила подходящий момент. Король снова на меня уставился, и мне казалось невежливым послать на фиг человека, который так внимательно глядит. Вот если бы он отвернулся, тогда бы я ему все выложила. Ну, может быть, в другой раз… Тут я поняла, что мы пялимся друг на друга, а молчание затягивается и делается все более напряженным. Я поспешно спросила, просто чтобы разрядить обстановку:

– Значит, к себе домой тебе совсем неохота?

Лид отвел взгляд, покачал головой и слегка улыбнулся:

– Какой, Соня, у меня теперь дом. Из всех миров я связан только с тобой.

Я немного обалдела от этой красивой фразы. Хорошо, что король произнес ее своим любимым обыденным тоном, но и без того я не знала, куда деваться от смущения. Вот и выгони теперь его! Да, может, он не так и плох. Пусть поживет немного с нами, а потом я что-нибудь еще придумаю…

Тут мысли о Лиде из меня улетучились: я увидела, как во двор из университета вышел Саша. Более того: он огляделся и направился ко мне. Я заволновалась, вытерла вспотевшие руки о платье, хотела встать, но передумала, закинула левую ногу на правую, а потом, наоборот, правую на левую, и уставилась на него исподлобья с нервной улыбкой. Лид наблюдал за этим молча и неодобрительно, но слава тебе господи, хотя бы не лез.

– Сонька, привет! – сказал Саша. – На что сдала?

– Н-на пять, – сказала я, почему-то задыхаясь, – а ты на что?

– Да четверку вляпали, представляешь?

– Четверка тоже хорошая оценка, – улыбнулась я.

– Для плебея, – неожиданно добавил Лид. Сашка чуть не подскочил на месте и ошарашено уставился на короля. Король продолжал спокойно сидеть и даже не глядел в его сторону. В конце концов Саша, видимо, решил, что это было обращено не к нему, потому что продолжил разговор со мной:

– Слушай, я тебе тут звонил, но твой папа сказал, что тебя не позовет. Чего, у тебя такие строгие родоки?

– Ужас, ужас, – закивала я поспешно.

– Жалко. А я тогда как раз хотел тебя в кино позвать. Ну, теперь этот фильм уже не идет…

– А других хороших нет? – спросила я с надеждой.

– Да откуда? У нас хорошие фильмы раз в сто лет показывают, – Саша говорил, глядя в сторону, и вообще, кажется, стремительно терял ко мне интерес. Что же это такое? Ведь он сам подошел! Я же не навязывалась! От беспокойства я сама не заметила, как закинула ногу на ногу, потом поставила ее на землю и собралась закинуть еще раз, но Лид вдруг снова подал голос, сказав с царственной укоризной:

– Соня, перестань.

Я застыла. Саша, впрочем, тоже. Наконец он посмотрел на короля и обалдело спросил:

– А вы-то вообще кто?

Пользуясь тем, что король с простолюдинами не разговаривал и потому молчал, я затараторила:

– А это наш родственник… Мой троюродный… Дядя. Из Подольска. Приехал Москву посмотреть.

– Да? Ну и как вам Москва? – с явным интересом обратился к королю Саша.

Проклятый Лид глядел в другую сторону и молчал. Мне ничего не оставалось, как снова затараторить:

– Ему понравилось, только он еще мало где был, вот мама хотела его сегодня сводить в Третьяковскую галерею…

– Сонь, да я у него спрашиваю вообще-то.

– А он не разговаривает с простолюди… Фу ты, ну, он вообще задумчивый… То есть нет… То есть…

Я запуталась и умолкла, чувствуя, что выгляжу идиоткой, но не в силах придумать никакого логического объяснения поведению Лида. Король продолжал молчать и даже позу не сменил. Заинтересованный Саша обошел вокруг него, как вокруг столба, остановился перед его глазами и громко спросил:

– Вы меня слышите???

– Лид, ради бога, поговори с ним! – махнув на все рукой, заскулила я.

– О чем мне с ним разговаривать? – тут же повернулся ко мне король, опровергая возможные Сашины предположения насчет его глухоты.

– О чем хочешь! Ответь на его вопросы!

– Я не обязан отвечать ему.

– Сонь, он чего, серьезно только с тобой разговаривает?! – поинтересовался Саша.

– Не только. Но почти всегда, – ответила я и быстро покрутила себе пальцем у виска, надеясь, что король еще не изучил этот земной жест. Казалось бы.

– Я не сумасшедший, – тут же запротестовал Лид, – сумасшедшим я был бы, если бы стал разговаривать с этим недалеким простолюдином.

– Абза-а-а-ац… – протянул Саша, – слушай, дядя… Из Подольска, как тебя из твоего Подольска без смирительной рубашки-то отпустили?

– Саш, не приставай ты к нему! Чего ты лезешь? – тревожно сказала я, с опаской глядя на подозрительно неподвижное лицо короля.

– Ладно, до меня дошло: на тебя навесили сумасшедшего родственника. Сочувствую, – заключил Саша, махнул мне, и вдруг быстрым шагом направился к университету.

– Саш, ты куда… – сказала я несчастным голосом, но тут же безнадежно махнула рукой и злобно взглянула на проклятого Лида. И я его еще жалела! Он вот что-то меня жалеть не собирается, наоборот, портит мне все, что только можно!

Лид глядел вслед Саше.

– Странный человек, – сказал он с удивлением, – удивительно недалекий, самовлюбленный и обидчивый даже для таких примитивных созданий, как простолюдины. Если ты хотела сделать его своим мужем, то я, видимо, появился как нельзя кстати. Пару подбирать себе сама ты тоже не умеешь. Впрочем, этого следовало ожидать.

– Что значит, захотела сделать мужем? – горько сказала я. – Если бы я даже и захотела этого, он бы не захотел сделать меня своей женой!

– И правильно, – согласился Лид невозмутимо, – он должен сам понимать, что он не пара для моей спасительницы.

– Он не знает, что я спасительница! Для него я простолюдинка, как и он!

– Тогда еще понятнее. Видимо, он предпочитает при прочих равных тех простолюдинок, которые не совершают при его появлении странных движений.

– Чего?! – заорала я, вскакивая. – Чего не совершают?!

– Странных движений, – повторил Лид, глядя на меня снизу вверх безмятежным взглядом.

– Иди ты к черту! Сейчас я тебе совершу странные движения! – взвизгнула я, впав в состояние «сам черт не брат», бросилась на короля и сделала то, о чем давно мечтала: вцепилась ему в оборчатый воротник и изо всех сил затрясла. Король не предпринимал никаких действий, только очень удивленно глядел на меня, а потом на его лице появилась странная, как будто даже смущенная улыбка. Он положил свою руку на мой судорожно сжатый кулак и спросил:

– Ты что хочешь, Соня?

От этого простого вопроса злость моя вдруг иссякла, будто ее и не было, зато покраснела я аж до самых пяток. Я поспешно отцепилась от короля, отодвинулась на край лавки и пробормотала:

– Ну ты, Лид, совсем человеческие чувства забыл, что ли? Ну, разозлилась я. Извини.

– Да нет, я понял, что ты разозлилась. Я не понял, что ты хотела сделать. Ты бы таким образом все равно не причинила мне вреда.

– Я и не хотела причинять тебе вреда, – буркнула я, – но мне надо было разрядить нервы. Ты никогда так не делаешь?

– Нет, высокородные этому не подвержены. Думаю, и ты избавишься от этой плебейской привычки. Теперь ты высокородная, поэтому запомни: если захочешь выразить на ком-то свое недовольство, готовься к причинению ему вреда как следует или скажи мне, у меня в этом больше опыта.

– Да кто бы сомневался! – фыркнула я и с облегчением встала, потому что из института вышла Натка.

– Пятерка! – крикнула она издали. – Ничего для плебейки, скажи, твое величество? А чего это вы такие встрепанные оба? Поцапались, что ли?

– Я с ней не ссорился, – оскорблено мотнул головой король.

– Это верно, я ссорилась с ним, – согласилась я со вздохом. – Ладно, Лид, ну тебя, в смысле, извини еще раз. Но, честное слово, разговаривать иногда с тобой, как дрова возить. Ты же смотришь наш телевизор и читаешь книги: чего притворяешься глупее, чем ты есть?

– Я никем не притворяюсь, но было бы странно ожидать даже от меня, что я за трое суток смогу полностью освоиться в незнакомом мире, – пожал плечами Лид.

– Да? А кто-то хвастался…

– Ладно вам, – вдруг сказала, хихикая, Натка, – пошли лучше домой, чайку попьем.

Всю дорогу домой я с королем не разговаривала, решив отдохнуть от его дуростей, и болтала только с подругой, и то об экзаменах.

Дома, конечно, никого не было – родители работали. Мы пошли на кухню – Лид, ясное дело, потащился следом, расположился на единственном мягком стуле со спинкой, вытянул ноги поперек всей кухни и принялся постукивать ногтями по столу, с которого я тем временем стирала крошки. Натка, хмыкая про себя, поставила электрический чайник и осведомилась:

– Осмелюсь спросить, твое величество, ты вообще чай будешь или что-то свое наколдуешь?

– Что такое чай? – поднял на меня глаза Лид. Я пожала плечами и кинула в мойку грязную тряпку.

– Ну, что… Травка такая, заваренная в воде.

– Листочки, а не травка, – поправила меня Натка.

– Тебе я вопроса не задавал, – отрезал король и снова обратился ко мне:

– Хорошо, можешь дать чай и мне.

Я сердито сунула в чашку с кипятком пакетик и пододвинула к королю. Тот принялся брезгливо рассматривать, как от пакетика в воде расплывается коричневое пятно, Натка, закатывая глаза и корча рожицы, нарезала хлеб, а я устало втиснулась на табуретку рядом с углом стола.

– Не садись там, – одернула меня подруга, – замуж не выйдешь.

– Конечно, не выйду, если Лид и дальше будет разгонять моих кавалеров, – буркнула я, и, не выдержав, пожаловалась: – представляешь, Нат, он Сашку прогнал.

– Я не прогонял его, – четко сказал король, – он ушел сам, из-за своей же глупости.

– Ничего себе у вас тут без меня была Санта-Барбара, – почему-то с завистью произнесла Натка и отхлебнула чай не присаживаясь, поскольку сесть было некуда.

– Лид, подвинься, ты тут не один, – раздраженно сказала я. К моему удивлению, король без возражений потеснился и оказался по одну сторону стола, а мы с Наткой – по другую. Пока он, держа чашку чуть ли не двумя пальцами, с тем же брезгливым видом прихлебывал чай, Натка со значением покосилась на меня, потом откашлялась и произнесла:

– Сонь, а ты уже спросила у его величества, долго ли оно будет тут у нас ошиваться?

– Спросила.

– И что оно ответило?

– Оно ответило, что пока я не прикажу ему уйти.

Лид, которому наш разговор почему-то не казался оскорбительным, подтверждающе кивнул. Натка поглядела на меня и подтолкнула под столом ногой.

– Ну и? Когда ты прикажешь ему уйти?

Я открыла было рот, но проклятый король тут же уставился на меня во все глаза, а глаза у него были немаленькие, да еще какие-то нехорошо пристальные. Но ладно бы еще в них была только наглость и презрение – так нет же, мне почудилось, что взгляд у него сейчас – почти как у старой бездомной собаки, которая в непогоду приходила к бабушке в сарай. Такое же ожидание: впустят – не впустят? Выгонят – не выгонят?