Текст книги "Гарпия. Одержимая местью (СИ)"
Автор книги: Кристина Денисенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Il ne faut pas courir deux lièvres à la fois.
За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.
Раздался звонкий прерывистый смех. Все замерли от удивления. Я оглянулась и не верила своим глазам – к воротам подошла Вероника целая и невредимая, в эротичном кружевном пеньюаре и открытых туфлях на высоченном каблуке. Она смеялась, видимо, над вопросом об импотенции Хосе Игнасио, потому что спросила, не прекращая смеяться: «Так что там у Хосе Игнасио с морковкой?»
– Матерь божья… Живая… – начали креститься старухи.
– Что с вами всеми? – спросила Вероника, отбросив шуточки. – Кого скорая увезла? – она подошла ближе, и я учуяла от нее запах коньяка. Навеселе Намистина, однако.
– Так тебя, обугленную как деревяшка, и увезла, – закряхтела одна из старух. Все они были на одно лицо, непримечательные.
– Что значит "обугленную"? – Вероника прищурилась, с подозрением всматриваясь в окна поместья. – Эмма! – закричала она и метнулась в распахнутую калитку.
– А где это ты на каблуках ходила по ночи? – крикнула ей вслед блеющая старуха.
– У реки гуляла! – бросила ей в ответ Вероника и, сняв обувь, кинулась по аллее в дом, размахивая туфлями во все стороны.
– Так речка в другой стороне, – дивились старухи.
Я, Хосе Игнасио и Лилия недоуменно переглянулись.
– Арабель! Моя девочка! – Вероника присела над неподвижной овчаркой и гладила её за ушами. – Твари! Чтоб у вас руки отсохли! – ругалась она.
– Во дела… Живая… Бедная Эмма… А Вероника то от Элфи небось такая расфуфыренная пришла, и коньком от нее разит как из бочки… Во дела… – завелись старухи.
– Мне кажется, Вероника родилась в счастливой рубашке, – пробормотала я вслух свои мысли, – она – цель убийцы, а Каллиста Зиновьевна и Ян Вислюков знали, кто задумал от неё избавиться.
На минуту все замолчали. Старухи обступили меня, собравшись в тесный круг. По их неприветливым лицам пробежались волны нескрываемого негодования.
– Я тебе больше скажу, деточка, – блеющая старуха стояла напротив и сверлила меня взглядом своих маленьких, но выпученных глаз. Её беззубый, как сморщенное яблоко, рот постоянно шевелился, будто бы она жевала жвачку. – Убийца вхож в дом Намистиных, как ты, например, или как Фаиночка наша. Софка бесхребетная! Она бы не додумалась до такого. Сейф вскрыть! Тут смекалки мало – надо код из циферок знать – у Намистиных то сейф не абы какой!
И всё эти старухи знают! Я о сейфе и не подумала, и Софию сгоряча приплела.
– И что вы хотите сказать, что кроме меня и Фаины у Намистиных в доме никто не бывал? – я закипела от злости. Почему меня пытаются обвинить в том, чего я не делала?! – Я даю уроки Кириллу и Филиппу, но это вовсе не значит, что я знала о сейфе!
– Не горячись, – Хосе Игнасио положил мне руки на плечи, останавливая, будто бы я собиралась бросаться с кулаками на старух. – Тебя никто не обвиняет. Вон идёт капитан Каратов – послушаем, что он скажет.
Я чувствовала тепло и поддержку Хосе Игнасио.
– Даша, ты надела халат шиворот-навыворот, – прошептал он еле слышно.
Переодеваться при всех я не стала и лишь поправила халат на груди, осознавая, что выгляжу крайне неприлично.
Все в ожидании капитана молчали. Лилия держалась невозмутимо, словно была выше склок и маразматических бурь. Капитан Каратов приближался в сопровождении двух полицейских; Вероника шла с ними; успела накинуть розовый махровый халат по щиколотку и туфли, на этот раз на низком каблуке.
Станислав Денисович – капитан Каратов, выглядел не лучшим образом: рыжеватые редеющие волосики торчали как парашютики на круглом одуванчике, наверно, не успел толком причесаться; весь какой-то помятый, растерянный, тер свои сжатые шершавые и облизанные сотни раз губы; глаза, как погасшие во дворе Намистиных фонари, не излучали света.
У меня руки заледенели, пока он дошел к машине – мне было страшно подумать, что же конкретно произошло с Эммой. Убить двадцатипятилетнюю женщину, еще молоденькую, незамужнюю, у которой вся жизнь была впереди – это жестокость, кощунство, грех, в конце концов, впрочем, такой же грех, как и убийство Каллисты Зиновьевны, но та хоть до глубокой старости дожила.
Капитан Каратов шел прямо на меня:
– Оливина Дарья Леонардовна, – сказал он мрачным подавленным голосом, – вы задержаны по подозрению в убийстве Зельевой Эммы Руслановны. Вы должны проследовать с нами в полицейский участок.
– Как? На каком основании? – возмутилась я.
– Это ваше? – он жестом попросил своих коллег показать мне улики, найденные в доме Намистиных.
В прозрачных пакетах я увидела свои вещи: украденные розовую губную помаду и атласный платок.
– Да, это моё, – ответила я, – но эти вещи у меня украли в ночь перед похоронами Каллисты Зиновьевны.
– Вот это дела… Убийца… Убийца… – зашипели старухи.
– Где вы были этой ночью? – спросил Каратов.
– Дома. Спала, – ответила я.
– Одна?
– Одна!
– Стало быть, – продолжал он, загадочно усмехаясь, – никто не может подтвердить, что вы на момент убийства находились дома? Значит, и вы могли отравить собак Намистиных, проникнуть в дом, вскрыть сейф, убить Эмму, возможно, восприняв её за Веронику, сжечь её лицо до неузнаваемости, написать на зеркале своей помадой на французском языке «L'affaire est dans le sac». (Дело в шляпе), а потом забыть замести за собой следы и еще и платок обронить, покидая дом через окно?
Я обомлела:
– Нет, конечно! Зачем мне это надо! Станислав Денисович, вы же опытный следователь, капитан полиции, неужели вы не видите, что кто-то подставляет меня?
Вероника блеснула зловещим взглядом:
– А если вы, мадам Оливина, сами нарочно себя выдали, чтобы потом вот так вот причитать, мол, меня подставили, не виновата я. И что за надпись вы написали, я не разобрала?
– Ничего я не писала!
Капитан Каратов устремил суровый взгляд на Веронику:
– Я сказал, что задерживаю Дарью Леонардовну по подозрению в убийстве, но это не значит, что я подозреваю ее, – громко и во всеуслышание заявил он. – Разбираться в этом запутанном деле будем в участке. Садитесь в машину, – потребовал он.
Старухи опять зашипели:
– Убийца… Сжечь на костре как ведьму… Бедная несчастная Эмма…
– Будь ты проклята, ведьма, – зашипела и Вероника как змея. – Я уверена, что это ты прокралась в мой дом, чтобы убить меня! Где мои украшения? Ты отдала их Хосе Игнасио? Вы сообщники, я знаю! Он ненавидит меня и Семёна за тот несчастный случай! Но я в том не виновата! А вы же мстительные, злобные двуличные людишки! Я вас ненавижу!
– Вероника Наумовна, сохраняйте самообладание, – капитан Каратов грозно посмотрел на неё.
Меня знобило от её слов, от шипения старух, от осознания, что Эмма мертва и меня обвиняют в том, чего я не делала.
– Убийца! – всё скандалили старухи.
– Стойте! Я знаю, кто настоящий убийца! – послышался голос еще одной старушки, неуклюже ковыляющей к нам. – Я всё видела! Видела и слышала!
Капитан Каратов заинтересовано пошел ей навстречу. Всё внимание было приковано к нему и к старушке с добродушным слегка глуповатым видом.
– Что вы видели и слышали? – спросил капитан.
– Элфи Дифирамбов в два часа ночи кормил овчарок Намистиных печеньем! У меня бессонница, и я выгуливала Барсика по двору, когда услышала лай этих собак. Я подошла к забору, ну и припала к нему, увидев, нашего мэра с большой яркой упаковкой печенья. Он скормил собакам всё печенье, а упаковку выбросил. Вон она валяется возле забора Игнатовых, – и указала рукой под куст сирени, где, действительно, лежала упаковка от печенья. – Разбрасывает тут мусор, понимаешь, а еще мэр называется!
Вероника закрыла лицо руками и вся поникла, обмякла, покраснела.
– Что было дальше?
– А дальше мой дед закричал: «Марфа, утку тащи!», и не дал проследить за мэром, а когда я вернулась, то мэра и след простыл. Но подумайте сами, какой нормальный человек по ночам будет шататься по улицам и собак печеньем кормить? А тут еще такое дело… Как пить дать, Дифирамбов и отравил собак печеньем! Вы возьмите упаковку на экспертизу. Я в одном фильме видела…
– Достаточно, – прервал её капитан Каратов. – Подымите упаковку! – дал распоряжение помощникам.
Вероника окинула собравшихся стыдливо-ненавистным взглядом:
– Элфи приходил за мной! – выдала она сконфужено. – С двух часов ночи до половины пятого мы были вместе. Это не он убийца. Не он!
Её слова внушали доверие. У меня не оставалось ни малейших сомнений, что убийца охотится на Веронику – ядовитый коньяк с конфетами готовили для неё, и Эмму убили только потому, что она ночевала у Намистиных. Убийца принял Эмму за Веронику. Но почему убийца устроил маскарад с моим платком и надписью французскими словами моей помадой? Почему убийца выбрал меня для этого не смешного маскарада? Убийца желает смерти Веронике, а мне… неприятностей, тюремного срока? Убийца хочет избавиться и от меня, и от Вероники… У меня закипал мозг, а конечности были фиолетовые, как зимой в не отапливаемой комнате.
– Гулящая же ты стерва… Что за поколение… Как не стыдно… – накинулись старухи на Веронику.
– Напомните адрес Дифирамбова? – потребовал капитан Каратов, пристально глядя в раскрасневшееся лицо Вероники. – Я должен допросить и его.
– Дом из красного кирпича вниз по улице, – вяло ответила Вероника и небрежно махнула рукой, указывая направление.
– Приведите Дифирамбова, – распорядился Каратов, – а вы, – он обвёл глазами старух в ночнушках, – все свободны. Расходитесь по домам. Нечего здесь накалять атмосферу своим недовольным шипением.
Старухи, как улитки, медленно стали расползаться в разные стороны; бурчали себе под нос не пойми что и то и дело оглядывались.
Claire comme le jour.
Ясно как день.
Мы остались впятером: капитан Каратов в гражданском, Вероника, Хосе Игнасио и я в халатах, Лилия в майке и в шортах. Мне показалось, что Вероника уже достаточно протрезвела, чтобы осознавать, что я не могла быть убийцей Эммы. Она не скрывала напряжения, но во взгляде читалась злость, а не боль утраты, ненависть, а не страх, что на месте Эммы могла бы быть она. Вероника не извинилась, но вдруг заговорила с достоинством благоразумной женщины, строго, но без оскорблений и излишних обвинений:
– Нечего объяснять вам, каково это прийти домой после любовных утех, а тут такое. Я не знаю, кто озверел до безумия, но эта надпись на французском заставила меня грешить на Дарью Леонардовну. Считайте меня истеричкой, кем хотите, мне все равно, но я требую привести сюда розыскных собак, и пусть они отыщут мои пистолеты и золотые украшения, пока не поздно! Если в доме Окуневых ничего не найдут, я попрошу прощения у Дарьи Леонардовны так же прилюдно, как и назвала её убийцей.
Она повернулась лицом к капитану:
– У вас ведь есть возможность вызвать своих коллег с ищейками? Если хоть одна из ваших собак окажется хоть наполовину похожей на мою Арабель, то уже сегодня мы будем знать, кто вскрыл сейф и убил Эмму.
– Я сделаю всё, что от меня зависит, – нерешительно проговорил Каратов, – но у меня нет волшебной палочки, к сожалению, чтобы ускорить этот процесс.
– Ну, я не прошу вас вызывать спецназ на вертолетах, а всего лишь собак!
– Я должен сделать несколько звонков, – сухо сказал капитан и достал телефон, – а вы бы, Вероника Наумовна и Дарья Леонардовна, сходили, что ли, домой переодеться. Через три минуты трогаемся. Доктор Хосе Игнасио, и вы, Лилия, можете быть свободны, если, конечно, вам нечего добавить относительно ночного происшествия.
– Я не экстрасенс, – Лилия пожала плечами.
– Мне тоже ничего не известно, – сказал Хосе Игнасио ровным спокойным тоном и добавил эмоциональнее: «Вы ведь не задержите Дашу надолго?»
Капитан Каратов вместо того, чтобы ответить Хосе Игнасио, смочил свои растрескавшиеся шероховатые губы и обратился ко мне деликатно и сдержанно:
– Дарья Леонардовна, я не могу не взять у вас показания и не составить протокол, потому что и ваш платок, и ваша помада, и эта надпись на зеркале – всё указывает на вас. Даю слово, что не задержу вас дольше необходимого. А сейчас поторопитесь привести себя в надлежащий вид, и дайте мне спокойно сделать несколько телефонных звонков.
Вероника, не дослушав, ушла. Лилия молча ждала меня – нам идти в одну сторону, Хосе Игнасио обнял меня и ласково прошептал: «Всё будет хорошо. Я в это верю. С нетерпением буду ждать твоего возвращения».
– У вас три минуты! – поторопил капитан, и мы тоже разбежались по домам.
Итак, я, Вероника и Элфи были доставлены в полицейский участок для составления протоколов. Впервые у меня появилась возможность внимательно рассмотреть «мэра» и пронаблюдать за ним в действии не чужого для Вероники человека. Он производил впечатление озлобленного пекинеса, который злился, но продолжал вилять хвостом. Русые с желтизной волосы прикрывали отогнутые эльфийские уши; лицо круглое с непривлекательными носогубными складками; широкий толстый вздернутый нос; перевернутая улыбка; дряблые щеки и скулы, скрытые под мешками провисших жевательных мышц. Пожалуй, это всё, что отталкивало, но во всём остальном он был великолепен, как Дэвид Копперфильд в исполнении трюка с исчезновением слона. У Элфи были жгучие глаза красивого кофейного цвета, почти черные, с густыми длинными ресницами. Одним взглядом он околдовывал! Не думаете же вы, что Вероника встречалась с пугалом! Элфи отличался крепким телосложением: плечи и шея как у боксера-тяжеловеса, никакого обрюзглого живота, ровные подкачанные ноги. У него были крупные ладони способные без труда удерживать по два громадных арбуза. На безымянном пальце сверкал перстень с черным камнем, а при улыбке – золотая коронка на одном из зубов. Элфи потакал Веронике во всём, старался услужить, приободрить, ластился, ну точно как ручной лохматый пекинес с черными глазами-пуговками. В его тоне присутствовала фальшь, циничные нотки, но Вероника в его присутствии была совершенно другой Вероникой: дерзкой, но человечной и по всем признаком влюбленной.
Глядя на них, у меня отпали всякие сомнения, что Ян Вислюков называл эту парочку гарпиями. Как бы они спелись с Семёном? Любовь втроём?! Не могли же они инициировать ограбление и убить Эмму? Смущало лишь то, что сейф, как выяснилось, действительно был с кодовым замком, и знали шифр только Вероника и Семён.
Кто мог знать шифр кроме них? – этот вопрос постоянно всплывал у меня в голове. – Семён, Вероника; Фаина и Эмма – были как члены семьи; Элфи тоже мог знать – наверняка Вероника хотя бы единожды показывала ему что-то ценное из спрятанного в сейфе, например, свой дамский пистолет или украшения; медсестра Миа тоже бывала у Намистиных в отсутствии Вероники, и её роман с Семёном носил длительный характер – она тоже могла знать и о сейфе, и о том, что в нём хранится, и код могла подсмотреть. Единственной из ненавидящих Веронику, которая не могла знать шифр, по-моему, была как раз Булавкина София, и как подметили старухи, она меньше всего подходила под описание жестокого убийцы, но она первая из всех высказала мне свою неприязнь к Веронике, поэтому я думала и гадала над тем, могла ли София быть гарпией, которую трудно заподозрить в убийстве, в убийствах?
Круг сужался, и интуиция подсказывала мне, что за серией убийств стояла женщина. Женскому коварству нет предела. Я так и сказала капитану Каратову, когда он напрямую спросил меня, отбросив все формальности: «Кого вы подозреваете?»
– Станислав Денисович, – говорила я, – кого бы я не подозревала, у меня нет никаких доказательств, а основываться на «ОБС» (одна баба сказала) недостаточно, чтобы в кабинете капитана полиции называть чьи-либо имена. Вы сами за три недели не сдвинулись с мёртвой точки. Сельские сплетни кого угодно собьют с панталыку, не так ли?! Если убийство Каллисты Зиновьевны не отличалось изощренностью, за исключением шахматной фигурки, которая указывает на двоих заядлых шахматистов посёлка, то убийство Эммы продумали до мелочей. На мой взгляд, планировать убить женщину может только женщина – мужчины существа или не способные на убийство, или импульсивные, действующие под влиянием нервного возбуждения, опьянения, но никак не вынашивающие план расправы над женщиной. Это низко. Какой порядочный мужчина захочет отравить знакомую, подругу, любовницу, жену? Даже женщину, вызывающую неприязнь и отвращение… Конечно, случаи бывают разные, и мужчин убийц может быть ого-го сколько, но чем могла Вероника вызвать столько ненависти к себе, чтобы ей слали в подарок отравленный коньяк или намеревались убить в собственном доме, еще и выпотрошив наизнанку сейф с дорогими безделушками?
Капитан Каратов задумчиво постукивал ручкой по исписанным бумагам, лежащим перед ним:
– Вы заметили, что я не вызвал на допрос Хосе Игнасио, – спросил он, откинувшись на спинку кресла, – а ведь ваши местные взъелись на него не на шутку. Каждый второй, с кем мне приходилось беседовать, называл его имя и говорил, что у Хосе Игнасио давние счеты с Намистиными. Говорят, он импотент. Свечку никто не держал, разумеется, но слухи есть слухи. Официальная информация о том, что ему сделали две дорогостоящие, но малоэффективные операции, у нас имеется. Импотенция для мужчины – большая психологическая травма. Я разговаривал с психологами, и все они в один голос трубят, что Хосе Игнасио может представлять угрозу для виновников своего несчастья. Мотив есть, как ни крути, а вот с доказательствами негусто, если не сказать, что их вообще нет.
Он непрерывно говорил, и я не перебивала, хотя была готова поклясться, что Хосе Игнасио не виноват.
– Я осведомлен, что вы встречаетесь, – продолжал капитан, – допоздна гуляете по окрестностям с Лилией Оливер и Джеймсом Бонитетовым – у кого, как не у вас, я могу поинтересоваться, есть ли повод у Хосе Игнасио мстить Намистиным? Он таки импотент или наговаривают на него?
– Хосе Игнасио темпераментный, страстный и нежный! – воскликнула я. – У нас еще не было столь близких контактов, о которых вы спрашиваете, но я же чувствую, что меня обнимает мужчина, у которого есть порох в пороховницах. Там определенно что-то есть.
Капитан хмыкнул лукаво:
– Тогда ему нет смысла мстить! Я не вчера сел в это кресло, Дарья Леонардовна, – продолжил он серьёзно, – и у меня есть своё видение происшедшего. Слишком ярко обрисован мотив Хосе Игнасио, слишком ярко выглядят улики и против вас, как салатовым маркером надпись на ценнике, и вся эта история с гарпиями – сплошная путаница, но я должен разоблачить убийцу.
Своими подозрениями капитан со мной не поделился, но то, что он не верил в причастность Хосе Игнасио к убийствам, я поняла – иначе Хосе Игнасио допрашивали бы, как и меня.
À l'impossible nul n'est tenu.
На нет и суда нет.
В полицейском участке я провела четыре часа без пятнадцати минут, а в половине десятого уже приехала домой на служебном автомобиле с неразговорчивым водителем. Тем временем кинологи с собаками во всю искали убийцу и похищенные драгоценности. Об этом мне рассказала моя вторая соседка – Ивановна.
– Ох, и хитрые наши бабоньки, – сказала она будто бы и не мне, а обращаясь к кусту смородины, ветки которого через прорехи в заборе торчали на участке Окуневых.
– Вы это о каких бабоньках? – удивилась я и подошла к низкому забору.
– Да о Пушкине нашем и о Каспарове, – хихикнула старуха.
– И что же такого они отчебучили, что вы их в один ряд с рыжими плутовками поставили? – спросила я, придав голосу тот же мягкий шутливый тон, что и она.
– Так эти дамочки и есть лисички рыжие: Лилька с русо-золотистыми волосами, а Фаина с огненно-красными! Отчебучили они, или на них вину кто-то переложил, знать не могу, но в летней кухне Лилии нашли цепочку Вероники. В ящике стола среди ложек и вилок лежала. А у Фаины… – закачала головой Ивановна, – у Фаины в гараже в смотровой яме нашли пистолет. Вот и думай теперь, кто тут гарпии вислюковские.
– А кто нашел то? – спросила я, хоть и догадалась, что ищейки.
– Из центра приехали… на белом фургоне с заграничными надписями… два молоденьких смазливеньких паренька в камуфляжной форме, а с ними два Мухтара на поводках. Псы дебелые! Говорят, они и в поликлинике что-то нашли, а что именно и у кого, не знаю, – добавила она с таинственным оттенком в голосе.
– Вот оно что… – пробормотала я.
Жара стояла словно июльская полуденная, а я в длинной юбке и блузке с рукавом в три четверти полетела сломя голову со двора. От упоминания о поликлинике мне нестерпимо захотелось увидеть Хосе Игнасио, и я помчалась к нему, не зайдя ни на минуту в дом, не выпив и полстакана прохладной воды, не переодевшись в летний сарафан. В общем, как услышала, что собаки вокруг поликлиники что-то вынюхивали, так и побежала.
Думала ли я о Лилии и Фаине в те минуты? – Мысли о них отошли на задний план. Я отказывалась верить, что Лилия – эта светлая милая девочка, чем-то похожая с Эммой, могла быть замешана в убийствах. Её подставили, так же как и меня с губной помадой и платком. А Фаина? – О Фаине я не стала говорить капитану Каратову, как и о Миа, или о Софии, но я их подозревала. Я, как мисс Марпл, могла взять любого из своих подозреваемых и расписать его видимые и невидимые причины для убийства одного из Намистиных. На мой взгляд, и Фаина могла желать смерти Веронике, чтобы занять её место, – такая уж я подозрительная. Но в минуты по пути в поликлинику я думала исключительно о Хосе Игнасио; другие мысли я выметала как дворовой метлой из своей головы; сомнения закрадывались черными пугающими тенями; я твердила себе: «Нет! Хосе Игнасио хороший! Он не сумасшедший, чтобы вытворять безумства».
По тротуарной плитке, ведущей к входу в поликлинику, я бежала, перескакивая квадратики, не зная, какие известия меня ждут. Сердце ныло от скверного неясного предчувствия. В регистратуре пусто, в коридоре тишина, и только с терапевтического кабинета доносились едва уловимые ноты и слова песни Ирины Аллегровой «Я тебе не верю».
Я остановилась у двери, но не успела коснуться ручки, как дверь распахнулась и передо мной возникла полюбившаяся широкоплечая фигура Хосе Игнасио в белом халате. Я тяжело дышала и не сразу нашла, что сказать – он протянул ко мне руки и, обнимая, увлёк к себе.
– Ты чего? – спросил он ласково и покрыл нежными поцелуями моё лицо.
– У тебя всё нормально? – я ответила вопросом на вопрос. – Ищейки что-то нашли?
– Успокойся, – прошептал он и крепче обнял меня, запустив одну руку в волосы на затылке. – У меня всё более чем нормально.
Движения его пальцев успокаивали, но вдруг мне стало по-настоящему страшно. Я подумала, что Хосе Игнасио готовит меня к недобрым новостям.
– Я рад, что тебя не арестовали! – произнес он тихо и заботливо, будто говорил с ребёнком. – Мы скоро уедем с тобой далеко от этих мест, и все неприятности останутся позади.
Я вгляделась в его голубые сияющие глаза. Он мечтательно смотрел сквозь меня.
– Тебе прислали утвердительный ответ насчет вакансии?
Хосе Игнасио расцвел довольной улыбкой, и его позитив отозвался и в моей душе радостью, несмотря на то, что я еще не приняла окончательное решение, хочу ли я ехать вместе с ним.
– Да, меня готовы принять с первого июля. Мы можем уже сегодня сложить чемоданы и уехать! – ответил Хосе Игнасио.
– Но мы не можем уехать сейчас! – возразила я. – Наши имена фигурируют в разбирательствах вокруг убийств. Я не уеду, пока капитан Каратов не выведет преступников на чистую воду! Иначе кто-то подумает, что мы с тобой попросту сбежали!
Хосе Игнасио не спешил с ответом. Он прижимал меня к себе, покачиваясь.
– У Каратова еще есть время назвать имя убийцы пока мы здесь! Я тебя не тороплю, но мне бы не хотелось здесь задерживаться еще на один месяц. Я бы уехал первого июня, и лучше целый месяц до назначения на должность провел бы с тобой где-нибудь в курортном городке на берегу реки, чем тут с чокнутыми старухами и местным Чикатило.
– Давай подождём, – попросила я. – Капитан Каратов, видишь, и ищеек привлёк к делу. Может, как говорит Вероника, сегодня что-то и прояснится. Тебе кто-нибудь уже доложил, что у Лилии цепочку Вероники нашли в кухонном столе? А у Фаины пистолет, как я поняла, из сейфа Намистиных…
– Ты же не думаешь, что Лилия и Фаина сообща затеяли эти убийства? Я в это не верю! Не верю! Убийца сумасшедший – он (или она) запутывает следы и втихаря смеётся над нами всеми. Проблема в том, что убийца играет чужими жизнями, и нет гарантии, что завтра ему (или ей) не вздумается расстрелять меня или тебя из украденного пистолета. Я не хочу рисковать, Даша, особенно теперь, когда у меня появился новый смысл жизни, когда я только начал по-настоящему жить, можно сказать. Теперь, когда я почувствовал в себе силы, чтобы предложить тебе свою любовь, когда я полюбил тебя всеми фибрами своей души… Даша, я слишком тобой дорожу, чтобы подвергать тебя опасности. Мы не знаем, с кем имеем дело, что за болезнь у этого психа, и какие действия он предпримет дальше. Давай не будем затягивать с отъездом – мы не имеем отношения к этим убийствам, и пусть разбираются без нас.
Он наклонился к моим губам и оставил на них короткий поцелуй.
– Скажи, что ты согласна! – умолял он.
– Не дави на меня, – я высвободилась из его объятий, – дай мне еще несколько дней подумать. До первого июня. Всего несколько дней.
Хосе Игнасио огорченно вздохнул:
– Собаки не распутают этот клубок; Каратов уже три недели ищет убийцу Каллисты Зиновьевны и Яна Вислюкова; неизвестно, сколько еще будут продолжаться его поиски… а собаки сегодня нашли у Миа в регистратуре на полке коньяк – и всё!
– Коньяк?!
– Изъяли полупустую бутылку.
– Любимый коньяк Намистиных?
– Да. Но что это доказывает? Ничего!
– Это как сказать, Хосе Игнасио. Возможно, на бутылке собака учуяла запах Намистиных, и та бутылка была подарена Миа Семёном, а не передана Софией от Джеймса?
– К чему ты клонишь?
– Джеймс передавал Миа бутылку коньяка в качестве благодарности за услугу, когда ему поздно вечером срочно потребовался крем от синяков. У Миа накануне истории с отравлением была бутылка коньяка! Она мне показывала бутылку, что стояла у неё в регистратуре, и сказала, что это та самая, что от Джеймса. Улавливаешь? Если эта бутылка, которую изъяли, не от Джеймса, а от Семёна, тогда напрашивается вопрос: «Что Миа сделала с бутылкой от Джеймса?» Я понятно излагаю мысли?
– То есть если на изъятой бутылке нет отпечатков Джеймса и Софии, а есть отпечатки Семёна… Нет! Это глупо! Собака не может определять отпечатки пальцев!
– Зато в полиции могут проверить ту бутылку! И если на ней не окажется отпечатков Джеймса и Софии, тогда отравить Веронику задумывала Миа! О Боже, это невероятно!
– Ты думаешь, Миа могла на такое пойти?
– А почему нет? Где она?
– Отпросилась домой. Сказала, что неважно себя чувствует.
