Текст книги "Гарпия. Одержимая местью (СИ)"
Автор книги: Кристина Денисенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Qui sème le vent récolte la tempête.
Кто сеет ветер, пожнет бурю.
Оценить счастье, беречь любовь и наслаждаться каждой минутой жизни меня научила «гарпия» и её безумства.
Как я и обещала Лилии, батюшка освятил её дом: как положено по особому чину нанёс на стены изображение креста, помазал освященным елеем и всё жилище окропил святой водой. Вроде бы призрака бояться уже не стоило, но видимо Софию таки оклеветали, коль ее душа не могла успокоиться.
Вечером, когда пожар зари золотил черепицу на крыше поместья Намистиных, Лилия переворачивала первую партию куриных крылышек, зажаренных до хрустящей корочки с одной стороны, я нарезала огурцы и редиску для окрошки – мы ждали Хосе Игнасио и Джеймса, чтобы отпраздновать в нашей дружной тесной компании подачу заявлений в ЗАГС. Джеймс и Лилия не стали дожидаться осени, и перенесли знаменательное событие на июль. Я не могла нарадоваться, наблюдая, как преобразилась Лилия! Сколько счастья искрилось озонными огоньками в её красивых голубых глазках!
Джеймс и Хосе Игнасио задерживались. По нашим подсчетам они давно должны были бы вернуться и принести бутылку «любимого коньяка Намистиных», но вот уже и окрошка заправлена майонезом, и крылышки золотистой горкой окружили свежие листья укропа и петрушки, и посуда вся на столе в виноградной беседке, а их всё нет.
В тот вечер ко мне снова вернулись подозрения. Интуитивно я чувствовала, что «гарпия» ухватила свою очередную жертву изогнутыми острыми когтями, разрезающими плоть. У меня было видение – как фрагмент из фильма о жизни грифов, картинка с лапами хищной птицы, удерживающими беспомощного зверька. Доля секунды, и меня охватили тревожные чувства:
– Где же они? Почему так долго? – недоумевала я.
Лилия, пребывая под впечатлением от зала бракосочетания и от невест в пышных белых платьях, казалось, не беспокоилась, да и после молитвословий батюшки, призывающих благословение Божье, увереннее стала смотреть на будущее. Она будто бы и не боялась, что дух Софии снова придёт с незваным визитом, что попытается разлучить её с Джеймсом, что уведёт Джеймса как маленького ребёнка, взяв за руку, за собой на небеса. Я и сама об этом не подумала бы, если бы не плохие предчувствия. Но, нисколько не сомневаясь, что духи существуют и что месть толкает на убийства не только людей, я забеспокоилась, как бы не произошло несчастье с Джеймсом. Он настолько чувственно и эмоционально говорил со мной утром, что вечером я вдруг испугалась, что его мечтам не суждено сбыться.
– Я выгляну за калитку, – на ходу я сообщила Лилии о своих намерениях. Мне безумно хотелось увидеть Хосе Игнасио с Джеймсом, возвращающимися наконец-то с коньяком или без него – главное, чтобы мои опасения оказались плодом воображения и ничего плохого не случилось.
Вместо Хосе Игнасио и Джеймса я увидела Миа, прогулочным шагом направляющуюся в сторону леса. Она вертела в руках ромашку и бросала на ветер оторванные лепестки, беззвучно шепча «любит, не любит». Ее толстые черные косы лежали на груди; кончики волос завитушками касались пояса – широкой малиновой полоски, отделяющей открытый лиф от плиссированной голубой юбки, скрывающей ноги. Миа как зачарованная шла себе не спеша, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Маленькие карие глазки смотрели то ли на лепестки ромашек, то ли сквозь них. Я окликнула её и подбежала с вопросом, не видела ли она Хосе Игнасио и Джеймса.
Миа подняла на меня глаза медленно, будто неделю ничего не ела и обессилела до такой степени, что и глаза поднять тяжело.
– Видела, – ответила она также вяло. – Они Фаине помогали сено на чердак поднимать. Её отец накосил травы, полон двор. У себя не сушит и не хранит – места там мало: и коровы, и куры, и две свиньи в сарае. Так он уже который год занимает у Фаины чердак… и двор… Я была у неё сегодня – мазь её отцу носила: опять спину сорвал.
– Ага! У Фаины, значит, – вздохнула я облегченно, но радоваться было еще рано.
Я поблагодарила Миа, и она пошла себе дальше, тихая такая, подавленная, словно огорченная. Неразделенная любовь, – подумала я, а сама крикнула Лилии, что прогуляюсь к Фаине посмотреть, чем там наши мужчины занимаются.
Калитка у Фаины оказалась распахнутой; пёс, увидев меня, залаял, бросаясь лапами на сетку вольера, не позволяющую ему свободно передвигаться по двору. Кроме пса я не увидела ни одной живой души; зрительно пробежалась по крыше в поисках чердака, и поломанная лестница приковала к себе моё внимание. Лестница вела к зеленым деревянным дверцам, из которых торчал тюк сена, перекошенный, явно наспех оставленный. Что же случилось? Неужели Джеймс упал и сломал себе шею? Идти дальше калитки я побоялась – не внушал мне доверия рвущийся на меня пёс, а породистых больших собак я бояться не перестала: Арабель была исключением.
– Фаина! – позвала я, вглядываясь в окна. Может быть, Хосе Игнасио и Джеймс у неё в доме.
Никто не вышел, и только пёс скалил клыки, стоя на задних лапах. Я растерянно вышла на дорогу и посмотрела по сторонам – никого. Все как сквозь землю провалились. Не зная, где искать Хосе Игнасио и Джеймса, я подумала вернуться к Лилии, но неожиданно меня окликнул взволнованный голос Фаины:
– Даша, беда!
Фаина вышла из ворот Элфи с полотенцем на плече, словно собиралась в душ. Его дом располагался напротив и наискосок от дома Фаины, как дом Окуневых по отношению к поместью Намистиных. Я побежала к ней. Сердце заколотилось быстрее. Только бы ничего не случилось! Только бы смертельная опасность не угрожала ни Хосе Игнасио, ни Джеймсу!
– Он мёртв! – плакала Фаина, содрогаясь всем телом.
– Кто он? – спросила я, не помня себя от волнения. Неужели «гарпией» всё-таки была не София? Неужели «гарпия» продолжает свою кровавую игру? Или их всё-таки было две? Кто ляжет в пятый гроб за время моего пребывания в посёлке? Больше всего я боялась потерять Хосе Игнасио, потом – Джеймса; Лилии вроде бы ничего не угрожало, когда я оставила её одну. Все мысли во мне перевернулись и распухли как желатин в холодной воде.
– Джеймс… – плакала Фаина, указывая на дом Элфи. – Джеймс и Хосе Игнасио… У меня поломалась лестница, и они пошли к Элфи попросить лестницу. Я говорила, что не нужно – завтра отец бы починил мою лестницу, или я сама… Это сено…
– Кто умер, ты лучше скажи, – не выдержала я и сорвалась на неё, – мне не интересно, что там у тебя с сеном. Где Хосе Игнасио и Джеймс?
– Там, – Фаина махнула рукой и громко высморкалась в полотенце. – Элфи убило током.
– Элфи убило током, – отчаянно повторял Джеймс, когда мы с кислыми минами сидели в виноградной беседке под тусклой оранжевой лампой, облепленной мошками. – Это мы его отвлекли. Если бы не лестница, если бы Фаине не взбрело в голову убрать сено, если бы не пошли к нему…
На первый взгляд типичный несчастный случай, вот только экспертиза установила, что Элфи умер на сорок минут раньше, чем Хосе Игнасио и Джеймс пришли к нему за лестницей, и в его кармане была найдена карта Таро, символизирующая слезы и смерть любимого человека.
– Он лежал на полу с отверткой в руке, – продолжал свой рассказ Джеймс. – Как живой, словно устал и прилег на бок отдохнуть, а в волосах белели частые седые пряди, которых раньше я не замечал. Его круглое умиротворенное лицо с желтоватой щетиной не выражало ужаса. Наоборот, казалось, что он улыбается во сне. Уши, его заостренные отогнутые уши, были розовыми, как у белого кролика. Странно. Будто его тягали за них, как именинника, или в краску вогнали. Во всяком случае, уши в отличие от бледной кожи его дряблых щек выглядели самыми что ни на есть живыми, и я ошибочно понадеялся, что Элфи придёт в себя, как только я дотронусь до его плеча. Он был теплый, но на ощупь как мешок с цементом – тяжелый. Мы попытались приподнять его. Хосе Игнасио приложил руку к его шее, и сказал, что он мёртв. Какая же паника меня охватила. Этого не передать словами. Я начал трясти его, не теряя надежды. Хосе Игнасио оттолкнул меня и начал делать Элфи массаж сердца, но всё безрезультатно. Я ошарашено смотрел то на Элфи, то на руки Хосе Игнасио, то по сторонам: на детали розетки, болтики, торчащие со стены оголенные провода. Элфи не выкрутил пробки на счетчике – из дальней комнаты доносился звук включенного телевизора: программа новостей «Время». Мы не вовремя пришли к Элфи за лестницей. Не вовремя. Одно неосторожное движение, и Элфи прикоснулся к проводам. Я, конечно, не видел раньше убитых электрическим током, но я почему-то думал, что кожа в месте соприкосновения с проводами, должна бы быть обугленной, – неуверенно он подошел к вопросу к Хосе Игнасио, как к доктору: – почему на руках Элфи не осталось никаких следов?
Хосе Игнасио задумчиво сидел перед тарелкой окрошки, перемешивая ложкой содержимое и подперев кулаком голову:
– Я тоже на руках ожогов не заметил, – ответил он вполголоса. – Может, он едва коснулся и тут же одернул руку, а может он плечом задел провода, когда приподнимался, услышав лай собаки.
Мы молчали.
– Когда-то на шахте один шахтер ремонтировал высоковольтную линию, – продолжал Хосе Игнасио, – от него осталась лишь кучка пепла.
Так и закончился вечер разговорами на плачевные темы, но давние истории, случившиеся в посёлке с пятидесятых годов двадцатого века, мы обсуждать не будем – они не имеют отношения к истории о «гарпии» двадцать первого века.
La parole est d'argent, le silence est d'or.
Слово – серебро, молчание – золото.
Итак, Джеймс увёл Лилию ночевать к себе. Она как порядочная девушка отнекивалась, но после недолгих уговоров согласилась, условившись, что спать они будут на разных кроватях. Ох, уж эти невинные страсти! Но это и правильно, пусть поухаживает хотя бы пару месяцев, если, конечно, Лилия не уступит его напористости в ночь, предвещающую грозу. Разве не романтично впервые заняться любовью под аккомпанемент дождя?!
Хосе Игнасио выглядел уставшим и не настроенным на романтику. Он не последовал примеру Джеймса и не звал меня к себе, а я и не напрашивалась, естественно. Я не боялась спать одна – я давно вышла из возраста, когда боятся темноты, грома и молнии, приведений и одиночества. Мы поцеловались и разошлись по домам.
Начал накрапывать мелкий дождик. Он стучал в оконные стекла, бил по крыше, издалека долетели отголоски грозы. За задернутой занавеской было темно и мокро. Я подумала – дождь успокоит мою бурную фантазию, я отвлекусь и крепко усну, не думая о смерти Элфи. Тогда я еще знать не могла, что он очередная жертва убийцы, но всё равно не единожды предполагала это. София ведь не объяснила в своём предсмертном письме, откуда знала шифр сейфа Намистиных, откуда у неё взялась шахматная фигурка, не объяснила, почему она подписалась тогда буквой «Э». Или вовсе не София свечками выложила слово «ведьма» и не она истинная убийца? Что если её убили, подстроив самоубийство? Но за что? От подобных мыслей мне и не спалось.
Я слушала дождь и, лежа на кровати, смотрела на струйки воды, стекающие по темно-синему стеклу. На долю секунды спальня озарилась розовым светом – небо раскололось, загремел гром. Я соскочила с постели, расправив ночную тунику из нежного хлопка, и подошла к окну, отдернула занавеску и нагнулась, облокотившись о подоконник. Ничего нельзя было разобрать – всё слилось в мокром холодном мраке. И что я хотела увидеть? Знаю только одно – мне не хотелось спать. Я ждала чего-то. Как фотограф ждет удачный момент, но только без фотоаппарата.
После того, как батюшка освятил дом Лилии, я думала, что дух Софии больше не появится, и уж тем более её заблудшая душа не станет приходить ко мне, но она пришла. В той самой пустой комнате с отклеившимися обоями, с рассохшимся полом с широкими щелями, где стоял гроб Каллисты Зиновьевны, заскрипели половицы – медленно, протяжно. Я внимательно прислушалась, развернув голову вполоборота. Шагов не было слышно – только непрекращающийся скрип.
На цыпочках я вышла из спальни и, минув небольшой коридор, остановилась в дверном проёме, не решаясь идти дальше. По кругу, словно вокруг исчезнувшего гроба, ходила прозрачная светящаяся тусклым голубо-фиолетовым неоном раздетая София. Она не обращала на меня внимания. Её веки были опущены; большой рот приоткрыт; вытянутое лицо как силиконовая маска не шевелилось. Только ноги сгибались и разгибались в коленных суставах и в конечностях. Я сглотнула, пораженная нереальным зрелищем. От духа, как от собаки лучше не убегать, – подумала и боязливо шагнула вперед, но не стала идти дальше. Ассоциации! Меня мучили ассоциации с гоголевским Вием. «Откройте мне веки!» – хотелось убежать под дождь и смыть с себя как выступивший пот это наваждение.
Дух Софии наматывал круги. По изогнутой крючком спине, бледно светящейся неоном, неподвижно лежали такие же бледные прозрачные голубо-фиолетовые волосы. Фигура подобная гитаре, ягодицы как две сдобных булки, короткие сильные ноги и руки, опущенные по швам, вздутый живот и обвисшая грудь в форме груш – такой я видела Софию. Страшно было подумать, что за монстр сидит в этом образе призрака и как он проявит себя на этот раз.
Ударил гром, и дух Софии медленно, словно стыдясь наготы, повернулся ко мне лицом. Я потупила взгляд, опасаясь, что София распахнет глаза, и зеленые угольки колдовским огнём ослепят меня.
– Е… и-а и е-о-и-е, – шурша и издавая звуки, обои упали на пол.
София протянула ко мне толстые в предплечьях и тонкие в запястьях руки, и я уже хотела сорваться с места, чтобы убежать, но ноги будто вросли в пол и не слушались приказов. София спокойно подошла ко мне и потребовала поднять на неё глаза, холодной внутренней стороной ладони вверх поднимая мой подбородок. Чернота, заполнившая два маленьких глаза, блеснула единожды синхронно вспышке молнии и погасла. Глаза как две сливы «Угорки» смотрели на меня. Я испуганно содрогнулась.
– Зачем ты пришла ко мне? – спросила я осторожно. – Напугать? Или хочешь что-то рассказать?
София развернула голову как робот и, казалось, скользила своим сливовым взглядом вдоль плинтусов с горами мрачных обвалившихся обоев. Я, конечно, не видела себя со стороны, но меня не покидало чувство, что у меня волосы вставали дыбом всякий раз, когда дух Софии шевелился. Она подошла к стене и пятерней с растопыренными пальцами провела слева направо, потом в обратном направлении. Стены рябили в ночной темноте, но в том месте, где София водила рукой я разглядела надпись. Черными печатными буквами, выведенными маркером с толстым стержнем было написано «Миа + ■■■■ = любовь». Второе имя было зарисовано черными квадратиками. Первое, что пришло мне в голову, после увиденного – эту надпись сделал внук Каллисты Зиновьевны примерно пять-шесть лет назад, когда у него с Миа был страстный роман. Не знаю, почему, но эту надпись не смыли, не закрасили белой краской перед оклейкой комнаты обоями. Гадать на эту тему я не стала, а дух Софии, не выражая никаких эмоций, пошел к противоположной стене. Я следовала за ней, прикусив от волнения нижнюю губу. Что она еще хочет мне показать?
София опять широко расставила пальцы и на ощупь что-то искала на стене, но в этот раз я ничего не смогла разглядеть. София трижды похлопала по стене на уровне бедер и повернулась ко мне лицом, пристально глядя мне в глаза. Если бы она могла говорить!
– Мне включить свет, чтобы прочесть что-то? – спросила я.
– Е… и-а и е-о-и-е, – опять зашуршали обои, необычайно воспроизводя гласные звуки, но я не понимала, что за этим кроется. И-а – Миа? Е – может, месть?
Я включила свет. Дух Софии исчез. За окнами гроза только усилилась, и с потолка в одном месте стали капать тяжелые холодные капли – текла крыша. Под монотонное капание и громкий раскат грома я подошла к той стене, где в последний раз видела дух Софии. Недалеко от розетки чем-то острым было выцарапано «Вероника» и вокруг сердце, пробитое стрелой.
Вероника, Миа, – повторила я недовольно и вернулась к первой надписи. Опять таинственные намеки! Один раз я уже поверила «зелью» и букве «Э» – снова ошибиться не хотелось. Я нерешительно огляделась – что я здесь делаю? Здесь – в доме с призраком, в посёлке с сумасшедшей «гарпией».
Не выключая свет, я вышла и вскоре вернулась с тазом и половой тряпкой. С потолка лилась вода прерывистой струйкой – хоть полезай на крышу. Но я же не сумасшедшая в грозу лезть на крышу и с фонариком искать течь, а потом еще и заделывать её листом шифера, хотя шифер в сарае точно имелся. Я протерла пол и подставила таз, а сама, если честно, боялась выключать свет. Не то чтобы очень-очень боялась, но присутствие духа, пусть и не агрессивно настроенного, меня не прельщало. Лучше бы она вообще ко мне не являлась – меньше знаешь, лучше спишь.
Я решила, что выпью чашку ромашкового чая и лягу спать.
Перед тем, как лечь в постель, я зашла проверить, сколько воды натекло в таз, а там… мутью стекшей с потолка написано: «Они составят мне компанию». На стенах были имена следующих жертв, что ли? Не София ли убила и Элфи, чтобы Вероника почувствовала горечь потери любимого, как в своё время София, когда Ян Вислюков, будучи при деньгах, растрачивал себя и их на развлечения с любовницей – с Вероникой? О, как мне хотелось, чтобы этот кошмар скорее закончился и чтобы капитан Каратов защелкнул наручники на руках убийцы! Ну, не могла же София и вправду с того света продолжать мстить своим обидчикам. Так кто же тогда убийца?
L'amour est aveugle.
Любовь слепа.
Следующий день не принёс ответов на вопросы, но ознаменовался самым романтичным днём из всех, проведенных мной в посёлке, за одним исключением, о котором я расскажу в первую очередь, а уж потом о приятном.
Поскольку Джеймс Бонитетов остался без продавца, – ведь последние полгода София работала без сменщицы, желая больше заработать, – то, когда я пришла утром купить хлеба, Джеймс в поте лица и хлеб выгружал, и покупателей отоваривал, а Семён делал опись, стоя у полок с консервами и подсолнечным маслом.
– О, Дашенька, – начал он с горячностью, как только увидел меня, – как хорошо, что вы зашли. Я давно собирался с вами поговорить. Не откажетесь от лимонада с просроченным зефиром?! Он вполне съедобный и безвредный! Испробовал на себе лично! – скороговоркой протараторил он, и не успела я ничего ответить, растерянно улыбаясь, как он уже завёл меня за прилавок. – Идёмте в подсобку. У меня всё на столе!
Мы из торгового зала перешли в комнату, заставленную ящиками с тарой, мешками с крупами. В углу на больших серых весах, местами изъеденных коррозией, пылился ящик от бананов. На столе, накрытом газетами, я увидела коробку с зефиром и початую бутылку лимонада.
– Присаживайтесь! – Семён милостиво отставил стульчик и, усадив меня, присел рядом. – Лимонада?
Я не отказалась, и Семён наполнил два пластиковых стаканчика искристым напитком.
– Не знаю, с чего и начать, – он разом опустошил стакан и скривился, лихорадочно тряся головой. – Колючий и ледяной!
Лимонад был слишком холодным для моих зубов, и я пила его маленькими глотками.
После короткой паузы Семён продолжил тихим голосом с нотками печали:
– Я знаю, что вы, Дашенька, скоро покинете нас насовсем. Поверьте, я сожалею, что в августе придется нанимать другого репетитора. Вы мне очень симпатичны, – прошептал, бросив на меня лукавый взгляд. – Мне стыдно за свою настойчивость… тогда у леса… я был взбешен и не отдавал отчета ни словам, ни поступкам. Я выразить вам не могу, до какой степени мне стыдно. Надеюсь, вы простили меня, и не будете вспоминать обо мне как об озабоченном маньяке?!
– Я уже всё забыла, – схитрила я, – и вы забудьте. Ничего не было!
– Забыть?! – засмеялся Семён. – Дашенька, я не забуду вас! Вы перевернули мой мир! В том смысле, что я многое переосмыслил, и стал другим человеком. С вашим появлением в нашем доме, я иначе смотрю на вещи. Понимание, что я жил неправильно, пришло не сразу, но сейчас, глядя вам в глаза, я могу поклясться, что исправлю свой образ жизни. Я говорю об отношениях с Вероникой – связи на стороне не укрепляют союз. Я изменял ей – она мне. Какая это любовь?! Мы сдуру заключили контракт, и теперь я, как странник на перепутье, в замешательстве. Она оплакивает смерть Элфи… Он был мне другом… Был… Вероника изводит себя рыданиями, отказывается от еды, кричит на меня, хотя я пытался её успокоить. Наш брак давно дал трещину. В общем, я намерен развестись.
Последнюю фразу он произнес особенно твердо.
– Не усугубит ли развод состояние Вероники? – подумала я вслух. – Может, нужно дать ей время оправиться после смерти Элфи? Какой бы заносчивой и высокомерной ни была ваша жена, но я беспокоюсь за неё.
Семён встал и начал расхаживать вдоль стола:
– Её состояние и у меня вызывает опасения, – сказал он серьёзно. – Она запивает успокоительное средство коньяком. Совсем обезумела. Но я твердо намерен расставить все точки над «и». Я не люблю Веронику – Вероника не любит меня. Есть только один выход – развестись. Но, исходя из контракта, я обязан обеспечивать ей и детям безбедное существование. Алименты меня не волнуют, а вот поместье… оно моё! Это поместье Намистиных! Я намерен жить в своём доме и привести в него новую хозяйку!
Вы сочтете меня за мнительную сумасшедшую старуху, но я подумала тогда, что внезапная смерть Вероники была бы на руку Семёну.
– И кто эта новая хозяйка? – во мне заиграло любопытство.
Семён наклонился над столом и таинственно прошептал, едва шевеля губами:
– Фаина!
Не скажу, что я была чрезмерно удивлена: Семён и Фаина – подходящая пара, если, конечно, опустить, некоторые нюансы, такие как дурная привычка Семёна облизывать губы и важно теребить свою козлиную бородку, а к Фаине у меня и претензий особых не было, кроме подозрения в наличии мотивов для убийства Вероники. Фаина – красивая молодая женщина, она дружит с Семёном долгие годы, она полицейский в юбке, детективы – её любимый жанр. Могла ли Фаина всё тщательно спланировать, – в который раз я задала себе подобный вопрос.
– Фаина? – пробормотала я отрывисто.
– Она! – Семён вернулся на прежнее место и налил себе еще лимонада. – Я был слеп, а счастье кружилось вокруг меня – руку протяни, и вот оно – счастье! В тот вечер, когда я набросился на вас, Дашенька, Фаина утешила меня. Я нашел в ней не дружеское утешение – тогда я увидел в ней женщину: соблазнительную рыжеволосую бестию с томным взглядом, с зовущей истосковавшейся по мужской ласке плотью. Короче, Даша, я прозрел, и теперь меня уже ничто не остановит – я женюсь на Фаине!
В тот самый вечер, – мысли в моей голове одни сменяли другие, – в тот самый вечер убийца планировал отравить Веронику. София? Её предсмертное письмо написано корявым почерком: сначала она признается, что убила бывшего мужа, потом пишет об Эмме, и лишь в конце упоминает о Каллисте Зиновьевне, и ни слова о яде. Что если это письмо написано не её рукой? Или, к примеру, София действительно убила Яна Вислюкова и с сообщницей Фаиной лишила жизни Эмму? Что если Фаина собственноручно приписала последние две строчки о Каллисте Зиновьевне, чтобы повесить все три убийства на Софию? Что если Фаина и Софию убила? И Элфи, чтобы помучить Веронику и загнать её в гроб? Фу, какой ужас! А как же дух Софии? Почему должна умереть и Миа? Она что-то знает? Фаина покупала у неё яд? Нет! Тогда Миа заявила бы об этом, не пощадив Фаину. Я помню, как они ругались в поликлинике, как Фаина обвиняла Миа в том, что та удушила Каллисту Зиновьевну. А что если все пять смертей не связаны друг с другом, и их совершали разные люди? Нет, не верится, – твердила я себе.
– Дашенька, что с вами? – Семён прервал каскады моих мыслей, бурлящих и шумящих в голове.
– Всё в порядке, – ответила я сдержанно, но волнение охватило меня как паутина запутавшуюся муху. – Вероника еще не знает, какая участь её ждёт? Вы выставите её на улицу с двумя детьми?
– В этом и вся соль, – Семён поглядел на меня глазами затравленного животного, – у меня недостаточно денег, чтобы купить ей приличный дом, а в контракте черным по белому прописаны все возможные нюансы на случай развода, и даже супружеская неверность не позволяет мне ущемлять права Вероники. Не знаю, что и делать. Жить в маленьком домишке с печкой и без удобств Вероника не согласится, естественно; а я, в конце концов, не сын Рокфеллера.
– Вы будете жить втроём?! – предположила я, представляя, что Фаина станет любимой женой, а Вероника… возненавидит её и будет строить козни, если, конечно, не сопьётся с горя и не отправится на тот свет следующей жертвой загадочной «гарпии».
– В поместье свободных спален хватит и еще для троих жён! Но я же не султан – зачем мне пять жён? Я предложил Веронике вариант: мы разводимся, я женюсь на Фаине, Фаина переезжает к нам, но Вероника на таких условиях отказывается дать мне развод. Требует благоустроенную квартиру в центре города и ежемесячное содержание.
Он растерянными глазами прошелся по ящикам с пустыми бутылками и, тяжело вздохнув, добавил:
– Не надо было заключать контракт.
Я легонько толкнула его в плечо, чтобы вывести его из задумчивого состояния:
– И как же вы собираетесь жениться на Фаине, если Вероника не даёт развод? Вряд ли вы уживетесь под одной крышей, вопреки вашей общей длительной дружбе.
– Это вопрос времени, – сказал он и обслюнявил губы.
Уж не собирается ли эта парочка убить Веронику, – подумала я.
– Я намерен вложить деньги в торговлю. Посёлок у нас небольшой, но люди то живут: они не перестали кушать, умываться, одеваться… Я расширю ассортимент. Уверен, прибыль не заставит себя ждать. Боулинг-клуб тоже не такой убыточный, как ворчит Вероника. Мои пчелки обеспечивают меня мёдом! Если бы Вероника меньше транжирила деньги, я не столкнулся бы с проблемой жилья для неё. А теперь приходится голову ломать…
Мне искренне стало жаль Веронику – поместье Намистиных – её гордость; из-за поместья она не хотела разводиться с Семёном, не приняла предложение Элфи, которого любила. Знаю, что любила. Глаза влюбленной женщины не скрывают чувств, блестят, украшая лицо. Смерть Элфи потрясла Веронику. У меня, такой мнительной и недоверчивой особы, возникла тогда идея, что Элфи всё-таки убит не Фаиной, а женщиной, по-настоящему ненавидящей Веронику, как её ненавидела София, или могла бы ненавидеть и Миа. Зачем Фаине убивать Элфи? Чем он ей мешал? Наоборот, Вероника могла уйти жить к нему, и у Фаины с Семёном меньше было бы проблем из-за развода, свадьбы и поместья. Ах, если бы Вероника приняла предложение Элфи, возможно, этот шаг изменил бы ход трагических событий, и не погибли бы невинные люди, такие добрые и приветливые как Каллиста Зиновьевна и Эмма. А еще я подумала, что супружеская неверность причина всех горестей Намистиных.
– Надеюсь, вы разойдётесь полюбовно, и каждый заживёт счастливо, – сказала я, уловив краем глаза приближение Джеймса.
Семён кротко поблагодарил меня и встал, хватаясь за бумаги. Я тоже встала. Вошел Джеймс, простодушно почесал затылок и остановился у стола, глядя на нас и не скрывая довольной улыбки. Видно, что ночь он провел более приятно, чем я.
– Надеюсь, не помешал? – спросил он, хитро щурясь.
– Нисколько! Я уже ухожу, Джеймс, – ответила я. – Не буду отвлекать вас от работы. Но прежде дай мне буханку хлеба!
– Конечно, идём! У нас с Семёном на сегодня грандиозные планы: нужно всё взвесить, пересчитать, утрясти все детали! – объяснял он на ходу.
Мы вышли в торговый зал, и пока Джеймс обслуживал меня как покупателя, Семён вторично извинился и пожал мне руку:
– Приятно было иметь с вами дело, – сказал он напоследок, и я поспешила домой завтракать.
