355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристина Денисенко » Гарпия. Одержимая местью (СИ) » Текст книги (страница 3)
Гарпия. Одержимая местью (СИ)
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 01:30

Текст книги "Гарпия. Одержимая местью (СИ)"


Автор книги: Кристина Денисенко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Aimer n'est pas sens amer.

Полюбив, нагорюешься.



С сумбурными мыслями я пошла по дороге; хотела зайти в магазин, купить продуктов; подумала, что Каллиста Зиновьевна наверняка выделит мне полочку в холодильнике, но мысли о Намистиных не хотели покидать мой уставший мозг. Что имела в виду Эмма, говоря «знаменитый глава семейства», чем он знаменит? Боулинг в этой глуши – ну не диво ли?! И эта Вероника с расспросами о Хосе Игнасио – «Санта Барбара» какая-то!

В магазине, облокотившись на прилавок, продавщица со скучающим видом разгадывала кроссворд, но как только скрипнула дверь, её удлиненное лицо вытянулось ещё больше. Она округлила черные маленькие глазки, и они ни с того ни сего забегали со скоростью неугомонного хомяка в колесе.

– Никак новенькая репетиторша пожаловала, – хмыкнула она, натянув дежурную улыбку и отложив в сторону журнал. – Так-так!

Я поздоровалась, представилась; признаюсь, чувствовала себя пнём, на котором цветы растут, – ох, уж эти изучающие взгляды.

– Для тебя я Софи – мы с тобой вроде бы ровесницы, а первые две репетиторши звали меня София Томасовна – они мне в дочки годились. – Сказала она, не прекращая пристально рассматривать, казалось, каждую запудренную черную точку на моём носу.

Я купила целый пакет разнообразных продуктов, София только успевала щелкать на калькуляторе; потом сбилась, попросила меня всё выложить на прилавок и заново пересчитывала, а мне не оставалось ничего делать, как молчать и наблюдать за этой загадочной женщиной. Было в ней что-то неуловимое, какая-то вдовья аура, а вместе с тем непропорциональные черты лица и зализанные назад, окрашенные в черный, волосы. Вместо того чтобы скрывать недостатки, София их выставляла напоказ: лицо в форме груши; открытый высокий лоб; густые, лезвием частично обритые, брови; толстые красные губы. Ей бы чёлку и нейтральную помаду, – подумала я, – неужели она не смотрит на себя в зеркало?

– Ты здесь не продержишься и двух месяцев, – вдруг сказала София, устремив на меня жгучий взгляд.

– Почему ты так думаешь? – спросила я заинтриговано. Неужели Вероника и впрямь исчадие ада?

– Я это поняла сразу, как только мне рассказали, что видели «новенькую учительницу» с Хосе Игнасио. Вы уже заварили кашу одним своим приездом; из-за вас посёлок окончательно лишится спокойствия, потому что Вероника не устоит перед соблазном помыкать вами как марионетками. Ей доставляют удовольствие чужие страдания. Она будет смеяться, а ты хлебнешь горя, как те две несчастные до тебя; как я; я тоже жертва этой жирной стервы, и я никогда не прощу ей своих бед.

Я видимо застыла как истукан, переваривая информацию,  – София поняла, что шокировала меня, но продолжила изливать душу:

– Она разбила мою семью, увела мужа, разорила, выставила на посмешище! Из-за неё мне приходилось голодать, отправлять детей в школу, не накормив завтраком, давая им на двоих лишь кусок черствого хлеба с вареньем, а она каталась с моим мужем по городу, кувыркалась в гостиничных номерах, попивая шампанское. Он тратил на неё семейные деньги, не думая о детях. Когда шахту закрыли, начал выносить из дому вещи: по дешевке распродал моё золото, забрал телевизор и даже чугунную сковородку – единственное, что у меня оставалось от бабушки, царство ей небесное. Слава Богу, ей не довелось увидеть, в кого превратился мой Ян. Он опустился ниже плинтуса: у него то белая горячка после перепоя, то маразм от недопоя. Она высосала из него все соки как ненасытная вампирша, вытерла ноги и бросила подыхать под забором. Вот кто такая Вероника Намистина! И горе любому кто встанет у неё на пути – она обливает грязью, но при этом всегда остается чистой, белой и пушистой, как гусь.

Каллиста Зиновьевна упоминала Вислюкова Яна, и мне стало не по себе.

– Софи, мне очень жаль, – неуверенно начала я, – но почему ты связываешь мой приезд и приезд Хосе Игнасио с началом чего-то зловещего? Я с ним никак не связана! С Вероникой у нас будут исключительно деловые отношения – не думаю, что она сможет мне навредить. Если только морально…

Не успела я договорить, как София подхватила:

– Конечно, морально! Убить то она тебя не посмеет, даже если у тебя с Хосе Игнасио что-то и будет, – рассмеялась она, – хотя ходят слухи, что Хосе Игнасио безнадежный импотент, но мало ли: что если столичные доктора починили его мужское достоинство, и он снова стал маленьким гигантом большого секса. А если серьёзно, то Вероника как голодная крольчиха не побрезгует и вялой морковкой – Хосе Игнасио станет её идеей-фикс, вот увидишь, а ты, как третья репетиторша, – козлом отпущения.

Воцарилась тишина.

– Сколько с меня? – спросила я, желая как можно скорее выйти на свежий воздух.

София назвала сумму и тяжело выдохнула:

– Попомни мои слова, Даша. Не спроста ведь учителя из ближних городов не согласились давать частные уроки Намистиным. Вероника проест тебе мозг своей ревностью, если ты слишком близко подпустишь её к себе. Она обвинит тебя во всех смертных грехах и со скандалом прогонит, не заплатив и копейки. Будь с ней предельно осторожна.

Я поблагодарила Софию за предупреждение и, не заостряя внимания на её скептических прогнозах, попрощалась.

Уже темнело. Кое-где зажглись фонари. На улице ни души, и только из маленьких окон сочился мутно-оранжевый свет, напоминая, что за стенами этих домов все-таки есть люди. Поместье Намистиных светилось всеми окнами, у Хосе Игнасио было темно, но с трубы шел дым. Его серый поток растворялся в воздухе, и за ним проглядывалась черная и тяжелая, как уголь, туча, медленно проплывающая над такой же черной крышей.

Дружок встретил меня, виляя хвостом. Я бросила ему куриную лапку, и он так обрадовался, что чуть ли не сказал мне «спасибо», издавая протяжные звуки. Каллиста Зиновьевна забыла дать мне ключ от левого хода, и я вошла так же, как и днём – с её стороны. С порога я громко сообщила о своём возвращении, дабы не напугать старушку; сменила ботинки на плотные носки, подсвечивая  мобильным телефоном как фонариком, и вскоре оказалась в жаркой натопленной комнате, наполненной запахом жареных блинов и сметаны. Каллиста Зиновьевна гремела посудой на кухне. На миг я подумала, что вернулась в родительский дом – как же мне не хватало этого грохота сковородок о металлическую раковину, скрежета печных колес и вида кочерги с раскаленным кончиком после прочистки объятых пламенем колесников.

– Блинчики горяченькие будете? – заботливо предложила Каллиста Зиновьевна. – Ну-ка садитесь!

Прежде чем сесть за стол, мы разложили продукты по полочкам, и потом не вставали из-за стола до поздней ночи, раскладывая по полочкам интересные факты из жизни многих односельчан.


Il ne faut pas jouer avec le feu.

Не следует играть с огнём.



Первым был Хосе Игнасио, как вы понимаете, – Каллиста Зиновьевна обещала и рассказала всё, что ей было известно о трагедии, случившейся семь лет назад. Пожалуй, я не буду вас утомлять лишними подробностями, и полтора часа переливать из пустого в порожнее, подпитывая рассказ излишними жалостливыми эпитетами, которыми Каллиста Зиновьевна чрезмерно злоупотребляла, и расскажу лишь самое важное:

Однажды Вероника пригласила Хосе Игнасио на празднование своего дня рождения. Среди гостей были: местная поэтесса – Оливер Лилия Владимировна; Яблочная Фаина Александровна – участковый лейтенант полиции; Зельева Эмма Руслановна – подруга Вероники, работает секретарём в поселковом совете; Дифирамбов Элфи Евгеньевич – депутат, глава поселкового совета, нынешний любовник Вероники; Бонитетов Джеймс Игнатович – бизнесмен, владелец магазина.  Раньше этих людей связывали общие интересы, и они собирались у Намистиных довольно часто. Жена Элфи и муж Фаины Веронику недолюбливали, поэтому у Намистиных не появлялись вовсе; в будущем разногласия привели эти пары к расторжению браков. Остальные были и остаются свободными, поэтому им никто не запрещал дружить с Намистиными. О том шумном празднике долго сплетничали все, кому не лень, потому что каждый в тот злосчастный вечер содрогнулся от залпов оружия. Сначала был салют, ликование захмелевшей молодежи, а помимо приглашенных гостей, Вероники и Семёна, в поместье были и другие Намистины – тоже молодые любители повеселиться. Потом, когда гости окончательно захмелели, началось что-то непонятное. Опять же, Каллиста Зиновьевна не может утверждать, что именно так и было, ведь информацию в единый клубок сплела из разных ниток: что-то видела и слышала лично, что-то из рассказов очевидцев, а что-то лишь чьи-то догадки. Суть всей истории в том, что гости попарно разбрелись по поместью как козы по весенним рощам. Семён с Фаиной играли в шахматы, Джеймс и Лилия читали стихи, Элфи с Эммой во все горло пели «И снова седая ночь», брат Семёна помогал жене с грязной посудой, а Вероника с Хосе Игнасио любовались звездами в телескоп до тех пор, пока Вероника не обвила его шею руками. Потом они закрылись в одной из ванных комнат поместья, и о подозрительных звуках Семёну незамедлительно доложил брат, намекая на оленьи рога и прямо называя Веронику шлюхой.  Семён взбесился и пошел на проверку, но ни в одной ванной комнате не нашел жену с молодым любовником – в поместье вообще было трудно кого-то найти, кроме Элфи и Эммы, выдающих себя ужасным пением. Пьяным же всегда кажется, что их голоса звучат ничуть не хуже эстрадных исполнителей. Семён, одолеваемый подозрениями, снял со стены в своём кабинете охотничье ружьё, зарядил двумя патронами и, пригрозив убить Хосе Игнасио, начал активные поиски, переворачивая в поместье всё вверх дном. Застать жену в объятиях любовника Семёну не удалось – Вероника, почувствовав опасность, вышла из комнаты для гостей, оставив Хосе Игнасио под кроватью. Семён заметил покраснения кожи вокруг губ Вероники, и началась сцена выяснения отношений. На крики сбежались все, кроме Хосе Игнасио. Как не пытались гости утихомирить Семёна, он не поддавался уговорам и не выпускал оружие из рук. Семён влетел в спальню для гостей и как только его ноги остановились рядом с кроватью, Хосе Игнасио выскользнул из укрытия и попытался скрыться, опасаясь за свою жизнь. Семён грозился вышибить ему мозги. Фаина и Джеймс сдерживали друга как могли, Элфи и брат пытались выхватить ружьё, но в результате Семён с дюжей силой Геракла раскидал всех и погнался за Хосе Игнасио. Хосе Игнасио тогда было всего семнадцать, и он как трусливый заяц, поджал хвост, унося ноги от рычащего хриплым голосом рогатого льва. Он ни на миг не остановился в коридоре, не пытался найти свои туфли и босиком выбежал во двор. Бледнее луны лицо взмокло от холодного пота; мальчишка звал на помощь; в его криках было столько отчаяния, что у соседских старушек сердце кровью облилось. Он кричал, понимая, что его жизнь висит на волоске. Семён выбежал следом, он ругался хуже портового грузчика, угрожал, оскорблял, наставляя ружьё. Тоже босой он бежал по брусчатой аллее, дыша в затылок Хосе Игнасио коньячным перегаром. На середине аллеи Хосе Игнасио наколол ногу об острый осколок брусчатки и споткнулся. Он замешкался, оглянулся и, понимая, что скрыться не удастся, выставил руки вперед, словно это могло бы остановить выстрелы. Семён, не раздумывая, нажал на курок, и первая пуля черкнула Хосе Игнасио вдоль колена. Куда целился Семён, может сказать только он, а вторая пуля сказала лишь одно: Хосе Игнасио сполна поплатился за минуты удовольствия с замужней женщиной и впредь вряд ли сможет повторить подобное, потому что пуля зацепила его детородный орган. Он кричал в муках, съежившись в луже крови, а Вероника смотрела на него стеклянными глазами, не проявляя никаких эмоций. Хосе Игнасио лечил старый поселковый доктор, он и вынес вердикт, что лечение бесполезно. Семёна длительное время таскали по судам родители Хосе Игнасио, но адвокаты, мотивируя состоянием аффекта, добились смягчения приговора, и Семёну дали три года условного наказания. Семён рассорился с братом и выплатил ему энную сумму за отказ от права на наследство. Таким образом, Семён стал единственным законным владельцем поместья своего прадеда. Вероника гордилась этим поместьем, и какое-то время вела себя скромницей-затворницей, но со временем они заключили договор свободных отношений, что-то вроде контракта, в одном из пунктов которого упоминалось, что ни Вероника, ни Семён не имеют права обвинять друг друга в измене, ибо они позволяют друг другу полную свободу действий. В случае если кто-то потребует развод, то Семён обязуется обеспечить Веронике и детям безбедное существование, независимо от того, есть ли у Вероники любовник или нет, но это не означало, что Вероника не ревновала и не устраивала сцен, как и Семён. Измены и ссоры, казалось, этой парочке шли только на пользу.


Il vaut mieux être seul que mal accompagné.

Лучше одиночество, чем плохое общество.



Каллиста Зиновьевна поведала мне и другие не менее интересные истории, но все они были самыми, что ни на есть, настоящими сплетнями. Придёт, конечно, время вспомнить и о них, но пока я продолжу свой рассказ.

На следующее утро я чувствовала себя слабой и утомлённой, словно проснулась, не успев уснуть. Кто-то скажет, что на новом месте всегда так, но со мной такое было впервые. Возбуждение и вялость как два потока слились в один ужасный вихрь; меня колотило изнутри; нехорошие предчувствия лезли в голову; я боялась Веронику. Именно боялась. Страх овладевал моими мыслями, и когда через стенку донесся слабый шорох, я вздрогнула так, как будто это ручища Вероники тянулись ко мне, чтобы удушить прямо в постели. Но пока я одевалась, я убедила себя, что нет причин для беспокойства, что видимо с возрастом я стала чрезмерно впечатлительной, что дело лишь в чужой кровати и в том, что накануне мы допоздна болтали, вместо того чтобы лечь спать. Но всё-таки с моей психикой что-то творилось, будто кто-то порчу навёл или сглазил.

В доме было прохладно, хотя вчера Каллиста Зиновьевна протопила две печи. Настала моя очередь, и в последующие дни я взяла эту обязанность на себя, также я проявила инициативу и предложила вывезти скопившуюся золу – жужалку, так местные её называли – на мусорную свалку. Каллиста Зиновьевна еле ходила, поэтому во дворе выросла чуть ли не египетская пирамида. В сарае я отыскала тачку, лопату, и, не боясь испачкаться, нагрузила тачку доверху золой и, захватив фотоаппарат, отправилась вверх по улице в сторону леса.

Утро было чудесное! Пели птицы, а чем ближе я приближалась к лесу, тем звонче были их голоса. Тачка ничуть не обременяла меня, и я наслаждалась ароматным дыханием весны, щебетанием птиц и предвкушением первой фотосессии. Избавившись от золы, я оставила тачку недалеко от свалки и пошла по тропинке. Вокруг никого. Далеко заходить я не собиралась, поэтому не переживала, что тачке приделают ноги.

К моему изумлению вся широкая поляна до первых редких деревьев была устлана желтыми солнечными цветочками. На нежных лепестках светились капли росы; я фотографировала эту красоту со всех ракурсов, приближая и отдаляя объектив, экспериментируя с режимами; лес манил меня, и я шла как зачарованная, останавливаясь перед муравейником, причудливыми цветами, молодым орешником с сочно-зелеными листиками. Я делала макро– и микроснимки, панорамы, не захватывая в кадр постройки, – только живая природа. Под дубами тонкой лентой вился ручей с кристально чистой водой; под бурлящим потоком неподвижно лежали горчичные камешки, гладкие как морская галька; я перебралась по ним на другую сторону. В овражке буйно цвели примулы – синие, нежные, их было целое море! Я фотографировала их по отдельности, кучками, на фоне ручья. Уходить не хотелось! Тачка всё еще стояла, а мои глаза разбегались. Сделав несколько шагов в сторону густой чащи, я увидела крохотные фиалки. Пробежал фазан, торопясь укрыться. Я замерла как заяц, и он тоже. На снимке он получился великолепно! Жаль, что не захотел позировать и затерялся в глубине леса.

Я настолько увлеклась фотографированием, что не обратила внимания на приближающуюся темную фигуру. Незнакомец заговорил со мной спокойнейшим голосом, а я опять вздрогнула с перепуга.

– Не помешаю вам? – спросил он, остановившись в паре шагов. – Мы с вами еще не знакомы. Вы ведь Дарья? Забыл отчество.

– Дарья Леонардовна, – ответила я и выключила фотоаппарат.

Настроение фотографировать улетучилось как утренняя свежесть под назойливыми солнечными лучами. Передо мной стоял высокий худой мужчина в комбинезоне и ватнике расцветки хаки, в черной шапке и начищенных ботинках. Хорошо, хоть без ружья, – подумала я. Кто это, я угадала сразу – «знаменитый глава семейства Намистиных», наверно косуль пришел кормить, а тут я цветочки фотографирую. Ничто в его внешности не показалось мне привлекательным – серый человек с серыми глазами, покрасневшей жирной кожей, тонкими искривленными губами, козлиной бородкой и дерзким насмешливым взглядом, присущим самоуверенным личностям. Он подошел вплотную, и я учуяла запах сигарет, а вместе с тем разглядела воспаленные прыщи, угри и аллергические пятна на лице.

– Намистин Семён Романович, – он театрально поклонился и ловко без малейшего стеснения в один миг преподнес мою руку к своим некрасивым обслюнявленным губам и оставил на ней мерзкий влажный поцелуй, пощекотав бородой, жесткой как щетка по металлу, мои дрожащие пальцы. Фу! Мне тотчас захотелось сполоснуть руки в ручье, а еще лучше вымыть с мылом в горячей воде.

– Не делайте так больше! – выпалила я. Перед глазами всплыл образ надутой и свирепой Вероники, и предупреждение Каллисты Зиновьевны набатом зазвучало в висках: «Не подпускайте на пушечный выстрел к себе мужчин Вероники. Ни бывших, ни настоящих».

Семён воспринял мои слова несерьёзно:

– Разве в этом невинном поцелуе есть что-то дурное? – спросил он, гипнотизируя меня взглядом.

Я вытерла руку о юбку и вдруг ужаснулась сильнее прежнего – я стою в лесной чаще наедине с совершенно незнакомым мужчиной; из-за деревьев с трудом проглядываются крыши домов; тачка Каллисты Зиновьевны выпала из поля зрения; если я закричу, то кроме зайцев и другой живности никто не услышит.

– Нет, – ответила я, отступая назад, – но впредь, пожалуйста, не вгоняйте меня в краску, и вообще я испугалась. Почему бы вам не отправиться по своим делам?

– Простите, Даша, я не хотел вас напугать! – он пожал плечами, и выставил в ехидной улыбке пожелтевшие от никотина и крепкого кофе передние кроличьи зубы.

– Мне нужно идти, Семён Романович. До свиданья, – попрощалась я.

– До свиданья, Дашенька! Буду рад видеть вас у нас в поместье! Простите, что помешал и напугал, – кричал он вдогонку, а я шла не оглядываясь; летела как сумасшедшая, натыкаясь на торчащие из-под земли сучки; они будто выросли за полчаса – когда я шла вперед, то ни разу ни на что не наткнулась.

Мы встретились и вечером. Он был опрятно одет, но по-прежнему отвратителен.

После уроков с Филиппом и Кириллом, Семён, совершенно позабыв о сдержанности, схватил меня за руку и не позволил сразу уйти, настойчиво уговаривая познакомить со своей одноклассницей и подругой детства – Яблочной Фаиной Александровной, которая недавно пришла сразиться с ним в шахматы, как он выразился. Вы уже слышали это имя: Фаина была среди гостей в поместье Намистиных в злосчастный вечер, исковеркавший судьбу Хосе Игнасио. Тогда они тоже играли в шахматы.

Сначала я отнекивалась, но Семён пристал как банный лист, и я не смогла придумать достаточно веские причины, чтобы улизнуть, не встречаясь ни с участковым в юбке, ни с Вероникой без лишней надобности. Но внезапно меня осенила одна мысль – я то добровольно-принудительно надела юбку по самую щиколотку, и мне интересно было узнать, в какой юбке ходит эта Фаина  – столь близкая подруга Семёна. Только по этой причине я не уперлась как баран и согласилась пойти с Семёнем в гостиную (уроки я проводила в детской комнате на втором этаже).


Avec le renard on renarde.

C воронами летать – по-вороньи каркать.



Вероника, Эмма и тогда еще незнакомая мне Фаина пили кофе с коньяком и перемывали косточки Хосе Игнасио, а вернее строили догадки: стоит – не стоит. Как только я вошла в комнату, их голоса резко умолкли; Вероника недовольно опустила уголки губ и подняла подбородок, выражая немой протест против моего присутствия, как мне показалось.

– Фаина, – Семён подтолкнул меня ближе к столу, – это наш новый репетитор – Даша… Дарья Леонардовна, – поправился он.

Фаина приветливо улыбнулась. У неё улыбка как у голливудских актрис – белоснежная, а губы припухлые не тронутые помадой, но первый мой взгляд пал именно на губы, а не на подкрашенные глазки редкого фисташкового цвета. Она носила форму! Юбка ниже колена с разрезом сзади. Фаина выглядела ухоженно – странно, что Вероника не видит в ней соперницу, – пришло мне в голову. – К такой женщине и я бы ревновала! Каштановый каскад густых волос; свежая кожа; аккуратный носик; плавные неспешные движения; кошачья грация. Стало быть, к Фаине и к Эмме Вероника своего муженька не ревновала, если им позволялось появляться в доме в юбках и в обтягивающих джинсах. Почему же мне она поставила условие носить длинную юбку? Возможно, кто-то другой не должен был видеть моих ног? – подумала я. – Но ведь вне этого дома я могла спокойно носить юбку любой длины. Стало быть, мои ноги Вероника спрятала под юбку всё-таки из-за Семёна.

Голос Фаины звучал задорно:

– Рада знакомству!

Вероника жестом пригласила меня присесть; Семён, не найдя лучшей темы, без умолку хвалил сыновей за хорошие оценки по математике; Эмма вышла и вскоре вернулась с чашкой для меня. Она сделала мне кофе без сахара, Семён предложил добавить немножко коньяка в чашку; я не отказалась – не успела бы. И вот мы – четыре женщины и один мужчина, удобно уселись вокруг стеклянного столика. На нем лежала шахматная доска, разбросанные фигуры, полупустая бутылка коньяка, сладости, блюдца и ложечки, вызывающие неприятные чувства.

– Фаина принесла нам забавное известие, – обратилась Вероника непонятно к кому с глумливым смешком, – Джеймс Бонд спит с продавщицей!

Семён затряс своей козлиной бородой, корчась от смеха; я ничего не поняла, кроме того, что от скуки Вероника и её подружки только и занимаются тем, что строят козни и сплетничают.

– Джеймс Бонд – это Бонитетов Джеймс Игнатович  – чопорный джентльмен! Даша, вы с ним еще не встречались? – спросила Эмма.

– Она вчера только приехала, Эмма, – Вероника с укором посмотрела на неё.

Слушать сплетни в этой малоприятной компании не хотелось, но кофе был вкусным, а глаза Фаины так любезно поглядывали в мою сторону, что я осталась ненадолго, дабы присмотреться получше к этой «великолепной четверке». Из всей шелухи, я имею в виду массу лишних слов, сарказм и черный юмор, я отделила несколько интересных эпизодов, связанных с именем Бонитетова Джеймса:

Прошлым летом Семёну Намистину пришла в голову гениальная идея открыть в старом клубе, где во времена его детства были танцы, какое-нибудь современное увеселительное заведение. Подобная идея возникла и у владельца местного магазина, где бессменно работает София, – Бонитетова Джеймса. Между молодыми людьми разгорелся конфликт за право воплотить свою идею в жизнь. Делить площадь на двоих Семён категорически отказался и обманным путем переубедил вышестоящие органы пойти ему на уступки – так в посёлке появился боулинг-клуб, приносящий по меркам Вероники больше расходов, чем прибыли. Но если вспомнить, что прибыль это разница между доходом и расходом, то получается, что боулинг-клуб убыточным вовсе не являлся. Если честно, меня удивило, почему ссора произошла из-за участка со зданием в аварийном состоянии  – вокруг гектары свободной земли: берите и стройте, открывайте новые рабочие места, возрождайте посёлок, но нет же – мужчинам нужна была лишь победа. Семён – победитель, а Джеймс – проигравший. После неудачи Джеймс на людях назвал Семёна вором и грозился спалить боулинг-клуб, за что получил по зубам и с тех пор стал объектом издевательских шуточек со стороны Намистиных и их окружения. Так, на этот раз Фаина красочно описала, как Джеймс и София страстно целовались за прилавком. А ведь раньше Намистины дружили с Джеймсом Бонитетовым – он в свое время чуть ли не вырывал ружьё из рук Семёна, чтобы тот не пристрелил Хосе Игнасио, но дружба в прошлом – в настоящем Джеймса воспринимали как шута горохового.

Умом никто из этой «великолепной четверки» не блистал. Да, Семён мог зарабатывать деньги и содержать поместье в прекрасном состоянии; Фаина была лейтенантом полиции; Эмма красавицей-секретаршей у любовника Вероники; Вероника – домашней кошкой; а всех четверых объединяла одна болезнь – мания посплетничать.

Когда мне надоело слушать их колкости, я попросила Эмму провести меня через аллею, но Семён изъявил желание проводить меня лично. Вероника сверкнула глазищами и сжала губы, но не остановила мужа. Я попрощалась со всеми, и пошла с Семёном – ломаться как девочка и настаивать, чтобы меня провела Эмма, я не стала. Пусть думают, что хотят. Наверно, коньяк хоть и в малой дозе, но в голову ударил, потому что на улице я уже пожалела, что не отказалась от провожания Семёна. Он шел медленно, держал меня за руку и надоедливо извинялся и за утро, когда напугал меня, и за своих «дамочек, проглотивших смешинку», и всё время называл меня «Дашенька». Когда наконец-то он закрыл за мной калитку, я вздохнула спокойно. До чего же он навязчивый, нудный и к тому же ужасный слюнтяй.

Это его слащавое «Дашенька» слышалось мне днем и ночью; я не высыпалась; голова шла кругом от очередных порций сплетен и навязчивой любезности Семёна Намистина. Вскоре нервное возбуждение начало сказываться и на здоровье; Каллиста Зиновьевна из-за меня даже попросила соседку-поэтессу – Лилию, привести Хосе Игнасио. Ничего серьёзного, но я не смогла встать с постели при всём желании – слабость была вызвана низким давлением, а низкое давление – опять будто сглазом или порчей какой-то ревнивой особы. Я встречалась с Хосе Игнасио нечасто, но мы провели вдвоем несколько романтических вечеров, прогуливаясь по живописным окрестностям. Как старые добрые друзья, хочу заметить, но всё-таки в воздухе пахло весенней нежностью, и мы затрагивали и щекотливые темы, но об этом никто не мог знать. Мы не афишировали свиданий и встречались тайно, если это слово уместно, принимая во внимание, что в посёлке работало сарафанное радио. Вероника не упускала возможности больнее меня уколоть, намекая, что я и Хосе Игнасио любовники. Я даже подумала, что это она навела на меня порчу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю