Текст книги "Дороги. Часть вторая."

Автор книги: Кристиана Йэнна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

– Я не хочу, чтобы это было правдой, – сказала вдруг Ильгет.

– Почему?

– Потому что это противоречит... Ну посмотри. За кого Иисус отдал свою кровь? Ведь за всех. Для Бога все люди равны. А получается, есть еще какие-то особо духовные... особо развитые... мне это всегда было противно. Пусть даже сагоны нас отделяют от остальных – но все равно ведь это источник для гордости, мол, я не такой, как эта «руда»...

– Да, ты права, я как-то мало думал об этом. Собственно, сагонская версия не обязательно правильна. Это только гипотеза... – Арнис задумался, – вот если бы удалось точно доказать, что кто-то из людей стал сагоном. Не кнастором, это почти человек, только с какими-то способностями. А именно сагоном. Тогда это было бы подтверждение.

– Или доказать, что люди сагонами не становятся. Что между нами пропасть.

– Да, но я пока не представляю, как это доказать.

– Ну а то, что они уничтожают людей, может объясняться не тем, что вот мы такие особенные. Просто, может быть, сагону важно подчинить себе любого человека – или убить. Эта жажда у него сильнее всего. И когда он видит человека, он либо сразу подчиняет его, одним взглядом... либо убивает. Либо старается подчинить как-то иначе, потому что в этом, может быть, главный кайф его жизни.

– Такой психологический садизм, – усмехнулся Арнис. Ильгет взглянула ему в глаза.

– Да. Именно так. И мне кажется, что как раз эта версия полностью объясняет их поведение.

На Квирин вернулись незадолго до Рождества.

Инастра была полностью очищена от сагонов, население вывезено пока на Артикс, Олдеран, Капеллу, Квирин (хотя все эти миры не страдают перенаселением, выживших 180 миллионов человек все же не так легко разместить). С Инастрой работали теперь экологи, биологи, с населением – психологи и врачи. Восстановление планеты должно было продлиться около пяти лет, а потом инастрийцев вернут на Родину – уже с современными технологиями, обученных, организованных каким-то образом... Чтобы начать с нуля. По сути, Инастра теперь – вроде новой колонии.

Руководство ДС решило не скрывать эту акцию от людей – да и как скрыть, если на самом Квирине только размещено около 15 миллионов человек, на ненаселенном огромном острове Тарра в Южном океане. И с этими людьми непрерывно работает целая армия психологов, врачей, педагогов, инженеров... Обо всем, происшедшем на Инастре, квиринцев проинформировали, не упоминая только о самой ДС – с сагонами сражалась, конечно же, армия.

Печальным было возвращение. Уже много раз Ильгет приходилось переживать гибель друзей. Но видно, ближе этих не было никого... кроме, разве что, Арниса и Иволги. Каждый раз, выходя на Палубу, Ильгет вспоминала Второе Оборонное Кольцо, «Протеусы» и Гэсса... Слезы застилали глаза, на звезды было невозможно смотреть. Ильгет перестала ходить на Палубу.

Но возвращаясь в каюту, видела Арниса, лежащего без движения на своей койке – иногда с демонстратором на носу, иногда просто так. Состояние Арниса было похоже на то, что было с ним после Анзоры. Только к Ильгет он относился с прежним доверием и любовью. А так... он почти ни о чем не мог теперь разговаривать. Все разговоры окончились на Инастре. Там необходимо было двигаться, работать, думать о чем-то другом. Теперь же Арнису просто ничего не хотелось.

Ильгет, видя его, все время представляла рядом с ним – Иоста. Они ведь почти всегда оказывались вместе, рядом. Они были как братья. Ильгет давно уже казалось, что Иост – как бы член их семьи. Иволга тоже, но она жила далеко, и встречались с ней редко, а вот Иост... ведь у него так и не появилось своей семьи, и он частенько бывал у Кейнсов – грелся у чужого огня.

Ильгет присаживалась рядом с Арнисом, молча гладила его по голове. Из-под койки выбиралась Ритика, клала голову на колени хозяйке, печально глядя в глаза, и проводя рукой по шерсти собаки, Ильгет с горечью вспоминала, что и Ноки, и Виля больше не будет.

Арнис молча обнимал Ильгет, и так они сидели вдвоем. Долго. Иногда приходила Иволга. И ее лицо было печальным. Дрон, видимо, не мог разделить ее горе, он и не знал погибших толком, Иволге хотелось к друзьям, посидеть с ними...

Приходили и другие, особенно часто – Ландзо и Ойли. Иногда собирались все вместе. И так же молчали. Время от времени начинали говорить, и говорили, как бы теоретически, как бы о другом – о том, как Иост хорошо летал, и как он вступил в Орден, и как он слегка картавил, когда пел... И о том, как Гэсс рассказывал анекдоты, даже вспоминали эти анекдоты, только никому не было смешно. И обязательно Ильгет или Айэла начинали плакать. И кто-нибудь уходил, потому что становилось слишком тяжело. Петь никто не решался. И даже говорить о чем-то другом сейчас казалось кощунством. Хотя на Инастре говорили – но там другое дело, там нужно было работать.

Корабль опустился на Квирин за три дня до Рождества. Ильгет на какое-то время забылась, радовалась, целуя личики детей. Они поужинали все вместе, поболтали, как обычно, почитали Библию. А потом дети легли спать, и Арнис с Ильгет пошли в постель, и впервые за много месяцев смогли обнять друг друга не через слой брони.

Ильгет приснился в эту ночь страшный сон – странно, что раньше не было ничего подобного... Ей снился Иост, вот такой, каким она его увидела в последний раз, весь в крови, измученный, и привязан он был почему-то к стене, и вдруг из тени откуда-то возник Гэсс, и в руках его – «Солнце», и он стал расстреливать Иоста... Ильгет закричала, бросилась – то ли отобрать оружие, то ли закрыть Иоста собой – и проснулась. Арнис обнимал ее, целовал лицо, мокрое от слез.

– Ты что, солнышко? Ты кричишь... Сон плохой?

– Да, – прошептала она.

– Маленькая, все уже позади. Все это прошло.

Он не знал, что сказать Ильгет. Не было утешения. Просто не было. Он не знал и сам, что теперь делать, как жить...

На следующий день надо было все-таки что-то делать... надо было готовить праздник для детей. Для них все равно должен быть праздник. Может быть, не такой веселый, как обычно. Вечером Арнис, как сумел, рассказал детям о происшедшем. Они знали, конечно, Иоста и Гэсса, и для них все это было ужасом кромешным. Арнис только не стал рассказывать о том, во что превратился Гэсс – пусть он умрет героем, хоть для детей. Узнают позже... Ильгет повесила портреты погибших в гостиной. Там уже висели снимки Миры, Аурелины, Андорина, Рэйли, Чена, а Данг и Лири так и находились в маленьком домашнем музее.

И неудержимо накатывалось Рождество.

Ильгет не стала звонить Мари, просто поехала к ней. Та выглядела совершенно потерянной... Все валилось у нее из рук, делать ничего не могла. Детей у нее на время забрала мать. Мари сказала, что у нее был уже Дэцин. Ильгет так и не поняла, знает Мари о том, что на самом деле произошло с Гэссом, или нет... С Дэцина бы сталось рассказать ей. Хотя – зачем? Дэцин изверг конечно, но не бессмысленный изверг. Ильгет вытащила Мари на Набережную, они долго гуляли вдвоем. Почти не разговаривали. О чем говорить? Мари было хорошо рядом с Ильгет. И после ее ухода стало чуть-чуть легче, теперь уже можно было просто думать о Гэссе, просто вспоминать.

В церковь на Рождество, конечно, хотелось пойти. Ильгет и вообще не вылезала бы теперь из церкви, находя там утешение. А вот праздновать – совершенно нет. Но совсем не праздновать было нельзя. Хотя Белла, видя состояние своих детей и зная все, предложила забрать внуков к себе, ни Арнис, ни Ильгет на это не согласились. Они и так виноваты перед детьми, оставили их больше, чем на полгода.

– Будем праздновать, – сказал Арнис, – просто потихоньку дома отметим.

Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось – тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа...

Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили – как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. Арнис и мальчишки в это время украшали гостиную. К шести полетели в церковь. Вернулись в восемь вечера.

Стали разворачивать подарки. Давно уже повелось – родители делали подарок каждому из детей, друг другу, а дети – родителям. Лайна радостно примеряла перед зеркалом настоящий золотой набор, цепочку, кольцо и сережки, с настоящими крошечными бриллиантами. Анри деловито разглядывал новый настоящий спайс. Арли получила портативный электронный микроскоп – в последнее время девочка сильно увлеклась молекулярной биологией. Только Даре и Эльму подарили игрушки, куклу с набором платьев и радиоуправляемый маленький ландер.

Ильгет растроганно перебирала подаренные детьми сокровища – тщательно выполненную до мельчайших деталей модель настоящего парусника... Анри, маленький романтик. Самодельные бусы и сережки. Позолоченную рыбку, отлитую из гемопласта. Рисунок в рамке – вся семья... и все три собаки. Ильгет поспешно отложила картинку, нарисованную Эльмом еще до их возвращения. Не думать. Ни о чем не думать.

Она сама не очень-то позаботилась в этот раз о подарке для Арниса... стыдно, но... так мало времени было. И просто не до того. Впрочем, не такой уж плохой подарок – новый демонстратор с тройной разверткой, и с именем Арниса, выгравированном на дужках. Да, совсем неплохой... Ильгет и сама не отказалась бы от такого демонстратора, впрочем, Арнис, конечно, даст попользоваться. И ему, вроде бы, понравилось...

– Тебе понравилось, Арнис? – спросила она. Он кивнул.

– Конечно, Иль, спасибо... ну а это тебе.

Он смущенно протянул ей книгу, не бумажную, с пластиковыми листами. На желтой обложке красивой вязью выпукло было выведено «Любимая моя золотинка».

– Я это давно уже... Ну, ты увидишь. Я сделал это и приготовил еще до акции. И спрятал... думал, если я, например, не вернусь, то ты все равно получишь этот подарок.

– Господи, как ты можешь такое говорить, – Ильгет отвела глаза, – если бы еще ты не вернулся...

– Прости, – тихо сказал Арнис. Ильгет раскрыла книгу.

На каждой странице помещался ее собственный портрет. Начиная от самых первых... когда они были еще женихом и невестой, и Арниса вдруг охватила страсть к голографической съемке. Только здесь, в книге, были далеко не все портреты – самые лучшие за годы, настоящие произведения искусства.

Самый первый – осенняя Ильгет, с золотыми волосами, в вихре золотой листвы.

Ильгет на море, смеющаяся, вытянувшаяся над водой, как русалка, в туче сверкающих брызг.

Ильгет с Ноки (Ноки!), так похожие друг на друга, одинаково золотистые, с одинаково лукавыми, веселыми мордашками.

Ильгет в свадебном платье, прекрасная и неприступная, как королева.

На рыжей лошади, в прыжке.

Фантазии Арниса, коллажи – вот Ильгет, летящая среди звезд... Вот она же в вихре красно-синих спиралей.

Ильгет с детьми.

Ильгет вдруг ощутила, как комок подкатил к горлу. И это все он сделал... для нее... сколько любви. Любви в каждой страничке, в каждом снимке (и это ведь только малая часть, у него же целая коллекция в циллосе)... Какая она здесь красавица, и вот такой – такой, значит, он видит ее. Руки Ильгет ослабели, книга упала на стол.

– Это мама, смотрите! – закричала Арли. Дети принялись с шумными комментариями разглядывать снимки.

– Ты что, солнышко? – тихо спросил Арнис. Ильгет посмотрела на него и не смогла произнести ни звука. Потом она справилась с собой и выдавила.

– Знаешь... нервы, наверное, ни к черту стали.

Арнис молча обнял ее, прижал золотистую голову к своей груди. Ничего не надо было говорить. Он и так все понял. Понял, как она благодарна ему, и какое это счастье – когда тебя видят вот так, и что ей кажется, она ничем не заслужила такого счастья, и как-то неловко даже, и самое худшее, что не ко времени это... И без того внутри все натянуто до предела, как струна, и нервы готовы взорваться. Но все же это хорошо, замечательный это подарок, потому что ничего другого сейчас не нужно, кроме любви.

– Пойдемте за стол, – негромко сказал Арнис. Все зашумели, засуетились.

В этот момент зазвенел вызов. Ильгет побежала в кухню, там ближе всего.

С экрана на нее смотрела грустная Иволга. Она не дома была – какой-то непривычный интерьер вокруг.

– Привет, Иль... ну что, с Рождеством!

– Тебя так же, – Ильгет невольно улыбнулась, увидев подругу.

– Празднуете?

– Ага. А ты где?

– Я в Коринте. Дрона же такие праздники не интересуют, а наши ребята разлетелись. Ну вот я и прилетела сюда пьянствовать. Сейчас сижу в «Радуге Бетриса».

– Так это ж недалеко от нас... Иволга, давай к нам скорее!

Иволга быстро согласилась. Ильгет пошла было в комнату, но тут же раздался еще звонок. Это оказался Ландзо.

– Слушай, Иль, а можно я к вам приду? Валт сейчас в патруле... а одному скучно как-то...

– Ну какие вопросы, Ланс, конечно, приходи!

Ильгет вернулась к семье. Арнис посмотрел на нее, улыбаясь.

– Ты знаешь, пока ты там болтала, позвонил Венис... Они с Сириэлой шляются по Бетрисанде. Я его пригласил к нам.

Ильгет покачала головой.

– По-моему, надо делать запасы. Ты развлекай детей, а я пойду готовиться...

Она ушла на кухню. Странно, вот сейчас ей казалось совершенно нормальным – собраться всем вместе. Людям, которые так хорошо знали Иоста и Гэсса. Людям, которые способны друг друга понять. Понять, как страшна, как неизгладима эта рана. Просто пожалеть друг друга.

– Знаешь что, – сказала Ильгет, – по-моему, будет свинством не позвать Мари.

И они позвали Мари.

В течение часа позвонили еще Ойланг и Айэла, которая оставалась одна с детьми, муж ее был в Космосе. Пришли первые гости. Долго, шумно и сообща решали, звонить ли Марцеллу и Дэцину – все же они одни остались... решились, позвонили Марцеллу, он сказал, что немедленно придет, но с женой и детьми. Дэцин, конечно, тоже не заставил себя долго уговаривать.

К одиннадцати часам собрались все. Арнис уже уложил всех детей, только Анри продолжал сидеть в гостиной, но начал клевать носом. Ильгет уставила весь стол ярнийскими блюдами. Ойланг заваривал свой фирменный чай. Мари в черном платье сидела тихонько в углу. Детей она снова отправила к бабушке, не могла она сейчас организовать для них праздник... без Гэсса...

Все, вроде бы, было как всегда. Выпили за все, что положено, выпили и за погибших. Ели и хвалили стряпню Ильгет. Но время от времени в разговоре вдруг возникали странные паузы. Как будто не о чем больше говорить.

Если бы Гэсс сейчас был здесь, он обязательно вставил бы...

Эта мысль острым жалом касалась всех одновременно, и все замолкали неловко. Гэсса больше нет и не будет. Все кончено.

Иоста тоже нет. Он не был душой компании, как Гэсс, но как все привыкли к нему, белобрысому, застенчивому, с негромким голосом. Как привычно было, что можно сесть рядом с Иостом, пожаловаться на жизнь, и он так внимательно, как никто, выслушает и посочувствует.

Ойланг сел рядом с Мари и, поглаживая ее по руке, тихо говорил что-то.

– Больше никогда не будет так, как раньше, – вдруг вырвалось у Ильгет. Повисла тишина. Слова эти ее прозвучали – громом.

Беспощадно и точно. Никогда уже не будет так, как раньше. Отряд никогда не будет прежним. Теперь все иначе. Так было и каждый раз, когда кто-нибудь погибал... Но именно Ильгет не ощущала этого так сильно, так страшно – как дальше жить без них? Они слишком давно были в отряде, к ним каждый привык, их любили все... После Анзоры, впрочем, было не легче.

– Ну что же, – тихо сказал Дэцин, – нам придется и с этим смириться.

И все приняли его слова, как должное. Да, он прав. Каждый раз приходится смиряться заново. Привыкать к миру – уже без этого человека. К страшно изменившемуся, опустевшему миру. Дико это подумать, снова сидеть в «Синей вороне» без шуточек Гэсса. Идти в церковь и не видеть Иоста, который в последнее время часто помогал у алтаря.

Но к этому придется привыкнуть. И жить дальше. Пусть дальше жизнь будет не вполне полноценной, иной, все равно жить надо...

– А помните, как Арли пела, – сказала вдруг Иволга, – и потом Иост... тоже...

Она взяла гитару и начала играть. Голос ее был сдавленным.

Задыхаясь в вонючем дыму,

Погибаю от тяжкого смрада.

Ты один мне навеки отрада

На пути, что уводит во тьму.

Без начала мой путь, без конца,

Семь кругов друг за другом, все ниже.

По колено в коричневой жиже,

В темноте не увидеть лица.

На вопрос, бесконечный, как стон,

Что я делаю здесь, и зачем -

Тяжесть лат и разрубленный шлем,

И в ушах одуряющий звон.

Может, ложным пророкам верна,

Бесконечно и так одиноко

Я иду по неверной дороге,

Опускаясь до самого дна?

Только голос, зовущий во тьме.

Уходи, я прошу, я устала

Начинать бесконечно с начала

В этом странном и каторжном сне.

Задыхаюсь и падаю... миг...

В темноте и безумии смрада

Ты один мне навеки отрада,

Ты один мой безудержный крик.

Ты один мне навеки отрада... Ильгет вдруг вспомнила застывшее окровавленное лицо Иоста – и сейчас еще, стоит закрыть глаза, так ясно его видишь. Ей захотелось сказать о том, что Иост умер как герой. Но Ильгет вовремя прикусила язык, вспомнив о Мари... если она знает? Ей будет больно, потому что Гэсс... Гэсс очень нехорошо погиб.

И Арнис еще... Ильгет с тревогой посмотрела на любимого, нашла его руку, стиснула под столом. Ведь это он убил Гэсса... Да, оболочку, да, они согласились так считать... Но ведь эммендаров восстанавливают, хоть и не всегда, Арнис это знает. Сейчас Гэсс мог бы вылечиться, пусть и не летал бы больше, жил на Квирине. Если бы Арнис не выстрелил. Правда, не было другого способа остановить Гэсса в тот момент. И все это Арнис знает... Лучше уж не говорить об этом совсем.

– Дэцин, – вдруг звонко сказала Мари, – послушайте меня!

Дэцин, да и все вслед за ним повернули к Мари головы.

– Я знаю, вы берете в ДС только тех, кто общался с сагонами. Но я вас прошу – возьмите меня. У меня есть класс 4в... рэстаном я занималась спортивным. Возьмите, пожалуйста... Дети у меня уже подросли. Я раньше... как-то не думала, не знала... А сейчас я понимаю, что должна. У меня просто другого выхода нет. Мне никогда уже покоя не будет. Возьмите меня, Дэцин. Я вас не подведу.

Дэцин посмотрел на нее внимательно и кивнул.

– Мы возьмем тебя в ДС, Мари.

И потом постепенно раны стали заживать. Жизнь действительно продолжалась, хотя иногда казалось даже нечестным – как можно жить, потеряв такое?

Андорин давно уже учился в Третьей ступени. Теперь и Лайна готовилась перейти туда, она уже и готова была, почти закончив учебу, но медлила, не хотелось расставаться с Арли. Девочки были неразлучны, как близнецы, хотя Дара и была ближе к Арли по возрасту. Но Дара выросла слишком замкнутой, слишком задумчивой. Была у нее близкая подруга в школе, а вот с сестрами она не дружила.

Андорин очень изменился, повзрослел как-то. Собственно, он и всегда был сознательным и взрослым. Но став подростком, совсем отделился от сестер и брата. Много времени проводил в школе. Ильгет волновало то, что у Андорина пока еще не сложилось никаких профессиональных предпочтений. Арнис на это смотрел спокойно – торопиться некуда, говорил он, многие выбирают профессию до 18 лет, давно закончив Третью ступень, меняют по нескольку раз выбранный профиль. Это нормально. Да и в течение жизни всегда можно сменить профессию.

Что нравилось Андорину? Трудно было понять. Он много занимался спортивным рэстаном, выполнил норму мастера-юниора, еще больше торчал на симуляторах, летал на планере, прыгал с гравипоясом, в 12 лет начал водить флаер и с нетерпением ждал, когда же ему можно будет на настоящий ландер. Но все это было совершенно нормально, обычные увлечения квиринского мальчишки, все через это проходят в большей или меньшей степени. И девочки – большинство – тоже. По всем предметам он шел достаточно ровно. Когда-то демонстрировал математические способности, Ильгет надеялась, что они разовьются, но сейчас у Андорина не было большого интереса к математике.

В Третьей ступени жизнь была уже совершенно иной. По сути – подготовка к профессиональному обучению, ко взрослой жизни, которая начнется в 14-16 лет. Подростки уже не объединялись ни в катервы, ни в какие-то учебные группы. Вся учеба стала индивидуальной. У Андорина был свой учитель, который контролировал его занятия – составлял планы по каждому предмету, проверял их выполнение. С учителем он встречался вначале ежедневно, потом три, два раза в неделю. Ну и были, конечно же, инструктора по отдельным видам, там, где это требовалось – по музыке (Андорин так и осваивал дзури), по рэстану, пилотированию, основам практической медицины и другим подобным занятиям. Везде, где возможно, мальчик занимался сам, с помощью учебных программ циллоса.

У Андорина были друзья – трое мальчишек, вместе с ним закончивших Вторую ступень, бывших с ним в одной катерве. Он охотно проводил с ними время, у него были какие-то общие дела с ребятами... Но вот учился он теперь только и исключительно самостоятельно и сам для себя.

Вся цель учебы в Третьей ступени – подготовиться к сдаче школьного минимума. Когда-то Ильгет сдавала подобное, но эмигрантский минимум намного проще.

Причем момент этого экзамена определяет сам ученик со своим учителем – комиссия работает постоянно, еженедельно на Квирине проводятся такие экзамены, и сдать их можно в любое время. Кому-то требуется 4 года в Третьей ступени, а кому-то 2 (впрочем, и возраст вступления в Третью ступень разный, кто в 11 покидает катерву, а кто лишь в 13).

Ильгет иногда беспокоилась за Андорина... Для нее давно уже не было никакой разницы – свои дети, чужие... Она точно так же любила его, как других – хотя любовь к каждому ребенку, своему или чужому, отличалась уникальным соцветием чувств и оттенков. И вот Андорин, худой, серьезный, темноволосый подросток казался ей иногда слишком уж чужим. Слишком он отошел от семьи. Нет, он охотно принимал участие во всех семейных походах и развлечениях, вечером всегда приходил на «посиделки», но... он казался уже не ребенком, а третьим взрослым членом семьи, помощником родителей. Казалось бы, хорошо, но... не слишком ли мало мы дали ему тепла, спрашивала себя Ильгет. Не слишком ли он холоден и вежлив с нами. Арнис качал головой в ответ на ее сомнения.

– Все нормально, Иль. Он просто хороший парень. Ты разве сама не чувствуешь?

И правда, Ильгет чувствовала – Анри был одним из тех, кого она вполне представляла в отряде ДС, надежным и верным... Даже прямо сейчас его можно было бы взять с собой. Хотя мысль об этом и пугала Ильгет, и она не хотела Анри такого будущего – пусть станет простым эстаргом, это гораздо лучше!

Вот как старший сын Иволги, Люк, он уже стал пилотом-навигатором первого класса, как Иост, и подолгу пропадал в таинственных экспедициях...

Вскоре у Вениса и Сириэлы родился сынок, названный Иостом. Его крестными стали Арнис и подруга Сириэлы, врач. Ильгет вздохнула:

– Ну наконец-то, хоть кто-то нарушил эту идиотскую традицию... я уже боялась, что опять.

Она всегда очень серьезно относилась к своим крестникам. Но Сириэла сама выбрала Арниса, с ним ее многое связывало, а Ильгет в этом случае уже не могла стать второй крестной.

Арнис, окрестив маленького Иоста, как-то повеселел. Как будто часть груза – потери друга – спала с плеч, как будто долг перед ним, погибшим, был выполнен.

– Ну что, Иль, как твой роман? – спросила Иволга. Она сняла бикр, оставшись в одном тельнике, и теперь сидела и растирала мышцы бедер, какие-то судороги начинались после длительной тренировки.

– Заканчиваю, – отозвалась Ильгет. Она посмотрела с любопытством на Дрона. Арнис бы в такой ситуации сразу кинулся растирать ей ноги сам, а вот Дрон сидит, как ни в чем не бывало. Такие у них отношения... независимые... впрочем, меня это совершенно не касается. А Иволгу, похоже, устраивает.

– Вот-вот, расскажи подробнее, – влез Ойланг, – ты же знаешь, что я твой великий почитатель.

– Ты лучше скажи, когда мы на «Протеусы» перейдем, – вставил Марцелл. Ильгет посмотрела на него. Она так и осталась в группе испытателей... а вот Гэсс...

– Я думаю, к осени начнется внедрение. Все же совсем новая вещь...

– А представляете, что это даст в технике, – мечтательно сказал Арнис, – молекулярная трансформация... например, бикры можно будет со временем сделать изменяющимися... отращивать бластеры или защиту при необходимости.

– Ну это пока фантастика, – возразила Ильгет.

– Можно многое будет сделать, – сказал Марцелл, – в медицине, например... во всяком там дизайне. Универсальные домашние роботы, а то сейчас у нас куча всяких – чистильщики, тележки...

– Это все со временем, – сказал Дэцин, – а началось все с боевых ландеров. И так ведь всегда, заметьте... Сначала для войны что-то изобретают, а потом уже приспосабливают это к хозяйству.

– Наверное, это потому, что война ставит жесткие требования, – заговорил Арнис, – или совершенствовать технику, или погибнуть. В мирной жизни мы ведь не погибнем, если не будем улучшать технику... мы, в общем-то, уже достигли полной безопасности и довольства, нам больше и не нужно. Ну, конечно, экспансия, колонизация новых планет – но для этого можно обойтись тем, что у нас уже имеется.

– Но между прочим, – заметила Мари, – мы отвлеклись от темы. Иль обещала что-то рассказать о своем романе!

Ильгет пожала плечами.

– Видите ли, тут трудно рассказывать... Содержание? Ну, содержание там очень фантастическое.

– Да уж, очень! – подтвердила Иволга.

– Хотелось такую гипотезу придумать, о ветвящихся реальностях. Хотя об этом уже писали. Но мне всегда интересно, как человек себя чувствует в той или иной обстановке. И вот... пишу я о реальностях, а получается – о любви. И о сверхлюдях тоже. Начала просто о развитии всяких там способностей, а получилось – о сагонах. Только они там, конечно, иначе называются. И потом, они там у меня начинают с того, что стараются приблизиться к Богу. Но вместо этого получают только способности. А любовь – нет... с любовью все сложнее. И вот они становятся сверхлюдьми, а по характеру – такие же люди, как и мы. Разные.

– Миф о сверхчеловеке, – сказал негромко Арнис, – он такой живучий... Так хочется эволюционировать. Стать другим. И даже не это – кажется, что так приблизишься к Божественной любви, а ведь на самом деле ничего другого человек так не желает, как этой Любви, как этого счастья – быть с Богом. А так логично кажется, выполнил ряд каких-то рекомендаций, и приблизился...

– И поначалу даже и кажется, что да, ты приближаешься к Богу, все так прекрасно, светло, такая любовь, – добавила Ильгет, – словом, на этом... сагоны подлый народ, конечно, но на этом играть... хуже этого просто нет. Ведь это же на самом деле лучшее, что в нас есть – стремление стать ближе к Богу.

– Погодите, – сказал Ойланг, – но как же сагоны на этом могут играть? Ну то есть, всякий там свет, сияние – это они умеют показывать, это мы знаем. Но ведь если пойти по их пути, сразу станет ясно, что никакого Бога там нет.

– В том-то и дело, что не сразу, – вздохнула Ильгет, – а когда становится ясно, человек уже зашел так далеко, что... он уже и не совсем человек.

– Да, очень хочется, – сказала Айэла, – я вот читала недавно святого Флависа из Эдоли, так он пишет – нет в человеческой душе более высокого стремления, чем стремление к единству с Богом. Но на земле это так трудно, так невероятно трудно, кажется, почти невозможно...

– И кажется, как логично пойти по пути сагона, – подхватила Ильгет, – так называемое духовное развитие... развитие в себе способности воспринимать тонкий, запредельный мир и взаимодействовать с ним. Ведь вроде бы тонкий мир – он ближе к Богу. Но это не так, не так...

– Ну да, это и догматически не так, – согласился Марцелл, – ведь Бог трансцендентен не только видимому миру, но и невидимому. Он вообще вовне.

– А приблизиться к нему можно и здесь с тем же успехом, что и в тонком мире, – тихо сказал Арнис, – только любовью. Ничего нет важного, кроме любви.

Ильгет нашла его руку и сжала сильные, крепкие пальцы.

Иволга встала и принялась натягивать бикр. Дрон все же поднялся и начал ей помогать.

– Интересно вы рассуждаете, – вдруг сказал он, – я как-то в таких категориях и не думал.

Иволга посмотрела на него и улыбнулась.

– Как это ты хорошо сказал, Арнис, – произнесла Мари, – ничего нет важного, кроме любви. Никаких способностей не нужно, никаких талантов, ни умений, только одна любовь важна...

– Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто*, – вдруг продекламировал Ойланг. Все уставились на него.

– Вот это да! – пораженно произнесла Иволга, – Ойли, ты никак креститься собрался.

Капеллиец самодовольно улыбнулся.

– Нет, лапочка... Но надо сказать, ваши мудрецы иногда изрекали кое-какие умные вещи.

* 1 коринф. 13-1,2

– Все же я не понимаю... – сказал Венис, – а почему нельзя сохранить и даже усилить любовь в душе, занимаясь, так сказать, одновременно, развитием вот этих способностей?

– Потому что, – буркнул Ландзо и замолчал. Как это объяснить – только еще раз рассказать то, что произошло с ним самим? Но как доказать, что это единственный вариант?

– Да, изначально мои герои – неплохие люди, и как раз они способны любить, – подтвердила Ильгет, – но потом, идя по этому пути, они все равно теряют любовь, это неизбежно, ведь они думают совсем не о ней, не о своих близких, не о Христе – они все больше погружаются в себя, раскрывают себя. У них и принцип такой – познай себя, раскрой свое Я. А любовь, она всегда направлена вовне, на что-то, отличное от себя. Вы знаете, я сейчас думаю, какое это счастье, что Бог попустил появиться цивилизации сагонов лишь тогда, когда мы, люди уже стали способны от них защититься. Когда мы построили цивилизации в Космосе, корабли, оружие, когда нас стало достаточно много.

– Ну что ж, в мире все логично, – подтвердил Дэцин, – только надо понять эту логику.

– А как же кнасторы? – спросил Венис, – ведь говорят, что они...

– Кнасторы – это сказки, – ответил Арнис.

Выходили один за другим из учебного центра. Ильгет заметила, что Ойланг снова вел под руку Мари. В последнее время они часто оказывались вместе.

Ну что ж, это, наверное, и правильно. Нехорошо человеку быть одному... Ойланг так давно уже один. Не ладится у него с женщинами, да и трудно бойцу ДС найти пару где-то на стороне. Непонимание неизбежно. А Мари... Мари так разбита гибелью Гэсса. Она страшно его любила, но... вот я, наверное, после Арниса уже не смогу любить другого мужчину. Никогда, подумала Ильгет. Так же, как и Арнис говорил, что ушел бы в Орден, если бы я погибла или осталась навсегда с Питой. Но есть другие люди, те, кто не может жить в одиночку.