Текст книги "Запретный город"

Автор книги: Кристиан Жак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

12

Решить три простенькие задачки – и Жар будет хозяином раскладного стульчика, мебельного дерева и кожаного мешка. Сиденье можно купить, только вот платить-то ему нечем. Дерево дал бы отец, но Жар не станет кланяться человеку, к которому он не питает ни любви, ни уважения. Никогда. Мешок проще всего украсть, но ведь и изловить могут. Это бы ладно, но узилище вместо Места Истины? И тогда уж точно прощай надежда. Хуже того, вдруг спросят его мастеровые на этом их приемном суде: где ты взял все это добро? Как его нажил? И что? Врать-то, наверное, нельзя. Точно нельзя: поймают на вранье – ворота захлопнутся. Перед самым носом. Навеки.

Остается одно: Жар должен работать, чтобы заработать на эти причиндалы. Дались они им… Семь месяцев пахать… Как же долго! Дрыхнуть меньше надо – глядишь, и управишься поскорее, И сможешь раньше предстать перед братией.

Наткнувшись на пожилого человека, прикорнувшего на табуретке, Жар бесцеремонно прервал его отдых.

– Дедуль!.. Прости, что разбудил… Дорогу к дубильщикам знаешь? Где они живут?

– А чего ты там забыл, сынок?

– Работу ищу.

– Ремесло-то уж очень вонючее… Поискал бы чего получше!

– Ну, это мое дело.

– Кому что нравится, милый… Шагай на север, а как выйдешь из города и минуешь пальмовую рощу – она будет у тебя по левую руку, – так двигай прямо, а там унюхаешь. Нос тебя не обманет.

Старик так здорово растолковал дорогу, что Жар без труда нашел дубильщиков. Огромные чаны с мочой, навозом и дубильным раствором для смягчения кож издавали жуткое зловоние, немилосердно терзавшее Ноздри молодого человека. Тут же, на складах, громоздились груди шкур – овечьих, козьих, бычьих, кожи газелей и других животных, обитавших в пустыне. Прилавки были завалены поясами, ремнями, сандалиями и другими носильными вещами.

Взгляд Жара упал на великолепный кожаный мешок.

– Ищешь чего? – окликнул его плохо выбритый человек лет пятидесяти.

– Работу.

– А что умеешь?

– В земле копался. Пахал, пас скот, все такое.

– А чего ж урожай собирать не остался?

– Так захотелось.

– Учтивости в тебе мало, вот что.

– А вы – хозяин?

– Может, и так… Но не по нраву мне, как ты на мой мешок из кожи пялишься. Я вот, по правде, думаю, что работать тебя и палкой не загонишь, ты просто прикидываешь, чего бы утянуть, и потому высматриваешь товар получше.

Жар улыбнулся:

– Неправда ваша… Мне страсть как хочется у вас поработать.

Дубильщик щелкнул пальцами.

Из мастерской, где разминали кожи и обрабатывали их солью и дешевым растительным маслом, вышли двое. Низколобые. Зато широкогрудые.

– Эй, мальцы, проучите-ка этого сопливого… Не вздумайте его жалеть! А сам он… кому он пожалуется? Да его и слушать никто не станет: обчистить нас вздумал.

Мордатые «воспитатели» довольно оскалились: и позабавятся, и хозяину угодят. И глядишь, кое-что сверху перепадет от его щедрот. Но Жар уже летел на того, кто поближе. И хрясь ногой по тяжелому подбородку: пусть парнишка заглянет хоть на миг в мир иной. Пускай полюбуется: там небось получше, чем здесь. Его ошарашенный приятель попробовал было изобразить что-то вроде атаки. Но здоровенные кулачищи лишь попусту месили воздух. И как-то вяло они его гоняли. А вот Жар, он с первого раза достал правой дубовый затылок здоровяка, и тот поспешил опуститься на землю подле первого.

Побелевший хозяин полез под прилавок.

– Бери что хочешь и уходи туда, откуда пришел!

– Я хочу честно заработать на мешок из кожи. Получу его и уйду.

– Тот, на который ты глаз положил, вещь роскошная… Я тебе что-нибудь по более сходной цене подберу.

– А мне и нужна роскошная вещь. Только уговоримся, хозяин: для меня никаких перерывов на отлит и никаких ограничений на рабочий день. Нельзя мне без толку время тратить: получу свой мешок – и ходу. Где меня поселишь?

– Пошли…

Дубильщик только дивился: до чего ж жилистый парень! И работящий. Встает с зарей, ни на что не жалуется… Не будь его, сколько народу нанимать пришлось бы… Не работяг, так подмастерий. И учится как быстро – уже никто лучше его не растянет кожу на деревянных трехногих козлах.

Пораженный тем, как легко парню дается ремесло, хозяин лично показал ему, как втирать в кожу сало и растительное масло, чтобы получить выделанную кожу высшего качества. Прием этот вообще-то был большой тайной и спасал заготовку от иссыхания и, стало быть, порчи.

Как-то вечером, когда все работники разошлись по домам, хозяин подошел к Жару.

– Ты как-то товарищей своих сторонишься.

– Каждому свое. Охоты копаться здесь всю жизнь у меня нету. Так что и друзьями обзаводиться незачем.

– По-моему, зря ты так… Это ремесло не такое уж и скверное, как ты думаешь. Вот смотри…

– Это же стручок акации.

– Из таких стручков получается дубильный состав. Такой же добывают и из коры акации. Самый лучший, потому что если кожу обработать таким составом, то она потом годится для самых лучших, самых дорогих вещей. Кожаный мешок превосходный можно сшить, а то и кое-что получше…

– Мне только мешок нужен.

– Однажды мне заказали чехол, в котором, как говорили, хранитель храмовых тайн Карнака станет держать свои папирусы. Сущее чудо, пускай скромное, но я его смастерил вот этими руками… Хочешь, так я тебе такую же штуку сделаю. Вдобавок к той, которой я расплачусь с тобой за твои труды.

– Вместе с мешком?

– Ясное дело.

– А с чего это вы так подобрели?

– Не зря тебе дался этот мешок. Конечно, кто на него глянет, зажмурится, чтобы не ослепнуть. А вместе с чехлом ты будешь просто неотразим. И потом, я на тебя надивиться не могу. Сколько живу, такие, как ты, мне еще не попадались. Стал бы моей правой рукой – и, считай, будущее обеспечено. У меня в доме только дочки, а нужен наследник.

– Мне только мешок нужен. Ну и от чехла не откажусь. Но оседать я здесь не собираюсь.

– Еще передумаешь.

– И думать нечего.

– Поживем, малыш, поглядим…

Чтобы выспаться и восстановить силы, Жару хватало трех, от силы четырех часов сна. В дубильню он являлся первым, а уходил из нее последним, ночевал в хижине, которую сам же и соорудил из камыша. Стояло жаркое время года, а льняное покрывало, которое ссудил ему хозяин, было очень грубым и толстым, так что обстановка для отдыха была не очень подходящей.

Уже давно стемнело, а Жар только-только добрался до своего логова. И вдруг почувствовал, что в шалаше он не один.

– Эй, кто здесь?

Под покрывалом что-то зашевелилось.

Сдернув покрывало, Жар обнаружил под ним голую девицу, неловко пытающуюся прикрыть ладонями груди и низ живота. Ни красоткой, ни дурнушкой назвать ее было нельзя, так, серединка на половинку, ни то ни се, лет этак двадцати от роду.

– Ты кто?

– Своячка твоего хозяина… Я тебя в мастерской приметила. И до того ты мне глянулся, что терпения не хватило… Ну мочи не было удобной минуты дожидаться. Знакомиться, там. И все такое.

– Ты очень правильно придумала, красавица моя.

Перевернувшись на спину, она потянулась обеими руками к молодому человеку, освобождавшемуся от набедренной повязки.

– Мне как раз стало чего-то не хватать, – объявил он гостье. – Так что ты вовремя.

Она приняла его богатырское тело с нетерпеливой жадностью распаленной кошки.

Хорошее ремесло, виды на будущее, благосклонность хозяина, а еще вот эта, которая сама откуда-то взялась, и как бы хозяйка, и не совсем недотрога, и вроде бы на все согласная… Чего еще надо этому Жару?

13

Когда Молчун объявил отцу Ясны, что уходит, тот так рассвирепел, что посулил потащить несостоявшегося помощника в суд: дом-то, который они подрядились строить, еще не готов.

Поразмыслив о своих обязательствах и взвесив, что хорошо, а что – не очень, Молчун согласился, что не дело бежать из Фив, не развязавшись со всеми договорами и уговорами.

Хозяин сразу же успокоился и предложил Молчуну присесть.

– Прости меня, я погорячился.

– У вас на то были причины: даже если я буду строить в одиночку, и то мы успеем сдать работу к сроку.

– Почему ты не хочешь стать моим помощником и жениться на моей дочке?

– А она вам не говорила?

– Нет, но я же вижу, что она затосковала. А какая еще может быть тому причина, если не ты?

– Ваша правда, я люблю вашу дочь.

– Нуты даешь! Совсем ничего не понимаю! Она нос воротит, что ли? Так я ее обломаю.

– А если она вас не послушает?

– Пусть только попробует!

– Не мучайтесь, я все решил и не передумаю.

– Ну почему, почему такое упрямство?

– Потому что я собираюсь вступить в братство Места Истины.

– Так ведь… это же невозможно! С чего ты взял, что тебя примут?

– Я вырос в этой деревне мастеровых.

– Вот оно что… Потому-то ты и работаешь не так, как другие! И переубедить тебя, я вижу, не сможет никакой веский довод.

– Вообще ничто не сможет.

– Знаешь, мне тоже тоскливо стало… Но у нас еще есть время для радости. Почему бы нам не прожить эти оставшиеся дни счастливо? Вот и будем жить счастливо, все мы, втроем. Закончишь этот дом, Молчун, и уйдешь.

Дней за пятнадцать Жар наработал столько, что другому и за три месяца не управиться. Никто из рабочих не умел дубить кожи лучше, чем он, и потому ему на выделку доставались те, на которые был самый большой спрос, а еще хозяин доверял ему самые дорогие заготовки. Хозяин знал, что совестливый юноша семь раз отмерит и лишь затем возьмется за нож, так что на подготовку уходило даже больше времени, чем требовалось. Всегда выбрасывая едва завонявшее масло, юноша уже этой своей тягой к совершенству обеспечивал все более высокое качество, и даже из заурядных кож у него получались такие сандалии, которые мог себе позволить разве что крупный землевладелец.

Изогнутым ножом он вырезал из выделанной и совсем мягкой козьей кожи тонкие ремешки. Потом они будут натянуты крест-накрест и закреплены металлическими поясками. И молоденький военачальник сможет горделиво щеголять своим новеньким щитом.

– Так это ты тот самый новенький?

Голос резкий, спесивый, властный. Но Жар и бровью не повел. Знай себе кроит кожу дальше.

– С тобой младший предводитель говорит, а военачальники не терпят, когда к ним поворачиваются спиной.

– Я заказчиками не занимаюсь… Обратитесь к хозяину.

– Но мне-то ты нужен. Верно, это ты и есть – и силен, как дикий годовалый бычок, и кто иной смог бы одним махом уложить пару грубиянов? А те двое драться умели.

– Обошлось без меня… Они просто стукнулись друг о друга.

Мехи схватил Жара за плечо и силой повернул его к себе.

– Смеяться вздумал надо мной, малый! Смотри у меня.

– А ну отпустите!

В черных глазах юного богатыря воин увидел такое, что не только разжал хватку, но и отступил на шаг назад.

Жар увидел перед собой небольшого, довольно невзрачного человека, круглолицего, с иссиня-черными волосами, словно приклеенными к черепу. Губы толстые, руки-ноги пухлые, тело крупное и крепкое. Воин вроде был уверен в себе, но глазки-то бегали. Хотя глядели очень высокомерно.

– Ты дерзнул обвинить меня в нападении?

– Я всего лишь прошу не унижать меня.

– Ладно тебе, парнишка. А где мой щит?

– Как раз им я и занимаюсь.

– Покажи.

Жар послушался.

– Надо бы гвоздиков еще понабивать. И пластинок металлических наклепать. Щит мне нужен не абы какой, а прочный. Чтобы удар самого лучшего воина был ему нипочем. И чтобы все завидовали.

– Постараюсь.

– А поменять ремесло не хочешь? Косая сажень в плечах – таких в войско сразу берут. Без разговоров.

– Не тянет как-то.

– Зря ты так: военная служба – это знаешь какие права! А льготы какие!

– Это вам там хорошо. А мне так вряд ли.

– Ты такой молодой, дружок, а до чего ж верткий. И такой необузданный! Послужил бы немного под моим началом, я бы тебя посговорчивее сделал. Поумнеешь чуток, ищи главную казарму в Фивах. Скажешь там, что за тебя предводитель Мехи ручается. А пока поторопись с моим щитом. Завтра с утра к тебе придет один боец от меня. Отдашь готовую вещичку ему.

Как только воин ушел, появился хозяин:

– Хорошо потолковали, а, Жар?

– Мы что, друзья с ним, что ли?

– Ой, парень, этот Мехи, говорят, немалая шишка. А хочет раздуться еще больше… Лезет вверх со страшной силой, шагает по головам, пыжится… Слушок пошел, что скоро совсем в большие начальники выбьется. Новая должность, высокий чин… А что с его щитом? Готов?

– Если вас это так беспокоит, ночью доделаю.

– Пойми меня… Лучше с этим Мехи не ссориться.

– Завтра к вечеру за мной ничего не останется. Я закончу все дела, за которые вы мне обещали кожаный мешок.

– Знаю, знаю… Поговорим.

Проснувшись, Жар увидел, что свояченица хозяина во сне перевернулась на живот. Он залюбовался было ее впечатляющим тылом, припоминая довольно разнообразные радости, которых не жалела для него эта обширная, такая щедрая область молодого женского тела, но в глаза уже били яркие лучи восходящего солнца. Пронзив камышовую перегородку, они ярко высветили два предмета на полу.

Жар потрогал обе вещи. Приподнял. Опустил на землю. Качество! Лучше не бывает.

– Доволен? – прозвучал ехидненький голосок уже открывшей глаза, но еще не совсем проснувшейся подружки.

– Настоящие чудеса. Пусть малые.

– Как мои грудки?

– Если тебе так хочется, то, пожалуй.

– А эти штуки тебе хозяин подарил?

– Ошибаешься, радость моя. Я их заработал.

– А жениться когда?

– А хочешь?

– Еще бы. Дубильня-то тебе в наследство достанется.

Жар растопырил пятерню и от души влепил по ягодицам возлюбленной.

– День начался… Не поняла еще?

– Ну давай, спеши к хозяину. И потом бегом ко мне. Только скорей, – залепетала она томным, срывающимся, задыхающимся голосом.

Молчун покинул стройку на заре: дом для фиванского пирожника был готов. И заживет в нем этот торговец лакомствами со своей второй женой и двумя детьми. Договор, стало быть, выполнен, и он вправе покинуть восточный берег. Сядет на паром, а потом по знакомой дороге зашагает к Месту Истины.

Сто раз, нет, больше хотелось ему кинуться со всех ног в тот сад. Чтобы увидеть Ясну в последний раз. Чтобы попрощаться. Но бередить рану? Боль разлуки станет еще мучительнее.

Молчун пробовал с головой уйти в работу, чтобы только не думать о Ясне. Но ее светлый лик не покидал его, даже глаза закрывать нужды не было. Удерживаться от разговоров с нею тоже испытание почти невыносимое, так что самое время покинуть город. Потянет еще немного, несколько считаных часов, – и у него просто недостанет духу уйти.

Свежий ветерок, такой нежный и душистый, – утро только-только занялось. Паром, под завязку набитый торговцами, резво пересекал Нил, благо ветру помогало течение. Заспанные пассажиры нехотя продирали глаза и готовились добрать недополученный отдых уже на суше.

Молчун первым соскочил на берег и начал подниматься по крутому, но короткому склону. И вдруг остолбенел.

Ясна! Под пальмой сидела Ясна.

Он направился к девушке и протянул ей руку, помогая подняться.

– Я иду с тобой, – объявила она.

14

Дубильщик выронил надкусанную корку хлеба и побежал за Жаром.

– Ты куда?

– Я все отработал, ты мне заплатил, и я могу уйти.

– Экая дурость! Что, свояченица моя тебе не угодила?

– Филейные части у нее – обалдеть! Не спорю. А умишко – как у воробья.

– И моим наследником не будешь?

– Ты ж не такой старый, чтобы совсем оглохнуть. Я получил то, чего хотел, и, как договаривались – ты же слышал! – ухожу. Своей дорогой.

– Одумайся, Жар!

– Прощай, хозяин.

Уже позабыв про дубильню, молодой человек теперь ломал голову над тем, как раздобыть древесину для кресла. Можно выменять ее, посулив отдать прекрасный чехол. Мешок бы остался… но как-то не хочется разбивать такую прекрасную пару. И потом… вдруг этот чехол станет лишней гирькой на его чаше весов? Когда он доберется наконец до Места Истины…

Хорошо бы наняться к какому-нибудь столяру. И вкалывать, как у дубильщика, без продыху. Чтобы время не пропадало.

Солнце еще только подбиралось к зениту, а юноша уже стоял перед хозяином мастерской, в которой трудилось добрых два десятка подмастерий и столько же опытных и битых жизнью мастеров; мебель они делали незатейливую, но крепкую. Хозяин, на вид лет шестидесяти, твердо стоял на крепких ногах и рукой на себя еще не махнул, судя по щеточке усиков над верхней губой. Гостя он встретил без восторга.

– Зовут как?

– Жаром.

– Что умеешь?

– Был земледельцем. И дубильщиком.

– Прогоняли?

– Сам уходил.

– Чего так?

– Это мое дело.

– Это и мое дело, мой дорогой. Не будешь отвечать, шагай себе дальше.

Жар так бы и врезал этому горлохвату: с чего это он затеял допрос? Да еще так свысока цедит слова.

– Отец только и знает, что в земле ковыряться, и даже по сторонам глядеть ленится. А тот дубильщик, на которого я работал, лишь выгоды ищет, а никакого размаха. Я бы мог стать наследником хоть у одного, хоть у другого. Но решил поискать себе наставника получше.

Щегольские усики удивленно поползли к хозяйскому носу.

– Это ж сколько тебе годков?

– Шестнадцать. И гляньте, какие у меня плечи широченные. Берете меня или мне искать счастья в другом месте?

– Чего же именно ты хочешь?

– Отработать, и как можно скорее, столько урочных дней, чтобы хватило на оплату столярного дерева, из которого можно будет смастерить кресло.

– А знаешь, сколько стоит эта древесина?

– Лодырю – месяцев пять неспешной работы. Чтоб не перетрудиться. А мне так и месяца многовато.

– Что, спать совсем не будешь?

– А чего попусту валяться? Чтобы выспаться, много времени не надо. Я у дубильщика это понял.

– А потом?

– Получу то, что хочу, – и ноги в руки.

– А освоить ремесло как следует не хочешь?

– Больше мне сказать нечего. Решать вам.

– Ходят тут всякие разные, смеются над нами, простаками… Слушай, распоряжаюсь здесь я, и твердолобые мне ой как не по душе. Пообещаешь слушаться, так можно и попробовать.

– Можно приступать?

– Раз тебе нужно дерево, ты сам его и срубишь. Мой дровосек научит тебя орудовать топором.

Ясна и Молчун медленно продвигались к Месту Истины, шагая мимо полей с колосящимися хлебами. Иногда попадались пальмовые рощи или рощицы из нескольких смоковниц.

– Это же не просто село, – втолковывал ей Молчун. – Тебя туда не пустят.

– А если под одним кровом поселимся? Как муж с женой.

Он остановился, но только чтобы взять ее на руки.

– Если ты захочешь… Ты в самом деле этого хочешь?

– А ты что, сомневался?

Никогда еще небо не бывало таким ярким, таким чистым, таким сияющим. Но Молчун знал, что счастье недолговечно.

– Другие женщины, те, что в деревне, станут отравлять тебе жизнь. Чтобы ты сама покинула село. Я-то буду стараться, чтобы тебя приняли. Скажу, что ты не только моя жена, но и делу, которое творится в Месте Истины, ты не чужая. Только вот…

– В этом не будет нужды.

Несговорчивая Ясна упрямо не хотела соглашаться с тем, что ее желанию не суждено сбыться.

– Говорю тебе, все эти хлопоты не понадобятся, – повторила Ясна, голосом кротким, но тоном решительным. – Ибо я тоже услыхала зов.

– Что ты говоришь? Как это было?

– Созерцание… Закатная вершина, понимаешь? Где обитает богиня тишины. Разве не она оберегает запретные долины, в коих обретаются бессмертные души фараонов и их царственных супруг? И не она ли таинственная покровительница мастеров Места Истины? Глас ее прилетел ко мне с ветром с вершины и проник мне в сердце. И ныне ведомо мне, что жизнь свою надлежит провести мне в постижении, познании и служении. И что нет иного места на всем этом свете, где могла бы я вершить те дела, что поручены мне богиней.

– Сделаю для тебя… для нас все, что только сумею, Ясна. И без тебя я в ворота деревни не войду.

Рука в руке, не сводя глаз с Закатной вершины, они продолжали свой путь к Месту Истины. Любовь, соединившая их, отныне повелевала им никогда не разлучаться. Они будут жить одной жизнью, разделяя все, что она им предложит: и самое телесное, и самое возвышенное и духовное. Какие бы испытания ни выпали на их долю, какие бы преграды ни встали на их пути, не будут они ни роптать, ни стенать, ни сожалеть; и даже если на горизонте замаячит призрак поражения, они не отступят.

В селение вели две дороги. Первая – мимо Рамсессеума, храма, воздвигнутого в честь Рамсеса Великого. Но теперь она непроходима: преграждавшие ее воины заставляли всех поворачивать назад, пропуская лишь мастеров, вышедших из Места Истины. По второй позволяли перемещаться всем остальным.

Ясна и Молчун оставили справа храм Аменхотепа, сына Хапу, великого мудреца, верно служившего фараону Аменхотепу III, огромное святилище которого высилось неподалеку. По левую руку остался холм Джеме – место погребения богов изначальных времен. Здесь возделанные поля и угодья заканчивались. Начиналась пустыня.

Ясна понимала, что надо быть готовой к любому приключению, ибо она оказалась в мире ином, близком и в то же время бесконечно далеком от того, к которому она привыкла. Но и в этом новом для нее мире люди любят друг друга, страдают и сражаются за хлеб насущный. Хотя трудятся они не только ради осязаемого и вещественного – они меняют облик вечности.

Вняв зову, Ясна и Молчуна стала воспринимать иначе, не так, как прежде. Она чувствовала, что все его существо томится по творчеству, и это ее завораживало. В то же время она видела, как недостает ему средств и способов для удовлетворения этой потребности творить. И потому он не может – пока – осуществить все то, на что он способен и что ему так желанно.

Стражи первого из пяти укреплений встретили их ничуть не радушнее обычного:

– Ваши пропуска.

– У нас их нет.

– Так возвращайтесь туда, откуда пришли.

– Я – Молчун, сын Неби, он – старший мастер артели в Месте Истины. Распорядитесь сообщить моему отцу о том, что странствия мои завершены и что я намерен войти в селение вместе со своей женой.

– Ах так?.. Надо начальству доложить. Оставайтесь пока здесь.

Стражник передал запрос своему товарищу, отправившемуся во второе укрепление, и то же происходило дальше, вплоть до последнего, пятого, укрепления, пока рапорт не лег на стол начальника стражи Собека. И тот велел пропустить пару через все «пять стен», решив лично побеседовать с непрошеными гостями.

Увидев руководителя охраны, вовсе не лучившегося дружелюбием, Ясна и Молчун поняли, что их путешествие далеко не завершено.

– Ваш рассказ не представляется мне заслуживающим доверия, – холодно сказал Собек. – И если вы вздумали меня обмануть, вам это дорого обойдется.