Текст книги "Письмо Россетти"
Автор книги: Кристи Филипс
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
– Но почему вы предлагаете это мне?
– Пройдет не так уж много времени, и ты узнаешь, что даже самые красивые женщины имеют печальное свойство стареть.
Тень пробежала по лицу Ла Селестии, и на какую-то долю секунды Алессандра увидела перед собой совсем не ту женщину. За сверкающим фасадом скрывалась другая, печальная, умудренная опытом. Очевидно, Ла Селестия гораздо старше, чем кажется. Лучик солнца, прорвавшийся сквозь щель в шторах, высветил морщинки в уголках глаз, глубокие тени шли от уголков губ к подбородку.
– Придет время, и мужчины уже не столь охотно станут плясать под мою дудку, – продолжала меж тем Ла Селестия. – Но мне бы не хотелось повторять ошибки других куртизанок. Вместо того чтобы закрывать глаза на будущее, я планирую его. И плату я с тебя возьму умеренную. За обучение, за представление знатнейшим и богатейшим мужчинам города – двадцать пять процентов от твоего заработка.
– Дороговато.
– Неужели? А знаешь, как поставила вопрос передо мной моя мать? Сказала: “Ты можешь стать куртизанкой – не проституткой, а именно куртизанкой, это большая разница.И будешь жить в богатстве и роскоши, о которых и представления не имеешь. Не хочешь – ступай продавать свечи на ступенях у церкви и тогда будешь вечно прозябать в грязи и нищете”. У тебя, как и у меня тогда, выбор невелик.
– Возможно, но…
– Скажи, почему ты стала любовницей Лоренцо, вместо того чтобы уйти в монастырь? Должно быть, потому, что понимала – в приличном обществе тебя не примут, шансов удачно выйти замуж практически нет.
– Мне нужна свобода.
– Вот именно. “Свобода – самое ценное, чем владеет куртизанка. Даже бесчестие ничто по сравнению с этой привилегией”. Так сказал Франческо Пона. Человек, привыкший к настоящей свободе, уже не в силах от нее отказаться. И поверь мне: в нищете никакой свободы нет.
– И все же мне кажется, у меня не столь ограниченный выбор.
– Вот как? Лично я вижу только три варианта. Ты можешь уйти в монастырь, можешь стать куртизанкой. Или присоединиться к дешевым шлюхам, которые собираются на мосту Сисек[6]и задешево продают себя. Если хватит ума, приходи ко мне в среду в полдень. – Ла Селестия поднялась и направилась к двери. – Скажи, ты его любила?
– Кого? Лоренцо? – Алессандре было стыдно признаваться в том, что она никогда не любила этого человека. И вообще ей казалось, она никого еще не любила. – Не знаю.
Куртизанка окинула ее внимательным взглядом.
– Вот и хорошо. Так даже лучше, что не любила. Ты уж мне поверь.
ГЛАВА 4
Клер толкнула тяжелую застекленную дверь и вошла в центральный коридор академии Форсайта. Утром ей позвонила Мередит и сказала, что они должны встретиться сегодня в школе ровно в час дня. Она прошла по коридору, свернула направо и оказалась у дверей в кабинеты, в одном из которых работала Мередит. Она не понимала, зачем так срочно понадобилась подруге.
– Хорошо, что ты пришла первой, – сказала Мередит при виде Клер.
Кабинет у нее был очень уютный, в нем царила почти домашняя атмосфера. От пола до потолка тянулись книжные полки, везде были расставлены настольные лампы с абажурами, два стула с высокими резными спинками придвинуты к антикварному столу красного дерева.
– Первой? – удивилась Клер.
– К нам должен присоединиться еще один человек.
– Кто?
– Позволь объяснить все с самого начала.
– Хорошо.
– На следующей неделе состоится свадьба отца одной нашей ученицы. Это его второй брак, сама понимаешь. Медовый месяц молодожены собираются провести на юге Франции. Дочка же планировала провести лето с матерью, но… мама ее приболела. Вообще-то она сейчас в больнице. И вот он позвонил мне сегодня утром и спросил, не могла бы я порекомендовать кого-нибудь, лучше всего из преподавательского состава, кто согласился бы сопровождать его дочь в Париж, на неделю. Тогда молодожены смогли бы насладиться медовым месяцем, затем приехать в Париж, забрать дочь и провести еще неделю всей семьей перед возвращением домой. Но через неделю у нас начинает работать летняя школа, и сама я поехать не смогу.
– Так ты предлагаешь мне отвезти девочку в Париж?
– Нет. В Венецию! Даты путешествия и конференции полностью совпадают. Я уже переговорила с ним, и он согласился, с одним только условием: Гвендолин должна быть в Париже вовремя, чтобы они могли забрать ее и ехать дальше. И еще… мне показалось, он сильно угнетен. Очевидно, эта его новая жена вовсе не в восторге от того, что должна провести остаток медового месяца с падчерицей.
– Ну а куда я ее дену, когда придется посещать конференцию?
– Возьмешь с собой. Она уже не ребенок, ей четырнадцать. Скажешь, чтобы сидела смирно и держала рот на замке и что за это по окончании обещаешь сводить ее куда-нибудь развлечься.
– Я не знаю, как следует развлекать подростков, – угрюмо возразила Клер.
– Ты что, вообще не любишь детей?
– Я не говорила, что не люблю их. Просто не доводилось проводить время в компании тинейджеров с тех пор… С тех пор, когда сама была тинейджером.
– А я только и знаю, что тусоваться с тинейджерами, и должна тебе сказать, они ненамного отличаются от нас. Да большинство из них вообще симпатяги. Совершенно нормальные люди. Тут самое главное помнить о том, что отец Гвендолин очень богат и готов платить за все. Возможно, он даже оплатит расходы по конференции, да и тебе чего-нибудь подкинет в виде премиальных.
– Шутишь, что ли…
– Я серьезно. – Мередит улыбалась, смешно приподняв брови домиком, однако при этом нервно постукивала кончиком карандаша по столу, что выдавало некоторое волнение.
– Ты что-то недоговариваешь, верно? – догадалась Клер.
– Тебе нужно молчать об одном инциденте. Не упоминать о нем и словом в присутствии Гвендолин. Несколько дней назад ее отец поранил ногу… несчастный случай во время игры в гольф.
– Кто-то переехал ему ногу тележкой с клюшками?
– Нет. Пулевое ранение.
– Так это тот самый парень, в которого стреляла бывшая жена?
– Да.
– Стало быть, ранила его мать этой самой девочки?
– Да.
– Но ведь ты только что сказала, что она нормальная, совершенно нормальная! Ничего себе нормальная, мамаша, которая палит в людей!
– Да тише ты, он будет здесь с минуты на минуту. Короче, ты должна делать вид, что ничего об этом не знаешь.
– Ты ведь говорила, что мать ее заболела, находится в больнице.
– Так и есть. Лежит в психиатрическом отделении в “Масс-Дженерал”[7].– В ответ на укоризненный взгляд Клер Мередит лишь пожала плечами. – Временное умопомешательство – это болезнь. По крайней мере, такой позиции придерживается ее адвокат.
– Это у тебя, должно быть, временное умопомешательство. Вообразила, что я соглашусь стать компаньонкой дочери умалишенной!
– Так ты отказываешься?
– Отказываюсь.
– Тогда возьмешь деньги на поездку у меня в долг.
– Нет, я не могу их принять.
Как раз накануне ночью Клер пыталась подсчитать, во сколько обойдется ей поездка в Венецию с учетом авиаперелета, гостиницы, еды и небольшой суммы на непредвиденные расходы. Выходило чуть больше трех тысяч долларов. Даже самые высокопоставленные преподаватели в школах типа Форсайта, помощники декана, к примеру, получали намного меньше. Деньги, о которых говорила Мередит, это все ее накопления.
– Не возьму, потому что не знаю, когда смогу отдать, – сказала Клер. – Что, если вообще не смогу отдать? Это разрушит нашу дружбу. А наша дружба мне куда дороже любойпоездки, в том числе и в Венецию.
– Не уверена.
– О чем это ты?
– Ты меня беспокоишь, вот что. Вот уже два года практически не выходишь из дома. Ну, за исключением тех вечеров, что мы проводим вместе. И потом… только не обижайся, ладно? Одета ты черт знает как. Лично я вижу тебя только в свитерах да этих совершенно идиотских пижамах.
– Почему это мои пижамы идиотские?
– Да потому, что ты бродишь в них по дому целыми днями, не снимая.
– Это удобно. К тому же можно сэкономить на стирке.
– Ладно, как ты одеваешься, не самое главное. Я хотела сказать… Может, у меня нет мужа и детей и какого-нибудь суперкрутого и постоянного любовника, но мои отношения с мужчинами одним ужином в ресторане не ограничиваются.
– Для меня сейчас самое главное – это закончить диссертацию.
– Послушай, Клер. Ты знаешь, что я люблю тебя. И считаю просто замечательным, что ты так увлечена семнадцатым веком и размышлениями о том, какие тогда жили люди и как поступали. Что думали, что ели, какими вилками пользовались во время…
– Вот ты упомянула о вилках. Это очень занимательно. О вилках вне Италии в начале семнадцатого века и слыхом не слыхивали. Все приезжавшие в Венецию дивились этим предметам, им они казались странными и необычными.
– Ну вот видишь? Об этом я и говорю.
– О чем говоришь?
– Ты знаешь о вещах, которым исполнилось несколько сотен лет, но зачастую понятия не имеешь, какой сегодня день и какое число. Тебе просто необходимо вырваться наконец из дома и поехать в Венецию. Сама говорила, что твой консультант неоднократно подчеркивал: надо разузнать как можно больше об этой книге. Если не узнаешь, рискуешь потерять все, над чем работала столько лет.
Клер вздохнула. Конечно, Мередит, как всегда, права.
– Так отец этой девочки готов оплатить все? – спросила она.
– Абсолютно все, – кивнула Мередит.
В этот момент Клер поняла, как отчаянно хочется ей побывать в Венеции. Всего через неделю она может оказаться в салоне летящего туда самолета. А рядом будет сидеть какая-то девчонка. Ну и что с того? Только там она сможет выяснить, что понаписала эта профессорша из Кембриджа, мало того, целую неделю просидеть в Библиотеке Марчиана, знакомясь с документами, проводя сравнения и исследования. Неделя – не так уж и много, но все лучше, чем ничего. Она сможет сверить свои записи из разных источников с оригиналами документов, и, что самое главное, возможно, дневники Алессандры Россетти находятся там.
– Я ведь уже говорила тебе на днях, итальянские мужчины… – Мередит умолкла, услышав за дверью неуверенный мужской голос.
– Можно войти?
Мередит поднялась из-за стола, а в дверях появился Эдвард Фрай. Клер окинула его беглым оценивающим и одобрительным взглядом. Высокий, среднего телосложения, спортивный. Ему лет сорок пять, подумала она, а загорел, наверное, на поле для гольфа. И еще, когда улыбается, в уголках глаз появляются симпатичные морщинки. Одет он был просто – в джинсы и хлопковый спортивный свитер. Но самой примечательной деталью внешности был гипс на левой ноге, а также тросточка, на которую он опирался, и Клер вспомнила, почему вдруг понадобилась ее помощь. Должно быть, этот мужчина сделал нечто ужасное, раз привел в такую ярость бывшую жену. Ее удивляло, что Эдвард Фрай оказался столь приятным с виду человеком, и Клер поняла: решение принято окончательно и бесповоротно. Она согласна лететь в Венецию в качестве компаньонки его дочери.
Вот только не будет ли у нее проблем с девочкой?…
СИЛА
21мая 1617 года
– Ну, давай еще раз, через всю комнату, – велела Ла Селестия.
Алессандра подобрала юбки и сделала неуверенный шаг в новеньких туфлях на высокой платформе, столь популярных у венецианских модниц.
– Да не дергай ты так юбки, это выглядит неестественно! Руки держи свободно, грациозно, вот так. – Ла Селестия показала, как именно. – Начни сначала.
Сначала? Алессандра устало вздохнула. Куртизанка оказалась настоящим тираном, даже в сравнении с синьором Лигорио, ее учителем латинского.
– Давай шевелись, – приказала Ла Селестия. – И всякий раз, когда готова сдаться, помни, что ждет тебя в монастыре.
Алессандра отбежала в дальний угол комнаты. Ла Селестия оказалась в другом, противоположном. Спальня у куртизанки была просторней, чем многие известные Алессандре салоны; раза в два больше по площади, чем самая большая комната в доме Россетти. Прошло вот уже три недели, как девушка переехала к ней в дом, но не уставала дивитьсяцарившей тут роскоши. Настоящий дворец. Не было и дня, чтобы она не находила какой-нибудь новой детали, предмета искреннего удивления и восхищения. Потолки разрисованы облачками и ангелочками или же сценами из мифологии; полы искусно выложены мозаикой и покрыты роскошными коврами. Была здесь и camera d’oro – “золотая комната”, – стены которой покрывало сусальное золото, и днем, при солнечном свете, здесь все сияло и переливалось, точно в волшебном царстве. На стенах гобелены, зеркала в резных рамах и портреты хозяйки дома – Алессандра насчитала как минимум восемь. На верхнем этаже располагалась роскошная ванная комната, посреди на золоченых ножках стояла сама ванна огромных размеров, где куртизанка ежедневно совершала омовения, причем в воду щедро добавляли ароматические травы, а два раза в неделю ванну наполняли молоком.
Весь дом был озарен солнечным светом, живыми цветами, а по утрам по нему разносилось нежное пение дочерей Ла Селестии, Катерины и Елены, они брали уроки музыки. На крыше была устроена специальная площадка, и по ней гордо разгуливал павлин; в комнатах в золоченых клетках сидели зяблики, длиннохвостые попугаи и жаворонки, наполняя воздух заливистыми трелями. У любимой обезьянки Ла Селестии – звали ее Одомо – имелась своя собственная маленькая комнатка, где стояла кровать под балдахином и красивые стульчики с резными спинками. В доме было множество слуг, они возникали и исчезали, быстрые и бесшумные, как призраки, всегда готовые исполнить любое пожелание.
Если б Алессандра не знала, кто такая Ла Селестия, можно было подумать, что в этом дворце живет принцесса.
Алессандра вновь двинулась по комнате, стараясь копировать грациозную и плавную походку куртизанки. Ну почему она не знает, куда девать руки, не может найти им места, все время только о них и думает? Чем больше она старалась, тем хуже был результат. Руки болтались по бокам, точно плети. И еще это платье Ла Селестии, одно из тех, что вроде бы пришлось ей по размеру, но такое узкое, что в нем просто нечем было дышать. Она подняла руку, хотела почесать спину, на миг забыла о ногах и тут же споткнулась и растянулась на полу.
– Пресвятая Дева Мария! – укоризненно воскликнула Ла Селестия.
– Это все платье, – смущенно пробормотала Алессандра. – К чему было так туго затягивать? Прямо весь дух вышел вон!
– Да не дух я старалась выбить вон, а стянуть груди, чтобы не торчали, как вымя у коровы. И исправить плебейскую походку. Не много будет от тебя проку, если не научишься ходить, как подобает настоящей даме.
– Если у меня так много недостатков, даже грудь никуда не годится, что, черт возьми, я здесь делаю?
– Настоящими красавицами не рождаются, ими становятся. И нет на свете женщины, которая не стала бы краше от капельки румян или более модного наряда.
Алессандра потерла ноющую лодыжку. Капелька румян? Определенно в ее случае этого недостаточно. В комнате рядом со спальней Ла Селестии находилась гардеробная, битком забитая лосьонами, пудрами, маслами, притирками и прочими волшебными средствами, с назначением которых ей еще предстояло познакомиться.
Ла Селестия призвала служанок, и они под наблюдением госпожи начали колдовать над Алессандрой, да так успешно, что она с трудом узнала себя в зеркале. Несколько разволосы ей густо смазывали особой вытяжкой из трав, от чего они высветлились и приобрели золотистый оттенок. Ее искупали в ванне с лепестками роз, потом отполировали и покрыли лаком ногти, выбрили ноги и подмышки, долго втирали в кожу и волосы ароматические масла, выщипали брови, придав им более эффектную форму. Словом, носилисьс ней как с писаной торбой, и результат превзошел все ожидания.
– Ну, готова повторить еще раз?
– Такое впечатление, будто вы хотите сделать из меня совсем другую женщину.
– Именно. Чтобы стать успешной куртизанкой, надо быть не просто женщиной. Надо стать богиней.
– И это все? – с сарказмом спросила Алессандра.
– Как по-твоему, мужчины считают меня просто одной из женщин?
– Нет, но вы… это вы. Вы Ла Селестия. Вы не такая, как все остальные женщины.
– А как, думаешь, я этого достигла? С помощью простого везения? Счастливого случая? Считаешь, я с самого рождения получила этот счастливый билет?
Куртизанка опустилась в одно из кресел возле мраморного камина и жестом подозвала к себе Алессандру. Та скинула неудобную обувь, подобрала юбки, подошла и уселась рядом.
– То, что я расскажу тебе, знают немногие, – начала Ла Селестия. – И повторять не хотелось бы. Ясно тебе?
– Да.
Алессандра уже давно поняла, что за ангельской внешностью Ла Селестии кроется расчетливый острый ум и стальная воля. И возражать ей было бы просто глупо.
– Вот и славно. – Ла Селестия улыбнулась, но теплоты в улыбке почти не было. – Родилась я в Тревизо, не в Венеции. И мамаша моя была проституткой. А отец – французским солдатом, кстати, на матери он так и не женился. А как мы жили… мерзко, можно сказать. На гроши, в грязи и нищете. И ничего подобного у нас не было.
Она жестом указала на роскошно обставленную комнату, многочисленные резные и позолоченные сундуки, огромную кровать под балдахином, застланную белоснежным шелковым бельем с золотой вышивкой.
– Мать моя была женщиной необразованной, а вот ума и хитрости ей было не занимать. Ко времени, когда мне исполнилось пять, она поняла, что у нее растет дочь-красавица, и использовала все доступные средства для подготовки меня к другой, богатой и роскошной жизни. Она проследила за тем, чтобы я научилась читать, играть на музыкальных инструментах, петь, чтобы манеры у меня были безупречные. Когда мне исполнилось четырнадцать, мы приехали в Венецию. С одной-единственной целью: начать строить мою карьеру куртизанки. Отец давно куда-то пропал, но мама сумела накопить денег на дорогу, жилье и пропитание, правда, хватало их всего на две недели. Только две недели! Если б ее план не сработал, мы бы оказались на улице. Нищие, жалкие и совершенно одинокие, потому как в этом городе никого не знали. Несмотря на то что денег было в обрез, комнату мы сняли в дорогой гостинице на Большом канале, неподалеку от Риальто. Поблизости от тех мест, где имели привычку собираться самые богатые и влиятельные в Венеции мужчины. И вот наутро после приезда мама ушла куда-то, пропала на несколько часов, а потом вернулась с голубым шелковым платьем. Такого красивого платья я еще в жизни не видела! Оказывается, она пошла и заложила где-то единственное свое украшение, чтоб купить мне этот наряд. Она помогла мне его надеть, расчесала и смазала ароматическими маслами волосы и велела встать у окна, выходящего на канал. Через некоторое время подплыла гондола. Остановилась прямо под окном. В ней сидел молодой красавец, разодетый как принц. – На губах Ла Селестии мелькнула улыбка. – Я даже помню, в чем он был. Роскошный красный камзол, на голове берет, и с него свисает длинное красное перо. “О блистательная красавица! Богиня! – воскликнул он. – Сердце мое пылает от любви к тебе! Такой ослепительной красоты я еще не видел! Откуда ты? Давно ли в этом городе? Наверное, спустилась с небес, потому что похожа на ангела, а не живую женщину! Поговори со мной, мой ангел! Если не можешь говорить, дай знак, и янавечно буду принадлежать тебе и только тебе, ибо твоя красота несравненна!” Ну и так далее, в том же духе. Людям вокруг стало любопытно, что же за красавицу он узрел. Неужели она действительно так хороша, что сразила этого молодца наповал? К окнам нашей гостиницы подплывало все больше гондол, и вскоре на меня смотрела целая толпа мужчин, самых разных. Они кричали, просили, чтоб я вышла на балкон показать себя, доставить им такую радость. Но я вместо этого отошла от окна и спросила маму, что же мне делать. И тут она меня удивила. Я увидела, как затряслись ее плечи, как покатились слезы по щекам. Она смеялась и плакала одновременно. Я спросила: “Мама, почему ты смеешься? Почему плачешь?”
И она ответила: “ Плачу от радости, потому что теперь точно знаю, все у нас будет хорошо, нам не придется бродить по улицам и нищенствовать. А смеюсь потому, что, вознося эти хвалы тебе, парень превратился просто в лирического поэта. Так разошелся, наговорил куда больше положенного на те деньги, что я ему заплатила”.
Глаза Алессандры удивленно расширились.
– Так она его наняла?…
Ла Селестия звонко расхохоталась.
– Видишь ли, моя мамочка предусмотрела все до мелочей. Не хотела рисковать. Как бы там ни было, но этот юный красавец приплывал еще раз, уже совершенно бесплатно. Впрочем, неважно, вскоре он стал одним из многих. Каждый день после этого все мужчины Венеции приезжали поглазеть на необыкновенную красотку, недавно появившуюся в городе. Но только поглазеть, ничего больше, поскольку, как я уже говорила, мама моя была женщиной умной и расчетливой. Играла на их любопытстве, как умелый музыкант – на струнах своего инструмента. Сегодня мужчины могли увидеть якобы случайно обнажившуюся ручку красавицы, назавтра – лодыжку, сверкнувшую из-под полы; волосы, волнами спадающие на спину, или мое лицо в профиль. Я была хорошенькой девушкой, отрицать не буду, а соединение тайны с разыгравшимся воображением этих мужчин дало необыкновенно мощный эффект. Вскоре по всей Венеции пошли слухи, что я – самая красивая девушка в городе. И еще – что я девственница, просто обреченная стать “честной куртизанкой”, и тут началось такое, что даже мама не переставала удивляться. Важные господа посылали своих слуг с подарками – просто завалили нас цветами, фруктами, драгоценностями, роскошными нарядами. Поэты слагали про меня сонеты, художники чуть ли не на коленях умоляли, чтобы я позволила написать им свой портрет. Однажды один из моих поклонников прочел целую поэму, где называл меня Ла Селестией. В ней он писал, что я прекрасна и недоступна, как небеса, и имя это так и прилипло ко мне. Отныне я уже не была девушкой по имени Фаустина Эмилиана Золта из маленького городка Тревизо, нет, звали меня только Ла Селестия. Даже мама начала называть меня так, потому как сразу смекнула, какие выгоды сулит это превращение из провинциальной простушки в богиню. Новое имя лишь прибавило мне таинственности, мужчины просто с ума сходили от страсти. Частенько прямо в гондолах под окнами разгорались драки. И вот когда все это безумие достигло своего апогея, мама начала вести торги. Она продавала мою девственность шесть раз. Просто удивительно, каких результатов можно достичь с помощью гуммиарабика, розовой воды и овечьей крови. А самое главное, с помощью слепой веры глупых мужчин.
Глаза куртизанки сверкали иронией, когда она взглянула на Алессандру из-под густых длинных ресниц.
– Смысл всего этого рассказа сводится к следующему. Для того чтобы стать воистину великой куртизанкой, главное – это не красота, обаяние и даже не сексуальность. Главное – это желание и фантазия. Если мужчине нужно просто удовлетворить похоть, его может устроить любая уличная проститутка. Можно задаться вопросом: почему мужчина, презрительно швыряющий несколько сольдо дешевой шлюхе из таверны, готов осыпать меня роскошными драгоценностями? Чего в действительности хочет мужчина – и очень редко находит, – так это женщину, которая сможет полностью завладеть его сердцем, мыслями и душой. И, что не менее важно, женщину, которая льстит его тщеславию. Статус мужчины, сумевшего завоевать женщину, что была предметом вожделения других мужчин, сразу неизмеримо возрастает в глазах многих.
– Но разве мне по силам такая задача?
– Я тебе помогу. Как в свое время мама помогла мне. Знаешь, до сегодняшнего дня я избегала часто появляться на публике – это помогало сохранить иллюзию моей божественности и недоступности. Но теперь надо подумать, как лучше представить тебя.
– Тоже собираетесь выставить меня у окна?
– Нет. Мы попробуем что-нибудь новенькое. Неожиданное и необычное. А пока что тебе надо учиться и учиться.
Потайная комната для подглядывания была придумана и украшена так же искусно, как сундучки, в которых хранила свои драгоценности Ла Селестия. Вся от стен до потолкаобита красным шелком и надежно замаскирована – практически то был небольшой альков между спальней великой куртизанки и холлом. Алессандра приникла к глазку и увидела спальню, где Ла Селестия должна была вскоре принять своего любовника. Картина, представшая перед ней, призывала к соблазну. В дальних углах были расставлены слабо мерцающие свечи, единственным другим источником света был камин, в котором играло пламя. Оно отбрасывало манящие тени на пушистый ковер перед камином, где стоялмаленький столик. На нем ваза с фруктами, графин с вином и два высоких бокала. А роскошная широкая, соблазнительная кровать Ла Селестии тонула в полумраке, и на шелковом белье игриво переливались и танцевали розоватые отблески пламени.
– Тебе нравилось предаваться любовным утехам с синьором Либерти? – чуть раньше тем же днем спросила Алессандру Ла Селестия.
– Ну, не знаю, наверное, – неуверенно и смущенно ответила девушка. И тут же устыдилась. Если уж решила стать куртизанкой, смущение следует преодолеть, – Не так уж и ужасно.
Ла Селестия расхохоталась.
– Не так ужасно? Да, такой ответ не слишком обнадеживает. Однако, подозреваю, он близок к правде. Любовные игры с Лоренцо… были лишены вдохновения.
– Так вы и Лоренцо… – изумилась Алессандра.
– Я очень популярна в этом городе, – с лукавой улыбкой ответила Ла Селестия и пожала плечами. – Проблема в том, что тебе уже восемнадцать, слишком стара, чтоб сойтиза девственницу. Да и я, наверное, не одна, кто знает о ваших с ним отношениях. И преувеличивать твою непорочность не стоит, все равно никто не поверит. Так что выход один – постоянно совершенствовать искусство любви. И поскольку я уверена, что ничему выдающемуся Лоренцо научить тебя не смог, то займусь этим сама.
– А вы у кого учились? У других куртизанок?
– Мама показала мне несколько штучек, ну а в остальном… всему училась сама. И как видишь, весьма преуспела в своей профессии. Я наделена природной жаждой любви, которую не так-то просто удовлетворить. Кстати, для куртизанки это качество вовсе не обязательно, просто оно делает жизнь приятнее. – Она испытующе взглянула на Алессандру. – Ты когда-нибудь испытывала удовольствие с Лоренцо?
– Иногда. Не всегда.
– Что ж, неудивительно. Не думаю, что он слишком заботился о том, чтобы доставить женщине удовольствие. К счастью, не все мужчины таковы. Как раз сегодня вечером я встречаюсь с нынешним своим фаворитом. Он молод, полон сил и совершенно потрясающий в постели… сама увидишь.
– Сама увижу?
На лице Алессандры отразилось такое смятение, даже ужас, что Ла Селестия не выдержала и расхохоталась.
– Да нет, с нами в спальне тебя не будет, – сказала она и отвела девушку в замаскированный альков для наблюдений. – Он не узнает, что ты здесь, – обещала куртизанка.– Сегодня вечером будешь сидеть здесь, наблюдать и учиться.
Алессандра разгладила ночную рубашку на бедрах и опустилась на колени на обитую бархатом скамеечку, что стояла под глазком. Сегодня на все ее расспросы, что такогоона еще может узнать помимо того, чем она занималась с Лоренцо, Ла Селестия загадочно улыбнулась и ответила:
– То, что увидишь сегодня, покажется тебе необычным. Но ты должна знать, что и такое возможно. В любовных утехах возможно все, лишь бы доставить человеку удовольствие. И твоя жизнь куртизанки будет полна радостей и удовольствий, надо только захотеть.
И вот в спальню вошли Ла Селестия и ее любовник, оба в длинных халатах, наверное, только что из ванной. Они не произносили ни слова, просто стояли друг перед другом на ковре у камина. Потом Ла Селестия подняла на него глаза, нежно улыбнулась, и мужчина протянул руки и сбросил с нее халат на пол.
Обнаженной куртизанка казалась еще прекрасней, чем в одеждах. Заостренные на концах соски – точно бутоны роз, волны темных волос, спадающих на плечи, да маленький черный треугольник меж бедер – вот и все краски, которыми было расцвечено ее мраморно-белое тело. И все формы столь соблазнительны: полные высокие груди, нежный изгиб живота, а ягодицы такие круглые и упругие, что сравнить их можно было с двумя аккуратными половинками разрезанного пополам шара. Неудивительно, что мужчины так стремились обладать этим прекрасным телом.
Ее любовник – Ла Селестия называла его Габриэль – был на голову выше куртизанки, он наклонился поцеловать ее, и густые золотистые кудри упали ему на плечи. Ла Селестия развязала пояс его халата, потом скинула с плеч, и он тоже упал на пол. Алессандра тихо ахнула от восхищения. Она никогда не видела мужчин со столь совершенным телом, ну разве что на картинах, изображающих Адониса или Геркулеса. Если Ла Селестия сплошь состояла из плавно изогнутых и округлых линий, то тело Габриэля было очерчено твердо и четко, видна была каждая мышца. Впалый живот, длинные стройные ноги, широкая грудь. А золотистый цвет кожи так приятно контрастировал с ослепительной белизной Л а Селестии.
Но вот любовники отступили на полшага, и Алессандра увидела, что Габриэль уже возбудился. И от внимания Ла Селестии это тоже не укрылось. Она наклонилась и начала поглаживать его член, который показался Алессандре просто огромным. Затем куртизанка опустилась на колени перед любовником.
Что это она делает? Алессандра недоумевала. На секунду ей показалось, что Ла Селестия покосилась в сторону глазка и подмигнула ей с самым заговорщицким видом. А потом вдруг взяла пенис Габриэля в рот. Алессандра просто глазам своим не верила. Она никогда не проделывала таких штучек с Лоренцо, она вообще не знала, что любовники могут заниматься подобным. Но действия куртизанки, похоже, ничуть не удивили Габриэля, и еще было ясно, что он испытывает истинное наслаждение. Он бережно опустил ладони на голову Ла Селестии, а та продолжала ласкать его языком, губами и руками. Габриэль запрокинул голову и зажмурился от удовольствия.
Наконец Ла Селестия подняла на него глаза, а затем встала. Габриэль провел рукой по ее округлостям, затем наклонился и начал целовать груди, покусывая соски. А потом тоже опустился на колени, и вот уже во второй раз Алессандра изумилась, наблюдая за тем, как он зарылся головой между ее ног.
Реакция на эти ласки была у Ла Селестии еще более бурной, чем у любовника. Она застонала от наслаждения, опустила руки ему на голову и нежно теребила кудри, а его руки ласкали все ее тело, двигались непрестанно, пальцы страстно сдавливали пышные груди, пробегали по губам. Потом Габриэль рывком приподнял куртизанку за бедра и уткнулся лицом в самое сокровенное ее местечко. Ла Селестия снова застонала, на этот раз громче. Тогда любовник обнял ее за спину одной рукой, другой ухватил за ягодицы и заставил лечь перед ним, продолжая целовать и лизать самые чувствительные местечки. Куртизанка извивалась на полу, ноги согнуты в коленях, спина выгнута, обе руки вцепились Габриэлю в волосы, прижимая, вдавливая в себя его голову. И этот необычный поцелуй все длился и длился. При этом она хриплым голосом выкрикивала непристойности. Если б Алессандра не видела всей этой сцены с самого начала, ей бы наверняка показалось, что Ла Селестия страдает от невыносимой боли, потому как крики ее становились все громче и пронзительней. И вот с последним продолжительным стоном куртизанка вдруг села, вновь прижала голову любовника к укромному местечку и начала раскачиваться из стороны в сторону, словно ее били конвульсии, а затем неподвижно растянулась на ковре.