Текст книги "Стратегия (ЛП)"

Автор книги: Кристен Каллихен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 39

Фи

В СПАЛЬНЕ ТЕМНО и прохладно, одеяло тяжелое и теплое. Я люблю эту кровать. Она большая, матрас упругий, но плюшевый сверху, белье мягкое и белоснежное. Кровать Итана. Наша кровать. Но она пахнет им, специями и теплом.

Я притягиваю подушку ближе и вздыхаю. Но звук открывающейся двери вынуждает напрячься.

Полоска света падает на кровать, а затем исчезает, когда дверь осторожно закрывается. Я сильнее обнимаю подушку, пытаясь держаться, пока Итан подходит ко мне. Мне не нужно его видеть, чтобы знать, это он.

Теперь он – моя кровь. Я знаю его, он словно мое собственное дыхание.

Кровать скрипит, и он проскальзывает под одеяло, убирая подушку и притягивая меня в свои объятия. Я заваливаюсь ему навстречу, всхлип срывается с уст, не смотря на все мои усилия сдержать его.

– Итан. – Оборачиваю конечности вокруг него, крепко цепляясь.

– Вишенка, детка. – Его объятия настолько крепкие, что почти больно. Я люблю это. Он держит меня так, словно пытается сделать частью своего тела – сильного, выносливого, стойкого против дерьма, что мир бросает нам в лицо. Его ладони гладят меня по волосам, по спине, везде, куда он может дотянуться.

– Дорогая, – шепчет он. – Вишенка... Я... – Прерывистое дыхание покидает его, и он вздрагивает. – Блядь. Мне так жаль. Мне пиздец, как жаль.

Я цепляюсь за него, сжимая в кулаки его волосы.

– Все нормально.

– Нет, – вскрикивает он, низким и злым голосом. Затем глубоко вдыхает, собирая мои волосы. – Это моя вина. Я подвел тебя.

Его голос кажется таким сломленным, что я поворачиваю голову и целую потный кадык на его шее, ощущая, как он движется, когда парень сглатывает.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Итан снова сглатывает, еще раз его пронизывает дрожь. Его губы прижимаются к моей голове, когда он глубоко и напряженно вдыхает. И я боюсь. Что он сделал?

Когда Итан начинает рассказывать мне о случившемся, я больше не боюсь. Я в ярости. Она накрывает меня, словно лесной пожар, разжигая кровь и ускоряя биение сердца.

Он заканчивает рассказ, устало вздыхая, его голова наклоняется, словно он больше не может ее удерживать.

Я склоняюсь над его лицом, прикасаясь к щекам так, чтобы он поднял голову. Его мрачное выражение больно видеть.

– Хочешь услышать что-то смешное? – спрашиваю я.

Он хмурится.

– Что?

– Мой разум зашел в тупик на моменте о голой женщине в твоей постели.

Грустная улыбка пересекает его лицо.

– Это было наименее важной частью всей истории, Вишенка.

– Знаю. Но у меня появилось безумное желание выследить ее и врезать кулаком ей в сиську.

Итан смеется, словно не может сдержаться.

– Ее сиську? Это... до странного конкретно.

Я пожимаю плечами.

– В данный момент я мыслю не очень рационально. – Мои глаза снова начинают слезиться. – Думаю, у меня сиськи вместо мозгов.

Как будто слово "сиськи" стало переключателем, я начинаю плакать и кричать так, что моя грудь вздымается. Итан матерится и крепче меня обнимает, прижимая к своему телу еще раз.

– Фи... ангел, детка... – бормочет он нежно, пока гладит по моей спине, зарывает пальцы в волосы.

Он осторожно раскачивает меня, пока лежу в кровати и плачу.

– Ты убиваешь меня, Фи, – шепчет он прерывисто.

– Знаю. – Мое дыхание перехватывает. – Я просто, кажется, не могу остановиться. – Мне хочется собрать себя в кучу, прийти в чувство и забыть обо всем дерьме. Но это так не работает. Во мне скрывается бесконечный запас слез и гнева.

Его объятия становятся крепче, на грани болезненных, но я рада этому, хочу, чтобы он держал меня так вечно. Его нос утыкивается в мой висок.

– Значит плачь, сколько хочешь. Я никуда не уйду.

Странно, но в тот момент, когда он дает мне разрешение распасться на части, я успокаиваюсь. Через некоторое время, мое тело прекращает дрожать и я чувствую тяжелую усталость.

Итан не перестает гладить мое тело. Мой нос прижат к центру его груди.

Я вдыхаю его запах, цепляясь за футболку.

Когда он снова начинает говорить, его голос груб и надломлен, словно он тоже плакал.

– Грей написал мне как-то шутку. Хочешь услышать?

– Зная ужасные шутки Грея, вероятно, нет. Но давай.

Он трет мой затылок.

– Как бы ты назвала корову без ног?

Я ласкаю его кожу в области талии, где у парня такие рельефные мышцы.

– Как?

– Говядина.

С секунду мы оба молчим, а затем я начинаю хохотать.

– Боже, это так неправильно.

– Ужасно. – Итан поворачивается на бок и прикасается к моей щеке. – Но это тебя рассмешило. А меня лишь это и волнует. – Боль и сожаление затуманивают его глаза. – Я хочу исправить это, Фи. Но не знаю как. Не знаю, что сделать.

Для такого парня, как Итан, быть беспомощным, должно быть, невыносимо. Я могу почувствовать, как сжимаются и расслабляются его мышцы, когда все его тело хочет действовать, сделать свой ход.

Мой взгляд скользит мимо него, сосредотачиваясь на чем-то отдаленном, а мой голос кажется пустым.

– Все так, Итан, ты не можешь.

Знаю, это его не устроит. Он хмурится, словно хочет кого-то ударить. Я чувствую тоже самое. Но впервые меня это не волнует. Кажется, я потеряла способность бороться.

Декс

КАК ТОЛЬКО Я рассказываю Фи, что здесь ее отец, она мигом садится, ее глаза округляются, а волосы торчат в разные стороны. Она выглядит так душераздирающе красиво и полностью сломлено.

– Твою ж мать. – Вытаскивая свою маленькую попку с кровати, она топает в ванную и начинает умываться. – Просто к черту все это. Я не хочу встречаться с папой прямо сейчас.

Я встаю и следую за ней, пока она ловко начинает наносить макияж. Не представляю, как ей удается не тыкнуть тушью в глаз.

Независимо от ситуации, наблюдать за тем, как Фи собирается, очень увлекательно. Это такая личная штука, и я могу быть ее свидетелем.

– Ну, он здесь, и не думаю, что планирует куда-то уходить, – говорю я, пока она наносит тональный крем под глаза. – В любом случае, почему ты красишься? Ты и так совершенство.

Она фыркает.

– Я – чертов хаос. Не стану встречаться с папой, когда выгляжу, как плакса.

Тяжелый камень ложится мне на сердце.

– Но ты плакала. Нет ничего постыдного в этом. – Бля, я тоже хочу плакать. И это правда. Потребовались все силы, чтобы не начать всхлипывать вместе с ней. Я чувству себя настолько охренительно беспомощным прямо сейчас, что хочу пробить дыру в стене.

Скрещиваю руки на груди и сжимаю кулаки, чтобы не сделать этого.

Фи порхает мимо меня, направляясь к гардеробной, чтобы вытянуть чистую рубашку.

– Ну, а мне стыдно. – Ее лицо кривится. – Он, вероятно, видел мои обнаженные снимки, Итан.

Я опускаю голову и следую за ней.

Как и ожидалось, Шон ждет в гостиной. Он вскакивает на ноги, как только мы входим, его внимание приковано исключительно к дочери.

– Фиона, сладкая... – он делает два шага, словно хочет обнять ее, но тело Фи напрягается, и она отступает, натыкаясь на меня. Я позволяю ей прислониться к моей груди, но не обнимаю девушку. Очевидно, что физическое утешение – последнее, чего она хочет прямо сейчас.

– Привет, пап.

Ее болезненный взгляд устремляется к Айви и Грею, которые тоже встают – малыш Лео находится в слинге напротив груди Грея.

– Привет. – Айви оглядывается. – Приготовлю кофе. Грей мне поможет.

– Я приготовлю суп на обед, – говорит Грей нам, затем откашливается, резко разворачивается и следует за Айви на кухню. Скорее даже сбегает из комнаты. Не могу его винить.

Фи выглядит так, словно хочет, чтобы ее поглотила черная дыра, и Шон обращает свое внимание на меня. Уверен, я был бы уже мертвецом, если бы он сделал, что хочет.

– Мне хочется знать, какого хрена произошло, Декстер, – требует он. – Как у какой-то фифы оказался твой телефон?

Из кухни я слышу, как Грей произносит "Фифы?" и затем фыркает. Уверен, Айви дала ему локтем в бок. Противясь желанию провести рукой по бороде, я рассказываю Шону, что случилось.

Даже несмотря на то, что Фи уже слышала эту историю, ее тело замирает по мере моего рассказа. Знаю, я вызываю у нее еще больше смущения и мысленно проклинаю эту маленькую золотоискательницу, что украла мой телефон и продала нашу личную жизнь.

Шон снова смотрит на Фи.

– Мне жаль, детка. Я уже подал заявку на открытие дела и ордер на изъятие.

– Которые совершенно бесполезны, – произносит она мертвым голосом. – Ущерб нанесен.

– Чертовски верно, – кричит Шон, глядя на меня. – Все из-за чертовски идиотского, тупого, глупого, гребаного, безмозглого...

– Остановись, папа, – перебивает Фи жестким тоном. – Крик на Итана ничего не изменит.

– Это позволит мне почувствовать себя немного, на хрен, лучше. – Он не отводит от меня глаз. – Я доверил тебе ее защиту.

– Знаю, – удается произнести, сквозь ком в горле. – Вы не говорите ничего, что я сам не говорю себе.

– Это произошло не по его вине, – говорит Фи. Ее голос кажется отстраненным, как и взгляд. – Это произошло из-за поступка предприимчивой фифы. Давайте отпустим это.

Шон проводит рукой по волосам.

– Послушай, почему бы тебе не упаковать чемодан? Вернешься в Нью-Йорк, пока все не уляжется.

На этом мои руки хватаются за плечи Фи.

– Черта с два.

– У тебя больше нет слова, Декстер. Не после того, как ты испоганил ее жизнь.

Правда его слов – уродливый удар, но его не достаточно, чтобы заткнуть меня.

– Я ценю, вашу заботу, Шон, но ни за что не позволю вам увезти Фи отсюда. Я не позволю ей пройти через это в одиночку.

Он рычит от отвращения.

– Потому что ты проделал такую работу, чтобы позаботиться о ней?

Фи пожимает плечами, сбрасывая мои ладони и отходит. С таким же успехом, она могла оторвать мне руки. Она даже не смотрит в мою сторону, пока подходит ближе к отцу. Дальше от меня. Мне хочется вернуть ее, вытащить из этой комнаты, затянуть обратно в нашу постель.

– Пап, – говорит она, тихо вздыхая. – Я хочу, чтобы ты уехал домой.

Он моргает, глядя на нее так, словно она говорит на другом языке.

Айви и Грей медленно входят с кухни, не в силах держаться подальше в этот момент.

Шон не замечает их.

– Фиона...

– Мне жаль, – перебивает она. – Знаю, ты хочешь помочь. Но ты здесь, говоришь все это Итану. И от того все кажется лишь более реальным. Более... унизительным. – Ее маленькая ручка дрожит, когда Фи проводит ей по своим волосам так же, как это недавно делал ее папа. – Я не могу сейчас справиться с реальностью, понимаешь? Мне хочется побыть одной.

Он бросает тупой взгляд на Айви и Грея.

– Вы тоже. Я очень благодарна, что вы, ребята, приехали ради меня сюда, но теперь, прошу, езжайте домой.

Айви кивает, ее выражение лица искажено.

– Ладно, Фи. Мы дадим тебе пространство.

– Подождите минутку, – начинает Шон, но Фи его снова перебивает.

– Прошу, папа. Я не могу. – Ее подбородок опускается, но она уверенно стоит на месте. – Мне это нужно. Прошу уходи.

Мне жаль парня, он выглядит сломленным. С секунду мы все стоит здесь, никто не издает ни звука. И затем Шон вздыхает.

– Ладно, Фиона. Я уеду. – Он движется, словно ранен, медленно поднимая свой телефон со стола.

Грей откашливается.

– Мы поедем с вами, Шон.

Айви осматривается, словно вдруг не знает, где выход из дома.

– Я просто... Приготовила кофе и испекла тебе пекановый пирог, и... Ладно. – Ее взгляд следует к Фи, но она не делает ни шага, чтобы обнять ее, словно знает, что Фи не хочет этого прямо сейчас. – Позвони мне, ладно?

– Ладно.

Фи смотрит на пол, ее тело напряжено, руки сжимают талию. Она кажется такой маленькой и пораженной, что я снова раздавлен. Бормочу прощания, но продолжаю смотреть на Фи.

И так до тех пор, пока мы не остаемся одни в тихом доме, и я иду, чтобы обнять ее. Но она выдвигает руки между нами.

– Я имела в виду именно то, что сказала, – говорит она. – Мне бы хотелось побыть какое-то время одной.

Оставить ее в одиночестве противоречит всем моим инстинктам. Но я делаю это. Потому что, чего бы не хотела Фи, я дам ей желаемое.

Глава 40

Декс

ПРОГУЛКА ПО ТЕМНОМУ тоннелю от раздевалки к яркому свету поля – действо, на которое я всегда обращал внимание. Думаю, так делают многие парни. И это прозвучит безумно, но ряд образов неизбежен – на заре новой игры, новой возможности изменить вашу судьбу, выиграть.

Это отличается от времени между таймами. Вы можете находиться на вершине мира, надирать чей-то зад, или – ниже плинтуса, когда счет совсем не в вашу пользу, или даже где-то между этими двумя состояниями. В эти минуты, шагая между прохладной темнотой и суровым ярким светом, вы принимаете решение для себя – бросить все или продолжить борьбу.

Все вдохновляющие речи, упреки или похлопывания не могут сделать это за вас. Это то, что каждый мужчина должен отыскать внутри себя. Конечно, мы – команда. Но независимо от того, как вы сплочены, команда состоит из людей и сильна настолько, насколько сильно самое слабое ее звено.

Я почти в конце туннеля, если говорить о том, что касается Фи. Могу видеть свет и возможности для нас. Но прямо сейчас меня окружает неебическая тьма. И я боюсь за нее. Она пострадала от этого дерьма, и я не знаю, как все исправить.

Боже, я хочу все исправить. Я хочу уберечь ее, защитить от этого безобразия.

Просто удержать ее. Навсегда. Она моя. Моя, чтобы защищать.

Но я даю ей пространство, о котором она просила. Как же я ненавижу это слово прямо сейчас. Пространство означает, что я сижу один во дворе, а Фи отсиживается в нашей комнате, в состоянии дрёма. Лишь этим она и занимается в последнее время – дремлет.

И я не могу пробудить ее. Она не хочет просыпаться – не то чтобы я ее винил. Слишком много людей сейчас узнали бы ее на улице, но причины, по которым они ее узнают, неправильные. Вероятно, вытягивать ее из укрытия дома – не слишком хорошая идея, учитывая то, что я скорее выбью из кого-то все дерьмо, если они сделают неподходящее замечание.

Но по крайней мере я пытаюсь вытянуть ее из спальни, посмотреть кино, потренироваться со мной, что-нибудь. Секс вообще не на повестке дня. Она переодевается в ванной и забирается под одеяло до того, как могу оказаться рядом. Фи всегда жмется ко мне ночью, но если пытаюсь прикоснуться к ней в сексуальном смысле, она замирает.

Когда спрашиваю, что не так, она качает головой и говорит тоже самое.

– Я просто продолжаю думать о всех тех людях, что видели меня голой. Это обжигает мою кожу.

Что я могу сказать в ответ?

Сидя на шине трактора, я гляжу в окно спальни. Мне больно из-за Фи.

На улице довольно прохладно, воздух влажный. Чувствую это своими суставами и мышцами ног. Телефон гудит в заднем кармане. Дрю звонит.

– Привет, мужик, – отвечаю.

– Эй. Как Фи?

Я сжимаю переносицу.

– Не очень. Она вялая и ни в чем не заинтересована. Словно просто... ускользает, понимаешь?

– Кажется, у нее депрессия.

– Знаю, Боец, – восклицаю я, затем вздыхаю. – Я просто не понимаю, что с этим делать. – Я сделал заявление для прессы, рассказав, что Фи – моя девушка, и я восхищаюсь ей и забочусь о ней. Смысл в том, что нужно было послать куда подальше всех ненавистников Фи. Не то чтобы это помогло.

Голос Дрю становится ниже.

– Тебе нужно вытащить ее из дома.

– Она не хочет выходить.

– Жесткая любовь, Декс. Будь тем парнем, который давал мне под зад всякий раз, как я хандрил. Ты – якорь, наш Большой Папочка, и так далее.

Я невесело смеюсь.

– Я правда не хочу играть в Большого Папочку с Фи.

Он тоже смеется.

– Ага, ладно, проехали. Но с другой стороны. – Я снова бросаю взгляд на окно. – Прямо сейчас она такая хрупкая. Я не хочу ранить ее еще сильнее.

– И не ранишь. Но это своего рода выражение жесткой любви, не так ли? Ты делаешь то, что должен, несмотря ни на что.

Несмотря ни на что. Я отталкиваюсь от шины.

– Мне нужно позаботиться о некоторых вещах, – говорю Дрю. – Перезвоню тебе позже.

– Удачи, мужик.

Вероятно, она мне понадобится. Я кладу трубку и направляюсь в дом.

Фиона

ПО БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ я избегаю телефона. Но на звонок Виолетты отвечаю, потому что знаю, она не сдастся, пока мы не поговорим, да и грубо заставлять ее беспокоиться.

– Я, бля, порву эту чертову компанию на гребаные куски, – обещает она, ее голос надрывается через трубку телефона, словно глас уличного правосудия.

– Ты этого не сделаешь, – отвечаю сурово. – Не станешь нарушать закон и рисковать загреметь в тюрьму ради меня.

Месть не вернет мне мою гордость.

– Это начало.

– Нет, Виолетта. Нет, – повторяю я, потому что ей необходимо услышать это от меня. – Обещай, что не полезешь к ним. Я просто буду беспокоиться и расстроюсь от одной мысли, что ты нарушаешь закон.

Она фыркает, громко и резко.

– Ладно. Ладно. Но я должна что-нибудь сделать. – Я слышу, как ее ногти стучат по столу. – Знаю! Я отправлю тебе новую невероятную сумочку.

– Сумочку?

– Новая сумочка всегда помогает мне почувствовать себя лучше. О, у Prada появились невероятно милые бирюзовые клатчи. Отправлю тебе один. Моя кузина работает в Vogue. У нее должно быть что-то подходящее.

Мы болтаем еще какое-то время, но это выматывает меня. Так что я заканчиваю разговор, сказав, что Итан пришел домой. Ложь.

Но звучит лучше, чем "прости, но я больше не могу с тобой говорить".

Спустя немного времени мне приходит смс, которую не могу игнорировать. От моей давней коллеги Алисы.

АлисаВ: Подумала, что это может поднять тебе настроение. Елену уволили. Феликс дал ей под зад сегодня утром.

Я: Выгнал Папу Смурфа! Почему?

АлисаВ: Видимо, ее дизайн для квартиры Сесилии Робертсон в конечном итоге оказался точной копией нового пентхауса Джанис Марк. Сесилия была унижена. А это значит, что и Феликс тоже потерпел унижение. Теперь он в полной заднице.

Я моргаю, глядя на телефон, челюсть отвисает. Святое дерьмо. Елена в любом случает использовала те дизайны. Я говорила ей, что они плохие. И четко объяснила почему. Возможно, она приняла мои слова в противоположном значении.

Я ожидаю укол вины, но не чувствую его. Могу лишь покачать головой. Часть меня надеется, что Елена выучит этот урок. Но другая часть чувствует полное отсутствие интереса к тому, что с ней случится. Укравший один раз, украдет снова, – думаю я.

И отвечаю Алисе.

Я: Сгораю от любопытства.

АлисаВ: Позаботься о себе, малышка. Мы (и под нами я имею в виду всех смиренных работников) показываем Блум средний палец в отместку за тебя.

Я: Спасибо. Передавай всем (и под всеми я подразумеваю всех смиренных работников) мои крепкие объятия.

После этого откровения я ненадолго засыпаю. Затем звоню маме. Не могу вынести все это.

Хочу лишь спать, прятаться под мягким покровом одеяла, хоть и понимаю, что это неправильно. Знаю, и все равно не могу прекратить. Я отталкиваю Итана, игнорирую боль в его глазах. Игнорирую всех и все, даже мысли в своей голове.

Мои глаза жжет от слишком большого количества слез, а кожа кажется воспаленной, словно я вскоре разломаюсь на две части. Знаю, что веду себя чрезмерно сентиментально и драматично. Не могу так и дальше жить. Так что звоню маме.

Даже пока идут гудки, я потею и гадаю, почему должна позвонить ей. Она отвечает до того, как могу набраться мужества повесить трубку.

– Фиона, дорогая девочка, – говорит она вместо приветствия.

– Привет, мам. – Мой голос дрожит, а глаза жжет.

– Я собиралась позвонить тебе и сообщить, что забронировала рейс, так что скоро приеду повидаться.

Я сжимаю телефон.

– Нет. Не делай этого. Прошу. – Втягиваю воздух. – Еще сложнее от того, что вижусь с вами, ребята.

Тишина словно клещи сжимает нас.

– Шон сказал, что ты попросила его уйти. Он был очень расстроен.

– Я не хотела ранить его чувства, мам. Просто не могла справиться... ни с чем.

– Ты не хочешь, чтобы с тобой нянькались, – говорит она. – Я понимаю. Больше, чем ты думаешь.

Уродливые воспоминания всплывают на поверхность, о том, как мама закрывалась в своей комнате после многочисленных шумных сплетен насчет папы. И это в некотором роде было смешно, потому что его измены не удивляли абсолютно никого, в том числе ее. Но публичное унижение было слишком сильным.

– Не знаю, как пройти через это, – говорю я, пока слезы наворачиваются на глаза.

– Просто сделай это. – Ее голос нежный, успокаивающий. – Пройдет время, и все станет проще.

– Я пыталась выйти из дома, но люди смотрели на меня... – Мой желудок сжимается, когда вспоминаю, как пялился на мою грудь курьер, что доставлял заказ Итана, пока я с ним расплачивалась.

Итан подошел через секунду, аккуратно встав передо мной и заплатив парню. Он не сказал ни слова. Не пришлось. Было очевидно, что ужасный парень-курьер был в секунде от риска получить кулаком в живот. Он мигом забрал деньги и практически убежал.

Возможно, приятно, что Итан защищает меня, словно большой медведь, но он не может быть рядом все время. Да и не может изменить мысли людей.

Некоторые мудаки репортеры опубликовали фото, где я целую Джейдена – тот глупый трюк, что имел место, кажись, вечность назад – и теперь они называют меня охотницей за сокровищами, одной из таких женщин, из-за которых плакала моя мама и ходил налево папа. Меня не должно волновать мнение незнакомцев. Но я с ужасом осознаю, что меня оно волнует.

Мама снова начинает говорить, возвращая меня к к настоящему.

– Почему бы тебе не прилететь в Лондон?

– Я не знаю...

– Никого здесь не волнует американский футболист. Ты могла бы расслабиться. Можем заняться рождественским шопингом, выпить горячего пунша, возможно, сходить на мюзикл. – Это кажется такой замечательной идеей, что я снова плачу и сморкаюсь. Я так скучаю по маме. Скучаю по тому, чтобы почувствовать себя ребенком, ощутить ее заботу, когда самые крупные мои заботы состояли в своевременном выполнении домашки и том, позволит ли она мне съесть печенье после школы.

Голос мамы мурлычет, действуя на меня, словно расплавленный сахар.

– Подумай об этом, дорогая.

Я закрываю глаза и делаю вдох.

– Ладно.