Текст книги "Медленное пламя (ЛП)"
Автор книги: Кристен Эшли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Не дав мне возможности сказать ни слова, он отключился.
Я провела пальцем по экрану, но не для того, чтобы перезвонить ему.
Я послала сообщение: «Ты упрямый осел, Тобиас Гэмбл».
У меня не было возможности даже положить телефон, прежде чем он ответил: «И?».
Так что, я напечатала: «И заноза в МОЕЙ заднице».
У меня снова не было возможности положить телефон, когда пришел ответ: «И?».
На это я ответила: «И я больше никогда не приготовлю для тебя курицу под пармезаном».
Это блюдо ему нравилось. Оно было особенным. Имело особый смысл, с достаточно дорогими ингредиентами, но ему оно так нравилось, что, несмотря на расточительство, я готовила его для Тоби шесть раз с момента нашего знакомства семь месяцев назад.
Черт, я была в полной заднице.
Следующее его сообщение оказалось длиннее, поэтому я в раздражении бросила телефон на стол, прежде чем пришел ответ: «Из сказала мне, что это ее рецепт, и она считает меня классным, а не занозой в заднице, поэтому, если я захочу, она приготовит его для меня. Вот так».
«Не приходи в воскресенье, Тэлон. Ты официально не приглашен».
«Еще одно дерзкое сообщение от тебя, Леденец, и я украду твои счета за воду и газ и тоже оплачу их до февраля».
В этот раз я бросила телефон, будто он загорелся.
Затем взглянула на него.
И, честно говоря, имей я возможность позволить себе новый, если бы этот разбился (и если бы не боялась разбудить моего мальчика), то швырнула бы его через всю комнату.
Но поскольку я, вероятно, не смогу позволить себе новый телефон еще лет так пять, я просто продолжала смотреть на него.
Затем, поскольку я зарабатывала от их продажи двадцать или тридцать баксов, я вернулась к изготовлению открыток Дианны.
Тоби
Тоби ждал дерзкого ответа.
Когда его не последовало, он повернулся и швырнул телефон через комнату.
Тот отскочил от деревянной обшивки и упал на пол.
Он нахмурился.
Пятьдесят баксов.
Адди не могла потратить пятьдесят баксов на рождественские гирлянды.
Ему в любом случае могло бы сойти с рук, укради он ее счета и оплати их на пару месяцев вперед.
Но на этом всё.
Она была сестрой невесты его брата.
Что-то вроде подруги его сестры.
И в этом статусе она и должна оставаться.
Ему могла сойти с рук небольшая вольность, потому что она была его семьей, если только сама не попросит о помощи.
Чего Аделина не сделала бы.
В ней было слишком много от Дафны Форрестер.
Джонни рассказал ему о Дафне и девочках Форрестер.
Это были они против всего мира.
И ей придется столкнуться с этим миром лицом к лицу.
Она взбесилась бы, и он мог бы потерять любые отношения с ней, если бы поделился с Из, Джонни или Марго тем, что он теперь знал, потому что все они каким-то образом вмешались бы в дела Адди, чего она не вынесла бы.
И она взбесилась бы, и он мог бы потерять любые отношения с ней, если бы он вмешался, разузнав, кто ее адвокат, и заплатил бы ему, чтобы найти этого ублюдка и заставить его помогать Адди, по крайней мере, в финансовом плане воспитать их ребенка.
Вместо этого ему пришлось довольствоваться тем, что ему могло сойти с рук, и только.
Единственное хорошее, что он получил по возвращении домой, помимо того, что проводил время с семьей, влюбился по-братски в свою будущую невестку, которая была невероятной, и смог проводить время с Адди так, как было позволительно, это когда он преодолел привкус желчи во рту от желания Брайса пригласить ее на свидание.
И она отказала.
Но вечно так не продолжаться не будет.
Она была веселой, дерзкой и великолепной. Удивительной мамой. Ответственной. Трудолюбивой.
В ней было слишком много чертовой гордости, но она также слишком сильно любила своего ребенка, чтобы позволить этому помешать ей, когда она найдет того, кому будет готова открыться, и кто будет полностью готов помочь ей в этом.
Но Адди освоилась бы и не нашла мужчину.
Либо мужчина нашел бы ее.
Господи, ему не следовало оставаться.
Оставаться, чтобы быть рядом с ней.
В конце концов, хорошо, что он это сделал. Похищение Брукса потрясло Адди, и ей требовалась вся возможная поддержка.
Однако эта женщина обладала стойкостью. Даже после того, как ее ребенка похитил Стю, коварный ублюдочный брат Шандры, чтобы использовать Брукса и получить выкуп от Джонни, Аделине потребовалась поддержка примерно в течение недели.
Теперь у него не было причин оставаться.
Определенно не для того, чтобы наблюдать, как она встает на ноги, а затем в ее жизни появляется другой мужчина.
Все это означало, что Тоби принял решение.
Он останется на праздники.
Будет наслаждаться временем со своей семьей, своим первым Рождеством с будущей невесткой, и до чертиков избалует Адди и Брукса, и она ни хрена не скажет ему против.
А потом он уедет.
Глава 2
Я сказал: йоу
Адди
– Обязательно создай аккаунт на Etsy (прим.: Etsy – торговая площадка, где представлены изделия ручной работы, винтажные вещи и материалы для творчества).
Я уставилась на Мэйси через прилавок ее цветочного магазина.
Сегодня была пятница, прошло два дня после моего приглашения «Подозрительным лицам» собраться вместе, чтобы дать старт праздничному рождественскому сезону, и моих последующих бесед с Дианной и Тоби.
Вчера вечером, делая новые открытки, я решила, что пришло время выйти в Интернет и оценить свое финансовое положение.
И я обнаружила то, чего боялась: мысль, сидевшая в моей голове, оказалась правдой.
Работая в шикарном ресторане в Чаттануге до моего ухода от Перри, у меня была финансовая подушка безопасности. Чаевые мне давали безумно хорошие. Мы жили в безопасной квартире, которая не стоила как индийский слон. И я умела экономить. Денег было бы больше, если бы в то время мне не приходилось заботиться о Перри, но подушка все равно обеспечивала безопасность.
Не говоря уже о том, что Иззи при переезде не забрала с собой мебель, а мои друзья из Теннесси помогли избавиться от всех моих вещей, которые я у них хранила, кроме кроватки Брукса, комода, пеленального столика и других детских принадлежностей, а Иззи и Джонни (и Тоби, черт возьми) перенесли все в дом.
Продажа вещей, очевидно, не сделала меня миллионером.
Но усилила мою подушку безопасности.
Но поскольку теперь я жила не по средствам, мне приходилось ежемесячно погружаться в эту подушку для удовлетворения основных потребностей.
По моим подсчетам, и если бы я не купила Бруксу ни одного подарка на Рождество, эта подушка исчезла бы в апреле.
Если бы я устроила Бруксу настоящее Рождество, она бы исчезла в марте.
В любом случае, если я не разберусь с финансами, мне придется сделать то, от чего Дафна потеряла бы голову.
Я буду вынуждена начать снимать с кредитной карты суммы, которые не могла позволить себе выплачивать ежемесячно.
«Никогда и ни по какой причине не влезайте в долги, мои королевы, – говорила не раз мама. – Добросердечная душа может быть кредитором, но никогда не должна быть заемщиком. Долг – это веревка. Веревки вас связывают. А я хочу, чтобы мои королевы были свободны».
Никогда, ни разу, даже в самые безумные дни я не злоупотребляла кредитными картами, даже в тот год, когда лишилась здравого смысла и увлеклась клубной жизнью, включавшую в себя узкие платья, высокие каблуки, объемные прически, яркий макияж и обилие аксессуаров.
И первый раз, когда я заняла деньги, я заняла их у Джонни, и это было нормально только потому, что с Перри дела пошли плохо, и я сделала это ради Брукса.
Теперь я понимала мамин урок.
Потому что теперь я оказалась в положении, когда мне придется выбрать один из пяти вариантов.
Первый – попросить у Джонни отсрочку выплаты долга, пока я что-нибудь не придумаю.
Второй – забрать Брукса из детского сада и принять предложение Марго бесплатно присматривать за моим сыном.
Третий – сказать Иззи, что я не могу позволить себе всю ипотеку, и либо съехать, либо попросить ее покрывать часть (большую часть), чтобы мы могли остаться.
Четвертый – уволиться из продуктового магазина и найти другую работу, возможно, в городе (что может означать переезд туда), возможно, в должности официантки элитного ресторана, где за неделю на чаевых я заработаю столько, сколько зарабатывала в магазине за месяц.
Или пятый – найти вторую работу, а значит, мне придется положиться на кого-нибудь, кто присмотрит за Бруксом, потому что я и так работала сорок часов в неделю. А поскольку продуктовый магазин был открыт с шести до девяти, в том числе и по выходным (в субботу он работал до десяти), мне уже приходилось полагаться на друзей и семью заботиться о Бруксе. Какой бы дополнительный заработок я ни нашла, он определенно будет выходить за рамки обычных часов работы детского сада.
Последний вариант грозит в любом случае. Вчера вечером я также просмотрела выставленное для аренды жилье в Мэтлоке, и хотя их стоимость была ниже, чем оплата по ипотеке Иззи, с учетом детского сада и всего остального, денег у меня практически не оставалось.
Хорошей новостью было то, что придя утром на работу, я сказала Майклу, менеджеру магазина, что буду готова работать сверхурочно, сколько бы часов он мне ни предложил. А поскольку сейчас шел сезон отпусков, и он искал помощников на неполный рабочий день, он был готов на все и сказал, что легко может дать мне дополнительные пятнадцать-двадцать часов в неделю.
Для него оплата моей подработки обойдется в половину зарплаты нового сотрудника, не говоря уже об экономии времени на найме и избавлении от лишней головной боли.
Для меня это была лишь подработка.
За месяц она принесет мне от семисот пятидесяти до тысячи долларов, но это будет означать Рождество для Брукса, и мне удастся протянуть на своей подушке до апреля. Я также приблизилась бы к повышению в должности, так как слышала, что магазин дает повышение через год, если у сотрудника хорошие показатели труда.
И все же.
Даже с пятипроцентной надбавкой мой доход составит всего пятнадцать дополнительных долларов в неделю.
Но магазин предлагал хорошую медицинскую страховку.
А проживание в Мэтлоке означало близость к Иззи и помощь с Бруксом.
Но суть в том, что работая в этом магазине при своей нынешней ситуации, даже после повышения зарплаты, я просто не могла обеспечить достойную жизнь своему ребенку.
Избежать этого было невозможно.
Как ни крути, я была в заднице.
До Мэйси.
Она вручила мне пятьдесят долларов за проданные у нее открытки, взяла все те, что я ей предложила, заказала к понедельнику еще кучу рождественских открыток и, наконец, предложила зарегистрироваться на Etsy.
Сколько люди зарабатывали на Etsy?
Я могла бы мастерить открытки, продавать их через Интернет и оставлять на почте во время обеда.
Мне, вероятно, придется продать тонну открыток.
А для этого мне придется сделать тонну открыток.
Но со среды я изготовила десять.
И, возможно, смогу делать что-то еще.
Мне нужно зайти на Etsy и во всем разобраться.
– И Кэрол, владелица магазина «Подарки и лакомства» в Бельвью, попросила передать тебе, чтобы ты к ней заглянула, – продолжила Мэйси. – Она заходила на этой неделе и видела твои работы, они ей понравились. Сказала, что с радостью выставит что-нибудь у себя на кассе. Люди начинают считать местные изделия модными. Слава богу, их становится все больше.
На дорогу до Бельвью и обратно, ушло бы больше бензина, чем можно заработать на нескольких открытках у кассы.
– У меня постоянная работа и ребенок, Мэйси, – напомнила я. – Поездка до Бельвью должна окупать потраченное время.
– Вся дорога до Бельвью займет не более двадцати миль.
Мэйси смотрела на меня тем же взглядом, что и многие жители Мэтлока, вероятно, одной из причин было то, что я попала на их радар, когда моего сына похитили.
Этот взгляд был еще хуже, чем тот, который я ловила на маме в те времена, когда она вывозила нас куда-то, чистеньких и ухоженных, но не нужно быть покупателем «Бергдорфа», чтобы распознать нашу дешевую одежду и обувь, и наши сделанные на кухне стрижки.
Мэйси взяла листок бумаги и предложила:
– Я запишу ее номер. Позвони ей. Я рассказала ей, насколько твои открытки популярны. Возможно, она сделает большой заказ.
Интересно, насколько на самом деле популярны мои открытки в магазине Мэйси.
Или она говорила покупателем, что их сделала бедная Аделина Форрестер, которая работала в «Мэтлок Март», у которой похитили ребенка прямо из детского сада, и люди покупали их из жалости.
Конечно.
Так и было.
И я заработала пятьдесят долларов на открытках, сделанных за сорок пять минут, которые принесут домой и выбросят в мусор или подарят кузену, которого плохо знают или не очень любят.
Эти пятьдесят долларов оплатят мне более чем полгаллона бензина.
Не важно.
Она дала мне номер Кэрол, я взяла его и пробормотала:
– Спасибо, – а затем пообещала: – В понедельник принесу еще открыток.
– Спасибо, Адди. Обними за меня своего маленького мальчика.
– Обязательно, Мэйси.
Я поспешила уйти, главным образом потому, что у меня было плохое настроение, на обед отводилось всего полчаса, из которых минут двадцать, вероятно, прошло, и мне нужно проглотить дешевый салат с почти просроченным сроком годности, который я купила в овощном отделе, и отметиться о возвращении на работу.
Я направилась по тротуару обратно в магазин, сгорбившись в куртке поверх весьма непривлекательной бордовой униформы с желтой строчкой на груди с надписью «Мэтлок Март», и мысленно перебирала все мелочи, краски и картон, которые у меня оставались, задаваясь вопросом: достаточно ли их для открытия аккаунта в Etsy.
Я перешла улицу к следующему кварталу и уже почти была у магазина, когда резко остановилась, услышав сбоку окрик:
– Я сказал: йоу.
Обернувшись, я увидела рядом Тоби.
Боже, эта борода.
Перри мог отрастить только куцую щетину.
Он бы продал оба своих яичка, чтобы отрастить такую густую бороду.
В форме фантастически идеального клина.
Черт, да одни только широкие усы сами по себе были прекрасны.
За такую внушающую трепет растительность на лице Перри мог бы даже отдать свою гитару.
– Так что, теперь ты меня игнорируешь? – спросил он, и его вопрос силой выдернул меня из мысленного транса о бороде.
– Извини? – спросила я в ответ.
– Аделина, я звал тебя по имени с того момента, как ты вышла от Мэйси.
Ой.
Я оглянулась на магазин «Мэйси», который находился в полутора кварталах отсюда, а еще в полутора кварталах от него стояла «Автомастерская Гэмбла».
Я снова посмотрела на Тоби.
– Я тебя не слышала.
– Чушь собачья, – пробормотал он, сердито глядя на меня.
Прошу прощения?
– Я не слышала тебя, Тоби.
– Ты злишься на меня, – заявил он.
– Нет, не злюсь.
– И я кричу твое имя полдюжины раз, гонюсь за тобой по улице, и ты на меня не злишься, а просто не слышала?
– Да, как я уже сказала: я тебя не слышала.
– Ты взбесилась, когда мы тем вечером завершили разговор.
– Все это в прошлом.
– И ты бесилась в своих сообщениях после того, как мы тем вечером завершили разговор, – напомнил он.
Честно говоря, тогда я взбесилась, а сейчас взбесилась еще сильнее из-за его поведения.
Вот только «беситься» – неподходящее слово.
– Я не большая поклонница слова «беситься», – поделилась я.
– Прости, детка, – с сарказмом сказал он. – Разозлилась. Остервенела. Распалилась. Пришла в ярость.
– Я не распалилась, Тоби. И я никогда в жизни не приходила в ярость.
– Ты сейчас в ярости, Леденец, – заметил он.
– Хорошо, возможно, так и есть. И это потому, что ты продолжаешь говорить мне, что я злюсь, хотя на самом деле это не так. Мне просто нужно вернуться к работе, и у меня куча мыслей в голове.
– Готов поспорить, что у тебя в голове куча мыслей, – пробормотал он.
– Что это должно означать?
Не колеблясь, он выпалил:
– Аделина, ты в сложной ситуации, и ты – девочка Форрестер, а значит, слишком гордая, чтобы просить о помощи и выбраться из этой ситуации.
Прошу прощения?
Что заползло ему в задницу?
– Что ты знаешь о девочках Форрестер? – огрызнулась я.
– Мой брат женится на одной из них.
– Да, и ты познакомился с ней семь месяцев назад, и с ней живет и спит он, а не ты. Так что, Джонни ее знает, а ты нет.
– И я стою здесь лицом к лицу с другой гордячкой, которая слишком чертовски тщеславна, чтобы попросить о помощи, когда она ей нужна.
Эм…
ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
Что за хрень заползла ему в задницу?
Я приблизилась к нему и встала на цыпочки, чтобы оказаться лицом к лицу.
– И со мной ты знаком семь месяцев, и могу тебя заверить, Тобиас Гэмбл, ты не знаешь меня настолько, чтобы называть тщеславной. Позволь тебя поправить: последнее, кем я являюсь на этой земле, – это тщеславной.
Он стоял со мной лицом к лицу, опустив свой бородатый подбородок, так он мог смотреть мне в глаза, бросая вызов, что меня раздражало (еще сильнее), и ответил:
– Значит, если бы из того, что я узнал в среду вечером, и ни на секунду не поверил, что у тебя все хорошо, и это всего лишь обычные проблемы матери-одиночки, и рассказал бы о них Марго, и она настояла бы присмотреть за Бруклином, ты не рассердилась бы на меня?
– Конечно, рассердилась бы, – прошипела я. – Это совершенно ненормально.
– А совершенно ненормально, если бы я поделился с твоей сестрой твоими проблемами, и она позаботилась бы о тебе, позволив бесплатно жить у нее дома, или что там Из сделала бы, и мы оба знаем, что Из что-нибудь предприняла бы, чтобы позаботиться о тебе?
Моя старшая сестра достаточно заботилась обо мне.
Точнее, всю жизнь.
Так что вычеркните это из моего списка вариантов, с помощью которых я могла бы выбраться из своей тупиковой ситуации. Я ни хрена не буду просить Иззи помочь мне.
– Да, это тоже было бы совершенно ненормально, – рявкнула я. – Но, чтобы внести ясность, так ты перешел бы черту.
– И что? Как ты собираешься это пережить? Есть кошачьи консервы и влезть в долги, просрочить оплату счетов, оставлять Брукса в садике, которым пользуются люди, работающие в городе, потому что они зарабатывают там большие деньги и взамен ожидают должного присмотра за своими детьми?
– Да. – Мой голос повышался.
– И ты бы пошла на такую глупость, даже если у тебя есть люди, которые рады позаботиться о тебе?
– Это то, что делают матери, – парировала я.
– Это то, что делаешь ты.
– Ты не знаешь, что значит быть матерью, Тоби. А я знаю, и я знаю, как поступила бы моя мама, и она поступила бы именно так.
Теперь мой голос резко повысился.
– Да. Знаю. Слышал. Но у Дафны не было выбора. У нее не было никого, к кому она могла бы обратиться за помощью, чтобы за ней и ее девочками присмотрели. Я не знал эту женщину. Никогда не имел чести. Только слышал истории. Но считаю, что она бы без промедления согласилась, протяни ей кто-нибудь руку помощи, чтобы помочь прокормить ее детей. Но ты не такая. Ты используешь свою маму и ее трудности как щит, чтобы противостоять миру в одиночку и не давать своему ребенку лучшего, чем только твой присмотр.
Он словно дал мне пощечину.
И я отшатнулась от него, будто так и было.
Но он снова бросился в бой, лишив того минимального расстояния, которое мне удалось установить, и спросил:
– Насколько глубоко ты увязла?
– Не твое дело.
– Насколько глубоко ты увязла, Аделина? – надавил он.
Я поднялась на цыпочки и крикнула ему в лицо:
– Не твое дело!
– Если бы я тебя трахал, это было бы мое дело, – прорычал он.
Я ошарашено моргнула и снова опустилась на пятки.
Он, кажется, этого тоже не заметил.
– Боже, ты хоть знаешь, сколько я спал с тех пор, как услышал, что на Рождество ты оказалась на мели?
– Нет, – прошептала я.
– Ни минуты, детка. Ни на минуту не сомкнул гребаных глаз.
Что?
– На что ты купишь подарки Бруксу? – потребовал он.
– Я… я не знаю. Я разберусь с этим.
– Ну, конечно, – прорычал он.
– Тоби…
– Ты можешь продать сотню чертовых открыток у Мэйси, и это тебе не поможет, – рявкнул он.
Откуда он узнал, что я продаю открытки у Мэйси?
Спросить я не успела.
Тоби продолжил нападать на меня.
– Джонни богат. Дэйв и Марго в порядке, они на пенсии, и им нечего делать, кроме как сохранять молодость своих сердец и разума. И новость, Адди: ребенок может помочь им в этом. И поскольку я являюсь равноправным владельцем «Автомастерских Гэмбла», я тоже чертовски богат. Тебя окружают люди, которые хотят тебе помочь и у которых есть для этого время и средства. А ты продаешь гребаные открытки для букетиков, чтобы сохранить лицо.
Это не были открытки для букетиков.
Ну, некоторые из них были, но я не думала, что это правильное название.
И я делала это не для того, чтобы сохранить лицо.
Или для этого?
– Эти открытки милые, – отрезала я.
Он дернул себя за волосы, шевелюра у него была густая и длинная, и если бы он не зачесывал ее назад каким-то средством, спереди она, вероятно, касалась бы подбородка.
Хотя сзади стрижка открывала шею, волосы были достаточно длинными, и по мере подъема появлялись кудри, что было трагически привлекательно, учитывая это потрясающее зрелище: их можно сжать в кулаке, и порой у меня руки чесались это сделать.
Особенно, когда я публично ссорилась с ним на городском тротуаре, одетая в крутую зеленую куртку-бомбер поверх дурацкой магазинной униформы.
Боже, как бы мне хотелось оказаться в своих черных джинсах и одном из вышитых пиджаков, которые я купила в винтажном магазине в Нэшвилле, – совсем другая песня. Если не считать моих ковбойских сапог, это были самые дорогие предметы одежды, которые я когда-либо приобретала.
Но они были сексуальными.
Ладно, возможно, я была тщеславна.
– Ты худеешь, – пылко заявил он.
– Что? – спросила я, застигнутая врасплох сменой темы.
– Когда ты в последний раз ела?
Вот, дерьмо.
Он знал, будто читал мои мысли.
– Когда, Адди? – нажал он.
– Вчера вечером. Но я не из тех девушек, кто любит завтракать, – парировала я.
Это была ложь.
Я была девушкой, питающейся во всех ошеломляющих вариантах.
И он не ошибся, я худела.
Мой ребенок был милый и пухлый.
Но когда-то и у меня были формы, а теперь я выглядела угловатой.
– А обед? – напирал он.
– Меня ждет салат. И если ты перестанешь меня задерживать, я смогу дойти до комнаты отдыха и съесть его.
– Салат, – сказал он, и это прозвучало как: «Дерьмо в колбасной оболочке».
– Это полезно! – крикнула я.
– Когда ты в последний раз нормально ела?
– Кого это волнует?
– Господи, Аделина! – взорвался он, затем наклонился и прокричал мне в лицо: – Меня!
– Я ем, Тоби! – крикнула я в ответ.
– Недостаточно! – проревел он.
– Я могу о себе позаботиться! – прокричала я.
– Не достаточно хорошо! – взревел он.
– Как ты смеешь! – взвизгнула я так громко, что удивительно, как витрины магазинов вокруг нас не взорвались.
– Тебе плевать, что я и все, кому ты не безразлична, наблюдают за тем, как ты чахнешь? – резко спросил он.
– Я не чахну, Тобиас, ради Бога, перестань драматизировать, – огрызнулась я.
Он отшатнулся.
Затем отступил назад.
После этого произнес:
– Ясно.
Теперь на его лице не отражалось ни одной эмоции, что обеспокоило меня гораздо больше, чем ярость, которая читалась там всего мгновение назад.
– Тоби… – примирительно начала я.
– Приду к тебе домой в воскресенье в полдень. Подключу гирлянды и завезу пиво и вино, но на ужин не останусь.
О, боже.
Это плохо.
Я шагнула к нему.
– Тоби…
Он отступил на шаг назад, и я замолчала.
– Пока, Адди.
И с этими словами побрел по тротуару обратно к гаражу с той длинноногой, свободной мужской грацией, на которую было так приятно смотреть.
– Что сейчас произошло? – прошептала я ему вслед, стоя, как вкопанная.
Если бы я тебя трахал, это было бы мое дело.
– О, боже, что только что произошло? – повторила я.
Тоби пересек улицу, дошел до следующего квартала и продолжил идти.
Я осознала, что стою на тротуаре и смотрю в сторону «Мэтлок Март».
Посетители были заняты переносом пакетов и толканием тележек к боковой парковке, но я знала, что за мгновение до того, как моя голова повернулась в их направлении, они стояли у дверей магазина, наблюдая за Тоби и мной.
– Дерьмо, – прошипела я, посмотрела по сторонам, а когда путь был свободен, перешла улицу в неположенном месте.
В итоге, салат мне пришлось съесть так быстро, что я целый час мучилась расстройством желудка.
И края большинства листьев были коричневыми, так что, вероятно, это тоже оказало свой эффект.
«Если бы я тебя трахал, это было бы мое дело», проносилось у меня в голове, ох… не знаю, около семисот раз за четыре часа до конца моей смены, так что удивительно, что в кассе не осталось всего два доллара.
По окончании смены я забрала сына, поехала домой и приступила к ежедневной рутине, пытаясь думать о том, что Из и Джонни на следующий день присмотрят за Бруксом, потому что в субботу я работала, а детский сад по субботам был открыт только до обеда. И существовала большая вероятность, что до завтра Из и/или Джонни услышат о нашей с Тоби ссоре, и мне нужно придумать, как мне из этого выкрутиться.
Об этом я не думала.
Я думала о том, что мне очень нужно поговорить о нашей размолвке с Тоби, а сестре я позвонить не могла. И Дианне тоже (в основном потому, что боялась того, что она могла сказать). И я точно не могла позвонить Марго. В Мэтлоке друзьями я пока не обзавелась, так что обсудить ситуацию мне было не с кем. А в Чаттануге никто не знал, кто такой Тоби.
Так что оставалась я одна.
И хотя Дэппер Дэн держался рядом, будто чувствовал, что мне не по себе, и я могла все ему рассказать, он бы мне не помог, и не только потому, что был собакой и не мог говорить по-английски, но и потому, что до меня сейчас дошло, что Тоби взял собаку не для моего маленького сына.
Он взял собаку для моей защиты (и моего маленького сына).
В конце вечера, сделав всего три открытки, хотя их требовалось около пятидесяти, я легла в кровать, уставилась в темный потолок и поняла три вещи.
Во-первых, Дианна думала, что Тоби влюблен в меня, а Дианна редко ошибалась.
Во-вторых, ни одного мужчину особо не заботило, как обстоят дела в жизни сестры невесты его брата. Тоби рассердился на меня, признался, что не спал с тех пор, как узнал о моей тяжелой ситуации, и потерял голову от мысли, что я не ем.
Ничто из этого не говорило: «Я немного волнуюсь о женщине, которая будет присутствовать в моей жизни».
Там говорилось совсем другое.
И, в-третьих, к этому моменту наша ссора охватила городок Мэтлок, как лесной пожар.
И моя сестра, ее жених, Марго, Дэйв, Дианна и Чарли жили в этом городке.
Итак, у меня возникло ощущение, что я в заднице уже не только в финансовом плане, но и во всех остальных.
Потому что я жила в маленьких городках и, будучи собой, – дикой девочкой Форрестер, – знала, чем может обернуться бесконтрольный поток сплетен.
Кроме того, что более важно, впервые в жизни у меня появился шанс получить то, чего я отчаянно хотела.
Но это было неразрывно вплетено в ткань моей жизни в ее нынешнем состоянии, и даже если Тоби был прав, и я не пользовалась преимуществами близких мне людей, мне нужно оставить все, как есть, иначе все будет потеряно.
Если бы я последовала за своими желаниями, и ничего не получилось бы, то навредила бы Джонни и Иззи (а также Марго и Дэйву), и результаты могли бы быть катастрофическими.
И это приводило меня в ужас.
Глава 3
Она – Адди, а я – Тоби
Тоби
Субботним утром Тоби стоял возле холодильника и допивал бутылку воды, когда это произошло.
Он вернулся с пробежки, пытаясь через пот выгнать из организма пиво и виски, выпитые накануне вечером в местном баре «На пути домой» (известном среди горожан как «Дом»).
И прежде чем это произошло, он знал, что должен быть рад, что ему удалось хотя бы немного заглушить алкоголем горечь ссоры с Адди, а на следующее утро пропотеть.
На самом деле он удивился, что ему не нанесли визит уже вчера вечером в баре «Дома».
Увидев имя, вспыхнувшее на экране телефона, лежавшего на кухонном островке, и учитывая его слова в адрес Адди, он очень не хотел отвечать на звонок.
Но его отец (не говоря уже о Марго) научил его справляться с возникающими проблемами, чтобы не держать груз на душе до того, как он станет слишком тяжелым и потянет вниз.
Помня об этом, он поставил бутылку, взял телефон и ответил на звонок.
– Привет, Джонни.
– Ты, нахрен, издеваешься? – ответил брат.
Тоби глубоко вздохнул.
– «Привет, Джонни»? Вот что ты мне говоришь, когда весь город гудит о том, что вчера ты кричал на Адди на гребаной улице? – потребовал брат.
– Джонни, послушай…
– И чтобы ты понял до конца, почему я охрененно зол на тебя, мне пришлось услышать это дерьмо от постороннего человека, а не от моего брата, который поругался с сестрой моей женщины на гребаной улице, а затем вернулся в гараж, и следующие три часа работал рядом со мной и ни хрена мне не сказал.
Ну, ладно.
Знаете, что?
С него довольно.
Поэтому он произнес:
– Отвали, Джонни.
– Отвалить? – Это прозвучало тихо и даже более сердито, чем уже говорил его брат.
– Да, отвали, – повторил Тоби.
– Ты рехнулся?
– Вообще-то, нет, – процедил Тоби.
– Что случилось?
– Не твое дело.
– Ответ неверный, – рявкнул Джонни. – Все, что касается сестры Элизы, – абсолютно мое дело. Все, что касается моего младшего брата, – мое дело. Мне, бл*ть, не верится, что ты наорал на Адди и ни хрена мне не сказал. Но я не должен удивляться. Это старый добрый Тоби.
Ну, нет, черт возьми.
– Нет, – выдавил Тоби. – Мы этого не делаем. Не говори мне этого. Я достаточно наглотался этого дерьма. Это закончится здесь и сейчас.
– Тоби…
– Нет, – прервал он. – Я – не ты. Преодолей это. Я никогда не был тобой. Но я живу на Земле уже почти тридцать три года, так что пришло время тебе понять. И, Джонни, повторю: мне почти тридцать три. Пора тебе перестать обращаться со мной так, будто мне тринадцать.
Брат начал что-то говорить, но Тоби не дал ему такой возможности, продолжив:
– Речь идет не о побеге на мельницу в восемь лет, когда мне хотелось иметь собственное пространство, чтобы заниматься своими делами, и никому о них не рассказывать. Я был ребенком. И да, возможно, мне не следовало делать это или что-то еще, что ты считал глупостью и сам бы такого не сделал, но я был гребаным ребенком. И вообще, почти всем моим поступкам, включая и этот, имелось объяснение. Я был ребенком, который нуждался в личном чертовом пространстве, чтобы заниматься своими делами, и в этом нет ничего плохого.
– То…
– Нет, – прервал Тоби, – речь о том, что я взрослый человек, а не о том, что ты чем-то не доволен, и без обид, чувак, но мне плевать, что ты чем-то не доволен. Я не прошу от тебя отчитываться по всем событиям твоей жизни и объяснять принятые тобою решения. И не проси об этом меня.
– Брат, послушай…
Тоби не послушал.
Он продолжил говорить, потому что это нужно было сказать, и, по его мнению, уже давно.
– Никогда, кроме того раза, что папа оплатил мое обучение в колледже, и да, для получения степени мне потребовалось семь лет, потому что я постоянно отвлекался на другие занятия, но я получил свою степень, Джонни. Ни разу я, черт возьми, не попросил ни у тебя, ни у папы, ни у бабушки с дедушкой, ни у Марго и Дэйва ни единого гребаного пенни. Я сам пробивал себе путь в жизни. Сам оплачивал счета. Сам покупал себе автомобили. Из собственного кармана заплатил за лицензию механика и лицензию пилота. Я занимался своими делами и заботился о себе, ни на кого не опираясь. И да, я живу один уже пятнадцать лет и так и не пустил корней. Самый долгий срок, который я пробыл на одном месте, – три года, но кого это волнует?
