Текст книги "Жена завоевателя"
Автор книги: Крис Кеннеди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Глава 28
– Вот как, значит, обстоят дела, – сказал Гриффин.
Несколько часов спустя они с Алексом стояли в господской спальне, после того как лошадей обтерли от пены, обработали потертости на их ногах и крупах, когда солдат накормили, а детей успокоили.
Они оба смотрели на резную шкатулку Гвиневры, которую теперь, когда он вспомнил о ней, они достали и поставили в центре стола.
Судя по всему, ему стоило доверять себе.
Солнце уже вот-вот должно было зайти, хотя из этой части замка видеть это было невозможно. На северо-востоке над горизонтом низко нависали грозовые тучи, мрачные, с серыми краями, мало-помалу охватывая и будто всасывая в себя все небо. Гриффин отошел от шкатулки, чтобы бросить в жаровню еще охапку торфа. Тот тотчас же затрещал и загорелся.
– Думаю, я по-настоящему никогда в это не верил, – сказал он.
Алекс кивнул.
– Многие считали, что твой отец слишком долго медлил, вместо того чтобы рассказать тебе о твоем предназначении. А смертное ложе по многим причинам не лучшее место для того, чтобы отягощать юную душу таким бременем.
Гриффин поворошил в жаровне старые уголья и новое топливо, чтобы огонь разгорелся поярче.
– Однажды я потребовал у отца, чтобы он рассказал мне, потому что подумал, что он хочет сохранить все это для себя одного. Будто он собирался жить вечно.
– А теперь?
– Теперь…
Гриффин бросил кочергу и снова сел за стол.
– Теперь я считаю, что он просто хотел оградить меня от этого. Защитить от опасности.
Гриффин взял из шкатулки письма и безделушки и разложил на столе: потускневшее кольцо, лоскуток красновато-пурпурной ткани, рукоять ножа, локон и горсть монет.
– Я знаю, что ты сделал, Алекс, – сказал он спокойно.
Наступила пауза.
– Язычник?
Он расслышал в голосе Алекса смущение и напряжение.
– Ты знал, что у меня это есть? – спросил Гриффин, показывая ему серебристый ключ.
Он услышан, как Алекс шумно втянул воздух.
– Откуда он у тебя?
– Из того самого источника, из которого ты пытался его получить. От де Луда.
За спиной Гриффина воцарилась тишина.
– Что ты собирался с этим делать, если бы тебе удалось его получить? – спросил Гриффин.
Он услышал, как тяжело ступают сапоги Алекса, когда тот обошел стол и приблизился. С его лица сошла вся краска. Оно стало мертвенно-белым.
– Хочу сказать, что отдал бы его тебе.
Гриффин откинулся назад, опираясь спиной о стену:
– Да. Я бы тоже этого хотел.
Алекс сел верхом на скамью и подался вперед.
– Я столь многого не рассказал тебе, Язычник.
– Знаю. И почему же?
Алекс отер ладонь о волосы.
– Сначала просто потому, что ты не хотел ничего знать. Много лет ты был воинственно настроен против всего этого.
– Так и было. Но ведь предполагалось, что ты должен быть моей защитой и опорой. Разве не так, а, Наблюдатель?
– Да, я из тех, кого называют Наблюдателями. Мы наблюдаем, Гриффин. И защищаем. Но мы защищаем тебя, чтобы ты охранял сокровища. Мы связаны клятвой охранять сокровища.
– А не меня, – сказал Гриффин, и это было не вопросом, а утверждением.
Алекс молчал перед лицом этого невысказанного обвинения в предательстве.
– Я твой друг, Язычник. И всегда буду твоим другом. И мне не требуется давать в этом клятву.
– И все же ты лгал мне.
– Потому что не был уверен, что ты будешь хорошим Хранителем, – вырвалось у Алекса. – Я даже не знал, будешь ли ты Хранителем вообще. Ты унаследовал Кровь, но Ношу, как говорил сам, был вынужден выбирать. Никто не мог возложить ее на тебя силой. Ты должен был ее принять. – Он остановился у окна, выходящего на запад, и выглянул. – Я не знал, захочешь ли ты.
Их глаза встретились. Гриффин кивнул, принимая упрек.
– И?..
Глаза Алекса смущенно забегали.
– И что?
– Почему ты не сказал мне о ключе?
Алекс вспыхнул, провел рукой по широкому подоконнику, потом по губам, по подбородку.
– Не знаю. Мне нравилось быть единственным, кто знал.
– Власть?
Алекс кивнул и отвел глаза:
– Ты не взял меня с собой в Ипсайл. Вместо меня взял Фалька. Почему?
Гриффин пожал плечами:
– Я уже подозревал. А де Луд только подтвердил мои подозрения.
– Но как ты узнал?
Он снова пожал плечами:
– Ты был слишком настойчив и слишком заинтересован. Не надо быть ученым, чтобы понять, какое действие это оказывает на людей. Это забирает наши души.
Теперь огонь в жаровне полыхал во всю силу, и яркие блики плясали по стенам, освещая темную комнату. Гриффин пошевелился. В самом деле эта вещь забирала человеческие души. Как близко он подошел к этому? Стоило чуть-чуть увлажнить почву желания, и росток воспрянул бы и разросся как сорняк. Сколько времени он пробыл в «Гнезде»? Не более трех недель, а уже через два дня впитывал слухи, распространившиеся по доброй половине графства. И оставил Гвиневру, позволив ей делать все то, что она сделала.
Гриффин с горечью улыбнулся:
– Возможно, наша семья недостаточно сильна для того, чтобы хранить это и дальше. Кажется, никому это не приходило в голову.
Темно-синий цвет плаща Алекса вобрал неровный блеск пламени от жаровни, когда он с силой покачал головой.
– Ты как раз свидетельство того, что это не так, Гриффин.
– Не очень-то убедительно, к сожалению.
– Ты же отверг это. На поле брани, когда тебе был предоставлен выбор, ты отказался от этого.
– He знаю, как охранять это.
Алекс вздохнул:
– Не вижу другого способа.
Брови Гриффина взметнулись:
– Так это было испытание? Для того чтобы получить это, надо сначала отвергнуть?
– Зависит от выбора, который предоставляется Хранителю, – произнес Алекс. – Выбор был за тобой. – Он сглотнул. – Никто иной не смог отказаться от этого. Только ты.
Гриффин подался вперед, упираясь локтями в колени. Он не сводил глаз со шкатулки Гвиневры.
– Мой отец считал, что в этом сокровище заключена сила, которая позволит ему жить вечно.
Он перевел взгляд на Алекса:
– Это так?
– Возможно.
Гриффин кивнул, и рука его легла на стол. Пальцы едва не касались края шкатулки. Он глубоко вздохнул.
– Так что теперь? – спросил Алекс. – Как насчет меня?
– А ты что думаешь?
Алекс стоял тихо, спина его была напряжена, голова опущена. Он сказал внезапно охрипшим голосом:
– Думаю, я совершил ошибку, забыв, кто мой господин. И сожалею об этом.
Гриффин подался вперед и уставился в пол.
– Я говорю это искренне, Язычник. Этого больше не случится.
Гриффин поднял глаза.
– Знаю. Я больше этого не допущу. Алекс опустил голову.
– Милорд. – Он дотянулся до резной шкатулки Гвиневры и потрогал пальцами ее резьбу. Потом сделал решительное движение назад. – Значит, мне не грозит позорная смерть предателя? – спросил он серьезно.
Гриффин ответил скупой улыбкой:
– Нет.
– И ты не отправишь меня в изгнание? – спросил он срывающимся голосом.
Гриффин покачал головой.
– И Гвиневру не отправишь?
Он снова покачал головой. Алекс с облегчением вздохнул.
– Я думал, ты захочешь отослать нас куда-нибудь подальше. А ты хочешь держать при себе обоих близких людей, предавших тебя.
– Я хочу держать при себе людей, совершивших ошибки и осознавших это. – Он снова посмотрел на шкатулку. – Возможно, время от времени мне придется об этом напоминать.
Алекс ответил горьким смехом:
– О чем? О том, что люди не без греха?
Гриффин покачал головой и поднялся на ноги.
– Искупление и прощение возможны.
Гвин разговаривала с Фальком на третьем этаже возле двери в солар. Он дежурил там, куда сам себя и определил. Лестничная площадка была темной из-за позднего часа и из-за надвигающейся бури. Дождь хлестал по окнам.
– Лорд Гриффин не собирается причинить мне вред, – запротестовала Гвиневра, почти смеясь, и это было первым проблеском веселья, испытанного ею за долгое время.
– Знаю, миледи.
Фальк расправил свою тунику.
– Это так. И все-таки я хочу быть рядом.
Гвин улыбнулась:
– Фальк, будь я не такой скверной женщиной, я вышла бы за тебя.
Он смущенно затоптался, на месте, забормотал что-то и покраснел:
– Это пустяки, миледи. Я уже так давно охраняю вас, что было бы странно, если бы перестал это делать теперь.
Она прислонилась плечом к дверной притолоке, колеблясь перед тем как войти внутрь и закрыть за собой дверь. И все же собиралась остаться здесь, пока не придут новости от Гриффина, какими бы они ни были. Пусть он отправит ее в монастырь, или к Марку, или предоставит решать ее дело Генриху фиц Эмпрессу. Каким бы ни было его решение, она подчинится ему, даже если он пожелает выслать ее в Палестину. Сейчас же за окном бушевала буря, совсем стемнело, и она не хотела запираться в комнате.
– Думаю, я знаю, чего хотел отец, Фальк. Я думаю, он хотел, чтобы шкатулка досталась Гриффину.
– Ну конечно, он хотел этого.
Она посмотрела на него так, будто он сообщил ей, что собирается стать алхимиком.
– Но, Фальк, почему ты не говорил мне об этом раньше?
– Я понятия не имел о том, что вас это заинтересует, – ответил он с достаточно убедительным изумлением и даже возмущением. – Я не думал, что вы понимаете, что это не просто шкатулка.
– Я и в самом деле не понимала. Да и сейчас не понимаю. А теперь она у Марка. Что бы там в ней ни было.
Фальк ответил ворчливо:
– Я бы не стал на вашем месте особенно беспокоиться, миледи. Язычник позаботится обо всем, что хочет иметь у себя дома.
Она открыла было рот, чтобы добавить что-то еще, но лишь покачала головой.
– Что бы это ни было, теперь уже не имеет значения. Мы просто подождем и увидим, что принесет завтрашний день.
– Да, миледи.
Она снова прислонилась плечом к дверной раме, а Фальк к стене. И оба принялись смотреть в дальнее окно. Буря ревела и сотрясала стены точно так же, как в ту ночь год назад, когда она влюбилась в Гриффина и была с ним на сотрясаемом порывами ветра постоялом дворе.
– Да, – сказала она задумчиво. – Разве ты не видишь, Фальк? Вад. Га. Со. Я думала, что это значит что-то вроде «отдать». Отдать шкатулку. В этом нет сомнений. Но, должно быть, это было имя «Гриффин Соваж». «Отдать Соважу».
Она помолчала.
– Конечно, я не совсем понимаю, что значит «Вад».
– Выйти.
Гвин медленно повернула голову:
– Что?
– Выйти замуж, за Гриффина Соважа.
Глава 29
Она стояла в прихожей возле комнаты лорда. Эдмунд смотрел на нее умоляюще. Несмотря на все несчастья и потрясения последнего дня, его наивная серьезность была для нее благотворным бальзамом.
– Вы сможете сделать это должным образом, миледи?
Она с улыбкой положила руку ему на плечо.
– Я приложу все усилия. Потом посмотрела на дверь.
– Иди и раздобудь еды, Эдмунд. И найди моего писца. Пусть он научит тебя сыграть несколько нот на цимбалах.
Она снова улыбнулась:
– Нам в этой башне не помешало бы немного музыки, Эдмунд. Ты так не думаешь?
Он ответил энергичным кивком.
– Можешь сделать это для меня?
Он выпятил грудь.
– Будьте покойны, миледи, – пообещал мальчик и убежал.
Гвин перевела дух, повернулась и легонько постучала в дубовую дверь спальни.
– Милорд, – позвала она, чуть повысив голос. – Это я. Последовала пауза. Потом дверь широко распахнулась.
В двери стоял Алекс.
– Входите.
С полминуты они смотрели друг на друга, не отводя глаз, как противники, готовые к перемирию, потом Гвин кивнула и прошла мимо него в свою спальню. Гриффин поднял голову.
Его волосы были влажными и прилипали к голове темными прядями. Одет он был в штаны и тунику, вытканную из льна и шерсти. Мягкая ткань облегала его плоский живот и мощные бедра и ниспадала почти до колен. Он сидел за маленьким столом, за которым они много вечеров играли в шахматы, на котором он не раз раскладывал манускрипты и где однажды овладел ею.
– Входи, Гвиневра.
Его глубокий раскатистый голос скорее, чем слова, заставил ее пройти в глубину комнаты. Она сделала несколько неуверенных шагов.
– Милорд. Я не собиралась тебе мешать. Я пришла только… О! У тебя шкатулка отца! – сказала она тихо.
– Да.
– Когда ты ее нашел? Где? Я думала, она у Марка…
Гриффин глубоко вздохнул, и грудь его всколыхнулась от вздоха.
– Я нашел ее неделю назад.
– Какая красивая, – пробормотала она и дотронулась до нее. – Ты нашел в ней письма отца?
– Я нашел письма своего отца.
– Что?
Он кивнул.
Она покачала головой.
– Почему же отец отдал ее мне, чтобы я ее хранила, если она не… – Гвиневра замолчала и тяжело, со стуком опустилась на стул. – Эта шкатулка должна принадлежать тебе. Твоей семье. Она принадлежит Эверуту, а мы, – закончила она с горьким смехом, – мы никогда не принадлежали Эверуту.
– Зато теперь принадлежим.
Ее глаза снова наполнились слезами.
– Еще нет, – сказала Гвин ломким трепетным голосом. – Наша свадьба будет только утром. И, возможно, раньше Генрих отрубит мне голову.
– Генрих не станет рубить нам головы. Ты не совершила измены. Ему.
– Могу я кое-что спросить, Гриффин?
– Гвиневра, – ответил он тихо, – теперь не то время, чтобы проявлять робость. Ты можешь спрашивать о чем угодно.
Она кивнула, соглашаясь, готовая поддержать его, что бы он ни говорил, только бы обращался к ней, смотрел на нее и хоть как-нибудь, хоть отдаленно, был с ней связан, но следующие его слова вызвали у нее оторопь.
– Пора прекратить лгать нам обоим – и тебе, и мне.
Она хотела было кивнуть, но вместо этого брови ее взметнулись вверх:
– Ты лгал?
Он взмахнул рукой над столом, указывая на шкатулку и разложенные на столе безделушки:
– Я лгал.
Она с трудом выдохнула:
– Ну едва ли это идет в счет.
– О, еще как идет, – возразил он мрачно.
По столу были разбросаны вещицы, которые она так часто брала в руки и столько раз перебирала, остатки бог знает чего – кольцо и обрывки ткани, локон и письма на пергаменте, которые она не могла прочесть. А теперь кожаный шнур, который Гриффин постоянно носил на шее, тоже лежал на столе, свернутый в кольцо, и к нему был привязан маленький серебристый ключик.
Она потянулась к нему.
– Еще один ключ. Откуда?
– От де Луда.
Она чуть не рассмеялась.
– Что?
Гриффин бросил взгляд на Алекса.
– Де Луд дал его мне.
– Головорез Марка отдал тебе ключ, который я потеряла год назад в Лондоне? – изумленно попыталась она уточнить.
– Это так. У него есть дочь. Через какое-то время он пришлет сюда к нам свою девочку.
Теперь она рассмеялась коротким изумленным смехом, раздумывая, потом сказала:
– Значит, у тебя их два.
– Он сам ключ, – послышался из тени голос Алекса.
– Не понимаю, что это значит, – возразила она немногословно.
Серые глаза Гриффина неотступно смотрели на нее. Все плоскости его лица были высвечены огнем жаровни и заштрихованы тенями. Он не двигался, но заполнял всю комнату своим присутствием, а она потеряла его, потеряла…
– Там внизу есть отделение, закрытое на ключ, – сказала она прерывающимся голосом. – Ты не можешь его видеть, но оно там есть, с краю.
Она протянула вперед палец, указывая на него. В комнате наступила оглушительная тишина. Она медленно подняла взгляд к изумленному лицу Гриффина.
– Что? – Его голос звучал глухо, резко и недоверчиво.
Она кивнула.
– И ты заглядывала внутрь, Гвиневра? – В голосе и словах его прозвучало еще большее недоверие.
– Конечно.
Он стремительно подался вперед:
– Как же ты это сделала?
Она пожала плечами:
– Это было всего однажды, когда я была ребенком. Я нашла эту шкатулку и играла с ней. И вдруг нижнее ее отделение открылось. Отец ужаснулся, когда застал меня за этим занятием. Он пригрозил мне, и я никогда больше не видела этой вещи до его смерти. – Она осторожно сглотнула: – После этого, в те ужасные дни, когда Марк всюду преследовал меня, когда мародерствовал в округе, он намекнул на существование сокровищ. И на брак. Я испытала все возможные средства, чтобы открыть шкатулку. Не знаю почему, но мне это казалось важным. А также важным, чтобы Марк не узнал о ее существовании.
Я даже попыталась открыть ее раскаленной кочергой, но и это не помогло. Ты можешь видеть, что она осталась не-опаленной.
А потом однажды ночью, когда я чувствовала себя очень несчастной, я дотронулась до нее… Она ведь такая красивая… И вдруг я вспомнила, что сделала ребенком. Я приложила к ней пальцы вот так. – Она распластала пальцы, показывая, и они оказались внутри шкатулки. – Я пощупала внутри, нажала и…
Крышка потайного отделения отскочила.
Алекс с шумом вдохнул. Гвин подняла глаза. Гриффин смотрел на нее.
– Неповиновение имеет свои маленькие преимущества, – сказала она печально.
Что-то вроде мимолетной улыбки промелькнуло на его лице.
– Должен признаться, я никогда не считал неповиновение таким уж большим грехом, каким считает его церковь.
И в это мгновение что-то от прежнего Гриффина проступило в его лице, и в этой унылой комнате будто повеяло свежим ветром.
– Я тоже думаю, что это так.
Он казался ей ослепительным, будто от него исходил яркий свет. Он казался ей безупречным даже при всех своих заблуждениях. Лицо, перечеркнутое шрамом, греховное тело и великодушное сердце. От всего этого у нее занялся дух.
И на все это у нее уже не было прав.
– Значит, тебе было нужно именно это? – спросила она, стараясь сделать свой голос бесстрастным. – Узнать, что там, в нижнем отделении?
Улыбка его потускнела.
– Да.
Его большой палец скользнул под край крышки и откинул ее. Все трое подались вперед. По причине, которую она не могла бы объяснить, Гвин даже перестала дышать, когда он поднял крышку и открылось внутреннее отделение шкатулки.
– Опять документы, – сказал он хрипло и закрыл глаза. – Этого здесь нет.
Алекс выругался и отпрянул к стене. Подошвы его сапог заскрипели, давя мелкие камешки, когда он повернулся и заходил по комнате. Изумленная, Гвин переводила взгляд с одного на другого.
– В чем дело?
– Третий ключ.
– Третий ключ?
– Нам нужен еще один ключ.
В его словах была холодная и тупая убежденность, но сердце Гвин отчаянно забилось. Она подалась вперед.
– У меня есть ключ. Маленький золотой ключик.
Серые глаза Гриффина широко раскрылись и были устремлены на нее, а взгляд его будто прочерчивал огненную дорожку между ними, как лесной пожар. Она кивнула, чувствуя головокружение, и протянула руку к неприглядному мешочку, зашитому в ее нижних юбках.
Каждое утро она совершала этот ритуал, заново пришивала мешочек к своим юбкам, стараясь выполнить последнюю волю отца. В складках ее коричневой юбки скрывался крошечный ключик, который отец вложил в ее руку, лежа на смертном одре. Он был скрыт, чтобы не было заметно его яркое сияние и чтобы защитить его от посягательств.
Потому что он сверкал как солнце.
Дрожащими пальцами она высвободила его из складок своих юбок и вложила в мозолистую ладонь Гриффина.
Его глаза еще некоторое время продолжали удерживать ее взгляд, потом он сжал его в пальцах. Он схватил два ключа, уже лежавших на столе – черный и серебристый – и сложил вместе. С удивительным щелчком они соединились друг с другом, и в их центр он вложил третий ключик, золотой. Получилась трехцветная головоломка. Серебристый ключик вошел в покоробившийся железный, и это походило на серебристый край темного грозового облака. Ее ключик, помещенный в центр, засверкал как конец радуги.
– Боже милостивый! – пробормотал Алекс.
– Как красиво, – выдохнула Гвин. Гриффин испустил долгий вздох.
– А теперь? – спросила Гвин, поднимая на него глаза. – Что теперь?
Гриффин покачал головой:
– Понятия не имею.
Она указала на шкатулку, в тайном отделении которой были видны свитки:
– Что это такое?
Они медленно переключили внимание, на свитки. Гриффин взял один из них в руки.
– Тонкий пергамент, – сказал он.
Дорогой. Но следующий свиток, взятый из шкатулки, вызвал у нее потрясенный вздох.
– Это медь? – спросила она едва слышно, потому что в горле у нее пересохло. – Что это такое?
На лице Гриффина читалось изумление.
– Карты.
– Карты?
Он взял несколько листков тонкого пергамента и несколько тонких листов металла, похожего на бронзу. Она непонимающе смотрела на них.
– Что это за карты?
– Карты сокровищ, – пробормотал Алекс.
Гвин склонилась над столом. Она могла различить причудливые линии и каракули на некоторых документах, которые вполне могли означать конец земельного массива или начало водных путей. Уловила изображения мифических животных, яркие живые краски и надписи, от которых, казалось, исходил запах пыли, росы, целебных трав и древних тайн.
Гвин посмотрела на Гриффина, склонившегося над свитками. Губы его беззвучно шевелились: он читал латинский текст, начертание которого она узнала, потому что помнила, как выглядели манускрипты монахов.
Она ощутила нечто странное в спине, что могла бы назвать предвкушением судьбы, и это ощущение заполнило все ее тело свежестью и новизной и отчасти страхом.
– Что все это значит? – спросила она шепотом.
– Это означает, что он наследник Карла Великого, – послышался голос Алекса из тени.
Она подняла голову и посмотрела на них:
– И что это будет значить для него?
Гриффин поднял голову и посмотрел на нее, удерживая ее взгляд, но его взгляд оставался непроницаемым.
Теперь Гвин увидела в нем подлинное величие, скрытое, но ощутимое, и у нее захватило дух.
– Это означает привилегию и бремя, потому что он должен охранять тысячелетние сокровища, – произнес Александр голосом, способным быть услышанным армией Генриха, как если бы она находилась на расстоянии трех лье отсюда. – Это означает, что, пока есть потребность биться за Господа – что ведет к славе, но порождает и алчность, – эта потребность есть средство защиты подлинных сокровищ наших душ. Это означает, что кровь Гриффина несет в себе пурпур королей и что он Хранитель святынь.
Гвин посмотрела на Гриффина с отчаянием:
– О каких святынях ты говоришь, Алекс?
– О ковчеге Завета. О копье Судьбы. О Туринской плащанице.
Теперь заговорил Гриффин, и его слова звучали как торжественная музыка, тихо и ритмично, и от звука его голоса волоски на ее спине встали дыбом.
– И о сударе из Овьедо – платье, которым была обернута глава умершего на кресте Иисуса. И о терновом венце.
По спине Гвин продолжал распространяться холод. Гриффин умолк, но Алекс, глядя прямо на Гриффина, назвал еще одну святыню:
– И о чаше Марии.
– Святом Граале? – воскликнула Гвин, чувствуя, что вся кровь ее заледенела.
Алекс еще раз повторил то, что произнес в самом начале:
– Он Наследник Карла Великого. Он Наследник! Она смотрела на Гриффина, не отводя взгляда. Рот ее был полуоткрыт, будто она забыла, как дышать, и не могла вспомнить. Да, она могла поверить, что он был отпрыском королей. Чеканные черты его лица были полны властной силы и значительности, и ей нетрудно было поверить в то, что ему уготовано судьбой нести бремя власти. А выражение его глаз было, как всегда, непроницаемым.
Конечно, и душа его выстрадала достаточно.
А она предала его.
Она склонила голову и протянула руку через стол. Если он не пожелает ее взять, ему достаточно остаться неподвижным или уйти.
Она ждала. Услышала звук удаляющихся шагов. Дверь захлопнулась. Все тело Гвин содрогнулось.
Потом рука Гриффина накрыла ее руку.
Ее дыхание стало неровным, вырывалось отчаянными неравномерными всплесками. Она опустила голову на простертую на столе руку.
– У меня нет слов, Гриффин, – выкрикнула она, не в силах больше сдерживать себя. – Моя скорбь глубже любого колодца. Я никогда не хотела нанести тебе ущерб или ранить твои чувства, но обстоятельства загнали меня в безвыходную ситуацию.
– Дело не только в тебе.
Она изумилась:
– О чем ты говоришь?
– Я тоже лгал.
Она судорожно выдохнула. Смех и плач теснились в ее груди, перемежаясь истерическими всхлипами, которые она пыталась заглушить. Но потом его теплая ладонь снова легла поверх ее руки.
Она подняла на него глаза.
– Я знал, что сокровища здесь, – продолжал он, будто не слышал ее покаянных слов. – Я знал легенды о них. Знал, что за ними охотятся. Я ездил в Ипсайл-на-Тайне ради того, чтобы найти сокровища, но не сказал тебе об этом. Я все это знал, но не сказал тебе, и это поставило нас под удар.
– Нет! Меня ты не подставлял под удар…
– Я сказал «нас». Нас вместе и тебя в отдельности. Я это сделал, когда оставил тебя одну в саксонской деревне и когда отпустил одну в аббатство Святого Альбана. Я снова и снова подвергал тебя опасности ради достижения своих целей. Я бросал тебя и лгал тебе. И прошу у тебя прощения.
Она так энергично покачала головой, что волосы упали ей на плечи.
– Нет, Гриффин. Ты не должен просить прощения. Ты не виноват передо мной.
– Но я делаю это. И более того.
Он привстал, потянулся через стол, обхватил ее лицо ладонями и прошептал:
– Я прощаю тебя. Я прощаю тебя. Я прощаю тебя.
Ее дыхание вырвалось из груди вместе с сокрушительным рыданием. Она соскользнула со скамьи, опустилась на пол и положила голову ему на колени, плача и пытаясь найти простые слова, которые сама мечтала услышать всю свою жизнь – а теперь особенно – от этого доброго и прекрасного человека.
Прошли какие-то мгновения, и она вновь ощутила прикосновение его руки, нежно поглаживающей ее голову. Не видя его, она дотронулась до его лица. Он обнял ее и притянул к себе на колени. Лицо ее оказалось в нескольких дюймах от его лица, а руки Гриффина лежали на ее бедрах.
– А теперь скажи, что и ты меня прощаешь, – попросил он хрипло, будто волновался и ему необходимо было услышать от нее слова прощения. Она покачала головой.
– Что бы ты ни говорил, ты не сделал ничего, за что надо просить прощения. Но я скажу тебе другое, что давно хочу сказать.
Она подалась к нему и зашептала у самых его губ:
– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Уголок его рта приподнялся, и он прижался лбом к ее щеке. Так они сидели некоторое время. Его руки были на ее бедрах, а она опиралась локтями о его плечи, и волосы Гвин окутывали их обоих темным покрывалом. Время от времени из его уст вырывалось неровное дыхание, но постепенно оно становилось спокойнее.
– Есть ли в наших душах места, требующие защиты? – спросила она тихо.
Его руки сжали ее бедра, потом скользнули вверх вдоль ребер.
– Умница, – пробормотал он. – Теперь мы знаем друг друга изнутри и снаружи.
– Давай будем нежными друг к другу.
– Будем.
К этому времени солнце уже начало всходить. Буря истощила себя и прошла. Яркий ясный желтый свет струился в восточное окно. Долго царила тишина. Они сидели молча, соприкасаясь лбами.
– Скоро прибудет Генрих, – пробормотала она. – Я должна принять меры к тому, чтобы…
Ее голос замер. Она не знала, как закончить фразу. Чтобы сделать что?
– Не волнуйся из-за Генриха.
– Я волнуюсь из-за тебя, – ответила она, и смех ее прозвучал отрывисто и неуверенно.
– У нас с Генрихом долгое знакомство, Гвин. Он меня знает, и я не беспокоюсь.
Она вздохнула с облегчением.
– Скажи мне снова, что любишь меня, – пробормотал он, зарываясь лицом в ее шею.
– Говорю снова, что люблю тебя. Кончики его пальцев прогулялись по ее спине.
– Через несколько часов мы станем мужем и женой, – заметила она тихо.
Он переплел свои пальцы с ее пальчиками и поцеловал их один за другим:
– Мы уже муж и жена.
