Текст книги "Честь Джека Абсолюта"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Кто там, черт подери? Кто сюда рвется?

В ответ послышался новый взрыв лая и какое-то невразумительное ворчание. Лай был хорошо знаком Джеку… а потом он сообразил, кто так может ворчать. Не выпуская, однако, шпаги из рук, он повернул ключ и распахнул дверь. В комнату ввалился Уоткин Паунс, втащив с собой вцепившуюся в него собачонку.

– Спаси меня, Хел, – выдохнул он. – Это чудовище подбирается к моей глотке.

На самом деле собачка ухватила рыцаря за штанину. Джек пнул ее, она взвизгнула, разжала зубы и выскочила из комнаты. Уоткин повалился на кровать. Та застонала, однако не рухнула.

– Это Цербер какой-то, а я ведь только и хотел, что пройти в твою комнату, – пропыхтел запыхавшийся рыцарь, надувая огромные щеки. В этот момент он походил на здоровенную рыбину, бесцеремонно вышвырнутую на берег.

– Как ты можешь жить так высоко? Я, кажется, не взбирался на такую верхотуру с тех самых пор… никогда не взбирался. – Он решительно взмахнул толстой ручищей. – Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь, способное подкрепить силы невинно пострадавшего человека?

Вкладывая шпагу в ножны, Джек хмыкнул:

– А тебе не кажется, что час еще слишком ранний… даже… гм… для тебя?

– Я уважаю твою склонность к уединению, друг, но смягчу твою озабоченность, указав, что этот час, может, и вправду ранний… для всяких там дневных пташек, однако он в то же время и поздний… для ночных филинов вроде меня, – широко улыбнулся толстяк. – Но что я вижу вон там, в углу? Никак «Орвьето»? Славненькое винцо.

Джек покачал головой и подошел к оплетенной веревками бутыли. Сначала он наполнил одну кружку, потом, после некоторого колебания, и вторую.

– Ваше здоровье, сэр рыцарь, – промолвил он, протягивая посудину гостю.

– И твое. – Уоткин разом выхлебал половину содержимого кружки. – У тебя болезненный вид. И с лица ты спал. Эй, дружище! Ты что, опять занемог?

Как-то раз, чтобы отговориться от посещения заведения Анджело и осмотра римских достопримечательностей, Джек признался, что перенес лихорадку и порой страдает от рецидивов.

– Нет, я вполне здоров, но… Но такая зараза быстро не отпускает.

– О, это все болота Кампаньи. Нездоровый воздух, из-за которого лихорадка распространяется по всему городу. Летом праздный люд уезжает из Рима. Остаются лишь верные долгу борцы. – Теперь рыцарь пил маленькими глоточками, не сводя с Джека внимательных глаз. – Но вот что я тебе скажу… твой опечаленный взгляд говорит вовсе не о телесном недомогании. Сдается мне, дело в ране, нанесенной стрелой Купидона.

Джек посмотрел на толстяка, самоуправно развалившегося на его кровати. Странно, но во всем Риме этот пьяница был самым близким для него человеком, и хотя юноша, разумеется, ни словом не обмолвился ему о своей миссии, но о Летти и своей влюбленности кое-что рассказал. Может быть, стоит поделиться с ним и своими нынешними тревогами, не раскрывая, конечно же, ничьих секретов?

– Тут ты прав, – нерешительно заговорил он. – Дело как раз в той самой ране, которая саднит теперь еще пуще, поскольку… поскольку особа, ее нанесшая, приехала в Рим.

– Не может быть! – Уоткин приподнялся, опершись на локоть. – Выходит, тебя привела к нам любовь!

Он откинулся на подушки.

– А ну-ка, выкладывай свое горе.

Джек уже больше не колебался и лишь постарался убрать из фактов все, относящееся к его тайной роли. Он рассказал, как увидел ее в опере, как последовал за ней, обнаружив, что его чувства все так же сильны. Рыцарь кивал, пил, наполнял кружку, вздыхал. Наконец он с немалым усилием сел.

– Знаешь, что надо сделать?

– Что?

– Ты должен ее увезти.

На сей раз вздохнул Джек.

– Как?

– Как? Это словечко не из лексикона влюбленных. Единственные вопросы, которые должны тебя интересовать, – это когда и куда! Найди на них ответы, и твое «как» разрешится само собой.

– Но к ней почти невозможно приблизиться.

– Еще одна малодушная фраза. Где она остановилась?

– В палаццо Кавальери.

Уоткин присвистнул.

– Оно мне знакомо. Кавальери – одно из самых богатых римских семейств. Хуже всего, что старый граф сейчас здесь и если она под его защитой… – Он покачал головой. – Нечего и пытаться штурмовать эти стены. А что, она никогда не остается одна?

– Практически нет. Ходит из дома в часовню, потом обратно домой, потом в оперу – и всегда ее кто-то сопровождает…

Уоткин прервал его:

– В какую часовню? Какого она вероисповедания?

– Она протестантка, так что…

– Значит, она ходит в палаццо Мути? Мой мальчик!

От возбуждения Уоткин заколыхался, едва не развалив всю кровать.

– Вот он – твой шанс! Никто из домочадцев и челяди Кавальери не станет провожать ее в эту часовню. Все они там паписты, все до единого!

– Но мне-то какая от этого польза?

– Послушай, Пип, – ответил Уоткин. – У тебя же есть пропуск туда, разве нет? Серебряный крестик, который дает право входа. Или ты хочешь сказать, что еще им не пользовался? Я же вроде давненько тебе вручил его, а?

Джек сдвинул брови. До сих пор он из страха быть узнанным вообще не решался приближаться к Летти, а не то чтобы искать с ней где-то встречи. Да и про крестик он, замороченный обстоятельствами, совсем, признаться, забыл. Юноша поспешно встал и принялся рыться в своих многочисленных карманах. Наконец в жилете, уже с неделю висевшем в шкафу, обнаружилось что-то твердое и блестящее.

Крестик.

– Этот? – спросил юноша, демонстрируя свою находку.

– Именно! Он позволит тебе пройти во дворец. Ее тетушка, как всегда, пойдет с ней?

Джек покачал головой.

– Нет, к службе она ходит одна. Ее сопровождают слуги, но они дожидаются у ворот.

Уоткин подался вперед.

– Тогда тебе будет гораздо проще улучить момент и передать ей записку или напрямую договориться о месте следующего свидания. Откуда ты ее и увезешь.

– Но как же… прости, где же мне назначить с ней встречу и… и, опять же, когда?

Голова Джека вдруг пошла кругом. Внезапно он вспомнил, что, согласно шифровке, поимка выводка якобитов назначена на сегодняшний вечер.

– Стоп, я все понял. Нам надо встретиться прямо сегодня, во второй половине дня. И… и…

«Чего тут раздумывать? – подумал он с неожиданной злостью. – В Риме тебе достаточно хорошо знакомо лишь одно место».

– Пожалуй, для этого лучше всего подойдут сады Монте Пинчио…

Уоткин прищелкнул пальцами. Весь хмель мигом слетел с него.

– Превосходно! Там много ворот. Ты знаешь тележный въезд рядом с палаццо Барберини?

– Знаю.

– Хорошо! Я буду ждать тебя там в… четыре пополудни, подходит? Со всем необходимым, чтобы доставить вас в Чивитавеккья. Оттуда на фелуке вы переправитесь в Геную. Если Нептун будет благоволить влюбленным и пошлет попутный ветер, уже через день вы окажетесь за пределами Папского государства. – Тут Уоткин нахмурился. – Боюсь, однако, для того, чтобы все устроить как следует, мне, увы, потребуется… э-э… какое-то золотишко.

Джек в растерянности смотрел на толстяка.

А не безумие ли все это?! Менее двух месяцев назад в Бате он уже предпринимал нечто подобное и потерпел неудачу.

Потерпел. Да. Однако…

Однако так сложились тогда обстоятельства. Но… разве теперь они не могут сложиться иначе? Почему бы не попытать счастья? Если Летти испытывает к нему те же чувства, что и он к ней, то, может быть, она согласится бежать с ним. Особенно если учесть, что это избавит ее от той печальной участи, которая ждет Рыжего Хью. А впоследствии и от обвинения в государственной измене. Ведь не станут же они уличать в этом жену собственного агента.

– Бог свидетель, сэр, – молвил Джек, протягивая рыцарю руку, – я последую вашему мудрому совету.

Он полез под половицы, где обычно хранил Геродота, и извлек кошелек.

– Сорока скудо хватит? – осведомился юноша, пересчитывая монеты.

Уоткин промокнул потный лоб.

– Полусотни наверняка… с дюжиной фляжек «Монтепульчиано» в придачу.

Джек вручил ему деньги.

– В какое время начинается служба?

– В одиннадцать.

Джек посмотрел на свои карманные часы.

– Но до одиннадцати осталось менее часа.

Уоткин встал на ноги, пошатнулся, но выровнялся.

– Тогда я предлагаю каждому заняться своим делом. Ты пойдешь в часовню. Я на конюшню и далее. – Он наклонился вперед и взял Джека за руку. – Не тревожься, дружище. Я встречу тебя с лошадьми и буду рыдать, расставаясь с тобой, потому что твой отъезд станет горьким напоминанием о том, как я в свое время упустил возможность поступить так же. Как бы сложилась моя судьба, решись я на это? Кем бы я мог теперь стать?

Слеза потекла по пухлой щеке, но рыцарь смахнул ее и ушел. Его стенания и лай собачонки затихли внизу, однако не сразу, и под это сопровождение Джек успел черкнуть на клочке бумаги записку в несколько строк.

Лишь уже направляясь к палаццо Мутти, он осознал, как важен для него этот шаг. Если надежды его оправдаются, если Летти действительно любит его столь же крепко, как он ее любит, она непременно отважится на побег ради их взаимного счастья. Правда, Джек уже никак не сможет присутствовать при захвате Рыжего Хью Макклуни, потому что, если везение Абсолютов вернется к нему, в это время он со своей избранницей будет находиться на борту рассекающего волны суденышка. Спешащего, кстати, прямиком в спасительную для них Геную, а не куда-нибудь… в романтическую неизвестность.

«Что значит радость отмщения, – подумал внезапно пришедший в хорошее настроение Джек, – по сравнению с радостями любви?» И усмехнулся, сообразив, что он, между прочим, намерен действовать в полном соответствии с полученным указанием, а именно: возвращаться домой. Ведь в шифровке вовсе не сказано, что он должен возвращаться один.

Глава третья
ЗАХВАТ

Собственно говоря, почти все остававшиеся, несмотря на жуткий зной, в Вечном городе английские эмигранты являли собой оплот движения якобитов. В большинстве своем это были придворные короля Джеймса и служащие при его дворе люди, часть обязанностей которых заключалась в прощупывании посещающих Рим соотечественников и обработке их с целью привлечения к делу. Джек сам в полной мере подвергся такой обработке в кабачке у Анджело.

Сейчас, однако, юноша ругал себя за то, что не проявил большей податливости, отвечая на эти заигрывания, и не удосужился до сих пор побывать, к примеру, в протестантской часовне. Ведь тогда он бы теперь не плутал, как дурак, по дворцу. Серебряный крестик и вправду позволил ему войти через главный вход, стоявший привратник неопределенно махнул рукой в сторону уводящих во тьму коридоров, пробормотав одно слово: «капелла». Однако, пройдя в указанном направлении, Джек попал во внутренний двор, окруженный колоннадой, куда со всех сторон выходило множество совершенно не отличающихся друг от друга дверей. Юноша ткнулся поочередно в три из них, но обнаружил за каждой комнату с зачехленной, как в пустом доме, где ему довелось бдеть по ночам, мебелью и закрытыми ставнями. Наконец он нашел лестницу, по которой поднялся наверх, однако и там было безлюдно, а единственная попавшаяся навстречу служанка ни бельмеса не смыслила в английской речи. Не помогло даже тщательно выговоренное по слогам слово «капелла». Ему ничего не оставалось, как двинуться дальше по коридору, боязливо косясь на развешанные по стенам через каждые несколько футов портреты. Короли и принцы из дома Стюартов, равно как и их царственные супруги, строго взирали на него сверху вниз, словно бы полагая, что это именно он некогда отобрал у них королевство. Когда Джек пристал с расспросами к еще одной не менее непонятливой, чем первая, горничной, часы прозвонили одиннадцать. Увы, он опаздывал… как всегда.

Потом юноша увидел нужную дверь, с виду тоже ничем не отличавшуюся от прочих. Но он обратил внимание на что-то за ней, хотя она уже закрывалась. Этим чем-то, как Джек после понял, был маленький постамент с каменным крестом, обвитым дубовыми листьями. Стоявший возле него служитель еще придерживал дверную ручку, когда та вдруг резко дернулась, и удивленный римлянин едва не повалился на влетевшего в помещение торопыгу.

– Scusi, senore, это… капелла?

Прежде чем прозвучал ответ, Джек и без итальянской тарабарщины понял, что попал куда надо. Он пробормотал еще пару извинений и затворил дверь.

В небольшом темном зальчике царила прохлада, так как он весь, от потолка и до пола, был отделан и выложен мрамором. Свет исходил главным образом от канделябров, хотя вверху Джек заметил два маленьких оконца, через которые проникали солнечные лучи и воздух. Оконные переплеты имели очень непритязательный вид, однако протестантской часовня в полной степени все-таки не являлась, ведь ее посещал и католик-король. Статуи святых и блаженных устремляли взор к небесам, место для хора обозначали резные панели. Выполненные в стиле рококо ангелы с лирами восседали на облаках среди звезд. Хотя благовония сейчас не курились, всюду витал их застоявшийся дух. Помещение было невелико, не больше приходской корнуолльской церквушки, вследствие чего оно казалось до отказа набитым людьми, хотя вряд ли на службу пришло много народу, поскольку день был не праздничным, а обычным. Джек постоял с минутку, давая сердцу успокоиться, а глазам приспособиться к полумраку.

Отнюдь не страдая боязнью замкнутого пространства, он быстро освоился и нашел взглядом Летти, а найдя, двинулся прямиком к ней по правому боковому проходу. Она сидела на самом краю скамьи, глядя на алтарь, перед которым уже стоял пастор. Места позади нее практически не было, и Джек буквально отвоевал его, вынудив некую дородную даму подобрать свое пышное платье и потесниться. Движение рябью распространилось по ряду: люди сдвигались, выражая шепотом недовольство.

Внимания девушки эта легкая суматоха не привлекла: она была полностью поглощена действиями священника. Джек со своего места не видел ее лица, но и того, что ему открывалось, оказалось достаточно, чтобы у него замерло сердце. Так близко к ней он был только раз – в день их расставания в Бате. Прямо перед ним беззащитно белела та самая шейка с убранными теперь наверх великолепными волосами, которую он покрывал поцелуями, а чуть повыше круглился край ушка, по которому он пробегал языком, отчего Летти смеялась, а потом вздыхала. Чуть сместившись, Джек получил возможность полюбоваться кончиком ее носа и тугой щечкой. Сейчас они были припудрены, а тогда дождь омыл их, оставив на виду россыпь веснушек, разбросанных, как звезды по небу, по ее дивной коже.

Это воспоминание вызвало у него стон, отчего созерцаемая им картина мгновенно переменилась. Белоснежную шейку до самой кромки волос стала заливать краска, голова растерянно дрогнула и начала поворачиваться. Джек подался вперед.

– Тсс, любовь моя, – прозвучал в дюйме от ее ушка его настойчивый шепот. – Не кричи, это я.

Дородная дама укоризненно шикнула, сидящий впереди сосед Летти сердито прокашлялся, но тут, к счастью, зазвучал орган. Все поднялись, правда, Джеку пришлось незаметно поддержать девушку под локоток, ибо, вставая, она пошатнулась. Впрочем, когда прихожане запели, она уже овладела собой.

 
Господь, да святится имя Его,
Являет нам славы Своей торжество.
Он волен и в пропасти нас низвести,
И к высям сияющим вновь вознести.
 

Поскольку в часовне по большей части находились одни англичане, псалом исполнялся негромко, с истинно британской сдержанностью, но общее весьма приятное впечатление несколько смазывали усилия дамы, которую потеснил Джек. Мало того что, встав, она превзошла его ростом, так еще и ревела, как бык, словно желая таким образом возместить недостаток усердия со стороны своих соотечественников. Правда, голос ее не попадал порой в лад, зато у Джека появилась возможность склониться к возлюбленной и сказать, почти не таясь:

– Не оборачивайся. Это я, Джек. Я пришел за тобой.

Голова Летти резко дернулась, с уст девушки сорвалась какая-то фраза, но юноша не разобрал слов, ибо раздраженно косившаяся на него соседка вдруг возопила:

 
Да будет мир в земной юдоли.
Мятежным духом не греши,
Во всем покорствуй вышней воле
И ропот дерзкий заглуши.
 

Летти все-таки повернулась к нему, и, видимо, что-то в его облике смягчило выражение ее лица. Она снова обратила взор к алтарю, но на сей раз встала вполоборота, так что Джек получил возможность видеть ее дивный профиль, а главное – губы, движущиеся не в согласии с пением.

Сформировались слова, которые он скорей угадал, чем расслышал.

– Джек, нет! Как же?.. О Джек!

Он поймал себя на том, что у него и вовсе нет слов. Пение продолжалось. Слаженный гул вдалеке, рев над ухом, однако даже этот диссонанс теперь казался уместным, напоминая о мире, лишенном гармонии. Той самой гармонии, ради которой он сюда и пришел.

– Ты должна быть со мной, – сказал Джек упрямо, как только почувствовал, что вновь обрел голос.

– Что? – прозвучало в ответ.

Он не был уверен, просит ли она повторить сказанное или просто пытается выиграть время, и потянулся вперед, чтобы взять ее за руку, но впопыхах ухватился за сборник церковных гимнов, который она держала перед собой. Поскольку к пению Джек не прислушивался, он прохлопал момент кульминации и завершения гимна. В неожиданно (для него) воцарившейся тишине произнесенные им еще раз слова прозвучали пугающе громко:

– Ты должна быть со мной.

Поскольку дерзость напористого молодчика стала теперь очевидна для многих, дородная дама набралась духу.

– Это Дом Господень, молодой человек, а не… не дом свиданий! – во всеуслышание заявила она. – Сюда приходят не флиртовать, а молиться!

– Заверяю вас… мадам, я…

– Тишина! Я призываю всех к тишине! – подал голос священник, всматриваясь поверх пенсне в полумрак. Послышались и другие осуждающие голоса.

– Уходи, Джек.

В этом голосе не было осуждения.

– Пожалуйста, уходи.

Пожилой пастор уже спускался с алтарного возвышения, дабы вмешаться в происходящее. Взгляд Джека упал на доску с расписанием службы, где, в частности, были указаны номера четырех намеченных к исполнению гимнов. Только что спели сто тридцать пятый, следующим за ним значился четыреста семьдесят второй. Эти цифры связались в его уме с шифром, ключ к которому находился в томике Геродота.

В томике! Ну конечно! Ну разумеется! Книги вообще хорошо помогают скрывать что-либо важное от посторонних.

Пальцы Джека все еще крепко сжимали принадлежащий Летиции сборник псалмов. Выхватив его у девушки, он повернулся спиной к окружающим, быстро нашел в книжке то, что искал, и мгновенно сунул между страницами написанную дома записку, после чего захлопнул томик и бросил на полочку перед возлюбленной ровно за миг до возмущенного возгласа пастора:

– Что это вы себе здесь позволяете, а?

Джек щелкнул пальцами и, сопровождаемый неодобрительным ворчанием прихожан, двинулся к двери. Ее распахнули без промедления. Задержавшись в проеме, юноша обернулся и отвесил короткий поклон.

– Приношу свои извинения, – заявил он. – Простоя, знаете ли, влюблен.

С этими словами Джек вышел вон, спустился по лестнице и направился к выходу из дворца. Он понимал, что никогда более не будет допущен в круг избранных посетителей часовни палаццо Мути, но ему было на это плевать. Ну и ладно! И пусть! Ибо, чтобы пропеть следующий гимн, ей потребуется открыть книгу на нужной странице, и она прочтет его записку. И если это приведет ее на свидание с ним, а дальше все пойдет как задумано, единственной церковью, к которой он устремится, станет та, в какой их обвенчают. А уж потом болтаться ему на виселице, если он вздумает поклоняться не одной лишь Летти.

Насвистывая «Господь, да святится…» – это на самом деле был один из его любимых псалмов, хотя он знал и немало других поднимающих настроение гимнов, – Джек снова вышел на солнечный свет.

* * *

Когда он обычным маршрутом подошел к площади Барберини, никакого пузатого якобита с оседланными и навьюченными лошадьми там не оказалось. Юноша уже совсем было проклял тот миг, когда решился довериться толстому пьянице, пока не вспомнил, что пришел раньше условленного часа и Уоткин, должно быть, еще только собирается на рандеву. А если не собирается? Что ж, поблизости есть и другие конюшни, а у него в запасе найдется несколько золотых, зашитых в подкладку плаща, не говоря уж еще о пятидесяти, покоящихся в кошельке, спрятанном в его сумке. Что было по-настоящему важно, так это ждет ли его кто-то в садах близ сосновой рощи. Глупо, конечно, назначать любимой свидание там, где получаешь шифровки от резидента, но все делалось второпях, и к тому же он слишком плохо знал Рим, чтобы избрать более подходящее место. Оказавшись в парке, Джек нашел молодой, росший близ изгороди кипарис, пригнувшись, нырнул под его ветви, спрятал среди них свою дорожную суму и, убедившись, что с тропинки ее не видно, зашагал вверх по склону.

Он знал, что пришел слишком рано, но это ничуть не уменьшало тревоги, возраставшей по мере того, как стрелка его карманных часов двигалась к четырем. Достаточно ли доступно он разъяснил все в своей набросанной наспех записке? Что, если Летти задержала ее опекунша? Что, если Рыжий Хью Макклуни проведал о готовящейся ловушке и увез своих женщин из города? Двойных агентов, которые могли бы продать ему эту тайну, в городе наверняка пруд пруди.

Наконец колокол виллы, стоявшей на вершине холма и скрытой от взоров стволами и кронами сосен, пробил четыре. Джек замер столбом прямо посреди главной аллеи возле статуи изумленно посматривавшей на него дриады, которая, имей она руки, наверняка указала бы ему, как пройти к нужному дереву и к дуплу, вместо того чтобы тут топтаться. Солнце, хотя в роще имелась какая-то тень, все припекало, но, с другой стороны, именно эта жара заставляла большинство римлян сидеть по домам. Аллея была безлюдна.

Где же Летти? Он назначил ей встречу в четыре, а сейчас уже четверть пятого. Неужели она не сможет прийти? Или, хуже того, не захочет, ибо чувство ее ослабело?

Эта мысль заставила его опустить голову, и теперь он мрачно разглядывал следы собственных ног.

И тут она появилась. Песок глушил звук ее торопливых шагов, но, бросив взгляд вдоль аллеи, Джек увидел, что возлюбленная спешит к нему, и сам кинулся ей навстречу.

А потом все не мог поверить, что вновь обнимает ее. Правда, поцелуй убедил его в этом. Он длился вечность, но в конце концов Джеку пришлось оторваться от ее уст.

– Пойдем, – сказал он, увлекая девушку вниз по склону.

– Нет, Джек.

Еще не отдышавшаяся после бега и страстного поцелуя Летиция опустилась на стоявшую рядом садовую скамью. Джек садиться не стал.

– Послушай, у моего друга… неподалеку… есть лошади, – сбивчиво заговорил он и только тут заметил, что ее пышное, с фижмами, платье не годится для верховой езды. – Ты не одета как надо, но… ладно. Мы обменяем лошадок на экипаж. Однако нам нужно поторопиться, чтобы покинуть Рим прежде, чем городские ворота закроются на ночь.

Но она лишь покачала головой и сказала:

– Сядь. Пожалуйста, присядь на минуточку. Нам нужно кое-что обсудить.

– Обсудить?

Это холодное слово показалось Джеку неуместным и не предвещающим ничего хорошего, однако, не имея выбора, он позволил девушке усадить себя и сказал:

– Это опасно. Помнится, когда ты в прошлый раз вот так же увлекла меня на скамейку…

– Я увлекла тебя? – Летти ударила его по руке. – Джентльмен представил бы это иначе.

– Может быть, я и не джентльмен, – отозвался Джек и нахмурился. – Ибо хорошо помню, что именно ты увлекла меня… чтобы отвлечь от… – Он запнулся.

– В чем отнюдь не преуспела. – Девушка тоже сдвинула брови. – Впрочем, может, оно и к лучшему. Ведь обернись все иначе…

Джек поежился. Опоздай он хоть на минуту, король Англии был бы мертв, а вместе с ним безвозвратно погибло бы и доброе имя Абсолютов. Но он имел время хорошо поразмыслить обо всем этом деле, и детальный анализ случившегося показал, что, несмотря на переплетение непростых обстоятельств, в самом чувстве ее к нему не было никакого притворства. Тот факт, что она пришла сюда, свидетельствовал о том же.

– Ты любишь меня? – спросил он в продолжение своих мыслей, и она кивнула. Нерешительно, но кивнула.

– Когда ты поняла это?

– Когда? – Улыбка прогнала печаль из ее глаз. – Наверное, когда увидела тебя в первый раз. Когда ты со своей тростью так храбро спасал меня от «разбойников».

– А если серьезно?

Она закрыла глаза.

– В библиотеке. Когда мы не могли говорить. И пикировались с помощью корешков книг.

– Что? Когда ты меня одолела?

– Ну и надулся же ты тогда, – рассмеялась она. – Но вы, сэр, победили на ином поприще.

На какой-то момент все исчезло. Не осталось ничего, кроме сладостного воспоминания, ее руки в его руке и дремотного раннего вечера… неважно где – в Риме ли, в Бате? Где угодно, где время не властно.

Но спустя миг она отстранилась:

– Джек, я правда люблю тебя. Но…

Он прижал палец к ее губам.

– Твое «но» не для нас. «Люблю» более чем достаточно. Мы будем произносить это слово снова и снова, нам просто нужно сейчас уехать.

Он встал. Она осталась сидеть.

– Нет, Джек, послушай меня. Я правда люблю тебя…

– Но? – Он сам произнес это ненавистное «но».

– Я не могу уехать с тобой. Был момент, могла бы. Но эта возможность… минула безвозвратно.

– Из-за оторванного рукава?

Она рассмеялась, но смех ее звучал безрадостно.

– Значит, тогда ты готова была бежать со мной. При всем том притворстве, обмане?

– Взаимном притворстве, Джек. Мы оба играли роли, навязанные нам… кем-то другим.

Джек опустился перед ней на колени. Точно так же, как проделывал это в Бате под ее, как он думал, окошком, хотя теперь в этом не было никакой нарочитости.

– Заверяю тебя, Летти, я собирался сказать тебе правду. Тогда, в том саду, я был готов предоставить тебе выбор.

Она промолчала.

– Ты мне не веришь?

Девушка наклонилась вперед.

– Верю. И ты должен мне верить. Да, я бы уехала с тобой. Да, я бы вышла за тебя замуж, жила бы с тобой и любила бы только тебя.

Именно это он и хотел услышать, хотел больше всего на свете. Правда, эти прекрасные слова прозвучали в прошедшем времени, и Джек, чтоб поскорее соотнести их с настоящим, схватил ее за руку.

– Тогда все остальное не имеет значения. Идем.

Неожиданно его рука ощутила сопротивление.

– Я не могу, Джек. Потому… потому что… – Летиция выпрямилась. – Я больше не свободна. Я обручена.

«Это все от жары, – решил Джек. – Или мне что-то мерещится, или она невесть что городит!»

– С кем, Бога ради!

– Я обручена с графом ди Кавальери, – вздохнула она.

Джек вспомнил немолодого коротышку в черном. Того, который сопровождал ее в оперу. Подавал ей руку при выходе из кареты.

– Но он же древний старик.

– Ему пятьдесят.

– Он карлик.

– Он… очень добрый.

– Добрый?

Еще одно слово, не имевшее смысла.

– И он богат. Очень богат, – продолжила Летиция. – Такова участь бедных девушек, Джек. Если им есть что предложить, они стараются устроить хорошую партию.

Джек потряс головой, но это ничуть ее не прояснило.

– В твоих романах нет ничего подобного.

– Я никогда не читала никаких романов, – решительно заявила она, – но всегда знала, какой должна быть моя жизнь и в чем заключается мой долг.

– Так, значит, тогда, на скамейке, ты исполняла свой долг?

Этот внезапный гневный вопрос заставил ее вздрогнуть.

– Нет, – прошептала она. – Тогда я действительно верила, что это начало, а не конец. Потом подумала, что долг и любовь каким-то образом соединились, что показалось мне настоящим чудом. – Летиция снова рассмеялась печальным смехом и протянула ему руку. – Но верь мне, Джек, верь и знай: я всегда буду благословлять тебя за то, что произошло между нами. По крайней мере, мне выпало счастье испытать любовь прежде, чем пришел срок пожертвовать ею во имя долга.

Джек не принял ее руки. Вместо этого он поморщился, снял с головы шляпу и утер рукавом вспотевшее лицо. Вокруг вились насекомые, в ушах стояло назойливое жужжание. Казалось, будто в роще за тропкой мелькнули две-три пригнувшиеся фигуры, но это прошло по задворкам сознания, занятого совсем другим. Наконец он нашел нужное слово, то самое, которое недавно произнесла она.

– Обручена… но не с ним.

– Что?

Девушка не поняла его.

– Тогда, на той скамейке, ты не просто изведала наслаждение. Мы с тобой… стали едины. Ты вверила себя мне, а я принял тебя. И это нас обручило. – Теперь уже он схватил ее за руки и попытался поднять со скамьи. – Неужели ты не понимаешь? Ты не можешь выйти замуж за графа. Это было бы просто бесчестным. По отношению к нему. И ко мне. Ибо фактически ты обручилась со мной раньше, чем с ним!

Насекомые жужжали, под деревьями что-то хрустело, но громче всего был стук сердца, отдававшийся в его голове. Джек смотрел ей в глаза, не веря, что она найдет, чем возразить ему на этот довод. У нее нет аргументов. Ей придется с ним согласиться. Придется бежать с ним из Рима.

Взгляд Летти устремился мимо него, куда-то в деревья, а когда вернулся обратно, Джек увидел в глазах девушки слезы.

– О Джек, – сказала она, – если наша близость связывает тебя как вопрос чести…

– Конечно. А как же иначе?

– …то позволь мне сказать тебе, что ты свободен от каких-либо обязательств. – По щеке ее покатилась слеза. – Потому что, видишь ли, ты был не первым.

Джек чуть было не рассмеялся. Что она тут выдумывает? Ей ведь только семнадцать.

– Нет?

Он опять потряс головой.

– Если не я, тогда кто же?

Ее взгляд снова переместился на что-то, находившееся у него за спиной.

– Он.

Джек обернулся. В пяти шагах от него стоял Рыжий Хью Макклуни. Странное дело, первой ему пришла в голову вовсе не мысль о черном предательстве, совершенном Летти. Нет, поначалу он припомнил слова Фанни Харпер о том, что у этой девушки есть мрачная тайна. Тогда Джек подумал, что отдал бы все, лишь бы в эту тайну проникнуть. Не подозревая, что ему придется отдать взамен свое сердце.

Джек снова посмотрел на небо, а потом огляделся по сторонам. В лесах Квебека он никогда никому не позволил бы подобраться к себе незамеченным, но здесь его отвлекло кое-что. Одно дурацкое обстоятельство, которое он имел глупость принимать за любовь, и, как всегда, сел с этим в лужу. Также он понял, что знает всех, кто его окружил. Вот Макбрэйв, завсегдатай траттории Анджело. Вот молодой парень, хороводившийся с девчонкой близ рощи, когда Джек впервые отправился к тайнику. А вот и хозяин, у которого он снимал комнатенку. Оказалось, что все-таки это мужчина, да к тому же вовсе не древний. Сущей развалиной его делала маскировка. Сейчас лохмотья раздвинулись, демонстрируя белозубую ухмылку, два пистолета и дубинку.

Ну и конечно, ирландец. В новом обличье Джек его видел только при свете луны, но сейчас хорошо рассмотрел коротко остриженные, выкрашенные в черный цвет волосы и окладистую черную бороду. Он даже успел пожалеть об утраченной его бывшим приятелем огненной шевелюре, перед тем как выхватить шпагу.