Текст книги "Нулевой день (ЛП)"
Автор книги: Кресли Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Кажется, я подвернула лодыжку.
– Сейчас принесу лёд и Адвил, – мне показалось, или мама как-то странно покосилась на дверь? – и тогда ты расскажешь мне, что стряслось.
Пока она заворачивает лёд в полотенце, я плюхаюсь в кресло, не выпуская из рук рюкзак с рисунками.
– Нечего рассказывать, мам.
Придумывая правдоподобное объяснение, я заметила, что сквозь дверную сетку ворвался порыв ветра.
Несмотря на недавний дождь, он оказался сухим и теплым, будто щеки коснулся поток воздуха из фена.
Подуло еще сильнее, и мама нахмурилась.
– Сейчас я быстренько посмотрю прогноз погоды.
Она взяла пульт от кухонного телевизора и нажала на кнопку. На экране что-то взволновано обсуждают, перекрикивая друг друга, трое репортёров. Один из них побывал в эпицентре последнего мощнейшего урагана.
Так отчего же его бросило в пот?
– В восточных штатах наблюдаются странные погодные явления... взгляните на эти огни, ребята... это солнце взошло?
Второй репортёр выглядит так, будто неделю не смыкал глаз.
– Температурный скачок... пожары на северо-востоке... для паники нет никаких оснований, – говорит он паническим голосом, – повышение уровня радиации... сообщения о полярном сиянии над Бразилией...
У третьего в руках дрожит микрофон.
– Мы потеряли связь с коллегами из Лондона, Москвы, Гонконга... до этого все сообщали об аналогичных событиях, – он прижал к уху наушник, – что, простите... Нью-Йорк? Округ Колумбия? – изменился в голосе. – М-моя семья в Вашингтоне...
Сигнал резко прервался.
– Мам? – прошептала я. – Что происходит? Почему ты так побледнела?
Она посмотрела куда-то позади меня, и пальцы её разжались. Кубики льда так и посыпались на пол.
Я вскочила на ноги, раненая лодыжка отозвалась болью. Оборачиваться страшно, но не обернуться тоже. Я проследила за маминым взглядом. На ясном ночном небе вспыхнули огни.
Багряные и фиолетовые, как на параде Марди-Гра.
Именно их я видела при первом визите Карты Дурак. Полярное сияние. В Луизиане.
Завораживающее зрелище.
Мы с мамой подкрались к двери. Тёплый ветер усилился и завыл. В сарае заржали кони. Я слышу, как они бьются копытами в своих стойлах, раскалывая древесину.
До смерти перепуганные...
Но взгляните только на эти огни! На них можно смотреть вечно.
На востоке зашумел тростник. По полю несутся стаи животных. Еноты, опоссумы, нутрии и даже олени. Из канав выползает так много змей, что лужайка рябит и переливается.
Хлынул поток крыс. Птицы, заполонив небо, сталкиваются друг с другом и падают на землю, оставляя в воздухе клочья перьев.
Но огни! Они такие красивые, что хочется плакать от счастья.
И всё-таки мне кажется, что на них не надо смотреть. Не об этом ли предупреждал Мэтью? Я совершенно ничего не соображаю, только и могу, что пялиться в небо.
Огромные дубы вокруг Хэйвена заскрипели, отвлекая меня. Мама не замечает этого, но они двигаются, смыкая над нами намокшие ветви. Словно натягивая над домом щит из зеленых листьев, приготовившись его защищать.
Стебли тростника будто застыли, вытянувшись по струнке даже при таком сильном ветре. Словно в оцепенении.
Они знают, что грядёт. Знают, почему я должна...
Отвернуться от света!
– Мама, не смотри в небо!
Я оттолкнула её от двери.
Она заморгала и потёрла глаза, словно очнулась от гипноза.
– Эви, что это за шум?
Ночь разразилась рёвом – самым оглушительным и душераздирающим звуком, который только можно представить.
И всё же мама сохранила ледяное спокойствие.
– Не будем впадать в панику. Нужно запереться в подвале. У нас тридцать секунд, понятно?
Апокалипсис... начинается. И Мэл сейчас одна непонятно где.
– Нужно позвонить Мэл! – и тут я вспомнила, что у неё нет телефона. – Если поехать через поле, я смогу её перехватить!
Мама поймала меня за руку и потянула в сторону подвала.
– Я не пойду без Мэл! Я должна её забрать!
Я дёрнулась к двери, но мама с невероятной силой оттащила меня назад.
– Прячься в подвал, БЫСТРО! – перекрикивая рёв , скомандовала она. – Нельзя так рисковать!
Небо становится всё ярче... жарче.
– Нет, нет! – закричала я, вырываясь. – Она ведь умрёт, она умрёт, ты же знаешь! Я видела это!
– Если ты пойдешь за ней, то умрёте вы обе!
Я безуспешно пытаюсь вырваться из маминой хватки. Царапаюсь ногтями, бьюсь в истерике, но она тянет меня дальше к лестнице, ведущей в подвал. Я цепляюсь за дверной косяк, но она отрывает пальцы один за другим.
– Нет, мама! Пожалуйста, пусти меня к Мэл!
Мощнейшая вспышка света обрушила на землю волны пламени. У меня чуть не лопнули барабанные перепонки...
В следующую секунду ударная волна отбросила нас на лестницу, и дверь захлопнулась.
Охотник
Джексон Дэниэл Дево
Также известен как: Джек Дэниэлс, кайджан, Джей Ди, генерал.
Особые навыки: рукопашный бой, выраженный инстинкт выживания, умение обращаться с оружием, самозащита, меткая стрельба.
Оружие: арбалет, кулаки.
До Вспышки: ученик, перевёвшийся в старшую школу Стерлинг Хай (штат Луизиана), после прохождения исправительной программы для преступников.
Бейсен, Луизиана
(Страна кайджанов)
День 0
«И моё решение... да, я проведу с тобой ночь в следующие выходные».
Перемотка.
«И моё решение...да, я проведу с тобой ночь в следующие выходные».
Перемотка.
«И моё решение...да, я проведу с тобой ночь в следующие выходные».
Перемотка.
Несколькими часами ранее
С каких пор Эванджелин Грин, подружка Брэндона, стала для меня Эви, девушкой, сводящей меня с ума?
Я сижу за столом над раскрытым альбомом, исследуя телефон Брэндона.
Утром она звонила ему с домашнего. Как можно не знать, что у твоего парня стащили телефон? Мы украли их больше десятка. Телефон Эви тоже у меня, но он заблокирован. Зато у Брендона никаких паролей, да ещё фоток и видео с ней полным-полно.
Вернувшись ночью домой из Хэйвена, я пересмотрел каждую папку. А ещё в его телефоне куча сообщений. Их я сейчас и перечитываю. С Брэндоном она кокетничает, дурачится и может загнуть какую-нибудь шуточку. Они переписываются с такой непринуждённостью, будто планировали эти беседы заранее.
А потом тишина. Словно она пропала с лица земли.
За целое лето лишь несколько сообщений, и все одинакового числа в одно и то же время.
Я выбрал одну из фотографий годичной давности. Эви с Брэндоном позируют на яхте моего отца, даже не подозревая, что у него есть старший сын, который и должен был стать наследником.
Она загорает в красном купальнике, от которого у меня закипает кровь. Я провожу ладонью по губам.
– Боже милостивый.
Никогда в жизни не видел ничего красивее. Так же моё внимание привлекли видеоролики, где Эви рассказывает смешные истории и играет с собакой. На них она такая расслабленная, умиротворённая.
Сейчас она... другая.
Я вернулся к альбому, полному жутких картинок. Ума не приложу, зачем она снова и снова рисует это мрачное готическое дерьмо, но отчего-то я знаю точно, что во времена, когда были сняты те беззаботные видеоролики, она такого не рисовала.
На одной странице изображено ночное небо, заполненное огнями, и земля, пестрящая змеями и крысами. На другом – толстые стебли, которые душат человека с такой силой, что у него глаза вылезают из глазниц.
На самых мерзких зарисовках зомбиподобные монстры с мутными белесыми глазами и огрубевшей кожей пьют кровь из глоток своих жертв.
Зачем Эви всё это нарисовала? Я должен узнать.
Не люблю загадки. Хотя глубоко внутри я понимаю, что не только это так меня в ней зацепило.
Я провёл кончиком пальца по коралловой ленте, которую ночью снял с её волос. Поднёс к лицу, вдохнул её запах, и веки сразу отяжелели. Я спрятал ленту в карман, как раз перед тем, как из комнаты вышла Maman. Она выглядит такой измождённой, исхудавшее тело потерялось в складках заношенного халат. Нужно получше её кормить.
Она взглянула мне в лицо и сказала:
– Тебе понравилась fille?
Серые глаза оживились, и на какое-то мгновение она напомнила мне ту прежнюю Элен Дево, женщину, которая каждый вечер читала мне "Робинзона Крузо", пока я не выучил наизусть каждую строчку.
Когда я подрос, она научила меня читать самостоятельно, приговаривая: "Если тебе не нравится место, где ты находишься, просто открой книгу, и она перенесет тебя далеко-далеко. Такое-вот волшебство, cher".
Я медленно закрыл альбом Эви и спрятал в свой рюкзак.
– Может быть.
Губы Maman растянулись в улыбке. То, что мне понравилась fille – весомое событие, если учесть, что я всегда менял девушек как перчатки и никогда даже два раза не встречался с одной и той же. И, ясен пень, никогда не зацикливался на ком-то, как сейчас.
Maman взяла кружку, плеснула кофе и добавила бурбона. Я не стал ничего говорить. Были времена, когда я прятал бутылки и деньги, но она всё равно находила возможность выпить.
– Расскажи мне, – Maman опустилась на стул, – какая она?
Я пожал плечами:
– На редкость красивая. Светлые волосы, голубые глаза.
Невысокая, фигуристая и пахнет, словно цветок.
Последнюю неделю в школе я отирался возле неё при любой возможности, бегал к шкафчику (наши дверцы находятся по соседству) на каждой перемене и подглядывал за ней во время обеда.
А недавно она уснула на английском. Так я целый час глаз не мог оторвать. Всё наблюдал, как она, нахмурив брови и приоткрыв ротик, посапывала на столешнице парты.
Когда я увидел, как её мучают кошмары, то ощутил очень странное чувство. Нестерпимое желание уничтожить то, что её напугало. Наказать его, что бы это ни было... за саму попытку её напугать. Такая девушка не должна бояться.
В пятницу мы с ребятами отправились на футбольный матч. От всеобщего восхищения моим тупым сводным братцем меня тошнит, но ради того, чтобы увидеть её, я держу раздражение в узде. Она была в коротенькой чирлидерской юбчонке. Mere de Dieu, на это я бы смотрел всю ночь.
– Как её зовут? – спросила Maman.
– Эванджелин.
Maman улыбнулась.
– Красивое кайджанское имя. Я бы спросила, втрескалась ли она в тебя по уши, но и так знаю ответ. В моего мальчика влюблены все filles в Бейсене.
Только не эта.
– Ёё зовут Эванджелин Грин. И она из Стерлинга.
– Грин? – улыбка сошла с лица Maman. – Ты же не о семье из Хэйвена сейчас говоришь? У этого места плохая энергетика.
Ты даже не представляешь насколько. Вчера ночью, провожая Эванджелин через тростниковое поле, готов поклясться, я слышал... голоса. А те огромные дубы, растущие вокруг поместья, как будто двигались под мерцающим светом. Даже у меня по спине пробежал холодок.
– Да, она там живёт.
– Mais non, вы не можете быть вместе.
– Мы и так не вместе.
Эта девушка причиняет мне только misère[35]35
misère – страдания.
[Закрыть].
– Но ты этого хочешь.
Боже, ещё как хочу.
– Она запала тебе в душу?
Я вздохнул.
– Ouais, elle me hante.
Да, запала.
Может, потому, что не перестаёт надо мной смеяться. А, может, потому, что не подпускает меня к себе... а с девушками такое у меня впервые. Но, скорее всего, потому, что, когда я на неё смотрю, всё внутри наполняется светом, как никогда раньше. Оказавшись рядом, я впервые в жизни почувствовал, что нахожусь именно там, где должен.
На лице Maman отразился испуг.
– Non, non, Джексон! Тебе нельзя в неё влюбляться! Le cheval reste dans l’écurie, le mulet dans la savane.
Знайся конь с конем, а вол с волом.
Другими словами, каждый знай своё место.
– Не повторяй ошибку, которую я совершила с твоим отцом.
Джонатаном Рэдклиффом.
Чего он только ей не наобещал, но женился всё равно на другой женщине, матери Брэндона. Это Maman должна жить в том поместье, ездить на Мерседесе и попивать чаи. Это её сын должен бегать по футбольному полю под ликование трибун.
Я всегда мечтал насолить братцу. Богатого отца, модную машину и большой дом мне никогда не заполучить. Но когда я увидел симпатичную блондинку, наклонившуюся, чтобы его поцеловать, то решил во что бы то не стало её отбить.
Идеальный план мести, и всё такое. Правда, Эви любит богатеньких. Должна, по крайней мере. Но это единственное, в чём Брэндон меня обскакал.
Этой ночью она даже как будто проявила ко мне интерес, задавала вопросы. Но потом мы всё равно поругались, jalousie[36]36
jalousie – ревность (франц.)
[Закрыть] побудила меня наговорить ей гадостей. В итоге она сказала: «Ты жестокий и грубый парень, который наслаждается чужими несчастьями. Брэндон стоит двух, таких как ты».
Стоит двух таких, как ты. Даже сейчас меня передёрнуло. Я и раньше ненавидел брата. Люто. Но сейчас ненавижу ещё больше. За то, что у него есть она. Я бы променял всё, что Брэндон принимает как должное, всё, чему я так завидовал, на Эви.
Maman встала, чтобы снова наполнить свою кружку. На душе так тошно, что я чуть не попросил налить и мне.
– Думаешь, ты сможешь водиться с такими знатными семьями, с такими важными людьми?
Нет, я так не думаю. Я окинул взглядом убогую лачугу, понимая, что этому не бывать.
Она вернулась к столу с влажными глазами:
– Когда-то я тоже в это поверила. И посмотри, где я теперь.
По её щекам покатились слёзы.
Ненавижу слёзы! Они всегда выводят меня из себя, а сейчас я и так взбешен.
– Ты здесь потому что не прекращаешь пить, не хочешь даже попробовать!
– Je fais de mon mieux, – я сделала всё, что могла, – но моё сердце разбито. В нашей семье все влюбляются один раз и навсегда. Ты не представляешь, как это, чувствовать, что лишаешься частички души каждую секунду день за днём. Помяни моё слово, мальчик. Эта fille тебе не пара. Даже думать о ней забудь.
– А кто мне пара? Может, мне найти женский эквивалент Виньо?
Это нынешний хахаль Maman, подонок, который пьёт за десятерых и любит срывать на ней злость.
Несколько недель назад она вернулась из картёжного дома с синяком под глазом. Как же мне хотелось навалять ему за это. Но если б я применил насилие во время условно-досрочного, меня бы упекли в Анголу[37]37
Ангола – неофициальное название государственной тюрьмы штата Луизиана.
[Закрыть]. А Maman будет голодать без моих заработков от браконьерства.
Она вытерла лицо рукавом и осушила свою кружку.
– Уже поздно, non? Эта Эванджелин уже запустила свои коготки? Тогда тебе остаётся лишь надеяться, что она тоже тебя захочет.
По крайней мере Эви была не против поцеловать меня этой ночью перед тем, как нас прервали. Когда она облизала губы и посмотрела в мои глаза, я не мог думать ни о чём другом.
Но вместо меня она целует моего брата. Брэндон стоит двух, таких как ты...
Maman склонила голову, прочитав всё на моём лице:
– Ох, Джек, Mon pauvre fils.
Бедный мой сыночек.
Ну вот, даже мама меня жалеет.
Я запихнул телефон Брэндона в карман.
– Пойду проверю ловушки.
Встал и вышел, даже не оглянувшись.
Лучше просто уйти. Тошнит уже от этой жалости.
Дойдя до самодельного плавучего причала, я услышал звонок. На экране высветилось: "Грин". Руки чешутся ответить, но я этого не делаю. Она оставила голосовое сообщение. Вот его прослушаю.
У Эви дрожащий голос:
"Привет, Брэнд, надеюсь, всё хорошо? А то я начинаю волноваться, – она не знает, что мы украли телефоны! – этой ночью... мы не договорили, так как тебе пришлось улаживать ситуацию. Я хотела сказать, что приняла решение".
Она замялась.
Решение? Я слышал, как они с Брэндоном разговаривали об этом у её шкафчика. Она собирается сообщить, готова ли провести с ним ночь. У меня широко раскрылись глаза. Если она с ним переспит! Затаив дыхание, я жду ответа.
"И моё решение... да, я проведу с тобой ночь в следующие выходные. Я... я... – что??? – Мм, позвони мне. На домашний".
Сердце будто остановилось.
Во мне вскипела ярость. Проклятье, Брэндон опять победил! Я чуть не выбросил телефон в болото.
_______________
Клотиль нашла меня, расхаживающим по хижине с бутылкой "Джек Дэниэлса", и с пропитанным кровью полотенцем на руке.
Она оттянула ткань и присвистнула. Рана глубокая, до самой кости.
– Твою ж мать! Что здесь, на хрен, произошло?
– Дерьмовый выдался денёк, – начиная с самого утра от разговора с Maman и сообщения Эви вплоть до чёртовой вечерней грозы.
Только что заглядывал Виньо, правда ушёл без доброй половины зубов. И ещё приходила Эви...
Клотиль свела брови:
– Оно и видно.
Когда Maman из соседней комнаты пробормотала имя Джонатан, мне показалось, я схожу с ума. Я бросил взгляд на сестру.
– Мне нужно отсюда убраться.
Раньше я брал мотоцикл и уезжал (куда угодно, лишь бы подальше от этой лачуги), но сейчас с раненной рукой я даже не смогу удержать руль.
– Расскажешь по пути, – сказала Клотиль, – я угнала мамин грузовик. Так что едем к Доку. Давай, давай.
Раньше я у Дока частенько бывал, пока не стал достаточно сильным, чтобы давать сдачу хахалям Maman. Годами этот человек лечил мои всевозможные видимые глазу травмы. С травмами, не видимыми глазу, я обращался в приходской пункт неотложной помощи. Голова. Рёбра. Почки.
Поездка к доктору на машине – неслыханная роскошь. Обычно мне приходилось час идти туда и час назад.
В накладывании швов приятного мало. Но если я не смогу водить мотоцикл...
– Ouais. Поехали.
Не выпуская бутылку из рук, я последовал за Клотиль. Я увидел в грязи отпечатки следов и содрогнулся. Почему я не помог Эви? Я ведь никогда так плохо не обращался с fille.
Мы с Клотиль забрались в грузовик, где она, не теряя времени газанула с места и понеслась по дороге. Ей нет дела до непутёвой матери и уж тем более плевать на её автомобиль.
– Ну и кто тебя пырнул?
– Виньо.
– Надеюсь, ты отделал его по полной программе.
Я поднял бутылку, сделал глоток.
– Mais да. Но если он пойдёт к копам, никто не поверит, что я защищал Maman, – я не просто нарушил условия досрочного освобождения, а совершил то же самое преступление, – но ведь я не хотел бить того fils de putain.
В программе для преступников, которую я вынужден был пройти, учили избегать драк. Я пытался разбудить ma mère и вывести её из дома, но она была мертвецки пьяна, потому что огорчилась из-за меня. Из-за того, что я повторяю её ошибки.
Я сильнее прижимаю полотенце, через которое уже начинает просачиваться кровь.
– А потом приехала... Эванджелин Грин.
С подаренным Брэндоном брильянтовым колье на шее.
Сколько бы раз за день я не прослушивал её голосовое сообщение, ответ Брэндону оставался неизменным.
Да.
Весь день я ходил, как пришибленный, в беспамятстве проверил ловушки и начал готовить ужин, прямо перед схваткой с Виньо. А потом появилась она, такая чертовски красивая.
Клотиль удивлённо на меня взглянула:
– Приехала к тебе домой?
Я кивнул.
– И вошла. Увидела драку. Увидела ma mère.
Валяющуюся в кровати с пустой бутылкой. Я окинул взглядом нашу хижину, увидев её глазами Эви. И прочёл на её лице выражение... жалости. Я побагровел от стыда, тело бросило в жар. Я был сыт этим по горло. Я и сейчас этим сыт.
– Зачем она приезжала? – спросила Клотиль.
– Хотела вернуть свои вещи, – почему-то мне не хочется говорить Клотиль о рисунках Эви.
– Ты о тех её зарисовках? Лайонел говорил, что она рисует всякую безумную хрень.
Секрет раскрыт. Я пожал плечами.
Клотиль метнула на меня взгляд:
– И ты, конечно же, всё ей вернул и культурно проводил домой.
– Non. Я орал так, что она в испуге выбежала на крыльцо, и споткнувшись на ступеньках, упала задницей в грязь, – кричала, что я ей противен, – а потом разбросал страницы альбома по всему двору.
Клотиль широко раскрыла глаза:
– И ты ещё считаешь, что дерьмовый денёк был у тебя?
Откинувшись в сидении, я сделал ещё один глоток.
– Ну и не самый, знаешь ли, приятный.
После этого я вернулся в дом, схватил полотенце для раненной руки и бутылку виски для уязвлённого достоинства.
Пока Эви с подругой (обозвашей меня "жалким нищебродом") собирали в грязи страницы альбома, я мерил шагами тесную лачугу, ненавидя её, ненавидя новую школу и всю свою жизнь.
Но больше всего я ненавидел Эви, потому что так чертовски сильно её хотел. Я отхлебнул ещё виски, чтобы хоть немного приглушить боль... но не в руке.
Но было ещё кое-что, как бы в добавок ко всем странностям этого вечера. Когда Эви начала на меня кричать, у неё на лице как будто что-то... засветилось.
Я приложил к губам бутылку, чтобы отогнать навязчивые мысли.
– Джек, почему ты так плохо к ней относишься? Ты никогда в жизни не вёл себя грубо с fille.
Когда я впервые увидел Эви и взглянул ей в глаза, на долю секунды в душе вместо полнейшего хаоса воцарилось что-то похожее на... умиротворение. Боже, это такое сладостное чувство. Как же я буду без него жить?
– Она выворачивает меня наизнанку.
Эта fille тебе не пара. Maman была права. Я пожелал того, чему не суждено сбыться.
Чёрт, рука всё кровоточит, пропитывая полотенце насквозь. Я отхлебнул ещё виски. Док не щедр на обезболивающее.
Лишившись медицинской лицензии за пьянство на работе, или что-то в этом роде, он организовал у себя в подвале таксидермическую мастерскую, которую до сих пор использует в качестве подпольного травмпункта.
Окна подвала он заколотил фанерой, чтобы держать помещение прохладным и тёмным для дубления кож, и, конечно, стерильностью там даже не пахнет. Там пахнет краской, клеем и нафталином.
Я вспомнил добряка доктора и представил его реакцию на мою рану. Он поцокает языком и, шамкая плохо подогнанным зубным протезом, скажет, как обычно: "Ну и ну! Дела плохи. Неужели ты не умеешь бегать, мальчик?".
В качестве оплаты я привозил ему шкуры аллигаторов, добытых, конечно, незаконным путём, в обход службы охраны дикой природы.
– Когда ты уже признаешь, что хочешь эту девушку сильнее, чем хочешь отомстить? – спросила Клотиль.
Я пожал плечами, затем кивнул.
– Разве это имеет какое-то значение?
Чёрта с два я когда-нибудь буду с ней. Исключено.
Мне никогда не поцеловать её, не уложить в кровать. Она никогда не будет дурачиться и веселиться со мной. Я сжал горлышко бутылки.
Клотиль набрала скорость, чтобы проскочить на жёлтый свет и сказала:
– Брэндон вчера пытался меня поцеловать.
– Ты серьёзно? – мой сводный брат привык получать то, что хочет. Даже имея такую девушку, как Эванджелин Грин, он умудряется не хранить ей верность. Я всегда знал, что он идиот, и сейчас только ещё больше в этом убедился.
А она всё равно говорит, что он стоит двух таких, как я.
– Я насилу вырвалась из его объятий, – сказала Клотиль, – Не пора ли признаться, что он может быть моим братом?
Maman была не единственной женщиной из Бейсена, с которой развлекался Джонатан Рэдклифф. Но мама Клотиль, в отличии от Maman, не уверена на сто процентов, что он отец.
Может, мне стоит подать иск на установление отцовства? Может, если бы я имел столько денег, как Брэндон, то именно я и дарил бы Эви бриллианты и ждал конца недели, чтобы с ней переспать
Боже, да я бы секунды считал.
– Пока не спеши, – ответил я, – завтра я подумаю об этом.
Проезжая дорогами Бейсена, я смотрю в окно. Нищета. Какое гадкое слово. Эти детки из Стерлинга не знают, что такое лишения. Что такое нужда, столь сильная, что пробирает ярость.
Смесь ярости и нужды. Это и есть я.
– Тебе всё равно сейчас не нужна fille, – отметила Клотиль, – ты ведь собираешься в Мексику.
Как только истечёт срок условного осуждения. Но если я брошу школу, то вряд ли когда-либо снова увижу Эви.
В голове царит привычная сумятица. Я должен уехать из Бейсена, не то закончу, как Maman.
– А ты точно хочешь остаться?
Клотиль уверенно кивнула:
– Мы же всё продумали.
Я буду высылать деньги, а она – присматривать за ma mère.
– Я так мечтал уехать отсюда, но эта девушка...
Меня останавливает одна мысль, что я никогда больше не увижу Эви. Через два года она уедет в колледж. Хотя вряд ли у нас что-то получится. Она меня знать не хочет.
Завтра нужно обязательно пойти в школу, а то она решит, что я остался дома с поджатым хвостом. Пошло всё к чертям собачьим. Я расправлю плечи и буду клеить всех девчонок, кроме неё.
Подъехав к дому Дока, Клотиль сказала:
– Если уж об этом зашла речь, Джек, мне она нравится.
Я нахмурился:
– Потому что однажды махнула тебе рукой и улыбнулась?
Клотиль пожала плечами.
– Это больше, чем сделал кто-либо другой.
_______________
Лампа в подвале Дока на середине стежка погасла. Я сижу в полной темноте с кривой иглой, воткнутой в край раны. Чувствую себя рыбиной на крючке.
Он выругался, проклиная грозу.
– Чёртовы кабели. Даже если их пёс пометит, сразу пропадает свет.
Добро пожаловать в страну кайджанов.
Он вслепую просунул иглу.
– У меня есть запасной генератор для морозильных камер. Только я ничего не вижу. Клотиль, ты не могла бы подойти к моему рабочему станку? Там есть фонарик.
В темноте что-то хрустнуло.
– Ой, ой! Non!
Я вспомнил про телефон в кармане.
– Вот.
И посветил, пока он дошёл до своего станка. Клотиль тем временем пересела поближе.
– Сиди на месте, сынок, – Док покачал фонариком, – я сейчас вернусь и закончу.
– Никуда я не денусь, – я опустил луч фонарика на руку. Док наложил первый ряд швов и уже заканчивает второй.
Как и следовало ожидать, увидев мою рану, он сказал: "Ну и ну! Тебе бы научиться бегать быстрее, мальчик". Также он осмотрел мои перемотанные пальцы. Зубы Виньо совсем ободрали костяшки.
Я решил не расходовать заряд батареи и выключил телефон. Сверху донёсся какой-то грохот.
– Чёрт, – сказала Клотиль, – да этот генератор может мёртвого разбудить, non?
Минуты идут, а Дока всё нет. Я начал беспокоиться и снова включил телефон.
– Что-то не так.
Инстинкт самосохранения развит у меня хорошо, и обычно я чувствую, когда дело пахнет жаренным.
Я нашёл ножницы и перерезал нитку, торчащую из руки. Встал, пошатываясь от кровопотери и алкоголя.
– Выйду проверю, что там.
Клотиль кивнула:
– Я с тобой.
На заплетающихся ногах я начал подниматься по лестнице вместе с Клотиль. Открыл подвальную дверь и крикнул:
– Док? Где вы там?
В конце коридора я увидел распахнутую входную дверь. Лицо обдал порыв сухого и тёплого ветра. А ведь он живёт у самого болота... где же привычная сырость?
Отсюда видно широкую пешеходную дорожку, в конце которой и стоит Док, вглядываясь куда-то вверх.
Остальные люди, живущие вдоль болотистого берега, тоже уставились в небо.
Я переступил порог, из-за спины тут же выглянула Клотиль.
– На что они пялятся?
Но мне заслоняет видимость крона огромного пеканового дерева.
– Не знаю.
В воде отразились какие-то отблески.
– Думаешь, это fifolet? – болотные огни.
– Peut-être, – возможно, – если это они...
Я умолк на полуслове, потому что по двору проскакала олениха, прямо рядом с Доком. Он же никак не отреагировал, так и остался стоять на месте. Показались и другие звери. Собаки, койоты, крысы, нутрии.
Я тяжело сглотнул. На одном из рисунков Эви были изображены бегущие животные.
– Приближается что-то плохое, – тихо сказала Клотиль.
Тот грохочущий звук становится громче и громче, теперь он напоминает рёв.
– Может, это смерч? Боже, я оставил маму в отключке!
– Если центр воронки здесь, то он скорее всего не достигнет твоего дома.
И правда. Но всё же...
– Я должен ехать к ней. Дай свои ключи.
– Jamais, – ни за что, – мы должны вернуться в подвал.
Клотиль схватила меня за здоровую руку и потянула обратно в дом. Загадочные огоньки становятся всё ярче, будто бы всё болото занялось огнём. И этот рёв...
– Это не вихрь, нет, – сказал я.
Рёв, который и мёртвого поднимет из могилы. Такое чувство, что он предвещает конец света.
Апокалипсис.
Я должен во чтобы то ни стало добраться до Maman, но чувствую, что не добегу до грузовика.
– Нужно прятаться, Джек!
– Нельзя бросать Дока, – я вырвался из хватки Клотиль и выбежал во двор, – Тащите свою задницу в дом, Док!
Отсюда видно небо. О, боже мой. Восходит солнце, похожее на огненный шар.
– Вернись! Прошу тебя! – кричит Клотиль из-за двери.
– Allons-y[38]38
Allons-y – пойдём (франц.)
[Закрыть], Док! Быстро... – вспыхнул яркий сполох, словно взрыв бомбы; языки пламени потянулись через болото прямо к нам, – ДОК!
Мне к нему не успеть.
Наконец он встряхнулся и повернулся ко мне. И, когда наши взгляды встретились, произнёс одними губами:
– Беги, мальчик.
На этот раз я его послушал. Рванул к подвальной двери и потянул ее, захлопывая за собой.
– Сюда! – крикнула снизу Клотиль.
Когда дверная ручка обожгла ладонь я бросился на лестницу. Здание застонало. В кромешной темноте на нас со всех сторон посыпалась пыль.
Клотиль вслепую потянулась навстречу.
– М-мне страшно.
Мне, чёрт возьми, тоже.
– Всё будет хорошо, – я взял её за руку.
– Что случилось с Доком?
– Думаю... – как объяснить ей то, что я только что видел? – Всё было в огне, и он сказал мне бежать. Не представляю, как бы он мог... выжить.
– Думаешь, на нас сбросили бомбу? Или, может, это Второе Пришествие?
– Не знаю, – всё, что я знаю, что Maman лежит сейчас в кровати беззащитная, как ребёнок.
_______________
– Мне надоело ждать, – сказал я Клотиль после нескольких часов в подвале. Я ничего больше не могу сделать. Мы пытались дозвониться в 911 (или вообще хоть кому-нибудь из знакомых), но так и не смогли поймать сеть.
Тревога разрывает изнутри. И я сам себя ненавижу за то, что тревожусь за человека, который вообще не должен ничего для меня значить.
Я думал об Эви больше, чем о своих друзьях Лайонеле, Гастоне и Ти-Бо. Когда всё это закончится, я отвезу в безопасное место Maman и отправлюсь в Хэйвен.
– Давай посидим ещё немного, – Клотить настаивала на том, что мне нужно перевязать руку, но я убедил её, что это наша самая меньшая проблема, – пожалуйста. Не думаю, что на улице уже безопасно.
Судя по тому, что мы слышали, снаружи творился ад кромешный, будто весь Бейсен пылал в огне. Грохот, треск, звон стекла. Дом Дока ходил ходуном. И этот постоянный неотступный запах дыма.
Но шум начал стихать.
– Что если там... радиация, или типа того?
– Я всё равно не надеялся прожить долгую жизнь. Оставайся здесь, а я пойду заберу Maman, забегу к нескольким podnas и вернусь.
– Без меня ты не уйдешь.
– Хорошо. Идём вместе, – подсвечивая фонариком, мы поднялись по ступенькам. Я потрогал дверную ручку. Не горячая.
Осторожно её повернул, приоткрыл дверь и вдохнул воздух. К чёрту всё. Переступил порог. Под ногами захрустели осколки.
Все стёкла выбиты, оконные рамы всё ещё дымятся. Мы прокрадываемся к входной двери.
Пекановое дерево Дока превратилось в обугленный столб. Кусты шелковицы совсем исчезли. Стены дома исполосованы гарью. Всё вокруг полыхает. От большого соседского деревянного дома остались лишь груды пепла и обожжённая статуя Богородицы. Я перекрестился.
– Где все деревья? – спросила Клотиль, потрясённо разглядывая руины.
Не вижу ни одного. Я сглотнул.
– Пропали.
– Думаешь, здесь могли остаться люди?
– Почти все были на улице, когда ударил огонь, – выйдя на пешеходную дорожку, мы обнаружили груду серого пепла, – здесь стоял Док.
Я разворошил холмик носком ботинка, и сердце бешено заколотилось.
У Клотиль перехватило дыхание.
– Это то, о чём я подумала?
Вставная челюсть Дока.
– Ouais.
Я окинул взглядом улицу. Раскрошившийся асфальт такими грудками просто пестрит.
– Это... были люди, – прошептала Клотиль.
