Текст книги "1905-й год"

Автор книги: Корнелий Шацилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Создание Совета уполномоченных было новым, чрезвычайно важным явлением в истории борьбы российского пролетариата. Совету уполномоченных рабочие поручали вести все переговоры с владельцами заводов (для чего обычно и организовывались стачечные комитеты) и представлять интересы пролетариата в переговорах с городскими властями. Совет создал рабочую милицию для охраны порядка на неработавших заводах и в городе, во избежание пьяных провокаций закрыл «монопольки» и запретил продажу крепких спиртных напитков в пивных и трактирах, а также запретил купцам закрывать лавочки и повышать цены на продукты, заставил владельцев предприятий на время стачки отпускать в кредит продовольствие в заводских магазинах. При Совете были организованы боевая дружина и специальные комиссии: финансовая и продовольственная, распределявшие между нуждавшимися забастовщиками средства, которые собирали для них во многих городах России. Поддержка эта шла из разных мест. Московский комитет большевиков выпустил несколько листовок с призывом начать сбор денег в помощь иванововознесенцам и передал им 544 руб.: приехавший в Иваново-Вознесенск известный большевик, впоследствии крупный советский деятель Н. И. Подвойский, привез из Ярославля от Северного комитета РСДРП более 500 руб.

Первый общегородской Совет рабочих депутатов – Совет уполномоченных – приобрел в городе большой авторитет. «Совет с первых же дней своего существования, – вспоминал Н. А. Жиделев, – стал огромной силой, с которой не только городская, но и губернская власть вынуждены были считаться и считались. Совет заявил губернатору и фабрикантам, что при условии невмешательства в забастовки, войск и полиции он гарантирует спокойствие в городе»^{190}. «Все это свидетельствовало о том, что в городе действовала новая революционная власть, существовавшая параллельно со старой, царской, – пишет современный исследователь. – Рабочие в дни стачки выполняли лишь распоряжения совета»^{191}.

Но главное, чем занимался Совет уполномоченных, – организация борьбы рабочих. По «решению Совета 15 мая «была проведена общегородская политическая демонстрация. С красным знаменем, с лозунгом «Долой самодержавие!» иванововознесенцы дружно вышли на улицу.

События развивались стремительно, и царские власти, оправившись от первого испуга, решили прибегнуть к обычному средству – репрессиям. В ночь на 3 июня губернатор вызвал три батальона солдат и две сотни казаков, приказал произвести аресты активистов и силой оружия разогнать собравшихся в это время на Талке рабочих. «Мы спокойно сидели у леса, – вспоминал один из членов Совета. – Появились астраханские казаки во главе с полицмейстером Кожеловским, и, прежде чем мы успели опомниться, не то чтобы разойтись, по крику Кожеловского казаки бросились на сидящую толпу с гиком и свистом. Лес огласился стонами, рыданиями, криками, злобой и проклятиями, улюлюканием пьяных казаков… Голос неистовавшего полицмейстера выделялся: «Бей их, сукиных детей, руби, режь. Дунаева мне, Дунаева!»^{192}. Казаки захватили и отправили в тюрьму 80 человек, в том числе около 50 депутатов Совета. «В Иваново настроение боевое, – писал В. И. Ленину один из членов большевистской организации. – После бойни там необходимы не литература, не агитация, а пули! А всякое словоизвержение кажется или декламацией, или просто издевательством»^{193}.

Мирный период стачки закончился. Побоище в Иваново-Вознесенске; как назвал действия властей В. И. Ленин^{194}, не только вызвало гнев всей демократической России но и толкнуло рабочих на крайние меры. В городе вспыхнули пожары, запылали предприятия Гандурина и Дербенева, дачи и дома Горелина, Фокина, Дербеневых и других иваново-вознесенских фабрикантов. Испуганные власти отступили: губернатор вновь разрешил с 11 июня собрания на реке Талке, казаки и солдаты были выведены из города, «герой» 3 июня, полицмейстер Кожеловский, был отстранен от исполнения обязанностей, а позже уволен в отставку.

Пришлось идти на частичные уступки и фабрикантам. На некоторых заводах администрация вывесила объявления с призывом возобновить работу при условии частичного сокращения рабочего дня и повышения заработной платы на 10–30 %. Рассмотрев эти предложения, Совет уполномоченных 27 июня принял постановление: «Ввиду того что 47 дней забастовки истощили наши силы… с 1 июля мы решили стать на работу с тем, чтобы, подкрепив свои силы, вновь начать борьбу за свои права и требования, которые нами предъявлены в начале забастовки 12 мая»^{195}.

Высокая организованность выступления иванововознесенцев в значительной мере объяснялась дееспособностью большевистской организации города, в которой к началу стачки насчитывалось 400 человек (к концу стачки в результате роста влияния большевиков среди забастовщиков в партию вступило еще более 200 рабочих), тем, что борьбу иваново-вознесенского пролетариата направляла блестящая плеяда ленинцев.

Городской партийной организацией руководила Центральная группа Северного комитета РСДРП во главе со старым рабочим Ф. Л. Афанасьевым. В состав комитета входили рабочие Н. Л. Жиделев и Ф. II. Самойлов (позже избранные от рабочей курии Владимирской губернии в Государственную думу), С. Балашов – потомственный иваново-вознесенский ткач, член партии с 1898 г., Л. С. Бубнов – впоследствии крупный партийный деятель. Незадолго до начала стачки Московский комитет РСДРП направил в Иваново-Вознесенск М. В. Фрунзе.

Иваново-вознесенская стачка стала важным событием в истории первой русской революции. Значение ее в немалой степени возросло и от того, что в ходе именно этой стачки возник первый общегородской совет рабочих депутатов, явившийся прообразом власти нового типа. Характерным было и другое: иваново-вознесенская стачка показала, что к лету 1905 г. революционная волна дошла «до центра России, до сердца «истинно русских» областей, которые умиляли всего долее реакционеров своею устойчивостью»^{196}. Почва под ногами царизма заколебалась и в «устойчивых» районах.

Восстание в Лодзи

В Лодзи после кровавых майских событий рабочее движение не затухало ни на один день. В городе непрерывно шла стачечная борьба: ежедневно останавливалось то одно, то другое предприятие, забастовки, по словам царских жандармов, «приняли эпидемический характер»^{197}. Не помогало ничто – ни возвращение в город из летних лагерей расквартированных здесь войск, ни стягивание из близлежащих районов казаков и кавалерии. Вот неполный перечень событий пяти «обычных» дней: 16 (29) мая при разгоне забастовщиков казаками тяжело изувечен один демонстрант; 30 мая его товарищи по работе собрались у больницы, их разогнала полиция, при этом было ранено еще восемь человек; 31 мая группа рабочих пыталась отбить у полиции двух арестованных товарищей, в стычке получили ранения 17 человек; 1 июня произошло столкновение рабочих фабрики Шайблера с казачьим отрядом, присланным по просьбе заводской администрации для того, чтобы выгнать с предприятия захвативших его рабочих; 2 июня рабочие решили отбить у солдат двух арестованных стачечников, солдаты открыли стрельбу, в результате – двое убитых и десятки раненых. В это время в Лодзи не работали 42 фабрики, бастовало 33 тыс. человек – более половины фабрично-заводского пролетариата.

2 июня многие лодзинские фабриканты объявили локаут и только подлили масла в огонь. В городе создалась взрывоопасная обстановка: достаточно было небольшой искры, чтобы вспыхнул всеобщий пожар.

18 июня в лесу под Лодзью городская организация СДКПиЛ провела митинг. На нем присутствовало несколько сот человек. В город они возвращались колонной, над которой реял красный флаг. Как только демонстранты вошли в Лодзь, к ним стали присоединяться рабочие, и число их возросло до 5 тыс. Сначала солдаты, затем драгуны, потом казаки последовательно и вместе ходили в атаку на колонну, пытаясь ее рассеять. Но демонстранты держались стойко: в войска летели камни и палки, вооруженные рабочие отвечали на выстрелы выстрелами. Однако силы были явно не равными. К центру города демонстранты не прорвались, оставив на мостовой 10 убитых и более 40 раненых.

Лодзинский комитет СДКПиЛ решил устроить торжественные похороны жертв царского террора, придав им характер массовой политической демонстрации. В назначенный социал-демократами день, 20 июня, забастовала вся Лодзь. В похоронной процессии участвовали 50 тыс. человек. С красными знаменами, с пением революционных песен, скандируя лозунги «Да здравствует революция!», «Да здравствует социал-демократия!», лодзинские рабочие, учащиеся, ремесленники провожали в последний путь своих товарищей.

Власти были бессильны что-либо сделать. Царский жандарм писал начальству в Петербург: «Значительные войсковые наряды оказались совершенно бесполезными преградить манифестантам путь. На некоторых перекрестках были выставлены сильные войсковые заставы; местами – целые роты. Однако толпа не обращала на них никакого внимания, оттирая солдат и прижимая их к стенам домов, прокладывая себе дорогу к тем улицам, по которым решила идти для придания шествию внушительного вида»^{198}. В тот день хозяином лодзинских улиц стал рабочий класс.

На следующий день социал-демократы назначили новую траурную церемонию. К вечеру 21 июня на улицы Лодзи вышли 70 тыс. демонстрантов. Однако получившие приказ «патронов не жалеть, действовать беспощадно» казаки и драгуны с гиканьем и свистом врезались в их колонны. В результате было убито и искалечено около ста человек.

Утром 22 июня социал-демократы выпустили листовку: «На улицу, братья! Пусть в честь погибших остановятся в пятницу, 23 июня, все фабрики, станки, пусть прекратится всякая работа, пусть замрет всякая жизнь, пусть остановится всякое движение… К всеобщей однодневной забастовке!..»^{199}.

Однако движение стихийно вышло за рамки забастовочного. Уже 22 июня группы рабочих нападали на полицейских и небольшие отряды войск, отнимали у них оружие, а с наступлением сумерек в рабочих кварталах началось строительство баррикад. К утру 23 июня город стал неузнаваем. В различных его частях громоздились баррикады из бочек, ящиков, досок, перевернутых трамвайных вагонов и крестьянских возов. Всего в Лодзи было воздвигнуто более 50 баррикад. Над ними развевались красные знамена.

Обострение борьбы вызвало крайнее озлобление царских властен. «Возмущен известием о беспримерных по наглости бесчинствах в Лодзи, – писал генерал-губернатор начальнику лодзинского гарнизона. – Не за тем посланы войска, чтобы мирволить толпе дерзких уличных манифестантов и допускать безнаказанные убийства воинских и полицейских чинов. Действуйте решительно и беспощадно, как подобает воинскому начальнику, призванному для восстановления попранного государственного порядка»^{200}.

Три дня на улицах и площадях Лодзи происходило сражение восставшего населения с воинскими частями, беспрерывно прибывавшими на помощь лодзинскому гарнизону. Каждая баррикада, каждый дом в рабочих районах брались с боя. Лодзинский пролетариат поддержали варшавяне, начавшие забастовку, а в некоторых районах города и строительство баррикад. Остановились заводы в Сосновице, Ченстохове, Домброве. В Петербурге, Москве, Екатеринославе, Минске, Харькове, Луганске, Самаре, Воронеже, Риге, Саратове и ряде других городов комитеты РСДРП выпустили листовки в поддержку польского пролетариата. Высоко оценил действия лодзинского рабочего класса вождь большевиков В. И. Ленин. «…Рабочие, – писал он, – даже не подготовленные к борьбе, даже ограничивавшиеся сначала одной обороной, показывают нам, в лице пролетариата Лодзи, не только новый образец революционного энтузиазма и геройства, но и высшие формы борьбы»^{201}. Вместе с тем В. И. Ленин отмечал слабые стороны одиночных и изолированных выступлений рабочего класса: «Эти вспышки бессильны каждая по одиночке. Организованная сила царского правительства может раздавить повстанцев одних за другими, если движение так же стихийно-медленно будет перекидываться с города на город, с района на район. Но объединенные вместе, эти вспышки могут слиться в такой могучий поток революционного пламени, перед которым не устоит никакая сила на свете»^{202}.

Крестьяне включаются в борьбу

В борьбе с самодержавием верным союзником пролетариата стало крестьянство. Характеризуя происходившие в 1905 г. в России события, В. И. Ленин писал: «…это была крестьянская буржуазная революция, ибо объективные условия выдвинули на первую очередь вопрос об изменении коренных условий жизни крестьянства, о ломке старого средневекового землевладения, о «расчистке» земли для капитализма, объективные условия выдвинули на арену более или менее самостоятельного исторического процесса действия крестьянской массы»^{203}. Крестьянство выступило в поддержку пролетариата, ибо с либералами, среди которых весьма важную роль играли помещики, договориться об «изменении коренных условий жизни крестьянства» было невозможно. Первые же месяцы 1905 г. убедили в этом.

В феврале на очередное заседание кружка земских либералов «Беседа» приехал один из его членов, крупный саратовский помещик II. II. Львов. Сторонник конституции, мирного эволюционного развития страны, он ругал царскую бюрократию с ее произволом, жертвовал некоторые суммы из огромного состояния на школы, больницы и считал, что дружно живет со своими крестьянами. Но «дружба» эта продолжалась только до тех пор, пока крестьяне терпели существовавшие порядки.

Н. II. Львов попросил «Беседу» прервать свое заседание и выслушать его сообщение. «Я видел ужасы, нечто вроде пугачевщины, – рассказывал он. – Началось по соседству с моим имением у кн. Волконского. Крестьяне стали рубить лес (считая его своим. – К. Ш.). У Волконского есть тяжба с ними, в которой он едва ли прав…»^{204}На шестой день «беспорядков» приехал саратовский губернатор II. Л. Столыпин с казаками. Собрали на сход крестьян. Но уговорить возбужденную толпу было невозможно. «Когда он (Столыпин. – К. Ш.) стал им грозить, они тоже отвечали угрозами по отношению к полиции и казакам. Тогда, – продолжал свой рассказ взволнованный Львов, – он один вышел к ним и сказал: «Убейте меня». Тогда они кинулись на колени. Но как только он сел в сани, чтобы уехать, в него стали кидать камни. Тут же ранили пристава, несколько казаков и солдат. Крестьяне вооружились – насадили на палки какие-то пики»^{205}.

Львов довольно точно рассказал и о неорганизованности крестьянства, и о его глубокой революционности. Забитые, неграмотные мужики могли еще упасть перед губернатором на колени, но желание любой ценой добиться иной, лучшей жизни побеждало минутное замешательство. Собрав «своих» крестьян (тоже по примеру соседей начавших рубить помещичий лес), Львов обратился к ним с речью. Оп объяснил, что «нигде и никогда допускать грабежа нельзя, что в них будут стрелять, если они не образумятся.

Они: Подай нам плапты!

– Какие плапты?

У меня с ними не было тяжбы, – пояснял Львов. – Правда, – добавлял он, – у них давно был спор о нескольких пожалованных имениях, бывших государственных землях, в том числе и о нашем имении. Но ведь наше имение было пожаловано еще при Екатерине»^{206}.

Вот куда – к «матушке Екатерине» и даже еще дальше, в глубь веков, – уходили корни споров между крестьянином, который столетиями обрабатывал и поливал своим потом землю, и помещиком, не трудившимся на ней, но считавшим ее своей собственностью на основании решения того или иного батюшки-царя.

В январе – феврале 1905 г. власти зарегистрировали 126 крестьянских выступлении, в марте – апреле – 247, в мае – июне уже 791.

Начались выступления в земледельческом центре России, основном месте сосредоточения «дворянских гнезд», где размеры помещичьих латифундий измерялись сотнями и даже тысячами десятин, а крестьянское безземелие было особенно острым. По сообщениям царских властей, события развивались так: «10 февраля 1905 г. в селе Сальном Дмитриевского уезда Курской губернии появилась прикрепленная к сохе возле колодца на улице прокламация, озаглавленная: «Братья-крестьяне». В ней крестьян призывали «сразу встать и передавить всех тех, которые живут их трудами, – помещиков и чиновников…» Собираясь толпами, крестьяне не позволяли сорвать эту прокламацию, с видимым удовольствием читали ее и затем стали высказывать убеждения, что скоро вся земля будет крестьянской. Они говорили: «Теперь все наше – и поле, и луга, и леса, все можно теперь забирать нам от владельцев – пахать землю, жать, рубить леса…»^{207}.

Вскоре волнения охватили окрестные села, в течение недели было разгромлено 15 экономий.

Из Курской движение перекинулось на соседние губернии – Черниговскую, Воронежскую и Орловскую. Власти испугало то, что среди крестьян уже выделились свои руководители. «Движение стало распространяться с поразительной быстротой, причем нельзя было не усмотреть, что оно шло по заранее выработанному плану, – доносили чиновники министру внутренних дел. – Так, в каждом селении крестьяне с вечера запрягали лошадей и ждали сигнала, который подавался им… в виде пука зажженной соломы. Тогда село на подводах с криком и шумом и ружейными выстрелами бросалось на ближайшую экономию»^{208}.

Крестьяне разбивали помещичьи амбары, делили между собой хлеб, скот и птицу, уничтожали долговые расписки и конторские книги, сжигали винокуренные, сахарные, маслобойные заводы, а часто и дом помещика. С наступлением весны они применили и другую меру антифеодальной борьбы – насильственный захват и запашку помещичьей земли. Причем, как специально отмечали жандармы Воронежской губернии, примером для крестьян, по их собственным словам, были петербургские рабочие, которые боролись за выполнение «своих требований, несмотря ни на какие уговоры и советы начальства и даже на то, что в них стреляли войска…». Крестьяне не собирались отступать от своего решения, даже если и в них будут стрелять войска, «так как они готовы для достижения своей общественной пользы пожертвовать несколькими жизнями из своей среды»^{209}.

Восстания в центре страны бушевали до середины марта, в них приняли участие десятки тысяч крестьян 116 сел и деревень четырех губерний.

Лишь мобилизовав полицию, казаков, солдат, правительству удалось в основном подавить выступления крестьян и начать расправу над ними. По деревням засвистели розги. Торжествующие победители не знали пощады. Всю деревню от мала до велика собирали на многочасовые «сходы», крестьян в грязь и снег ставили на колени, начиналась публичная экзекуция. Дома «зачинщиков» для острастки сжигали, а их самих заковывали в кандалы и везли на судебную расправу в город. «Впечатление потрясающее, но благотворное», – с удовлетворением и гордостью сообщал в столицу о подобных актах вандализма начальник Черниговского жандармского управления^{210}.

Но никакие зверские меры царского правительства не могли остановить рост крестьянского движения. Из месяца в месяц число крестьянских выступлений увеличивалось. Следуя примеру рабочего класса, сельский пролетариат стал применять и чисто пролетарское средство борьбы – стачку. «Городская стачечная волна, – писал в апреле 1905 г. в газете «Вперед» В. И. Ленин, – может и должна перекинуться на деревню не только в виде крестьянских восстаний, но и в виде настоящих рабочих стачек, – особенно ко времени покоса и жатвы»^{211}. Особое распространение стачки получили в тех районах, где капитализм в сельском хозяйстве достиг более высоких ступеней развития – в Прибалтике, Польше, на юге России и Украине. Эта форма борьбы была направлена не только против помещиков, которые вели хозяйство на основе капиталистического способа, но и против кулаков. Нередко бастующие вступали в контакт с местными социал-демократическими организациями, получали от них помощь.

Не успевал царизм затушить пожар крестьянского движения в одном месте, как он вспыхивал в другом. За земледельческим Центром России последовала Польша, где вместе с экономическими и общеполитическими требованиями крестьяне выдвинули требование введения судопроизводства на местном языке, национального равноправия и т. д. С большим трудом царским властям удалось к маю стабилизировать здесь обстановку.

Но в начале лета оживилась борьба крестьян на юге Украины: из 94 уездов волнения охватили 50. Волна забастовок сельскохозяйственных рабочих в марте – августе 1905 г. прокатилась по 45 уездам Подольской, Киевской, Волынской, Харьковской, Херсонской, Екатеринославской, Полтавской губерний. В Саратовской губернии выступления крестьян летом 1905 г. произошли в 73 селах 9 уездов (весной – в 48 селах 6 уездов) из 10.

В июле началась всеобщая забастовка сельскохозяйственных рабочих Прибалтики. Только в Курляндии забастовало 30 тыс. батраков. Ес организатором явилась Латышская СДРП. ЦК ЛСДРП направил в деревни рабочих-агитаторов, которые стремились придать крестьянскому движению большую организованность. «Приехавшие из города рабочие-агитаторы ведут в уездах агитацию и подстрекают сельских рабочих к забастовкам, причем революционная пропаганда развивается в деревне с большим успехом», – доносили местные полицейские власти^{212}.

Летом 1905 г. в крестьянском движении заметно возросла доля массовых сходок и демонстраций, что свидетельствовало о росте сознательности и организованности крестьян. Не боясь местных властей, не таясь от них, крестьяне собирались обсуждать свои дела и сообща искали меры для облегчения своей беспросветной жизни, требовали политических свобод и преобразования основ экономической жизни в деревне.

Наиболее зрелые формы обрело крестьянское движение в Грузии. Здесь в некоторых районах дело дошло до восстании и изгнания местных властей. Уже в первые дни революции был создан специально для работы в деревне Гурийский комитет РСДРП. Он организовал выборы в местные крестьянские комитеты. В феврале прокурор Кутаисского окружного суда сообщал в Тифлис и Петербург: «Вся территория уезда ныне уже находится в полной власти «комитета» и его агентов, и только там, где появляется крупный вооруженный отряд полицейской стражи или казаков, на время восстанавливается влияние нашего правительства»^{213}.

Через несколько недель большевистская газета «Вперед» писала: «Бесподобное по своей стойкости и сознательности движение среди крестьян Гурии займет одно из первых мест в истории пролетарского движения на Кавказе. Ныне вся Грузия живет одной жизнью с гурийками, и нет, кажется, ми одного человека, который так или иначе не толковал о гурийском деле… Движение, созданное в Гурии… затмило собою чуть ли не движение даже мужественного грузинского пролетариата. Как-никак, но крестьянское движение в Гурии редкое явление во всемирной истории: это не обычный крестьянский бунт, а вполне сознательное политическое движение, всецело примыкающее к сознательному движению всероссийского пролетариата»^{214}.

III съезд РСДРП решил широко распространить сведения о положении дел на Кавказе и поручил Центральному и местным комитетам РСДРП принять все меры «к своевременной поддержке Кавказа всеми имеющимися в их распоряжении средствами»^{215}.

К концу лета в Гурийском уезде число организованных краснодружинников достигло 3 тыс., 470 из них были вооружены.

К лету 1905 г. в среде крестьянства обнаружилось стремление к объединению. Все чаще и чаще созывались крестьянские съезды в уездах и даже в губерниях. Один из таких губернских съездов в Москве принял решение о создании Всероссийского крестьянского союза. Нелегальный учредительный съезд Союза состоялся в Москве же в конце июля – начале августа. На нем присутствовало около 100 крестьян из 22 губерний Центральной России.

Съезд высказался за немедленный созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного нрава, за политические свободы, амнистию политическим заключенным, уничтожение частной собственности на землю и отобрание без выкупа монастырских, церковных, удельных, кабинетских и государственных земель. Характеризуя Всероссийский крестьянский союз, вождь большевиков писал: «Это была действительно народная, массовая организация, разделявшая, конечно, ряд крестьянских предрассудков, податливая к мелкобуржуазным иллюзиям крестьянина (как податливы к ним и наши социалисты-революционеры), но безусловно «почвенная», реальная организация масс, безусловно революционная в своей основе, способная применять действительно революционные методы борьбы, не суживавшая, а расширявшая размах политического творчеств^ крестьянства, выдвигавшая на сцену самих крестьян с их ненавистью к чиновникам и помещикам…»^{216}.

Большевики упорно стремились ввести крестьянское движение в единый революционный поток, главной руководящей силой в котором был рабочий класс. РСДРП использовала для этого многообразные способы, прежде всего агитацию. Обращение ЦК РСДРП «Крестьяне, к вам маше слово» полиция обнаружила в Воронежской, Курской, Нижегородской, Тверской, Костромской, Екатеринославской и многих других губерниях. Только Нижегородский и Симбирский комитеты РСДРП издавали листовки для крестьян тиражом 20–25 тыс. экземпляров.

Особой популярностью пользовалась широко распространенная по всей стране брошюра В. И. Ленина «К деревенской бедноте». Не один крестьянин, подобно Г. Е. Баранову из деревни Шепляково Клипского уезда Московской губернии, доставал из-за пазухи эту работу и говорил спорившему: «На вот, читай, тут все прописано»^{217}.

В середине апреля 1905 г., за несколько дней до пасхи, Московский комитет РСДРП выпустил специальную листовку «К товарищам, уезжающим в деревню» (многие рабочие отправлялись к своим родственникам). Ярко охарактеризовав беспросветную жизнь трудящихся и в городе, и в деревне, Московский комитет призвал рабочих стать агитаторами революции. «Объясните крестьянам, что их страдания не должны быть вечны, что пора их прекратить. Расскажите, что это царь и его чиновники мешают крестьянам стать свободными и полноправными гражданами. Расскажите, что голодают они потому, что много ихней земли украдено царем и помещиками, когда им давали волю… Поясните, что война эта нужна только царю и знати, а народу она только вредит; напомните, сколько людей и денег война ухлопала и сколько новых налогов еще царь хочет вводить, чтобы вести войну дальше и дальше. Тогда крестьяне и сами поймут, кто их враг. А потом нарисуйте им великую картину геройской борьбы всего российского пролетариата против царского правительства и против утеснителей-хозяев. Расскажите им про волнения крестьянской бедноты на Кавказе и в Лифляндии. Расскажите про то, как почти все слои общества не хотят более терпеть царского своеволия, чиновничьего произвола, требуют свободы, требуют уничтожения самодержавия и установления народного правительства». Листовка призывала рабочих помочь крестьянам объединиться, создать в деревне революционные комитеты для захвата земель эксплуататоров и установления контактов с городскими революционными организациями. «Вербуйте новых борцов, умножайте наши ряды. Чем больше нас, тем ближе победа»^{218}.

Результаты деятельности Московского комитета РСДРП власти быстро почувствовали. Из Можайского уезда Московской губернии полицейские доносили: «С приездом (рабочих из Москвы. – К. Ш.) к празднику св. пасхи почти во всех деревнях… были разбросаны прокламации преступного содержания», причем именно в этот приезд рабочие «держали себя особенно вызывающе» по отношению к помещикам и местным властям. Если не принять особых мер, то с приходом рабочих на покос «удержать крестьян от каких-либо насилий вряд ли удастся»^{219}.

И подобные сообщения поступали не из одного Можайского уезда.

Для работы среди крестьян ряд комитетов РСДРП создал специальные аграрные группы, часто объединявшиеся в окружные комитеты. По подсчетам советского историка В. И. Тропина, подобные организации РСДРП имела в половине губерний Европейской России. В начале осени 1905 г. по инициативе большевистского Восточного бюро под руководством ЦК РСДРП социал-демократы Поволжья и Урала провели специальную конференцию, на которую собрались члены партии, занятые работой среди крестьян. Они обсуждали вопрос о том, как улучшить пропаганду революционных идей среди многомиллионного распыленного по деревням крестьянства России, как скоординировать борьбу рабочих и крестьян и лучше выполнить решения III съезда партии.

Понимая, что справиться с крестьянским движением, используя только грубую силу, не удастся, царское правительство с первых же месяцев революции пыталось маневрировать, надеясь воскресить у наиболее отсталой в политическом отношении части населения царистские иллюзии. Уже в указе сенату 18 февраля 1905 г. царь «повелел» возложить на совет министров принятие и обсуждение поступающих от частных лиц и учреждений «предложений по вопросам, касающимся… улучшения народного благосостояния»^{220}. Крестьяне горячо откликнулись на этот указ. Повсеместно на сельских сходах принимали так называемые «приговоры», в которых высказывали свои пожелания. Однако «приговорная» кампания разочаровала правительство, ибо почти каждый «приговор» не столько отражал верноподданнические чувства крестьян, сколько их стремление получить землю. Кроме того, обсуждение на сходах широко использовалось представителями революционных партий для антиправительственной агитации и пропаганды политических требований. Царизму пришлось отказаться от своего демагогического жеста, и крестьянам запретили на сельских сходах затрагивать вопросы общегосударственного устройства (к которым относился и вопрос о наделении крестьян землей).

30 марта царь вновь публично заявил, что помещичья собственность неприкосновенна, и призвал крестьян ждать реформ.

Однако ни силой, ни обнадеживающими обещаниями самодержавие не сумело сгладить остроту социальных противоречий в деревне. Крестьянское движение, в основе которого лежала борьба с помещиками за землю, набирало от месяца к месяцу все большую и большую силу.

Броненосец под красным флагом

В немалой степени успех революции зависел от того, как поведут себя вооруженные силы: останутся ли верными царизму, займут ли нейтральную позицию или перейдут на сторону восставших. Это хорошо понимали большевики: «…если революция не станет массовой и не захватит самого войска, – писал В. И. Ленин, – тогда не может быть и речи о серьезной борьбе»^{221}.

Солдатские штыки всегда служили последним аргументом в спорах царизма с народом, аргументом, к которому царизм нередко прибегал задолго до 9 января 1905 г. С начала XX в. число солдат, привлекавшихся «для содействия гражданским властям», стало стремительно возрастать. За последнее пятилетие XIX в. ежегодно для подавления революционного движения вызывалось от 10 до 20 тыс. солдат и казаков, в 1901 г. – 55 тыс., в 1902 г. – 107 тыс., в 1903 г. – 160 тыс. В 1905 г. к помощи войск власти обращались 4 тыс. раз. В войне с революционным народом военное министерство использовало с учетом повторных вызовов 3398361 человека, т. е. количество солдат, брошенных на борьбу с революцией, более чем в 3 раза превышало численность всей царской армии к началу 1905 г.