Текст книги "Деньги не пахнут 8 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 4
Через два дня, в головном офисе Мосли, после изнурительной, почти звериной подготовки, кабинет наполнился мерной ходьбой: шаги Джерарда туда-сюда, будто пол под ногами раскалился. Тусклый свет лампы дрожал на лакированной поверхности стола, и в тишине слышалось только нервное поскрипывание его обуви.
До семейного совета оставалось каких-то тридцать минут.
Сердце у него билось так шумно, что гул отдавался в ушах. В горле – сухость, словно пыль цемента осела на слизистых.
«Справится ли…?»
Суть задания была понятной до боли. Нужно лишь повторить всё, чему учил Сергей Платонов.
Но одно дело – знать, и совсем иное – сделать.
Даже если актёр текст проглатывает наизусть, сцена всё равно подбрасывает свои ловушки. Голос дрогнет, рука дёрнется, выражение лица предаст.
В стекле панорамного окна мелькнуло отражение – бледный, напряжённый парень с глазами, будто припорошёнными тревогой. Резким движением Джерард ткнул пальцем в своё отражение, натягивая на лицо самую безобидную, чуть наигранную маску.
– Я?..
Выражение вышло слишком честным, слишком прямолинейным, без того тонкого раздражающего оттенка, который требовался. Он скривился.
«Пока как-то криво…»
Но отступать было нельзя. Пахнуло озоном, будто где-то хлопнула искра – так накалилось напряжение.
Сдаться означало одно: катастрофа обрушится быстрее, чем успеешь моргнуть.
«Есть же страховка… тот самый вариант с оглаской.»
Мысль о Сергее Платонове, о его мрачной ухмылке, пронзила голову как ледяной гвоздь.
«Может, ошибкой было впутывать этого безумца…?»
Жалость к себе поднялась мутной волной, но отступать всё равно было поздно. Да и чего ожидать? Безумным его многие называли. Но успешным – тоже.
Подумать только: парень стал легендой Уолл-стрит в возрасте, когда Джерард ещё ходил в университет. И сделал это с нулём на старте, всего за полтора года. Да, методы у него были резкие, порой на грани сумасшествия, но работать они умели. И это нельзя было назвать простой удачей.
Кроме того, в его словах была странная сила – неприятная, но цепляющая.
– Ты – лидер. Поступай согласно своей природе.
Лидер.
Это слово отзывалось огнём где-то под рёбрами, распирало грудь, будто там копилась жара.
И тут – Тук-тук.
Звонкий, резкий стук в дверь пробил тишину. Щекой шлёпнул холодок.
Дверь приоткрылась, и в кабинет вошла его мать. Её шаги были быстрыми, возмущёнными; туфли глухо стучали по ковролину.
Брови Джерарда дёрнулись к переносице – злость вспыхнула мгновенно. Он приказал секретарю никого не впускать. Но для старших это были только звуки, не правила.
– Что это ты устроил, даже не объяснив нам ничего нормально!
Во время подготовки с Сергеем Платоновым всякая связь, кроме рабочих звонков, была запрещена. Так что матери он отправил лишь короткое сообщение: «Всё хорошо, не волнуйся».
Судя по лицу, она не считала происходящее хоть сколько-нибудь «хорошим». Но времени было мало, и она перешла сразу к сути.
– Мне сказали, Бенедикт недавно вернулся из Китая.
Бенедикт. Сын младшего брата его отца, некогда кандидат в наследники, бывший операдиректор. Потом его откатили в стратегический отдел, оставив только должность, но забрав власть.
И не по причине виновности. Тогда компанию тряхнуло из-за массового отзыва продукции – кто-то сообщил, будто шоколад отравлен. И весь удар пришёлся на Бенедикта.
Скорее всего, подставил его старший дядя Джерарда.
И вдруг – поездка в Китай. И именно в тот момент, когда условием теста наследника стал план по китайскому направлению.
– Говорят, он отдыхал, но это чушь. Он поехал к директору филиала. Это ловушка.
Младший дядя явно собирался снова протолкнуть сына в гонку за наследование.
Но мать не успела договорить – дверь распахнулась, и в кабинет вошёл дядя Руперт, тяжёлый шаг, запах дорогого одеколона, чуть горьковатый.
– Думаю, тебе уже сообщили о Бенедикте.
Подтверждающий кивок матери Джерарда заставил Руперта повернуть взгляд в сторону племянника. В воздухе будто дрогнуло напряжение – тонкое, сухое, похожее на треск натянутой струны.
– На семейном совете представишь стратегию расширения сети брендовых магазинов в Китае, – произнёс Руперт, лениво, но с холодком.
Эта стратегия – давняя идея Руперта, десятилетиями вынашиваемая, как тяжёлый камень под сердцем. Поручить Джерарду озвучить её публично значило выставить его послушной марионеткой, дергающейся под чужими пальцами.
– Ответ?
Воздух в комнате будто стал суше. Разум подсказывал покорно склонить голову, как это всегда происходило раньше – по привычке, по традиции, по негласному правилу семьи.
Однако внутри, где-то глубоко под рёбрами, вскипела суровая, хриплая неприязнь:
«Да ни за что.»
Это чувство раньше казалось ребячьим упрямством, чем-то неприличным для наследника крупного рода. Но со слов Сергея Платонова становилось ясно – это не каприз, а природный отклик того, кто рождён вести за собой, а не ползти следом.
Теперь, когда эта мысль обрела отчётливый вкус – металлический, как кровь на губах, – уже невозможно было притвориться прежним покорным учеником.
– Это невозможно выполнить, – прозвучало спокойно, почти мягко.
– Значит, решил идти своим путём? Тем, о котором говорил? – Руперт сузил глаза, будто пытаясь разглядеть в племяннике что-то лишнее.
В его взгляде скользнула угроза – холодная, как лезвие, едва касающееся кожи. Но странное дело… ни дрожи, ни страха. Наоборот, лёгкость, будто кто-то разжал тугой железный обруч на груди.
Голос Сергея Платонова будто отозвался внутри, глухо, уверенно:
– Столкновения неизбежны, если хочешь стать лидером. Привыкни к ним. Научись получать удовольствие.
«Неужели… это действительно приносит удовольствие?»
Освобождение, расправляющее плечи изнутри, казалось почти опьяняющим.
– Думаешь, сидишь в этом кресле потому, что особенный? Следи за поведением, – процедил Руперт. Это звучало как предупреждение: один шаг в сторону – и тебя заменят кем-нибудь более удобным.
Но за угрозами слышалась пустота. И она резала слух.
Улыбка вышла уважительной, чуть склонённой, но внутри нее прятался тонкий стальной блеск:
– Конечно. Всегда благодарен, что был выбран среди стольких достойных кандидатов.
Повисла тягучая тишина. Почти осязаемая.
Фраза звучала скромно, но укол в ней был слишком точным: у Руперта просто не существовало лучшего варианта, и оба это знали.
– Если собираешься игнорировать мои слова, можешь забыть о поддержке. Перестану учитывать мнение Десмонда. Откажешься идти за мной – больше не стану защищать, – наконец бросил Руперт.
Обычно этих слов хватило бы, чтобы заставить Джерарда шагнуть назад. Но сегодня в груди не дрожь, а тихий, спокойный огонь.
Улыбка расправилась сама собой:
– Понятно. Позабочусь, чтобы больше не доставлять тебе хлопот.
Лицо Руперта перекосило, как будто его ударили словом.
Но внезапно появившийся блеск в глазах Джерарда был не страхом – чистым восторгом.
Истина звенела внутри, как удар колокола:
«Так и есть… настоящий лидер.»
* * *
В самом сердце штаб-квартиры «Маркиз», на верхнем этаже, куда доступ закрыт почти для всех, стояла тишина, напоминающая атмосферу храма. Здесь пахло дорогим деревом, старой бумагой и чем-то ещё – едва уловимым ароматом власти.
Двери, которые открывались только особым ключом, щёлкали одна за другой.
Люди стекались в сторону большого конференц-зала, шаги отдавались сухим эхом в высоких коридорах.
Это пространство давно стало символом, гораздо большим, чем просто местом встреч.
Зал наверху штаб-квартиры «Маркиз» всегда дышал особой тяжестью. Каждое эхо шага отзывалось глубоко в стенах, будто здесь хранилась сама судьба рода. За века именно в этом холодноватом помещении решались самые острые повороты истории семьи.
На стенах – ряды портретов предков; их строгие лица будто следили за каждым движением. В центре тяжёлым кругом сиял массивный стол, отполированный до зеркального блеска. И всё же главный стул оставался пустым, как рана, как немой упрёк.
Тишина внутри будто сворачивалась в плотный ком, пока её не прорезали тяжёлые шаги. Глухо, уверенно, словно человек намеренно демонстрировал своё право задерживаться.
– Извините за опоздание, – раздалось от двери.
Это пришёл Десмонд – младший дядя Джерарда, вечный любитель эффектных входов. Взгляд его скользнул по залу, будто отмечая собственную значимость.
– Пунктуальность – основа основ, разве нет? – холодно бросил Руперт.
Десмонд только пожал плечами, уселся свободно, даже расслабленно.
– Да сказал же – извинился. Ладно, начинаем. На повестке что?
Напряжение между ними зазвенело, будто старый, давно знакомый мотив – неприятный, но родной.
Секретарь пролистал папку, сухо осведомляя:
– Обсуждение стратегии по Китаю.
Разговор сразу ушёл в главное русло. И выступать предстояло Джерарду.
Шаги к трибуне отдавались гулким эхом, будто подталкивали между портретов предков. На губах у Десмонда мелькнула тонкая тень усмешки.
«Ну давай… покажи, что ты там подготовил.»
Причина его выбора темы была проста и грязна, как мокрый асфальт после дождя: нужно было вытянуть собственного сына обратно в гонку наследников. И стратегия по Китаю подходила идеально.
«Вот же удобный шанс.»
По сведениям от главы китайского филиала становилось ясно: страна начала дрожать. В малых городках застройщики сбивались с ног, пытаясь продать квартиры даже с огромными скидками, склады фабрик начали пустеть, экспортные заказы проседали, будто кто-то перекрыл воздух.
Экономика перегрелась и шла к сжатию. И Десмонд собирался использовать это как оружие.
Он навязал тему экзамена сам и едва ли не велел Джерарду придерживаться старой стратегии расширения. Наставлял так, словно вёл его по заранее расставленным ловушкам.
Если племянник послушается – можно будет обрушиться на него обвинением в бездумности, в том, что полез в Китай без анализа рисков. После этого – вывести вперёд сына, заранее вооружённого идеальным планом по свежим данным.
Даже если бы Джерард попытался выступить с собственной идеей – ничего страшного, всё равно можно было показать превосходство подготовленного варианта. Сравнение разрушило бы племянника.
Казалось, ничего не могло пойти не так.
Но…
– Наблюдается отчётливое замедление экономического роста Китая. Местный рынок недвижимости уже вошёл в рецессию, и по загрузке производств видно, что перегрев сменяется сокращением…
Гул удивления поднялся едва заметной волной.
Джерард говорил так, будто лично прошёлся по провинциальным стройкам, будто сам щупал холод ржавых цехов. Его слова звучали слишком точно, слишком глубоко.
– Чтобы подготовиться к кризису, необходимо изменить подход: сместить упор на онлайн-торговлю, развивать лайв-коммерцию…
Даже решения, которые он выкладывал, почти полностью совпадали с теми, что готовил сын Десмонда.
«Это что же…?»
Разрушение идеально выстроенного плана начинало стучать в виски. Но вскоре удача подмигнула.
Джерард произнёс фразу, которую Десмонд ждал как сигнал:
– Однако есть фактор куда важнее. Речь о валютной политике. Необходимо внедрить хеджирование через опционы на случай резкого падения юаня.
По губам Десмонда скользнула тёплая, самодовольная улыбка победителя.
– Хеджирование? А не то ли это самое, что ты недавно провалил?
Слова прозвучали как удар.
Ведь не так давно Джерард действительно потерял огромную сумму на фьючерсах – из-за неверного прогноза по сырью. И случилось это после того, как он последовал совету Десмонда.
Что и делало этот укол особенно ядовитым.
Обстановка в зале вдруг будто сместилась – тонкие колебания в воздухе подсказали, что начинается что-то неприятное. Обычно в такие моменты ожидалось привычное: как только Десмонд напоминал о старом провале, внутри всё сжималось, выдавливая тихое, покорное согласие. Он любил этот миг – наблюдал, как плечи племянника опускаются, как взгляд гаснет.
Но в этот раз всё пошло иначе.
– Верно говорите. Пытался предсказать динамику сырьевых цен самостоятельно – и ошибся, – прозвучало спокойно, почти ровно, без привычного горького подтекста.
Тон не дрогнул, в нём слышалось странное, тихое уверение в собственной силе.
– В этот раз последовал вашему совету и обратился к настоящим специалистам. Те, что работали раньше, действительно не дотягивали.
И вот эта мягкая улыбка… что-то в ней тревожило, словно под гладью сверкнула стальная нить. Слова хвалили дядю, а интонация – будто насмешливо гладили против шерсти.
– Поэтому и привлёк лучших. Валютную стратегию подсказал Сергей Платонов.
– Сергей Платонов?
– Из Pareto Innovation? – прокатился гул удивления.
Стоило прозвучать этому имени, как в воздухе что-то хрустнуло, будто напряжение потянулось по тонким трещинам. Репутацию Платонова знали все. Настолько яркую фигуру страна ещё не знала – даже Уолл-стрит смотрела в его сторону.
В зале пахнуло тревогой.
– Согласно алгоритмам Сергея Платонова, вероятность события уровня «Чёрного лебедя» в ближайшие месяцы очень высока.
Несколько человек вслух ахнули.
– «Чёрный лебедь»? Да ну быть не может…
Шепот разлился волной.
Каждому было ясно, какой тяжестью давит этот термин. Слишком много катастроф в истории начиналось именно с него.
Пауза повисла, как натянутая струна.
– Китайский фондовый рынок рухнет.
Эти слова врезались в пространство, словно кто-то обрушил камень на стекло. Казалось, воздух даже дрогнул.
– Индекс Shanghai Composite способен просесть на сорок процентов в течение полугода. Это вызовет цепную реакцию: рынки сырья, валюты, мировые биржи… всё завертится в воронке.
Под потолком будто прокатился тяжёлый гул, едва слышимый, но ощущаемый кожей.
– Потребление может замёрзнуть, расходы упасть. Доходы компании – минус двадцать процентов. Снижение маржи – ещё минус десять из-за падения юаня.
С каждым новым словом становилось прохладнее, будто сквозняк пробрался под кожу.
– И это только начало. Удар по Китаю разойдётся волнами по соседним развивающимся рынкам. Отток капитала, падение валют, нестабильность…
Не хотелось верить. Китай был двигателем мира так долго, что сама мысль о его падении казалась противоестественной.
Но голос звучал всё увереннее, крепче.
– Эта буря коснётся всех. Чтобы пройти через неё, нужен лидер с полной властью. Сергей Платонов уже выразил мне полную поддержку.
Чёрный лебедь приближается.
А тот, кто увидел его первым, стоит за спиной Джерарда.
И вслед за этим прозвучало заявление, которое раскололо тишину.
– Убеждён, что способен провести семью через этот кризис. Прошу передать мне полномочия генерального директора сроком на один год.
Дайте власть. Только так можно вытащить компанию из петли.
– Ты в своём уме? – Десмонд издевательски рассмеялся, сухо и пусто, словно треснула корка льда.
Обычно после таких слов в зале раздавались смешки, строгие окрики, кто-то обязательно обрывал эту «наглость» на корню. Но сейчас стояла странная, тягучая тишина.
Имя Платонова слишком тяжёлое, чтобы отмахнуться.
Слишком много его прогнозов сбывалось до пугающей точности.
«Что же это…?»
Течение в зале явно менялось, и Десмонд понял это первым. Надо было срочно гасить волну.
– Ты? Директор? Чушь несёшь. Сколько раз говорил – анализ делай нормально, а ты опять лезешь в ерунду!
Раньше такие слова заставляли отступить, съёжиться, спрятать глаза.
Но теперь в ответ последовало другое.
– Меня? – прозвучало удивлённо, будто вопрос был задан самому себе. Лёгкий жест в сторону груди – невинный, почти детский.
Улыбка осталась мягкой, но в ней проскользнул холодок, как у человека, который смотрит на беспомощное животное, угодившее в ловушку.
– Ведь именно по вашему совету был найден лучший эксперт. Сергей Платонов известен алгоритмами прогнозирования «Чёрных лебедей». Он заранее предсказал рост акций Genesis Pharma, эпидемиологический всплеск Эболы, заработав доверие суверенных фондов и институциональных инвесторов. Все выводы – на основе его аналитики.
– Да когда это тебе говорили полагаться на один источник⁈
Но раздражение Десмонда уже ничего не решало.
Взгляд Джерарда поднялся прямо на него – спокойный, ясный, и от этого ещё более опасный.
И следом прозвучал вопрос, пропитанный ускользающей вежливостью, за которой угадывался нажим:
– Значит, дядя, вы выступаете против моего предложения?
Глухое, почти звериное чувство внутреннего приказа звучало одно: «Ни в коем случае нельзя проиграть.»
Пальцы сами сжались так сильно, что костяшки запищали тонким давлением, будто жаловались на напряжение. В груди стучало что–то горячее, плотное, напоминающее удар молота по броне.
Голос Сергея Платонова всплыл в памяти с такой ясностью, будто стоял рядом, и от его спокойного тембра по позвоночнику прокатился прохладный ток.
– Самая большая беда здесь – система, которую выстроили твои дяди, – говорил он когда–то.
– Берут награду, когда всё идёт хорошо, и спихивают ответственность, когда дела проваливаются.
В тех словах тогда не услышалось ничего нового – ситуация была понятна давно. Не в незнании дело было… а в невозможности сдвинуть этот прогнивший механизм. Шестерёнки, смазанные выгодой, крутить было невозможно.
Но Сергей Платонов предложил путь.
«Ставка.»
Когда прозвучало это слово, мир будто качнулся – воздух в груди на миг застыл, как при резком торможении. Но Сергей продолжил так уверенно, будто говорил о вещи самой естественной на свете:
– Нет ничего справедливее ставки. Есть чёткий исход и есть заранее обозначенная награда.
С самими дядями… спорить на такую вещь? Смешно. Невероятно. Почти безумно. Система, в которой они сидели, приносила им одни сплошные плюсы. Какие такие ставки? Зачем им рисковать?
Но Платонов произнёс ещё одну фразу – ту, что перевернула всё:
– Вспомни, зачем пошёл на спор со мной. Тебя же никто не заставлял. Вспомни настоящую причину.
И тут внутри стукнуло понимание. Тогда, в тот момент… всё произошло лишь потому, что Сергей вёл себя нестерпимо самоуверенно. Даже под прицелом пистолета говорил так, будто контролировал всё вокруг. Изворотливый язык, спокойный взгляд – и желание заткнуть его вырывало изнутри как кипяток.
Как только память дотянулась до самого корня того импульса, стало ясно, чего хотел добиться Сергей.
И от этой ясности захотелось немедленно возразить, отпрянуть, отказаться – невозможно же так вести себя перед собственными дядями! Но Платонов лишь улыбнулся тогда мягко, почти понимающе:
– Если страшно, никто не заставляет. Можно ведь и разоблачение устроить…
Эти слова обожгли хуже пощёчины. Пришлось поспешно sputаться:
– Н–нет! Не то имел ввиду!
И пришлось идти его дорогой.
Так появилась наглая, бесстыдная манера разговора, скопированная с Платонова до последнего оттенка. Так появилась идея использовать обвал китайского фондового рынка – «Чёрного лебедя» – чтобы попросить кресло генерального. Кто бы мог подумать, что всё сработает настолько легко.
Теперь даже странно вспоминать, как много было сомнений вначале. Стоило лишь попробовать – и тревога испарилась, словно выветрилась сквозь открытое окно. Напротив… внутри начало подниматься горячее, необъяснимо приятное чувство.
«Неужели… нравится происходящее?»
Если так – значит, действительно есть то, что Сергей называл природным лидерством.
И вот оно, подтверждение: разъярённый крик дяди.
– Ты действительно рассчитываешь, что мы одобрим такую абсурдную просьбу⁈ Такие основания смешны!
Голос отразился в барабанных перепонках хрустким, злым треском – точно кто-то рвал толстую ткань.
В другой день ноги бы наверняка ослабли, сердце бы ударило в горло. Но не сегодня. Сегодня в уголках губ расцвела едва заметная, строгая и очень спокойная улыбка.
" Начал клевать."
Младший дядя повёлся. А ведь вся сила ставки в простом принципе: оставить человеку всего два пути – согласиться или отказаться. И заставить выбрать один из них, потому что уйти от выбора невозможно.
Чтобы ставка состоялась, нужно было загнать человека между двумя стенами, оставить перед ним лишь узкий проход: либо вправо, либо влево. Никаких иных выходов. И сейчас младший дядя сам шагнул в эту ловушку – так же естественно, как рыба следует за блесной, притягивающей блеском холодного металла.
Условие ставки сложилось.
Пришлось поднять взгляд, чувствуя, как напряжение тянет кожу на скулах, и мягко, почти вкрадчиво повторить вопрос, словно надавливая пальцем на только что раскрытую рану:
– Так, дядя, выходит, вы против моего предложения?
Ответ сорвался резким окриком, ударив по барабанным перепонкам, будто кто–то хлопнул дверью железного шкафа:
– Ты хватаешься за крайности, вот почему все называют тебя бездумным!
– Именно поэтому и нужны ваши советы, дядя. Как вы считаете… событие Чёрного лебедя произойдёт или нет?
Тишина.
Густая, тягучая, как смола, она на секунду повисла между ними, пахнувшая чем–то неприятно прогорклым – смесью сомнения и страха. Младший дядя не ожидал прямого вопроса. Потому что прямой вопрос оставлял две двери. Только две. И обе были опасны.
«Что он выберет?»
Если признать, что Чёрный лебедь придёт – придётся отдавать кресло генерального. Такого не случится ни за что.
Но если сказать, что не придёт… Значит, открыто объявить прогноз Сергея Платонова ошибочным. А предсказания Платонова уже не раз били в цель так точно, что казались почти мистикой.
Оставался лишь третий путь – отступить.
– Слишком важное дело, чтобы принимать решение поспешно. Нужно собрать мнения отраслевых экспертов, подумать…
Оттяжка.
Запах старого, затхлого ковра, оставшегося в комнате раз двадцать лет назад, будто бы стал сильнее – словно сама комната чувствовала попытку уклониться. Но Платонов заранее говорил, как обходить такие манёвры.
– Ставка должна лишить человека всех лазеек. Оставить только «да» и «нет». Буквально вынудить.
Пришлось шагнуть ближе, сократить расстояние, сделать голос чуть тише, чуть тяжелее, будто слова несли с собой собственный вес:
– Если бы времени было больше, тоже стал бы советоваться. Но по словам Сергея Платонова, даже двигаться сейчас – уже поздновато. Откладывать нельзя.
Надо было сжать время, сминая возможность раздумий, сделать так, чтобы сегодня казалось единственным днём. Но дядя усмехнулся, холодно, будто металлический нож прошёлся по стеклу:
– Неделя ничего не изменит.
– Это точно?
Пришлось произнести это почти шёпотом, но так, чтобы каждый звук ударил как камешек по воде – с кругами, расходящимися далеко.
И, удерживая взгляд дяди, как удерживают зверя на мушке, добавить:
– Если из-за этой недели мы упустим момент и не успеем предотвратить ущерб… вы возьмёте ответственность, дядя?
Слово «ответственность» прозвучало особенно тяжело – словно в воздухе щёлкнул металлический замок. Теперь отсрочка означала, что удар потом ляжет прямо на дядю Десмонда.
Его лицо дёрнулось.
– А ты хочешь перевернуть всё – от валютных прогнозов до распределения – полагаясь на слова одного человека? Если он ошибся? Если мы потерпим огромные убытки? Ты возьмёшь на себя ответственность?
Попытался вернуть привычную игру, перекинуть груз обратно, как всегда. Но в этот раз именно этого и хотелось добиться.
– Да. Возьму.
Воздух вокруг будто стал плотнее, как перед грозой. Уголки губ сами приподнялись – лёгкая, уверенная, тягучая улыбка.
– Если предоставят полномочия CEO и мои решения окажутся неверными, если это приведёт к убыткам – компенсирую лично. Всем, что есть в доверительном фонде. И уйду из семейного бизнеса… раз и навсегда.
Тишина. Такая густая, что запах лакированного дерева стола вдруг стал почти осязаемым.
Это был шаг ва-банк. Всё поставлено на кон: наследство, будущее, место в семье.
Когда Сергей Платонов делал так – казалось безумием. Наблюдать со стороны было страшно. Но сейчас, проделав такое самому…
…внутри вспыхнуло что-то не просто тёплое – почти опьяняющее.
«Вот оно…»
Дофаминовый всплеск ударил так, будто кто-то распахнул окно, и в комнату ворвался леденящий ветер. Хотелось вдохнуть глубже – настолько приятно это было.
Дядя замолчал. Пришёлся ему удар в щиты – и он отступил. Тот, кто раньше казался скалой, вдруг стал мягким, маленьким, пустым.
И на этом сюрпризы не закончились.
Незаметно для всех на комнату опустилась тягучая, почти вязкая тишина. Аромат дорогого дерева от панелей на стенах будто стал сильнее, плотнее, словно сама комната затаила дыхание, ожидая развязки. Все взгляды – чётко чувствуемая тяжесть на коже, как прожекторы, – уставились на дядю.
Давление окутало его со всех сторон, стянуло воздух в грудной клетке, как будто пространство само подталкивало:
«Решай сейчас.»
Но дядя снова пошёл на отступление. Слова его прозвучали сухо, надрывно, будто треснула старая нить:
– Понимаю твою позицию. Постараюсь принять решение… к следующей неделе.
Оттяжка. Ещё одна. Запах разочарования, как будто в воздухе разлили холодный чай, ударил в нос.
«Если повернуло сюда…?»
Пришлось пойти на крайний шаг – единственный оставшийся.
– Раз к следующей неделе… значит, выхода нет. С сегодняшнего дня заявляю об уходе.
Слова вылетели резко, будто в воздух бросили холодный металл. Повернул голову к младшему дяде и добавил медленнее, отчётливее:
– И заранее предупрежу прессу. Скажу, что предупреждал о падении китайского рынка, но меня не послушали – потому что слишком молод.
Дядю словно ударили. Он напрягся, губы побелели:
– Если сделаешь это, потеряешь право на траст!
В семье Маркизов тайны хранили жестко. В правилах прямо было прописано: откроешь рот прессе – потеряешь наследство. Но сейчас…
– Не имеет значения. Уже сказано: поставлено всё.
Вот что страшно в ставке ва-банк: исчезает понятие потерь. Нечего беречь.
– Ты выставишь себя шутом! СМИ запишут в инфантильные нытики… – дядя уже не говорил, а сипел.
– Не это тебя должно тревожить, дядя. А если Чёрный лебедь всё-таки случится? Как и предупреждал?
Запах паники едва уловимо проскользнул по комнате – будто кто-то пролил спирт и пытается скрыть запах. Компания Маркизов в таком случае выглядела бы идиотами, проигнорировавшими информацию.
А это – семейный совет. Не собрание директоров, где считают деньги. Тут берегли честь, славу, лицо рода.
И ударить по репутации было самым чувствительным местом.
– Не послушали только потому, что молод? Если это выйдет наружу… скажут, что семья катится вниз.
– Ты… Ты собираешься опозорить род⁈ Готов ради мелких амбиций затоптать семью⁈ – дядя сорвался на визг.
Но в этот раз страх не шелохнулся внутри. Он выглядел загнанным, побледневшим, словно зверёк, загнанный в угол и пытающийся казаться хищником.
Пришла неожиданная мысль:
«А крикнуть в ответ… стоит попробовать?»
Голос до этого никогда не поднимался. Но сейчас руки сами легли на край трибуны, пальцы вцепились, чувствуя холодный лак, и громыхнуло:
– Сколько можно повторять⁈ Человек с лучшим алгоритмом в отрасли предупредил о Чёрном лебеде! Сказал действовать немедленно! А вы тянете время!
Ощущение вырвавшегося изнутри грома – напряглись плечи, кровь горячей волной ударила к вискам. Почти свобода. Нечто новое, ошеломляюще живое.
Ладонь снова опустилась на трибуну, звук разнёсся по комнате, как удар по барабану:
– Это вопрос выживания! Выживания, дядя! Думаете, тут игра? Всё делается, чтобы защитить Маркиз!
– Требуешь срочного действия… и полностью уверен?.. – голос дяди треснул.
– Уверен! Ставлено всё до последнего! А ты, дядя? Уверен, что задержка безопасна? Тогда докажи это! Делом, а не словами!
Ещё два удара по дереву – сухие, резкие, словно щелчки кнута.
Дядя осекся. Чтобы остановить такой натиск, ему тоже пришлось бы поставить на кон всё – место, наследство, имя.
Но он не смог.
Волна пошла в другую сторону. Вся тяжесть в комнате, всё напряжение словно перекатилось от дяди к тому месту, где стоял Джерард.
Пришлось оглядеть присутствующих.
– Ну… что скажете остальные?
В воздухе прошёл едва заметный дрожащий шорох – будто кто-то невольно передвинул стул. Все, кто молча наблюдал за перепалкой, вздрогнули.
На лицах появились выражения, которых никогда прежде не видели.
Старший дядя, который тихо надеялся на провал Джерарда, теперь сидел ошеломлённо, не понимая, как всё вышло из-под его контроля.
А тётя Джуди… смотрела так, будто впервые увидела собственного сына.
Тяжёлым холодком опустилась на зал тишина, будто кто-то приглушил даже дыхание в комнате. Взрослые, ещё недавно казавшиеся огромными, почти непоколебимыми фигурами, остолбенели, словно потеряли высоту. В воздухе висел запах старого дерева, тёплой проводки от ламп и чего-то ещё – едва уловимого, тревожного, как перед грозой.
Взгляд метнулся к секретарю, тонкому, беспокойному, который переминался у стены, будто пол под ним стал горячим.
– Сколько времени прошло с момента внесения инициативы? Почему до сих пор не начато голосование? – вопрос сорвался быстрее, чем успел остыть гул в голове.
Секретарь лихорадочно оглядел дядек, словно надеясь на спасение, но те сидели подавленными, словно лишённые опоры.
– Т-тогда приступим к голосованию… Все, кто поддерживает назначение Джерарда исполняющим обязанности генерального директора на один год, поднимите руки.
Послышался еле слышный шорох – ткани, движущийся воздух, дрожь пальцев. Голосование началось.
И итог оказался таким, какой витал в воздухе с самого начала.
– Решение принято. Джерард назначается исполняющим обязанности генерального директора сроком на один год…
В груди разлилось тяжёлое, тёплое облегчение. Победа.
* * *
В голове Джерарда звучал восторженный, едва сдерживаемый голос – будто в трубке шипел перегретый воздух. Удалось. Хоть на год, но удалось взобраться на вершину.
Тренировка не прошла зря.
Конечно, было бы идеально заставить дядек поставить на кон что-нибудь ещё, вытянуть из них дополнительные уступки. Но… слишком сложно, слишком рано.
Только-только начал вырываться из-под их гнёта, только-только появился воздух. Главное сейчас – следить, как по семейному совету прокатится первая волна.
* * *
Внутри уже дрожала тихая, уверенная догадка: пора ждать следующего звонка.
Тихий, послушный сын вдруг идёт ва-банк при старших? Джуди не могла остаться в стороне. Она, участвовавшая в первой всё-или-ничего ставке вместе с Джерардом, услышит об этом неизбежно.
Чужой голос в голове едва усмехнулся: «Сын вдруг говорит о Чёрном Лебеде и Касатке, да ещё использует те же приёмы? Разве мать не насторожится?»
И, как и ожидалось – тревожная вибрация телефона, будто комар пронёсся у самого уха.
Номер незнакомый, но голос – знакомый, мягкий и жёсткий одновременно.
– Вы можете не помнить меня. Это Джуди, мать Джерарда.
Ответ сорвался сразу, уверенно:
– Разумеется, помню. Более того – ждал вашего звонка.
В трубке повисла недолгая пауза.
– Ждали… меня?
Смысла прятать участие не было – наоборот, выгоднее дать ей понять, откуда вырос порыв сына.
