Текст книги "Деньги не пахнут 8 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Нам нужны документы изнутри, – сказал ему. – Они и только они могут всё подтвердить.
В тех файлах наверняка нашлись бы цепочки писем, от которых курьеры безопасности покрывались холодным потом; записки от отдела этики, умоляющие остановиться; распоряжения, игнорирующие предупреждения и проталкивающие выпуск облигаций; а ещё странные движения денег, которые резали глаз, словно лампа дневного света в пустом офисе.
Но стоило мне произнести это вслух, как Пирс нахмурился, будто вдохнул слишком горячий воздух.
– Передача этих документов за пределы компании… затруднительна.
Посмотрел на него молча. Он что, решил откатить услугу обратно? Отказать? Тогда бы мне пришлось…
Но Пирс торопливо продолжил:
– Это решение исполнительного комитета. Мы можем передать файлы только при гарантии иммунитета. Не иначе.
– Понимаю. Это логично.
Он был прав. Эти документы могли стать смертельными и для «Голдмана». Стоило им попасть в руки следователей, и корпорация оказывалась бы под прицелом штрафов, газетных заголовков и долгих судебных допросов. Поэтому высшее руководство держалось за единственное условие: никакой передачи без иммунитета.
Проблема только в том, что…
– Иммунитет… Вот чёрт, это усложняет всё, – выдохнул нервозно.
– Именно.
* * *
Иммунитет выдаётся только тогда, когда расследование уже идёт. А расследование, как назло, никто не начинал. Получается замкнутый круг: чтобы начать дело, нужны документы; чтобы получить документы, нужно уже вести дело.
– Что же делать… – раздражённо подумал, чувствуя, как виски будто сдавливает обруч.
Честно говоря, мог бы заняться этим сам. Поднять знакомых, дёрнуть нужные ниточки, вытащить пару фамилий из семейства Киссинджеров… Но у меня была гора других дел, и времени – как всегда – не хватало.
Поэтому решил переложить этот головняк на другого человека. На Патрицию – временного директора, которую недавно поставил во главе аналитического центра.
– Справишься?
Она лишь наклонила голову и улыбнулась уголком губ, как будто в комнате пахло вызовом.
– Моя первая проверка, да?
Она была здесь не только ради должности. И я, и она знали – ей нужно доказать свою силу под Маркизом. А мне – что кресло директора не просто украшение.
– Да. Покажи, что ты можешь.
Эта задача была тестом. Испытанием её политического веса. А пока просто собирался наблюдать, сколько времени ей понадобится.
И… удивительно, но Патриция расправилась с этим гораздо быстрее, чем ожидал. Словно ветер очистил небо от туч.
Всего через несколько дней Минюст, недолго думая, согласился предоставить «Голдману» иммунитет.
– Ну как? – спросила она у меня с лёгкой искоркой в глазах.
– Безупречно. Особенно поразила скорость.
Правда, и сам мог бы сделать то же самое: поговорить с нужными людьми, подключить связи. Но на всё это ушли бы недели.
А она решила вопрос за четыре дня.
– С этого момента ведёшь дело ты. Один раз в сутки держи меня в курсе.
И передал ей все полномочия. И Патриция не просто оправдала ожидания – она превзошла их с запасом.
Патриция справлялась почти со всем сама – тихо, аккуратно, будто ловко разбирала тугие узлы чужих проблем, даже не морщась. И наблюдая за этим, только и думал: «Удобно-то как».
Но тихая гладь продержалась недолго. Спустя несколько недель Патриция появилась у меня с выражением человека, который несёт новость, пахнущую головной болью.
– Джон Лау теперь торчит в Таиланде, – сказала она, чуть помедлив, будто сама не верила в эту пакость. – Из-за этого расследование просто буксует.
Слова упали в воздух, как сырые тряпки.
– Вот же… крайне неудобно, – выдохнул устало.
Нам позарез нужно было, чтобы расследование и арест произошли на американской земле – с её жёстким воздухом кондиционеров, гулом переговорных комнат и привычной бюрократической машиной. А он унесся за океан, в жару, в запахи уличных кухонь, туда, где каждый шаг требует международных запросов, бумажек, печатей и кипы медленных процедур.
Проблема усугублялась ещё и тем, что Лау вел себя не как обычно.
– Он ведь регулярно появляется в Лос-Анджелесе пару раз в месяц, – продолжила Патриция. – Но сейчас… ни разу. Даже на «Коачеллу» не приехал. А это же его священная корова.
Конечно, этот жулик выбрал именно идеальный момент, чтобы сбежать от американской юрисдикции.
– С его стороны это вполне логично, – буркнул недовольно. – На него жарит со всех сторон.
– Да. И именно потому всё осложняется.
В Малайзии вокруг него уже закипала каша. Скандальный нацфонд, который он так долго доил, наконец не смог выплатить пятьсот пятьдесят миллионов. А сверху – свежая вонь: его совместное предприятие с саудовской энергокомпанией. Выяснилось, что семьсот миллионов инвестиций утекли в туманную фирму «Goodmoon».
Эта «Goodmoon» – обычная пустая скорлупка в офшоре, собственность самого Джона Лау. Стоило копнуть глубже – и всё его жульничество начинало светиться, как плесень под ультрафиолетом.
Чтобы не допустить обвала, Лау заметался. Перестал сновать по голливудским вечеринкам, где обычно светился, как новогодняя гирлянда. Сбежал от прожекторов в тропики и сидел там безвылазно.
А нам нужно было обратное: выманить его в Штаты. Причём аккуратно, без шума, ловко щёлкнув капкан в тот момент, когда он ступит на нашу землю.
Патриция нахмурилась.
– Обычной приманкой его не заманить. Он сейчас нервный, словно мышь, которая чует запах яда.
Значит, требовался единственно возможный вариант.
– Придётся завлечь его инвестициями.
– Вот именно. Если предложение будет выглядеть достаточно сладким и впишется в историю «Goodmoon», он схватит наживку мгновенно.
Я бы уже сам давно подключился, если бы не одно «но».
– Шон в это не должен лезть, – сказал, чувствуя, как неприятно тянет под рёбрами. – Стоит только пронестись слуху, что «Касатка» где-то рядом, и Лау исчезнет, будто его ветром сдуло.
Моя собственная репутация стала препятствием. Слишком уж громко гремели две разоблачённые мной аферы – стоило мне появиться в связке с чем-то новым, и любой мошенник разбежится, не дожидаясь объяснений.
– Значит, нужен союзник, – подытожила Патриция.
– Да.
Но прежде чем думать о человеке, которого мы подставим к приманке, нужно было придумать саму приманку – ту, что будет пахнуть деньгами ровно так, как любит Лау.
– Для начала создадим наживку. И наживка должна соответствовать тому, кто её держит.
Патриция развернула передо мной пухлую папку. От неё пахло бумагой, свежей типографской краской и тонким ароматом её духов – прохладным, как тень вечером.
– Прибыльность, конечно, важна, – сказала она. – Но в нашем случае куда важнее, чтобы это выглядело как естественное продолжение его прежних проектов. Он сейчас пытается показать, что у него всё под контролем. Он ни за что не станет делать шаг, который выглядит отчаянным.
Потому пролистывал материалы, слушая шорох страниц и чувствуя, как выстраивается более чёткая картина. Вдруг взгляд зацепился за один любопытный факт.
– Лау вкладывался в добывающую промышленность?
– Да. Хотя ни разу не получил ни одного контракта.
Его пустышки-компании участвовали в тендерах на разработку рудников. Всегда без результата… но интерес к отрасли он проявлял стабильно, как человек, который собирает пазл и никак не может найти последний недостающий кусочек.
– Появилась мысль? – спросила Патриция.
– Возможно. Нужно ещё обдумать. Завтра скажу.
С усилием подавил возникающую улыбку – слишком уж заманчиво всё складывалось. Когда Патриция ушла, позвал ассистентку.
– Николь, пригласи Гонсалеса.
* * *
Тем временем, в офисе «Pareto Innovation», Гонсалес сидел, широко развалившись в кресле, но взгляд у него был цепкий, напряжённый. Он неотрывно смотрел на стеклянную стену, за которой находился кабинет Сергея Платонова.
У Гонсалеса было лучшее место во всей фирме – по сути, собственная наблюдательная башня. Он отдал предыдущему владельцу этого стола пятьдесят тысяч долларов только за право сидеть здесь. И ни секунды не пожалел.
Прозрачное стекло позволяло наблюдать за каждым движением Сергея – как он проходит по комнате, как листает документы, как откидывается в кресле, задумчиво глядя в окно. Каждый жест, каждое движение – под микроскопом Гонсалеса.
Он следил за ним ежедневно. И в последнее время глаза его стали ещё внимательнее, острее.
«Его перерыв вот-вот закончится…»
После прошлогоднего вселенского переполоха – «Хербалайф», «Вэлиант Три», те громкие истории, что разнеслись по стране ураганом, – Сергей притих. Не бездействовал, нет, но притих.
Он собирал новую структуру частного инвестиционного подразделения, кропотливо, методично. Продолжал работать в здравоохранительном секторе, в котором был мастером. Его аналитический алгоритм по-прежнему бил точность в восемьдесят процентов, пугающую даже ветеранов рынка.
Но Гонсалес знал то, что многие не понимали.
Сергей Платонов не из тех, кто довольствуется ровным, спокойным течением. Он не человек, который останавливается на «нормально».
– Что-то большое скоро грянет.
И Гонсалес чувствовал это почти физически – как запах грозы перед ливнем, когда воздух становится плотным, горячим и пахнет электричеством.
Новый всплеск адреналина. Новая дрожь, тонкая, как вибрация натянутой струны. И ощущение, что что-то огромное и незримое вот-вот перекосит привычный мир.
Так всегда было, когда Сергей Платонов затевал очередную игру. От него никогда не знали, чего ждать: он появлялся в центре событий так внезапно, будто воздух сгущался и рвался сам по себе. Каждый раз – новая головокружительная комбинация, новая трещина в старых структурах. И когда пыль оседала, люди только хлопали глазами, пытаясь понять, как всё вообще произошло.
Это действовало на Гонсалеса почти как наркотик. Сильнее кофе по утрам, резче виски по вечерам.
«Что он готовит теперь?..»
И тут, среди привычного офисного шума – то гул принтера, то щёлканье клавиш, то запах свежесваренного кофе из кухни – появилось странное, цепляющее внимание наблюдение.
Каждый день, без единого пропуска, к Сергею Платонову приходила одна и та же женщина. Блондинка около пятидесяти, с прямой осанкой и шагом, который издавал едва слышный, уверенный стук каблуков по плитке. Она оказалась новым директором «Института политики Дельфи» – того самого, что недавно учредил Платонов.
Гонсалес какое-то время рассматривал эту новость, как редкую монету, найденную случайно. Мысль мелькнула: «А не подкинуть ли человека в её институт?..»
И тут же он сам себя оборвал. «Дельфи» существовал совершенно отдельно от «Pareto Innovation». Любая попытка пролезть в чужие стены могла обернуться неприятностями, и не только моральными. Там можно было нарваться на юристов, на проверки, на громкие шаги по коридорам, от которых холодеет затылок.
Нет. Ради простого любопытства рисковать было неразумно.
«Ладно… позже. Сейчас главное – информация отсюда.»
Он открыл общий чат в Bloomberg – тот самый, где сотрудники сливают сплетни, слухи и иногда настоящие крохи важных данных – и написал короткое сообщение:
Accepting tips
Ответ последовал мгновенно.
Скрип! Скрип!
Сразу по всему офису кресла задвигались назад, как будто кто-то дал условный сигнал. Шесть сотрудников вскочили одновременно, почти синхронно, и бросились к его столу. Конечно, никто не имел права бежать – правила офиса строги, как в библиотеке. Но шаги эти были настолько быстрыми, что воздух будто дрожал.
Динг!
Первым вцепился в звонок Лентон – тот самый ловкач, аналитик с быстрыми руками и репутацией любимчика Платонова.
– Сергей поручил мне копнуть в сторону малайзийского государственного фонда… – выпалил он, переводя дыхание.
Оказалось, Платонов уже несколько недель присматривался к тому фонду, а теперь велел «копать глубже». Никаких объяснений. Никаких намёков.
– И он не сказал, зачем? – уточнил Гонсалес, лениво откинувшись в кресле.
– Естественно попробовал аккуратно спросить… ну, намекнуть, что это же не связано с медициной и вообще фонд из Азии. – Лентон нервно пригладил волосы. – Он просто улыбнулся и ушёл.
Гонсалес постучал пальцами по столу – сухой звук, будто кто-то тихо отбивает ритм. Оценивал вес информации. Неинтересно. Полезно – может быть. Но скучно.
Он выписал чек на тысячу долларов и протянул Лентону. Тот даже не спорил – заранее знал, что большие суммы дают только за то, что треплет кровь и вызывает предвкушение.
В чат улетело новое сообщение:
Next
И начался второй раунд.
Динг!
Теперь победителем стал Грэй – главный трейдер, человек, чьи руки щёлкают сделками так же легко, как пальцы по выключателю света.
И он принёс куда более сочный кусок.
– Сергей велел выяснить, кто сейчас шортит Goldman.
Одно это слово – «шортит» – словно ударило по Гонсалесу нервам. Мурашки побежали по спине, вспоминая, как Платонов в последний раз играл на понижение – против «Вэлиант Три».
Это было катастрофически красиво: напряжение, обвалы, шум в СМИ, возмущённые голоса экспертов, и в самом центре всего – он.
«И теперь он косится на Goldman?..»
Это уже была игра другого масштаба. Там ставки пахли совсем иначе – запах горящего металла, грохот падающих колонн, рев финансовых штормов.
Гонсалес не раздумывал.
Он выписал двадцать тысяч.
Глаза Грэя расширились, будто он вдохнул ледяной воздух.
И тут за спиной послышались чёткие шаги – лёгкие, но узнаваемые. Пахнуло её парфюмом – прохладным, с древесными нотами.
Это была Николь, секретарь Сергея Платонова.
Внутри у всех собравшихся что-то кольнуло.
«Не заметили ли?..»
Эта игра уже однажды вызвала жалобы – сперва лёгкие, потом раздражённые. И именно из-за неё в офисе появились правила: «не бегать», «подходить по одному», «никаких криков».
Шаги Николь приближались…
Правда заключалась в том, что об игре знали абсолютно все. Никто не говорил вслух, но в воздухе висело стойкое ощущение: достаточно лишь небольшого намёка, чтобы народ поутих.
«Наверное, просто предупреждение, чтобы не наглели», – лениво подумал Гонсалес, даже не поднимая глаз.
Но его догадка тут же рассыпалась.
– Шон хочет тебя видеть.
– Меня?
– Да.
Неожиданный вызов, словно лёгкий холодок коснулся затылка.
– Это что, из-за игры с чаевыми? – кольнула мысль.
Если бы речь шла об этом, Николь сунула бы короткое сообщение, как делала всегда, и на этом всё.
Гонсалес поднялся, чувствуя, как тяжелеют плечи, и прошёл к кабинету генерального. В голове уже бешено мелькали варианты.
– Причина может быть только одна.
Каждый раз, когда Сергей Платонов звал кого-то лично, исход был предсказуем.
Он собирался использовать человека.
А раз зовёт сейчас – значит, начинается что-то, где ему понадобится конкретный инструмент. И этим инструментом должен быть он.
«Интересно… для чего именно?»
С такими мыслями Гонсалес вошёл в кабинет. Стоял лёгкий запах дорогого кофе, в углу негромко жужжал кондиционер, обдувая комнату прохладой. И тут же – удар фразой, как по голове.
– Ты уволен. С сегодняшнего дня.
Мир будто на секунду стал бесцветным.
– Уволен?..
Это звучало не как потеря рабочего места – куда хуже. Это означало разрыв с Платоновым, потерю возможности наблюдать его вблизи, лишение доступа ко всей той сети людей, энергии, движений, интриг, на которых держалась его жизнь.
Но Гонсалес быстро взял себя в руки.
– Нет причин увольнять меня прямо сейчас.
Ошибок он пока не совершал. И Платонов нанимал его не просто так – ему был нужен его круг связей, его происхождение. Избавиться от него до того, как тот отработает своё, было бы нелепо.
Значит…
«Это не то, что я могу сделать, оставаясь в Пэрето.»
Платонову был нужен не «Гонсалес из Pareto», а Гонсалес сам по себе. И как только мысль оформилась, он нахмурился.
– Тебе нужно имя Андорры?
«Группа Андорра» – мощный мексиканский горнодобывающий холдинг. А он – третий сын семьи, что его основала.
Теперь, когда его «уволили», у него оставался всего один актив, который мог кого-то заинтересовать, – сама фамилия.
И Платонов, конечно, собирался это использовать.
«Если дело связано с Андоррой, там есть ограничения.»
Компания публичная. И каждый его шаг будет выглядеть не как личная инициатива, а как движение части корпорации. Это может ударить по акциям, развернуть слухи о будущей передаче власти – да что угодно.
«Может выйти настоящее дерьмо…»
Если что-то пойдёт не так – семья снимет с него голову, а финансирование перекроют моментально.
Стоило ли то, что задумал Платонов, таких рисков?
Он уже раскладывал в уме плюсы и минусы, когда Сергей произнёс:
– Мы будем ловить мошенника.
– Мошенника?
Слово вспыхнуло внутри, будто алкоголь, льющийся на горячую сковороду. Сразу всплыло то самое сладкое чувство, которое он испытал во время истории с Theranos.
«Если вспомнить, что говорил Грей…»
Goldman. Обман. Шорт.
Похоже, намечается шоу. Настоящее.
Но затем его кольнула новая мысль.
«Не слишком ли это похоже на дело Valeant?»
Там тоже была афера, шорт, давление, разоблачение. Риск, что всё превратится в повтор, существовал.
Но тут же стало ясно главное:
«В этот раз я не зритель.»
Он не будет стоять в стороне – теперь его втягивают в самую сердцевину. И это, чёрт возьми, манило.
Даже несмотря на угрозу скандала в семье, на возможные последствия.
Он почти согласился внутренне, когда Платонов выложил главный козырь.
– Тебе нужно сыграть роль безрассудного наследника-миллиардера и выманить мошенника.
И в тот же миг…
Глава 10
Мельчайшая тень сомнений растворилась, будто её и не было. В голове Гонсалеса вспыхнули два новых ярлыка – «безрассудный наследник» и «приманка».
Свежее. Неиспользованное. Манящее. После таких слов колебаться было просто смешно.
– Я в, – отозвался он почти с жадностью, будто боялся опоздать на поезд, который ходит раз в жизни.
Если вся задумка и требовала наследника, который будет размахивать богатством так, будто деньги – это дым от сигар, то лучше Гонсалеса в эту роль не вписать никого. И как и рассчитывал – он принял предложение мгновенно, едва услышал его общий контур.
– Погнали.
Но прежде чем закрыть вопрос, нужно было решить кое-какие моменты. Два препятствия, без которых нельзя двигаться дальше.
Первое – «условия сделки».
– Если хочешь что-то получить взамен – говори. Я имею в виду награду после завершения дела.
Он отмахнулся, лёгким жестом, будто предлагаю ему сдачу в продуктовом магазине.
– Да брось, не нужно мне ничего.
Вид беззаботный, словно делает доброе дело исключительно ради удовольствия. Но меня такой альтруизм всегда настораживал.
«Им сложно управлять», – стучала мысль.
Такие горят ярче всех в начале, но стоит интересу угаснуть – они рвут поводок и исчезают. А мне нужен был человек, который пройдёт всё до конца. Даже если ему станет скучно, мерзко, неудобно – неважно.
Тот, кем можно управлять. Полностью.
Если уж собирался использовать Гонсалеса – то должен был найти способ держать его в руках.
Это было не просто.
Человека можно вести двумя путями: ударить по слабому месту или подкармливать его желание.
Пирсу дал кнут коротких продаж, Патриции – нежную морковку пророчеств Дельф. Но у Гонсалеса… слабостей не просматривалось.
Значит, остаётся второе – желание.
А было у него ровно одно: «развлечение».
Сложность в том, что эта потребность – ускользающая, как дым. Никаких объективных критериев: не деньги, не власть, не признание. Просто удовольствие. Причём такое, которое определяет только он сам.
«Похож на Рейчел…» – мелькнуло.
У Рейчел внутри живёт тяга к добру, у него – к удовольствию. Разные по сути, одинаковые по сложности. Оба плохо поддаются контролю.
Значит, остаётся одна стратегия – найти такую морковку, на которую он клюнет. И превратить её в цель.
– Мне не по себе, когда я кого-то использую без вознаграждения. Назови что-нибудь.
– Правда, ничего не нужно…
– Если тебе нечего хотеть – расценю это как отказ от участия.
Это не была игра. Если человек неуправляем – лучше сразу искать замену.
И тут лицо Гонсалеса напряглось. Так же, как в момент, когда сообщил ему о «увольнении».
– Неужели его слабость – лишение развлечений?
Всё его внимание сейчас было приковано ко мне. Вероятно, именно поэтому он так легко согласился в первый раз.
Не будь его – он, возможно, рыскал бы в поисках другого веселья.
Пока размышлял, он шумно выдохнул и произнёс:
– Тебе же не нужен сосед по комнате, верно?
– Нет. Абсолютно.
Мысль о том, что кто-то вторгнется в моё личное пространство… Живот тут же неприятно сжался. После того, как Джерард пожил у меня эти несколько дней, я ещё недели две питался одними антацидами, чтобы не блевать от стресса.
– Если это всё, что ты хочешь – можем расходиться.
– Ладно, тогда пересмотрю предложение.
Он цокнул языком, недовольно, но без злости, и на секунду задумался. Потом поднял глаза и бросил новую идею:
– Тогда… могу я стать трейдером?
– Трейдером?
– Да. Исполняющим сделки.
По нынешнему статусу он числился аналитиком, не более.
Стать трейдером… Для аналитика это звучало почти как попытка с ходу перепрыгнуть через пропасть. Два ремесла, хоть и жили под одной крышей финансового мира, были устроены совершенно иначе.
Аналитик живёт в мире цифр, прогнозов и логических цепочек; его оружие – холодная голова и умение разбирать сложное на части. Трейдер же существует в потоке. В жарком, гулком, как машинное отделение судна, пространстве мгновенных решений. Там правят чутьё, инстинкт и внутренняя выдержка, а не отчёты и графики.
Обычно путь трейдера начинается с мелочи – крошечных сумм, крошечных рисков, когда каждый неверный шаг ощущается в теле, будто игла скользит по коже. И только спустя долгие месяцы ошибок и удач вырабатывается то самое чувство равновесия, внутренний компас.
У Гонсалеса же такого опыта не было вовсе. По всем законам профессии его просьба была несбыточной.
Но я только хмыкнул про себя: «Зато морковка хорошего размера.»
Другими словами, невозможность сама по себе делала просьбу ценным рычагом.
И уже собирался кивнуть, но он не закончил.
– Хочу стать личным трейдером Шона.
– Этого не будет, – ответ сорвался у меня раньше, чем успел вдохнуть.
– Исполняющий трейдер – это моя правая рука. Ты не можешь занять эту позицию без опыта.
– Ну, оставь себе правую. Мне и левая подойдёт.
Он сказал это так легко, будто обсуждал выбор рук для перчаток. И тут до меня дошло: ему нужен не сам навык. Ему нужны потоки информации, что проходят через трейдера. То самое вкусное, щекочущее нервы «веселье».
– М-м.
Честно говоря, мне это ничем не грозило. Основные операции можно будет передать другому. А уж наблюдать он может сколько угодно – если это удержит его в игре.
К тому же… была тонкость. Для трейдера главное – не паниковать. Не сломаться, даже если деньги испаряются миллионами. И вот здесь его бесцеремонная, бесстрашная натура могла неожиданно оказаться преимуществом.
Вывод напрашивался сам собой.
– Ладно… Хорошо. Но только если операция пройдёт успешно. Это награда за результат, а не за согласие.
Специально подчеркнул условие, а сам взглянул на часы – серебристый корпус блеснул холодно, будто осколок льда.
Семь вечера. За окном небо уже начало сгущаться, и в воздухе повис запах вечернего города – влажный, с примесью нагретого асфальта и далёкого дыма.
Пора было переходить ко второй части.
Потому поднялся.
– Продолжим на улице.
* * *
Прежде чем допустить Гонсалеса к делу, мне нужно было провести нечто вроде пробы – маленькое испытание.
– Самое важное в этой миссии – умение изображать идиота. Хочу увидеть это вживую.
Эта роль была сердцем всей операции. Одна неверная нотка – и всё летит к чёрту. Поэтому проверка была обязательной.
Уж чего-чего, а это горько усвоил это после того, как наблюдал за сценическими провалами Джерарда и Рэймонда. То, что казалось мне простым, для них оказалось пыткой. Им даже воздух подчинялся иначе, когда они пытались «играть».
Я подозревал, что с Гонсалесом будет не легче. Человек, выросший в богатстве, окружённый услужливыми людьми, редко умеет чувствовать настроение окружающих.
Хотя, с другой стороны… Он и впрямь раздавал деньги направо и налево. Лёгкость, с которой он это делал, говорила о некотором таланте к нужной манере поведения.
И да, он действительно был наследником крупного холдинга. Роль подходила ему как дорогой костюм – по размеру, но не по характеру.
Проблема в другом: ему недоставало той наглой, едкой самоуверенности, что свойственна настоящему дураку, рождённому в роскоши.
Когда ему это сказал, он лишь пожал плечами и фыркнул:
– Так могу просто делать всё как ты. Сложного-то что?
Невольно нахмурился.
– Никогда не вёл себя как идиот.
– Ты? Хм… Ну, значит, ты хороший образец. Ладно, разберусь. Не переживай.
Его спокойствие раздражало. Не отсутствие таланта – а отсутствие нужного напряжения. Слишком расслаблен. Словно всё это для него игра, где можно нажать «перезапустить» в любой момент.
Но была одна техника, которую уже неоднократно проверял на людях.
Нужно было дать ему соперника.
Так, будто самому себе, пробормотал:
– Может, стоило взять Джерарда…"
Имя соперника работает лучше любого кнута.
Гонсалес всегда говорил о людях сухо и деловито, но стоило упомянуть Джерарда, как в его голосе появлялась странная жёсткость. Впервые заметил это ещё тогда, когда Рейчел позвала того домой, в своё поместье. Тогда Гонсалес смотрел на него как на яркое пятно на белой скатерти – вроде бы не раздражает, но глаз к себе притягивает.
И когда я в лёгкой манере бросил:
– Джерард? Сын одного из маркизов? Да он же под роль дурачка вообще не подходит…
– Гонсалес будто о камень запнулся. Лицо дернулось, взгляд заострился, даже челюсть слегка сжалась.
Он процедил, чуть тише обычного, словно от ненужной эмоции:
– Вот поэтому и поручил это тебе. Но, судя по твоему настрою, ты не особо хотел этим заниматься, так что решил подсказать, что можешь не напрягаться.
Он замолк. Но его глаза уже смотрели иначе – более напряжённо, цепко, почти хищно.
– Похоже, наживка работает… – мелькнуло у меня. Так-то ведь всего лишь хотел дать понять, что у меня есть варианты… но вот же, уцепился за имя Джерарда, будто оно его по живому режет.
Ну и ладно. Лишняя серьёзность ещё никому не мешала.
Пока размышлял, мы добрались до места: небольшой бар на Уолл-стрит, пахнущий смесью спиртов, старого дерева и кондиционера, который давно пора было прочистить. Именно здесь Гонсалес должен был показать свой «дурачок-акт».
– Начнём.
Он, не моргнув, двинулся к стойке. Пальцы его едва заметно постукивали по лакированному дереву – сухо, нервно, но уверенно.
– Ты тут хозяин? – спросил он бармена так холодно, что тот чуть не выронил бокал.
– Нет…
– Позови владельца.
Бармен, смутившись, но не желая конфликтов, исчез за дверью. Через минуту появился хозяин – крепкий мужчина лет пятидесяти, с руками, пахнущими лимонным средством для полировки.
Гонсалес сразу, будто между делом, спросил:
– Сколько ты в день зарабатываешь?
– Что?.. Простите? – растерянность у него буквально посыпалась с лица.
Но Гонсалес продолжил давить:
– Сколько бы ни было, я плачу вдвое. Освободи помещение.
Он достал чековую книжку, как человек, который к таким жестам привык с детства, и без малейших колебаний выписал сто тысяч долларов.
Но хозяин только покачал головой:
– Боюсь, я не могу это принять.
Ну да. Чек – штука ненадёжная. Придёшь в банк, а там скажут «недостаточно средств», и бегай доказывай.
Гонсалес уловил это настроение мгновенно и усмехнулся:
– Понимаю. Наличка ведь надёжнее.
Позвонил кому-то, и через пятнадцать минут в бар вошли двое парней в чёрных костюмах, как будто только что вышли из фильма о мафии. У каждого – по чемодану. Щёлкнули замки, и на воздух вырвался плотный запах бумаги и свежей краски от купюр – пачки лежали ровными кирпичиками.
– Ну как теперь? – спросил Гонсалес, слегка повернувшись ко мне.
Я только хмыкнул:
– Банально.
Действительно ждал чего-то интереснее. Всё это выглядело не как дурачок, а как свежеразбогатевший выскочка. Это вообще не та роль.
– Это не дурак. Это нувориш.
И уже собирался объяснить, что мне нужно на самом деле, когда он спросил напряжённо, слишком внимательно:
– Значит, по-твоему, кто-то другой справился бы лучше?
На что тут же спокойно ответил:
– Сложно сказать. Но то, что ты показал, вообще не похоже на дурака. И уж точно не похоже на меня, хотя ты говорил, что копировал мой метод.
На мгновение он замер. Потом его лицо смягчилось, взгляд стал более собранным, и он пробормотал:
– Ты прав. Метод Шона…
Растерянно тянул фразу, а затем будто что-то щёлкнуло в голове – он вытащил из кармана монетку. Металл тихо звякнул в его пальцах.
Он подошёл к хозяину, который всё ещё стоял с расширенными глазами, и сказал:
– Хочешь сорвать куш? Давай сыграем.
– Сыграем?..
– Если выпадет орёл – беру бар за сто тысяч. Если решка – плачу тебе вдвое больше твоей дневной выручки.
Я просто онемел. Такое чувство, будто Гонсалес решил всерьёз объявить меня каким-то игроком из подпольных казино. Он даже не дождался, пока хозяин бара успеет вымолвить хоть слово – монетка уже взлетела в воздух, мелькнув в тусклом свете ламп, и, звякнув, покатилась по стойке. Потом она прыгнула на пол и с тихим «клень» замерла под ногами.
Хозяин наклонился, поглядел внимательно, выдохнул и сказал:
– Орёл…
Он соврал, это было видно по тому, как у него перед ответом дрогнули пальцы. Да и зачем ему правда? Такие бары редко вытягивают и тридцать тысяч за день, а тут перед ним на стол бросили сто. Выбор был очевиден.
Но и это, по сути, ничего не решало. Гонсалес с самого начала метил в одно – забрать помещение под себя хоть тушкой, хоть чучелом. Выпадет орёл или решка – результат давно стоял в его голове.
Хозяин прокашлялся, потянул ворот рубашки и с неловкой улыбкой объявил:
– Прошу прощения, но бар временно закрывается для частного мероприятия…
После этого он пошёл обходить завсегдатаев. И, разумеется, в ответ посыпалось недовольство:
– Вы издеваетесь? Я только что заказ сделал!
– Предупреждать надо было!
– Да что за цирк вообще?
Люди шумели, скрипели стульями, кто-то хлопнул ладонью по стойке так громко, что даже бокалы дрогнули. В воздухе повис запах разлитого пива, мокрого дерева и раздражения.
Гонсалес, положив подбородок на руку, задумчиво буркнул:
– Чего-то не хватает…
И видно было, что он недоволен. Он сам чувствовал, что номер вышел не таким ярким, как мог бы.
Пару секунд он просто смотрел в пустоту, а потом резко выпрямился, будто лампочка в голове вспыхнула. Окинул зал взглядом, поднял голос и крикнул так, что даже музыка на колонках будто приглушилась:
– С этой минуты первые тридцать человек, которые выйдут из бара, получают по тысяче долларов! Кто успел – тот и молодец!
Двое парней в чёрных костюмах тут же раскрыли новые чемоданы. Запах свежей краски с купюр прямо ударил в нос – плотный, резкий, как запах новых книжных страниц.
