Текст книги "Деньги не пахнут 8 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Теперь нам были нужны свидетели. Настоящие, живые, не отводящие глаза.
В прошлой жизни, когда обман Лау всплыл наружу, толпы людей пытались от него откреститься: «Да так, знакомы шапочно… мимо проходили…». Все дружно смывались, как вода в слив.
Но в эту ночь всё будет иначе.
Сам факт присутствия на афтепати станет доказательством связи, куда глубже поверхностного рукопожатия.
– Но если кто-нибудь скажет, что почти его не знает? – нахмурившись, спросил Гонсалес.
На это чуть улыбнулся и ответил:
– Тогда спроси у них: «Что, так и не смогли получить приглашение ни на одну другую вечеринку?»
И тут всё становилось очевидным.
На обычную вечеринку можно заглянуть «просто так». Но не в эту ночь. Не в Нью-Йорке, где небо вспыхивает огнями лимузинов, а каждая звезда мировой сцены устраивает свой собственный праздник одновременно и впритык друг к другу.
Если человек пренебрёг приглашениями десятков титанов индустрии… чтобы оказаться у Лау? Тут может быть только два мотива.
Личная услуга.
Или очень тесная связь.
Пока объяснял это, на лице Гонсалеса вспыхивало живое любопытство, словно актёр получил наконец свою главную роль в пьесе. Он явно втягивался в игру, чувствуя, как его втягивает энергия предстоящего спектакля.
– Ещё что-нибудь? – спросил он, глаза подрагивали от нетерпения.
– Нет. Просто делай то, что сказал.
– Это всё только для афтепати? А как же основное мероприятие? Там ведь тоже что-то можно провернуть…
В его голосе слышалась жадность к роли, как у человека, которому выдали костюм, но не дали выйти на сцену до полуночи.
Амбициозный. Горячий. Готовый работать за двоих.
Потому решительно покачал головой.
– Нет. На основной части разберусь сам.
Гонсалес уже собирался кивнуть, но вдруг вспомнил что-то и приподнял бровь:
– А, да. Ты же тоже будешь там.
– Разумеется.
МЕТ Гала – место, куда попадали только отборные имена, словно золотой песок, просеянный через сито. И Сергей Платонов, человек, которого финансовый мир называл «Кошмаром хедж-фондов» и «Защитником простых инвесторов», в списке приглашённых значился под номером, который открывали красной печатью.
Это означало одно.
В этот вечер настала моя очередь выходить под свет прожекторов.
И роль у меня там была простая.
«Время подсыпать немного MSG.»
Цель у меня была предельно ясная – так громко ударить в колокол, чтобы мир вздрогнул и обернулся. Нужно было заставить людей смотреть именно туда, куда укажу – на ту историю, что в прошлой жизни все пропустили мимо ушей. Здесь к истории о хищении из фонда 1MDB относились как к чему-то привычному, занудному… ну, украли миллиарды где-то «там», в тёплых странах. Не новость.
Значит, речь следовало повернуть иначе. Не просто вывести Лау на чистую воду – сделать из него жулика такого масштаба, чтобы от одной его биографии у публики ладони становились влажными, а глаза расширялись.
Потому выстроил для него новый образ – смачный, громкий, почти театральный. Такой, что люди будут читать, морщиться, фыркать, охаивать и, главное, пересказывать друг другу. А чтобы вся эта история разгорелась до предела, требовался правильный стартовый толчок. И судьба сама подставила сцену.
MET Gala. Свет хлещет, как прожигающий луч. В воздухе пахнет дорогой косметикой, свежей тканью, старыми музейными камнями и влажными волосами продрогших фотографов, которые уже несколько часов стоят на ветру. Это не просто вечеринка – это гигантская труба, в которую достаточно один раз крикнуть, и эхо уйдёт по всему миру.
Стоило мне сказать хоть пару слов в нужный момент – и они разлетятся дальше Нью-Йорка, к океанам и туда, где люди вообще не слышали, кто такой Лау.
Но была одна мелкая, противная проблема.
Николь, моя ассистентка, протянула планшет и сказала спокойным, ровным голосом:
– На прямую трансляцию работает только одна камера. И на твой выход её могут не направить. В тот же временной слот ставят Оливию Палермо и Джонатана Чебана.
Представил их: сверкающие, привычные к вниманию, улыбающиеся так, будто прожекторы у них в крови. Стоит мне выйти рядом – и камера выберет кого угодно, кроме меня. У этих людей толпы фанатов, миллионы просмотров, реалити-шоу. Я же пока всего лишь герой газетных колонок.
Запах грядущей неудачи навис, как сырость перед грозой.
– Есть только один способ вырвать камеру у них из рук, – сказала Николь, глядя на меня пристально. – Тебе нужна вещь. Не костюм, а целое костюмирование. Наряд, ради которого операторы забудут обо всём остальном.
У меня дёрнулся угол рта. Идея была простой, неприятной и чертовски логичной. MET Gala – это не вечерний приём, а парад абсолютного безумия от мира моды. Здесь ткани могут трещать от камней, крылья могут быть выше человеческого роста, а платья выглядят так, будто их шили в другой вселенной.
Но это – для звёзд. Мне, обычному приглашённому, хватило бы аккуратного смокинга. Если бы пришёл только лишь ради себя… но дело в том, что шёл ради цели.
Николь продолжала:
– Хоть времени мало, один дизайнер согласился взяться. Но он работает только на своих условиях. Ты надеваешь то, что тебе дадут. Без правок. Без предварительных эскизов.
Реально ощутил лёгкий холод, словно кто-то провёл лезвием по шее.
– Даже макета не покажут?
– Нет. Скажут – носи. И носи.
Мне вспомнились списки прессы после каждого бала – «лучшие», «худшие», «позор десятилетия». Не хотелось попасть в последнюю категорию и остаться там навечно, как музейный экспонат дурного вкуса. Запах позора, липкий и терпкий, как протухшее шампанское, даже воображаемый, неприятно защекотал в носу.
Но отступать было поздно. Надо было действовать.
– Ладно, – выдохнул скорбно. – Давай зелёный свет.
Всё это время меня не покидало чувство какой-то чужой игры – будто дизайнер собирается вытащить кролика из шляпы, а этим кроликом буду сам. Но ничего. Если что пойдёт не так – деньги умеют растворять проблемы лучше кислоты.
Неделя прошла на нервах, словно жил, сидя на стуле из иголок. Каждый день Николь уточняла детали: примерка перенесена, ткань ещё не доставили, мастерская закрыта на ночь. Всё скрытно, загадочно, почти подозрительно.
И вот наконец настал момент истины.
Мне показали результат. И запах свежего шёлка, лака и прогретого утюгом бархата ударил в нос, словно открыли дверь в другой мир.
В мастерской модного дома пахло горячим утюгом, свежераспоротыми тканями и бессонной ночью. Дизайнер, с которым встретился впервые, выглядел так, будто кофе заменял ему кровь: глаза красные, под ними тени, на пальцах следы от булавок.
И всё же, когда он откинул защитный чехол, из-под него вспыхнуло нечто настолько ослепительное, что невольно присвистнул.
– Внушительно…
Передо мной висел костюм – не просто костюм, а хищно элегантная вещь. Линии строгие, выточки острые, как лезвия. Казалось, что ткань сама держит осанку. Но главным было даже не это, а материал: поверхность его мерцала крошечными зеркальными чешуйками, словно кто-то нашил на ткань тысячи серебряных осколков ночного неба. Стоило мне слегка двинуть плечом – свет прорывался во все стороны, как звёздная пыль, сорвавшаяся с хребта галактики.
«Неплохо,» – подумал непроизвольно. – «Очень даже неплохо.»
И почти расслабился… пока не надел костюм. В этот момент дизайнер, подскочив словно пружина, захлопал в ладоши и вскрикнул:
– Идеально! Я же говорил – я гений! Ахаха! Осталось доделать самое главное! Через три дня принесу остальное!
– Остальное? – переспросил удивлённо, чувствуя, как по спине пробежала тонкая струйка холода.
– Ну да! Центральный элемент образа – плащ!
– Плащ… – эхом повторил, хотя уже заранее знал: ничего хорошего дальше не будет.
– Трёхметровый! Представляете⁈ Он будет стекать за вами как океанская волна за спиной касатки! Это будет… божественно! Настоящая кульминация вечера!
Меня на секунду лишило дара речи. Плащ. Три метра. За мной.
– Это… – непроизвольно сделал вдох, пытаясь подобрать слова помягче, – всё выглядит и так великолепно. Силуэт такой выразительный, что закрывать его плащом – преступление против искусства.
Я даже улыбнулся – мягко, дипломатично. Бесполезно.
– Нет! – отрезал он, всплеснув руками. – Никаких полумер! Мне нужен эффект, от которого всех сдует к чёрту! Один костюм – это просто костюм. А мне нужен удар грома!
И вот тут-то и понял, зачем он заранее выставил условие «никаких вмешательств». В его глазах плясал тот самый опасный огонёк, что бывает у людей, ради идеи готовых поджечь собственную мастерскую.
– Представьте! Вас окружает сияние! Плащ колышется, как волны вокруг касатки! По-хорошему, это всё должно быть в виде платья… но раз уж мы не можем надеть на вас платье, то плащ – наше спасение! Он незаменим…
Он тараторил вдохновлённо, размахивал руками, а я уже не слушал.
Меня, Шона, собирались выпустить в свет в роли касатки. В компании трёхметрового шлейфа.
И уже ненавидел это всем телом. Прямо жилками под кожей.
И тогда пошёл в атаку.
– Давайте так, – сказал тихо. – Если мы действительно придерживаемся концепции, куплю костюм. Не возьму как спонсорский. Полмиллиона долларов. Сразу."
Полмиллиона. За пару дней работы.
Любой нормальный дизайнер вцепился бы мне в руку и начал благодарить богов моды.
Этот не был нормальным.
– Искусство не продаётся! – взвился он. – Это вопрос моей чести! Даже за миллион не позволю осквернять идею!
– Даже за сто миллионов? – спросил наполовину в шутку.
– Хоть за миллиард! Я сказал – нет!
И главное – он не блефовал. Он бы правда отказал. Больной, одним словом.
Всё катилось к катастрофе.
И тут меня осенило – горячей вспышкой, почти слышимой.
– Хорошо, – произнёс я. – Тогда давайте сделаем второй образ.
Его брови взлетели.
– Платье? – спросил он, будто опасаясь услышать «да».
– Платье, – подтвердил я. – У меня будет спутница.
– Спутница… – повторил он, и в его глазах наконец дрогнула слабость. – Женский образ… парная концепция… прекрасно…
Он уже расцветал, как цветок под прожектором, пока не добил:
– Это просто подруга.
Лицо дизайнера мгновенно потускнело.
– Обычный человек? – произнёс он так, словно предложил надеть его творение на почтальона. А затем прорвало плотину его артистического эго.
– Немыслимо! Это же храм моды! Мы выбираем муз, а не хватаем кого попало с улицы! Я не позволю, чтобы мои работы носил кто-то, кто не понимает величия момента! Это… это профанация!
И он принялся яростно, вдохновенно, почти с пеной на губах объяснять, кто «достоин» облачиться в его произведения, а кто недостоин даже дотронуться до подола.
Тут же незаметно вытащил телефон, привычно чувствуя тёплый металл корпуса пальцами, и открыл сайт фонда Каслмана. Экран мягко вспыхнул, и я развернул перед Дизайнером фотографию Рейчел.
Три секунды.
Столько ему понадобилось, чтобы моментально перемениться в лице. Его глаза вспыхнули, дыхание участилось, и он буквально засиял.
– Ха-ха-ха! Да где ты только нашёл такую идеальную музу…! Она сможет подъехать сегодня? Если мы утвердим платье, мне срочно нужны её мерки. Пусть приходит немедленно! Я только за! И при таком графике мы будем вынуждены оставить накидку… хотя нет, не вынуждены – накидка всё равно будет роскошным решением, уверен…
Одним словом, если бы не Рейчел, то уже смирился бы с участью волочить за собой эту трёхметровую тряпку.
С отчаянием, будто бросая бутылку с запиской в бурную реку, отправил ей сообщение:
«Это услуга всей моей жизни – у тебя найдётся минутка?»
К счастью, Рейчел откликнулась сразу, с такой лёгкостью, что почти почувствовал запах её духов сквозь экран. Благодаря ей «вдохновение художника» стремительно свернуло с моей шеи и обрушилось на создание платья уже для неё.
И вот – день MET Gala.
Как только переступил порог модного дома, дизайнер встретил меня таким возбуждённым воплем, что воздух вокруг буквально задрожал:
– Это величайший шедевр всей моей жизни!
Слово «шедевр» сработало на меня как ледяная струйка за шиворот – но тревога оказалась напрасной.
– Шон?
Когда я увидел Рейчел в примерочной, у меня перехватило дыхание. Я даже шагнул назад, будто меня ударило мягким светом.
Она была… живым произведением искусства.
С её ключиц стекал тихий, теплый поток света, будто там спрятали маленькую зарю. Стеклянные осколки, похожие на работу безумного ювелира, мерцали в движении, и подол её платья мягко колыхался, как волна, дотрагивающаяся до песка в тихий вечер.
– Не слишком ли вычурно? Я никогда ничего настолько блестящего не надевала… – её голос был хрупким, осторожным, словно она боялась потревожить это сияние.
Наконец смог улыбнуться и тихо произнёс:
– Нисколько. Это идеально.
Это была чистая правда. В тот момент Рейчел сияла ярче любых слов.
Но из-за открытого лифа мои глаза всё время будто сами собой возвращались к её шее, плечам, тонкой линии ключицы. Тонкая кожа на её шее выглядела почти прозрачной, и взгляд – предатель – снова туда скользил.
Обычное украшение спокойно решило бы эту проблему… но тут меня осенило.
Пока думал, дизайнер уже чуть ли не хватал Рейчел за локоть:
– Что это за пикник⁈ Мы ещё даже не приступили к аксессуарам!
Перехватил его на полпути, подняв руку.
– А если обойдёмся без ожерелья?
– Как это – без? Тут же пусто, ну просто пустыня!
– Вот именно. Может, эта пустота и станет тем самым штрихом?
– Ты о чём вообще?
Глаза дизайнера снова начали бешено вращаться – как в тот раз, когда он пытался продать мне накидку, похожую на отрез театрального занавеса. Но тут у меня был свой резон.
Но знал одно: Лау обожал раздавать драгоценности красивым женщинам. Не за намёк, не за благодарность – просто чтобы блеснуть. Он швырял дорогие украшения как конфетами, даже тем моделям, с которыми больше никогда не пересекался.
А сейчас…
Рейчел выглядела настолько законченно, настолько безупречно, что единственное, чего не хватало, – это заполняющего пустоту на её шее акцента.
Если привычки Лау не изменились, он точно не сможет пройти мимо.
А если на приёме он достанет шкатулку и, играя в благодетеля, предложит ей ожерелье?
Это завершит образ. Подольёт масла в историю. И станет ещё одним элементом нашей ловушки.
Гонсалес уже был. Рейчел – тоже.
Такой сетью он рано или поздно запутается сам.
– Оставим как есть.
Убедить дизайнера было сложно – но внезапно вмешалась сама Рейчел.
– В этом платье чувствуется дух Мондриана.
– Как ты догадалась? – дизайнер застыл, словно его ударило током.
Стоило лишь бросить беглый взгляд – и становилось ясно, что Рейчел попала в самую точку. Она мягко сказала:
– Мондриан всегда считал, что пустое пространство так же важно для идеального равновесия, как и цвет. Разве не то же самое в этом платье?
Дизайнер даже приподнялся на носках, будто его пронзило вдохновение.
– То есть мастерство не только в том, чтобы добавить, но и в том, чтобы оставить воздух? – пробормотал он, покачав кистями рук, словно дирижируя невидимой симфонией.
Несколько слов – и она ухватила за самое чувствительное в нём: за гордость художника. С этим спорить он никак не мог.
Когда вся подготовка была закончена, и мы наконец остались вдвоём, в комнате стало особенно тихо. Тишина стояла густая, пахнущая тканями, парфюмом и лёгким озоном от утюгов, которыми минуту назад пропаривали подол платья.
Рейчел вздохнула и вдруг сказала:
– Чувствуется, будто мы снова команда аферистов.
– Команда аферистов? – переспросил, улыбнувшись и повернув голову.
– Только на этот раз без вина.
Она улыбнулась хитро, чуть наклонив голову. В её глазах теплился свет – тот самый, который появляется, когда она вспоминает что-то забавное.
Конечно. Она говорила о той ночи во время охоты на лис, когда мне пришлось устроить маленькое «представление», чтобы доставить её домой в целости. Тогда она тоже сравнивала нас с героической бандой из ограбления века – и ей это даже нравилось.
– Ты опять что-то замышляешь, да?
– Сложно сказать, – протянул, хотя Рейчел меня насквозь видела.
– Шон никогда просто так не мутит воду… Кому ты помогаешь в этот раз?
Она была абсолютно уверена, что всё это – благородная операция ради чьего-то спасения или защиты.
На самом деле всё куда проще: в этот раз всего лишь поднимал вес моей аналитической группы, расширял влияние.
– Если бы ты рассказал, могла бы помочь сильнее."
Задумался. Теоретически – да. На деле… На деле же вспоминал Джерарда и Рэймонда, как они пытались «актёрствовать». Их деревянные лица могли бы вытянуть из комы любого режиссёра. А у Рейчел, как-никак, с ними одинаковые гены…
Стоит ли просить её ломать себя ради моей задумки?
– Просто будь собой, Рейчел. Этого уже более чем достаточно.
И это была чистая, неразбавленная правда.
Её одного присутствия хватало, чтобы перевернуть вечер.
В этот момент дверь приоткрылась, и сотрудник тихо сказал:
– Пора выдвигаться.
Мы поднялись. Если подумать, то и представить не мог, насколько жестко регламентирован сам вход на красную дорожку. У каждого – своё точное время появления, и до этого момента гости торчали в «Плаза-отеле», словно актёры в кулисе перед выходом на сцену.
А сейчас настал наш выход.
Мы сели в лимузин, и через несколько минут автомобиль мягко притормозил у входа в MET.
– Лучше подождите пару секунд, прежде чем выходить, – подсказал водитель, чуть обернувшись.
Непроизвольно посмотрел в окно. На дорожке стояли две ослепительно одетые знаменитости, вокруг них роились операторы, вспыхивали прожекторы, гудели камеры. Всё вокруг шуршало, щёлкало, пело вспышками.
Если хотел, чтобы дело Лау стало темой вечера, мне необходимо было перехватить внимание.
Но у меня был весомый аргумент.
Рейчел сидела рядом. В том самом платье. И её присутствие было как удар колокола – невозможно не услышать.
Как только водитель нажал кнопку и дверь пошла в сторону…
Щёлк! Щёлк! Щёлк!
«Шон! Шон! Сюда!»
Вспышки били в лицо так ярко, что воздух будто потрескивал от света. Люди выкрикивали моё имя с разных сторон, звали, тянулись, надеялись ухватить кадр.
Но когда повернулся к Рейчел и протянул ей руку…
Она коснулась моей ладони кончиками пальцев и шагнула из машины.
И в тот миг мир будто сжался в одну точку.
Звук исчез. Люди замолчали. Ветер остановился. На короткие две секунды всё вокруг стало немым перед этим видом.
А потом тишина взорвалась волной.
Ведущий прямой трансляции, размахивая планшетом, почти побежал к нам, увлекая за собой оператора:
– Дамы и господа, Шон из Pareto Innovation прибыл! И посмотрите, какая спутница у него сегодня!
Вот он – момент.
Все взгляды обращены на меня. Весь мир смотрит. Самое время подбросить в воздух ту самую искру.
– Ваш первый бал в MET – волнуетесь? – спросил ведущий, наклоняя микрофон.
– Скорее возбуждён, чем нервничаю. Особенно жду афтепати, – ответил с лёгкой улыбкой.
– Афтепати, да? К какому собираетесь присоединиться?
– Хм… Приглашений много. Но слышал кое-какие слухи об одном занятном персонаже. Пожалуй, отправлюсь туда.
– Занятном персонаже? И кто же это…?
Глава 13
Имя всплыло почти невзначай, будто сорвалось вместе с лёгким выдохом Шона:
– Есть один тип… зовут его Лау.
– Лау? – ведущий изогнул бровь, словно услышал о каком-то редком звере, о котором ходят только шёпоты. Конечно, он не мог знать. Пока что имя Лау ничего не говорило миру.
Но это и было идеально.
Естественно чувствовал, как под ногами будто пружинит красная дорожка, освещённая тысячами вспышек. Пахло нагретой техникой, духами гостей и чем-то металлическим – может, от прожекторов. В ушах звенели всплески камер, похожие на шёлест крыльев невидимой стаи.
«Пора придать ему облик…» – подумал я, и едва заметная улыбка скользнула по губам.
Раньше Лау утонул в серости собственного имиджа: скучный вор, вытащивший деньги из суверенного фонда, – какой тут интерес публики? Но сейчас собирался вдохнуть в него другое дыхание. Сделать из него легенду – яркую, светящуюся, притягивающую, как витрина ювелирного дома ночью.
И потому повернулся к камере и отчётливо, словно ставя подпись на афише, произнёс:
– Его ещё называют «азиатским Гэтсби».
У ведущего глаза округлились так, будто только что сообщил о существовании живого дракона.
– Тем самым Гэтсби? Из романа? Тот, что устраивал безумные вечеринки…?
Да, именно тот образ – таинственный богач, у которого за спиной туманная биография, а в руках – деньги, будто возникшие из воздуха. Фигура, отбрасывающая сияние, в котором хочется потеряться.
А пока нехотя пожал плечами, точно признаваясь в маленькой тайне:
– Слухи разные ходят. Говорят, он прочно обосновался в Голливуде. А тут… приехал в Нью-Йорк. Вот и подумал снова заглянуть в Boom Boom Cove…
Имя клуба сорвалось тихо, но ведущий поймал его моментально. В глазах сверкнул охотничий блеск.
После MET Gala места афтерпати держатся в секрете – приглашения стоят как печать избранности. Никто не делится такими вещами просто так. Но волнение ведущего длилось недолго: человек в гарнитуре шагнул ближе, бросил выразительный взгляд, означающий одно – время вышло, следующая звезда уже на подходе.
– Ну что ж, пусть сегодняшняя ночь станет незабываемой! – сказал ведущий напоследок.
Шона повели дальше, в пёструю реку гостей, бликов, камер.
До восьми вечера шла парадная процессия: актёры, музыканты, дизайнеры – каждый тянул за собой шлейф света, аромат духов и шёпоты толпы. И среди всего этого блеска упоминание «азиатского Гэтсби» постепенно потонуло, смылось волной новых имён.
Но стоило пробить восьми вечера – картина изменилась.
Толпа начала редеть, будто огромный организм выдыхал. Репортёры сворачивали оборудование, брели прочь, пробираясь через осыпавшиеся лепестки вспышек. Остались только те, кто живёт на горячих слухах – охотники за сенсациями, папарацци, любители эксклюзива.
Они переговаривались между собой, но в их голосах слышался не обмен информацией – скорее, тонкая, нервная дуэль:
– Куда пойдёшь?
– Говорят, у Майкла Корса будет толпа…
– А в Up Down сегодня наверняка все соберутся…
В этом мире важна была не просто фотография – а единственная, добытая только тобой. Эксклюзив пах дорогим ароматом победы, адреналином и хрустом крупных купюр.
И каждый из этих людей шёл туда, где, по их расчётам, вспыхнет самый яркий огонь ночи.
И пока они строили свои маршруты, где-то совсем рядом начинало расправлять крылья созданное мной имя – «азиатский Гэтсби».
Этим годом все кулуарные вечеринки после бала должны были стечься всего к двум площадкам, и обитатели фотокамер заранее чувствовали: добыть по-настоящему эксклюзивный кадр будет почти невозможно. В воздухе стоял лёгкий запах дорогих духов, перемешанный с гулом голосов, и среди всего этого кто-то вдруг вспомнил, что недавно упоминал Сергей Платонов.
– Азиатский Гэтсби.
– Он ведь говорил, что в основном крутится в Голливуде, да?
Несколько человек переглянулись и, стараясь не привлекать внимания, шагнули в сторону, уже набирая номера. Отошли за колонну, где пахло лакированным деревом и свежим льдом из обслуживающего бара, и начали дергать каждую ниточку, что у них была в Голливуде, пытаясь выяснить, кто же этот загадочный «азиатский Гэтсби».
И постепенно истории посыпались одна сочнее другой.
– Лау? Да он же дружит с Дикаприо. Финансировал "Волков Уолл-стрит.
– Говорят…
– В Вегасе его знают все – он каждый раз спускает по пять миллионов, будто мелочь.
– А чем он занимается?
– Слышал, он из малайской знати… у него бизнесы в Сингапуре и на Ближнем Востоке.
Каждый новый обрывок слухов ложился как мазок маслом – ярко, густо, с запахом чего-то дорогостоящего и опасного.
Таинственный богач, связанный со звездами Голливуда – Лау.
Вот он – идеальный кандидат на роль «азиатского Гэтсби»: блеск, тайна и ощущение, что за ним тянется роскошный шлейф невидимых покровителей. И уж если он появится на вечеринке, то рядом неминуемо возникнут громкие имена.
– Boom Boom Cove, так место называлось?
И – что особенно важно – место уже известно.
Boom Boom Cove – закрытый лаунж для избранных, где в воздухе обычно висит сладковатый запах коктейлей, мягкие басы пробирают через кожу, а бархат обивок поглощает любые лишние звуки. Но часть его пространства была доступна и простым смертным.
А это значит – хороший зум-объектив способен словить кое-что ценное.
– Что выбираем? Идём в модное место, где все фотки предсказуемы, или рискнём сорвать настоящий эксклюзив…?
Ответ у многих созрел мгновенно. Папарацци схватили сумки, глухо лязгнули металлические застёжки штативов, и они бесшумно растворились в толпе, словно тени.
* * *
Тем временем в зале MET Gala только начинался коктейльный час: воздух дрожал от перемешанных запахов цветов, алкоголя, лака для волос, а по полу тонкой вибрацией разливались басы. В этот момент Лау уже был там – окружённый людьми, улыбками, хрустом льда в бокалах.
И вдруг…
В шуме голосов резко прорезался голос Гонсалеса. Он остановился, оглядел Лау с приподнятой бровью и удивлённо выдохнул:
– Ты действительно пришёл?
В его тоне звенела издёвка – такая лёгкая, полупрозрачная, но ядовитая. Словно он говорил: «Никогда бы не подумал, что ты сюда пролезешь».
И следующее его движение объясняло всё ещё яснее.
– Это мой помощник, Лентон.
Он представил его демонстративно, почти лениво. Посыл читался без перевода:
«Не знаю, за кого ты тут косишь, но показуха не поможет.»
Одного факта присутствия на MET Gala было мало, чтобы подтвердить влияние. И Гонсалес наслаждался этим.
Дау внутри кипел, но лицо держал неподвижным, почти холодным. На самом деле он здесь оказался без официального приглашения – купил место за спонсорские деньги и сидел за столом партнёров.
Гонсалес хмыкнул и, отходя, бросил:
– Увидимся на афтерпати.
Во взгляде скользнуло: «Там и посмотрим, кто ты без красивых слов.»
Лау машинально сжал кулак.
Ему необходимо было добиться успеха. Не просто провести вечеринку – а устроить ослепительный, оглушительный праздник, чтобы разговоры о нём разошлись по всем столам. Это было важно не только ради инвестиций MDB – это задевало его личную гордость.
Он лихорадочно проверял телефон. Экран светился сообщениями:
«Машины выехали?» «Что по гостям?» «Подтвердили ли гостей из списка?»
Он писал своему помощнику одно за другим – пальцы бегали по экрану, будто отрабатывали быстрый ритм нервного стука в висках.
Чтобы привезти людей, которые должны были стать «ядром впечатления», Лау выложился полностью: чартеры для тех, кто живёт за океаном, люксовые номера, лимузины, встречающие у трапа самолёта.
Он собирал пазл, где каждый кусочек должен блестеть – иначе все рухнет.
Связи, которыми Лау уже обзавёлся, сами по себе не могли создать нужного эффекта. Чтобы его влияние выглядело по-настоящему внушительно, требовались лица из Голливуда, блеск и фамилии, что звучат даже сквозь шум вечеринок.
Поэтому он буквально прочёсывал зал, мягко ступая среди шелеста платьев и запахов парфюма, подзывая к себе знакомых актёров.
– Ты сегодня не надел те часы, что я тебе подарил? – спрашивал он как бы невзначай, улыбаясь уголком губ.
После чего легко переходил к нужной теме:
– Как я говорил утром, сегодня у меня афтерпати. Забегай хотя бы на минуту, даже если приедешь под занавес.
В этом напоминании слышалась тонкая просьба, спрятанная за вежливой небрежностью.
Самой важной фигурой, конечно, оставался Дикаприо. Лау понимал: если он придёт, вся конструкция вечера засияет как следует.
– Если заглянешь, встретишь пару инвесторов, которые могут поддержать твой фонд.
Актёр уже давно был погружён в экологическую повестку – завёл собственный фонд, вкладывался в документалистику, искал поддержку для нового фильма о природе. И слова Лау попали в точку.
– Тогда загляну хотя бы ненадолго, – кивнул он, чуть смягчившись.
С этого момента у него был минимум один звёздный гарант вечера.
Всё, что происходило дальше – выставки, музыкальные номера, роскошный ужин – проплывало мимо него туманом. Он сидел, но не видел; слышал звуки, но не слушал. Всё его внимание было приковано к предстоящему афтерпати, словно туда тянулась внутренняя нить, потягивая всю его волю.
Когда стрелки подползли к полуночи, Лау выскользнул из зала и поспешил к месту вечеринки – проверить последние штрихи.
Афтерпати он задумал в той же эстетике, что и сам бал. Тема этого года звучала громко и звучно: «Китай сквозь кривое зеркало».
Лау со вкусом вплёл мотивы в атмосферу: у входа возвышались красные ворота в стиле Запретного города, и казалось, будто на их лакированных столбах ещё теплится дневное солнце. Стражники в костюмах эпохи Цин стояли неподвижно; их одежда пахла свежим шёлком и чуть-чуть – краской.
Закуски подавали в нежно-зелёной нефритовой посуде, словно каждая тарелочка выточена не человеком, а морем. За баром, где пахло цитрусами и холодным стеклом, смешивали коктейли с причудливыми названиями вроде «Мартини династии Тан».
По залу стояли терракотовые воины, которые казались почти живыми в мягких лучах подсветки. Над головами мерцали красные бумажные фонари, отбрасывая тёплый отблеск, будто от далеких костров. Иногда казалось, что ты больше не в Нью-Йорке, а зашёл в скрытый от глаз клуб Шанхая начала двадцатого века.
Чтобы пространство не выглядело слишком пустым, он привёл около сотни моделей – те рассыпались по залу, словно живые декорации. Но истинная цель мероприятия была далека от развлечений: здесь предполагались разговоры о деньгах, влиянии и взаимных интересах.
Для этого Лау выделил тихий уголок, где стоял покерный стол, гладкий и пахнущий деревом и дорогой смолой. Тут можно было вести серьёзные беседы, не перекрикивая музыку.
В сравнении с любыми другими вечеринками после бала, эта выглядела как другой мир – ярче, богаче, амбициознее.
– Выглядит впечатляюще, – произнесли первые вошедшие гости, оглядываясь.
Вскоре появился и Гонсалес. Лау почувствовал, как внутри невольно стянуло ожиданием. Хотелось услышать оценку, пусть даже мимолётную.
– Неплохо, – бросил тот, оглядывая пространство. И сразу же растворился в толпе, общаясь с приглашёнными.
Он задавал людям вопросы – о Лау, о его связях, о бизнесе. Логично: он хотел понять, действительно ли влияние того столь велико, как казалось. Но удивление пришло чуть позже.
– Неожиданно… – подумал он.
Гонсалес оказался вовсе не пустым светским шалопаем. Он работал методично, спрашивал точно, искал подтверждения.
И, к облегчению Лау, гости не подводили: финансисты, аравийские принцы, брунейская знать, люди из Голливуда – все подтверждали, что действительно знакомы с ним, сотрудничали, пересекались.
Казалось, всё идёт как по маслу.
Но вдруг Гонсалес получил звонок. Вышел. Вернулся. И с ним – двое незнакомцев.
Высокий мужчина и эффектная белокожая женщина.
– Позволь представить. Это мой бывший начальник, Сергей Платонов из Pareto Innovation. А это моя старая коллега, Рейчел Мосли.
