Текст книги "Слуга Смерти"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Хауптман пожевал губами, точно пытаясь сообразить, дерзость ли это, которую стоит немедленно пресечь, или же задержанный просто ерепенится и, быть может, не стоит приступать сразу к исполнению приказа в буквальном смысле.

– Во избежание, – сказал он веско и ничуть не смущаясь. – Сами понимаете…

Я понимал это прекрасно, едва ли не лучше самого хауптмана.

– Вдвойне приятно встретить коллегу, – я сделал учтивый жест, но фойрмейстер лишь фыркнул, не считая нужным скрывать, как он относится к «коллеге». – Признаться, я плохо разбираюсь в эмблемах Ордена фойрмейстеров. Никак, полк «Функе»?

– «Брандштадт», – ответил он неохотно.

– Отлично. Не ваш ли полк штурмовал Мец в одна тысяча восемьсот третьем?

Он опять был вынужден кивнуть. Конечно, когда фойрмейстеры «Брандштадта» брали Мец, он сам вряд ли мог самостоятельно надевать штаны, но какая разница…

– Отлично, – повторил я с удовольствием, – просто отлично. Ей-Богу, мне даже лестно будет пройтись в такой компании. Если даже «Брандштадт»… Пожалуй, вы держите меня за слишком важную фигуру, господин хауптман.

– Вашу фигуру приказано сопроводить по известному вам адресу, господин Корф. И если указанная фигура сочтет возможным соблюдать тишину и не предпринимать никаких действий, которые могут быть мной расценены как сопротивление, данная прогулка закончится весьма скоро к нашему обоюдному удовольствию. Верно?

– Признаться, о сопротивлении я подумывал, но вижу, что это совершенно бессмысленная затея.

– И славно, – он даже улыбнулся, обнажив на мгновенье крепкие лошадиные зубы. – Тогда пойдемте. Можете захватить личные вещи. Оружие, находящееся при вас, необходимо сдать.

Это тоже было ожидаемо. Мой кацбальгер стоял в прихожей, прислоненный к стене, как позабытый всеми зонт. Жандармы сноровисто приняли его. Отстегивая кортик, я несколько помедлил – оскорбительно было бы шествовать в сопровождении жандармов, будучи лишенным даже такой малости, но потом, поразмыслив, лишь мысленно махнул рукой.

«О кортике ли тебе печалиться, тоттмейстер?»

– Следуйте за нами, – вежливо сказал хауптман, убедившись, что иного оружия при мне нет. – Идите в ногу и старайтесь избегать резких движений.

– Мне было бы неприятно, если б по мою душу прислали зеленых жандармов, – сказал я, будто не услышав его. – Но тут… Простите, а вам самому не доводилось бывать под Мецем в восемьсот третьем?

Вопрос был неуместен, а, пожалуй, и фамильярен, учитывая обстоятельства, но хауптман, убедившись в моей безопасности, несколько смягчился.

– Нет, – сказал он недовольным тоном. – Мы тогда были под Кольмаром.

– О, там была замечательнейшая история, тем более забавная, что с нами есть господин из «Брандштадта», а этот полк принимал в той истории самое живейшее участие. Ну, пойдемте, не стану вас нервировать, а кроме того, рассказывать иной раз приятней на ходу. Вы не возражаете?

– Нет.

– Отлично. Я надеюсь успеть рассказать по пути.

Мы двинулись вперед, при этом двое жандармов расположились шагах в пяти передо мной, хауптман шел по правую руку от меня, а фойрмейстер пристроился сзади. Видимо, этой компании не впервой было сопровождать господ, от которых можно ожидать фокусов, и не всегда приятных. Стоило бы мне побежать, как фойрмейстер сжег бы меня быстрее, чем стог сена, выставленный на просушку. Впрочем, возможно, у них имелись особенные инструкции на мой счет – фон Хаккль мог предусмотреть и это. Действительно, смерть тоттмейстера в городе посреди дня – дело нечастое, слишком много шума, пусть даже этот тоттмейстер прожженный убийца. Могут быть нелицеприятные споры между Орденами, да и оказавшийся между двух огней полицай-президиум тоже заработает не лучшую славу. Возможно, фойрмейстер лишь сожжет мне ноги. Это сложнее, чем сжечь человека за раз, но при должном умении тоже пустяк. Здесь мало поджечь одежду, это не остановит убегающего, а, пожалуй, еще и придаст ему прыти. Гореть должна плоть. Я побегу и успею сделать, должно быть, десятка два шагов, а потом… Я представил, как полоса боли вдруг проходит через мои колени, и там, где она опускается, из-под сукна рвутся багрово-черные крохотные языки пламени. Чернеют сухожилия, с сухим треском лопаются кости, плывет и медленно обгорает беззащитная кожа. И я катаюсь по мостовой, грызу камни, рычу от боли… Гадость какая. Нет, если мне нужен новый план побега, пора присмотреть способ, как обезопасить себя от магильера.

– Мец был неплохо подготовлен к обороне, там ждали удара с тех пор, как императорская армия вступила в Эльзас-Лотарингию. Большой город, крепкие стены, приличные запасы… Многие магильеры оказались под его стенами – «Фридхоф» и «Граб» от нашего Ордена, особые штурмовые полки «Роллштейн» и «Эрдруч» штейнмейстеров, печально известный после резни восемьсот первого года «Бодэн» вассермейстеров, «Брандштадт» почтенных фойрмейстеров и что-то около полуроты из лебенсмейстеров, кажется, «Атэм».

Прохожих на улице оказалось прилично: солнце уже стояло достаточно высоко, и город был оживлен. Навстречу нам шли горожане, но вокруг нашей небольшой группы словно высилась невидимая стена, никто не проходил даже близко. Возможно, лица жандармов, шедших впереди, были достаточно красноречивы. На меня и вовсе старались не смотреть, лишь единожды я услышал брошенное кем-то издалека: «Смотри, никак смертожора жандармы сцапали!..»

– Признаться, наши собственные усилия результата не возымели. Мертвец может идти на штурм вражеских батарей так, как никогда не пошел бы живой человек. Он может наступать, даже когда ему картечью перебьет ноги, а в грудь засунут французский полуметровый штык. Но сложно ожидать много толка от мертвецов, если надо взять приступом каменные стены. Покойники не умеют летать, увы.

– А я слышал, что Страсбург в свое время осадили полчища дохлого воронья, – буркнул хауптман, не глядя в мою сторону. Судя по всему, он не желал вступать в беседу, но язык опередил его. – Дохлые вороны падали с неба три дня подряд, в колодцы, печные трубы… Некоторым горожанам выклевывали глаза, забивались в оружейные стволы…

Я усмехнулся:

– Это верно. В нашем полку даже принято с тех времен пить «За Страсбургскую курицу», веселые были времена… Однако же перед Страсбургом у нас было прилично времени, а чтобы собрать воронью армию, нужны серьезные усилия, господин хауптман. Под Мецем в нашем распоряжении не было и стаи дохлых канареек. Мы работали два или три дня, но без всякого толка, разве что подступы к городским стенам стали напоминать скотобойню. Не было толку и от артиллерии, слишком мало было у нас тогда батарей, в Меце же приходилось едва ли не по стволу на каждую укрывшуюся внутри душу; так что немало солдат императора так и остались лежать там, размозженные чугунными ядрами. Тогда в штабе решили кинуть на штурм сразу два полка – «Брандштадт» почтенных фойрмейстеров и штурмовой полк «Эрдруч».

– Я слышал, в «Эрдруче» не люди, а скалы, – вдруг бросил, немного приотстав, один из шедших впереди жандармов. – У них даже манера есть – взять булыжник и о собственную голову разбить!

– Молчать! – рявкнул хауптман, шлепнув жандарма по боку ножнами палаша. – Соблюдать тишину!

– Про камни не знаю, – охотно ответил я, ничуть не смутившись. – Но люди там и в самом деле силы невероятной. В отличие от других магильеров штейнмейстеры постоянно носят доспех, одна кираса весит с полчеловека. У штурмовых частей еще наручи, поножи, кольчуги… Когда идут, кажется, что земля дрожит. Впрочем, вызвать землетрясение им не сложнее, чем нам – откупорить бутылку вина.

– Увальни, – сплюнул идущий сзади фойрмейстер. Место, примеченное мной, и в самом деле оказалось болевой точкой, что вполне отвечало моему новому плану. – Все в железе, а мозгов – с кулак…

Наш маленький отряд против воли его командира втягивался в разговор. Хауптман насупился, но пререкаться с подчиненными и фойрмейстером не спешил. Я не исключал, что он и сам слушает историю с немалым интересом. И понятно – не каждый похвастается тем, что слушал байки тоттмейстера, так запросто прогуливаясь с ним бок о бок. Нынче вечером, быть может, этот седоусый хауптман заявится в «Императора Конрада» и, заказав двухпинтовую кружку темного, скажет: «Ох и типа я сегодня вел, не поверите…».

Впрочем, я еще надеялся сделать подобный вариант развития событий маловероятным.

– Ну, головы у них, и верно, варят не всегда наилучшим образом, но сила, сила какая… В общем, двинулись «Брандштадт» и «Эрдруч» к стенам. Пока подобрались, ядрами их, конечно, потрепало изрядно. С нами тогда не было люфтмейстеров, а те здорово умеют вражеские ядра в сторону уводить. Подошли, приготовились… Когда целый полк штейнмейстеров принимается магильерствовать, от этого, господа, кровь в жилах стынет. Сперва рокот… Точно под землей что-то ворочается – тяжелое, огромное, обрушивающее подземные своды. На ногах едва устоять можно, земля под ногами дрожит, как после полудюжины шампанского, иное стекло бьется, лошади ржут… Но это только подготовка, штейнмейстеры сосредотачиваются и объединяют свои усилия. Такая у них привычка, если бить – так всем вместе, поодиночке стараются не магильерствовать, силу не тратить.

– Их бы силой – да мостовые ремонтировать, – вставил опять молодой фойрмейстер, которого определенно задевала любая похвала в адрес штейнмейстеров.

– Всякой силе – да свое предназначение, как говорит Его Величество, – сказал я уклончиво. – Однако позвольте закончить о штурме. Уверяю, там есть замечательные факты и о вашем Ордене.

Фойрмейстер молча махнул рукой.

– Когда штейнмейстеры ударили, казалось, даже горизонт дрогнул и солнце задрожало. Мне нечасто приходилось видеть их работу, и обычно она выглядит маловпечатляюще – над стенами поднимаются облака пыли, потом что-то трещит, а потом стены просто ссыпаются вниз, как будто из камней кто-то враз убрал весь раствор. Тут же было иначе… Весь Мец задрожал так, словно готовился уйти под землю вместе со стенами. Жуткое зрелище, ей-Богу. Гул стоял такой, что мы все зажимали уши, а иные падали на землю и закрывали голову. А потом хлоп! – я звучно ударил кулаком в ладонь – ворота и часть стены просто взорвались, точно под ними огромное количество пороха подожгли. Осколками защитников посекло, кто отойти не успел, да половину домов в городе булыжником побило. Однако же французы сдавать город не торопились – выкатили батареи, стали насыпать баррикады… Тут и пригодились фойрмейстеры. Французы начали вспыхивать один за другим, как сосновая стружка в камине. Они прятались за остатками стен, в домах, за баррикадами, но укрыться от всевидящего огня не могли и превращались в сущий пепел.

Фойрмейстер догнал меня, чтобы лучше слышать, и теперь польщенно поглаживал узкий подбородок, глаза его сверкали.

«Спесивый петух, – бросил я мысленно. – Такому, как ты, и лучины не подпалить, а туда же, с этим вашим вечным гонором!»

Хауптман неодобрительно покосился на фойрмейстера – наша изящная поначалу и просчитанная не раз формация теперь выглядела безнадежно испорченной, – но вслух ничего не сказал, видимо предпочитал лишний раз беседы с господами магильерами не иметь. И я вполне его понимал.

– …пушки взрываются, пороховые погреба!.. Пожарище, как в Аду, честное слово. Шутка ли, даже камень гореть взялся… Так и вступили мы в Мец – впереди штейнмейстеры валуны ворочают, освобождают нам место и стены обрушивают, сзади фойрмейстеры сжигают всех защитников. Дым, крики…

– Всегда так, – заметил фойрмейстер, на лице которого теперь блуждала неопределенная улыбка. Хотя вряд ли на его памяти был хоть один сожженный город. – Когда дело доходит до штурма, уверяю, никакие…

– Но дальше было еще веселее, – перебил я его. – Мец пал за полдня, вместе с крепкими стенами, артиллерией и припасами. До заката магильеры расчищали завалы и добивали последних защитников, и уже ночью над башнями появились имперские флаги. На следующий день пришла пора делить почести. Обычное дело после каждой заварушки: чем жарче было накануне, тем ожесточеннее спорят оберсты, разрывая на груди эполеты и доказывая, что именно их люди заслужили все лавровые венки. В тот раз битва продолжилась наутро, но без участия французов – «Эрдруч» и «Брандштадт» сошлись между собой в яростнейшем споре. Одни утверждали, что залогом победы были обрушенные стены, другие твердили, что без их огня Мец нипочем не был бы взят. Сложно сказать, кто был прав, а кто нет – по существу в том, что Мец пал так быстро, была заслуга и штейнмейстеров и фойрмейстеров, но кто и когда отказывался от награды?..

– Чтобы развалить стены много ума не требуется, – не удержался фойрмейстер, дернув себя за ворот. – Для этого сгодятся и пушки! Огонь же не заменить ничем! Выжечь заразу! Только так!

– Не буду судить, – дипломатично сказал я. – У меня свое мнение на этот счет. Однако же история сложилась так, что в штабе усмотрели значительные заслуги «Брандштадта», разделив, таким образом, вашу точку зрения, господин фойрмейстер.

Фойрмейстер напыжился, едва ли не задрав голову. От этой никчемной спеси передернуло, кажется, даже молчаливого хауптмана.

Мы продолжали идти, хоть порядок наш и смешался. Рассказывая историю, я ни на мгновение не отвлекался от поиска, поглядывая одновременно на своих сопровождающих. Для этого поиска мне не требовались глаза, я искал запах. Но запаха не было. «Хоть бы дохлого попугая, – думал я, разглядывая улыбающегося и порозовевшего фойрмейстера, идущего совсем близко. – Или дохлую крысу, пролежавшую неделю в погребе. Хоть что-нибудь!». Но ничего не было. Этим утром Альтштадт жил, дышал, и все населяющие его крошечные существа тоже жили. Неудачное на смерти утро, обычно хоть курица где-то помрет у забора… Пока же я нашел лишь пяток мертвых жуков да совершенно разложившегося воробья – не лучшее подспорье, если собираешься схватиться с четырьмя вооруженными людьми. Пистолетов при моих стражах не было, но это едва ли меняло картину к лучшему – на близкой дистанции короткие широкие палаши жандармов страшнее целой пушки, а для всепожирающего магильерского огня и подавно неважны расстояния. Значит, сперва надо убрать этого щенка. Что ж, именно для этого я и затеял рассказывать историю.

– Вышло так, что ордена по большей части получили фойрмейстеры. Злые языки поговаривали, что в штабе у них была своя крепкая рука, но я предпочитаю в такие слухи не верить, иначе можно додуматься черт знает до чего, господа. Штейнмейстерам тоже перепало благодарностей, но куда меньше, чем прочим, и, главное, куда меньше, чем им хотелось бы. Таить обиду не в духе каменных голов, они люди простые и привыкли все свои вопросы решать по возможности быстро.

– И что же они затеяли? – приподнял бровь фойрмейстер. Теперь он шел плечом к плечу со мной, стараясь попадать в шаг – ни дать ни взять адъютант при оберсте, а не конвоир при пленном. – Ведь не дуэль? Со ста шагов любой фойрмейстер превратит штейнмейстера в уголь!

– Дуэли в ту пору были под запретом, да и, по совести, не из-за чего было дуэлировать. Нет, свою обиду штейнмейстеры разрешили другим образом. А именно, они отправили посланца к нам.

– К тоттмейстерам?

– Да, во «Фридхоф».

– Удивительное дело!

– О, не такое уж и редкое. При всех разногласиях между нашими Орденами иногда сотрудничество существенно помогает. Особенно, если речь идет о сотрудничестве против общего врага. Политика, ничего более.

– Отчего же фойрмейстеры стали общим врагом? – помедлив, спросил фойрмейстер.

– Ну, так ведь и нам ничего не перепало за тот штурм. А кое-кто из наших парней остался лежать под стенами Меца. Согласитесь, наши чувства тоже были несколько оскорблены.

– Полноте, да…

– Слушайте дальше, господа, – я не собирался прерывать споры, напротив, в мои планы входило раззадорить незадачливого магильера как можно больше, но в полусотне шагов впереди я увидел то, что мне было надо – узкий переулок, тянущийся в сторону, темный и заваленный всяческим хламом. Сгнившие тюки сена, обугленные доски, какое-то грязное белье… Судя по всему, где-то рядом располагалась прачечная, а переулок служил ей задним двором и, заодно, свалкой. Это вполне отвечало моим интересам, однако пришлось поспешить с продолжением, чтобы подгадать момент для действий. – Гонец из «Эрдруча» принес нам предложение подшутить над коллегами из «Брандштадта». И мы его приняли.

Фойрмейстеру явно хотелось сказать что-то вроде «проклятый смертоед», губы его характерно шевельнулись, но он все же смолчал. Значит, не до конца утратил власть над эмоциями. Я собирался завести его куда дальше.

– Спустя пару недель после штурма Меца, когда все магильеры подыскали себе зимние квартиры, в трактир, который избрали своей резиденцией ребята из «Брандштадта», заглянули гости. Это были девушки, числом около пяти. В разоренном войной и разворованном имперскими солдатами городе в ту пору сложно было найти даже хлеб, так что случаи продажной любви случались раз от раза все чаще. На войне это, знаете ли, обычное дело…

– Случается, – мотнул головой хауптман, который все больше мрачнел с каждым моим словом. – Это война. Не пора ли заканчивать историю, господин магильер?

– Пора, – согласился я. – Да и осталось уже немного. Значит, я о девушках… Господа фойрмейстеры с тех пор, как их накрыл дождь из орденов, не прекращали отмечать это событие день и ночь напролет, да так, что стены трактира ходили ходуном. Не перебивайте меня, господин фойрмейстер, ведь это никоим образом не упрек. Случалось и нам, тоттмейстерам, праздновать на сходный манер… Там, где охотно течет кровь, может течь и вино, господа – истина, не нуждающаяся в проверке. В общем говоря, общество молодых и достаточно симпатичных дам было как нельзя кстати. Они были предельно скромны, молчаливы и бледны – вероятно, от голода. Они остались в трактире на ночь, и я готов на спор поднять истлевший труп Лазаря, если хоть одна минута за эту ночь выдалась у них свободной!

Господин хауптман покраснел, как гимназист, и тяжело задышал. В природе определенно существовали снаряды, способные пробить панцирь этого старого невозмутимого вояки.

– Господин Корф! Я прошу вас!..

– Я не оказываю сопротивления, – в жесте нарочитой покорности я выставил вперед пустые ладони. – Я лишь рассказываю занятную историю, с которой вы не отказались ознакомиться. И готов подтвердить под императорской присягой, что все это полная правда.

– Меня не интересует, правда или нет, я лишь прошу вас воздержаться от подобных непристойных историй! – он повысил голос.

– Да эта непристойная история, как вы изволили выразиться, уже позади, – сказал я. – А финал, и вправду, вышел непристойным до крайности. На исходе той ночи в Меце двое фойрмейстеров застрелились, а еще четверо оказались в состоянии такого душевного расстройства, что через некоторое время им пришлось оставить императорскую службу в полку.

Я гадал, сколько шагов успею сделать, перед тем как подаст голос фойрмейстер. Переулок был совсем близко, но я старался не смотреть в его сторону. Вышло ровно шесть шагов.

– Почему это? – спросил фойрмейстер, глаза его были широко открыты, а щеки налились кровью. – Что вы несете? Отчего?

– Отчего?.. – я позволил себе паузу, тоже отнюдь не случайную, теперь переулок был в двух шагах от меня. – Да глупость, право… Видите ли, оказалось, что все девушки были… как бы вам сказать…

Я все рассчитал правильно. Еще мгновенье фойрмейстер глупо смотрел на меня, и глаза его напоминали рыбьи, такие же удивленные и в то же время пустые. А потом он взревел, на тонкой шее дернулся кадык, и фойрмейстер бросился на меня. Он не пытался испепелить меня, даже сухой искры не возникло между нами, он был слишком неопытен и слишком слабо умел контролировать собственные чувства, что в итоге его и погубило. Хауптман слишком поздно сообразил то, что фойрмейстер понял почти сразу же, все-таки он не был магильером, поэтому он запоздало остановился, и теперь его отделяло от меня не меньше трех шагов.

Фойрмейстер был достаточно стремителен, его небольшой острый кулак впечатался мне под ребра, породив в животе сильнейшую вспышку боли, но привычка полагаться во всем на свои силы сослужила ему дурную службу. Я наотмашь хлестнул его ладонью по глазам и, прежде чем прозрачные и красные капли хлынули на синее сукно, нанес удар в подбородок, от которого молодой магильер выгнулся дугой и стал заваливаться набок. В кулаке разливалось приятное, как бывает после хорошего удара, тепло, но задерживаться я не стал – потерявшие было бдительность жандармы быстро приближались, а хауптман уже начал вытягивать из ножен свой палаш. Я коротко пнул скрючившегося фойрмейстера в живот, хоть в этом и не было насущной необходимости (просто я не хотел превратиться в живой пляшущий костер прямо на улице, и гарантии в этом мне бы не помешали), выхватил из-за его ремня пистолет и бросился в переулок.

Под ногами раздался треск – это разлетались в сторону старые ящики, какие-то корзины и сено. Несколько раз я цеплялся рукавами мундира за выступающие из стен щепки, материя трещала, но держалась. Только пробежав несколько десятков шагов я понял, как сильно отличается бег в моем представлении от того, чем мне пришлось заниматься. Мне представлялось, как земля упруго пружинит под ногами, в лицо бьет ветер, я молниеносно ныряю в повороты, и каждый шаг ложится между мной и моими преследователями метром пропасти. На деле же я начал выдыхаться почти сразу же. Легкие заворочались в груди, выцеживая крохи невыносимо горячего воздуха, резко запершило в груди, под ребрами гадко заныло. Слишком давно я в последний раз бежал, слишком понадеялся на свои ноги.

Жандармы не отставали, напротив, с каждой секундой погони сокращали расстояние. Они быстро сориентировались и бросились за мной в переулок. Видимо, их богатая уличная практика знала и не такое, я же выбрал этот путь от безвыходности. Бежать с пистолетом в руке было неудобно, его тяжелый ствол качался из стороны в сторону и то и дело задевал то стену, то мои собственные ноги. Стоило, пожалуй, выкинуть бесполезную игрушку, все равно воспользоваться им я бы не мог. Человек, убивший жандарма при исполнении, может рассчитывать лишь на петлю или топор палача, вне зависимости от чина, ранга и звания, дело известное.

Я слышал за спиной топот множества ног, он казался тяжелым и стучал в ушах, обгоняя запоздалые удары сердца. Кто-то тяжело дышал, приглушенно сквернословил и топал тяжелыми сапогами.

Из одного переулка я выскочил в следующий, столь же грязный и узкий. Но мои надежды сбить преследователей с толку были наивны: жандармы не только знали улицы лучше меня, но и уверенно сокращали расстояние между нами. «Хоть бы одного покойника! – я закусил губу, удерживая в груди судорожное, рвущееся наружу дыхание. – Хоть бы дохлую корову!» Но и здесь я не чувствовал знакомого запаха, и здесь царила жизнь.

В очередном переулке, в который я выскочил, не раздумывая, стоял, покачиваясь, пьяный. Кажется, плотник или столяр. Не раздумывая, я впечатал его лицом в стену и швырнул на землю позади себя, однако и эта преграда не дала мне лишнего времени.

– Стой! – гремело сзади и прыгало. – Стой! Стой!

Я понял, что выдыхаюсь. Сердце готово было проломить грудную клетку, оно было вроде накачанного кипятком пузыря, обжигающего всю грудь при каждом вздохе. Легкие же походили на рваные тряпки, бессильно полощущиеся на ветру, слабые и бесполезные. Я терял скорость, то и дело спотыкался, пару раз едва не упал.

«Это твоя последняя погоня, господин обер-тоттмейстер», – горячо зашептал кто-то мне прямо в ухо. Я и сам это понимал. Чувство обреченности, приторное и горькое одновременно, связывало язык, делало кровь в жилах густой и неподатливой. Добегался, тоттмейстер.

Свернув в очередной переулок, я на мгновенье потерял равновесие и сразу же был за это наказан – плечом я врезался в стену, колено ударилось в сложенную, словно нарочно, поленницу, и я полетел на землю. Когда звенящих звезд в голове стало меньше, а вкус земли и крови во рту несколько стих, я понял, что наша недолгая погоня и верно закончилась.

Они уже обступили меня, хауптман и жандарм. Третьего спутника видно не было: то ли он отстал за время погони, то ли не туда свернул, а может, упал, как и я, не дотянув до блистательного финала.

– Ублюдок… – прохрипел хауптман, подходя ко мне. Дышал он тяжело, погоня далась ему тоже нелегко, он сильно покраснел, но выглядел достаточно сильным, чтобы скрутить меня. Или рубануть наотмашь палашом.

– Стоп, – сказал я, тяжело дыша, направив пистолет ему в лоб. – Не надо.

Он замер и некоторое время стоял неподвижно, уставившись в дуло, которое, в свою очередь, изучало его большим черным глазом. Второй жандарм нерешительно стоял у стены, справедливо полагая, что стоит ему сделать шаг, как ствол качнется в его сторону.

– Брось… оружие, – наконец сказал хауптман. – Или будешь большим дураком. Знаешь, что… тебе будет?

– Знаю, – улыбаться разбитыми губами было неприятно, но я ничего не мог с собой поделать. – Только это ничего не меняет.

Я осторожно поднялся, заодно ощупав ногу. Кости, вроде, были целыми, но без хороших ссадин не обошлось. Мелочь, пустое. Главное – добраться до Макса. Тогда шанс. Может быть.

Думать было трудно, мысли прыгали крохотными шариками, никчемные и бесполезные. Пистолет тянул руку вниз, сердце еще бешено стучало, неохотно возвращаясь к привычному ритму.

– Ты не уйдешь, – сказал хауптман почти спокойно. Созерцание пистолета, направленного ему в лицо, заставило его набраться терпения и взять эмоции под контроль. Что ж, недурное средство. – Понимаешь? А выстрелишь – конец тебе, смертоед проклятый… Да и пистолет у тебя только один.

– Один, – признал я, мысленно жалея о том, что не было времени прихватить собственный кацбальгер – с его массивным лезвием я мог бы потеснить жандармов, не боясь лишить их жизни. Пистолет что, игрушка…

– Вперед, Бруно, – приказал хауптман, делая шаг по направлению ко мне. – Справа.

Второй жандарм, поколебавшись, тоже двинулся на меня. Глядя на пистолет, приближался он куда медленнее, чем его начальник, но я понимал, что стоит только грохнуть выстрелу, он окажется около меня в считанные секунды, и тогда, конечно, уже все. При мне не было даже кортика, чтоб парировать удары его палаша, да и кортик, если подумать, ничуть не помог бы.

– Не подходите, – сказал я твердо, переводя ствол пистолета то на хауптмана, то на его подручного. – Пока один из вас не стал пополнением моей коллекции.

Будь передо мной обычный человек, мне удалось бы заставить его поверить в серьезность моих намерений. Но хауптман повидал на своем веку и не такое.

– У тебя лишь одна пуля, – сказал он, продолжая медленно и осторожно приближаться. – А значит, вырваться не сможешь. Если все ж решил стрелять, советую приставить пистолет к собственной голове, это будет гораздо быстрее.

Он был уже в нескольких шагах от меня, я видел свежие рыжие царапины на его начищенных сапогах, ощущал исходящий от него запах сыромятной кожи. Три шага.

– Ни шага дальше, – сказал я настолько твердо, насколько позволяли трепещущие легкие, через силу втягивающие в грудь воздух. Он лишь качнул головой. Два шага. Он был смел, этот почти старый человек с седыми усами, он наступал на тоттмейстера, опустив палаш и глядя ему прямо в глаза. Такие люди встречаются достаточно редко. Один шаг. Он стоял возле меня и мог коснуться меня острием, если бы захотел. Ствол пистолета почти упирался ему в грудь.

– Все, – сказал он почти мягко и протянул руку. – Хватит. Брось.

– Не сейчас, – ответил я. И выстрелил.

Хауптман шарахнулся в сторону от расцветшего и сразу же опавшего красно-черного порохового цветка, искаженный звук выстрела пронесся по переулку, как шелест чьих-то огромных крыльев. Сразу вслед за ним раздался еще один звук, куда более тихий, похожий на шлепок чего-то не очень тяжелого о землю. Я отбросил в сторону пистолет, ставший окончательно бесполезным, и посмотрел на хауптмана. Тот, рефлекторно провел рукой по груди и лишь тогда убедился, что жив. Он бросил взгляд назад – там, позади него, на земле лежал истекающий кровью серый кот. Смерть была быстрой, глаза животного, зеленые с позолотой, медленно тускнели, как угли, из которых ветер выдувает тепло. Серый хвост несколько раз стегнул по земле и безвольно вытянулся.

– Кота убил, паскуда… – подал голос жандарм, стоявший подальше. Бруно, что ли?..

– В живого человека, значит, не можешь? – спросил хауптман, стальной рукой хватая меня за отворот мундира и встряхивая, как тряпичную куклу. – То-то.

– А еще, вроде, ветеран…

– Что он до Парижа доходил, это уж будь уверен… И не морду он твою пожалел, – отдернул подчиненного хауптман, одновременно со сноровкой выкручивая мне руку. – Не дурак наш смертоед оказался, кому в петлю-то охота… Не дергайся, господин тоттмейстер, иначе приложу палашом. Сказано привести тебя, а будут ли у тебя на месте руки да ноги – про это ничего не сказано… Эй!

– Странный он какой-то, господин хауптман… Не помер ли?

– Дышит.

– В обмороке, что ль… Вон как побледнел…

Больше он ничего не успел сказать, потому что именно в эту секунду между нами что-то шевельнулось, а потом к его лицу устремилась размытая тень. Серая тень размером с крупного кота.

Жандарм заорал, когда когти впились в его лицо, попытался оторвать от себя неизвестное чудовище, в воздухе повисли мельчайшие кровяные капли и клочья шерсти. От неожиданности хауптман, уже заломивший было мне руки за спину, выпустил меня и отскочил в сторону. Он не мог понять, какая сила набросилась на них, поэтому поначалу лишь ошарашено смотрел, как его ревущий от боли подчиненный мечется по узкому переулку, пытаясь совладать с чем-то серым и размытым, укрепившимся на лице. Ударить палашом он не мог, справедливо опасаясь за голову жандарма, поэтому, отшвырнув оружие, схватил нападающего руками. Это было не лучшей идеей – попавшие в зыбкий круговорот когтей и зубов руки мгновенно расцвели паутиной царапин и кровоточащих точек.

Но досматривать эту битву до конца я не видел нужды.